М.:  2006. – 464 с. Тираж - 300 экземпляров Юрий Викторович Шапиро Воспоминания о прожитой жизни Глава семнадцатая Однажды ко мне подошла маленькая рыжая девочка, направленная на работу в отделение Барышниковой и сказала мне, что она мечтает стать операционной сестрой и просит меня помочь ей в этом. Звалась она Галей, фамилия её Пигасова в то время мало кому, что говорила. Меня подкупила её искренность и я с большим трудом сумел перевести её в операционное отделение. Барышникова рвала и метала, но поделать ничего не смогла. Галя быстро выдвинулась в число лучших операционных сестёр больницы. Однажды придя в операционную я застал её рыдающей, роющейся в мусорном ведре. На мой вопрос, что всё это означает она сообщила мне, что помогая Барышниковой на перевязке геморроидальных узлов она выкинула их в мусорное ведро и что Барышникова заставила её их найти.   То, что дура Барышникова берясь за эту операцию не знала, что геморроидальные узлы не отсекают, а перевязывают и они спустя несколько дней отпадают, я Гале говорить не стал, но при случае, вот уже лет тридцать пять, ей о этой истории напоминаю. О том, что Галя, помимо всех качеств позволивших ей стать одной из лучших операционных сестёр больницы, обладает, мягко говоря, скверным характером, я узнал довольно быстро. Она воспитала по своему образу и подобию многих наших операционных сестёр, и я могу безошибочно определить, кто из них прошёл Пигасовскую школу.   Однажды, в одно из кошмарных дежурств (а у нас они почти все кошмарные) к нам привезли пьяного с ушибленной раной. Пациент буянил, материл всех и не отличавшийся уже в те времена спокойствием Исак Клейнер, которого он вывел из себя, не сдержавшись дал ему по физиономии. Случай, прямо говоря Исака не украсивший, но что было, то было. Тут же возникла Галя Пигасова. Ни к кому не обращаясь она произнесла в общем то правильную речь, о том, что врач не должен..... Исак ещё больше взбеленился и выкатился из операционной.   Пьяница весьма ободрённый Галиным выступлением признал в ней родственную душу и в знак особого к ней расположения ухватил её за грудь. Нужно знать Галю для того, что бы представить, что произошло вслед за этим. Вся её оскорблённая девственность взыграла в ней и на пьяницу пролился поток таких ругательств, которых я в жизни своей не слышал. Контраст с её выступлением по поводу гнусного поступка Исака был поразительным. Я в это время занимался операцией на втором столе и от хохота чуть не свалился под стол. Матушка Власова - Галина подруга - помогавшая мне на операции, была полностью деморализована.   Я кое-как завершил свою операцию и взялся за обработку раны у этого пьянчуги. Время подходило к пяти утра, все устали и первичную обработку я делал сидя - чего никогда не делаю. Деморализованная матушка Власова взяла корнцангом скальпель и начала передавать его мне. В тот момент, когда она проносила его над моими коленями скальпель выпал и пробив фартук вонзился мне в ногу. От неожиданности и боли я нелестно отозвался о родственниках матушки по материнской линии, скальпель вонзившийся мне в верхнюю треть бедра качался в унисон произносимой мною тираде.   Матушка увидев колебавшийся скальпель решила, что потомства у меня уже никогда не будет и впала в сопорозное состояние. Я же в уме решал вопрос, воткнулся ли он мне в бедренную артерию или нет. Скальпель выдернул у меня из ноги Марк Бердичевский, он же произвёл ревизию раны и наложил мне несколько швов. Утром, сдав дежурство, я взял больничный лист и несколько дней проблаженствовал дома - у меня была производственная травма. Сейчас, когда гроза всех дежурных бригад Галина Васильевна Пигасова начинает очередную скандальную разминку во время дежурства - характер у неё за эти годы не изменился к лучшему - я напоминаю ей о поисках геморроидальных узлов и о хватании её за грудь, и она в негодовании удаляется в предоперационную, откуда доносятся её гневные тирады. Галя любит меня, я люблю её, хотя наша любовь подразумевается, а не демонстрируется - я зову её кровопийцей и знаю, что последнее слово должно остаться за ней - иначе она не успокоится. Операционные сёстры боятся её, как огня.   В ноябре 1995 года в нашу семью вошла Даша. Однажды возвращаясь с работы я открыл дверь подъезда и мне навстречу из под лестницы вышла грациозная чёрная кошечка. На шее у неё был маленький белый передничек, такой же передничек на брюшке. И над всем этим сверкали брилиантовые большие глаза. Увидев меня она замурлыкала и начала тереться о мои ноги. Я погладил её, и она тут же вспрыгнула ко мне на плечи и начала мурлыкать в ухо. Я был покорён ею с первого взгляда. Поднявшись по лестнице я позвонил домой, дверь открыла Неля, увидела у меня на плече красавицу и влюбилась в неё. Она вынесла ей блюдечко с молоком, кусочек колбасы, кошечка всё это съела. Я понял, что Неля хочет взять её к нам в дом, но нам запретили держать животных в доме, мы все аллергики. На следующий день повторилась та же самая сцена. Когда я пришёл домой на третий день кошечка встретила меня уже в квартире - Неля и Катя не смогли устоять перед её обаянием.   У нас в это время шёл ремонт, в квартире всё было перевёрнуто вверх дном. Катя назвала кошечку Дашей, и она быстро начала откликаться на своё имя. Она была домашней кошкой, приучена к уюту. Даша быстро освоилась, у неё возникли привязанности. Она делит свою любовь между Нелей и Катей, меня она едва замечает, использует в основном, как обогревательный прибор - любит спать устроившись у меня под коленками, но если я переворачиваюсь на другой бок она уходит. В январе 96 года Катя заболела и Неля находилась вместе с ней в институте. Мне приходилось оставлять Дашу одну надолго - я уходил на суточное дежурство, после работы уезжал навестить Нелю и Катю и домой возвращался поздно. Даше я оставлял еду и питьё. Вечером возвращаясь домой я слышал её жалобное мяуканье. Восторг её при моём появлении был неподдельным, она прыгала ко мне на плечи, мурлыкала мне в ухо, рассказывала о том, как одиноко ей было.   