Москва, 2012 Евгений Иванович Чазов Как уходили вожди. Записки главного врача Кремля Часть 6. "Команда" Горбачёва На следующий день после смерти К. У. Черненко, не успел я собраться на работу; как раздался телефонный звонок. К моему удивлению, в этот ранний час из машины звонил Михаил Сергеевич Горбачёв. Он начал с того, что поблагодарил меня за все то, что я искренне и бескорыстно сделал для него за годы дружбы и особенно в последнее время. Помолчав, добавил, что уверен, как бы ни менялось наше положение, мы и в будущем останемся верными друзьями. Тогда я искренне поверил в эти слова. Сейчас же вспоминаю "Горе от ума" А. Грибоедова: "Блажен, кто верует, тепло ему на свете". "Я долго думал, - продолжал он, - что делать в связи с обращением многих товарищей по партии, которые считают, что я должен её возглавить. Вопрос не простой, но после долгих раздумий я решил, что надо согласиться. Надо выводить страну и партию из кризиса. Сейчас еду, чтобы сообщить им об этом решении. Сегодня проведём и пленум ЦК". Конечно, меня поддержали этот звонок и слова М. Горбачёва, учитывая состояние, в котором я находился, но не могли не покоробить заявления о долгом раздумье, о просьбах товарищей. Передо мной можно было и не лицемерить, ибо мы не раз обсуждали проблемы выборов будущего Генерального секретаря. К тому же он хорошо знал сложившуюся в партии политическую конъюнктуру. В той общественной и политической ситуации, которая царила в стране, у него не было альтернативы, хотя он и побаивался "стариков". Когда однажды зашла речь о позиции, которую может при выборах Генерального секретаря занять А. А. Громыко, скептически относившийся к Горбачёву, Михаил Сергеевич заметил, что у него есть возможности договориться с ним. Тогда я не обратил внимания на это замечание. Каково же было моё удивление, когда на срочно собранном, менее чем через сутки после смерти К. У. Черненко, пленуме ЦК с предложением об избрании М. Горбачёва Генеральным секретарём выступил именно А. А. Громыко. Ещё в большей степени поразил меня характер представления. Были свежи в памяти сдержанные, сухие выступления К. У. Черненко, представлявшего на этот пост Ю.В. Андропова, и Н.А. Тихонова при представлении К. У. Черненко. И вот... Стены амбициозного мраморного зала в Кремле, построенного по предложению Л.И. Брежнева для заседаний пленумов ЦК КПСС, такого панегирика в честь будущего Генерального секретаря ещё не слышали. "Михаил Сергеевич Горбачёв,- сказал А.А. Громыко,- человек принципов, сильных убеждений, острого и глубокого ума, он всегда умеет находить такие решения, которые отвечают линии партии". "Я сам часто поражался его умению быстро и точно схватывать суть дела, делать выводы, правильные, партийные выводы", - говорил А. А. Громыко. Продолжая и по сей день уважать и высоко ценить Громыко за его честность, твёрдость в отстаивании интересов нашей Родины, я не хочу дальше перечислять все те превосходные эпитеты, которыми он авансом наделил Горбачёва. Пройдёт всего три года, и Громыко будет говорить совсем другое. Тогда же, слушая его речь и сопоставляя её с проскользнувшим в разговоре замечанием М. Горбачёва о том, что "с Громыко он договорится", я подумал о состоявшемся их компромиссе. Какова его цена? Все стало ясно 2 июля того же года, когда по предложению Горбачёва мы, депутаты Верховного Совета СССР, единогласно проголосовали за избрание А. А. Громыко Председателем Президиума Верховного Совета СССР, формально - за главу советского государства. Если препарировать борьбу за власть, как препарирует анатом больной орган, мы за фасадом красивых слов и заявлений увидим беспринципность, лицемерие, увидим, как объединяются бывшие враги, люди, которые терпеть не могли друг друга, начинают клясться в вечной дружбе - совсем, как в басне Крылова: "Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку"... Я вспомнил, что подобный властный компромисс был уже в нашей Истории, когда, свергая Хрущёва, власть разделили Брежнев и Подгорный. Брежнев тогда терпел Подгорного десять лет, Горбачёв отправит Громыко на "заслуженный отдых" через три года. Конечно, за компромиссом личностей стоят более сложные процессы. Договариваясь с Громыко, Горбачёв не только вносил раскол в ряды "старой гвардии", но и привлекал на свою сторону значительную часть из консервативно настроенных членов партии и ЦК. Вероятно, это один из немногих успешных и продуктивных компромиссов, которых немало было в политической жизни М. Горбачёва. К сожалению, со временем из-за властных амбиций, веры в непогрешимость своих идей и деяний он потеряет политическое чутьё, будет идти на такие компромиссы, которые приведут его к изоляции и как результат к потере власти. Но тогда, в 1988 году, находясь в