Алексей Георгиевич Левинсон Шляпки из Европы гипертекстовая версия Слова «геополитика» и «геополитический» вошли в наш обиход относительно недавно и оказались очень кстати. Звучат очень солидно, ибо заимствованы у старой англосаксонской элиты. Слуху нашему, слуху византийских наследников, они приятны, ибо слова греческие.   Они одновременно и современны, и консервативны -- отдают фундаменталистским подходом. Это нынче ценится. И главное: помогают респектабельно оформить, выдать за научный концепт то, что является на самом деле не понятием, а чувством, переживанием, а для многих -- родом тоски. Тоски по утраченным землям. Для этого корень «гео». А «политика» в этом дискурсе тоже немудрящая: «Ты за нас или не за нас?» Геополитика, позвольте я дам свое собственное определение предмету, -- это понимание политики как вопроса о землях, чьими они будут и кто с кем их поделит.   Вопрос о земле -- это, как известно, вопрос аграрных, то есть крестьянских и помещичьих, феодальных обществ. Соответственно, вопрос о землях -- это вопрос выросших на такой основе территориальных империй. Импульс завоевания земель как главного, провиденциального дела для империи -- не только ее правителей, но и ее народа -- доживает свое уже в индустриальную эпоху.   На смену крестьянско-феодальным пехотно-конным армиям приходят армии индустриальные, мотопехотные и бронетанковые, но цели войн до поры не меняются, это захват или отстаивание захваченных земель. Предпоследней попыткой такой политики, закончившейся не геополитической, а настоящей катастрофой, была попытка нацистской элиты прирастить свою «вставшую с колен» страну землями соседей. Мы много говорим о том, как Германия затем изживала нацизм. Надо бы подумать, как на следующем шаге эта страна -- и другие страны Европы, испытывавшие в своей прошлой истории не меньшие территориальные амбиции, -- сумела изжить лежавший поглубже нацизма геополитический подход к миру и себе самой. Россияне печалятся о том, что по территории бывшего Союза ССР не везде проедешь без визы[1], и хотели бы безвизово странствовать по территории Европейского союза. Но союз нерушимый республик свободных был, как теперь со сладкой тоской и не без гордости признают, империей, то есть, позвольте еще одно самодельное определение, совокупностью захваченных, присоединенных земель. А Евросоюз строится на какой-то непонятной россиянам основе добровольного отказа его членов от соблюдения того, что мы все еще почитаем за основу основ государственности, -- от охраны каждой нацией священных своих рубежей.   Многие думают, что Михаил Горбачев не ведал, что творил. Но так это или нет, он вдруг отменил дискурс, которому следовали все российские правители.   Он провел -- или при нем прошел -- процесс, который по геополитическим масштабам многократно превосходит распад СССР   Исчезло разделение земной цивилизации на третий мир, второй и первый. И все потому, что пропал второй. Вдруг перестал существовать сталинский имперский конструкт, созданный в результате победы над имперской же попыткой германских вождей. Развалился внешний буферный пояс. При Борисе Ельцине тот же по сути процесс продолжился: отпал ближний пояс. Странам Европы, некогда так или иначе присоединенным к Московскому княжеству, стало можно переопределиться. И они в кратчайший исторический срок это сделали. Они стали присоединяться к союзу, построенному на других, неимперских основах. Не забудем, что Михаил Горбачев хотел и свою страну ввести в «европейский дом», но тогда не получилось, а потом все пошло в совсем ином направлении. Российский народ отплатил двум лидерам, которым благодарна Европа, сильнейшей неприязнью.   В путинские годы так называемый рейтинг доверия и у Горбачева, и у Ельцина (вплоть до его кончины) низок ровно настолько (около 1%), насколько высок у Владимира Путина (61% в декабре 2007 года), показавшего публике, что по отношению к деяниям предшественников он разделяет ее чувства бессильного гнева, присоединяется к массовому ресантименту. Не правда ли, что отношение россиян к Восточной Европе определяется тем, что она хочет быть Западной? Сложность этого отношения велика. То, что такие страны, как Латвия, Литва и Эстония, оказались в составе Советского Союза добровольно, заявляют сейчас 37% россиян, но столько же (38%) признают, что дело было в давлении со стороны СССР и в тайном сговоре Сталина с Гитлером.   