2-е издание, исправленное и дополненное Михаил Рувимович Хейфец Цареубийство в 1918 году Часть четвёртая. Ссылка и тюрьма Глава 33. Свидетели и "исполнители" До публикации "Записки" Юровского в "Огоньке" историки обычно воссоздавали картину цареубийства по описаниям косвенных свидетелей, т.е. тех, кто не присутствовал при казни лично, но слышал о расстреле из уст очевидцев на следующее утро, а также одного из непосредственных участников убийства. Все описания практически совпали между собой, как и с написанной три года спустя "Запиской" Юровского. Так подтверждалась высокая точность показаний косвенных свидетелей. Первым среди "пересказчиков" оказался один из охранников ДОНа, красноармеец Михаил Иванович Летемин. Для Дитерихса и Соколова Летемин казался находкой, ибо шестью годами ранее был осужден за покушение на растление девочки. Вот, мол, кого большевики приставляли сторожить Государя! Между тем, "уголовник" Летемин вёл себя в ДОНе много смирнее заводских ребят-хулиганов. 36-и летний портной соблазнился баснословно высоким жалованьем, которое обещал ему выдавать на охране ДОНа комиссар Мрачковский. Его место было третий пост (во дворе у ворот) и четвертый (у калитки со двора). "16 июля я дежурил на посту номер три с 4-х до 8-и. Ничего особого в этот раз не заметил. 17 июля пошёл на дежурство к 8-и утра. Предварительно зашёл в казарму и здесь увидел мальчика, состоявшего в услужении царской семье. Появление мальчика меня очень удивило, я спросил: "Почто он здесь?" На это один из товарищей, Андрей Стрекотин, к которому я обратился с вопросом, только махнул рукой и, отведя меня в сторону, сообщил, что минувшей ночью убиты Царь, Царица, вся их семья, доктор, повар, лакей, состоявшая при царице женщина... По словам Стрекотина, он в ту ночь находился на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа и видел, как в его смену (а он должен был дежурить с 12 до 4 утра) сверху повели Царя... и всех доставили в ту комнату, которая сообщается с кладовой... Стрекотин мне только объяснил, что на его глазах комендант Юровский вычитал бумагу и сказал: "Жизнь ваша покончена". Царь не расслышал и переспросил Юровского, а царица и одна из дочерей перекрестились. В это время Юровский выстрелил и убил Царя на месте, а затем стали стрелять латыши и разводящий Павел Медведев... Припоминаю, что в разговоре заметил Стрекотину: "Пуль ведь много должно остаться в комнате", и Стрекотин ответил: "Почто много? Вон служившая у царицы женщина закрывалась от выстрелов подушкой, поди, в подушке много пуль застряло". Тот же Стрекотин сказал мне, что после Царя был убит черноватенький слуга (Август Трупп. — М.Х.)... Других подробностей расстрела я не знаю". По поводу этого первого и, как выяснилось, довольно точного описания убийства можно сделать два замечания. Бруцкус обратил внимание, что показания против Юровского как непосредственного убийцы царя даны лишь двумя лицами: начальником охраны Павлом Медведевым, который сам был в команде палачей и потому являлся лицом, заинтересованным в сокрытии истины и сваливании главной вины на непойманного правосудием Юровского; и Летемина, который сам ничего не видел, а пересказывал картину убийства со слов Андрея Стрекотина, что, конечно, сильно снижало весомость его показания. Так что собранные против главаря палачей улики в прямом цареубийстве нельзя считать достаточно обоснованными. И вот, читая толстый том следственных материалов, я на странице 78-й наткнулся на документ, обозначенный Н. Россом номером 35, где перечислялись квартиры, обысканные военно-политическим контролем на предмет отыскания похищенных вещей царской семьи. В финале говорилось: "Из всех вышеупомянутых лиц дома оказался один, Андрей Федоров Стрекотин, записанный под номером три, остальных же дома не оказалось". Неужели, помимо Яковлева, и его тоже имел ввиду И. Сергеев, докладывая Колчаку об уничтожении контрразведкой важнейших свидетелей по делу? Отговориться незнанием нельзя: контрразведчики пришли к Стрекотину именно как к фигуранту по делу о цареубийстве. Это был свидетель, который видел преступление своими глазами, он не мог отпираться — ведь его изобличали как прямого свидетеля показания Летемина. Если бы Андрей Стрекотин не исчез из дела в августе 1918-го, мы бы много больше знали о картине расстрела 70 лет спустя. Второе замечание: как контрразведчики вообще вышли на такого совершено незаметного в общей картине преступления свидетеля, как Летемин? Гелий Рябов даже пустил в адрес его шпильку: "В охрану пошёл из-за жалованья, с красными не ушел, так как полагал, весьма наивно, впрочем, что "ничего плохого не сделал". А далее, вслед за Касвиновым, он пишет (не ссылаясь на источник), что Летемин был в тюрьме расстрелян. ...Предыстория ареста несчастного Летемина такова. Как выяснилось впоследствии, убийцы вместе с 11 жертвами прикончили ударом приклада в голову любимую собачку Ольги Николаевны, Джемми, но почему-то сохранили жизнь спаниэлю Джою, любимцу наследника-цесаревича. "Дверь из прихожей в комнаты, где жила семья, по-прежнему была закрыта, — так вспоминал первое утро после убийства Анатолий Якимов. — Но оттуда не раздавалось больше ни звука. Раньше всегда слышалась в их комнатах жизнь: голоса, шаги. В это же время там никакой жизни не было. Стояла только в прихожей, у самой двери в комнаты, их собачка и ждала, когда её впустят в эти комнаты. Хорошо помню, я ещё подумал тогда: "Напрасно ты ждешь". Осиротевшего Джоя и подобрал Михаил Летемин: "Собаку, принадлежавшую Царской семье, по кличке "Джэк", я взял себе, потому что она уже ранее привыкла ко мне, и я просто пожалел её". Соседи же, увидав у Михаила Ивановича не обычную дворнягу, а длинноухого породистого кобелька, стукнули в ВПК — и пропал портной! Джою-то хорошо, Джоя увезли заграницу, куда-то на ферму, а недолгий его хозяин — неужто действительно был расстрелян?   И тут наступает очередь для моего второго замечания: это, конечно, прекрасно, что сын красного комиссара Гелий Рябов с добрым чувством пишет сегодня о погибших Романовых, но неужели, увы, по российской традиции не пересматривают, а просто уничтожают всё прежнее и поклоняются тому, что сжигалось ранее? Неужели не видят, что восхваляемый Соколов так же уничтожил Летемина, Якимова и многих других, как сделал это Юровский со своими жертвами по красную сторону фронта? Тот убивал Романовых "как класс", а этот караульных красноармейцев "как класс". Или простые люди, не Романовы, — как бы они уже не люди? * * * Именно так долгое время грешил я на Гелия Рябова, пока в одном из интервью не прочитал его ответа на вопрос, кто пофамильно входил в команду палачей, "исполнителей": "Юровский, Медведев, Якимов, Ваганов, Никулин". И только тогда понял, что в момент работы над своей документальной повестью Рябов не был знаком с источниками, материалами следственного дела, а пользовался книгами, прежде всего, Соколова, подпав под обаяние саморекламы юриста: "В пределах права я старался делать все, чтобы найти истину и соблюсти её для будущих поколений". Ибо в источниках-то нет ни единого указания на участие Якимова в расстреле. Летемин его не упоминает, Проскуряков тоже, сам Якимов отрицает даже то, что видел самолично убийство... Наконец, на прямой вопрос судьи Сергеева единственному свидетелю, непосредственно находившемуся на месте убийства, Павлу Медведеву, сделанный ещё в то время, когда Якимов не находился в руках следствия и Медведев мог не опасаться его подвести, последовал категорический ответ: "Разводящего Якимова при самом расстреле не было". Но сначала — кем же был до службы в ДОНе второй свидетель, разводящий караулов Анатолий Якимов? Из крестьян Пермской губернии, токарь, в 1917 году добровольно ушедший на фронт. Ранен, комиссован по ранению, вернулся в Екатеринбург, поступил на металлическую фабрику Злоказова и был приглашен как "авторитетный рабочий" на службу в охрану своим же злоказовцем, Авдеевым. Мотивы для перемены работы у него оказались житейские: "Пошёл я на охрану ради заработка. Я тогда был всё нездоров и больше поэтому пошёл: дело нетрудное". Но лгать следователю он не собирался: "Вы спрашиваете меня, почему я пошёл караулить царя? Я не видел тогда в этом ничего худого. Как я уже говорил, я читал разные книги. Читал я книги партийные и разбирался в партиях. Я, например, знаю разницу между взглядами социал-революционеров и большевиков. Те считают крестьянство трудовым элементом, а эти буржуазным, признавая пролетариатом только одних рабочих. Я был по убеждениям более близок к большевикам, но я не верил, что большевикам удастся установить настоящую правильную жизнь их путями, т.е. насилием. Мне думалось, и сейчас думается, что хорошая, праведная жизнь — когда весь народ путем просвещения поймет, что теперешняя жизнь не настоящая. Царя я считал первым капиталистом, который всегда будет держать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтому я не хотел царя и думал, что его надо держать в заключении, вообще под стражей, для охраны революции, до тех пор, пока народ не рассудит и не поступит с ним по делам его: был он плох, виноват перед Россией или нет. И если бы я знал, что его убьют так, как его убили, я бы ни за что не пошёл его охранять. Его, по моёму мнению, могла судить только вся Россия, потому что он был Царём всей России. А такое дело, которое случилось, я считаю делом нехорошим, неправедным и жестоким. Убийство же всех остальных из семьи и того хуже. За что были убиты его дети?" Якимову мы обязаны самым подробным описанием убийства, сохранившим свою историческую ценность даже сегодня, после публикации "Записки" Юровского. По его словам, сдав дежурство в ночь на 17 июля, он пошёл спать и был под утро разбужен криками соседей по казарме, находившимися в ту ночь на охране в саду ДОНа - Клещевым, Брусьяниным, Дерябиным и Лесниковым. "Главным образом рассказывали Клещев с Дерябиным, взаимно дополняя рассказ друг друга..".   