зените славы, он легко освободился от А. А. Громыко, который был своеобразным балластом, отстаивающим старые позиции в партии и государстве. А. А. Громыко тяжело переживал "измену Горбачёва", как он расценивал свою отставку и изменившееся отношение к нему. "Человек с ледяным сердцем", - сказал он мне о Горбачёве, когда в связи с резким ухудшением состояния здоровья попал в больницу. Сознаюсь, я воспринимал его высказывания как естественную в такой ситуации обиду человека и оправдывал М. Горбачёва. Жизнь и последующие события подтвердили правильность мнения Громыко, но было уже слишком поздно. А. А. Громыко угасал на моих глазах. У него развилась большая аневризма брюшного отдела аорты, по поводу лечения которой разгорелись жаркие споры. Часть консилиума, в частности заведующий хирургическим отделением кардиоцентра Р. Акчурин, настаивала на операции, однако большинство считали, что Громыко её не перенесёт. Возобладало мнение большинства. К сожалению, вскоре у него развилось расслоение аорты с последующим разрывом. 2 июля 1989 года, через восемь месяцев после отставки, не стало А. А. Громыко, во многом определявшего внешнюю Политику Советского Союза при Хрущёве, Брежневе, Андропове и Черненко. Из жизни ушла целая эпоха советской дипломатии. Вскоре после избрания Горбачёвы переехали в большую новую дачу в Раздорах, которую начали строить ещё при Андропове как резиденцию Генерального секретаря. По традиции Михаил Сергеевич в майские праздники 1985 года пригласил меня "на шашлык". Семейство Горбачёвых встретило меня около дома на красивом берегу Москвы-реки. Был чудесный майский день, и Михаил Сергеевич повёл меня показывать парк. Он был в приподнятом настроении, чувствовалось, что он уже владеет ситуацией, полон энергии, желания активно работать и собирать новую команду руководителей. Именно тогда он завёл разговор о Н.А. Тихонове. Это был его основной оппонент за время пребывания в Политбюро, и их взаимная антипатия была видна "невооружённым глазом". Николаю Александровичу было уже 80 лет. Он считал меня членом "брежневской команды", к которой сам принадлежал, поэтому у нас сложились хорошие, добрые отношения. Много раз я помогал ему, особенно после смерти жены, когда у него резко обострился атеросклероз мозговых сосудов и нередко стали возникать динамические нарушения мозгового кровообращения. Не раз врачи говорили ему и во времена Андропова, и во времена Черненко, что работа Председателем Совета Министров с колоссальной нагрузкой может ему повредить и лучше, если он сменит стиль работы. Он слушал, вроде бы соглашался, но продолжал активно работать. По-человечески я его понимал. После смерти жены у него не осталось близких родственников, и работа была единственным утешением в жизни. Надо сказать, что он пользовался авторитетом у определённой группы руководителей. Для меня всю жизнь эталоном руководителя экономикой страны был и остаётся А.Н. Косыгин. Н.А. Тихонов до этой планки не дотягивал и занял пост председателя в значительной степени из-за живучей во все времена клановости, поскольку был близок к Брежневу. Конечно, М. Горбачёв, справедливо считая пост Председателя Совета Министров одним из ключевых в руководстве страной, хотел видеть на этой должности, во-первых, человека своего, а во-вторых, не только с новым мышлением и взглядами, но уже признанного хозяйственными руководителями различных рангов. Для этого надо было прежде всего освободиться от Н.А. Тихонова. Именно об этом и завёл разговор Михаил Сергеевич во время нашей прогулки. Зная об обострении у Н.А. Тихонова мозговой симптоматики, он попросил ещё раз поговорить с ним о переходе, учитывая возраст и болезнь, на пенсию по состоянию здоровья. Я понимал М. Горбачёва, который в самом начале своей деятельности на посту Генерального секретаря не хотел обострять отношения со "старой гвардией" руководителей, поддерживающих Н.А. Тихонова. Человек осторожный, он хотел, чтобы тот сам покинул свой пост. Для меня было ясно, что при складывающемся положении и сам Тихонов не захочет работать вместе с Горбачёвым. Я сказал Михаилу Сергеевичу, что вопрос можно решить и уверен, что на сей раз Н.А. Тихонов согласится с нашими доводами. Так и произошло. Мне даже показалось, что Николай Александрович искал подходящую и благопристойную причину отставки. Предложение консилиума врачей оказалось тем спасательным кругом, который позволил разрядить ситуацию. Для меня, моей врачебной совести важно, что это решение позволило продлить жизнь Н.