Хотя строки эти были
написаны многим позже описываемых здесь событий и совсем по другому
поводу, но уж очень они подходят к нам, потому что знаменитый поэт и
вельможа
[Он не вельможа, а сановник -
FV] такую метку оставил, что российские антисемиты по сей день
одним из доводов своей правоты выставляют “Мнения о евреях” этого
выдающегося юдофоба.
Гавриил Романович был не только поэтом, а еще и крупным государственным
деятелем: сенатором и даже президентом комерц-коллегии. А в 1799 году он
впервые, в 56-летнем возрасте встретился с евреями.
Произошло это
следующим образом
Павел I послал Державина в Белоруссию, чтобы расследовать жалобы
евреев на владельца города Шклова С.Г.Зорича,
угнетавшего как евреев, так и крестьян. Державину было поручено оказать
защиту претерпевшим от Зорича.
Генерал-лейтенант Зорич, бывший фаворит Екатерины II, в 1778 году
оставил Петербург в 35-летнем возрасте и поселился в местечке Шклов
(близ Могилева), подаренном ему еще раньше Императрицей (по первому
разделу Польши в 1772 году часть Могилевской и Витебской губерний отошли
к России), приголубившей на 11 месяцев блестящего серба, бывшего на 14
лет моложе ее.
В Шклове Зорич повел столь широкую жизнь, что на это не хватало даже его
колоссальных доходов. Здесь Семен Гаврилович зажил местным царьком с
многочисленным двором, театром, где ставились французские оперы и
итальянские балеты, царскими выездами и балами, проматывая огромные
деньги.
Как евреев, так и крестьян Зорич обложил непомерными платежами. евреев
же принуждал продавать такое количество водки, что они вынуждены были
заявить, что такого количества ведер да еще по высокой цене распродать
невозможно. В ответ Зорич приказал водку свозить в шинки и независимо от
того, кто вовремя деньги не сдаст проводить экзекуции, проще –
подвергать телесным наказаниям. Зорич вообразил, что евреи – его
крепостные и расправлялся с ними как хотел: у одних отобрал дома и
выгнал из местечка, других собственноручно избивал, а также забирал без
денег напитки.
Еще до приезда Державина в Шклов было решение сената, что помещик не
имеет права суда и расправы над евреями, так как они принадлежат к
купеческому и мещанскому сословию. Кроме того, чтобы несколько охранить
шкловских евреев от больших поборов, было решено, как временная мера,
подать уплачивать в средней сумме как за последние три года, так как
Зорич постоянно подати завышал.
Потому ли, что жалоба на Зорича слишком ярко показывала его произвол, а
может, сыграла роль личность Зорича, как фаворита Екатерины II, к памяти
которой Павел I относился отрицательно, подчас со злобой, государь и
решил рассмотреть жалобу шкловских евреев на Зорича. Державину было
поручено о причинах жалобы донести не только сенату, но и Государю.
Виновность Зорича была очевидна, но Державин, крепостник в душе, а также
по личным соображениям решил выгородить своего одногодку. Для этого он
воспользовался возникшим в это время в Белоруссии Сенненским делом по
обвинению евреев в ритуальном убийстве. Одновременно убить второго зайца
– нанести удар евреям.
Сенненское дело – это первый по времени ритуальный процесс против евреев
в России, послуживший впоследствии для возбуждения таких же дел. До
этого было много наветов в приграничных Польше, Литве, Галиции, но они
не сыграли такой роли, хотя сопровождались пытками и убийствами евреев.
Сенно – это маленький уездный город (фактически – местечко, до тысячи
человек населения) Могилевской губернии в 50 км юго-западнее Витебска.
На еврейскую пасху в 1799 году в Сенненском уезде вблизи еврейской
корчмы нашли труп женщины. Один свидетель утверждал, что видел эту
женщину в корчме с 4-мя евреями. Их арестовали. Прямых улик не было, а
был только слух, что евреям нужна христианская кровь. Белорусский
губернатор передал дело в уголовный департамент главного белорусского
суда. Этот департамент поручил секретарю Стукову расследовать: “Нет ли в
законах евреев положения, что евреям христианская кровь нужна?”.