Кстати, самое суровое обвинение, которое содержится в актах против Якимова, — особое мнение присутствовавшего при допросе прокурора Шамарина: он считал, что Якимов на самом деле "видел преступление своими глазами, не решаясь, как и Медведев, признать собственной вины: был при убийстве и наблюдал картину его". Признаюсь, мне, не юристу, не специалисту, видимо, недоступна мудрость юристов, ведших следствие: какая уголовная вина заключалась в том, что был и наблюдал, причём согласно материалам дела — безоружным! Но сам Якимов уверял, что просто услышал рассказ четырех свидетелей. Вот что он рассказал следствию о событиях ночи с 16 на 17 июля 1918 года в Доме особого назначения: "В два часа ночи на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупреждали их, что в эту ночь придется стоять дольше двух ночи, потому что будут расстреливать Царя...В скором времени... в нижние комнаты вошли люди... Впереди шли Юровский и Никулин. За ними Государь, Государыня и дочери (далее он всех позднее убитых перечисляет по порядку). Наследника нес на руках сам государь. Сзади за ним шли Медведев и "латыши", т.е. те 10 человек, которые были выписаны из чрезвычайки. Из них двое русских были с винтовками. Когда они были введены в комнату... разместились так: посредине комнаты стоял Царь, рядом с ним на стуле сидел Наследник, а по правую руку от Царя, справа от Наследника стоял доктор Боткин. Сзади них, у стены, стояли Царица с дочерьми. В одну сторону от Царицы стояли повар с лакеем, а по другую встала Демидова. В комнате, справа от входа в неё, находился Юровский. Слева от него, как раз напротив двери... стоял Никулин. Рядом с ним, в комнате же, стояла часть "латышей". "Латыши" находились и в самой двери. Сзади них стоял Медведев. Такое расположение названных лиц я описываю со слов Клещева и Дерябина. Они дополняли друг друга. Клещеву не видно было Юровского. Дерябин видел через окно, что Юровский что-то говорил, маша рукой. Он видел, вероятно, часть его фигуры и, главным образом, руку Юровского. Что именно говорил Юровский, Дерябин не мог передать. Он говорил, что ему не было слышно его слов. Клещев же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал: он говорил — я это хорошо помню — что Юровский сказал так Царю: "Николай Александрович, ваши родственники старались Вас спасти, но этого им не пришлось, и мы принуждены Вас расстрелять". Тут же, в ту же минуту, за словами Юровского раздалось несколько выстрелов. Стреляли исключительно из револьверов. Ни Клещев, ни Дерябин, как я помню, не говорили, что стрелял Юровский. Им, как я думаю, этого не видно было из-за положения Юровского в комнате. Никулин же им хорошо был виден. Оба они говорили, что он стрелял. Кроме Никулина, стреляли некоторые из "латышей". Стрельба, как я уже сказал, происходила исключительно из револьверов. Из винтовок никто не стрелял. Вслед за первыми же выстрелами раздался, как они говорили, "женский визг", крик нескольких голосов. Расстреливаемые стали падать один за другим. Первым пал, как они говорили, Царь, за Ним Наследник. Демидова же, вероятно, металась. Она, как они оба говорили, закрывалась подушкой. Была ли она ранена или нет пулями, но только по их словам, была она приколота штыками одним или двумя русскими из чрезвычайки. Когда они все лежали, их стали осматривать и некоторых из них достреливали и докалывали. Но из лиц Царской семьи, я помню, они называли одну Анастасию как приколотую штыками... Кто-то принес, надо думать, из верхних комнат несколько простынь. Убитых стали завертывать в эти простыни и выносить во двор через те же комнаты, через которые их вели на казнь. Со двора их выносили в автомобиль... Это уже видели Брусьянин с Лесниковым... Всех их перенесли в грузовой автомобиль и сложили всех в один. Из кладовой было взято сукно. Его разложили в автомобиле, На него положили трупы и сверху закрыли этим же сукном. Кто ходил за сукном в кладовую, не было разговора. Ведь не было у нас, как сейчас, "допроса". Кабы я знал раньше, мог бы спросить. Шофером на этом грузовике был Сергей Люханов: именно его называли Брусьянин с Лесниковым.... Вместе с трупами уехал сам Юровский и человека три "латышей", но русских "латышей" или нерусских — не знаю: не допытывались мы. Рассказы Клещева, Дерябина, Брусьянина и Лесникова были столь похожи на правду и сами они были так всем увиденным потрясены и поражены, что и тени сомнения ни у кого не было, кто их слушал, что они говорят правду... Дерябин прямо ругался за такое дело, называл убийц мясниками, он говорил про них с отвращением. Брусьянин не мог вынести этой картины, когда покойников стали вытаскивать в белых простынях: он убежал со своего поста на задний двор. В один из последующих дней или сам Медведев, или же кто-либо с его слов говорил мне, что увез Люханов трупы за Верх-Исетский завод. Автомобиль шёл лесистой местностью. Почва пошла по мере следования автомобиля мягкая, болотистая, и автомобиль стал останавливаться: колеса его тонули. С трудом, но все-таки автомобиль дошел до места, где оказалась заранее вырытая яма. В неё положили все трупы и зарыли. Я прекрасно помню, Лесников говорил, что лопаты Юровским брались с собой из дома Ипатьева, когда он поехал с трупами. Я вам говорю сущую правду. Ничего ни я, ни другие злоказовские рабочие с вечера не знали о предстоящем убийстве... Допускаю вполне, что Медведев мог звать своих из казармы убирать комнаты. Также могу допустить, что Стрекотин в ночь убийства стоял на посту у пулемета в нижней комнате, где мимо него носили трупы. Юровский мог приказать Медведеву поставить сюда надежного человека из пулеметчиков, каким и был Стрекотин. Рассказ об убийстве Царя и его семьи на меня подействовал сильно. Я сидел и трясся. Спать уже не ложился, а часов в 8 утра отправился к сестре Капитолине... На душе было страшно тяжело, потому к ней и пошёл я, чтоб поговорить с близким человеком... Вероятно, в виду моего расстроенного вида, она подумала, что картину убийства я видел своими глазами. Я не называл ей число полученных Демидовой штыковых ран: 32. Это не так. Дерябин говорил, что её ударили штыком раз тридцать. ...18 июля вывозились вещи из Ипатьевского дома... Шофером был Люханов, а в автомобиле вывозил вещи сам Белобородов. ...Только одно сам наблюдал из жизни Царской семьи: они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую песнь. Но пели они и какую-то светскую. Слов её я не разобрал, а мотив был грустный, это был мотив песни "Умер бедняга в больнице военной". Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слыхал. ... Ещё из жизни Царя припомнился следующий случай. Однажды пришёл я в комендантскую и застал там Никулина и Кабанова. Никулин при мне спросил Кабанова, о чем он разговаривал на прогулке с Царем. Кабанов ответил, что Царь спрашивал его, не служил ли он ранее в кирасирском каком-то полку. Кабанов, по его словам, ответил утвердительно и говорил, что действительно в этом полку служил и однажды был на смотру, который тогда производился Царем. И Никулин, и Кабанов тогда ещё удивлялись памяти Царя". Капитолина, его сестра, показала, что "вид у брата был измученный, и он очень волновался... Сцены расстрела были так ужасны, что брат несколько раз выходил на улицу освежиться" (это и дало повод для реального предположения, что он видел убийство из сада или же, что кажется вероятнее, находился в доме позже, когда Медведев собрал солдат из казармы для уборки комнаты и переноски трупов).   Все виденное произвело на Якимова такое впечатление, что он "при освобождении Перми (белыми. — М.Х.). отстал от большевиков, не желая более следовать за ними и состоять в их партии... и вступил в ряды правительственной армии (Колчака. — М.Х.)., находился во время задержания по Глазовскому направлению", солдатом 1-й роты 1-го Пермского стрелкового полка. Арестовали его на передовой 2 апреля 1919 года, а через полгода и два дня, 4 октября, "заключенный Анатолий Александрович Якимов, обвинявшийся в убийстве Государя Императора Николая II, был все время в одиночной камере, где и умер от чахотки. Начальник иркутской окружной тюрьмы А. Федоров". Так я убедился, что Гелий Рябов не был знаком с материалами дела (иначе знал бы, что Якимов, равно как и Медведев, не был расстрелян, а умер в одиночке от болезни). Он включил Якимова в число расстрелянных, потому что узнал, что 32-х-летний обвиняемый скончался в тюрьме через полгода после ареста. Нормальному писателю-юристу в голову не пришло, что Соколов, его былой коллега из как бы "порядочных" людей, мог предъявить обвинительное заключение солдату собственной армии и заморить его в тюрьме лишь за то, что тот, предположим, видел убийство (а по его, солдата, версии — лишь слышал о нём).   Но Рябов прочитал, что Якимову было "предъявлено обвинение по содержанию постановления от 11 сего мая... Возраст во время совершения преступления (курсив мой. — М.Х.). — 31 год" — и ему в голову не пришло, что нет оснований ни для постановления, ни для обвинительного заключения, и оба эти документа сегодня кем-то изъяты из томов следственного дела, кем-то, кто мог опасаться, как будет выглядеть Соколов, если историки получат возможность сравнить исчезнувшее постановление с другими документами дела". * * * Но как - примерно - обвинительное заключение в адрес Якимова могло бы выглядеть, попробуем установить, пользуясь методом аналогии. Ибо в следственном деле сохранилось другое обвинительное постановление, направленное против ещё одного соколовского "цареубийцы", 17-ти летнего Филиппа Проскурякова. ... Здесь я позволю прервать течение исторического сюжета, чтобы объяснить читателю, почему придаю важное значение формулировкам обвинительных документов дела. Это, по-видимому, общее свойство многих людей моего поколения: процитирую, например, поразившее меня описание аналогичных впечатлений у Алексея Мурженко, отсидевшего в 60-80 гг. три срока (в общей сложности 23 года) по политическим делам. Вот как он описал свое первое знакомство с обвинительным заключением: "Сначал я ждал грубости, избиений, а когда увидел, что в КГБ не бьют, решил, что на меня и моих друзей смотрят, как на сынов Отечества, впавших в заблуждение. (Их "Союз свободы разума" усомнился, видите ли, в начале 60-х годов, что "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". — М.