А. Тихонову. Уверен, останься он на своём посту, который требовал большого физического и психоэмоционального напряжения, трагическая развязка наступила бы гораздо раньше. Но это был единственный рабочий вопрос, который мы обсуждали в тот раз. Вечер прошёл непринуждённо, весело, и я с добрыми чувствами расстался с Раисой Максимовной и Михаилом Сергеевичем, радуясь, что новое положение их не испортило. Это была наша последняя дружеская встреча. Больше я ни разу не получал приглашений в большой неуютный дом Генерального секретаря. Наши отношения как будто бы оставались прежними, но постепенно менялись житейские взгляды Горбачёвых. Первый неприятный осадок на Душе появился вскоре после избрания М. Горбачёва Генеральным секретарём. Неожиданно я узнал, что он сменил не только всю охрану и прикреплённого, которые были с ним со дня переезда в Москву, но и почти весь обслуживающий персонал. Я хорошо знал руководителя его охраны. Это был очень скромный, молчаливый, преданный Горбачёву человек. В общем-то, я не удивился, когда на этом месте увидел В. Медведева, бывшего прикреплённого Брежнева. Среди других он выделялся определённым лоском, интеллигентностью, дипломатичностью, умением услужить. Недаром Ю.В. Андропов из всех четырёх прикреплённых, работавших с Л. Брежневым, поддерживал контакт именно с ним. В. Медведеву повезло. Летом 1984 года, ещё при жизни Черненко, Р. Горбачёва поехала на отдых в Болгарию. Руководство 9-го Управления, осуществлявшего охрану руководящих деятелей страны, совершенно справедливо сочло, что самая подходящая кандидатура для её сопровождения - В. Медведев. За время поездки он понравился придирчивой хозяйке, и, когда она стала "первой леди" страны, именно её слово сыграло решающую роль в назначении В. Медведева начальником охраны. Как известно, конец его карьеры в семействе Горбачёвых был весьма печальным. Не обошлось и без смены медицинского персонала, осуществлявшего наблюдение за здоровьем Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны. Однажды, несколько смущаясь, Горбачёв обратился ко мне с просьбой: "Знаешь, в новом положении я хотел бы иметь более квалифицированного доктора, чем Алексеев (его личный врач с 1978 года, до этого лечивший Мазурова). Подбери, пожалуйста, хорошего специалиста, может быть, это будет кандидат или доктор наук, но главное, чтобы это был хороший специалист, честный, скромный, интеллигентный человек и не болтун". Я не стал вдаваться в подробности взаимоотношений доктора Алексеева и семьи Горбачёвых и ответил, что постараюсь найти такого человека. Я предложил кандидатуру Игоря Анатольевича Борисова, доктора наук, выходца из авторитетной терапевтической школы академика Е.М. Тареева. Он работал в Центральной клинической больнице и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны не только как профессионал, но и как порядочный, интеллигентный человек. После долгой проверки Михаил Сергеевич, а вернее, Раиса Максимовна, которая определяла окружение семьи, дал согласие на привлечение к работе И. Борисова. Рекомендация оказалась удачной, он пережил с семьёй Горбачёвых все перипетии, в том числе и форосский фарс, и отставку Горбачёва. * * * Сменить обслуживающий персонал, охрану, врача было гораздо проще, чем найти соратников, способных вывести страну из кризиса. Более двух лет М. Горбачёв подбирал свою команду, которая в конце концов по составу стала напоминать ноев ковчег с "чистыми" и "нечистыми" - доставшимися по наследству от прошлого и выдвинувшимися в последнее время. Громыко и Алиев представляли "старую гвардию", Лигачёв, Рыжков, Чебриков - "андроповскую" команду, с которой Горбачёв выдержал натиск Тихонова и окружения Черненко, наконец, Яковлев, а позднее и Шеварднадзе олицетворяли тех, кто хотел разрушить сложившуюся Систему, но не имел чётких представлений о том, что же предложить взамен. Надо сказать, что этот принцип "ноева ковчега" и погубил Горбачёва, который забыл слова любимого им А. Пушкина: "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". М. Горбачёв пытается найти в ближайшем окружении искренне и до конца преданных ему людей. В первые годы, до XIX партийной конференции, таким близким и преданным ему человеком был, несомненно, Е.К. Лигачёв. Он во многом определял кадровую Политику в партии и государстве, а следовательно, и возможность реформирования, поиск путей выхода из кризиса. К сожалению, в этой области было сделано немало ошибок, результатом которых стала гибель коммунистической партии, а с ней - и великой державы. Достаточно вспомнить выдвижение Е. К. Лигачёвым кандидатуры Б. Ельцина в руководство страны. Конечно, и по характеру, и по стилю работы Е. К. Лигачёв был типичным представителем той части партийных руководителей, которая не ради карьеры, а всем сердцем и умом была предана идеалам и принципам коммунизма и социалистического строя. Он верил в энтузиазм народа, в силу слова партии, что его и подвело. Я уверен в его личной честности, что бы там ни говорили