Это равенство процентов лучше трактовать не как равновеликость противостоящих друг другу -- в этом вопросе -- лагерей в составе российского населения, а как равноприсутствие в большинстве российских голов и душ обеих трактовок нашего прошлого. Вот оно то самое двоемыслие, которое Юрий Левада считал одним из главных признаков человека советского, а потом и постсоветского. Характерное для него поочередное или одновременное употребление по меньшей мере двух взаимоисключающих дискурсов относительно наших бывших сателлитов из Восточной Европы проявляется повсеместно. Вот отношение к распаду социалистического лагеря. Во-первых, он пошел, считает 31% россиян, во вред соцстранам (15% -- «на пользу»), но вред России был больше (43%). Во-вторых, что обидней: за прошедшие с этого времени годы, по мнению 35% опрошенных, эти страны «добились ощутимых успехов в развитии рыночной экономики и построении демократического общества» (не согласны 32%). А Россия, увы, добилась за этот срок меньших, чем они, успехов на этом пути или вообще не шла по нему, признаются 36% («добилась больших, чем они, успехов» -- 15%). И в итоге жизнь в России сейчас хуже, чем в бывших соцстранах («таких, как Польша, Чехия, Венгрия»), горестно заключают 35% (что «лучше», считают 18%). Россияне признают, что в отношении прибалтийских стран имела место оккупация и что их жители подвергались репрессиям. Но даже среди людей, согласившихся с этим, тех, кто считает, что России надо покаяться и признать свою вину за оккупацию, не большинство, а меньшинство (41% против 49%). Признать историческую вину России перед Польшей согласны 11%, требуют признания вины от Польши 31%. Россияне в большинстве своем (52%) хотели бы быть принятыми в европейское сообщество, но признать свою неправоту сил нет   Размещение элементов американской ПРО в Чехии и Польше 67% россиян расценивают как угрозу своей безопасности[2] («никакой угрозы» -- 7%), и 49% считают, что в ответ надо перенацелить российские ракеты на европейские страны (не на Америку, между прочим!).   Земли, приобретенные за последние столетия российскими правителями, в первую очередь те, что лежали западном от России направлении, служили в качестве сложного устройства вроде шлюза, позволяя общаться с Европой, но и сохранять изоляцию от нее. Принципиальной была не только пространственная дистанция, но и временная. Отставание от Европы, на которое сетовали и сетуют многие, было и есть не техническое обстоятельство, связанное с удаленностью или плохими дорогами.   Для правителей России было важно, равно как важно и сейчас, не допустить доминирования актуальных идеалов европейской жизни, а то потеряется если не независимость, то идентичность, выражением которой они считали свою власть. Новомодные западноевропейские идеалы можно было выдержать в восточноевропейском культурном карантине. В итоге, получалось (это говорил и Ленин), что «Россия всегда донашивала шляпки, выброшенные Европой». Наблюдая за российской внешней политикой после отказа от политики «нового мышления», видишь, как примеряли те «шляпки», о которых говорил Ленин. Не только «геополитика» стала расхожим словом, но и понятия вроде «национальных интересов», «зоны влияния». В борьбе за них провели свои годы Молотов и Громыко.   Потому нашим политикам, до которых в детстве долетали из репродукторов отзвуки той борьбы, кажется, что у них в руках ценный трофей, мощное оружие. Понятия эти кажутся им теперь само собой разумеющимися, а циничные сентенции вроде «в политике нет друзей» -- новой мудростью. Им невдомек, что эти средства оставлены их прежними пользователями за никчемностью в эпоху не «территориального», а глобального мира, глобальных информационных и ракетно-космических систем. Но для россиян оснащенная этими риторическими орудиями геополитической эпохи российская внешняя политика сделалась одним из наиболее существенных достижений последнего восьмилетия. Ею довольны 67%, находят в ней «продуманный внешнеполитический курс» 45%. Не имея возможности предложить что-то дальнему зарубежью, кроме шантажа своим газом и своим вето, Россия «замутила», как теперь говорят, необычайно активную внешнюю политику в зарубежье ближнем, там, где земли, территории видны в бинокль и где бросок с пехотой на броне по-прежнему кажется сильнейшим аргументом. Как все признают, изумительно, что грандиозные, всемирно-исторические события -- распад Варшавского договора и распад СССР -- прошли без пролития крови. Добавлю: и, как правило, не оставив серьезных территориальных претензий новых государств (включая Россию) друг к другу. Как же надо было стараться, чтобы при таком дебюте вконец испортить отношения чуть ли не со всеми соседями, с которыми, кроме воспоминаний, и делить нечего. Но старались.   