Виталий Иванович Чечило Солдаты последней империи гипертекстовая версия Пятый научно-исследовательский полигон   Назначение на Байконур я воспринял стоически. Во-первых, солдат службы не выбирает, а, во-вторых, могло быть и хуже, например в Аральск или Сары-Азек, Джезказганской области. Оставался ещё Дальний Восток, где год шёл за три, как на войне. Туда даже очередь стояла, служили одни блатные: делать нечего - ходи на охоту, бей медведей, лови красную рыбу, жди, пока боеголовка упадет. Конечно, в Плесецке климат куда лучше, чем в Казахстане: зима, лето, морошка...   Но на Байконуре, по-крайней мере, был построен современный город Ленинск, содержание которого обходилось к началу 80-х годов в миллиард рублей. В кои-то веки большевикам удалось построить что-то путное, да ещё в абсолютно враждебной человеку среде. Если воспринимать архитектуру, как овеществленное время, то в пустыне эта борьба человека со временем изначально обречена на провал. У казахов, вообще кочевников, отсутствует чувство времени в нашем понимании, согласно с иудо-эллинской культурной традицией. Они не создают материальных форм. Казахи брезгуют жить в каменных строениях. Из вечного они строят только мазары и мавзолеи. Сами казахи не тверды в вере, хотя обрезать их начали со времен Тамерлана. Из всех обычаев только хоронят согласно мусульманскому обряду. Святые места - пережиток язычества, представляли собой кучи камней.   Человек по роду своей деятельности - хронофаг. Когда он дерзнул построить из камня, то восстал против Бога. Один из примеров тщеты человеческих усилий - кирпич. Теоретически, обожженный кирпич в условиях пустыни вечен. Однако соль разъедает его полностью и удивительно быстро. Стены туалетов в солдатских казармах выпадают лет через пять.   Ленинск разделил судьбу всех бывших до него городов. Когда летишь на вертолете, внизу видны руины самых различных эпох. К ним органически присоединились и новейшие - брошенные старты. Например: 113-я, с которой запускали на Луну; 118-я - посадочная площадка '"Бурана"; 41-я, на которой погиб маршал Неделин... В "честь" маршала рядом разместили хоздвор с полудикими свиньями, а подземелья заполнили собаки коты и.. дезертиры. Впечатление мистическое. Едешь по пустыне, а вокруг - воронки, ежи, надолбы, выдолбы, долбоебы - все основные виды инженерных сооружений. Как будто находишься в блокадном Ленинграде или осматриваешь "зубы дракона" на Линии Зигфрида. Гектары бетонных столбов, о которые должна была разбиться упавшая после неудачного пуска ракета.   Строительство 50-х годов уже странно для современных ракетчиков. Археологи будущего не поймут смысла этой цивилизации, и потомки вряд ли поведают им об этом что-то осмысленное. Где-нибудь на 80-й площадке ощущаешь себя инопланетянином: проржавевшая ж/д ветка со сгнившими шпалами, железобетонные бункеры, сферические танки для кислорода, ветер свистит в параболических антеннах... Каково казаху пасти там овец? Что он сможет рассказать об этой цивилизации потомкам, когда ни дед, ни отец, на глазах которых все это строительство происходило, не смогли поведать ему о предназначении этих руин?   Надо сказать, что кроме времени, кочевники не воспринимают и иных абстрактных величин, например, мер длины. "Два метра" для них ничего не значит. Казах все меряет по окружающим предметам : "большой, как верблюд" - это как дом или тепловоз. В категорию "маленький, как мышь" вписываются все предметы, которые меньше ишака - например, кот или петух. Основных мерила три: овца, конь или верблюд. "Пять верблюдов" - это вообще много; но масштаб руин несоизмерим даже с такой величиной. Поставь верблюда на фоне такой мачты - его и не увидишь, в то время как верблюд и пирамиды вполне соизмеримы. Можно сфотографировать одного на фоне другого.   