Москва, Серия "История отечественного телевидения", 2000 Николай Николаевич Месяцев Давно пережитое Как я стал Председателем Критическое отношение к Н.С.Хрущёву в партии и государстве начало нарастать с начала 60-х годов, причем усиливаться оно стало в народных массах: сначала в виде "невинных" шуточек, анекдотов, а затем и прямой нелицеприятной критики. И лишь следом оно затронуло кадры Коммунистической партии и Советского государства. В начале осени 1964 года Николай Романович Миронов, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС, с которым у меня установились дружеские отношения, и я отправились как-то утречком по грибы. Жили мы тогда на дачах Управления делами ЦК партии в Усово, что километрах в 35-40 от Москвы по Успенскому шоссе. Барвиха, Усово, Успенка - все это дачные места, разбросанные в еще сохранившихся в те годы лесах вдоль чистых пойменных лугов Москвы-реки. Деревянные, одно- или двухэтажные дачи с небольшими комнатами, горячей и холодной водой сдавались в аренду на одну-две семьи. Особое удобство состояло в том, что можно было ходить с семьей в столовую или брать обеды и ужины на дом (естественно, за соответствующую плату - на сколько наешь, столько и заплатишь). Шли мы с Николаем Романовичем и вели неторопливый разговор обо всем, что попадалось нам на глаза в то белесое теплое утро. Пересекли Успенское шоссе, усовскую железнодорожную ветку с ее тупиком и по проселку, поднявшись в гору, вошли в лес - весь светящийся белизною берез с уходящей ввысь, подернутой багрянцем листвою. Там внизу, под горой, виднелись дачи, на которых жили Микоян, Хрущёв, Кириленко и кто-то еще из членов Политбюро ЦК КПСС. По шоссе сновали автомобили. А здесь, в лесу, было тихо. Мы шли рядом, стреляли глазами по местам, где мог бы сидеть грибок, радовались удаче и снова искали... Набрав подберезовиков и сыроежек на небольшое жарево, мы прилегли на поляне. Выглянувшее солнышко пригревало, березы отражали свет, и березняк был наполнен неярким осенним светом, вызывавшим отрешенность от обыденности, будничности. На обратном пути Миронов, обняв меня за плечи, сказал: "Среди членов Центрального Комитета партии вызревает мнение о целесообразности в интересах партии, государства, народа смещения Хрущёва с занимаемых им постов и замены его другим товарищем. Вряд ли мне надо говорить тебе о причинах, побуждающих к этому. Они тебе известны не хуже, чем мне, и толковали мы о положении дел в стране не раз. Меня интересует, как ты отнесешься к смещению Хрущёва". Ответил - "положительно". - Ты понимаешь, что разговор строго между нами? - Понимаю. Не беспокойся. Естественно, сообщение Миронова побудило острее приглядываться к окружающим меня в работе людям и прежде всего - к Юрию Владимировичу Андропову, заведующему отделом Центрального Комитета партии по связям с Коммунистическими и Рабочими партиями социалистических стран, секретарю ЦК (у него я работал в качестве заместителя заведующего отделом), человеку умному, работящему, сложному... Андропову - ни гy-гу. Все шло по-прежнему. С Мироновым к этой теме мы тоже не возвращались. Он молчал, молчал и я.   А.Н. Шелепин, зав. торготделом ЦК и В.Е. Семичастный, Председатель КГБ СССР, с которыми у меня были дружеские отношения еще по совместной работе в качестве секретарей Центрального Комитета ВЛКСМ, критиковали Хрущёва по тем же позициям, что и многие другие, но о возможности его смещения - ни слова. И лишь дня за три до начала заседания Президиума ЦК КПСС, а затем и Пленума Центрального Комитета партии, на котором обсуждался вопрос об освобождении Н.С. Хрущёва от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, Миронов назвал мне предположительную дату созыва Пленума ЦК (14 октября 1964 г)..   