Семью годами ранее, до Сенненского дела, в 1772 году, то есть когда
Белорусский край перешел к России, в типографии Почаевской Лавры (на
Волыни) были напечатаны “Басни Талмудовы, от самих жидов указанные”, а
через пять лет в Петербурге в 1787 году “Обряды жидовские”, где
приводилась легенда об осквернении евреями христианских святынь и об
употреблении христианской крови. Основой этой кровавой литературы
послужили польские книжки на эту тему.
Издание
этой литературы подготовило почву для навета
Секретарь Стуков привлек к расследованию крещеного еврея-ренегата
Станислава Костинского. Они раздобыли две еврейские книги и одну
польскую. Костинский сделал выписку из религиозного кодекса Шулхан-Аруха
(в нем до тонких мелочей регламентируется жизнь еврея), который был
раздобыт Стуковым “из отдаленных от Витебска мест”, как будто этой
книги, находящейся в постоянном употреблении, не было в Витебске. Делая
выписки, Костинский исказил их суть.
Польская книга называлась “Открытие
таинственных дел еврейских через раббинов, принявших христианский
закон”. А в этой книге имелась ссылка еще на одну книгу – “Изыфелев”, о
которой сообщал под пыткой выкрест Ян Серафинович в галицийском городе
Сандомире еще в 1710 году. В общем, источники были “хорошими”, и Стуков
с искаженным переводом Костинского препроводил эти книги в уголовный
департамент при соответствующем докладе.
Одновременно с этим директор департамента духовных дел иностранных
исповеданий Скрипицын послал в Сенат записку, в коей сообщал, что
возможно евреи и употребляют христианскую кровь, но что по “Сенненскому делу ничего не открылось”, то есть в данном случае улик нет. Процесс
должен был быть закончен и предан забвению, но в это время приехал
Державин в качестве сенатора для расследования жалобы шкловских евреев
на Зорича.
Державин встретился со Стуковым и направил Павлу I его записку и заявил,
что содержание записки Стукова “обвиняет всех евреев в злобном пролитии
по их талмудам христианской крови”. А также, учитывая что “по открытой
вражде” один народ не может быть свидетелем против другого, он,
Державин, отказывается принимать свидетельские показания евреев против
Зорича “… доколь еврейский народ не оправдается перед вашим
императорским Величеством в помянутом ясно показываемом на них общем
противу христианства злодействе”.
Но несколько ранее державинского послания Павел ознакомился с запиской
Авраама Бернгарда, доктора медицины, проживавшего в Шавлах (ныне –
Шауляй) Ковенской губернии. В этой записке под названием “Свет во мраке
Самогитии” (Самогития – Жмудь, Жемайте – страна в низовьях Немана, а
также ее коренное население). Бернгард рассказал о средневековых
гонениях на евреев и о двух ритуальных процессах, а также разные
доказательства Моисеева закона и Талмуда, показывающие беспочвенность
Сенненского навета.
Записка Бернгарда произвела впечатление на Павла I. Он отверг
предложение Державина, приказав исполнять данное ему поручение, оставив
в стороне Сенненский процесс.
Ответ государя отрезвил и Витебский суд, где рассматривалось “дело”: не
найдя реальных данных для обвинения евреев в убийстве женщины, он
освободил заподозренных. А Зорич умер в этом же 1799 году без потомства,
оставив 2 млн. рублей долга.
Державин затаил свою темную и лютую вражду к евреям.
А чтобы убедить общественное мнение в причастности евреев к Сенненскому
убийству, в 1810 году было отпечатано в Смоленске новым изданием “Обряды
жидовские”. Державин же способствовал распространению этого навета.
Забегая вперед, скажем, что в своих “Мнениях о евреях” (проекте
еврейской реформы) он заявил, что если “кровопролития” и бывали где-либо
в древности, то лишь по изуверству некоторых фанатиков, но тут же
отметил, что эти злодеяния “исполняются или, по крайности, теперь только
защищаемы бывают в кагалах”. И приложил записку (копию) Стукова и
искаженный перевод (вероятно ренегата Костинского) некоторых мест из
книги “Шевед Егуда” (колено Иуды; род, племя Иуды).