За время моего отсутствия она не пила и не ела - лишь убедившись, что я дома она начинала кушать. Поев, она усаживалась ко мне на колени и засыпала. Любовь её ко мне кончилась в тот момент, когда Катя и Неля вернулись домой. Даша перенесла всю свою любовь на них, меня она только замечала - такие вольности, как попытка взять её на руки пресекались ею со всей решительностью. Летом мы переехали на дачу и для Даши началась райская жизнь. Коты со всей округи начали навещать дачу. Своё сердце Даша отдала самому решительному и агрессивному коту - красивому, пушистому наглецу, отколотившему и разогнавшему всех кавалеров. Наша дачная хозяйка Валентина Ивановна оказалась свидетельницей Победы Амура над робкой Психеей - "Ну ты и блудница, Даша" - только и сказала она. В положенный срок Дашенька родила пятерых котят - двух девочек и трёх мальчиков.   Мы вырастили их и отдали - одного котика Любовь Рафаиловне, кошечку Светлане Зининой, троих раздали по объявлению в газете. На следующий год всё повторилось - как не пытались мы уберечь Дашу от наглеца, не уберегли. Буквально за неделю до отъезда с дачи Даша на полчасика сбежала к своему возлюбленному - и через положенное время явила свету пять котят - на сей раз все оказались мальчиками. Эта пятёрка основательно попортила жизнь Неле - ребята росли весёлыми, хулиганистыми и за два месяца так отделали комнату в которой их держали, что Неля заявила - больше никаких котят. Легко сказать!   Наблюдая за Дашей я понял, смысл Киплинговского - "Кошка, которая гуляет сама по себе". Даша делает только то, что она сама хочет, поступить по другому заставить её невозможно. При всём этом она деликатна, нежна с теми, кого любит, очень уважительно относится к своей особе. Рано утром она будит Катю и говорит ей "Мяу", - мол пора и Совесть знать - вставай, корми, ласкай. Получив и то и другое она отправляется в постель к Неле - досыпать. Если Катя или Неля плохо чувствуют себя, Даша не отходит от них. Мы полюбили это очаровательное существо и не представляем себе, как это мы могли жить без неё. Даше разрешается всё - она может спать на моём проигрывателе, к которому кроме меня никто не притрагивается, сидеть на видеомагнитофоне, что она делает с особенным удовольствием, зная, что этого делать нельзя, ходить по столу, что так же возбраняется, драть когтями мебель, что абсолютно запрещено - она чувствует себя главной в доме - вероятно так оно и есть.   При всём этом она умна, добролжелательна и, как мне кажется, интеллигентна. Мы склонны наделять её человеческими качествами и иногда, глядя в её огромные сверкающие, иногда изумрудные, иногда бриллиантовые глаза я думаю о том, что она всё понимает. Мы научились угадывать её желания и убеждены в том, что она нас любит. Возникнув из ниоткуда в самый тяжёлый для нашей семьи период жизни, Даша помогла нам пережить его. Оказавшись брошенной в нашем подъезде, она из десятков людей выбрала нас - и не ошиблась.   В течение моей жизни я встречался с тысячами людей, большинство из них промелькнули и не оставили следа в памяти. Многих я помню, причём отчётливо, несмотря на то, что встречался с ними десятилетия тому назад. О некоторых из них я написал в этих воспоминаниях. Они были бы неполными, если бы я не написал о четырёх девушках, с которыми судьба свела меня в больнице имени Баумана. Много лет подряд я преподавал 309 хирургию в 30 медучилище. Училище было хорошим, преподавательский состав подобрался сильный и благодаря этому больница была укомплектована прекрасными медсёстрами, которых мы выучили и воспитали сами. В середине 70 годов в моих группах учились четыре подруги - Таня Михайлова, Светлана Зинина, Оля Кулюкина и Люба Тарасова. Светлана приехала в Москву из под Пензы, Оля была москвичкой, Таня и Люба жили в Подмосковье.   Учились они прекрасно, и после окончания училища я взял их к себе в отделение. Они очень быстро освоились и начали работать так, как о этом только можно мечтать, - если нужно, они оставались на вторые сутки, к больным относились так, как будто те были их родными. Годы их работы в отделении пришлись на самый тяжёлый период в истории отделения - 100-120 больных при 70 койках были обычным явлением. Нагрузка на их плечи выпала нечеловеческая. При этом у всех них было выражено стремление учиться дальше. Они поступили на вечернее отделение института и окончили его, стали врачами. Постепенно жизнь их наладилась, девочки вышли замуж, у Светы дочка, у Оли два сына, у всех приличные квартиры.   Ни я их, ни они меня не забывают, приезжают в больницу, принимают участие в всех наших отделенческих праздниках. Они стали моими друзьями, я люблю их. Много лет тому назад Лев Моисеевич Шнапер положил ко мне в отделение Родиона Константиновича Щедрина. Родион Константинович в то время женился на Майе Плисецкой, и она каждый день навещала его. Я оперировал Родиона Константиновича, Лев Моисеевич ассистировал мне на операции. Щедрин - человек высочайшей Культуры. Я много времени проводил с ним, и он очень много рассказывал мне - о музыке, о великих музыкантах прошлого и настоящего. Я сказал ему, что не очень понимаю авангардистские течения в музыке - он ответил, что для понимания их нужно дорасти.   Конечно он был прав. В мои юношеские годы творчество Прокофьева считалось авангардистским - кому сейчас придёт в голову утверждать это сегодня? Майя Михайловна приезжала в больницу с репетиций в тренировочном костюме, поверх которого была наброшена шуба - в те годы она была в расцвете красоты и таланта. Держалась она удивительно скромно и по всему было видно, что она влюблена в своего гениального мужа.   Однажды мне позвонила Вера Евгеньевна Вотчал и попросила посмотреть Катю Максимову. Она приехала вместе с Володей Васильевым. Незадолго перед этим я посмотрел фильм "СССР с открытым сердцем", посвящённый им, мне очень понравившийся. Катя и Володя держались очень просто, естественно и вызывали к себе чувство глубокой симпатии. Катя сказала мне, что балерины испытывают постоянное чувство усталости. В то время наш балет часто выезжал за границу. "Самое большое желание, сказала она - оказаться в самолёте, вытянуть ноги, положить их на переднее кресло и отдохнуть таким образом". "Если бы Вы посмотрели рентгенограммы наших голеней, Вы бы ужаснулись"   Как-то мне позвонила Галя Дейчман, работающая в Онкологическом Центре и попросила посмотреть её большого друга Гарри Израилевича Абелева - известного иммунолога, работавшего, как и она в Онкоцентре. Она привезла его в больницу. У него оказалась желчнокаменная болезнь осложнившаяся механической желтухой. Я оперировал его. Гарри Израилевич лауреат Рокфеллеровской премии, которую он получил за открытие альфа-фета протеина - белка, появляющегося при раке печени. Этим он открыл новое направление в науке. В Академию Медицинских Наук его не избрали, зато Большая Академия избрала его членом-корреспондентом, утерев нос юдофобам из АМН. Полученную им премию Гарри Израилевич, как это было принято в те времена, передал детскому саду. Он стал литературным героем - Веньямин Каверин описал его Одиссею в одной из своих повестей.   