Затем он сказал: "В главных средствах массовой информации - газетах "Правда", "Известия", Государственном комитете по радиовещанию и телевидению предполагается замена первых лиц. Мне поручено предложить тебе возглавить Госкомитет по радиовещанию и телевидению. У тебя немалый опыт работы с учеными, писателями, артистами, композиторами, словом, с творческой интеллигенцией. Тебя в этих кругах неплохо знают и по-доброму к тебе относятся. Не новичок ты и в журналистике. В такой переломный момент твой авторитет благотворно скажется на атмосфере в Комитете. Думаю, что ты примешь это предложение. Поверь, твоя кандидатура обстоятельно обсуждалась. У руководства ЦК есть уверенность в том, что твой приход в Госкомитет вызовет положительный общественный резонанс". Предложение было настолько неожиданным, что меня вышибло из кресла. Я встал и внимательно посмотрел на Миронова. Он закивал головой в знак подтверждения сказанного. Я спросил: "Как бы ты поступил на моем месте?" - "Ответил согласием на предложение товарищей из ЦК". - "Кого?" - "Наверное, тех, кто придет на смену Н.С." - "Кто?" - "Кого изберет Пленум". Я понял, что дальнейшие вопросы подобного свойства неуместны. "Сколько же времени мне дается на раздумье?" - "Завтра ты дашь ответ мне. Подумай". Попрощавшись, я вышел от Миронова, поднялся к себе в кабинет. Позвонил Андропову. Дежурный секретарь сказал, что Юрий Владимирович уже уехал домой - время было позднее. На улице барабанил дождь. На душе тоже было слякотно. Никаких эмоций - ни положительных, ни отрицательных. Состояние было такое, как будто то, о чем мне только что поведал Миронов, я уже от кого-то слышал и успел пережить. Нет, это не было состояние равнодушия или безразличия. Скорее спокойствие, в которое примешивалось ожидание возможного расставания с товарищами по отделу, с которыми я сработался и сдружился, а также с друзьями из братских партий разных стран. Я имел доступ к уникальной информации, раскрывающей панораму жизни государств, народов, расстановку политических сил в мире, требующей постоянной мыслительной деятельности, анализа процессов, происходящих в интересах Отечества. Короче говоря, работа в отделе приносила мне удовлетворение и радость. А что ждет впереди, в неизвестно - известном мне по радио- и телепередачам Комитете?! Вопрос о том, справлюсь ли я с предстоящей работой, меня не беспокоил. (За плечами моими стояли фронты Великой Отечественной войны, руководящая работа в комсомоле, в обществе "Знание", на дипломатическом поприще - советника-посланника в Китайской Народной Республике и, наконец, в аппарате ЦК КПСС). Знал, что справлюсь. Пройденное, пережитое, накопленное в жизни давало право именно так думать. А раз так, значит я мог дать утвердительный ответ на предложение товарищей, членов Центрального Комитета партии, не желающих пока сказать, под какими фамилиями они значатся. Почему?   Страх. Боязнь тех, кто задумал осуществить объективно назревшее, необходимое смещение Хрущёва, возможного срыва задуманного? Или боязнь Миронова (и иже с ним) быть преданным мною? Боязнь предательства с моей стороны вряд ли была довлеющей в данном случае. Ведь те, кто решил предложить мне пойти Председателем в Комитет, безусловно, не сомневались в моей порядочности. И, кроме того, само предложение, высказанное Мироновым, связывало меня с ними взаимной ответственностью в случае неудачной попытки смещения Н.С. Хрущёва. Если так, причина сокрытия от меня действующих лиц - в неуверенности, которая имеет место среди некоторых членов ЦК.   А потому я обязан своим положительным ответом укрепить членов ЦК в правильности и своевременности вопроса, который выносится на Пленум Центрального Комитета партии, его Президиума. Ведь колебания, страх, когда нет надежды, парализуют человека, группы людей. А в таких случаях нужны бесстрашие и твердая воля. ... Холодный октябрьский дождь продолжал стучать по крышам и железным козырькам за окнами, как бы ставя точки над моими размышлениями. Наутро я столкнулся с Мироновым в подъезде "большого дома" - так в обиходе называлось здание ЦК на Старой площади. Поднимаясь с ним в лифте, я сказал: "Николай Романович, я согласен. Можешь сообщить об этом людям "в масках" - "Не шути зло. Так требует обстановка" - "Догадываюсь". - "Но ведь мы с тобой не из пугливых". - "Да, из нашего поколения весь страх выбила война". ...   