Х). Кризисом стало чтение в камере обвинительного заключения. Первые же строки обвинения меня ошеломили. Дочитав до середины, почувствовал, что трясусь, как в лихорадке. Никогда в жизни не испытывал такой трясучки... В этом документе меня шельмовали как заклятого врага, вступившего в борьбу с советской властью не на жизнь, а на смерть, стремившегося подорвать общественный и государственный строй СССР, ликвидировать ЦК, жаждущего разрушить и уничтожить все народные завоевания. В один час обвинение разрушило фантастический мир, и я узрел, где я живу". ...При чтении обвинительного заключения в адрес Филиппа Проскурякова я почувствовал примерно то же самое, что некогда Алексей Мурженко. Но — изложу по порядку. Филипп Проскуряков никак не походил на Якимова. "Грамота плохо давалась", из ученья у кузнеца ушел: "Очень тяжелая работа". Стал учиться на электромонтера, но 9 мая услыхал от товарища на базаре, что комиссар Мрачковский набирает охрану для царя. "И отец, и мать не советовали мне идти в охрану, отец говорил: "Не ходи, Филя, одумайся", но мне охота была посмотреть на царя". (Ему ещё не исполнилось тогда 17-и). Павел Медведев объяснил: платить будет четыре сотни, "надо будет стоять на посту и не спать. Вот только эти условия он мне и сказал. Я тут же записался. Приблизительно в первых числах июля... заступил в начальники Юровский, этот самый, которого вы сейчас показываете мне на карточках. Помощником его был Никулин... спустя приблизительно неделю... внизу дома Ипатьева поселились "латыши". Их было приблизительно человек десять... Несколько раз я видел Белобородова, который приходил в дом, должно быть для проверки, как живет Царская семья. Мне, по крайней мере, Медведев сказывал, что для этого он приходил в дом... Вместе с Белобородовым приходил в дом ещё какой-то человек. Ему было лет 35, роста невысокого, среднего, коренастый, плотный, волосы на голове косые, рядом, усы маленькие, черные кверху, бороду брил, щеки после бритья отливали чернотой. Отличался этот человек большим брюхом... Всегда я видел их приходящими вместе. Должно быть, они были оба главные какие-нибудь". Генерал Дитерихс немедленно идентифицировал "пузатого" с евреем Голощёкиным — кто ж ещё у чекистов главный? С описания Фили и дан в его книге портрет уральского облвоенкома. Но когда Соколов предъявил Проскурякову карточку для опознания, тот категорически показал на... изображение Петра Ермакова. Генерал мог бы и сам догадаться, что Голощёкин либо сидел в Кремле, на квартире у Свердлова, разрабатывая жидомасонскую интригу, либо ходил вместе с Белобородовым в дом Ипатьева в Екатеринбурге. Одно из двух! Но ему хотелось того и другого сразу. "Убийство произошло в ночь со вторника на среду... Кончив дежурство, мы со Стоновым пошли попьянствовать на Водочную улицу, д. 85. Напились мы со Стоновым денатурату и под вечер пришли домой. Медведев увидел, что мы пьяны и посадил под арест в баню. Мы там и уснули. В три часа ночи к нам пришёл Медведев, разбудил и сказал: "Вставайте, пойдемте". У Стонова были часы, он тогда посмотрел на них. Было именно три часа. Привел он нас в нижние комнаты дома Ипатьева. Там были все рабочие-охранники дома Ипатьева, кроме стоявших тогда на постах. В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма... в стенах, полу были удары пуль... Штыковых ударов нигде в стенах комнаты не было видно. Там, где в стенах и на полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь. На стенах она была брызгами и пятнами. На полу маленькими лужицами. Были капли и лужицы крови во всех других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из этой комнаты (sic. — М.Х.)., и во дворе к воротам, на камнях... Увидев все это, я стал распрашивать Медведева и Александра Стрекотина — что произошло? Они мне сказали, что расстреляли всю Царскую семью и всех бывших с нею лиц, кроме мальчика. Медведев приказал нам со Стоновым убирать комнаты. Стали мыть все полы, чтобы уничтожить следы крови. В одной из комнат было штук 4-5 метел... По приказанию Медведева Кронидов принес из-под сарая, со двора, опилок. Все мы мыли холодной водой и опилками, замывали кровь.. Кровь на стенах, где был расстрел, мы смывали мокрыми тряпками. В этой работе принимали участие все рабочие, кроме постовых (видимо, и Якимов. — М.Х)... После уборки Медведев посадил нас в баню — досиживать арест". В деле нет ни единой улики и показания, опровергающей хотя бы одно слово из показаний Проскурякова. А теперь прочитайте обвинительное заключение нашего "стремившегося к истине" юриста: "Обсудив вышеизложенное и приняв во внимание: 1) что данными дознания и следствия Проскуряков достаточно изобличается как соучастник вышеописанного злодеяния 2) что преступление его было предусмотрено 13 и 2-й частями 1454 статьи Уложения о наказаниях (убийство с заранее обдуманным намерением, совершенное несколькими лицами по предварительному соглашению! — М.Х.). постановил: крестьянина Сысертского завода Филиппа Полиевктова Проскурякова привлечь к следствию в качестве обвиняемого в том, что в ночь на 4 июля (17 н.ст). в г. Екатеринбурге по предварительному уговору с Яковом Юровским, Прокофием (sic—! — М.Х.). Никулиным, Павлом Медведевым и другими, следствием не установленными лицами, с заранее обдуманным намерением лишить жизни отрекшегося от престола Государства Российского Государя Императора Николая Александровича (далее следует список всех убитых в ДОНе. — М.Х.).... — Слушайте! Слушайте! Слушайте! ...согласился на учинение вышеуказанного злодеяния и по выполнении ими такового принял участие в уничтожении следов преступления: замывал кровь на полу и стенах дома Ипатьева и переносил трупы убитых в грузовой автомобиль... Судебный следователь Н. Соколов". (Помните, когда Проскурякова привели в дом, там уже тянулись кровавые пятна от полуподвала до ворот?) * * * Бруцкус обвинял Николая Соколова и его присных в самом очевидном: в том, что из-за фантазий и клевет юриста могут пострадать люди его народа, евреи. Говоря по правде, я не думаю, что евреи могли хоть как-то пострадать именно по наветам Соколова: не он, так какой-нибудь другой антисемит в любом случае придумал бы потребную ложь по делу. Когда замалчивать реальную роль Белобородова стало невозможно, а сам Соколов все-таки не решился обозначить его евреем, так кто-то другой раскрыл, что председатель Уралсовета на самом деле - Вайсбард. А сидел бы на месте Свердлова Калинин, ну, так объявили бы, что все организовал Зиновьев-Апфельбаум, что тот еврей, что этот, какая разница (назвал же Пагануцци в 1981 году главным виновником в среде Чека еврея Урицкого из Петрограда, а не поляка Дзержинского, его босса в Кремле). Не было бы на месте казни Юровского, кто-нибудь написал бы про Никулина не "по-видимому, русский", а, скажем, так: "Прокофий Никулин, более известный под именем Гирша" (потому что он был вовсе не Прокофием, а Григорием, и среди большевиков его звали Гришей).   Докажите, что Гриша не Гирш! Для тех, кто решит, что я, обуреваемый национальными комплексами, что-то преувеличиваю, процитирую, например, журнал русских монархистов США "Нива", номер, первым попавший в мои руки, за октябрь 1978 года. "Раввин Самуэль Рабинович предвидел в своем докладе на особом совещании раввинов Будапеште 12 августа 1966 года (самое место и время для особого совещания раввинов! — М.Х.). некий другой вариант судьбы гоя в будущем иудейском царстве, вплоть до полного уничтожения белой расы, до её искоренения" (стр. 29).   Но это, так сказать, писал автор, некто г-н В. Криворотов, а редакция за мнения авторов не отвечает... Но вот мнение профессора-редактора г. Н. Ваулина: "Многие эмигранты помогают диссидентам, поклоняются солженицынскому идолищу... То ли ещё будет, если мы, как стадо баранов, будем поклоняться вермонтскому идолищу поганому, благословляющему зверя апокалиптического" (стр.38): последнее является комментарием к тому "снимку", где Солженицын в окружении В. Лакшина, В. Твардовской и других сотрудников "Нового мира" 60-х гг. благословляет в гробу покойного Сталина в мундире генералиссимуса...   