Т. Гдлян и В. Иванов. Он и в тяжёлый период запрета КПСС оставался верен своим идеалам и не предал, не отказался от партии, как это сделали его товарищи. Естественно, возникает вопрос: а мог ли Егор Кузьмич, ближайший М. Горбачёву человек в 85-88-м годах, помочь ему найти выход из создавшегося кризиса экономики и государства, предложить пути реформирования партии и страны? Был ли он хорошо информирован о складывающейся ситуации? Вряд ли. Это был прекрасный исполнитель воли партии, хороший организатор в условиях авторитарного режима, но не созидатель новых идей. Его беда заключалась в том, что он твёрдо верил в незыблемость строя, которому верно служил долгие десятилетия, верил в народ, который, однако, в определённых условиях легко предал его идеалы. Сыграли роль и его личная преданность в те годы М. Горбачёву, вера в его талант руководителя, способного разрешить проблемы страны. И лишь когда он увидел, что коммунистическая партия и его идеалы гибнут, он попытался что-то предпринять, но было уже слишком поздно. Да и в этой обстановке его голос не звучал "набатом". Второй человек в близком окружении М. Горбачёва в 1985-1987 годах, Н. И. Рыжков, по идее, заложенной ещё Ю.В. Андроповым, должен был помочь изменить сложившуюся с экономикой страны ситуацию - Ю.В. Андропов привлёк его в руководство партией с целью разработки предложений по её реформированию. Экономика во многом определяет Политику. Если бы магазины в стране были полны товаров, если бы не было проблем с продовольствием и многочисленных очередей, вряд ли демократы даже на время привлекли бы на свою сторону симпатии народа и разрушили коммунистическую партию. С Николаем Ивановичем меня связывают и совместная работа в правительстве, и, к сожалению, его болезнь. Может быть, в своих оценках я буду не совсем объективен, поскольку испытываю к нему большое уважение и добрые чувства, благодарен ему за поддержку здравоохранения в сложный период 1987-1990 годов. В моей памяти живут как бы два Н. И. Рыжкова. Первый - интеллигентный, добрый, отзывчивый, честный, но легко внушаемый человек, второй - добросовестный руководитель экономикой и народным хозяйством сверхдержавы, мечущийся между различными группами и предложениями, часто идущий на компромиссы, легко сдающий свои позиции под напором авторитета Горбачёва или общественного мнения, нередко искусственно создаваемого средствами массовой Информации. Жизнь научила меня не доверять первому впечатлению о человеке, хотя бывает, что оно оказывается наиболее правильным. Именно это моё первое впечатление о Н. Рыжкове не изменилось и впоследствии. Встречи в Госплане, где он был заместителем председателя, когда решалась судьба строительства Кардиологического центра, первые деловые контакты в правительстве вызвали у меня симпатию к нему. По-настоящему человек раскрывается в экстремальных условиях, и где бы я ни был с Н. И. Рыжковым - на Чернобыльской АЭС в первые дни после аварии, в Армении в период ликвидации последствий землетрясения, в Башкирии после взрыва газопровода, я видел, как эмоционально, всем своим существом он воспринимает чужую беду. Мы, врачи, особенно хорошо познаём суть человека в тяжёлой для него ситуации, когда он становится нашим пациентом. В последних числах декабря 1990 года по предложению врачей, которые хотели обследовать состояние моего здоровья через год после перенесённой тяжёлой травмы, я поехал в санаторий "Барвиха". Не успел расположиться, как ко мне прибежала секретарь директора и попросила срочно связаться "по вертушке" с Д. Д. Щербаткиным, заместившим меня на посту руководителя 4-го управления. Это предложение меня по крайней мере удивило. После того как я покинул пост министра здравоохранения, чувствовалось демонстративное отчуждение руководства созданной мной же Системы охраны здоровья руководителей страны. Возможно, кого-то не устраивало моё знакомство с новыми тайнами "кремлёвского двора", но негласное распоряжение выполнялось чётко. Я понимал, что случилось что-то экстраординарное, если всё-таки обратились ко мне. Так и оказалось. Доведённый до крайности постоянными нападками депутатов, "демократов", "радикалов", прессы, выполнявшей чей-то заказ, предательством М. Горбачёва, ухудшающейся ситуацией в финансах и народном хозяйстве, Н. И. Рыжков не выдержал напряжения и попал в Кунцевскую больницу с тяжёлым инфарктом. Все разыгралось ночью. Приехавшие врачи и консультанты то ли недооценили тяжесть состояния, то ли побоялись использовать новые методы лечения, но состояние Рыжкова к утру настолько ухудшилось, что, испугавшись возможного трагического исхода, руководство Управления всё-таки решилось пригласить меня и тех, с кем обычно мы работали в подобных случаях, - моего заместителя по