В "коридорах" ЦК все шло своим чередом. Помимо других дел я был занят на завершении переговоров А.И.Микояна, Председателя Президиума Верховного Совета СССР с Ю. Цеденбалом, Первым секретарем ЦК МНРП, Председателем Президиума Великого Народного Хурала Монгольской Народной Республики, с которым мои отношения стали по-товарищески близкими. Не помню точно, но, наверное, случилось это в день проводов высокого монгольского гостя. (Запомнилось, что мы с А.И.Микояном, Председателем Президиума Верховного Совета СССР, мчались из-за погодных условий с аэродрома Внуково-2 в аэропорт Домодедово провожать Ю. Цеденбала. Кстати говоря, Микоян и словом не обмолвился о предстоящем смещении Хрущёва, хотя и знал об этом доподлинно). Позвонили из приемной Л.И.Брежнева - тогда секретаря ЦК партии - и попросили зайти к нему.   Подумалось: пришёл мой черед. Вот тогда, в считанные минуты, пока я надевал пальто, переходил из своего третьего подъезда в первый, поднимался в лифте на секретарский этаж, шёл в приемную Брежнева, в голове моей промелькнула почти вся моя жизнь со многими действующими лицами в ней - мгновенно, ярко. Невольные воспоминания прошлого укрепили во мне чувство собственного достоинства. Я уже физически ощущал, что сейчас там, за дверями кабинета, будет открыта новая страница моей жизни. В кабинете находились: Л.И. Брежнев, сидевший в торце длинного стола заседаний, А.Н. Косыгин - сбоку, поставив ногу на стоявший рядом стул, напротив него - Н.В. Подгорный и рядом с ним П.Н. Демичев, секретарь ЦК КПСС. Следом за мной в кабинет вошел Л.Ф. Ильичёв, секретарь ЦК КПСС. Было около полуночи 13 октября 1964 года После того, как я поздоровался и сел около А.Н. Косыгина, Л.И. Брежнев спросил: "Кто поедет на радио представлять Николая Николаевича коллегии Комитета?" - Подгорный: "Ильичёв, это его епархия, там, наверное, его хорошо знают". - Ильичёв: "Хрущёв может проходить и дальше в радиотелевизионных программах или убрать его из эфира совсем?" - Демичев: "Убрать совсем". - Брежнев: "Да, так будет правильно". Косыгин и Подгорный согласились с этим. - Брежнев: "Коля, желаем тебе успеха. На днях мы встретимся. В случае необходимости звони". Ильичёв и я попрощались с присутствующими и вышли от Брежнева. Вот и все. Рубикон перейден. Без всяких словопрений и эмоций. Новая страница жизни открыта... Для меня... Для Н.С.Хрущёва - книга его большой жизни, судя по поведению и настроению его бывших сподвижников, дописана. Внешне они были спокойны. Что делалось в их сердцах и умах, неведомо. Я давно уже заметил, что большая политика, как правило, иссушает людей. Редко кто из сильных мира сего сохраняет эмоциональность, а с нею и высокую нравственность. А ведь без нее нельзя быть по-настоящему большим в большой политике. Вглядимся с позиций нравственности (единственного, по моему убеждению, конечного критерия в оценке политика) в следующих за Н.С. Хрущёвым первых лиц - Л.И. Брежнева, К.У. Черненко, Ю.В. Андропова, М.С. Горбачёва и некоторых нынешних лидеров, ставших президентами независимых государств, разваленного Союза Советских Социалистических Республик... А тогда, в октябрьскую ночь, мы с Ильичёвым плутали по Замоскворечью и никак не могли проехать к сверкающему всеми огнями громадному дому - Радиокомитету, будто плывущему в окружающей его тьме. Приехали. В приемной председателя Госкомитета по радиовещанию и телевидению дежурил член Комитета К.С. Кузаков. Ильичёв попросил собрать членов Комитета. Часам к двум ночи собралось большинство из них, в том числе и все четыре заместителя Председателя: Э.