Подобные сочинители вовсе не нуждались в книге Соколова, они без него все и всегда заранее знали. Он был одним из них — ещё и не самым худшим в их компании, говоря по совести. Но подобные господа только начинают с клевет против евреев, а на практике всех людей, включая собственных соплеменников-земляков, считают травой. За что погиб в камере 34-летний доктор Сакович, за своё легкомыслие? За что погубили 36-летнего Летемина? За то, что кобелька цесаревича пожалел? Почему заморили в тюрьме 32-летнего Якимова? Какая судьба постигла 17-летнего Проскурякова (о ней нет никаких данных ни в деле, ни в книгах Соколова и Дитерихса)? (Примечание ко второму изданию: а ведь выжил, выжил этот молодой человек! "Был ещё молоденький парнишка, - рассказывал в 1999 г. следователь В. Соловьев литератору Л. Аннинскому. -... Его дальнейшая судьба при советской власти выдержана в таком же духе: напился, сжёг какую-то баню, его за это должны были судить, но простили и вообще не трогали, потому что он "старый " и действительно в юности служил в охране Ипатьевского дома.."). На примере следствия, на своей исторической деляночке, я наблюдаю и анализирую, почему в историческом споре за судьбу России победили "красные", а не "белые". Сакович, Якимов, Летемин, даже беззаботный Филя Проскуряков разочаровались в красных иллюзиях, перешли к белым как этаким восстановителям справедливости. (Вот показания Проскурякова, впоследствии числившегося "старым ": "Я вполне сам сознаю, что напрасно не послушал отца-матери и пошёл в охрану... Сделал же я это по глупости и молодости. Если б я теперь мог чем помочь, чтоб всех, кто убивал, переловить, для этого бы все сделал"). И чего же они и миллионы им подобных дождались от белых "освободителей"? Лев Троцкий с присущей ему дьявольской самоуверенностью, которую австрийский министр граф Чернин назвал "наглостью, присущей его расе", высказался так: мы, большевики, целый год (как раз 1919) не подавляли крестьянских восстаний: "За нас это делал Колчак". А вот что излагал в секретном меморандуме от 7.XI. 1919 на имя директора военной разведки США главный специалист по Сибири подполковник Р. Эйхельбергер: "Самая значительная слабость Омского правительства состоит в том, что подавляющее большинство населения находится в оппозиции к нему. Грубо говоря, примерно 97% населения Сибири сегодня враждебно относится к Колчаку. Подход реакционной группировки... характерен непримиримостью — все, кто находится в оппозиции, объявляются большевиками. Делая следующий шаг, эта группа, ссылаясь на преступления, совершенные большевиками в России, заявляет, что все большевики должны быть физически уничтожены. Русский крестьянин... наставляя своего сына, насильно мобилизованного в колчаковскую армию, говорит ему: наши деревни сожжены, наше добро разграблено, сбыт нашей продукции невозможен... Точно так же, как царское правительство в прошлом довело массы до последней черты, что и породило большевизм со всеми его ужасами и иррациональными теориями, точно так же и сейчас колчаковское правительство способствует росту большевизма... Год назад в Сибири большевизм переживал период спада, русские устали от войны, и если бы в этот момент группа добропорядочных людей сумела бы дать людям твердое и справедливое правительство, большевизм в Сибири умер бы естественной смертью. Сегодня, я полагаю, большевиков в Сибири стало в 10 раз больше, чем год назад". Любопытно, что мировоззренческую, философскую формулу белогвардейской "непримиримой" позиции подполковник-американец увидел в высказывании не русского человека, а британского генерала-монархиста Нокса: "Русские — свиньи". (По его же словам, правительство Колчака многие считали в Сибири "правительством Нокса"). И вот я вижу, как следователь, считающийся одним из лучших, забирает с фронта солдата-добровольца и заморил его до смерти в камере; он же расстреливает другого, виновного лишь в том, что он накануне убийства стоял в карауле; он держит почти год в одиночке 17-летнего юнца, виновного в том, что по приказу командира он мыл пол в расстрельном полуподвале; довел ни разу им не допрошенного врача до смерти в камере — все эти деяния были Соколовым совершены не против евреев, в которых, скажем, сей юрист провидел Мирового Врага (дадим "режим наибольшего благоприятствования"), а против коренных русских людей, даже не против "красных русских", а против "белых русских". (А скольких прекрасных русских людей он погубил, тех, кого я не помянул).   И зная это, я не удивляюсь, что подобные "борцы" были на десятилетия загипнотизированы большевистским успехом, Чекой, РОСТой, "походом 14-и держав" (у них мифические 14 держав назывались "жидомасонской гидрой"), послепобедными обещаниями (Колчак обещал созвать Учредительное собрание, уже перестреляв выбранных туда депутатов) — и, естественно, "белые" проиграли большевикам, неутомимым в свежести людям от земли или портняжной иглы, всерьез поверившим в великую историческую миссию и неукротимым в жажде обладания властью - им по первости она ещё казалась такой сладкой. А если кто-нибудь возразит, что слишком уж я снисходителен к людям, убитым господином Соколовым, что они вольно-невольно, но содействовали гибели Романовых, а я в качестве чужака-семита не в силах почувствовать, что же есть гибель суверена для матушки-России, ну тогда напомню последнюю дошедшую до нас перед убийством волю его, самого суверена: "Nous ne voulons pas qu'ils souffrent a cause de Nous, ni vous pour Nous. Surtout au Nom de Dieu evitez effusion de sang" ("Мы не хотим, чтобы они из-за нас или вы ради нас страдали. Самое главное, ради Бога, не проливайте крови"). * * * В отличие от перечисленных выше свидетелей, начальник Ипатьевской охраны Павел Медведев действительно являлся тяжким преступником. Но раз уж попал я на стезю адвоката дьявола, позвольте высказаться в защиту преступника. Чехов, эталон писательской совести, сказал, что дело писателя — быть адвокатом человеков, а прокуроров хватает без нас. ...Первого коменданта Дома особого назначения Шуру Авдеева зачем-то вызвали в ту ночь "на исполнение", видимо, был он, как говорится, на подхвате в качестве человека испытанно-верного, тем более, что шофером похоронного грузовика служил его же человек, Люханов. Вот показание мирового судьи Томашевского: 17 июля утром пришёл Авдеев к родственнику и в его, Томашевского, присутствии рассказал о только что совершившемся убийстве: "Во время рассказа комиссар Авдеев волновался и плакал". ("Странная вещь сердце человеческое вообще". М. Лермонтов). Показание "гражданки из дворян" Зинаиды Микуловской: "Под давлением насилий, выразившейся в арестах и слежках члена Чрезвычайной комиссии Константина Васильевича Коневцева, я сошлась с ним и была с ним в интимных отношениях. Он был мне противен... Помню, что за день, за два до объявления об убийстве Государя Императора Коневцев днем, часа в четыре, зашёл ко мне на квартиру и сообщил, что большевики убили бывшего Государя. Мне показалось, что, говоря это, у Коневцева были на глазах слезы, он как-то отвертывался от меня". Вот показания сестры председателя УралЧК: "Когда приехал в Пермь брат Федор, и я пришла в нашу родную семью (я живу при муже), я спросила его: правда ли, что убит Государь и что стало с семьёй?... Брат не пожелал продолжать разговор и смял его. Я поняла, что он не хочет говорить при матери, щадит её. спустя некоторое время я спросила его одного... Федор коротко ответил, что Государь убит, а семья жива. И тут же сказал: "Вера, мне тяжело говорить об этом"... У нас была дружная семья, и я могу ошибиться в оценке брата, так как люблю его. Мне кажется, он все равно должен был страдать, хотя бы и от казни одного Государя". Я потому процитировал эту россыпь показаний, что один из подлинных участников цареубийства, Павел Медведев, никак не выглядит ни дьяволовым отродьем, циничным и опустошенным злодеем, ни кровожадным и честолюбивым фанатиком, но - запутавшимся, как многие российские люди той эпохи, молодым парнем, совершившим страшный грех смертоубийства невинных, но ведь заплатившим за него смертью в тюремной камере в тридцать с небольшим лет. Осудил его Суд выше нашего, и мне неприятен следователь, марающий покойного грязью своих упреков. Был Паша Медведев на заводе сварщиком, по дому сапожником, вёл хозяйство в Сысерти. (В ту эпоху уральские рабочие прокормиться с зарплаты не могли, и, как правило, крестьянствовали на усадьбе при доме в заводском поселке). Были у него жена Марья Даниловна, 26 лет, дочь Зоя, 8 лет, сыновья Андрей и Иван, соответственно 6 лет и 1 года. Эти сведения приведены в "шапке" его показаний, обычно другие подследственные о своей семье ничего не говорили человеку, сидевшему напротив, а Павел имя и возраст каждого ребенка назвал: видать, дороги были.   Соколов пишет: "Скрывая свои страдания, Мария Медведева показала: "Меня и детей он очень любил и заботился о нас". Чего скрывать, конечно, любил и заботился: "Муж мой — человек грамотный, непьющий и не буян, так что жили мы с ним дружно и хорошо". На заводе был лихим парнем и авторитетным, потому главный заводской Сергей Мрачковский сделал его своим помощником. Вместе воевали против Дутова, а потом Мрачковский записал его в охрану ДОНа.   Когда "левак" Белобородов предложил красноармейцам самим выбрать командира ("левые коммунисты" требовали выборности, а не назначения командиров, вопреки Ленину и Троцкому), бойцы проголосовали за Павла, и стал он начальником охраны, третьим по рангу человеком в доме после коменданта и его помощника. (Соколов написал: "В силу особой близости к Голощёкину", как же, Павел воевал с Дутовым, а Голощёкин был областным военкомом). В казарме у него имелась отдельная комнатка, куда из Сысерти (туда и обратно 40 верст) пешком приходила жена. Жалованье ему назначили полуторное по сравнению с красноармейским. И незаметно, как доверенное у коменданта лицо, втянулся он в цареубийство. По всем стандартным у Соколова пунктам обвинительного заключения втянулся: был предварительный сговор с убийцами (Юровский распорядился: "Сегодня придется всех расстрелять, предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы"), и помощь в приготовлениях (собрал у охраны её револьверы, сопровождал семью в шествии на место преступления), кроме того, хотя отрицал личное участие в расстреле, мол, в самый момент убийства находился во дворе, куда его отослал Юровский проверить, не слышны ли там выстрелы, но уличается в убийстве показаниями нескольких свидетелей: "Стрелял и мой муж. Он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле только он один, остальные же были "не наши", а русские или нерусские, это мне объяснено не было" (Мария Медведева); "Как только Юровский это сказал, он, Белобородов, пузатый (Ермаков. — М.Х.)