Разрушения особенно усилились после высыхания Аральского моря и превращения его в систему гнилых соляных болот. Процесс этот геологический. Фактор человеческой деятельности был сильно преувеличен желавшими погреть руки на повороте северных рек. Слишком ничтожен человек по сравнению с великолепием природы. Знакомые космонавты как-то признались мне, что следы цивилизации на Земле из космоса не различимы. Экология - не более, чем бизнес "зеленых". Один вулкан извергает из ада больше окиси углерода и серы со стронцием и полонием, чем все автомобили и паровозы за столетие. Уместно вспомнить, что в викторианской Англии проблему промышленных отходов создавал конский навоз. В Лондоне даже процветали целые акционерные общества, занятые его захоронением, пока в Первую Мировую лошадей не съели автомобили.   Собственно, сам Байконур стоит на дне древнего Аральского моря. На отдельных местах оголившегося некогда морского дна, среди гальки попадались даже драгоценные камни. "Грязные" рубины - мутно-красные, в отличие от индийских, кашмирских, цейлонских, прозрачных на 90%. Собирать их можно было горстями. Капитан Авдеев, командир роты, по своему пристрастию к поделкам, вроде самолетиков в бутылках, сделал жене ожерелье. Камни обрабатывали напильником, затем солдаты шлифовали их на кожаных ремнях где-нибудь в карауле. Дошло до политотдела, разгорелся страшный скандал:   - Чем у вас на боевом дежурстве занимаются? Вы бы ещё коронки ставили!   Среди солдат и правда был умелец, пользовавший сослуживцев. С помощью телефонного аппарата ТА-57 убивал нерв, затем электродрелью высверливал пульпу, ставил пломбу из цемента и коронку из рандоли. Во время операции пациента привязывали к кровати. Одному караульному солдату этот дантист из народа умудрился поставить два зуба. Тот три недели плевался зеленой слюной, затем почернели и все остальные зубы.   Другой целитель, вотяк, родом откуда-то из Удмуртии, подвизался на поприще мануальной терапии. Солдат белил в каптерке потолок, лестница упала, случилась контузия. "Целитель" положил дверь на спину несчастного и стал на ней прыгать. Страдальца с дичайшими воплями уволокли в санчасть.Эскулапы едва отходили.   Циклопические сооружения хрущевской эпохи поражают воображение. Байконур строили рабы - солдаты-строители. В США не было стройбатов, поэтому там до такой гигантоматии не дошли. Технологические катастрофы не уступали по мощности Хиросиме, разве что, вместо радиационного, происходило химическое заражение. Ракета Н-1, для полета на Луну, взорвалась на высоте 13 км. Королев избрал для этой конструкции пакетное расположение двигателей. Я видел их обломки, размером с двухэтажный дом, валявшиеся в 20 км от старта. На самом старте две мачты такой высоты, что верхушки теряются в облаках. Это вам не останкинская телевышка. Раскачка - амплитуда колебаний - 40м. Когда подходишь, слышен скрежет зубовный стали, бетон основания колеблется под ногами.   Впечатление такое, что мачта падает тебе на голову; одно желание - убраться поскорее. После неё я понял, что испытывали древнеегипетские верующие, когда их сгоняли куда-нибудь в Абу Симбел. Балки ржавеют, осыпаются; а поскольку нет специалистов, чтобы демонтировать их, ждут, когда те сами (лет через тридцать) упадут. Потом их лет за 200-300 засыплет песком, и предприимчивые грабители могил унесут кабели из цветного металла и крышки люков для сдачи в какой-нибудь "вторчермет" будущего, как некогда сдавали финикийцам технологическую начинку пирамид.   Наконец, захоронение нашей мечты разроет какой-нибудь армянин (этот народ вечен) и, как Коллоса Родосского, продаст туркам на чеканку монет. Второй примечательный памятник - на 45-й площадке - МИК ( монтажно-испытательный корпус), в котором собирали "Энергию". Крытый город, куда там Кельнскому Собору. Поставь на него МИК - Собор внутри не сразу найдешь, да и росписи покруче. Панно с изображением Ленина - высокохудожественную мозаику из метровых плит, площадью полтора гектара - на стене МИКа видно с высоты 10 км.   