Часть 1
В этой статье, как явствует из заголовка, речь пойдет о крайне
болезненной теме, о страшной трагедии, которую так долго замалчивали.
269 человек, среди них член палаты представителей американского
конгресса, погибли в ночь на 1 сентября 1983 года, когда пассажирский
самолет южнокорейской авиакомпании, выполнявший рейс
КАЛ-007 по маршруту
Нью-Йорк — Анкоридж (Аляска) — Сеул отклонился от своего маршрута и
вошел в воздушное пространство СССР. Трагедия произошла вблизи южной
части острова Сахалин
— именно там гигантский "Джамбо" был атакован
нашим истребителем и подбит пущенными с него ракетами.
Ответом на эту публикацию были многочисленные звонки моих коллег, а
также прямых и косвенных участников тех давних событий. подготовленная
вместе с собственным корреспондентом "Известий" в Нью Йорке Александром
Шальневым статья не осталась без внимания и за рубежом. Со ссылками и
без ссылок на "Известия" крупнейшие газеты и журналы, радио и
телекорпорации США, Японии, Южной Кореи, Франции, Канады отозвались на
эту публикацию. Более того,
принялись выдвигать собственные версии...
"Радио Франс Интернасьональ": "Советская газета "Известия" сообщила о
том, что у нее имеются данные о местонахождении южнокорейского
пассажирского "Боинга-747", сбитого в 1983 году советским военным
летчиком. Публикуя эту Информацию, газета сослалась на одного
высокопоставленного советского чиновника, имя которого не упоминается,
заявившего, что аквалангисты (?! _ Авт.) советских ВМС обнаружили
обломки южнокорейского пассажирского самолета "Боинг", сбитого над
Японским морем 1 сентября 1983 года. Газета сообщила, что обломки
самолета были обнаружены в Японском море на глубине нескольких десятков
метров неподалеку от острова
Монерон. Уничтожение
южнокорейского самолета в 1983 году вызвало суровое осуждение
международной общественности...
Со своей стороны, советские официальные
власти заявили, что "Боинг-747" выполнял разведывательную миссию.
Несколько недель спустя после этой трагедии СССР выдал американским и
южнокорейским властям некоторые останки, плававшие на поверхности воды.
Но о нахождении частей самого самолета советские власти не сообщали...
В этом плане Информация, опубликованная "Известиями", представляется
чрезвычайно важной, так как нахождение частей фюзеляжа самолета,
электронных приборов авианавигации и "Чёрного ящика", содержавшего всю
Информацию о том, как проходи полет, поможет, наконец, пролить свет на
все детали и обстоятельства этой воздушной трагедии".
"Нью-Йорк Таймс" (публикую с сокращениями): "Статья, появившаяся в
"Известиях", содержит первое со времени произошедшего публичное
указание на то, что местонахождение обломков "Боинга" известно. Статья
появилась примерно через неделю после того, как советский министр
иностранных дел Эдуард Шеварднадзе
принес своему южнокорейскому коллеге извинения за случившееся.
Беспокойство, выражаемое родственниками жертв по поводу "белых пятен",
относится не только к отказу Советского Союза выступит с официальным
заявлением о том, были ли найдены обломки, но и к вопросу о том, не
скрывают ли чего-нибудь американские власти. Чаще всего
задается такой вопрос: разве отклонение самолета от курса в направлении
советского воздушного пространства не должно было быть замечено
операторами американских радаров, операторами, которые, возможно,
поставили об этом в известность экипаж?..
Помощник сенатора Кеннеди,
говоря об этой статье, заметил: "Если Правда, что обломки найдены, то
новость эта поразительная. Если это Правда (что обломки найдены.
—
Авт.), то нет причин, по которым Советский Союз не мог бы немедленно
дать позитивный ответ на запрос сенаторов (четыре американских сенатора
включая Кеннеди, обратились к Президенту Горбачеву с письмами, в
которых содержится просьба прояснить тайны, окружающие трагедию. —
Авт.) и предоставить полные результаты советского расследования".
— У меня теперь больше надежд на то, что Правда станет известна,
—
сказал председатель американской ассоциации семей жертв
КАЛ-007, у
которого там погибла дочь.
Но больше всего шуму, пожалуй, наделала публикация влиятельного
американского издания "Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт". Мы приводим ее
также с небольшими сокращениями:
"Предприняв потенциально наиболее взрывчатое журналистское
расследование из всех, что когда—либо проводились советскими газетами,
"Известия" планирует предать огласке новые подробности, касающиеся
уничтожения южнокорейского самолета советскими военными в 1983 году.
По
данным американского источника, говорящего по-русски и недавно
вернувшегося из Советского Союза, статьи основаны на серии интервью с
очевидцами и знающими правительственными чиновниками, готовыми сейчас
рассказать Правду. Он рассказал, что, вопреки официальным отрицаниям,
авиалайнер рухнул в море около берега острова Монерон и был, по сути, в
целости на глубине примерно в сто футов (что не соответствует
действительности. — Авт.). Дабы сохранить все это в секрете, Москва
распорядилась затем о том, чтобы тела 269 погибших были уничтожены в
местном крематории" (???— Авт.).
Далее в публикации говорится о том, что "вопреки пропагандистским
заявлениям советского Министерства обороны, электронное оборудование на
борту самолета показало, что самолет не совершал разведывательного
полета и что корейский экипаж и в самом деле сбился с пути во время
полета протяженностью в 6875 миль. Доклад об официальном расследовании
был положен под сукно. Американский источник утверждает: Министерство
обороны оказывает давление, старается не допустить публикации
материалов и запретило своим чиновникам разговаривать с репортерами
"Известий". Газета все же намерена опубликовать имеющиеся у нее
материалы, если Кремль не решит, что она превысила пределы гласности".
...Первое, что можно сказать по прочтении репортажей коллег,
—"Известия" затронули хотя и давнюю, но до сих пор кровоточащую тему.
И, что крайне важно, тему, которую до сих пор используют в корыстных
политических целях самые разные силы. И нас, кстати, уже пытаются
(дома!) заподозрит в том, что, расследуя тайны трагедии, мы хотим
"вбить клин между армией и народом, хотим дискредитировать армию в
глазах не только своей, но и мировой общественности, хотим помешать тем
самым внешнеполитическим акциям СССР" и так далее.
Ни то, ни другое, ни
тем более третье не было нашей целью. И думали мы, принимаясь за это
расследование, только об одном, на наш взгляд, о главном — о погибших
людях. По отношению к ним справедливость должна быть восстановлена.
Именно поэтому я считаю себя обязанным опровергнуть одного из моих
американских коллег.
Мне не хотелось бы, опережая события, еще прежде,
чем читатель узнает о тех данных, которыми располагает газета по
истории с корейским "Боингом", вступать в спор и критиковать своих
коллег, ловить их на мелких или крупных неточностях, а то и просто на
лжи. И все же не могу не сказать одного — не может быть и речи о таком
кощунстве, как тайное сжигание тел погибших в несуществующих
крематориях. Обращаясь к этой теме, никто из нас не имеет права
забывать, что речь идет о двухстах шестидесяти девяти погибших.
И о живых — их родных и близких, которых давняя трагедия мучает до
сих пор.
Что касается сложностей, которые преодолевает журналист при работе
над темой, по которой большинство материалов или невозможно получить у
"компетентных ведомств", или на них до сего дня стоит гриф "секретно",
то сложности эти, уверен, понятны не только журналисту.
Убежден: ни
одному репортеру не в одной отдельно взятой стране (будь то СССР, Южная
Корея или США) раскрыть до конца и полностью всю тайну трагедии
корейского "Боинга" невозможно. Утверждаю это, ибо занялся поисками
материалов, документов и свидетелей давно — практически сразу после
случившегося. Но в те годы, понятно, журналистское расследование, мягко
говоря, не поощрялось. И действовать приходилось в прямом смысле
конспиративно.
Теперь люди стали
откровеннее, разговорчивее, а потому получить документальные признания
стало легче. И все-таки слишком много
вопросов остается непроясненными.
Видимо, точку в этой истории можно будет поставить только после
того, как суммируются усилия журналистов и специалистов из самых разных
стран. А главное, когда будут опубликованы все официальные документы
расследования тех событий.
...Итак, что же смогли выяснить "Известия"? Какие новые факты и
документы удалось получит? Об этом — серия наших репортажей.
Но прежде вспомним, как все мы узнали о Боинге-нарушителе.