После того, как я прооперировал его, Трапезников бывший в то время заместителем Блохина, пытался выяснить, кто такой Шапиро, кто его знает и каким образом Абелев попал в какую-то 29 больницу. Гарри Израилевич, впрочем, 29 больницей остался очень доволен. В дни празднования столетия со дня основания нашей больницы я познакомился с Аллой Стахановой. Я быстро подружился с ней, человеком она была незаурядным. Дочь Алексея Стаханова, она получила прекрасное образование - её специальностью было исскуствоведение. Она могла бы стать прекрасной актрисой, все данные для этого у неё были - она была красива, умна, воспитанна, богато одарена. Проработав много лет на Телевидении Алла защитила диссертацию по исскуствоведению и если бы не ранняя Смерть, я уверен, она бы заняла одно из ведущих мест в телевизионной империи.   Её сестра Виолетта, которая стала моей пациенткой и которую я оперировал, являет собой тип современной деловой Женщины в самом лучшем понимании этого слова - волевая, умная, образованная она много лет руководит службой сервиса в Интерцентре. Мы дружим с ней, с её семьёй, общение с ними приятно. Помимо всего прочего нас объединяет память о Алле, жизнь которой оборвалась так рано и так нелепо. Абеля Исааковича Старцева я знаю столько лет, сколько знаю себя. Он школьный друг моего отца, и дружбу эту они сохранили на всю свою жизнь. Отец Абеля Исааковича был директором Тургеневской библиотеки, которая располагалась на Мясницкой площади и была центром притяжения для тысяч молодых и не очень молодых людей проживавших в округе.   При библиотеке была читальня, куда мы приходили заниматься после школы, завязывались знакомства, и мы много времени проводили там. Так было и в папиной юности. Мать Абеля Исааковича - Любовь Ильиничну я помню очень хорошо, она бывала в гостях у бабушки и дедушки. Сестра Абеля Исааковича - Шура вышла замуж и уехала в Америку, перед Войной к ней уехала Любовь Ильинична. Абель Исаакович стал филологом, защитил перед Войной докторскую диссертацию и был крупнейшим в Союзе специалистом по американской литературе. Почти все предвоенные издания произведений американских писателей или переводились им или редактировались. Приходя к нам он всегда приносил мне новые книги. Он человек высочайшей Культуры, знания его поистине энциклопедические.   Его жена Елена Михайловна была исскуствоведом и всю свою жизнь проработала в Третьяковской Галерее. Отец и мать очень любили Абу (друзья называли его так, Елена Михайловна называла его Абикусом). Абель Исаакович разделил судьбу моих родителей - он был арестован, спустя год после их ареста. Его следователь по фамилии Кандалов (скорее всего это был псевдоним) пытался состряпать дело погромче, но Абель Исаакович сражался, как лев и ничего не подписал. Свои 10 лет он получил решением Особого Совещания и отбывал их в лагере - в Песчлаге, родном брате колымского Берлага. Эти лагеря - Советская каторга, в них заключённые ходили в номерах, были лишены имён и фамилий. Абель Исаакович рассказывал, что в Песчлаге-Песчанном лагере - страшный Карлаг находившийся в районе Караганды котировался, как санаторий.   В лагере он встречался с Солженицыным, хлебнул полной чашей от бериевских щедрот, его держали в карцере за то, что он не отвечал, когда к нему обращались на "ты", натерпелся он и от уголовников. Он вернулся в Москву на несколько лет раньше моих родителей, написал несколько книг по истории Русско-Американских отношений - у истоков их стоял Радищев и большая статья о нём за подписью А. Старцев появилась в "Правде"осенью 1949 года, когда А.И. находился в тюрьме. Случай сам по себе невероятный!   Абель Исаакович один из самых интересных людей, которых я когда либо встречал. Своё обаяние он сохранил и по сей день. Несколько лет тому назад умерла Елена Михайловна, и Абель Исаакович остался один. Он много читает, пишет. Мы навещаем его - его обожает Катя и любим мы. Из папиного поколения в живых остались он, Анна Александровна Самойлова и Зоя Вячеславовна Богомолец. Дай Бог им доброго здоровья и долгих лет жизни!   Несколько лет тому назад большой друг и сослуживец моего отца и мой хороший товарищ, к сожалению ушедший из жизни, один из самых крупных нейрофизиологов, Саша Гурвич порекомендовал своему приятелю Иосифу Захаровичу Раскину обратиться ко мне по чисто хирургическому поводу. Так я познакомился с одним из интереснейших людей, с которыми меня сталкивала жизнь. Иосиф Захарович книговед, книголюб, он знает о книгах столько, сколько знает о них библиотечный институт, он всю свою жизнь занимается книгами. Он написал очень смешную и интересную книгу, названную им "Энциклопедия хулиганствующего ортодокса". Эта книга - собрание всех существующих анекдотов, преимущественно неприличных, подобранных весьма тенденциозно - они отражают нашу жизнь, и читая эту книгу не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать.   Иосиф Захарович мудр, в жизни он хлебнул всякого, при этом он жизнелюб, и его жизнелюбивая аура распространяется на окружающих. Его оффис находится в Гостинном дворе, в каких-то немыслимых помещениях. На стене висят фотографии, достойные занять место в музее истории СССР. Украшением их является фотография голого нудиста выступающего перед аудиторией в телецентре. Фотография Молотова и Риббентропа пожимающих друг другу руки, Сталин и Риббентроп, Окуджава, Севелла, Андрей Вознесенский, Андрей Дмитриевич Сахаров, Раиса Максимовна Горбачёва прижимающая к груди подаренный ей экземпляр "Энциклопедии", в которой целая страница посвящена ей и Михаилу Сергеевичу - фотографий много, и все они уникальные.   