А вскоре Державину представился случай, чтобы повлиять на еврейскую
жизнь в России
В 1800 году он получил вторую командировку в Белоруссию, где
свирепствовал страшный голод, - повеление Государя расследовать причины
неурожая в Белоруссии, и почему в голодный год крестьяне были оставлены
помещиками без хлеба. 6 сентября 1800 года Павел уполномочил Державина
прекратить злоупотребления, а у помещиков, которые из безмерного
корыстолюбия оставляют крестьян без помощи, отобрать имение и отдать в
опеку.
Но в дополнительной инструкции, данной Державину его близко
знакомым, не меньшим юдофобом, чем сам Державин, генерал-прокурором
Сената П.Х.Обольяниновым, был прибавлен пункт: “А как по сведениям
немалою причиною истощения белорусских крестьян суть жиды, то высочайшая
воля есть, чтобы ваше превосходительство обратили особливое внимание на
промысел их в том, и к отвращению такого общего от них вреда подали свое
мнение”.
Эта юдофобская приписка, не без участия самого Державина, дана для того,
чтобы ослабить удар против помещиков и обратить его на евреев.
И здесь-то Державин развернулся во весь дар своей словесной
витиеватости, применив ложно построенное умозаключение, обманчивые
доводы, выхватывая отдельные стороны явления, при поверхностном взгляде
кажущихся правильными. Кроме того, ему нужно было сохранить авторитет
помещиков в глазах крепостных крестьян.
С ревизией Белоруссии Державин справился с течение 3-4 месяцев: взял под
опеку имение одного польского магната Огинского, лично закрыл еврейскую
винокурню в местечке Лиозно, причем распоряжался так усердно, что вызвал
жалобу от женщины-еврейки в нанесении ей побоев. Он собирал сведения о
евреях среди враждебного им мещанства и купечества, среди “ученых”
преподавателей иезуитской коллегии. Он получил только два проекта
просвещенных евреев – Франка и Ноткина (о них – ниже). Из разных опросов
Державин сделал “вывод”: “занятия евреев – торговля, аренда, корчемство,
факторство – суть только “тонкие вымыслы под видом прибылей и услуг
ближним, истощать их имущество; школа – гнездо суеверств; нравственного
чувства у евреев вовсе нет. Не имеют они понятия о человеколюбии,
бескорыстии и прочих добродетелях”.
После этих “праведных” трудов по “наведению порядка” Державин осенью
1800 года сел в Витебске и начал составлять записку о евреях под
заглавием “Мнение об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного
обузданием корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и о прочем”.
До скончания века российские антисемиты будут молиться на этот
державинский “труд”. Ведь виновниками голода по домыслу сенатора
Державина оказались не помещики, а – евреи. “Работа” Державина обширна и
нет возможности в газетном очерке ее полностью прокомментировать, вот
лишь штрихи.
Начинается она с того, что евреи “производили и ныне производят много о
себе шуму”. Затем чуть истории. Когда несколько царств разрушилось, и
почти следы их исчезли, евреи удерживают свое единство, язык, веру,
обычаи, законы. Державин представляет выписки из церковной и польской
истории и утверждает, что евреи властвуют над теми, между которыми
обитают.
“Тунеядцы, они обманами и пронырством пребывали в изобилии за счет своих
гостеприимцев, не занимались ремеслами и хлебопашеством"” (А в сноске,
под редакцией академика Я.Грота, т. VII, 1872 г., некоторое смягчение
редактора: Краткое время Иудеи были свободны, а остальное время под
гнетом других народов: Ассириян, Мидян, Персов, Римлян, которым платили
дань).
И далее, описывая жизнь евреев, Державин заключает: “Жиды умны,
проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы,
воздержанны, скромны, не сластолюбивы и проч., но с другой стороны,
неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, злы и т.д.” (Не противоречие
ли – проворны и ленивы?).