"Сообщение ТАСС (опубликовано во всех советских газетах 2 сентября
1983 года):
"В ночь с 31-го августа на 1-e сентября с. г. самолет
неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в
воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично
нарушил воздушное пространство СССР над о. Сахалин.
При этом самолет
летел без аэронавигационных огней на запросы не отвечал и в связь с
радиодиспетчерской службой не вступал.
Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались
оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако
самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских
истребителей не реагировал и продожал полет в сторону Японского моря".
И — все. Ни выстрелов, ни трупов... Непонятно даже, какому
государству принадлежал самолет. Из полунамеков, "опровержений" и
"заявлений" ТАСС складывалось впечатление, что речь идет, конечно же, о
самолете-шпионе...
Часть 2
"...продолжал полет в сторону Японского моря"
— так кончалось
первое сообщение об этом трагическом происшествии в советской печати.
А вскоре в газетах появилось интервью начальника штаба войск ПВО,
генерал—полковника С. Романова. Наконец, из уст официального лица были
произнесены слова "пассажирский самолет", определена его принадлежность
— корейская авиакомпания, названа марка — "Боинг-747".
Но туман от этого не рассеялся. Честно сказать, его только
прибавилось. Например, генерал — полковник утверждал: "Экипаж
самолета-нарушителя, совершая полет вопреки стандартам ИКАО, с
погашенными аэронавигационными огнями и огнями предупреждения
столкновений не реагировал на все действия нашего
истребителя—перехватчика, пилот которого в течение длительного времени
предпринимал неоднократные попытки вывести вторгнувшийся
самолет-нарушитель на ближайший аэродром".
Ему был задан следующий вопрос: "Как советский самолет—перехватчик
осуществлял эти попытки?" "Существует целая серия воздушных и
радиоприемов утвержденная Советом ИКАО,
— пояснил генерал, — с помощью
которых самолеты—перехватчики дают знать экипажу перехватываемого
воздушного судна, что он нарушил воздушное пространство другого
государства и сбился с курса. Это прежде всего установление радиосвязи
с нарушителем с помощью известного сигнала общего вызова на аварийной
частоте 121,5 мгц и путем повторения этого вызова на другой аварийной
частоте (запомним и эту "деталь". — Авт.). Но советский летчик,
несмотря на все его попытки войти в радиосвязь с нарушителем, сделать
это не смог, так как экипаж нарушителя не отвечал на подаваемые
радиосигналы...".
Увы, практически на таких же утверждениях был построен и первый
официальный документ — "Заявление Советского правительства"...
Далее он сообщал: "...Наш пилот—перехватчик делал предупредительные
выстрелы трассирующими снарядами по курсу движения самолета-нарушителя,
чтобы обратить внимание экипажа самолета-нарушителя на грубое нарушение
воздушного пространства другого государства".
Крупный военачальник утверждал также, что советский летчик не мог
видеть, что перед ним пассажирский самолет, ибо "самолет летел без
зажженных огней", а его очертания во многом напоминают американский
разведчик RC-135.
Я намеренно выбрал эти несколько цитат. Но не только потому, что
они станут через пару дней чуть ли не ключевыми в позиции оправдывающей
уничтожение пассажирского самолета-гиганта, и еще и потому, что на них
есть нынче твердый ответ. И сделает его тот, кто нажал на кнопку пуска
ракеты, после чего "Боинг-747" действительно ушел в сторону Японского
моря.
Навсегда.
А пока шла дипломатическая и газетная война между СССР и США (в те
годы мы не имели еще никаких официальных контактов с Южной Кореей),
собственный корреспондент "Известий" Борис Резник предпринял отчаянную
попытку выяснить — что же произошло на самом деле. Разбудив ночью
телефонным звонком главного редактора газеты Льва Николаевича
Толкунова, он уломал его, человека достаточно влиятельного, добиться от
военных допуска журналиста на Камчатку.
Почему на
Камчатку, почему в
Петропавловск? Именно оттуда тянулся реверсный след советского
истребителя, первым пытавшегося проследить за полетом в нашем воздушном
пространстве корейского авиалайнера. Разрешение такое нам дали. Даже
материал для публикации в "Известиях" он подготовил. И, как принято
было в те годы, материал этот ушел на визирование руководству
вооруженных сил страны.
Сейчас перед вами
— "рецензия", которую тогда
получила редакция:
"Главному редактору "Известий"
тов. Толкунову Л. Н.
Уважаемый Лев Николаевич!
Подготовленный материал соответствует духу заявления Советского
правительства и представляет значительный интерес для советских и
зарубежных читателей. Однако лучше было бы убрать фамилии военных
летчиков и дать это в форме статьи (а не репортажа). С учетом этих
замечаний (см. по тексту) статью Б. Резника можно было бы опубликовать.
Н. Огарков, 11 сентября 1983 года".
Что же, собственно, корректировал в статье нашего спецкора маршал и
почему нужно было убрать фамилии? Ведь в те годы и сами репортеры были
отличными цензорами собственных материалов. Но в этот, невиннейший в
общем-то текст, поддерживающий официальную версию (а иначе о публикации
и речи не могло идти!), журналист вставил фамилию
Казьмина, военного
летчика, который поднялся на перехват "Боинга-747" с Камчатки.
Напомню: сбит же был самолет над Сахалином. А замечен впервые
— над
Камчаткой. Растояние, как вы понимаете, весьма приличное.
Так вот, по нашей официальной версии, через некоторое время после
пересечения советского воздушного пространства у берегов Камчатки его
"провожал" наш истребитель. А потом "Боинг", словно маленькая игрушка,
"потерялся". На самом же деле впервые
КАЛ-007 засек на радиолокационной
станции ПВО расчет офицера Олега Пахомова. Это по его команде с
камчатского аэродрома ПВО в воздух поднялся истребитель—перехватчик,
пилотируемый майором Василием
Казьминым. Последний догнал "Боинг" и вел
его до так называемого "рубежа возврата".
Что же такое "рубеж возврата"?
Как рассказывали мне специалисты (пилоты), и данные их
подтверждаются иными косвенными доказательствами, которыми располагает
газета, такой "рубеж" был введен после побега в Японию советского
венного летчика Беленко на суперсовременном (в те годы) истребителе
МиГ-25. Многих миллионов (или миллиардов?) стоила налогоплательщикам
нашей страны замена специального военного оборудования на самолетах
после предательства Беленко.
Но было и еще одно неожиданное последствие
этого стремительного побега (в те годы шутили — МиГом — в Японию):
доверять перестали всем (во всяком случае дальневосточным) летчикам. И
в частях стали заправлять самолеты из того расчета, чтобы горючего ни в
коем случае не хватило советскому пилоту до ближайшего иностранного
аэропорта. Вот этим-то недоверием к людям, несшим охрану страны, и
определялся "рубеж возврата".
(Попутно у меня возник вопрос — а вопросов, признаюсь, в этой
истории придется задавать много, и не только военным. Так вот:
насколько сильно ударило по обороноспособности страны решение
ограничивать возможности полетов? Ведь фактически, летчики не всегда
были в состоянии — чисто технически — выполнить задание! Ну, а если по
курсу шел враг, о котором мы в те годы кричали на каждом перекрестке?
Враг, могущий нанести реальный, скажем бомбовый удар или выполнить
шпионскую миссию? а вслед за ним, играя в догонялки, летел "ущербный"
советский пилот?).
Итак, говоря попросту, Казьмин вынужден был
прекратить перехват и вернуться на базу. А "Боинг" — не потерялся. Он
просто тупо продолжал свой полет все дальше и дальше в сторону Сахалина.
Долгое время — более часа —
КАЛ-007 вели только наземные
радиолокационные станции. Ну, а на Сахалине с аэропорта Сокол в воздух
навстречу ему поднялись два истребителя...
Что случилось дальше — об этом позже. А пока — вернемся к известным
и малоизвестным версиям трагедии.
...Мишель Бран, французский эксперт, проводил исследование этого
инцидента по заказу частной американской организации "Фонд в поддержку
конституционного правительства". В основе его версии лежат два основных
положения.
Первое — южнокорейский лайнер не был сбит советским истребителем у
Сахалина, а потерпел катастрофу при загадочных обстоятельствах в районе
Сангарского пролива у японских берегов.
Второе — в советском воздушном пространстве действительно
разгорелось военное сражение. Но участником его был не пассажирский
"Боинг", а несколько американских военных самолетов, три из которых
были уничтожены...