Иосиф Захарович добр - благодаря ему я читаю всё самое новое и интересное, что появляется в книжной периодике. Человек он очень увлекающийся и увлечённый - он далеко не ортодокс, хотя и хулиганствующий. У меня есть три издания его книги с очень тёплыми дарственными надписями. Я рад знакомству с ним. Он подарил мне книгу Льва Разгона "Непридуманное". В главе, посвящённой жене Михаила Ивановича Калинина, находившейся с ним в одном лагере, он пишет о встрече с полковником медицинской службы - начальником санотдела ГУЛАГ, а который рассказал ему, что знаком с зятем Калинина - мужем его дочери. И меня осенило - я тоже был знаком с полковником Талановым, мужем дочери Михаила Ивановича.   Мы стояли на границе с Восточной Пруссией. К отцу приехал Главный хирург нашей армии Иван Михайлович Воронцов. С ним приехал Главный хирург соседней Армии, молодой полковник Таланов. Они обедали у отца, полковник Таланов только что вернулся из Югославии, где он был в армии Тито. Он много и интересно рассказывал о Тито, югославах, чувствовалось, что он симпатизирует им. После отъезда его и Ивана Михайловича, отец сказал мне, что Таланов - зять Калинина. Через несколько лет я узнал, что он покончил жизнь самоубийством.   13 мая 1998 года мы хоронили Маргариту Самойловну Лейкину - моего большого друга. В ритуальном зале больничного Морга на постаменте стоял простенький гроб оббитый голубой материей, в котором сейчас хоронят россиян не принадлежащих к власть имущим - тех хоронят в дубовых, стоимостью в 5,000 долларов. В гробу лежала Рита, лицо её было с трудом узнаваемо. Каждый из нас, прощающихся с ней, хоронил в этот момент частицу себя - с Ритой связаны 35 лет жизни. Летом 1958 года отдыхая с отцом в Лазаревской я познакомился с профессором Бахштейном - зав. оргметодотделом ЦИТО. У нас оказались общие знакомые и мы много времени проводили вместе.   Через два года работая в Бауманской больнице я познакомился с молодой Женщиной Маргаритой Лейкиной пришедшей в больницу почти одновременно со мной. Она была женой демобилизованного военного врача - Миши Бахштейна, оказавшегося племянником профессора с которым я познакомился в Лазаревской. У Риты были два сына - Феликс и Лёва, последний был больше известен под кличкой Хомяк - за любовь к еде и особенно к консервам "Треcковая печень", банку которых он уминал в один присест, несмотря на пятилетний возраст.   Рита была хирургом, причём хирургом хорошим. После того, как я стал заведовать первым хирургическим отделением, она и Исак Клейнер стали работать ординаторами в этом отделении и это были, без преувеличения, самые счастливые годы моей работы в больнице. Мы были молоды, мы были единомышленниками в хирургии, и работали мы не считаясь с временем и силами. На протяжении многих лет Рита, Надя Мясникова и я закрывали собой всю колонку старших дежурных хирургов, т.е. дежурили через два дня на третий.   В те годы старший дежурный хирург был хирургом, травматологом, урологом, нейрохирургом, гинекологом - в бригаде было три человека - старший хирург, ассистент и дежурный по приёмному отделению. Нагрузка на нас была нечеловеческая, 8-10 операций в сутки были обычным явлением. Помимо всего прочего мы были той новой свежей струёй, которая была необходима больнице для приобщения её к современным для того времени установкам. Холецистэктомиям по дежурству, резекции желудка на высоте кровотечения и при прободной язве пришлось преодолеть много препон со стороны хирургов, работавших в больнице до нас, нам пришлось выдержать борьбу от исхода которой зависело, какой будет хирургия в больнице им. Баумана.   Кафедра пришла в больницу только в 1968 году, до этого нашей троице пришлось вынести всё это на своих плечах. Рита была человеком удивительной душевной чистоты и доброты, в её сердце было место для всех наших бед и невзгод - и это при том, что дома у неё было всё непросто - Миша болел, и болезнь его в конце концов свела его в могилу, детей нужно было воспитывать, денег всегда нехватало, и Рита зарабатывала их единственным доступным ей способом - дежурствами.   Однажды она привезла ко мне во время моего дежурства Хомяка - у него заболел живот. "Юра, мне кажется, что у него аппендицит", - сказала она мне и посмотрев Хомяка я согласился с ней. "Я прошу тебя прооперировать его", - сказала она мне. Что было делать? Как можно отказать своему коллеге и другу в такой просьбе? Под местной анестезией, с уговорами я прооперировал пятилетнего мальчика, удалил гиперемированный червеобразный отросток. Хомяк хныкал, но мы посулили ему две банки "Печени трески", и он успокоился. На утро он весь покрылся сыпью - у него была корь и я прооперировал его в продромальном периоде. После этого я дал себе слово, что больше ни одного ребёнка я оперировать не буду, не случайно детская хирургия выделена в специальную область хирургии.   В 1968 году Зацаринская ставшая Главным врачом больницы и сделавшая Алексееву заместителем по лечебной части предложила Рите заведование травматологическим отделением. После долгих раздумий Маргарита согласилась. Она очень быстро овладела всеми методиками травматологических операций, мало этого-она начала внедрять новейшие для того времени методики - протезирование суставов и внеочаговый остеосинтез. Вокруг неё собралась группа людей влюблённых в своё дело - Лидия Ивановна Дощечкина, Лёня Карпилевич, Рая Фаустова - и под её руководством травматология больницы им. Баумана стала одной из лучших в Москве. Из этого отделения вышел Веня Лирцман, ставший профессором в Стоматологическом Институте, Лёня Карпилевич возглавил второе травматологическое отделение в нашей больнице, Игорь Лушников сменил Маргариту после того, как несколько лет тому назад она попросила освободить её от заведования отделением и осталась работать в нём ординатором.   В моей жизни Рита сыграла роль определившую мою жизнь на десятилетия - в период моего романа с Нелей когда мои доброжелатели говорили Неле, что она сошла с ума, принимая мои ухаживания, что я не тот человек, который ей нужен и Неля была полностью дезориентирована и не знала, что ей делать, Маргарита позвала её к себе и сказала:"Выходи замуж за Юру, никого не слушай, Юра совсем не такой, каким тебе его пытаются представить". Неля послушалась и, кажется, об этом не жалеет. Маргарита проявила столько внимания и заботы к моей маме, когда она поступила в отделение с переломом шейки бедра, она приняла участие в операции, которую она пригласила делать Веню Лирцмана и выходила маму после эндопротезирования, которое после двух ранее перенесенных инфарктов было для мамы тяжёлой операцией.   