“Ни перед кем не снимают своих ермолок”. Для царедворца это – уже
преступление.
Перечисляя пункты об учебе, школах и занятиях евреев в 6-ом пункте он
пишет: “В сих кагалах исполняются и защищают христианские кровопролития,
в коих Иудеи по разным временам и царствам подозреваемы”. Хоть сам
Державин, как уже отмечалось, утверждать это, по его словам, не может,
но счел за нужное не выпустить из виду.
И он делает выводы, что жизнь евреев надо изменить
Конечно, Державин понимал причины голода, но, будучи сам помещиком, не
посмел предложить меры к обузданию помещичьего произвола и говорил, что
за помещиком надо сохранить полноту власти над крестьянином. Поэтому, не
касаясь взаимоотношений между помещиком и крестьянином, Державин
направил свое внимание исключительно на еврея. И еврей должен стать
объектом суровых правительственных распоряжений.
В официальной записке о причинах голода он перечисляет 13 пунктов, где
чуть затрагивает поляков: ленивы, непроворны, отлынивают от трудов,
просят помощи у помещиков и – опять свой мотив – жиды: “… отдают жидам
за старые долги”. “А жиды, покупая от крестьян, продают им втридорога,
обогащаются. Так у поселян отняты способы быть зажиточными и сытыми”.
“Жиды-арендаторы в корчмах продают вино днем и ночью… Сии корчмы соблазн
для народа, там крестьяне развращают нравы… Там выманивают у них жиды не
токмо хлебно и … орудия, имущество, время, здоровье и саму жизнь”.
И далее с небольшими модификациями в той же тональности во всей
официальной записке главным виновником голода был еврей. И хотя Державин
в своем проекте предлагает запретить аренду имений всем независимо от
того “христианского они закона или жиды”, фигура еврея под его пером,
пером сенатора и поэта, выросла в такую величину, что заслонила и
помещиков, и крестьян, и крестьян-арендаторов.
В частном же письме своему приятелю генерал-прокурору Обольянинову
Державин писал: “Трудно без прегрешения и по справедливости кого-либо
обвинять. Крестьяне пропивают хлеб жидам и от того терпят недостаток в
оном. Владельцы не могут воспретить пьянство для того, что они от
продажи вина почти весь свой доход имеют. А и жидов в полной мере
обвинять также не можно, что они для пропитания своего извлекают
последний от крестьян корм. Словом, надобно бы всем сохранить
умеренность и через то воспользоваться общим благоденствием. Но где же и
кто таков, кто в полной мере соблюдал оную? Всяк себе желает больше
выгод”.
В официальной записке Державин излагает обширный проект (88 пунктов)
преобразования жизни евреев. Весь проект – это смесь юдофобии с попыткой
проблеска реальности и смутным пониманием трагедии еврейства. Он имеет
много принудительных и репрессивных мер. Так, в одном из мероприятий по
ликвидации голода (“осьмое”), сенатор предлагает: “Владельцам и
управляющим смотреть наистрожайше, чтобы с колядою жиды не ездили и
чтобы жидам хлебных долгов не платили”. А за нарушение предлагает
наказание: крестьян без очереди в рекруты, жидов без жен и детей в
рудокопные заводы.
Вельможа
[Он не вельможа, а сановник -
FV] додумался до того, что евреев надо выслать из городов и даже
деревень, проводя их перепись, к еврейским именам добавить, как он
называет, русские прозвища. “Например, Нота Замысловатый, Лейба Ицкович
Промышленный, Хацкиль Мордухович Дикий, Лейзер Мовшевич Деревенский,
дабы каждый свое помнил”.
Но надо сказать, что сей государственный муж
не был бескорыстен. Выступая с еврейским проектом, он надеялся стать
“начальником”, которого он называет протектором, над всеми евреями
России: “… то неугодно ли будет для еврейского народа, относительно
только преобразования его и, если можно, превращения, определить
особливого протектора, под руководством коего все бы дело сие
совершалось и который бы при всяком нужном случае мог не токмо
покровительствовать их по губерниям и в Сенате; но и
представительствовать за них у Его Величества”.