., Никулин, Медведев и все латыши... выстрелили сначала в Государя, а потом уже стали стрелять во всех остальных. Все они пали мертвыми на пол. Пашка сам мне рассказывал, что он выпустил пули две-три в Государя и других лиц, кого расстреливали" (Филипп Проскуряков). Якимов, ссылаясь на Клещева и Дерябина, рассказал, что они не видели Медведева стрелявшим, но в момент расстрела тот находился в полуподвале в ряду палачей. "Рассказывал мне муж это все совершенно спокойно, — показала Мария. — За последнее время он стал непослушным, никого не признавал и как будто семью свою перестал жалеть". Нет, она ошибалась: что-то сломалось в душе Павла Медведева в ночь преступления, и, отступив с отрядом в Пермь, он не исполнил приказа взорвать за собой мост через Чусовую, а перешел к белым и вступил в их армию. Через несколько месяцев, затосковав по семье, написал домой из части. Там, на почте, его и поджидали сыщики... Версия, расказанная Павлом Медведевым, легла в основу следственного сюжета, изложенного в развитой и дополненной форме Соколовым в его книге. Несомненно опытный юрист понимал, что участник преступления не обязан говорить ему правду — даже по Закону. Но очень уж подходили следствию сведения Медведева: что царя убил Юровский самолично, и, кроме того, Павел показал, что когда он вернулся в дом, то Юровский на его глазах добил из пистолета смертельно раненного наследника. Таким образом, в тот период Павел Медведев оказался фактически единственным источником обвинения против искомого объекта обвинения — еврея Юровского. (Эдуард Радзинский опубликовал в "Огоньке" добытый им в архиве удивительный документ: заявление Юровского о передаче в Музей революции обоих своих револьверов, кольта и маузера. Но из очень путаного, вследствие малограмотности автора, заявления вытекает, что свой маузер он в ночь казни отдал Никулину, который и добивал из него детей царя: "Остальные патроны... ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов и странную живучесть наследника, на которого мой помощник израсходовал целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с бронированными дочерьми)". Учитывая склонность Юровского отнюдь не преуменьшать свою роль и действия в историческую для него ночь убийства, можно предположить, что следователю Павел Медведев говорил неправду. Но о его позиции на допросе, по-своему благородной, мы будем рассуждать немного ниже. Вторым моментом, устраивавшим и следователя, и Дитерихса в показаниях Медведева, стал рассказ о разоружении охраны: "С Юровским прибыл новый помощник коменданта, имени и фамилии которого положительно не могу припомнить. Приметы следующие: лет 30-32, плотный, выше среднего роста, темнорусый, с небольшими усиками, бороду бреет, говорит в нос — гнусавит. Вечером 16 июля я вступил в дежурство, и комендант Юровский часу в 8-м приказал отобрать в команде и принести ему револьверы системы наган. У стоявших на постах и некоторых других я отобрал револьверы, всего 12 штук, и принес в канцелярию коменданта... Находившийся в доме мальчик-поваренок с утра был перемещен в помещение караульной команды (дом Попова). В нижем этаже дома Ипатьева находились "латыши" из "латышской коммуны", поселившиеся тут после вступления Юровского в должность коменданта. Было их человек 10. Никого из них по именам и фамилиям не знаю. О том, что предстоит расстрел Царской семьи, я сказал Ивану Старкову. Кто именно из команды находился на постах — положительно не помню. Не могу также припомнить, у кого я отобрал револьверы. Часов в 12 ночи Юровский разбудил Царскую семью... Ещё прежде... в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена: один, как оказалось впоследствии, Петр Ермаков, а другой неизвестный мне по имени и фамилии, высокого роста, белокурый, с маленькими усиками, лет 25-26. Валентина Сахарова (зампредседателя УралЧК, к которому подходили все эти приметы — М.Х.). я знаю, но это был не он, а кто-то другой. Часу во втором вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царских дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нес на руках. Государь и наследник были одеты в гимнастерки, на головах фуражки. Государыня и дочери были в платьях, без верхней одежды, с непокрытыми головами. Сопровождали их Юровский, его помощник и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии. Я тоже находился тут. При мне никто из членов Царской семьи никаких вопросов никому не предлагал. Не было также ни слез, ни рыданий... Дорогу указывал Юровский. Привели их в угловую комнату нижнего этажа... Юровский велел подать стулья: его помощник принес три стула... Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: "Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы". Я вышел и... не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло 2-3 минуты) и... увидел, что все члены Царской семьи уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были так же убиты доктор, служанка и двое слуг. При моём появлении Наследник ещё был жив — стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в упор. Наследник затих. Перед убийством Юровский роздал всем наганы, дал револьвер и мне, но, повторяю, я в убийстве не участвовал... По окончании убийства Юровский послал меня в команду за людьми, чтоб смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова мне попали бегущие навстречу из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний спросил: "Застрелили ли Николая II? Смотри, чтобы вместо него кого другого не застрелили — тебе отвечать придется!" Из команды привел человек 12-15, но кого именно — совершенно не помню и ни одного имени назвать не могу... На грузовик сели Петр Ермаков и второй член Чрезвычайной комиссии. В каком направлении они ехали и куда дели трупы, не знаю. ...Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия "Никулин", и я теперь припомнил, что именно такова фамилия того помощника. На предъявленной мне фотокарточке я хорошо признаю этого человека за помощника коменданта Никулина... Со слов Никулина знаю, что ранее он находился в Чрезвычайной следственной комиссии. Вы говорите, что по имеющимся у вас сведениям на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа стоял Александр Стрекотин, и я теперь припомнил, что, действительно, А. Стрекотин стоял тогда у пулемета. Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой "Закон Божий" нашёл 6 десятирублевых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял также несколько серебряных колец и кое-какие безделушки. О том, куда скрыты трупы убитых, я знаю только вот что: по выезде из Екатеринбурга я встретил на ст. Алапаевск Петра Ермакова и спросил его, куда они увезли трупы. Ермаков объяснил, что трупы сбросили в шахту за В.-Исетским заводом и шахту ту взорвали бомбами, чтобы она засыпалась. О сожжении трупов близ шахты я ничего не знаю... Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил. Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощёкин. Я не видел и не слышал, чтобы перед расстрелом Юровский вычитывал какую-то бумагу Царю или говорил что-нибудь по поводу предстоящей казни... Предъявленный вами Филипп Проскуряков, принимал ли он участие в уборке комнаты или переноске трупов, не помню". С точки зрения этики преступного мира поведение Медведева на следствии в высшей степени благородно. Выгораживая себя, он не предает никаких соучастников, кроме Юровского, которого скрывать бесполезно (на него он попутно записывает абсолютно все, что происходило в ту ночь: кого-то же нужно следователю назвать). Никулина и Ермакова он назвал только после того, как выяснил, что они уже и без него Сергееву известны в качестве участников цареубийства, но ничего не сказал про их место в шеренге палачей. При этом проговаривается — все-таки преступник неопытный — что знал прежнее место службы (ЧК) человека, даже фамилии которого якобы не помнит. Поняв, что следователю известно имя Стрекотина, дипломатично подтверждает эту информацию, но имя обозначает лишь инициалом "А"... (Тот пусть сам определяет, какой был Стрекотин, Александр или Андрей). Любопытен его рассказ о разоружении охраны, правда, никем не подтвержденный. Генерал Дитерихс на этом целый сюжет вместе с Филей Проскуряковым сочинил. "В то время я не знал, что Юровский еврей. Будучи организатором преступления, он, возможно, выбрал латышей для совершения убийства потому, что доверял им больше, чем нам, русским", — показал Филя к большому удовольствию цитировавшего его генерала, выведшего отсюда гипотезу о разоружении русских людей в ДОНе накануне убийства.   Увы для генерала, она никак не проходит: не говоря, что половина "латышей" была русскими, какой смысл был "в целях безопасности" отбирать револьверы, оставляя русских красноармейцев у пулеметов (у пулемета, в частности, дежурил Кабанов)?   Медведев мог бы солгать, выгораживая своих, сысертцев (разоруженные, они из обвиняемых, как ему могло казаться, превращались в свидетелей преступления) — это вообще нормальная для него линия поведения на следствии. Но вероятнее такое объяснение: Юровский знал свою "команду" и боялся грабежей, которые начнутся сразу после убийства хозяев (даже честный по натуре Медведев не выдержал искушения, украл оставленные жертвами 60 рублей — и давила нечистая совесть, пока сам не признался следователю, хотя никто в краже его не подозревал). Ну, и отобрал комендант на всякий случай у потенциальных грабителей оружие. * * * Последнее по времени описание убийства дано в многократно уже упоминавшейся "Записке" Юровского, адресованной на имя историка и большевистского деятеля (тогдашнего замнаркома просвещения) М. Н. Покровского. "Отобрано было 12 человек (в том числе 7 латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. Двое латышей отказались стрелять в девиц". В этом фрагменте заслуживают внимания два момента. Первый — ошибка Юровского: в команду палачей включили не 12, а 11 исполнителей — по числу жертв. Ошибка возникла потому, что первоначально в числе убитых они считали и поваренка Леню Седнева, но потом кто-то исключил его из подготовленного списка, и Юровский приказал перевести мальчика в казарму, в дом Попова. Из показаний Якимова мы знаем, что убийц с наганами сопровождали ещё двое убийц с винтовками и штыками, которые потом докалывали дышавшие после выстрелов жертвы (правда, Стрекотин в отрывке из неопубликованных воспоминаний, цитируемом Э. Радзинским, утверждает, что жертвы докалывал Ермаков, взяв у него, Стрекотина, винтовку. Судить о правдивости я смогу лишь тогда, когда воспоминания эти будут опубликованы полностью). Значит, в команде исполнителей было 11 + 2= 13 человек. Второй момент неясен из-за языковой невнятности, столь свойственной Юровскому. Отобрано было 7 латышей, пишет он, двое отказались. Непонятно, отказались ли двое из числа уже отобранных, и тогда "латышей" окажется пятеро, или число семь названо после отказа двоих "стрелять в девиц". Обращаю внимание: участие в акте убийства считалось добровольным, и несогласные могли отказаться. И двое "латышей" отказались. "Когда приехал автомобиль, все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных..". Так опровергается малое лжесвидетельство Павла Медведева, будто семью будил сам Юровский. Тот старательно фиксировал все, сделанное им в тот день, но не упомянул о своем участии в побудке узников. Между тем, жена Медведева, Мария, показала, что её муж послал будить семью своего подчиненного, разводящего Костю Добрынина. Тот, видимо, поостерегся будить Романовых сам и попросил доктора Боткина... Павел не хотел упоминать при следователе "своего" Костю и потому назвал "чужого", Юровского. "...