Н. Мамедов - первый зам.председателя, ответственный за радиовещание на зарубежные страны, А.А. Рапохин - за внутрисоюзное вещание, В.П. Чернышов - за телевещание, Л.С. Максаков - за все хозяйство Комитета. Председателя - М.А. Харламова в Москве не было, он был в загранкомандировке. Ильичёв сообщил собравшимся, что я назначен Председателем Госкомитета. Коротко рассказал обо мне, сказал также, что Харламов будет переведен на другую работу. Не вдаваясь в какие-либо подробности, Ильичёв сообщил присутствующим, что Н.С. Хрущёв за крупные ошибки будет освобожден от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР на Пленуме ЦК. Вопросов не последовало. Он попрощался и уехал. Членам Комитета я сказал, что если кто-либо придерживается принципиальных позиций, вытекающих из факта освобождения Хрущёва, то прошу об этом заявить, чтобы сообща найти разумное решение. Я попросил всех членов Комитета продолжать спокойно работать. Подчеркнул, что никаких перемещений, перестановок по службе, не обусловленных творческими, производственными задачами, в коллективе Комитета не будет, о чем просил на следующий же день сообщить в руководимых членами Комитета главных редакциях, отделах и службах. Извинился за то, что потревожили, пожелал всем спокойной ночи, а заместителей Председателя попросил задержаться. Я обратился к ним с просьбой способствовать созданию в многотысячном коллективе Комитета спокойной деловой атмосферы. Договорились о том, что они сейчас же просмотрят радиотелевизионные программы на наступающие сутки с тем, чтобы в них не маячило имя Хрущёва, а при каких-либо сомнениях по этому поводу просил доложить мне. Уже под утро позвонил домой. Сообщил, что я на новом месте, в Госкомитете по радиовещанию и телевидению. Просил жену Аллу не беспокоиться, детям пока ничего не говорить; приеду - расскажу. В некоторых нынешних писаниях распространяются байки о том, что в те же дни здания Комитета на Пятницкой, Шаболовке были оцеплены войсками КГБ, а в их коридорах патрулировали негласные сотрудники госбезопасности. Все это бред!   Равно как и измышления академика Арбатова о том, что я искал какую-то кнопку, отключающую вещание. Если бы чекисты "обложили" дом на Пятницкой и другие объекты, я об этом непременно узнал бы от Председателя КГБ СССР Владимира Ефимовича Семичастного, да и товарищи по работе в Комитете могли впоследствии, задним числом, мне об этом поведать. Но оставим подобные побасенки на совести тех, кто сочиняет их, пользуясь коридорными "источниками". Просмотр содержания программ всех трех видов вещания занял сравнительно немного времени. Стрелки часов медленно двигались к началу рабочего дня. Вместе с Алексеем Архиповичем Рапохиным прошлись по коридорам четвертого этажа, осмотрели некоторые радиостудии, аппаратные, зашли в редакцию "Маяка", в службу радиоперехвата зарубежных радиовещательных станций. В ночных программах этих станций не было ничего такого, что говорило бы о смещении Н.С. Хрущёва. Утро, день и вечер 14 октября я был в Комитете, никуда не выходил. Знакомился со структурой Комитета, вникал в текущие вещательные программы, беседовал с заместителями. За весь день ко мне извне не было ни одного телефонного звонка; на мои звонки из тех, кто мог бы дать достоверную информацию о ходе пленума ЦК КПСС, никто не отвечал. Конечно, я понимал, что ожидало меня, останься Н.С. Хрущёв на прежних высоких постах. Тюрьма. И не только... Страха не было. Я знал, на что шёл. Был уверен в необходимости в интересах Народа, Государства и Партии смещения Хрущёва.   