Наш токийский корреспондент Сергей Агафонов беседовал с Браном и
получил разьяснения, что называется, из первых рук. Всю версию эксперта
я не привожу по двум причинам: из-за ее громоздкости и, извините,
фантастичности. Но кое-что напечатать необходимо ибо в конечном итоге
доклад Брана был представлен в очень высокие американские круги.
Приведу некоторые из идей Мишеля Брана. Как он утверждает, ему по
японским каналам удалось получить копию переговоров, которые вел пилот
007. Пристрастный разбор этой пленки привел экспертов к выводу: "Боинг"
находился в воздухе еще 50 с лишним минут после того, как его
"похоронил" ракетный залп с советского истребителя. Ну, а анализ
полетных характеристик советских военных машин преследования и
самолета-нарушителя над Сахалином, выпущенный японским Управлением
национальной обороны, привел Брана к другому сенсационному выводу:
советская авиация преследовала не "Боинг", а сразу несколько
сверзвуковых целей.
М. Бран представил свою версию (в виде официального доклада) в
августе 1989 года в ИКАО. Но ответа оттуда не получил. По
Информации,
переданной зарубежными агентствами, итоги расследования Мишеля Брана
были представлены американским конгрессменам, в том числе сенатору С.
нанну (тому самому, который, как уже сообщали "Известия" Но 353, в
числе других писал Михаилу Горбачеву письма с просьбой расследовать с
советской стороны этот инцидент до конца и опубликовать итоги такого
расследования).
В Токийском отделении
Франс Пресс нашему корреспонденту сообщили: сенатор тогда отказался
комментировать данные разведывательного характера, возможно,
содержащиеся в докладе французского эксперта. Что касается реакции
Пентагона, то она известно: представитель американского военного
ведомства Рик Осборн заявил: в военно-воздушных
силах США не было никаких потерь в начале сентября 1983 года и назвал
предложения французского эксперта нелепыми.
Мы, в свою очередь, тоже решили перепроверить Мишеля Брана и
попросили прокомментировать его версию маршала авиации
Кирсанова.
Почему именно его?
Петр Семенович в период с 1 по 6 сентября возглавлял
комиссию, анализировавшую действия войск ПВО и ВВС Дальневосточного
военного округа.
Ответ маршала поначалу был короток: "Нелепица".
И все же он рассказал, что группой советских военных специалистов
была в свое время проведена большая работа, тщательно изучены все
обстоятельства инцидента. Они установили: самолет-нарушитель,
осуществлящший полет с отклонением от международной трассы более 500
километров, в 22 часа 24 минуты был атакован в районе поселка
Правда.
По нему произвели пуск двух ракет залпом. Через десять минут цель была
потеряна средствами радиотехнических войск на высоте пяти километров...
— Надо сказать, что почти в это же время в том же районе на высоте
восьми тысяч метров выполнял полет американский самолет-разведчик, —
продолжил Кирсанов.
— На основе сопоставления полетом
самолета-разведчика в районе Карагинского залива и был сделан вывод: в
направлении Камчатки летел самолет этого типа. Не исключалось, что это
мог быть и самолет E-3A АВАКС, отметки от этих самолетов на экранах
радиолокационных станции одинаковые.
— Так почему француз подвергает сомнению место падения "Боинга"?
— Это и мне непонятно, — ответил маршал. Помолчал и сделал поистине
сенсационное признание — Самолет ведь был найден. Велись работы по
доставанию его обломков. Велись открыто. Их наблюдали иностранцы...
Итак, сенсация! До сих пор никто из советских специалистов не
признавался в том, что корейский "Боинг" был найден.
Впрочем, сообщая об этом, я, пожалуй, вновь забежал вперед.
...Ну, а утверждения многих генералов (но не по факту находки
самолета!), равно как и французского эксперта, а так же нашей
пропаганды 1983 года, легко опровергает один человек.
Зовут его Геннадий Николаевич Осипович. Именно этот человек
—
сегодня подполковник запаса — в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983
года и нажал на кнопку пуска ракет.
Часть 3
Подполковник Геннадий Николаевич
Осипович уже не служит в авиации.
После неудачного катапультирвания он вынужден был уйти в запас. Живет
сейчас в небольшом городе на юге России. Неподалеку получил участок
земли, выращивает там клубнику... Найти его было не так просто. Но при
встрече он (и это была неожиданность) с готовностью откликнулся на
просьбу нашего корреспондента Николая Бурбыги рассказать о том давнем
событии. Но предупредил: будет говорить лишь о том, свидетелем чего был
сам.
— 1983 год был для нас тяжелым,
— так начал свой рассказ Осипович,
Американцы активизировали разведдеятельность в нашем районе. Мы то и
дело вынуждены были подниматься в воздух. Особенно надоедали RC-135,
самолеты радиоэлектронной разведки. Я читал в декабрьских "Известиях"
репортаж "Через семь лет после трагедии" о моем истории. Так в вашей
публикации есть ссылка на мнение Джеймса Оберга — американского
исследователя советских катастроф. Мне, как специалисту, смешно было
видеть его суждения. Например, советские летчики, утверждает этот
исследователь, вполне могли принять южнокорейский самолет за
разведывательный самолет RC-135.
Если бы это было так, пишет Оберг, то
это свидетельствовало только о нашей некомпетентности. Дескать, на
радаре КАЛ-007 передвигается с куда большей скоростью, чем обычный
RC-135, К тому же он летел по прямой, тогда как RC-135
обычно выписывает "восьмёрки". Давайте разберемся: действительно ли мы
никудышный летчики, дурачки деревенские и что же это за "восьмёрки"?
Поверьте: я нагляделся в сахалинском небе разного и могу утверждать — RC-135 летают вдоль
нашей границы и способны принимать сигналы наших радаров, а также
перехватывать радиообмен наземных станции. Но в спокойное время
работают не все радары. Как поступали в таком случае американцы? Их
летчики шли на хитрость совершали эти самые "восьмёрки", о которых
говорит Оберг. А происходит все так. Самолет-разведчик следует в
направлении нашего воздушного пространства, нарушает его, заставляя
включиться наши радары... И тут же поворачивает назад. Выходит искомая
"восьмёрка".
Да, шла постоянная игра на нервах. За десять лет службы на Дальнем
Востоке мною было совершено более тысячи вылетов на их перехват. Мы
знали бортовые номера нарушителей. А они — наши. Как-то офицер моего
полка, вернувшись из отпуска вылетел на перехват. И вдруг слышит:
"Хэллоу, Николаев. Где отдыхал?.."
Ну а в апреле 1983 года произошел неприятный случай.
Воспользовавшись "выносом" — это когда туман с моря надвигается на
сушу, а потом, когда пригреет солнце, он снова уходит в море, —
американцы, нарушив наше воздушное пространство, пятнадцать минут
совершали облет острова Зеленый.
В полк прилетела после того случая комиссия и учинила нам разнос.
Накачали нас тогда! После отьезда комиссии командир полка подсчитал все
и сказал: если над Курилами случится воздушный бой, домой вы не
успеете вернуться. Так что будем выводить вас на ближайшую сушу, чтобы
вы сумели там катапультироваться.
Психологическое напряжение от таких разговоров, понятно, росло.
Несколько недель мы подвешивали пушки и ждали. И только к июню страсти
стали спадать. Врач полка стал настаивать, чтобы я ушел в отпуск:
нагрузки давали о себе знать. Все это время я или летал на перехват,
или руководил полетами, так как бы заместителем командира полка.
16 августа вернулся из отпуска на Сахалин в поселок
Сокол, где
располагалась наша часть.
(Позволю себе небольшое авторское отступление. Об аэродроме,
расположенном там, не раз упоминали зарубежные специалисты,
исследовавшие историю "Боинга". Его существование остается тайной
сегодня только для военной Цензуры вычеркнувшей слово "Сокол" в
первой нашей — декабрьской — публикации. А "рассекретило" этот обьект
уже хотя бы то обстоятельство, что несколько лет назад во время ремонта
гражданского аэропорта Южно—Сахалинска военные действительно любезно
предоставили возможность пользоваться "Соколом" Аэрофлоту. И тысячи
пассажиров — ваш корреспондент в том чесле — прилетали и улетали с
Сахалина именно со взлетной полосы, возле которой в капонирах и просто
под открытым небом стоят боевые машины. Тоже, к слову, марок давно не
секретных).