объяснение было дано такое: "Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью из верхнего этажа в нижний". Одевались с полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой, чтобы избежать рикошетов. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чем не догадывались. Комендант отправился за ними лично, один, и свел их по лестнице в нижнюю комнату..". Здесь начинаются обычное для Юровского (наряду с его языковой невнятностью) преувеличение своей роли в убийстве. Свидетели, например, показали, что Романовых сопровождал вниз не он один, а несколько "расстрельщиков" (об этом говорил, например, Павел Медведев, для которого участие в конвоировании на казнь являлось отягчающим обстоятельством: "Я также находился тут"). Противоречие между спокойствием Романовых, отмеченное Юровским, и "догадками о том, что их ожидает", со слов Павла Медведева, снимается следующим соображением. Ещё за месяц до убийства семью предупредили о возможной эвакуации в Москву в виду опасности нападения анархистов. Получив ночью внезапный приказ, они могли думать, что их, говоря зэковским языком, "дернули на дальний этап". Поэтому прав и Медведев, отметивший их особое волнение, и Юровский, считавший, что они ни о чем не догадывались: нет, семья волновалась, но - ожидая внезапного этапа. Гелий Рябов справедливо заметил, что шум работающего во дворе автомобильного мотора (обычная звукомаскировка: так же через полтора месяца маскировали в Кремле расстрел Фанни Каплан) успокаивал ведомых на смерть: они думали, что шумит этапный транспорт. Неслучайно царица, войдя в расстрельную комнату, спросила: "Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?" Юровский распорядился, и Никулин принес два (а не три, по Медведеву) стула: "Ник.(улин) посадил на один Алексея, на другой села А. Ф". Ожидая расстрела, люди не просят стульев... "Когда вошла команда, комендант сказал Романовым, что..". Юровский не упоминает "гостей" из ЧК, которых обозначили в ряду палачей Медведев и Проскуряков (последний посчитал одного из них за Белобородова). Видимо, тех включили в команду в последнюю минуту, когда двое "латышей" отказались стрелять. Согласно данным Э. Радзинского, одним из двоих "отказников" оказался чекист Родзинский, ранее переписывавший письма "неизвестного офицера" в ДОН; во втором с большой долей вероятности можно предположить Медведева (Кудрина) – замечательная новелла об этом персонаже вас ждет впереди. "...сказал Романовым, что ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять..". Почти полное совпадение с фразой, которую запомнил Клещев: "Мы принуждены вас расстрелять", с добавлением слова "постановление", переданного Проскуряковым. Но, конечно, не было ни бумажки, вынутой из нагрудного кармана гимнастерки, ни "Именем народа!" (Марк Касвинов).. "...Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к комеданту с вопросом: "Что? Что?" Комендант наскоро повторил и приказал команде готовиться..". Свидетели уверяют, что комендант ничего не повторял, а выстрелы загремели сразу. "...Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все длилось несколько секунд"... Согласно рассказу чекиста М. Медведева (Кудрина) своему сыну-историку, который изложен в "Огоньке" Э. Радзинским, не указано было, кому в кого целить, а убийцы бросили предварительно жребий. Николай "выпал" на долю Ермакова, Александра Федоровна — Юровскому, наследник Алексей — Никулину. Может быть, они даже составили какой-то документ на эту тему, и этим объясняется, что официальным цареубийцей объявлен "человек по жребию", Петр Ермаков? Царица и одна из дочерей успели перекреститься. "Затем началась стрельба, продолжавшаяся 2-3 минуты. Николай был убит самим комендантом наповал. Затем сразу же умерли А. Ф., Алексей, четыре дочери, доктор Боткин, лакей Трупп, повар Тихомиров (правильно — Харитонов — М.Х.). и фрейлина (Демидова? — М.Х.). Алексей, три из его сестер и доктор Боткин были ещё живы..". Опять надоедливая путаница в языке Юровского: умерли Алексей и его сестры сразу же или были ещё живы? И ещё: Летемин со слов Стрекотина говорил, что царь был убит наповал Юровским, Проскуряков (со слов того же Стрекотина) уверял, что в царя выстрелили все залпом, и это, мне кажется, объясняет позднейший спор, кто именно из палачей стрелял в императора (Юровский, Медведев (Кудрин) или Ермаков), мгновенную смерть Николая и вообще больше соответствует, как мне кажется, их психологическому состоянию: убийцы, чувствуется, боялись жертвы. Они все старались как можно быстрее его убить. Вспоминается Михайловский замок 1801 года и последние слова Павла I: "Пусть я умру, но умру вашим Государем, а вы меня убьете как мои рабы". (Замечание — про спор об убийстве самого царя. Юровский с несомненным надрывом утверждал свой приоритет: "Из кольта мной был наповал убит Николай", ссылаясь при этом на Никулина как на свидетеля, и публикатор Радзинский справедливо ощутил в тексте "борьбу с кем-то невидимым". Потому что тот же Никулин, но четверть века спустя, засвидетельствует, что между собой палачи считали подлинным убийцей царя Медведева (Кудрина). Но официальным цареубийцей объявлен был и не тот, и не другой, а Петр Ермаков, которого, согласно Радзинскому, кликали "Товарищ маузер", в честь пистолета, который и он пожертвовал в Музей революции. Будто о пришествии на Русь Ермакова пророчествовал великий поэт Маяковский: Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер. Конечно, "официальный" Ермаков вызывает самые большие сомнения. Очень уж соответствовал он роли цареубийцы по анкетным данным: русский, рабочий, красногвардеец и примерный семьянин. В роль убийцы царя он вжился всерьез и навсегда. Известный писатель Фридрих Незнанский в своих "Записках следователя" вспомнил, как к ним, свердловским послевоенным пионерам, привели на октябрьский праздник 1945 года героя Октября товарища Ермакова, и тот рассказывал детям, потрясая своей грязной ладонью, что ею, именно ею, он прикончил семью Романовых: "Царица вышла вперед, — живописал "Маузер", — и кричит: "Сволочи, хоть детей в живых оставьте"... Естественно, что это и есть наиболее сомнительный кандидат в цареубийцы, но именно такого должен был выбрать на эту роль товарищ Ленин. Эти-то вещи он понимал. Например, инициировав террористическое истреблении православного духовенства (в 1922 году), Ильич примерно по той же логике порекомендовал товарищу Троцкому на эту тему помалкивать, а все речи перед народом об убийстве попов и монахинь (было убито примерно восемь тысяч человек) должен произносить товарищ Калинин, политбюровский Ермаков. Эту главу хочу закончить составлением условного списка команды палачей Ипатьевского дома. Как ни маловажен по существу вопрос о том, кто из них согласился нажимать на курки наганов и добивать недостреленных штыком ("Удивительно было, что пули наганов отскакивали от чего-то рикошетом. Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсаж". — Юровский), но в России к должности палача отношение особое. Солженицынский кооператор Власов, один из самых привлекательных образов в "Архипелаге ГУЛАГе", думал, что он скажет в лицо своему палачу перед расстрелом: "Ты один виноват в моей смерти, потому что не будь таких, как ты, — ни один судья неправедный ничего не мог бы сделать". Итак, бесспорными в списке будут Яков Юровский и Павел Медведев, которым выше посвящены глава и раздел. Меньше известно о Григории Никулине. Член партии с 1917 года, казначей Уральской ЧК, любитель массовых расстрелов, за что в компании получил ласковое прозвище: "Пулеметчик". О нём письменно, помните, засвидетельствовал гражданин начальник: Никулин выпустил обойму в цесаревича Алексея, потому что очень до этого разнервничался, достреливая сестер мальчика. Ещё известно, что в Перми он, угощая гостя чайком, прихвастнул: "Пьем чай из царских запасов". Четвертым из бесспорных палачей был вышеупомянутый Петр Ермаков, "организатор верх-исетской Красной гвардии". У Дитерихса описан так: "С застывшим лицом, висевшими прямыми длинными нитями волос... был, как говорили несчастные обитатели окрестных деревень и заимок, "сама смерть". Ещё одним оставшимся неопознанным следствием участником цареубийства был, видимо, чекист Медведев (Кудрин). Его имени у Соколова нет, он фигурирует "вторым особоуполномоченным" в документах следствия. Проскуряков его принял за Белобородова, судья Сергеев подозревал в нём Валентина Сахарова, зампредЧК. Впервые имя его я обнаружил в библиографии, приложенной к книге М.