Замечу, что, узнав, кого избрали вместо Хрущёва, я не испытывал удовлетворения. Но историю не повернешь вспять. Выдвижение Брежнева на пост Генерального секретаря ЦК КПСС было, как показало время, крупнейшим политическим просчётом, принесшим беды народу и государству, нанесшим удар по делу социализма. Он прервал преемственность поколений, в которой заложен мощный заряд прогресса. Брежнев, как показало время, боялся молодежи, ее возможных притязаний на лидерство в стране. ...   Из окон моего кабинета в Комитете был виден Кремль. Сверкали золотом подсвеченные прожекторами купола, отливали белизной соборы и дворцы, алели звезды на башнях. Все как обычно. Внешне. Но я знал, что там, в одном из залов Большого Кремлевского дворца - так называемом Свердловском зале, а ранее, в царское время, - зале правящего сената заседают члены Центрального Комитета КПСС, партии правящей. Решают судьбу страны, судьбу не одного Хрущёва, а именно всей страны. Я верил в коллективную мудрость тогдашнего состава ЦК, в котором было много товарищей из поколения, прошедшего войну. История цивилизаций, различных обществ с различными социально-политическим строем и государственным устройством, история, в частности, Руси, с момента ее возникновения и до наших времен - думал я, глядя на возвышающийся над городом в этой его центральной части Кремль, свидетельствует, сколь велико воздействие Первого человека на всю жизнь страны, на самое бытие человека. Там, в Кремле, решается дальнейшая, на неизвестное время, история Родины. Там решается и моя судьба. К ночи 14 октября я перестал кому-либо звонить. Предупредил жену, чтобы не беспокоилась - заночую в Комитете. Поутру раздался звонок от Брежнева: сказали, что сейчас фельдсвязью высылаются Постановление Политбюро ЦК и решение Президиума Верховного Совета СССР о назначении меня Председателем Государственного Комитета СССР по радиовещанию и телевидению, а к 19 часам я должен быть у Леонида Ильича - на Старой площади, в Большом доме. Получив эти документы, я попросил начальника управления кадров ознакомить с ними руководящий состав Комитета, а сам после двух бессонных ночей поехал домой. Вечером у Брежнева собрались Подгорный, Косыгин, Демичев, который на только что окончившемся Пленуме ЦК был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. На него как секретаря ЦК были возложены обязанности руководства отделами пропаганды, культуры и науки ЦК партии с соподчинением члену Политбюро ЦК М.А.Суслову.   На Пленуме в состав Политбюро ЦК КПСС был избран Александр Николаевич Шелепин. Помимо меня к Брежневу были также приглашены Владимир Ильич Степаков, заведующий отделом пропаганды ЦК, исполняющий одновременно обязанности главного редактора "Правды", и Лев Николаевич Толкунов, исполнявший обязанности главного редактора газеты "Известия" (А. Аджубей был освобожден от этого поста). В ходе беседы у Брежнева было решено сформировать пресс-группу при Политбюро ЦК КПСС в составе Демичева (руководитель), Степакова ("Правда"), Толкунова ("Известия"), Месяцева (Госкомитет радиовещания и телевидения). В пресс-группу стекается вся информация, которая поступает в ЦК по различным каналам, она ею коллективно обрабатывается и так же коллективно вырабатываются основные направления в пропаганде и агитации, коррективы в ее текущем содержании как на страну, так и на зарубежные государства.   Было оговорено, что лишь принципиальные вопросы пресс-группа вносит на рассмотрение Политбюро ЦК. Надо заметить, что все присутствовавшие вели себя свободно, раскованно. Брежнев просил не стесняться и в случаях служебной необходимости советоваться с ним и с другими членами Политбюро. ...Многое произошло с тех далеких времен: канули в Лету так называемая "перестройка", ее "архитекторы" и "прорабы" в большинстве своем перевернули свои взгляды и ныне ратуют за капиталистический путь развития, предают анафеме историческую значимость советской социалистической цивилизации, имевшую место на планете Земля. Однако, вернемся к давно ушедшим в прошлое делам и событиям на радио и телевидении. Оглавление   www.pseudology.org