Но прежде этого определения особливого протектора “гуманный” сановник
предлагает одну из главных мер по ликвидации голода: ликвидировать
корчмы, “…. А которые корчмы где останутся, то учредить их на праве
шинков, а жидов-арендаторов тотчас выгнать”.
И уж совсем “гениальная” мера: “О переселении евреев из Белоруссии”.
Причем в одном из пунктов сказано: “А кто может платить подати
государственные и кагальные, может остаться”.
Желая еще больше обременить евреев, но, создавая видимость уравнения их
с крестьянами, Державин предлагает брать евреев на военную службу, но,
боясь, что еврей, благодаря своей трезвости, упорству и трудолюбию
продвинется по службе, сей сановный муж предлагает: “… при рекрутских
наборах хотя и могли бы они принимаемы быть в военную службу, но как по
природной своей трусости добрыми солдатами никогда быть не могут, … то
можно, кажется употребить их только в фурлейтеры, музыканты и другие
нефрунтовые низкие должности. Достигшему же высоких наук офицерских и
штаб-офицерских и дворянских чинов не присваивать”.
И после предложения всех своих соображений подводит черту: “… и тогда
только, а не прежде развращенные евреи, если переменят свои суеверные
обычаи, будут Российского престола прямыми подданными”.
И в заключение – это уже апофеоз – своего очень большого и “полезного”
труда, государственный “реформатор”, опять же пользуясь софистикой,
евангельскую любовь применяет для унижения и дополнительного оскорбления
евреев и возвышения государя: “Таким образом, евреев род строптивый и
изуверный, враги христиан, хотя по определению вечных судеб и останутся
в непременном своем рассеянии, дондеже угодно всевышнему; но и в сем
своем печальном состоянии получат образ благоустройства. А Павлу Первому
предоставиться в род и род незабвенная слава, что он первый из монархов
российских исполнил сию великую заповедь: “Любите враги ваша, добро
творите ненавидящим вас”. Подлинное подписал: Сенатор Державин”.
И во всем проекте Державина – религиозная неприязнь и фанатическое
недоверие к евреям: евреи – враги христиан. И там, где надо было увидеть
крепостника, Салтычиху, безнравственность Закона Державин, захотев
увидеть жида, его увидел.
Говоря объективно, Державин предложил и положительные меры:
распространение просвещения среди евреев и введение производительного
труда. Но эти меры были ему внушены евреями Франком и Ноткиным.
Франк Илья, врач, учился в Берлине, практиковал в местечке Креславке
Двинского уезда Витебской губернии. Державин посетил Креславку, где они
познакомились. Державин сказал Франку: “Раз Промысл сохранил до сих пор
этот маленький и рассеянный народ, то мы должны позаботиться об его
сохранении” (Это Державин повторил во “Мнении”.). Эти слова обманули
Франка относительно истинного отношения Державина к евреям.
Франк придерживался взглядов тогдашних германских просветителей (XVIII
век). Он подверг критике еврейские обряды и традиции иудаизма. Еврейских
учителей обвинил в том, что из-за их обучения евреи обособлены от других
народов, а потому коснеют в невежестве, а Талмуд наполнен глупостями.
Франк считал, что еврейская реформа должна начаться с открытия школ с
преподаванием русского, немецкого и еврейского языков.
Конечно, это одностороння критика, лишенная исторических объяснений, с
энтузиазмом была воспринята Державиным. Он взял от Франка идею общего
образования, но также внес в свой проект реформ те слова Франка, где
говорится об обособленности евреев от окружающих народов. В этом
отношении записка Франка сыграла отрицательную роль, – проект Державина
стал аргументом для антисемитов. Франк же был уверен, что видит перед
собой просвещенного сановника, а Державин воспользовался этим, чтобы
показать мрачную картину еврейства. Но мысль Франка о просвещении евреев
легла в основу культурной реформы.