редколлегии журнала "Терапевтический архив" профессора А. В. Сумарокова и моего ученика и соратника профессора М. Я. Руду. Мы оказались у постели Рыжкова часов через двенадцать после начала болезни. Положение было угрожающим не только в связи с обширностью инфаркта, но и в связи со сложными нарушениями ритма сердца. Не скрою, в этой тяжёлой ситуации поражал сам Н. Рыжков. Меня всегда возмущал приклеенный ему ярлык "плачущего большевика". Да, его переполняли эмоции, но ведь это то, что отличает человека от робота, то, что определяет человеческую сущность. Я видел тысячи больных с инфарктом миокарда, но немногие в подобной ситуации держались так стойко, выдержанно и спокойно, как Н. И. Рыжков. Даже в этот тяжёлый период он сохранял присущие ему мягкость и интеллигентность. Нам удалось справиться с болезнью, и в хорошем состоянии он выписался из больницы. До чего же гадки наша современная жизнь и отношения между людьми - История с Н. И. Рыжковым лучшее тому подтверждение. Человек, ещё вчера в буквальном смысле слова бывший вторым в иерархии руководства страной, вдруг оказывается никому не нужным и забытым. Н. И. Рыжков стойко перенёс и эту человеческую неблагодарность, в том числе и со стороны Горбачёва, который даже не поинтересовался у нас состоянием здоровья Николая Ивановича. Я встретился с ним через несколько лет, когда он решил баллотироваться в Государственную Думу. И понятно, что, прежде чем принять решение, он хотел выяснить состояние своего здоровья. Обладая большим опытом, я был удивлён тем, как смог Николай Иванович восстановить здоровье, и не возражал с медицинской точки зрения против его участия в избирательной кампании. Не будучи экономистом или хозяйственником, я не могу выступать экспертом в выяснении причин неудач в руководстве экономикой страны в 1985-1990 годах. Но несомненно, что определённая вина лежит и на Н. И. Рыжкове как Председателе Совета Министров. У меня сложилось впечатление, что многие решения основывались на сиюминутных ситуациях, складывавшихся в народном хозяйстве и в обществе. Принимались под напором легко меняющегося общественного мнения, выступлений прессы, лоббирования узких интересов определённых групп. При этом, как и в Политике, не было анализа отдалённых результатов принимаемых решений. К примеру, два принципиальных решения, вокруг которых развернулась большая дискуссия на заседаниях Совета Министров, были, возможно, первыми звеньями в цепи разрушения народного хозяйства - Закон о государственном предприятии и решение о кооперативах, не подкреплённые чёткой ценовой и налоговой Политикой. Нельзя сказать, что не принималось интересных, весьма прогрессивных решений в области экономики и народного хозяйства. В июне 1987 года состоялся пленум ЦК КПСС, на котором рассматривался вопрос "О задачах партии по коренной Перестройке управления экономикой". Были приняты важные решения, выполнение которых могло бы трансформировать народное хозяйство, значительно улучшить экономику страны. Госзаказ, аренда, хозрасчёт, оптовая торговля средствами производства вместо централизованного фондирования, изменение Системы планирования, финансирования - все эти мероприятия, казалось, изменят ситуацию в стране. Но, как часто бывало в тот период, большинство из предложенных мероприятий остались благими намерениями. Не хочу быть голословным. В докладе на пленуме М. Горбачёв целый раздел посвятил проблеме ценообразования. В решении пленума было прямо указано: провести "взаимоувязанную Перестройку ценового механизма - оптовых, закупочных, розничных цен и тарифов". Через несколько месяцев в Мурманске М. Горбачёв возвращается к проблеме цен, убедительно, на примерах говорит о её значении: "Это важное звено нового хозяйственного механизма, и нельзя решить задачу перехода на новые методы хозяйствования без того, чтобы по-настоящему не разобраться с ценами". Но, как не раз было с М. Горбачёвым, он так и не решился внедрить эти предложения в жизнь. Так что было бы нелепо все беды, свалившиеся на наш народ, связывать, как это сейчас делают некоторые, лишь с деятельностью Н. И. Рыжкова и его правительства. В развале экономики не менее виноваты М. Горбачёв, другие члены Политбюро, да и все мы - члены ЦК КПСС, депутаты, под постоянным прессом которых находился Рыжков. Виноваты так называемые демократы, в борьбе за власть разрушавшие десятилетиями сложившуюся Систему народного хозяйства, вместо того чтобы совместными усилиями постепенно трансформировать её. Можно было бы привести немало примеров, когда рациональные предложения Н. Рыжкова, позволявшие улучшить ситуацию, "гробились" на корню. В частности, тот же вопрос о ценообразовании. Популистские лозунги некоторых демократов с протестами против повышения