Многие мои друзья и знакомые лечились у Маргариты и на всю жизнь сохранили о ней добрую память. Больница наша при основании получила название "Утоли, Господи, моя печали". Рита была живой эмблемой этого, вновь возвращённого нашей больнице названия - она утирала слёзы плачущим, врачевала страждущих и была воплощением всех добродетелей отмеченных в Священном Писании - она была человеком с большой буквы. Посвятив всю свою жизнь семье и служению людям она не думала о себе - как выяснилось первые признаки её болезни появились полтора года тому назад, но в это время болел Миша, и Рита обратилась к врачам тогда, когда уже было поздно. Её оперировали, казалось бы радикально, она даже вышла на работу в поликлинику, но болезнь прогрессировала. Умирала она мужественно, прекрасно понимая, что происходит, за несколько дней до Смерти сказала, что она устала, и у неё нет сил бороться.   Проводить её в последний путь пришло много людей. Гроб её заваленный цветами погрузили в машину и повезли к месту последнего успокоения. После неё остались сыновья, внуки, друзья - и вечная память о человеке с удивительной, нежной и вместе с тем мужественной душой - поистине человеке эпохи возврождения невесть каким чудом попавшим в наш прагматичный и лишённый иллюзий век. Вечная память тебе, наш дорогой друг, покуда мы живы мы не забудем тебя.   А век жестокий, ничего не скажешь. Жизнь каждого человека состоит из череды случайностей - начиная от зарождения его жизни и до Смерти, но иногда мне кажется, что сами эти случайности кем-то запрограмированы. Эти случайности бывают удивительно связаны между собой - я не говорю о тех случаях, когда они связаны логической цепью зависящей от их предварительной продуманности - естественно, что если вы едете в Ленинград для того, что бы встретиться с родными, то 99% за то, что вы с ними встретитесь. Я говорю о другом.   Много лет тому назад к очередному празднику строители сдали новую линию метрополитена - Калининскую. Станция "Авиамоторная" на ней находилась рядом с трамвайной линией, и мне стало удобно ехать из дома на работу пересаживаясь на Калининскую линию до "Авиамоторной". Выйдя из метро я садился в любой трамвай и через 10 минут оказывался в больнице. Домой я возвращался садясь в трамвай идущий или к метро "Семёновская" или метро"Авиамоторная" (трамваи эти идут в противоположном направлении, и я садился в тот, который первым подходил к трамвайной остановке).   Однажды задержавшись в операционной, около 6 часов вечера я вышел на Госпитальную площадь и довольно долго ждал трамвай. Подошли два трамвая - один в сторону"Семёновской", второй в сторону"Авиамоторной". Я сел в трамвай, идущий к Семёновской площади, и уехал. В это время (по расчёту времени, если бы я поехал в метро "Авиамоторная, я бы оказался там) разорвалась лента экскалатора и десятки людей находившихся на экскалаторе погибли - их буквально разрывало на части. Неубедительный пример, скажете вы.   Лет 20 тому назад в Чили произошло землетрясение и Советский Красный Крест снарядил и отправил туда два самолёта с врачами, оборудованием и медикаментами. Моего друга Фиму Удовского подняли ночью и предупредили о том, что он летит в Чили. Комлектование бригад врачей согласовывали, естественно, с КГБ. Ефим должен был лететь первым самолётом, но его фамилия не оказалась в списке, и самолёт улетел без него. Не оказалась она и в бригаде улетавших вторым самолётом - вероятнее всего, кто-то опять споткнулся о его фамилию. Второй самолёт улетел в Чили и связь с ним была потеряна тогда, когда он летел над океаном. Самолёт исчез. В печати было сообщение, что он пролетел над зоной самонаводящихся ракет и был сбит. если бы Нелю не ввызвали в военкомат и не заставили учиться на хирурга в 29 больнице её и моя судьба сложилась совсем по другому, не родилась бы Катя. Ну и так далее.   Примеров подобного рода я смог бы привести много. Я далёк от мысли о сверхестественных вмешательствах в жизнь и судьбу человека, но согласитесь со мной, что зависимость человеческой судьбы от случайностей, о которых я написал удивительна. 10 апреля 1998 года исполнилось 40 лет с того солнечного весеннего дня, когда рано утром отец и я сели в Ту-104 в Хабаровске и полетели в Москву. Мы были молоды тогда, отцу было 48 лет, мне 28. О многом мечтали мы направляясь в Москву, но самая большая и главная наша мечта - обрести в Москве свой дом.   Эта дата - 10 апреля 1958 года условно разделила историю нашей семьи на два периода - первый, в котором мы потеряли всё и в котором испытаний выпавших на долю семьи хватило с лихвой - Война и всё с ней связанное, арест и Ссылка родителей, Смерть бабушки, потеря жилья в Москве - и на второй период - надежд на возвращение в Москву, получение в ней жилья (отец и мать имели на него право, как реабилитированные), работу, которую мы надеялись получить, продолжение нашего рода - я никогда не был женоненавистником и мечтал о жене и детях.   О том сбылись ли наши мечты - судить тебе, мой читатель. Прошедшие 40 лет вместили в себя многое, по существу целую жизнь. Они не были безоблачными ни для одного члена нашей семьи и в первую очередь для мамы - её тяжёлая болезнь и ранняя Смерть были тяжёлым ударом для всех нас. Первые несколько лет жизни в Москве отец был вынужден заниматься, скажем прямо, не своим делом - с большим трудом он устроился на работу в институт Научно-технической информации, где занимался редактированием рефератов из иностранных научных журналов. Но и за это было спасибо! Лишь через несколько лет благодаря помощи Олега Богомольца он перешёл на работу в лабораторию Неговского и начал заниматься тем, о чём мечтал всю жизнь - наукой.   Сбылась наша мечта о собственном доме - весной 1960 года мы получили однокомнатную квартиру в Хрущовской пятиэтажке в Филях. Наша квартира казалась нам раем, совмещённый санузел чудом. Сколько было радости, когда спустя несколько лет нам поставили телефон, когда неподалёку от нашего дома появилась станция метро, позволившая нам через 30 минут оказаться в центре города. Но и там над нашей семьёй проносились бури, сотворённые нашими руками - по молодости лет мы мало задумывались над тем, как они отзовутся спустя десятилетия.   