— В это время, — продолжает рассказ Осипович,
— полк переходил на
МиГ-23 и МиГ-31. Летчики переучивались, одна эскадрилья улетела. И
народу в полку оставалось мало. У меня еще было в запасе несколько дней
отпуска, но командир попросил выйти пораньше, до окончания срока.
За четыре летные смены я "ввелся" (вошел в дело) и попросился на
ночные полеты. Мне было удобно ночью дежурить. Тем более что 1 сентября
меня пригласили в школу, в которой сын учился в первом, а дочь — в
восьмом классе. Надо было выступить на уроке мира.
Как обычно, 31 августа заступил на дежурство. Был тогда старшим и
сам себя назначил в третью готовность. Первая — это когда летчик в
самолете сидит. Вторая — одет в костюм. А третья — разрешается
находиться без костюма, но в случае чего обязан в течение десяти минут
занять место в самолете
Принял дежурство, доложил наверх. Затем поужинали. Я посмотрел
телевизор и задремал. Около четырех тридцати встал, чтобы проверить
караул. Только оделся — звонок! Трубку поднял лейтенант Астахов,
выслушал и что-то невнятно мне бормочет. Наконец я разобрал: "Вам,
—
говорит, — готовность номер один".
Я пошел к самолету, на ходу соображая: "Почему готовность дана
мне? Ведь есть уже в готовности молодой летчик...".
Но тем не менее быстро занял место в кабине самолета, доложил об
этом.
Мне подтвердили приказ — быть в готовности.
А время шло, новых команд — не поступало. Вдруг смотрю: еще один
самолет расчехляют. Что такое? Обычно американцы начинали шебуршить
после одиннадцати, сейчас же для них такая рань...
В шестом часу (время, естественно, местное) дают наконец мне
команду — "воздух". Я запустил двигатель, включил фару, так как
полоса еще не была освещена, и стал выруливать.
Мне передали курс — море. Быстро набрал указанные восемь с
половиной тысяч метров — и пошлепал. Я почему-то был уверен: наши
пустили контрольную цель, чтобы проверить дежурные средства.
Потренировать нас. А меня подняли как наиболее опытного.
Прошло уже восемь минут полета. Вдруг штурман наведения передает:
"Впереди цель! Самолет-нарушитель режима полета. Идет встречным
курсом". Однако ППС(передняя полусфера) почему-то не наводит мою машину на
эту цель. Вскоре мне сообщают новую команду:
"Будем наводить заднюю полусферу."
Делать нечего. Ложусь на обратный курс. И, получив поправки в
высоте, иду за нарушителем. Погода тогда была нормальная. Сквозь редкие
облака я вскоре увидел самолет-нарушитель. Что значит увидел? Разглядел
впереди летящую точку размером от двух до трех сантиметров. Мигалки у
нее были включены.
— О чем вы подумали в тот момент?
— Да ни о чем. Был азарт! И позже, как меня ни просили восстановить
все происходившее в небе по секундам, я до деталей не смог.
Что такое летчик—истребитель? Это вроде как овчарка, которую все
время натаскивают на чужого. Я видел, что впереди идет тот самый —
чужой. Я же не инспектор ГАИ, который может остановить нарушителя и
потребовать документы! Я шел следом, чтобы пресечь полет. Первое, что я
должен был сделать, посадить его. А если не будет подчиняться, любой
ценой обезвредить. Других мыслей у меня просто не могло быть. Все
остаьное, что мне потом довелось услышать, — лирика. И не более.
Так вот, приблизившись, я захватил его радиолокационным прицелом.
Тут же загорелись головки захвата ракет.
У чуждого самолета скорость была под тысячу километров в час. У
меня — больше. Пришлось сравнивать скорости. Зависнув на удалении от
него в тринадцать километров, я доложил: "Цель — в захвате. Иду за
ней. Что делать?"
Но штурман наведения вдруг стал переспрашивать меня: курс, высота
цели... Хотя все должно быть наоборот! И только позже выяснилось: мы
оба шли в зоне невидимости, о существовании которой и не догадывались..
— Какое-то время мы ни тебя, ни его не видели, — объяснил мне на
земле штурман.
Наконец, подлетели к Сахалину.
И тогда штурман командует:
— Цель нарушила государственную границу. Цель уничтожить...
Прервем тут рассказ летчика и вновь предоставим слово нашему нью
йоркскому корреспонденту Александру Шальневу. Он передал в редакцию
документ, который до сих пор не публиковался в нашей стране, хотя был
представлен мировой общественности семь с лишним лет (!) тому назад.
Речь — о записи переговоров летчиков советских истребителей, брошенных
на перехват южнокорейского "Боинга". Запись эта, по нашим сведениям,
была сделана японскими силами обороны. Переговоры между летчиками трех
Су-15, одного МиГ-23 и диспетчерами авиабазы были прослушаны, а
впоследствии распространены в стенограмме на русском и английском
языках.
Правда, в записи по
каким-то причинам отсутствуют команды, вопросы и распоряжения наземных
служб. Но, как утверждала в свое время Джин Киркпатрик, представитель США
в ООН, "из записи ничего не вырезано. Запись эта была сделана на
реагирующем на голос записывающем аппарате и потому охватывает только
тот период, когда был слышен разговор". Но если даже команд с земли
почему-то не было слышно, по реакции
летчиков можно получить представление, какими команды эти были.
Мне не станем приводить всю стенограмму полностью — слишком многое
в ней останется читателю непонятным. Но чтобы помочь составить
представление о том, какого рода перед нами документ, опубликуем в
репортаже небольшие фрагменты из первой части переговоров, которые
начали фиксироваться японскими приборами в 17.56 по
Гринвичу 31
августа, когда до гибели самолета оставалось полчаса.
Но прежде объясню значение некоторых слов. "Мигалка"
—
проблесковый огонь для опознания при маневре в воздухе: АНО — принятое
сокращение — авиационные навигационные огни: З.Г. — световое табло,
показывающее запас горючего. Многоточием отмечены места, где пропущен
голос земли. Итак, фрагменты стенограммы:
..
— Спецсистему включать?
— Понятно.
— 163. Ему нужно сбрасывать подвески.
— Да, она развернулась.
— Цель у меня слева под 80 уже.
...
— Понял. Она с мигалкой идет, с мигалкой.
...
— Курс цели пока прежний, 240.
— Выполняю.
— В захвате иду.
— Kурс цели 240.
— Повторите азимут.
— 1001 с "Карнавала". Азимут 45, удаление 60?
— "Депутат" меня наблюдает.
— "Депутат" запрашивает: цель наблюдаете или нет?
— Наблюдаете?
— 805-го спрашиваете?
— Кто запрашивает 805-го?
— Наблюдаю.
— "Kарнавал" не наблюдает.
...
— АНО говорит: мигалка горит.
— Вас понял. У меня 7 с половиной, с курсом 230.
— Сближаюсь с целью.
— Время не выйдет.
...
— Иду сзади цели на удалении 25, наблюдаете?
— Елки—палки, я иду, значит, у меня з.г. горит уже.
...
— Надо подходить к нему.
— Включаю захват, подхожу я к нему.
...
В каком-то месте этих переговоров вместо нашего многоточия и была
принята Геннадием та самая команда — "Цель уничтожить".
Впрочем, после того заседания Совета Безопасности ООН экспертами (в
том числе и американскими) не раз высказывались сомнения: насколько
точно расшифрована и воспроизведена в русской стенограмме запись
переговоров? Кроме того, не было общего мнения относительно значения
некоторых из терминов, которые встречаются в стенограмме.
Речь в первую
очередь о "мигалке". Что имел в виду летчик нашего истребителя, когда
говорил, что "цель с мигалкой"? Ведь советская официальная версия
состояла в том, что "Боинг-747" шел вообще без опознавательных огней...
Конечно, было бы важно опубликовать свою советскую, стенограмму,
сделанную с нашей собственной записи — с записи и того, в частности,
что говорилсь диспетчерами. Опубликовать вместе с комментариями тех,
кому предельно ясно значение каждого слова, каждого междометия в
переговорах летчиков. Но, увы...
Хотя, как рассказывал нашему корреспонденту военный, пожелавший
остаться неизвестным, советская запись переговоров после инцидента
подчищалась и подвергалась косметической обработке (переписывалась
якобы при включенной электробритве, которая создавала "нужные" шумы),
а потому не вызывает абсолютного доверия. Как бы то ни было, даже и в
таком виде она представляла бы большой интерес. Равно как и стенограмма
записей тех переговоров, которые велись между пилотами "Боинга" и
наземными службами Америки и Японии.