Ноткин, Нота Хаймович, могилевский купец, стал выдающимся общественным
деятелем. Официальные бумаги подписывал титулом “надворный советник
польско-королевского двора”. В 1788 году он осуществлял поставки для
главнокомандующего в русско-турецкой войне генерал-фельдмаршала
Г.А.Потемкина. Он выдвинул свой проект, где смело противоречил
Державину: “… считать евреев единственно виновниками скудости крестьян,
неосновательно”.
Он доказывает, что “во многих местах, где хотя и
находятся евреи, крестьяне живут в изобилии, в других местах, где нет
евреев, крестьяне, однако, терпят нужду”. Запрет евреям жить по деревням
бесполезен, так как куда же денутся бедные, которых считается до 100000
обоего пола с малолетними? А если переселять их в пустопорожние земли
для занятия земледелием, то откуда взять суммы на обзаведение и
прокормление, кому будут сбывать “свои изделия”.
Ноткин пишет, что если и есть какие-то со стороны евреев
злоупотребления, то они происходят единственно от бедности, и потому,
чтобы употребить евреев на пользу государственную и их собственную,
нужно отвратить бедность. И он предлагает ряд полезных мер, среди
которых:
- освободить евреев от двойной подати и уровнять с прочими российскими
подданными;
- устроить фабрики и заводы. Помещиков ограничить с еврейских податей по
мере того состояния, в котором находились они (помещики) во время
присоединения того края к России;
- создать школы с изучением языков (как и предложение Франка).
И далее – оригинальная мера, противоречащая державинской мере, смелая и
независимая: не выбирать к заседанию в министерствах того из евреев, кто
не знает русского языка. Способных же евреев определять в
государственную службу и награждать их по заслугам и чинам.
Ноткин предотвратил переселение евреев из Смоленска и пытался
парализовать державинский проект.
Но проекту Державина при содействии генерал-прокурора Обольянинова, было
придано особое значение в Сенате, где разрабатывалась еврейская реформа.
В правительство много раз приходили слухи о произволе, чинимом над
евреями на бывшей польской территории. И потому оно в последние годы
XVIII века поставило на очередь еврейский вопрос, и местным областям
предложено было высказаться. Многие польско-литовские дворяне высказали
свое мнение в державинском духе.
Главное для них было – усиление
помещичьего влияния и конечно иметь козла отпущения – евреев – для
оправдания перед правительством. А в 1802 году для рассмотрения
державинского проекта был учрежден (уже при Александре I) Еврейский
комитет (“Комитет о благоустроении евреев”), включивший крупных
сановников из окружения государя: граф В.П.Кочубей, министр внутренних
дел, друг императора Александра I; князь А.-Е.Чарторыйский, товарищ
министра иностранных дел, также друг царя; граф С.О.Потоцкий, сенатор;
граф В.А.Зубов, генерал-лейтенант, в тот период директор 2-го кадетского
корпуса. Из представителей старого режима вошел и наш “реформатор”
Державин, ставший в это время министром юстиции. Управлять комитетом
было поручено М.М.Сперанскому, тридцатилетнему профессору, правителю
канцелярии министерства внутренних дел. Комитет пригласил для работы
еврейских депутатов от всех кагалов Минской, Подольской, Могилевской и
Витебской губерний. Здесь же было принято решение, чтобы губернаторы
высказали свое мнение об устройстве евреев.
Державин отстаивал свое исключительное положение в Комитете и, пользуясь
высочайшим правом, лестным письмом пригласил Ноткина, отмечая его
высокие нравственные качества, принять участие в работе Комитета. Позже,
в своих записках, где Державин пишет о себе в третьем лице, о Ноткине
высказывается презрительно, с пренебрежением, как царедворец, коему сей
человек уже не нужен (Ноткина уже не было, он скончался в 1804 году).
Интересна записка, составленная членом Комитета графом Потоцким Северином Осиповичем, сенатором. Человек государственного ума, он пишет,
что предстоит заняться судьбой семи-восьми сот тысяч людей. Преследуемые
более 18 веков, обреченные на ненависть народов, обременяемые налогами и
устраненные почти от всех достойных промыслов, евреи не могли не
заразиться пороками, которые признавались врожденными. Следует отличать
пороки, вызванные положением, в котором находился еврейский народ от
тех, которые ему свойственны наряду с прочими людьми.