Мои личные планы терпели фиаско, профессиональные были реализованы, как мне казалось на 100 % - я стал хирургом, получил престижную должность, незаметно для себя стал трудоголиком. Женитьба на Неле, рождение Кати сделали меня счастливым мужем и отцом. Жена и мать Нелечка потрясающая и мне ни на минуту не пришлось сомневаться в своём выборе. Вся предшествующая этому событию история моей семьи определила мои представления о семейной жизни - я хотел, что бы мы все были вместе. Так оно и случилось, в конце концов.   Мне никогда не забыть, как в день Смерти мамы, когда я вернулся из больницы отец спросил Нелю:"Нелечка, как же мы будем жить дальше?. " Неля ответила:"Как жили раньше, так и будем жить". С её стороны это не было словами - она так заботилась об отце, которого она полюбила с первой минуты знакомства, она окружила его таким теплом и заботой, что в последние годы своей жизни отец был счастлив. Не обошли невзгоды и нас троих. Тяжело заболела Неля, по существу от своей болезни она не оправилась и по сей день. Нелегко ей было, будучи больной, воспитывать маленькую Катю и твёрдой рукой вести наш семейный корабль в нужном направлении - за это я в неоплатном долгу перед ней.   Смерть мамы, отца, дяди Шуры, Дорочки, дяди Бенедикта сузила наш семейный круг, Смерть Олега Богомольца, Елены Петровны, Ады Львовны Голубчиной, Веры Самойловой сузила круг наших друзей. Рождение Кати, Дениса, Саши Голубчина, Коли Жаворонкова наполнило нашу жизнь новым содержанием и смыслом. В то ясное апрельское утро 1958 года сидя в комфортабельных креслах самолёта направляющегося в Москву мы мечтали о счастьи. Что такое счастье, мой читатель? Жизнь не окончена, она продолжается. Я не знаю, сколько времени мне отпущено судьбой для активной хирургической жизни, но мечтаю только о том, что бы сохранить трудоспособность и возможность работать, как можно дольше, ибо работа доставляет мне радость и сознание своей нужности.   Я не хочу думать о том времени, когда придётся проститься с хирургией, которой я посвятил 49 самых счастливых лет своей жизни. Я говорю своей жене:"Представляешь, какая зануда будет сидеть дома и изводить тебя и Катю своим занудством когда меня отправят на пенсию?" Она отвечает: "Нет, лучше сиди на работе и изводи им (занудством) своих сотрудников". И это тот самый случай, когда она абсолютно права. На этой, отнюдь не оптимистической, ноте я хочу закончить повествование о своей жизни. К сожалению жизнь вносит свои суровые коррективы. 1998 год стал годом потерь для меня. Не успела притупиться боль после Смерти Маргариты Лейкиной, как на нас обрушилась новая страшная беда. 19 июня я уехал в Петербург, из Америки прилетела Мура. Поездка моя была наредкость удачной, встреча с Мурой и моими братьями тёплой и сердечной. В это время в Москве разразился страшный ураган наделавший много бед.   Я вернулся в Москву утром 22 июня, с вокзала поехал на работу. У меня должна была утром быть резекция желудка, и мысли мои были заняты предстоящей операцией. В момент когда я выходил из кабинета, что бы подняться в операционную раздался телефонный звонок. Я поднял трубку, звонил Коля Жаворонков. "Дядя Юра, у нас большое горе, скончался папа". Говорить я не мог, слёзы потекли из моих глаз, я зарыдал. Вошедший ко мне в кабинет Павел Георгиевич Брюсов был ошеломлён. кое-как мне удалось взять себя в руки, и я пошёл в операционную. Когда я приехал на дачу и сообщил Неле эту ужасную новость зарыдала она. Коля рассказал мне, что 20 июня, в день, когда в Москве была страшная жара и когда ночью разразился ураган Лёша рано утром собрался в Орехово-Зуево на дачу. Света умоляла его не ехать, но он не послушал её. Он приехал туда в 9 часов утра.   В 12 часов дня Эрик Полятков, чей дачный участок располагался неподалёку, зашёл навестить Лёшу, и застал его мёртвым, он лежал на диване, видимо почувствовал себя плохо, прилёг и умер. Сообщили Коле, он приехал в Орехово, с трудом добился того, что бы тело отца перевезли в Москву, в институт морфологии, в котором Лёша проработал более 30 лет. Вскрытие показало, что умер он от коронарного тромбоза. Хоронили его 24 июня, панихида была в Морге института. Лёша лежал в гробу усыпанным цветами, как будто спал. Лицо было спокойно, вероятно Смерть наступила мгновенно и он не испытывал мучений. Проводить его в последний путь пришёл весь институт.   Умер выдающийся учёный, академик, основатель новой науки - медицинской географии, которую он создал вместе с своим учителем Александром Павловичем Авцыным, продолжатель его дела, человек на котором после Смерти А.П. держался институт. У Лёши было много учеников, под его руководством были сделаны и защищены десятки докторских и кандидатских диссертаций. Его кабинет на седьмом этаже института был центром притяжения для всех сотрудников. Институт, как и вся Российская наука переживает тяжёлые времена, сотрудники по многу месяцев не получают зарплату, нечем платить за электричество и тепло, но в нём работают подлинные энтузиасты, и Лёша был во главе их.   Никто не помнит, когда он последний раз был в отпуске - ему всегда было некогда-то готовится к защите очередная докторская или кандидатская диссертация, нужно готовить аспирантов, отчёты, готовить в печать очередную монографию - заняться собой ему было недосуг. Его свеча горела с двух сторон, себя он не щадил. Любящий муж и отец, сумашедший дед, влюблённый в свою очаровательную внучку он был открыт для всех, кто нуждался в его помощи. Он был потрясающим другом. Два раза в жизни он спас меня от крупных неприятностей, о одной из которых я расскажу.   В 1968 году в нашу больницу пришла кафедра хирургии ЦИУ возглавляемая профессором Ильёй Ивановичем Дерябиным. Человек несомненно умный и грамотный он, тем не менее, не обладал хирургическим даром, оперировал скверно, но был очень амбициозен. Придя в новую для него больницу он поставил перед собой и коллективом кафедру задачу подмять под себя коллектив хирургов больницы и начал это делать методами нечистоплотными. Ко мне по дежурству поступил 15 летний мальчик с картиной острого живота. Я оперировал его и вскрыв брюшную полость обнаружил перитонит и опухоль правой половины толстой кишки. Дело было ночью, советоваться было не с кем и я рискнул - в условиях перитонита произвёл правосторонюю гемиколонэктомию - выполнил радикальную операцию. На утренней конференции разразился грандиозный скандал – Дерябин кричал, что я погубил мальчика, что я не имел права выполнять радикальную операцию в условиях перитонита, что скорее всего у мальчика была воспалительная опухоль и что меня нужно привлечь к уголовной ответственности за выполнение безграмотной и искалечившей на всю жизнь (если он выживет) операции. Кое в чём он был прав, в руководствах о допустимости радикальной операци в аналогичных условиях было сказано вскользь.   