Как и Баальбек, и пирамиды, Байконур неуничтожим - нечем вывести. Его строили 15 лет, вложили огромное количество денег. В пустыне даже песок - дефицит. Местный, соленый, использовать невозможно. Щебень и песок завозили поездами, песчаные бурты вырастали до горизонта, дожди их постепенно размывали, поэтому везли ещё. Монументальные памятники сохранились только потому, что экономически было невыгодно их разбирать.   Каждая последующая эпоха экономнее предыдущей. Период полного распада рельса в пустыне - 10 000 лет; потомки ещё успеют налюбоваться делом наших рук. Байконур должен стать центром туризма, несмотря на объективные трудности. Полигон имеет форму неправильного четырехугольника. Его южная граница опирается на реку Сыр-Дарья и станцию Тюратам. Наибольшая протяженность с севера на юг - 70 км и с запада на восток - 70 км. Внутри - три основные ветки железной дороги и разбросанные по пустыне "площадки". Между площадками кочевали казахи и сайгаки. У тех и других там проходили вековые тропы. В то время, как сайгаки служили в пищу, казахи в эпоху шпиономании создавали огромную проблему.   Колонизация   То, что город вместе с тем может быть и ордой, меня, поначалу, немало удивляло. Кзыл-Орда прежде именовалась Форт Перовск. Со времен покорения Туркестана сохранилась и система местных фортификаций. Части САВО, за исключением ракетных, размещались преимущественно в бывших царских казармах. В меру продвижения России на юго-запад, на смену кокандским крепостям Куртка, Пишпек, Токман, Туркистан, Аулие-Ата, Чимкент, пришли Российские укрепления - линия фортов от Перовского до Верного.   Их строители не утруждали себя европейской фортификацией. Основное предназначение тамошних крепостей, - чтобы личный состав не мог вступить в сговор с местными и продать им оружие. Такие же укрепления, например в Кашгаре, строили и китайцы. Внешний периметр составляли глинобитные стены с полукруглыми башенками по углам, позволявшими вести кой-какой фланкирующий огонь.   Посреди одной из стен - ворота, ведущие в первый двор. Хозяйственные постройки скрыты в толще наружных стен, покрытых дерном. По ним некогда ходил часовой и паслись козы. Внутренний периметр образуют собственно казармы и штабные помещения. Комнаты без окон, даже во внутренний двор. Это позволяло круглый год поддерживать в них постоянную температуру +18 градусов и низкую влажность воздуха без отопления. Во дворе колодец, обеспечивающий автономность укрепления. Под стенами внутреннего двора - подвалы.   В них, как, например, в Алма-Ате, размещались гауптвахта, а в противоположном углу - банк. С момента основания укрепления "Верное", гарнизонная гауптвахта в Алма-Ате так и не поменяла прописки. Спускаешься по винтовой лестнице из помещения штаба, минуешь клепаные железные двери толщиной в ладонь. На стене одной из камер я обнаружил высеченную надпись: "Мучаюсь за идею. Поручик Кутепов 1914г." Дата меня насторожила: наверное, на фронт не хотел идти. Под ней ещё одна, не менее примечательная: "1958г. ст. л-т Иванов. За какой хуй тут мучаюсь я?"... Наверное, за пьянку.   К сожалению, наземные строения крепости в Алма-Ате снесены. Крепость в Ташкенте была разрушена землетрясением. Частично сохранилось укрепление Пишпека (Фрунзе, Бишкек). Не доезжая Казалинска, стоит заброшенный форт, возведенный из глины с камышом. Каждое такое укрепление могло вместить до батальона пехоты. Именно в туркестанских батальонах была впервые введена гимнастерка - белая бязевая рубаха навыпуск. К ней полагались штаны из овечьей кожи, - единственный способ спастись от колючек на тактических занятиях. Белье под такими штанами рвалось моментально. Самые ушлые для удобства пришивали подштанники, как подкладку. И спать было не жарко, а по нужде рассекали по казарме в одних нательных рубахах.   Любопытно, что в Туркестане оружие в пирамидах начали запирать намного раньше, чем где-либо в российской армии, задолго до революции 1904-05гг. Запирали цепью сквозь спусковые скобы. Прежде под замком хранились патроны, но не винтовки. За периметром крепости находилась слобода, в которой проживали офицеры и сверхсрочники. Со временем, крепость до безобразия обрастала слободами, так что не представлялось возможным вести огонь, буде налетят хивинцы или кокандцы. Пока казаки по приказу ташкентского генерал-губернатора "Ярым-подшо" (полуцаря) не разоряли самовольное строение.   