цен настолько испугали Горбачёва, боявшегося потерять во мнении народа, что он не решился поддержать Рыжкова и в конце концов предал его. Первое, что сделали в экономике те же демократы, придя к власти, - отпустили цены. Б. Н. Ельцин, убеждавший всех, что повышение цен - грабёж народа, и поклявшийся положить голову на рельсы, если он это сделает, придя к власти, стал после прошедшего повышения доказывать, что в этом единственное спасение России. Что, кроме улыбки, могли вызвать выступления ораторов и авторов некоторых газетных статей, которые начали восхвалять принцип "свободных цен". Хотя ещё год назад, при другой власти, говорили и писали прямо противоположное?! Вина Н. И. Рыжкова как Председателя Совмина, а может, и беда его в том, что по своей природе и характеру он не был борцом. Как и М. Горбачёв, он легко шёл на компромиссы, легко сдавал свои позиции, приспосабливался к столь изменчивому общественному мнению. В этой связи я часто вспоминал A. Н. Косыгина, у которого были сложные взаимоотношения и с Хрущёвым, и с Брежневым, но он всегда до конца отстаивал свою точку зрения, не подыгрывал ни популистским лозунгам, ни мнению своих коллег по Политбюро. * * * Если Е. К. Лигачёв и Н. И. Рыжков были порядочными людьми и в определённой степени умелыми организаторами, то какие новые идеи и мысли мог предложить Горбачёву B. И. Болдин, "серый кардинал" в его окружении? И как бы ни открещивался от него Горбачёв после так называемого августовского путча, факт остаётся фактом: это был самый близкий и доверенный ему человек, Горбачёв пытался ввести его в состав Совета безопасности (хотя Верховный Совет дважды отклонял его представление), кроме того, он сделал его руководителем своего аппарата. Я знаю, что М. Горбачёв беспредельно верил Болдину, и на это у него были определённые основания. Кажется, в 1981 году Горбачёв вскользь упомянул, что у него наконец-то появился хороший помощник с двумя образованиями (Тимирязевская академия и партийное), прошедший школу работы в ЦК и в редакции "Правды", знающий, и, главное, судя по рекомендациям, честный человек. Когда я вскоре познакомился с Болдиным, он произвёл на меня впечатление кабинетного партийного работника. Был он сдержан, немногословен, держался несколько особняком от большинства помощников членов Политбюро. Трудно было даже сравнивать его, например, с помощниками Брежнева - Г. Цукановым и А. Александровым, с помощником Ю.В. Андропова - А. И. Вольским и другими. Думаю, М. Горбачёв проникся особой симпатией к Болдину в тяжёлый для себя период, когда страной руководил К. У. Черненко. Тогда, особенно в апреле - мае 1984 года, многие из тех, кто ещё недавно, при Ю.В. Андропове, превозносил Горбачёва, отвернулись от него. Настоящих близких людей осталось немного. Среди них был и Болдин. Тогда он не изменил своему шефу, да и в других сложных ситуациях, в которых оказывался Горбачёв, оставался предан. Первое время после избрания М. С. Горбачёва Генеральным секретарём Болдин был все тем же незаметным, скромным, пунктуальным помощником, старавшимся быть объективным, не вмешиваться в ход событий. Но власть портит мелких людей. И вот вскоре из скромного "служаки" вырастает "серый кардинал", уверенный в себе и своей непогрешимости, упивающийся близостью к высокому начальству и возможностью хоть как-то влиять на ход событий и судьбы людей. Его политические амбиции простираются до стремления стать членом Совета безопасности СССР. Имея возможность непосредственных контактов с М. Горбачёвым, я вначале не придавал значения ни роли Болдина в его окружении, ни значимости мнения того не только для Генерального секретаря, но и для его жены. Почувствовал я это влияние, когда Горбачёвы искали способ с почётом удалить меня из 4-го управления. Уверен, что к "выдвижению" моей персоны на пост министра здравоохранения СССР (несмотря на мои категорические возражения) приложил руку и Болдин, хотя в своих воспоминаниях он пытается всю эту некрасивую Историю переложить на М. Горбачёва. Не без оснований могу говорить о вмешательстве Болдина в тот период, когда после моего демонстративного ухода с этого поста вокруг меня искусственно стала создаваться определённая пустота - даже на консультации и консилиумы в созданное мной же 4-е Главное управление (Кремлёвская больница) перестали приглашать. До сих пор не могу понять, что им двигало - неприязнь ко мне из-за моей независимой позиции или слишком рьяное исполнение желаний хозяина, переходящее границы того, чего тот хотел на самом деле. Не хочется развивать эту тему (тем более что судьба сыграла с ним злую шутку), но я не раз говорил Горбачёву, что он переоценивает Болдина. Однажды в разговоре с дочерью Михаила Сергеевича, работавшей тогда в кардиоцентре, я