Касвинова, там значились неопубликованные мемуары этого человека. Согласно рассказу его сына-историка Эдварду Радзинскому, он лично и убил Николая. Произошло это случайно. Перед расстрелом палачи бросали жребий, кому кого убивать. (О жребии упомянуто и в деле: машинист Логинов передал рассказ о нём со слов подвыпившего комиссара, явно знавшего многие подтвердившиеся позже подробности убийства). Но когда палачи вошли в комнату, Медведев (Кудрин), который никогда раньше не видел царя (он, видимо, не состоял в команде "латышей", а заменял кого-то из отказавшихся "стрелять в девиц"), подошел к императору поближе, чтобы его рассмотреть, и по команде выстрелил... Это якобы подтвердил в 1964 году последний оставшийся в живых участник цареубийства Никулин. Но до тех пор, пока Эдварду Радзинскому не удалось выпросить пленку с рассказом Никулина из секретного архива, версия эта, конечно, под вопросом. (Примечание ко второму изданию. Вот отрывок из удивительного рассказа российского следователя В. Соловьева литератору Л. Аннинскому в 1999 году: "- Владимир Николаевич, что же это за человек в шляпе с браунигом в кармане? Тайный убийца, имени которого не установили? - Михаил Михайлович Медведев. По документальным материалам, нами внимательно проверенным, этот человек первым выстрелил в Николая Второго. - Разве не Юровский первым выстрелили в царя? - Нет, не Юровский. Причём по чисто техническим причинам. - Не успел? Руки были заняты бумагой с приговором? - Наверно. Успел – Медведев. - Что он за человек? - Очень интересный. В молодости работал в одной организации со Сталиным. В ту пору над Сталиным нависло подозрение, что он, возможно, агент охранки. В Баку состоялось "разбирательство". И, как Медведев впоследствии рассказал сыну, парторганизация сильно подозревала "Фикуса" - под этой кличкой работал Сталин. - Подозрения оправдались? - В Архиве Российской федерации есть большой материал, связанный с донесениями по "Фикусу". В конце концов было доказано, что Иосиф Джугашвили не был "Фикусом", а "Фикусом" был другой человек, который сознательно перекладывал на него свои провалы... Но тогда "левая" часть бакинской парторганизации поверила в виновность Сталина и решила его расстрелять. Поручили это сделать именно Медведеву. Для этой цели он и приобрел браунинг.. Самое любимое оружие террористов: достаточной мощности и маленький... Но накануне своей назначенной гибели Иосиф Виссарионович попадает в руки полиции. Через некоторое время арестовывают и Медведедва, отбирают браунинг и – метелят, что очень существенно... Избивают в тюрьме перед портретом государя-императора. - За что? - Не снял шляпу перед портретом. Дали срок, но, так как доказанная вина оказалась небольшой, то и срок – небольшим. И потом вернули браунинг. С которым он впоследствии не расставался. И вот Медведев подружился с Мясниковым. Мясников с гордостью рассказывал Медведеву: мы царёва брата сумели покарать, а вы с царем не можете разделаться. И когда Медведев узнал, что Уралсовет приговорил Николая к смерти, он пришёл его убивать. - Прямо так и пришёл? - Да лично напросился в расстрельную команду. Кадр был проверенный, отказа ему не было. - Так что перед нами палач-доброволец? - Да, по описаниям его сына, это был высокий белокурый человек с удивительно яркими голубыми глазами... Юровский ответил: "Ну, раз молодой человек так желает, почему бы ему не поучаствовать!" - Относительно его переживаний мы что-нибудь знаем достоверное или только предполагаем? - Мы знаем только то, что он рассказывал своему сыну... - Что же он рассказал? - Он входит в помещение в шляпе.... - Причём тут шляпа? - Да это та самая шляпа, в которой он был, когда его избили в тюрьме перед портретом государя... - И что за смысл? - Он ожидает следующее: Николай сделает ему замечание – "почему вы в шляпе при дамах", а он, Медведев, ответил: "Перед вашим портретом меня в этой шля избили, а сейчас я вас расстреляю". - Ну, и осуществился этот шекспировский диалог? - Нет. Государь и наследник сами были в фуражках, они люди военные. Это спутало ему ситуацию. А когда Юровский стал читать приговор, Николаю стало не до шляпы Медведева... - Так и не удалось разыграть шекспировский сюжет? - Не удалось. - И когда ону умер? - В 1964 году. Своей смертью. И, кроме сына, никому не рассказал о своей роли в расстреле царской семьи... Сын – историк. - Но почему, в отличие от Ермакова, например, помалкивал о своем участии? - А у него была сугубо личная причина "не высовываться". Боялся, что выяснится его настоящая фамилия. - Неужели Рабинович? – притворно ужасаюсь я. - Кудрин, - ответил Соловьев, не принимая моего юмора. – Под фамилией "Кудрин" его знал Сталин. Лично. - Так мог бы козырнуть... - Никогда. Ни разу не заикнулся, для чего когда-то купил браунинг. И вообще помалкивал о дореволюционной работе, о личном знакомстве со Сталиным. А если бы всплыло... - Шекспировский сюжет!") * * * Теперь — о "латышах". На их долю осталось восемь вакансий: из 13 палачей вычтем пятерых вышеперечисленных. (Число подходит ещё потому, что если латышей было 10, а двое отказались стрелять, остается восемь). Напомню, что, согласно показаниям Якимова, пятеро было русских, а пятеро нерусских, и среди русских он назвал, кроме Ермакова, ещё Партина и Костоусова. А вот какие фамилии называет Марк Касвинов, имевший допуск к закрытым документам: "Ермаков, Ваганов, Юровский, Авдеев и другие, а также молодые рядовые бойцы: Александр Костоусов, Василий Леватных, Николай Партин и Александр Кривцов". За исключением Авдеева, бывшего на подхвате, но непосредственно в расстреле, видимо, участия не принимавшего, все упоминаются в следственных актах дела. Костоусова и Партина не без умысла, конечно, назвал следователю Якимов, как не без умысла отговорился незнанием фамилии Леватных: "Пятому же я фамилию забыл и не могу назвать, был ли среди них человек по фамилии Леватных": Леватных находился не в расстрельной комнате, а где-то рядом (может быть, это он и стоял с винтовкой со штыком?) Кое что мы узнали из любопытного показания Прокопия Кухтенкова, завхоза Верх-Исетского партийного клуба. По его словам, спрятавшись за земляничной грядкой в саду (судья Сергеев произвел следственный эксперимент и установил, что действительно за этой грядкой можно спрятаться так, что со скамейки человека не видно, а ему разговоры с неё слышны), он слышал беседу "военного комиссара Петра Ермакова и видных членов партии Александра Егоровича Костоусова, Василия Ивановича Леватных, Николая Сергеевича Партина и Александра Ивановича Кривцова... Они сидели в нескольких саженях от меня, на скамейке. Прежде всего, я услышал следующую фразу, сказанную Александром Костоусовым: "Второй день приходится возиться. Вчера хоронили, а сегодня перехоранивали". При этом Костоусов заматюкался и утерся платком... Василий Леватных, между прочим, сказал: "Когда мы пришли, они ещё теплые были, я сам щупал царицу, она была теплая". Тот же Леватных, похваляясь, сказал: "Теперь и умереть не грешно, щупал у царицы пизду". Что вообще известно об этом "дублере", о Леватных? "Муж мой Василий, — показала его жена Матрена,19 лет, — был старшим мастером в мартеновском цеху... Венчались мы в церкви, но в единоверческой, а не в православной, не любил он православных священников-то... Ничего я не знаю про участие мужа и всех указанных людей в убийстве Царской семьи, но по совести могу сказать, что такой зверь, как мой муж, мог пойти на такое дело". Ещё одна вакансия оспаривается Степаном Вагановым и Александром Кривцовым. Ваганов гораздо более вероятный кандидат, его поминают в качестве участника команды все, а Кривцова только Касвинов и Кухтенков. Он служил комиссаром Верх-Исетского поселка (до Ермакова) и потом сменил его же на этом посту; при наступлении белых был захвачен повстанцами-рабочими и убит ими. "Ермакова я знал по Верх-Исетску, — показал извозчик Зудихин. — Он давно занимался грабежами на больших дорогах и нажил таким путем деньги. Был за что-то сослан в каторгу... Его помощником был матрос Степан Ваганов, хулиган и бродяга добрый". "Ермакова я немного знал... Когда Ермаков встретил тестя, он на него заругался и сказал: "Всем сказано, что тут ездить нельзя" (об этом эпизоде подробнее будет рассказано ниже — М.Х.). Тесть его напугался: одного его взгляда все боялись, поступал строго... Я вижу карточку Ваганова. Это он. Мы его убили. Про убийство Царя не спросили... Я вижу предъявленную карточку Александра Егорова Костоусова. Это он. Он был самый опасный из большевиков" (из показаний крестьянина села Полевка Николая Божкова). Оставшиеся четыре места приходятся, видимо, на иностранных подданных. А. Хойер называет такие, известные ему семь фамилий иностранцев-"латышей": Хорват, Фишер, Фекете, Надь, Вергази, Грюнфельд, Эдельштейн. Е. Алферьев называет только пять фамилий, но зато с добавлением личных имен: Лайош Хорват, Ансельм Фишер, Эмиль Фекете, Имре Надь, Андраш Вергази (Верхаш).   В деле упомянут только Андраш Верхаш (его роспись найдена возле одного из караульных постов), но нет подтверждения, что этот человек вошел в команду исполнителей, а не был среди невключенных в неё или отказавшихся. Гелий Рябов обратил внимание, что имя и фамилия одного из палачей "Имре Надь" совпадает с именем венгерского премьера, возглавившего народное сопротивление в 1956 году и через год казненного по приказу Хрущева и под наблюдением Андропова... Но он ли то был? Никаких сколько-нибудь точных данных и никаких на самом деле серьезных источников в распоряжении историков не имеется. В начале этой книги я обещал читателям, что глава об этническом составе Австро-венгерской империи не останется в нашем историческом сюжете без продолжения. Первая мировая война возникла как спонтанная реакция империалистов Европы на славянское возрождение на востоке. И поэтому ядро отрядов, стремившихся спасти заточенных Романовых, составили славяне - прежде всего, чехи. Зато венгры и австрийцы, которых удары Николая II низводили с положения господствующих народов великой Дунайской империи в граждан малых осколков-государств, наверно, представляли себе русского императора заклятым национальным врагом. (В бумагах покойного "Родионова"-Свикке после его смерти в Риге был найден "Список товарищей, работавших под моим руководством в Свердловске": 1. Цельмс Ян Мартынович – командир отряда внутренней охраны. 