Ташкент был несомненно не только "хлебным", но и русским городом. Лекари делали невиданные операции, например, ушивали грыжи. В пролетках выезжали белые женщины под зонтиками от солнца, тут же шли толпы дервишей. Когда сталкиваются две цивилизации, народ, несомненно, в выиграше. Человек на Востоке сведен к муравью, он может функционировать только в системе, и вне её - равен нулю. Поэтому каждый стремится нарожать побольше детей, чтобы быть байком хотя бы дома. Дети ему служат; угроза "прокляну" страшит до сих пор. Поход сына на отца за любое наследство невозможен. Бай с камчой - как собака. Подойти к нему в полупоклоне могли только те, кто рангом пониже, но никак не простонародье.   Русские впервые начали обращаться с туземцами, как с людьми. Хотя всех водоносов и дровосеков, без разбора, именовали Махмутками, но платили и могли покалякать с ними о жизни. Поэтому народ льнул к колониальной администрации, он всегда что-нибудь с неё имел. Сдох бы с голоду, если бы не был дворником в Ленинске. А так мог и верблюда содержать в условиях города - кормил арбузными корками. Сколько сапог нужно - родственников обуть, или шинелей - им же. Если казашка работала в овощном магазине уборщицей, то, при наших продуктах, 80 % от привезенных тут же списывали, и она день и ночь носила их домой. У баранов и верблюда желудки были, конечно, луженые.   Почему русских поперли из Афганистана? Не за мифические "зверства". Просто они, подобно шаху в Иране, осмелились просвещать людей. Ну наденут на них тюрбаны опять лет на десять. А дальше? С падением исламского режима, первое, что начинают делать, это раздеваться. Если женщина увидела шахиню полуголой на пляже, пусть только в журнале или по телевизору, её уже не увидишь под паранджой. Молодые казашки "намазываются" (красятся) вульгарно, буквально по-черному, потому что не умываются. Для них белая женщина - идеал для подражания: детей не рожает, курит, может мужу изменять. Широчайшее поле для проповедников - на Востоке грядет сексуальная революция.   Турчанки, судя по тому, как одевается госпожа Тансу Чиллер, уже восприняли её идеалы. Им бы внести в мораль, подобно японцам или китайцам, что проституция, как и служба в армии, отнюдь не является пороком. Недаром в прежней Монголии, в условиях кочевого быта, публичные женщины селились при монастырях. Предлагаемое монахами убежище было выгодно путнику, потому что "за гостеприимство" не обирали. Заставят всю ночь молитвенный барабан крутить или бить поленом в колокол - ну и хер с ним. Зато накормят.   Социализм не многое убавил в традиционном восточном гостеприимстве. Селят в гостиницу в байском селении, и если ты уважаемый человек, часов в 11 вечера пришлют женщину, "чтобы убрала". Баба в штанах, летом, нарумяненная... При колхозах держат специальных женщин, камнями не побивают. "Не стройте больше крепостей - стройте железные дороги"- учил Мольтке. Строительство Среднеазиатской железной дороги произвело неизгладимое впечатление на кочевников. Паровоз действительно долгое время именовали "шайтан-арбой".   И по сей день профессия железнодорожника, будь это даже простой путейский рабочий, считается у казахов самой престижной. Летом уехать из Тюратама куда-либо, например в отпуск, невозможно. В кассе невозмутимо восседает казашка с бурятским лицом и за великую мзду продает билеты. Как-то мне срочно понадобилось в Москву, билет тогда стоил 13 рублей, кассирша потребовала 30. Я обратился к знакомому казаху - железнодорожнику дяде Саше. Его жена - "апа тетя Катя" - торговала водкой и держала в руках весь аул, так как была беспощадной ростовщицей. По причине беспробудного пьянства мужа, ей одной доводилось тянуть на себе хозяйство, копить приданное для двенадцати дочерей и калым для единственного сына. Дядю Сашу не надо было просить дважды. - Купи для меня у тети Кати бутылку водки. Встречаемся на улице. С бесстрастным выражением лица прошествовал в кассу и тут же вернулся с билетом, приобретенным за номинальную стоимость.   