сказал что-то о значимости Болдина. Она, всегда выражавшая мнение семейства, ответила: "Ну что вы, Евгений Иванович, он всего лишь простой аппаратчик, занимающийся подготовкой документов для доклада". Что сделал этот "простой аппаратчик" и какую роль сыграл в судьбе М. Горбачёва, достаточно известно. * * * Сколько таких, как Болдин, находилось в окружении М. Горбачёва, но не было людей, способных предложить такие пути реформирования, которые бы не потрясли, а потом и не разрушили партию и государство. Не было их и среди местных руководителей, большинство из которых были поставлены Горбачёвым и Лигачёвым. Именно им с проводимой ими Политикой надо предъявить претензии за разрушение государства и партии, за те муки, которые выпали на долю большинства граждан Советского Союза. Хотя виноваты и все мы, члены ЦК КПСС, министры, занимавшие соглашательскую позицию. На общем фоне выделялись некоторые руководители - Б. Ельцин, Н. Назарбаев, С. Манякин, Л. Зайков, Э. Шеварднадзе, может, ещё пять-шесть республиканских и областных секретарей партийных организаций, но в те годы новых предложений не было слышно. Вспоминаю свои первые встречи с Б. Ельциным в Свердловске. Известный на Урале профессор С. С. Барац предложил провести в этом городе Всесоюзную конференцию кардиологов, обещая хорошую организацию с учётом его добрых отношений с А.А. Мехрецовым, председателем Свердловского облисполкома. Действительно, мне приходилось участвовать во многих съездах и конференциях, но свердловская запомнилась большим вниманием руководства области к участникам конференции и нуждам здравоохранения. В первый же вечер по приезде в Свердловск в особняк, где мы остановились, пришли А. Мехрецов с Б. Ельциным. Я немного знал Анатолия Александровича, который не раз обращался ко мне по разным вопросам. Мне он представлялся не только прекрасным человеком, но и хорошим хозяйственником, болеющим за свой город, - этакий А. Косыгин в областном масштабе, тянувший воз хозяйственных и экономических проблем. Кстати, мне показалось, что и Б. Ельцин высоко его ценил. Мне с первой встречи понравился Б. Ельцин, располагавший к себе простотой, житейской мудростью, неуёмной энергией. В то же время в нём чувствовались сила, властность и определённый популизм. Утром на следующий день он, к моему удивлению, не только приехал на конференцию, но и детально рассказывал на стендах о состоянии здравоохранения в области, хотя это мог (и должен был) сделать заведующий областным отделом здравоохранения. Позже мне рассказали, что Б. Ельцина заранее специально знакомили с представленными материалами, причём часть из них, не очень выгодных для характеристики области, он попросил заменить. Да, Борис Николаевич умел и область представить, и себя показать. Видимо, это произвело большое впечатление и на Е.К. Лигачёва, когда он весной 1985 года приехал в Свердловск, чтобы не только познакомиться с состоянием дел, но и ещё раз посмотреть на Б. Ельцина, прежде чем выдвигать его на Олимп власти. Он был настолько очарован Ельциным, что высказывался о нём только в восторженных тонах и уговорил М. Горбачёва перевести его в Москву с перспективой на выдвижение. 9 мая в Кремле состоялся большой приём в честь Дня Победы. Среди гостей я увидел Б. Ельцина. Он скромно и, как мне показалось, одиноко стоял за столиком среди малоизвестных ему представителей тогдашней московской элиты. Я подошёл к нему и искренне поздравил с переездом в Москву. Он обрадовался знакомому человеку, разговорился, сетуя на то, что пока ещё не может привыкнуть к новой работе и московской жизни. Я выразил надежду, что должность руководителя строительного отдела ЦК, на которую он назначен, позиция временная и вскоре его положение изменится. Мы выпили по сто граммов, пошутив, что в связи с объявлением в скором времени антиалкогольных постановлений, о которых мы уже знали, это наша последняя официальная выпивка. Шутка оказалась правдой, как и моё предположение о скором новом выдвижении Б. Ельцина. Горбачёв легко и быстро освободился от Гришина и совершил роковую для себя ошибку, рекомендовав Бориса Николаевича на пост секретаря Московского горкома партии. Правда, вину он должен разделить с Лигачёвым, горячо отстаивавшим новое назначение Ельцина. * * * Вспоминаю, как на приёме в честь делегатов и гостей организованного нами I Международного конгресса по профилактике заболеваний, по указанию С. П. Буренкова, бывшего тогда министром здравоохранения СССР, было запрещено подавать любые алкогольные напитки, включая шампанское и пиво. Мои зарубежные друзья и коллеги за столами, заполненными изысканной закуской, дружески подтрунивали надо мной, заявляя, что во всём мире принято под русскую чёрную икру выпить рюмку русской