Глубокая пропасть лежала между “Мнением” Державина и запиской Потоцкого.
Державин злобно клеветал на евреев, требовал стеснения их в гражданских
правах, обособления от гражданского населения. Он старался доказать, что
евреи – враги христиан не только в вопросах религии, но и в повседневных
отношениях. В житейских действиях евреев скрывается злобный умысел.
Потоцкий же старался облегчить обвинения евреев, желая сблизить их и
христиан, не говорил о новом ограничении.
Но был еще голос, который по своей гражданственности стоял не только
диаметрально противоположно державинскому юдофобству, а даже значительно
выше гуманности Потоцкого.
Это была записка литовского губернатора Ивана Григорьевича Фризеля
(скончавшегося в год создания Комитета). Он принял во внимание нужды
самих евреев. В своем проекте он потребовал уничтожения еврейской
автономии, чтобы высвободить еврейские массы от власти руководителей
кагалов, которые ею злоупотребляли, а также уравнять евреев в правах с
соответствующими массами христианского населения.
То есть купцов с
купцами, ремесленников с ремесленниками, с правами быть принятыми в цехи
и быть выбранными в разные должности. Землевладельцев же сравнять с
российскими однодворцами, т.е. владельцами небольшого (один двор)
земельного участка (такие происходили из служилых людей). А также
создать для евреев общеобразовательные школы, привлечь их к
производительному труду и обуздать своеволие помещиков. То есть в
противоположность Державину – превратить евреев в полноправных
российских граждан. Проект Фризеля не был осуществлен, но сыграл роль в
Еврейском комитете.
Державин противился равноправию евреев. Он отстаивал положения своего
проекта, представлявшего смесь диких суждений патриархального россиянина
о незнакомой ему культуре с реформаторскими замыслами в современном ему
казарменно-прусском духе.
Здесь требуется назвать еще одно лицо, сенатора Д.О.Баранова. Будучи
делопроизводителем Еврейского комитета, вырабатывающего “Положения” 1804
года о евреях, он составил неблагоприятный для них проект нового
законодательства в духе державинского “Мнения”, направленного против
евреев. Но Михаил Михайлович Сперанский не дал движения антисемитскому
проекту Баранова. Сперанскому же принадлежат журнальные постановления
Комитета, проникнутые свободомыслием. Сам Сперанский был дружен с
Абрамом Перетцем, просветителем и лидером еврейской общины Петербурга,
видным подрядчиком по кораблестроению (Кстати, через 18 лет после
описываемых событий Баранов был послан в Белоруссию в связи со
свирепствовавшим там опять голодом, где снова в державинском духе
отметил главную причину голода).
Враждебные отношения Державина к новым государственным деятелям –
сподвижникам Александра I, заставили его вскоре выйти в отставку.
“Положение о евреях” 1804 года было разработано Комитетом без Державина,
но его проект не остался без влияния на характер этого акта.
Результатом деятельности Комитета явилось издание первого по времени
систематически разработанного законодательства о евреях России –
“Положения о евреях” 1804 года. В Указе об издании “Положения”
утверждалось, что реформа соответствует благу самих евреев. На самом
деле реформа получила характер меры, направленной не к улучшению
условий, в которых жили евреи, а к устранению тех явлений еврейской
жизни, которые признавались вредными для прочего населения.
Рассмотрение мер “Положения” – это уже другая страница все в той же
истории, а обвинение Державиным евреев в экономическом порабощении
крестьян лицемерно описанное во “Мнении”, не раз служили основанием для
репрессивных мер в отношении евреев. Его “Мнение” до сих пор служит
антисемитам литературным источником, а для свободолюбивой и
демократической общественности высветило нравственный облик вельможного
[Он не вельможа, а сановник -
FV] литератора,
юдофоба и ретрограда, в характере которого было много
неясного и противоречивого.
Источник
Евреи
www.pseudology.org
|