В царское время в Туркестане, уже при наличии железной дороги, прогонные и суточные все ещё выдавали офицерам на лошадей, что несомненно было выгодно путешествующим. В Петербурге, очевидно, не подозревали о существовании там "чугунки". Железнодорожная линия по ровной, как стол, пустыне была проложена серпантином: в 1905 году её строили англичане и получали за каждую версту. На крупных станциях Казалинск, Джусалы, Кзыл-Орда, стояли казачьи разъезды, оставившие после себя потомство "казахов Урала" - белобрысых, узкоглазых блондинов. Особенно это поражает в женской внешности.   Станции были сложены из камня и имели стены по два метра толщиной с бойницами для стрельбы из винтовок. Сохранились даже клепаные водопроводные башни. Большинство разъездов ныне переведены на автоматику и брошены людьми. Как-то в ноябре меня высадили на разъезде Дермень-Тюбе, ловить дезертиров. На разъезде наставили товарников. Поди найди его там! У меня и в мыслях не было. Станционное здание казахи использовали как кошару для овец, пол по колено был усыпан кизяками. Я жил там сутки, спал на блохастой кошме, смердящей, как дохлый вокзальный бомж.   Наконец, решился разжечь печь - большую, с чугунной дверцей и царскими орлами на ней. Перед этим я, скуки ради, хотел выломать дверцу себе на память. Её не топили года с 1917. Сжег бумагу, кизяк, наломал веток карагача. В трубе загудело, собрался народ - подумали, что пожар. Аксакалы изумленно цокали языками и шумно втягивали воздух носом. Им было удивительно, зачем выпускать тепло в железную бочку. Наконец один, с медалью за город Будапешт на чапане, произнес: "Я такое в войну видел".   Казаков в нас удивляло многое: что спим на простынях, отгоняем мух ото рта рукой. Казаки, например, мух с пиалы сдувают губами. Есть даже пословица: "Дурной, как русский, он мух руками отгоняет". Действительно, когда входишь в юрту, можно прослыть за сумасшедшего, если начинаешь отмахиваться от мух руками. Трудно сохранять спокойствие и сдувать мух с носа и рта.   К утру мне окончательно надоело ловить дезертира; я хорошо знал российскую военную историю и сюжет картины Верещагина "Забытый". Сел в товарный поезд и вернулся на станцию. Пришёл в часть, а там спрашивают:   - Ты почему на службу не являешься? Тебя уже ищут. Единственным позитивным результатом экспедиции было то, что на разъезде я познакомился с Аминой, казашкой, и Бертой, оказашенной немкой. Работали они в разъездном магазине. Задача была одна - скупить в проезжающих поездах продукты питания (тогда в поездах толком не кормили). Узбеки затаривались в Москве и продавали втридорога. Продавщицы обирали уже соотечественников. В пустыне шкала ценностей диктуется потребностью: в запас не возьмешь ничего, кроме риса, муки и сахара. На Востоке бытует пословица: "Одного и того же верблюда можно купить и за одну монету, и за сто". У речки, где есть дороги, верблюда можно было обменять на "Запорожец" - эта машина с воздушным охлаждением очень хорошо показала себя в условиях пустыни.   Казахи были абсолютно безразличны к достижениям нашей цивилизации, кроме, разве что, мотоциклов и телевизоров. Машины (кроме "Запорожца") или холодильники предмета вожделения не составляли, а дача у казаха всегда с собой. В пустыне такого же верблюда можно было выменять на мясо рублей за триста. Особенность казахских кочевий - малое количество тягла, несколько вьючных верблюдов и несколько верховых коней. Остальные оставались полудикими и шли на мясо.   Артезианская скважина на разъезде притягивала кочевников, поскольку была единственным источником питьевой воды. Сами казахи могут обходиться без воды - молочными продуктами, но нужно поить баранов. Начальник пожарной команды полка как-то повез в пустыню воду, чтобы поменять у казахов на водку. Разбил машину о единственный столб.   