...А в сахалинском небе продолжали свой полет гигантский "Джамбо"
Боинг-747 и Су-15.
До пуска ракет по цели оставались минуты.
Часть 4
Итак, пилот Су-15 Геннадий Осипович получил с земли команду:
— Цель нарушила государственную границу. Цель
— уничтожить.
— Я включил форсаж, — рассказывает подполковник в отставке,
—
головки ракет замигали. И вдруг в наушниках:
— Отставить уничтожение! Выйти на высоту цели и принудить ее к
посадке.
A я уже снизу к нарушителю подхожу. Уравняв скорость, стал мигать.
Но он не реагирует.
— Дайте предупредительные очереди,
— несется с земли.
Дал четыре очереди, израсходовал более двухсот снарядов. Да что
толку! Ведь у меня — бронебойные, а не зажигательные. И вряд ли их кто
вообще может увидеть...
— Но ведь было сообщено нашим газетами, цитировавшими "официальные
источники", что сделали предупредительные выстрели именно
зажигательными — светящимися, трассирующими — снарядами...
— Это — неправда. Таких зарядов у меня просто не было. Поэтому и
выпустил бронебойные.
— Но в таком случае вас действительно (а именно это утверждают
зарубежные специалисты) не могли видеть пилоты чужого самолета?
— В том, что меня заметили, я не сомневаюсь. На мои мигания
обратили внимание. Реакция пилотов была однозначна — они вскоре снизили
скорость. Теперь шли уже около 400 километров в час. А у меня более 400
— с меньшей скоростью я просто не мог идти. Расчет, на мой взгляд, у
нарушителя был прост: если я не пожелаю свалиться в штопор, то буду
вынужден проскочить их. Что и получилось...
Мы уже пролетали остров:
он узкий в этом месте. И цель вот-вот могла уйти от меня. А в это время с
земли несется:
— Цель — уничтожить!
...
Легко сказать — уничтожить. Но как? Пушками?! Но я уже израсходовал
243 снаряда. Таранить? Всегда относился к таким штукам плохо. Таран —
это последний шанс. Успел даже прокрутить на всякий случай свой маневр
— заберусь сверху и сяду на него. Но потом сама собой явилась мысль — я
провалился на 2 тысячи вниз... Форсаж. Включил ракеты и навскидку повел
носом. Получилось! Вижу: есть захват.
(В этом напряженном месте я остановлюсь
— вынужден извиниться перед
читателями: в прошлом материале прошла досадная неточность. Впрочем, об
их возможности я предупреждал — дело "Боинга" крайне сложно, бытует
масса трактовок событий. Итак, Геннадий Осипович, которому на
экспертизу были переданы стенограммы радиоперехвата, поймал нас на
ошибке:
— З.Г. — это не запас горючего, как вы написали, это — "захват
головок". Проще говоря, З.Г. значит, что ракеты нацелены на обьект.
Что же касается достоверности куска стенограммы, опубликованного
"Известиями", летчик заявил: она, по всей вероятности, соответствует
действительности. Во всяком случае свои реплики он в ней узнавал).
— Первая ракета ушла, когда удаление между нами,
— продолжает
рассказ пилот—перехватчик, — было в 5 километров. Только теперь я смог
по-настоящему рассмотреть нарушителя. Он был больше Ил—76, а по
очертаниям чем-то напоминал Ту-16. Беда всех советских летчиков в том,
что мы не изучаем гражданские машины иностранных компаний. Я знал все
военные самолеты, все разведывательные... Но этот не был похож ни на
один из них...
— У вас были в тот момент сомнения в правомерности своих действий?
— Ни минуту я не думал, что могу сбить пассажирский самолет. Все
что угодно, но только не это! Разве мог я допустить, что гонялся за
"Боингом"?.. Теперь я видел: передо мной большой самолет с включенными
огнями и мигалками...
...Первая ракета попала ему под хвост. Вспыхнуло желтое пламя.
Вторая — снесла половину левого крыла. Тут же погасли огни и мигалки...
А в это время в воздухе стоял невообразимый галдеж. Помню, следом
за мной тянулся МиГ-23. У него были подвесные баки, и он не мог идти
быстро. Так его летчик все время верещал:
— Наблюдаю воздушный бой! Какой бой он видит? Мне трудно было
понять.
(Быть может, именно эта фраза, записанная на пленку японских
специалистов, и ввела в заблуждение многих исследователей трагедии?..
Пока это невозможно доказать. — Авт.).
Но после того, как все погасло у
нарушителя, я отвалил вправо и услышал, что "мигаря" зачем-то наводят.
Штурман:
— Цель идет на снижение.
А он кричит:
— Не вижу.
Его снова наводят:
— Цель идет на снижение. Высота цели
— 5 тысяч метров.
— Не вижу.
И вдруг:
— Цель с экрана исчезла.
Я еще подумал: машина, подбитая мной, оказалась живучей. Потом мне
говорили — это случайность, что "Боинг" рухнул от двух ракет. Чтобы его
завалить, нужно не менее семи ракет того типа, что были у меня на Су-15.
Возвращаясь, посмотрел на приборы. У меня уже горел "окурок" —
показатель аварийного остатка топлива. Керосина оставалось на десять
минут полета. А чтобы попасть на свой аэродром, надо было еще 150
километров преодолеть. Наконец подлетел к себе, а аэродром как назло
"выносом" — туманом с моря — прикрыло. Но кое-как сел...
— Как вас встретили?
— Как героя. Весь полк встречал! Молодежь смотрела на меня с
завистью. А старики сразу взяли на абордаж — ставь бутылку!.. Помню:
инженер полка обнял, руку трясет и кричит — все сработало, молодец!
Словом было ликование. Ведь не каждый день нарушителя удается
"завалить". Правда,
уже на земле у меня возникло какое-то непонятное
ощущение. И когда позвонил командир соединения — полковник Корнухов, я
поинтересовался на всякий случай: не наш ли был?
— Нет, — ответил он.
— Был иностранец, так что верти дырку в
погонах для новой звездочки.
Все это было утром 1 сентября.
А потом началось невообразимое. Прилетела комиссия. На меня все
вдруг стали смотреть как на сукиного сына. Разумеется, кроме полковых
ребят.
— А ты знал, что на борту было 260 пассажиров? — спрашивали меня.
Этот вопрос потом слышал не раз. Уже позже много раз прокручивал в
голове ту ситуацию. И могу честно сказать: не было у меня мысли о том,
что летит впереди пассажирский самолет. Я видел перед собой нарушителя
границы, которого надо уничтожить.
За время службы много раз поднимался
на перехват, мечтал о такой ситуации. Знал, если нарушитель появится, я
его не упущу. Даже сон за несколько лет до этого видел, который был
очень похож на то, что произошло в действительности. Так что не
упустить нарушителя — это, если хотите, суть летчика—перехватчика.
Все разговоры о гражданском самолете были, повторю, потом. А в
воздухе был нарушитель. Я свои радиопереговоры помню наизусть — да и вы
мне часть их вот сейчас показали... Посмотрите: в них нет и намека на
то, что в самолете могут сидеть пассажиры.
— И все же у вас возникли проблемы...
— Перестраховщиков у нас в стране везде достаточно. Армия
— не
исключение. А тут такое громкое дело! Я и раньше слышал, что когда при
Хрущеве наш летчик сбил американский
RB—47, то его сначала поместили в
кутузку. Только когда разобрались, выпустили.
И тут все ждали решения правительства. Так что я ко всему был
готов. Но вскоре позвонил министр обороны Устинов, и все, словно по
команде, снова заулыбались. Сразу же прилетели корреспонденты
Центрального телевидения. Злые, как черти: на
Кубу должны были лететь,
а тут я со своим "Боингом"...
"Сверху" мне спустили "либретто"
— текст, который я должен был
озвучивать перед камерой. Я стал его читать. Но телевизионщик —
Александр Тихомиров — морщится: не пойдет. Нужна "импровизация".
Я попросил паузу. Пошел к техникам. Выпил станкан водки. И стал
говорить — про урок мира, про атомную бомбу... Сейчас так складно не
смог бы.
А потом мне предложили переехать к новому месту службы. Я
попросился туда, где начинал летать, где женился. Меня там все знали, я
знал многих. Главком авиации дал мне свой самолет. И я, как белый
человек, перелетел через всю страну к новому месту службы.
Прилетел. А тут ажиотаж — интересно людям со мной поговорить. Это
сейчас все тихо. А тогда...