водки. Да, начинать Перестройку надо было не с антиалкогольных решений. И как бы ни пытались связать эту кампанию только с Лигачёвым, в той же, а может, и в большей степени она связана с Горбачёвым. Идея антиалкогольной борьбы в принципе не только правильна и имеет государственное значение, но и жизненно необходима, учитывая тяжёлые последствия пьянства для здоровья нации, морального климата в обществе и даже для функционирования народного хозяйства. Вопрос лишь в том, как её проводить. Исторический опыт показывает, что запретами и формальными решениями добиться здесь успеха невозможно. Как часто бывало в те годы, внезапные вспышки активности по тем или иным проблемам без анализа последствий, спровоцированные какими-то событиями или навеянные чьим-то мнением, к тому же нередко со ссылкой на "пожелания трудящихся", порождали не только отрицательную реакцию в обществе, но и дискредитировали само представление о путях Перестройки. Слова, слова, слова... Не продуманные до конца лозунги и решения. Сколько их было в тот период, и как они постепенно разрушали ореол гениальности Генерального секретаря! Мечущийся в поисках выхода М. Горбачёв обращается к своему новому сподвижнику А.Н. Яковлеву. О его значимости в окружении Горбачёва лучше всего говорит его карьера - такой ещё не знала История партии: 28 января 1987 года он избирается кандидатом в члены Политбюро, а 26 июня (через пять месяцев) - членом Политбюро. Именно его идеи и предложения стали решающими в том политическом курсе, который начал проводить Горбачёв с 1988 года. Суть этого курса отражена в вопросе, поставленном на рассмотрение XIX Всесоюзной конференции КПСС, - "О задачах по углублению Перестройки и мерах по дальнейшей демократизации общества". Но что такое демократия? В идеале, это устройство общества, основанное на признании народа в качестве власти, на принципах равенства и свободы. Но демократию очень многие понимают по-своему, со своих позиций. В принципе, Конституция СССР провозглашала демократию. Провозглашают её и государства, где жизнь общества определяет тот класс, в руках которого находятся финансы и средства производства. Наконец, анархия тоже прикрывается лозунгами свободы народа и личности. Но особенность нашей страны в том, что она 70 лет развивалась в условиях авторитарной власти одной партии, оказавшейся стержнем государственности. И, конечно, пути её трансформирования - это проблемы не только партии, в этом жизнь всей страны. Надо было ответить на кардинальный вопрос: каким путём менять суть КПСС, кто заменит её властные полномочия, что произойдёт в обществе, когда рухнут её влияние, идеология и структуры, цементирующие народы? Надо было быть наивным, оторванным от жизни и весьма амбициозным, чтобы верить в то, что в новых провозглашённых условиях, и прежде всего многопартийных, КПСС сможет устоять под напором проблем, ежедневно стоящих перед гражданами страны,- нехваткой продовольствия и жилья. Надо было помнить уроки капиталистических стран, в которых при подобной ситуации партии власти всегда проигрывают. И если сохранять социалистический строй, о котором на словах так заботился Горбачёв, надо было сначала ему и КПСС решить экономические проблемы, создать для подавляющего большинства общества достойные условия жизни, а затем решать проблемы трансформации партии, предложенные Яковлевым. Вновь сошлюсь на интервью Яковлева в "Литературной газете" от 25 декабря 1991 года. Говоря о своих предложениях по поводу реформ, он указывает: "В конце 1985 года я направил специальную записку о необходимости разделения партии на две". Хочу подчеркнуть: не создание новой партии, а именно разрушение КПСС, потому что на вопрос корреспондента: "Что значит две партии - одна коммунистическая, а другая?" - он отвечает: "Нет, я полагал, обе должны были получить новые названия". К чему привела эта позиция, показала История. Разброд, раскол в КПСС, который начал формироваться на XIX партийной конференции, привели в конце концов к полной деградации коммунистической партии, потере её авторитета и как результат к утрате властных полномочий, стержня государственности. О какой партии можно было говорить, если депутаты-коммунисты шли на поводу популистских лозунгов Ельцина, голосуя, например, за российский суверенитет, в решении о котором была заложена мина, взорвавшая Советский Союз. В страхе за себя, за своё положение они в полном спокойствии похоронили державу под флагом Беловежских соглашений. А я хорошо помню, какими "принципиальными" борцами за чистоту руководства страны в лице правительства они начинали свою деятельность в Верховном Совете. Где же была их принципиальность, когда пришлось решать судьбоносные для страны вопросы? Оглавление   www.pseudology.org