Меновая торговля велась бойко. Казахов в магазине удивляли белые халаты продавщиц - они думали, что это больница, куда попадали только редкие казахи. Что особенно нравилось продавщицам, так это то, что казахи с любой купюры не требовали сдачи. Деньги не имели для них номинальной стоимости. Господа офицеры покупали в магазине исключительно водку и вино, в основном узбекские портвейны "Агдам", "Талас" и "Арак". Офицерских жён поражало в магазине обилие дефицитных промтоваров китайского и индийского производства, вроде вельвета в мелкий рубчик.   К чему он казахам? На всех крупных разъездах существовали "толчки" - вещевые рынки, на которых жёны офицеров продавали обмундирование и разные недоношенные вещи, которые скупали казахи. Особенно ценились ими офицерские сапоги и ватные брюки. Казахи, за непотребностью, вывозили на "толчки" массу дефицитных книг на русском языке, например, классиков выпуска тридцатых-сороковых годов, а также засиженный мухами хрусталь и ковры. Торговля осуществлялась без денег, путем обмена. Например, шесть пар офицерского белья приравнивалось к собранию сочинений Пушкина, а за офицерские сапоги можно было выменять колесо к мотоциклу "Урал" (самый популярный транспорт среди прапорщиков).   Там же, в мазанке с подпертыми стенами и потолком, находилась импровизованная чайхана, в которой подавали любые спиртные напитки, кроме чая. Когда прапорщик Коля "Борман", живым весом килограммов сто тридцать, плясал вприсядку, пол и потолок грозили провалиться.   - Амина, блядь, где ты?   Сама Амина тоже была нехудая и в свободное время сожительствовала с рыжей Бертой. Подобные сексуальные вольности были привнесены в степь ветрами новейшей истории. Уже упоминавшийся АЛЖИР - Акмолинский Лагерь жён Изменников Родины - раскинул свои щупальца повсюду. Если говорить о какой-то сексуальной традиции времен социализма, то она носила явно выраженный садо-мазохистский характер. Даже лесбийская любовь была пронизана фаллическим культом. Жанр повествования не позволяет мне подробно распространяться о приобретенных в данной области познаниях. Само перечисление подручных средств могло бы вызвать сладострастную дрожь в душах адепток: сложенные вдвое резиновые шланги, вареные яйца, дрессированные коты...   Не хватало разве что древнеримских ручных змей и ослов   К слову, Апулей не упоминает о небольшой хитрости, позволявшей производить подобные эксперименты без риска для жизни и здоровья. Причинное место осла протаскивали сначала сквозь дыню подходящих размеров. Ойротские предания, в отличие от античной литературы, сохранили эту немаловажную подробность. По роду своих занятий мне приходилось сталкиваться и с асоциальным современным элементом. Единственной формой присутствия советской власти в округе были колхозные молочные фермы. Из Москвы, перед Олимпиадой 1980г. и фестивалем молодежи, туда свезли массу тунеядок. Они и "опущенные" немки должны были доить коров.   Некоторые ссыльные немцы - протестанты, а значит, в душе безбожники, приняли мусульманские обычаи. В силу каких-то причин они отбились от немецкой общины, опустились, стали носить казахскую одежду. Жили вместе с тунеядками в юртах и вагончиках. На некоторых вагончиках было написано: "Награжу триппером. Бесплатно". Температура внутри достигала 60 градусов, простыни были цвета такыра. Так что не удивительно, что в сорокаградусную жару "доярки" купались в чанах, где поили коров. Бабы сидят по глаза в мутной воде, коровы ревут, казахи поражаются.   