Даже стихи были: "Парень с востока
— бьет
жестоко..."
Вообще "Боинг" тот здорово помог. И квартира нашлась, и все прочее.
Однажды прихожу к начальнику, в чьем ведении телефоны. Кладу рапорт с
просьбой установить в квартире телефон. А он мне:
— Ты что, командир, с Луны свалился? У нас очередь на пять лет
вперед!
А потом вдруг, спохватившись:
— Погоди, ты кто? Тот самый? Завтра же приноси деньги. Будет тебе
телефон.
Грустно теперь вспоминать об этом...
— Геннадий, а из-за чего вы ушли в запас?
— Уже после "Боинга" во время перегона истребителя с завода
остановился в полете двигатель. Внизу — склады боеприпасов. Но я успел
отвернуть самолет в сторону. Однако катапультироваться пришлось уже с
малой высоты. Повредил позвоночник. Почти год пятки отходили. Летать по
здоровью после того случая не мог. А если не летать, то что эта за
жизнь? Начальник склада — не мое призвание. Поэтому уволился в запас по
выслуге лет.
Далекие от авиации люди не понимают моего решения,
смеются: мол, морда у тебя — во...
— Вы говорили о перестраховщиках, о "либретто" вашего
телевыступления. Что под этим подразумеваете?
— Меня удивила несолидность некоторых крупных начальников. Ведь по
большому счету, в этом я не сомневаюсь и сейчас, мы были правы. В
течение двух с половиной часов чужой самолет находился в нашем
воздушном пространстве, проделал за это время путь длинюю более двух
тысяч километров. Все диспетчерские службы иностранных государств
словно воды в рот набрали — молчат. Что прикажете делать в той
ситуации? Сидеть сложа руки? Сбили законно. Но потом стали лгать по
мелочам: самолет, мол, шел без огней и мигалок, что были
предупредительные выстрелы трассирующими снарядами, что я вел с ним
радиопереговоры или пытался это сделать на аварийной частоте 121,5 мГц.
Да не было у меня для этого времени! Поймите, чтобы выйти на эту
частоту, я должен был перестроиться. Значит, потерять связь с землей.
Убежден — мы слишком хотели выглядеть в этой истории красиво и в
результате — переусердствовали...
Что касается меня, то я выполнил долг до конца. И, окажись я в той
ситуации снова (если, понятно, речь будет идти не о гражданском
самолете с пассажирами на борту, а о нарушителе), сделаю все для того,
чтобы пресечь его полет. Так воспитывался, этому обучался на всю жизнь.
И это, поверьте, не бахвальство.
— Вас наградили за тот случай?
— Нет. Кто-то из моих сослуживцев получил повышение по службе, кто-то — орден. А я
— ничего. Но не во том дело...
— Чем занимаетесь сегодня?
— Чем может заниматься пенсионер? Купил клочок земли. Построил дом.
Выращиваю клубнику. И жду внука. Дочка обещала к лету... Мечтаю
подарить ему мундир — это все, что осталось у меня от авиации. а еще я
жду, когда же будет рассказана Правда о "Боинге", о том, как могло
случиться, что он очутился над нашей территорией, с какой целью он
летел?
И еще: был ли найден
Чёрный ящик?! И если да, то о чем там
записи? Не праздное это любопытство, а необходимость, чтобы больше
такие ошибки не повторялись. Я, между прочим, еще на Сахалине слышал,
что наши нашли "Боинг". И даже обследовали. Но людей там никто не
видел. Я, впрочем, это объясняю тем, что в море у Сахалина
водятся рачки, пожирающие все моментально... Слышал, что нашли только
руку в черной перчатке. Может быть, это рука пилота сбитого мною
самолета? Знаете, мне и сейчас все не верится, что на борту были
пассажиры. Ведь нельзя все списывать на рачков... Что-то же должно было остаться?.. Я
все же сторонник старой версии: это был самолет-шпион. Во всяком случае,
залетел он к нам не случайно.
* * *
...Последними репликами пилотов в радиопереговорах были:
— Пуск произвел.
— Цель уничтожена.
— Выхожу из атаки...
Было 18 часов 26 минут по Гринвичу.
По данным специалистов, с той высоты, на какой находился тогда
"Боинг-747", подбитый самолет падал в море не менее десяти минут.
Все пассажиры все эти чудовищные минуты пребывали в полном
сознании: ракетой с нашего истребителя разрушены двигатель и крыло, но
не фюзеляж.
Часть 5
Подбитый двумя ракетами, самолет падал около десяти минут. С
разрушенным двигателем и отвалившимся крылом, он совершил, как
предполагают, два круга вокруг острова Монерон и вошел в воду со
скоростью примерно равной звуковой.
Если бы "Боинг" ударился о землю разрушения не были бы столь
значительны, как от удара о воду, утверждают некоторые специалисты. При
ударе о твердую поверхность смялась бы, конечно, часть фюзеляжа.
Остальные же конструкции самортизировали бы. Ударом же о воду самолет
был буквально разодран в клочья — найденные впоследствии обломки не
превышали размером метра-двух.
Впрочем, я вновь забежал вперед
— в те сентябрьские дни, когда
начинал разгораться шумный международный скандал, шла откровенная
пикировка советской и американской прессы, вопрос о том, как будут
выглядеть останки самолета, еще не поднимался. Два других в основном
занимали страницы газет: где, в чьих водах мог оказаться сбитый самолет
и удастся ли найти Чёрный ящик?
Итак, мы подходим к самой запутанной части истории "Боинга-747"
—
истории его поисков.
А запутанной она оказалась прежде всего потому, что все,
творившееся в воде, воздухе и на земле в районе поиска корейского
самолета, было с самого начала погружено в атмосферу тайны. К поискам,
впрочем, привлекли множество людей — военных, гражданских,
представителей служб разведок и безопасности... Тайна распространялась
не только на все происходящее, она делилась на неравные доли между
участниками событий, что, естественно, еще больше запутывало ситуацию.
Ну, а репортеру,
взявшемуся расследовать те таинственные события, и сегодня от этого
приходится туго: нестыковка событий отсутствие людей, способных
документально проследить весь ход дел, упоминавшаяся мною секретность...
Кроме того, немалую роль в усугублении неясности сыграла и столь
привычная, ставшая в стране фирменной, неразбериха и путаница там, где
надо что-то конкретно сделать (в нашем случае — найти, поднять и
сохранить в тайне). Людей, повторю, было много: от военных до рыбаков
(что делали в районе поиска последние, мне еще предстоит рассказать).
Кроме того, официальная версия до последних буквально месяцев никем не
опровергалась в СССР, и она гласила: самолет так и не был найден! И ее,
эту версию, надо было поддерживать несокрушимой и внутри страны, и вне.
Вот на это "гуманитарное" дело и были брошены силы едва ли меньшие,
чем на сами поиски. Да, слои лжи (или "полуправды") на истории
КАЛ-007 накопились за годы изрядные.
Впрочем, спустя недолгое время наше газеты как бы забыли о трагедии
с южнокорейским самолетом. Не могли мы и догадываться о том, что вслед
за трагедией, случившейся в дальневосточном небе, на поверхности океана
разыгрывается многолюдный фарс.
Для нас, читателей (и создателей)
советских газет, "Боинг" перестал существовать довольно скоро
—
просто и незатейливо было предложено забыть о нем. И лишь немногим
"избранным" (в силу службы) становились известны отголоски
сентябрьского инцидента, который продолжал волновать западных читателей.
И для меня, как для журналиста, в первое время после сентябрьского
шока, расследование истории "Боинга" казалось не серьезной работой, а
скорее протестом фигуре умолчания, ибо я не слишком надеялся все
правдиво рассказать, опровергнув "по дороге" официальную версию
Советского правительства. Да и как было уверовать в свободу слова при
тогдашнем режиме и повсеместной Цензуре?..
В то время мои скромные
попытки хоть что-то разузнать выглядели скорее игрой в профессию: не в
ту, какой она демонстрировалась в советском фильме "журналист", а
скорее в западной версии — "Профессия — репортер".
Как это ни банально звучит, дело решил случай и моя давняя любовь к
Дальнему Востоку. Прилетев в очередной свой отпуск на Сахалин, в
компании друзей, встретился я с сотрудником — скажу так —
"компетентных органов". И он показал мне пачку фотографий, на которых
были зафиксированы разнообразные предметы. В основном — вещи.