2. Каяко Янис – взводный. 3. Сникер Ян Мартынович. 4. Круминьш Николай Петрович. 5. Круминьш Карл Вертович. 6. Озрлиньш Эдуард – заместитель Цельмса. 7. Сирупо Эдуард Францевич. 8. Юровский Яков Михайлович - комендант 9. Никулин Григорий Петрович – его заместитель 10. Цинит Пётр Петрович – секретарь комиссара Свикке. 11. Пратниек Карл. 12. Ковано Михаил Михайлович – шифровальщик и казначей 13. Рубенис Эдвин Альфредович) Ещё деталь в сюжете, прежде чем мы оставим 24-метровый полуподвал на Вознесенском проспекте в Екатеринбурге. Речь пойдет о двух знаменитых надписях в этом помещении: двустишии Генриха Гейне из "Валтасара" и "каббалических знаках". Последние представляют собой четыре закорючки, нанесенные чернилами на стену возле подоконника, и несколько цифр недалеко от них. Профессор П. Пагануцци опубликовал все черточки и загогулины, как выясняется при сравнении с их оригиналом, вверх ногами и сопроводил сообщением, якобы в Британском музее хранится брошюра некоего Энеля "Жертва", "переведенная на русский язык Верным". В этой брошюре, дескать, четыре значка раскодированы и переданы по-русски 18 словами. Вот они: "Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы". Я не могу представить человека науки, каким, видимо, должен считаться носитель профессорского звания, всерьез ссылающегося на брошюру несомненного анонима, переведенную тоже анонимом. Он-то знает, что на Западе существует индустрия аналогичных фальшивок. Моё сомнение подтверждается тем, что Пагануцци не опубликовал ни слова, разъясняющего метод дешифровки "Энеля": не кроссворд ведь все-таки разгадывался, а предъявлялось обвинение в организации убийства. (Между прочим, когда Соколов нашёл дешифровщика, разгадавшего код екатеринбургских телеграмм, он совершенно справедливо напечатал все этапы на пути от цифрового кода к буквам, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правильности прочтения). Кстати, если Энель и Верный могли хотя бы предполагать, что цареубийство совершили анархисты-разрушители Государства, то уж профессор Пагануцци мог бы сообразить, что империя Ленина и Сталина никак не символизировала отсутствие государственности. Что уж говорить об извещении всех народов посредством четырех закорючек и палочек на стене... Тайну надписи вполне логично разгадал Николай Росс. Во-первых, её зарегистрировал только Соколов, а Сергеев и Намёткин её не видели. В промежутке между двумя осмотрами ДОН был занят офицерами штаба генерала Гайды. Вот кто-то из них, по-видимому, и делал денежные расчёты на стене пустой комнаты, ибо возле одной из цифр отчётливо читаются две буквы "ру", т.е. "рублей", а предварительно он попробовал, как пишет перо. Отсюда возникло несколько закорючек и палочек возле окна. Куда интереснее история с двустишием Гейне (напомню содержание в русском переводе: "В ту ночь Валтасар был убит рабами", или в стихотворном варианте:   В ту ночь, ещё не взошла заря, Рабы зарезали царя   Бруцкус ехидно комментировал: "Генерал Дитерихс пишет: эти стихи на еврейско-немецком жаргоне принадлежат еврею Гейне. Еврей Гейне, оказывается, тоже привлечен, так сказать, идейно, к убийству в Екатеринбурге, как все вообще евреи с самого Сима. Это не курьез, мало достойный внимания, это хоть и мелкое, но яркое выражение стратегии и тактики неудавшегося князя Пожарского: он берет свое добро повсюду, где может". Трудно, конечно, не воспринимать в качестве курьеза заявление выпускника Академии генштаба, будто Гейне написал "Валтасара" на идише. Но уже в наше время И. Шафаревич, человек бесспорно ученый и начитанный, подтвердил, мол, Валтасар ведь был убит за то, что оскорбил Иегову, и, следовательно, евреи не только организовали убийство нового Валтасара, Николая II, но даже расписались в конце, объясняя причину преступления, — оскорбил, мол, их Бога. В каком-то смысле советский математик стоит царского генерала. Во-первых, Валтасар, пивший на роковом пиру из храмовых сосудов, оскорбил не еврейского племенного божка, а того единственного Бога, в которого, по его словам, верит сам Шафаревич. Потому что имя "Иегова" есть тетраграмматон, "четверобуквие", аббревиатура слов на иврите "был, есть и будет", переводимая на русский язык в синодальном переводе как "Сущий". Во-вторых, если бы Шафаревич прочитал все стихотворение Гейне, он бы узнал, что стих исполнен сочувствия к великому и грозному царю, павшему жертвой Божественного гнева, и Вышнюю волю исполнили рабы, вассалы этого царя. Неужели большевики (и масоны) считали себя к лету 1918 года рабами и вассалами Николая II? ...Вспомните, что первые дни после убийства никому из посвященных в тайну не было известно, объявит Москва о смерти узников или предпочтет сделать из события тайну особой важности. (Она выбрала компромисс: объявила о расстреле царя и "эвакуации" семьи). Пятна крови замыли, могилу с трупами спрятали столь тщательно, что лишь через 60 лет её обнаружил поисковик, имевший к тому же план-схему в кармане. Распускались через агентуру слухи о спасении Романовых, настолько убедительно сочиненные, что ещё через полвека авторы "Досье на царя" Саммерс и Мэнгольд верили, будто Романовых расстреляли позднее, в Перми... Вот в обстановке великого секрета кто-то и пробрался в отмытую от следов расстрела комнату и написал на стене по-немецки двустишие, содержавшее кодированное для тех, кто будет искать монарха, послание: "Здесь был убит русский царь". Кто это был? Человек знал немецкий язык как родной и одновременно знал, что в доме не осталось его земляков и Юровского, способных прочитать и понять надпись-послание. Кто-то из "латышей"-австрийцев? Сомнительно, чтоб те назвали себя или своих товарищей "рабами" Николая. Но нашёлся в доме человек, знавший немецкий, не участвовавший в цареубийстве, остававшийся в нём после того, как дом покинули Юровский и "латыши". Это военнопленный, денщик Юровского, чистивший ему сапоги и готовивший самовар. Якимов назвал его Рудольфом, но в надписях на стенах есть "Адольф". Возможно, это был он? В заключение главы — отрывок из опубликованного в "Гранях" 70-х годов дневника советского туриста Шалома Йосмана: "Свердловск, 11 августа 1970 года. Утром, когда проснулся, Володи уже не было. Позавтракав, поехал в город искать один дом. Ещё из книг знал, что он находится неподалеку от церкви. Но у церкви, к которой приехал, этого дома не оказалось. — А в Екатеринбурге, сынок, ишо одна церква. Только ироды закрыли её для православных. Туда и езжай, там дом этот стоит, — объяснила мне старушка, собиравшая подаяние у церкви. ...Это здесь. В этом доме, окрашенном в нежно-желтый цвет, кончилась Российская империя. Здесь, 50 с лишним лет назад был убит русский царь Николай II. На крыше здания развевается красный флаг, вход охраняет милиционер, на двери табличка: "Архив Свердловского областного комитета КПСС". — Можно войти внутрь? — спросил я старшину с испитым и добродушным лицом. — А царевых привидений не боишься? — Не боюсь. — Тогда пошли, только недолго. А то они не любят, когда народ в дом ходит, — кивнул на табличку. ... Уютный коридор, у окна фикусы, между ними пожелтевший от времени бюст Ленина. В глубине лестница. — По ней их и вели, — тихо рассказывает старшина. — Николая, супругу его, детей и прислужниц. Внизу подвал, там они и сидели до того, как кончили их. И прислужниц заодно убрали. Говорят, захотели они умереть с царем. (В записке Юровского сказано — "остатки верной им до гроба челяди". — М.Х.). А я так думаю, комиссары свидетелей лишних не захотели. Кто его знает, как там на самом деле было. Слышал я, будто и не расстреляли их вовсе, а штыками закололи. Комиссары, что убийствовали, царевы драгоценности хапнули и заграницу смотались. Одного перед войной в Париже видели, фабрику, стервец, открыл. — А куда солдаты смотрели? — А не было никаких солдат. Только эти три комиссара и кончали Романово семейство. Народ заступиться за него решил. В церкви, что напротив, собрались мужики со всего Урала и митингуют".Выручим царя-батюшку!" — но разогнали их, а многих и постреляли как контрреволюционеров. Пойдем сейчас, а то обед начнется, увидят нас. Нехорошо получится — не велено мне людей пускать-то. — А что сейчас в подвале? — Партийные документы свалены. — И про убийство царя есть? — Может, и есть, только вряд ли. Какие в революции документы, штык и пуля, вот и весь Закон". Старшина ошибался: документы были. Их читал тогдашний первый секретарь свердловского обкома КПСС Борис Ельцин. Он рассказал об этом в мемуарной книге "Исповедь на заданную тему". И поделился партийным секретом: раздраженное постоянным паломничеством таких вот самодеятельных туристов к зданию свердловского партархива, Политбюро ЦК КПСС приняло постановление: взорвать Ипатьевский дом. Не слишком избалованные всемирно интересными достопримечательностями екатеринбуржцы-свердловчане возражали. И, по словам Ельцина, даже члены бюро обкома были недовольны. Но против Кремля — куда ж могли деться...   И когда принялись за дело, то старались в Свердловске с поразительным рвением: уничтожили не только сам "дом Ипатьева", но целый квартал окружавших старинных купеческих зданий, до самой реки Исети – чтоб место "Ипатьева" никак не выделялось! (хотя местные архитекторы протестовали против "искажения исторического облика Площади Народной Мести" – так, оказывается, когда-то называлась Комсомольская площадь. А как её нынче именуют?) А стенку, в которую впивались не попавшие в цель пули, если верить Гелию Рябову, они не уничтожили, но аккуратно сняли и продали в Великобританию, где живут Ганноверы, ближайшие сегодня родственики Романовых, лондонская королевская семья. Наш современник, литератор Л. Аннинский предлагает переименовать этот город в - Цареубийск. Содержание   www.pseudology.org