Вопрос -- кто? И почему?   Я считаю, что за такую внешнюю политику последних лет руководству МИДа и более высоким руководителям можно пенять только в той части, что они не препятствовали массе мелких и средних недружественных актов, жестов, провокаций, чинимых отдельными политиками, журналистами, бизнес-персонами, начальниками в отношении сопредельных стран. Так вели себя в отношении Прибалтики, Грузии, Украины, а также Польши. Тем, кто оскорблял, пугал, ругал эти страны, все сходило с рук. Сперва казалось, что это просто бардак и отсутствие политики. Только постепенно, когда высшая власть фактически авторизовала и санкционировала эти разрозненные действия, оказалось, что это и есть политика.   Не следует заблуждаться: это не стало реакцией на то, что названные страны повернулись в сторону ЕС, НАТО, США. Их отделение от СССР-России само по себе не предполагало примыкания к иному стану. Позиция нейтральных стран, что демонстрировал пример Австрии и тем более Швейцарии, сулила большие выгоды. Сохранить, сыграв по-новому, роль посредников между Россией и Европой было им с руки.   Но оказалось, что Россия в лице мелких, средних и, наконец, крупных политических фигур назначила им совсем иную роль, для исполнения которой им следовало отправиться в объятия того, кто чем дальше, тем четче стал обозначаться как противник, более того -- «вероятный противник». (К 2007 году 76% россиян стали соглашаться с формулой «США -- агрессор, который стремится взять под контроль все страны мира», а 80% считают, что США пытаются вмешиваться во внутренние дела России.) Те множественные политические агенты, о которых я говорю, не действовали по какому-то определенному плану. Планов во внешней политике не было. Но они реализовывали новое видение мира (точнее, возвращенное старое). А именно: наша страна окружена врагами. Если врага не видно, его надо сделать. Потребовать у соседа кусок территории, залететь к нему на военном самолете, заявить о притеснениях, чинимых им нашим соотечественникам, и так далее.   Вот результаты В 2001 году отношения между Россией и Украиной оценивали как дружественные, хорошие, нормальные 57% россиян, как прохладные, напряженные, враждебные -- 40%. К 2007-му положительные оценки сохранили 33%, перешли к отрицательным 63%. Более 50% видят, что теперь Украина «постепенно сближается со странами Запада и отдаляется от России», 62% опасаются, что она вступит в НАТО, это создаст угрозу безопасности России. Треть россиян считает, что Абхазия и Южная Осетия должны войти в состав России, только 7--9% считают, что они должны остаться в составе Грузии. Не закономерно ли, что после этого двум третям (63%) россиян приходят на ум опасения, что и Грузия вступит в НАТО. При этом россияне видят картину следующим образом. Отвечая на вопрос: «Как вы считаете, кто более недружелюбно, враждебно относится к другой стороне?», лишь 3% придерживаются утверждения: «Россия к таким странам, как Эстония, Польша, Грузия, Украина», -- и 78%: «Такие страны, как Эстония, Польша, Грузия, Украина, к России». --------------- [1] При этом выстроить отношения по типу ЕС с бывшими республиками СССР хотели бы лишь 23%, остальные предпочитают разные другие формы, в том числе -- восстановление СССР (16%). Интеграции заменившего Союз СНГ ждут все меньше (14%), трудностей, конфликтов между его членами ждут все больше (47%), а 16% предрекают ему распад. Здесь и далее приводятся результаты опросов, проведенных «Левада-центром» в 2007 году по всероссийской репрезентативной выборке (1600 человек от 18 лет и старше). [2] Считают большей угрозой, чем американская ПРО в соседних с Россией странах, ядерную программу Ирана -- 8%, наличие ядерного оружия у Северной Кореи -- 8%. Источник Дело в шляпе Чтиво   www.pseudology.org