"Вот: с того самого "Боинга", — сказал он. — У нас тут
катавасия с поиском "корейца" только недавно закончилась. Потом эти
вещдоки уничтожать пришлось. Не все, конечно. Ни трупов, не приборов я
не видел. Вообще-то другие службы этим делом занимались. А вот куда тряпье
девать, и моим коллегам пришлось решать".
"И что?" — робко спросил я. "Да уничтожили все, что не сдали".
"А что ж там все-таки было?".
"Вот, видишь: вещи разные. Попадались деньги... Ну, всякая
дребедень, какая у пассажиров на международном рейсе бывает".
Большего с силу
специфики профессии он, видимо, сказать тогда не мог. Но и что было уже
что-то.
Те фотографии я в 1984 году получить не сумел. И только в
результате расследования "Известий" в папках с надписью "Боинг"
стали появляться свои вещдоки.
Улетал я с Сахалина уже с твердым намерением докопаться до истины.
Были еще встречи на острове — в Невельске, в Холмске, разговоры с
военными моряками, первые признания участников событий — прямых и
косвенных. Были и выглядящие сегодня абсурдно, а в те "застольные"
годы вполне естественно, проводы на материк: стол мне накрыли прямо на
капоте черной "Волги" на бетоне "секретного" аэропорта "Сокол".
Вокруг виднелись те самые "Су" и "МиГи"
— истребители—перехватчики, а в
метрах ста от нашей пирушки шла нервная до боли знакомая каждому
пассажиру Аэрофлота, процедура усаживания в Ту-154. Гражданские
пассажирские машины стояли рядом с военными, и казалось, все так
спокойно, тихо, и не было ночного взлета Геннадия Осиповича с этой же
бетонки, не было международного скандала, не было двухсот шестидесяти
девяти погубленных жизней.
Шло время, но тема корейского "Боинга" продолжала (время от
времени) появляться: специалисты на
Западе строили догадки и
предположения: обнаружен или нет изчезнувший самолет? Косвенное
доказательство того, что он все же бы найден, появилось спустя
приблизительно год после катастрофы. Им (доказательством) оказалась
западная популярная музыка. Дело в том, что американские посты
радиоперехвата, размещенные на японском острове Хоккайдо, обнаружили в
передачах советской военной радиостанции Сахалина записи, которыми
развлекали в свое время пассажиров "Боинга-747" рейса
КАЛ-007.
После
этого радиоперехвата американские специалисты более настойчиво стали
высказывать предположение — советской стороне удалось — таки обнаружить
остатки самолета и, видимо, снять с него электронное оборудование. В
том числе (они это не исключали) имеются у советской стороны даже
переговоры между членами экипажа в последние 30 минут полета.
Вновь к СССР стали предьявлять требования предать обнаруженные
материалы огласке. Но, насколько я знаю, мы стойко стояли на своем и
хранили молчание...
Теперь, спустя семь с лишним лет, попробуем все же восстановить
картину тех давних осенних дней.
...Сразу после первой публикации в "Известиях"
ко мне пришел бывший командир подводных обитаемых аппаратов, которому
пришлось в то время быть свидетелем кое-каких событий, связанных с
поисками "Боинга". Теперь Н.Н. Гребцов работает старшим научным
сотрудником Всесоюзного научно-исследовательского института буровой техники.
Вот как, по рассказу бывшего подводника, начинались поиски
подбитого самолета-гиганта
— Я работал тогда на "Спруте"
— это водолазное специализированное
судно, которое готовило кадры для буровых судов. Именно в тот момент (в
начале сентября 1983 года) на "Спруте" находились лучшие силы
водолазной службы во главе с Владимиром Васильевичем Захарченко (он до
сих пор возглавляет эту службу). Мы работали в Баренцевом море, когда
пришла радиограмма: "Подготовить команду в 12 человек". Срочно
укомплектовали команду и стали ждать дальнейших указаний. Нам сказали:
людей снимут со "Спрута" прямо в море.
Это было, кажется, 10 сентября. Я толкался тогда на мостике, дело
затягивалось на несколько часов... Но оказалось: военные просто ждали,
пока стемнеет. Когда стало достаточно темно, чтобы все тайны были
сохранены, подошел авианесущий корабль "Новороссийск", и с него
взлетел вертолет. Рядом с площадкой для посадки вертолета есть кабина,
мы там притулились — все было интересно.
Раздался позывной, громовой
голос с неба, усиленный судовой рацией:
"Я — Персонаж-1, Я Персонаж-1..."
Потом появился и сам "персонаж"
— довольно жуткое для штатского
человека было зрелище: "Ка-32", с полным вооружением, пилоты
— в
шлемах. Сразу всех водолазов взять не смогли, брали по шесть человек. И
"компания" — исчезла. Исчезла надолго, и почти ничего о них не было
известно...
Несколькими днями раньше той ночи, когда под покровом темноты со
"Спрута" уносили в неведомое лучших в стране водолазов (рекордсменов
глубины), раздался телефонный звонок у начальника Дальневосточного
управления глубоководного бурения. С ним беседовал мой коллега и
спутник по таежным путешествиям хабаровчанин Станислав Глухов. Вот, что
он услышал от А. С. Торчинова:
— Я был в командировке в одном из портов Сахалина, когда услыхал:
сбили "Боинг".
Понял — сегодня ночью позвонил командующий
Тихоокеанским флотом. А утром уже на столе лежала телеграмма
руководства Мингазпрома СССР: "Немедленно выставить буровое
судно...". И — никаких разьяснений. В район поиска послали "Михаила
Мирчинка".
Почему именно буровое судно, почему "Мирчинк"? Как мне во время
расследования, проводимого "Известиями", объяснили знающие люди, для
того чтобы найти самолет, необходим был такой корабль, который мог не
только очень точно определять свои координаты, но и обладал бы
способностью "позиционировать", то есть стоять в заданной точке.
Таких, как "Мирчинк", по заказу нашей страны было сделано в
Скандинавии всего три.
И именно последний оказался в тот момент ближе
всего к району поиска.
Ну, а мурманских водолазов вызвали потому, что все три судна
вводились в строй в
Мурманске,
да и лучшие специалисты трудились именно там. А без них дело у военных
явно не клеилось: довольно скоро обнаружилось, что военно-морской флот, который принялся за поставленную
секретную задачу, не обладает необходимыми средствами обнаружения,
необходимым снаряжением, даже с точки зрения мировой практики довольно
известными и широко распространенными.
Это звучит тем более странно,
если иметь в виду, что, в те годы отказа военным ни в чем не было, а
средства в снаряжение вкладывались огромные. Но оборудование, даже если
и было в наличии, как уверяют сами военные, находилось "не в строю".
Что касается водолазов, то подводно—спасательная служба,
разумеется, есть и у военных. Но максимальная глубина их погружения не
превышает 160 метров. Да и находиться под водой с тем снаряжением,
которым располагают вооруженные силы, можно не более 15-20 минут. А
работы, судя по всему, предстояли длительные.
Так вот, поняв, что своими силами не справиться, люди в форме стали
привлекать в район поиска всех, кого только можно. А им, как известно,
можно многое. Все события происходили на небольшой акватории, на
границе 12—мильной зоны — ведь самолет упал в океан совсем недалеко от
этой линии, невидимой границы пограничной акватории и нейтральных вод.
Как утверждают — примерно на 11—й миле.
К ней, к этой точке на карте, со всех сторон подбирались суда — со
стороны наших берегов советские, из нейтральных вод — американские,
японские...
По словам самых сдержанных очевидцев, набралось их в конце
концов несколько десятков. Менее осторожные называют цифры 70, а то и
100.
В этой морской "толкучке" люди были озабочены разными целями:
одни искали, другие подглядывали, третьи — прятали найденное, путали
следы...
Часть 6
Итак, Японское море. Рядом
— "Вход" в Татарский пролив, остров
Монерон. По воспоминаниям очевидцев, погода в ту осень стояла хорошая,
ясное небо, зелено-голубая вода. Штормило лишь изредка.
И совершенно непривычная для здешних мест картина: столпотворение
судов на воде.
То, что происходило в водной глади, лучше всего было видно с
воздуха, в котором также царило необычное оживление.
Но рассказ очевидца тех событий мне придется привести с такими
купюрами, чтобы трудно было понять его должность: такова настоятельная
просьба бывшего участника спецработ, нынешнего пенсионера. (Что ж, с
этим фактом — отказом назвать свою фамилию в печати — во время
проведенного расследования мне пришлось столкнуться не раз. Тайна — на
то и тайна, чтобы сохраняться практически единственным известным у нас
в стране способом — страхом. Увы, успешно).