Я пытался отстоять свою точку зрения но Дерябин не дал мне говорить. После конференции я позвонил Лёше и рассказал ему о ситуации в которую я попал. Лёша сразу всё понял. "Я пришлю к тебе лаборантку, вырежьте участок удалённой кишки и пришлите его к нам в институт, мы приготовим препараты и я покажу их Авцыну. " Через пару часов приехала лаборантка, мы пошли в патолого-анатомическое отделение, вырезали участок стенки удалённой кишки. В институте его пустили в заливку, а часть стенки провели через замораживающий микротом, покрасили и Лёша понёс препараты Александру Павловичу. Его заключение было категоричным - у мальчика была саркома восходящей кишки.   Авцын на своём академическом бланке написал заключение, подписал его и Лёша привёз его мне. На следующий день Дерябин решил продолжить разговор на эту тему и добить меня окончательно. Он долго распространялся на тему о хирургическом легкомыслии граничащим с преступной халатностью и упирал на то, что он поставил перед Главным врачом вопрос о передаче дела в прокуратуру. Я молчал. "Что Вы можете сказать в своё оправдание, Юрий Викторович?" спросил он меня. Я ответил, что хочу выслушать мнение всех участников конференции и оставляю за собой право выступить последним. Кафедральные работники поливали меня всеми допустимыми и недопустимыми жидкостями. Я выступил последним.   Я сказал, что радикальная операция была выполнена мной в связи с тем, что я подозревал у больного злокачественную опухоль. "Это ещё нужно доказать"воскликнул Дерябин. Я зачитал заключение Авцына, не назвав, впрочем, его фамилию. "Это заключение малограмотного человека", - заявил Дерябин. Я протянул ему заключение. Прочитав его он покраснел так, что я думал, что его хватит инсульт, повернулся и выбежал из зала в котором проходила конференция. К слову сказать, я собрал за много лет более 30 случаев перфораций опухолей правой половины толстой кишки при которых была выполнена радикальная операция с одним летальным исходом, материал этот был опубликован и возражений не вызвал.   Мальчик, которого я оперировал жив, превратился в цветущего мужчину. Мы дружили с Лёшей 50 лет, и ни один из дней этой дружбы не был омрачён непониманием или размолвкой. Лёшу отличало необычайное благородство, феноменальная честность, душевная красота. Его любили все соприкасавшиеся с ним люди. Два раза его оперировали в больнице в которой я работаю и Коля и Света не отходили от него ни на шаг. Дружба наша выдержала тяжёлые испытания - я оперировал его отца, у которого после фронтового ранения был толстокишечный свищ, после операции удалось закрыть свищ и последние годы жизни он прожил благополучно. В нашей больнице после тяжёлой болезни умерла его мама. Его семья - Света, Коля, Светочка, Ася - наши любимые друзья.   В сентябре 1998 года, 4 числа исполняется 50 лет с момента нашего отъезда в Сталинабад, нашего с ним знакомства. Мы договорились о том, что 4 сентября в 6 часов вечера мы с Лёшей встретимся на перроне Казанского вокзала, снимем на видеокамеру нашу встречу и затем поедем ко мне и отметим это событие. "Если доживём" философски заметил Лёша …Его отпевали в небольшой часовне Николо-хованского кладбища. Молоденький священник и два певчих - баритон и тенор совершили чин отпевания. Ещё в детстве я прочитал "Гранатовый браслет" и помню текст этой молитвы. Но здесь, над Лёшиным гробом слова этой древней молитвы звучали проникновенно.   Боже сущий, иже еси на небеси, хлеб наш насущный даждь нам днесь. Да святится имя твое. Боже святый, боже крепкий, спаси и помилуй нас. Прости новопреставленного раба твоего Алексея, прости ему грехи вольные и невольные и учини его в раи. Возрыдайте и придите к нему с последним целованим. Вонмите гласу отца своего небесного, дарующего вам жизнь вечную.   Гроб опустили в могилу и я выполнил последний долг перед своим другом – бросил комок земли в его могилу. Природа плакала, двое суток лил непрекращающийся дождь. Могильный холм был усыпан цветами. Опустошённые, с разбитыми сердцами мы сели в автобусы и уехали в институт, на поминки. В могиле остался мой друг, брат мой любимый, незабвенный Лёша, подаривший меня величайшим счастьем в жизни - пятидесятилетней дружбой. Безутешными оставил он всех нас на земле, столько лет, сколько мы будем жить мы будем оплакивать его. Через два месяца, 4 сентября, после работы я приехал на Казанский вокзал - один.   Что я хотел увидеть там?   Воскресить чувства испытанные мной в этот день 50 лет тому назад-боль от предстоящей разлуки с всем, что я любил и что было мне дорого, ожидание встречи с тем неведомым, что ожидало меня впереди, радость от того, что я всётаки стал студентом и не оказался за бортом? Помянуть тех с кем вместе я начинал этот путь и кто безвременно ушёл из жизни - Лёшу, Лёлю Никонова, моих сталинабадских друзей Юсуфа Исхаки, Серёжу Моисеева и Женю Хореву, Юру Сергеева, Хакима Расулова? Наших учителей? Прекрасную горную страну раздираемую Войной, которой не видно конца?Наш институт заботливо пестовавший нас и выпустивший нас в жизнь? Да, конечно да!   Я постоял на перроне, на месте где 50 лет тому назад прощался с друзьями провожавшими меня. Позади осталась целая жизнь, всё о чём написал я в этих воспоминаниях. Простившись с прошлым я побрёл домой. Невесёлые мысли одолевали меня …..   Послесловие:   Почти год я предавался увлекательному занятию - воспоминаниям о прошедшем времени. В то, что занятие это увлекательное - поверьте мне. Перед моим мысленным взором прошла вся моя жизнь, горячо любимые мной, ушедшие из жизни так рано - мои дедушка и бабушка, мои родители, дядя Шура, дядя Бенедикт и тётя Дора, Олег Богомолец, мои друзья и товарищи, которых мне пришлось провожать в последний путь - и мои родные, близкие, друзья ныне здравствующие, без которых бы жизнь была не в жизнь и которым я желаю долгих лет жизни и счастья. В конце концов я почти разобрался с компъютером, ставшим для меня и любимой игрушкой и другом без которого мне не обойтись. В связи с этим у меня возникает вопрос - с мемуарами покончено, но что же дальше, мой читатель? Если тебе понравилось то, что я написал, может быть имеет смысл попробовать написать что-нибудь ещё? Как ты считаешь?   