— Никаких обязательств молчать, впрочем, я не давал. За
исключением общих. Да и мне трудно сейчас распознать: что является
военным секретом, что — нет? Я пенсионер, но даже таких, как Калугин,
лишают пенсии, а я себе этакой доблести позволить не могу.
Впрочем, о "Боинге". Уже 5 сентября меня срочно отозвали с места
работы. Там — "на базе" — не оказалось летчика, подготовленного к
полетам над морем. И мне доверили трудиться с государственной комиссией
по расследованию. Это я обеспечивал их перевозку и поиск плавающих
обломков в течение двадцати дней кряду...
Летал на вертолете. А по берегу же ходили наряды, собирали то,
что море выбрасывало.
Во время поисков летало все, что только могло летать, — десятки
самолетов и вертолетов. И ВВС, и морская авиация, и те, что с материка
поспевали... А в нейтральных водах ходили японские суда (их патрульные
катера оборудованы вертолетами), корейские суда, американские, вроде бы
даже английские корабли. Не поверите: всего — больше сотни. В один из
дней я наблюдал внизу много южнокорейских судов, все в цветах. Устроили
они на воде что-то вроде похоронного обряда.
Были случаи, когда иностранные суда забирались в наши
территориальные воды — ну, там четкую границу по воде не проведешь. В
частности, шалил американский фрегат. Я на этот фрегат нарвался в
тумане, едва успел отвернуть. Видел людей в рубке. Могли, конечно, и
меня сбить. Однажды чуть не столкнулся с "Орионом" — большой самолет
типа Ил-18, специально для морского патрулирования.
Летал, повторю, ежедневно. Комиссию возил из Южно—Сахалинска в
Невельск. Получал от них новые задания, патрулировал. Все, что
находили, доставляли обратно же в Невельск.
(Существовал особый штаб и на большом противолодочном корабле
"Петропавловск". По данным "Известий",
в руководство которого входили два контр-адмирала. Отмечу, впрочем, что разных секретных штабов было
создано тогда немало. Еще важнейший момент, к штабу, расположенному в
городе
Невельске, были прикомандированы, кроме представителей
командования ВВС, еще и спецы из министерства авиационной
промышленности. Последнее легко объяснить тем, что сюда поступали
различные приборы со сбитого "Боинга".
Их необходимо было сортировать,
определять — есть ли на официально "шпионском" самолете
разведывательная аппаратура? — АВТ.). Кто-то из членов комиссии почти постоянно торчал у меня на борту,
— продолжает рассказ инкогнито. — Мы или сами пытались обнаружить
обломки, или наводили катера. Берег прочесывали пограничные наряды. Все
найденное на воде и на земле актировалсь, грузили в мешки и — ко мне на
борт. Поэтому я знаю, что там было — ничего особенного.
А теперь хочу высказать свою догадку. Я не думаю, чтобы "Боинг"
совершал разведывательный полет. Можно же было проскочить быстро на
истребителе, его бы и не догнали — не всех же у нас догоняют.
А еще в
те дни такие разговоры слышать приходилось: что был летчик, который
отказался сбивать этот самый "Боинг". И если это Правда, то это
поступок, который не каждый совершит. Но я говорю об этом, как о
направлении ваших поисков, поскольку слух такой был... (Расследованием
нашей газеты такие данные не подтверждаются. Авт.).
...Итак, в районе поиска летают вертолеты и самолеты, берега
прочесывают пограничники, плавают десятки судов. Среди них множество
рыболовных: с Камчатки, из приморского края, с Сахалина. Как и зачем
они там оказались? На эти вопросы пытаются ответить Станиславу Глухову
и капитаны рыболовных судов.
Николай Сергеевич Антонов, капитан Холмской базы океанического
рыболовства:
— В район поисков я попал на пятый-шестой день после падения
"Боинга". Можно сказать случайно. Меня направили на БМРТ "Каренгу"
(большой морозильный траулер) подменить капитана. Там уже много судов
было — и военных, и рыболовецких. Рыбацких судов — 15-20. Бросали тралы,
гребенкой прочесывали. Грунт был тяжелый — тралы рвались. Ну а рыбы в
этом месте отродясь не ловили...
Тем экипажам, что сняли в район поиска с промысла, платили по
среднесдельному, а тем кого прислали из портов, — 100 процентов оклада.
Однако кривотолков среди рыбаков не было...
Все внешне происходило, как в обычной рыболовной экспедиции
траление, ежедневные доклады о выловах в "Дальрыбу". Но на самом деле
шла Операция прикрытия: под видом рыболовства мы не подпускали
иностранцев — японские и американские суда к месту поисков. Особенно,
когда наткнулись наконец на "Боинг". Это был отвлекающий маневр, мол,
мы — мирные рыбаки...
Так и "тралили" вокруг "Мирчинка", который стоял
на точке — над обломками найденного самолета... Главное было, кто
первым, мы или американцы с японцами, нащупает точку, где лежит
"Боинг". Вот мы и не подпускали к "Мирчинку" ближе, чем на полмили, их
суда.
Иван Варфоломеевич Шайдуров, капитан:
— Отправили меня в район поисков "участвовать в тралении",
назначили начальником "экспедиции". Конечно, никакой там рыбы и быть не
могло! А нагнали туда судов и "Камчатрыбпрома", и "Приморрыбпрома", от
базы активного морского рыболоства из Находки, наши,
"Сахалинрыбпромовские".
Когда я принял экспедицию, то уже хотя бы
плавбазы и малые суда ушли. А то на трех квадратных милях — не
повернуться. Там вопрос стоял так: создать такую атмосферу, чтобы
партнер, точнее, противник, не попал в круг, где работало буровое судно
"Михаил Мирчинк". Вот мы и барражировали вокруг него, ходили галсами.
Пробыл я там месяц. 10 ноября расформировали экспедицию.
Фактически все знали: все закончилось, работа завершена. "Мирчинк"
снялся, ушел... Ну а нас еще дня три—четыре держали: мы делали вид, что
работаем...
А "Мирчинк" последнее время стоял на якорях прямо над
фюзеляжем "Боинга"...
Конечно, не только рыбаки были заняты там, чтобы охранять
"Мирчинк" от чужого глаза. Вокруг бурового судна было достаточно и
военных.
Вот что рассказывает бывший матрос спасательного судна
— СС—83
Али Бичурин:
— Семь лет назад я служил на флоте на Камчатке. Спустя пару недель
после происшествия (числа не помню) наше спасательное судно отправилось
в Японское море. Дней тогда мы не считали — служить оставалось еще два
года.
В районе поиска мы то дрейфовали, то ходили вокруг плавающей
буровой, чтобы перекрыть дорогу иностранным кораблям.
По международной
конвенции при подводных работах на мачте судна поднимается особый
сине-Белый флаг "Альфа", требующий осторожности, тихого хода и вообще
обязывающий посторонние корабли обходить эту зону стороной, чтобы
обезопасить людей под водой. Однако американцы и японцы постоянно
пытались попасть в район поиска.
Однажды нас напугал американец
— в полном тумане без огней, на скорости он чуть не врезался в наше
спассудно. Вахтенный поднял тревогу, мы выскочили на палубу и видим: на
наш борт быстро надвигается какая-то громада! Я успел разглядеть свет только на ходовом мостике
американца.
Тут он стал отрабатывать назад и, не дойдя каких-нибудь
10-15 метров отошел от нас задним ходом. Об этом случае наш командир
дал радио на большой противолодочный корабль "Петропавловск", где
находилось командование.
Как-то раз мы увидели рядом с бортом яркий оранжевый предмет.
Багром зацепили его и подняли — это оказался радиобуй. Примерно
метровой длины поплавок был снабжен сверху антенной, а снизу —
гидроакустическим устройством. Чей был радиобуй и куда его дели? — мне
неизвестно.
...Да, "Мирчинк", безусловно, был той главной сценой, где
разворачивались основные события. Но в то время, как "вспомогательные
составы" барражировали и дрейфовали вокруг бурового судна, те, кому
предстояло стать славными действующими лицами, — мурманские водолазы —
слали домой телеграммы. С просьбой: срочно выслать денег! Их, в спешке
и суматохе снятых военным вертолетом аж с Баренцева моря, поселили в
общежитии.
И надолго забыли.
Оглавление
www.pseudology.org
|