Прошло полтора года с того момента, как воспоминания были закончены, переплетены и пущены по рукам. Их прочитали Бадановы, Голубчины, мои петербургские родственники, дядя Аба. Отзывы положительные. За прошедшие полтора года произошло много чего. О потерях я писал, они невосполнимы. С уходом из жизни Лёши Жаворонкова, Саши Гурвича, Камилла сломана жизнь их семей. Разговариваешь по телефону с Светланой Жаворонковой - она с трудом удерживает слёзы -ей остались одиночество, тоска. Да иначе и быть не могло, с Лёшей была прожита большая, красивая жизнь   Произошли изменения и в моей судьбе. В феврале прошлого года внезапно, внезапно, ни с кем ни простившись ушёл наш Главный врач - Александр Исаевич Виштынецкий. Он болел последние несколько лет, часто отсутствовал в больнице. В мае месяце Главным врачом был назначен Владимир Алексеевич Соболев - бывший заместитель Министра здравоохранения Туркмении. Больница полнилась слухами, все понимали, что закончился большой период в её истории и наступает новый - никто нет ведал, какой. Первое впечатление от нового Главного врача было однозначным - человек умный, жёсткий, знающий, чего он хочет, и умеющий добиваться своего, безусловно знающий своё дело. Он быстро разобрался в больничных проблемах и составил план их решения. Одновременно он начал присматриваться к нам и делать свои выводы. Увиденным он не был доволен. Результат не замедлил сказаться.   В октябре месяце 1998 года было закрыто одно хирургическое отделение, второе отделение было укрупнено до 90 коек, расположилось на двух этажах. Заведование этим отделением было предложено мне. Я согласился, выхода у меня не было, вернее был - на улицу. Я понимал, что мне придётся нелегко, но действительность превзошла все мои ожидания. 90, а фактически 100 коечное отделение, к тому же расположенное на двух этажах - структура неуправляемая. Экономически она выгодна и оправдана, но нагрузка на персонал возросла вдвое. Единственная мысль не дающая мне покоя - как бы в этом круговращении (а иначе это и не назовёшь) не пропустить что либо, ибо цена этому - жизнь больного.   За неделю через отделение проходит до 80 человек, 30 из них оперируются. Всем этим нужно руководить, за всем нужен глаз и за всё нужно отвечать. Мне пришлось взять за основу параллельное отделение, с всем персоналом, влить в него коллектив своего отделения. Это было совсем непросто. Столкновение самолюбий, интересов, характеров - и всё это на не очень приспособленой для этого хирургической почве …   Не обошлось без коллизий, пришлось поменять старшую сестру отделения. Странным образом сбылось предсказание Лёвы Шнапера, сказавшего 323 мне несколько десятилетий тому назад - Вы будете ведущим хирургом больницы. Формально я им стал, фактически главным хирургом является начальник кафедры. Мне повезло в том отношении, что с профессором Валерием Ивановичем Хрупкиным у меня прекрасные отношения. Я писал о том, что человек он в высшей степени достойный во всех отношениях - настоящий профессионал, его человеческие качества достойны подражания.   Для того, что бы быть в курсе всего происходящего я перешёл на семидневную рабочую неделю, приезжаю в больницу по субботам и воскресеньям, делаю обходы, осматриваю и записываю всех вновь поступивших больных. Атмосфера в больнице стала напряжённой, Соболев не даёт расслабиться никому. Он привёз с собой двух превосходных врачей-реаниматологов - Ранта Богдасарова и Оксану Одарюк, отделение расширили, открыли новые палаты, приобретается оборудование для детоксикации - выходим на современный уровень.   30 декабря умер Веня Штейнберг. Умер он на работе. Проститься с ним пришли сотни людей. Через сорок дней Главный врач назначил Павлика Мотина заведующим урологическим отделением. О лучшем преемнике Веня мечтать не мог. Несчастьем закончился старый год и несчастьем начался новый. 3 января мне на работу позвонила наша бывшая дачная хозяйка и подпустив слезу, но с тайным злорадством, сообщила мне, что ночью сгорела дача, которую мы снимали. Для нас это был тяжёлый удар. Безумно жалко было наших хозяев - Валентину Ивановну и Наташу - им никогда не восстановить и сотую долю того, чего они лишились. Мы лишились чудесного дома в котором провели несколько счастливых лет. Проблема летнего отдыха встала перед нами со всей остротой.   Проблемы, проблемы…. Жизнь продолжается и оснований для оптимизма не даёт. Что ждёт нас в нашей непредсказуемой стране? Будем жить. 1999 год продолжил череду несчастий обрушившихся на нашу семью. В марте месяце, фатальном для нашей семьи - в марте умерла мама, в марте оперировали Нелю, и операция едва не закончилась её гибелью, пришёл мой черёд. 18 марта меня оперировали по поводу опухоли восходящей кишки. Операция прошла успешно, перенёс я её хорошо и уже через две недели был дома.   Оптимизм испытываемый мной после операции, был поколеблен последовавшим за ней курсом химиотерапии, который показался мне гораздо более тяжёлым, нежели операция - я понял. что к операционному столу смогу встать не скоро, а впереди меня ждут ешё пять курсов, расчитанных на шесть месяцев, и как я перенесу их - мне неведомо. Я понимаю, что мне нужно, как можно быстрее выходить на работу, ибо огромное отделение, которым я заведую, не может долго ждать заведующего - это занимает сейчас все мои мысли.   14 апреля в Америке умерла Мура, вдова моего любимого дяди Шуры. Я виделся с ней в Петербурге в июне прошлого года и не мог не восхищаться её прекрасным внешним видом - в свои 79 лет она выглядела лет на 10 моложе. После её возвращения домой у неё взяли кровь на онкомаркёры и обнаружили опухоль поджелудочной железы. Химиотерапия не помогла, примерно за месяц до Смерти её положили в больницу. Володя, её старший сын прилетел в Сан-Рамон за четыре дня до её кончины и сумел проститься с ней.   Со Смертью Муры ушло из жизни поколение наших родителей. Беда никогда не приходит одна. У моей сестры Жени обнаружили опухоль почки, предстоит обследование, операция …..   У Бога много шуток и большинство из них злые -это сказано не мной и Истине соответствует.   Финал каждой жизни трагедия, так уж запрограмировано Оглавление   www. pseudology. org