Ввиду отсутствия косметики и беспробудного пьянства, бабы опускались моментально. Пили все подряд, но в основном курили анашу. Именно там я заглянул в бездну человеческого падения. Поскольку всех казахов в округе "доярки" уже затрахали и наградили триппером, я поставлял им солдат для случки. Набивал грузовик самыми отчаянными, рисковавшими подцепить на "конец" ради минутного развлечения. За это они приносили мне ясак водкой, так как пить надоенное ими молоко брезговали все. Я даже толком не знаю, куда его девали. И дело не в гигиене. Для казахских коров после полыни и бумага была деликатесом. Молоко на заводах превращали в порошок, смешивали с привозным и так продавали. Иначе пить его было невозможно.   Женщины Средней Азии в массе своей целомудренны и покорны. Казашку, зацепившую в юрте подолом котел, запросто могли и прибить. Как-то, пребывая в командировке в Туркмении, я, скуки ради, наловил скорпионов в трехлитровую банку и оставил их в гостиничном номере. Вернувшись, я обнаружил банку чистой - уборщица была туркменкой. На Памире местные женщины имели привычку после соития обмываться в речке, протекавшей через кишлак. Если женщина делала это, по мнению соседей, слишком часто, молва осуждала её за сластолюбие.   В смысле взаимности супруги не церемонились со своими половинами, устанавливая их в том положении, в каком почитали за нужное. Казашки, хоть номинально и мусульманки, но волос на лобке не бреют. Узбечки - те бреются через день, как мужики, не дай Бог супругу будет колоться. Как-то познакомился я с одной татаркой: прекрасные густые волосы, буквально до колен.   - Как ты можешь? Ты же татарка   Оказалось, виной всему муж - русский, отучивший свою жену от мусульманских обычаев. В кумган для интимных омовений он подсыпал ей перец.   По поводу воспетых ещё Пушкиным шальвар. Обычно их носят вместо трусов. Кочевая казашка совершенно свободно могла спросить у своей городской сверстницы:   - Вай, сестричка, а почему такие коротенькие?   Инородцы   Общение с казахами было весьма поучительным. По роду своих занятий - коменданта гарнизона и участкового уполномоченного местной милиции, в которой я имел чин капитана и соответствующую форму - я был "жолдаз бастык" (товарищ начальник). Под моим контролем находилась территория, равная половине Черниговской области. В таких условиях вопрос мобильности приобретал жизненную важность. В моем распоряжении имелась машина ГАЗ-66. Ах, какая машина была! Солдаты навешали на борта катафотов, раскрасили "зеброй", навели колеса, короче, разукрасили ГАЗ-66, как попугая. Солдат - водитель, Толик Рахимов, узбек из Навои, ни слова не знал по-узбекски. Бывало, идет в столовую в офицерской рубашке с короткими рукавами, так офицеры отворачиваются, чтобы замечаний не делать. Ел он за поварским столом. Раз начальник управления возле штаба поставил мне задачу:   - Срочно! Бегом! Выехать для сопровождения грузов.   Как всегда, приказание перемешивалось с истеричными криками:   - Я Вам ещё с утра сказал!..   И, как всегда, до меня не довели. Полковник Семенов вообще был козел. Однажды прицепился ко мне:   - Почему на дороге лежит помятое ведро? (А я, как комендант, отвечал и за дороги). - Не знаю, товарищ полковник, почему оно там лежит.   Это не помешало ему меня отодрать:   - Ещё раз увижу ведро на дороге - я Вас накажу.   Больше всего Семенов любил читать инструкцию по пользованию утюгом в бытовке - находил в ней массу ошибок. У меня было такое впечатление, что он даже носки гладит. Я в свою очередь, наливаясь злобой, кинулся к дежурному по части, схватил телефон и позвонил в комендатуру:   - Водителя с машиной срочно к штабу!   Дежурный по комендатуре ответил, что солдат моет машину.   - Бегом!   Уже собралась толпа зевак, меня дерут - интересно. Уёбки: туда пройдет, назад, честь отдает начальнику и в это же время прислушивается. Едва отошёл от штаба, мчится моя машина, останавливается; из кабины вываливается солдат в трусах и сапогах. Начальник управления от такой исполнительности потерял дар речи и объявил водителю отпуск. А так как тому предстояло через три месяца увольняться, отпуск похерили. Ещё меня уважали за свиту: я имел толмача-узбека, водителя и двух охранников с пулеметом РПК. Казахов поражали сигнальные огни и барабанный магазин пулемета. Аксакалы восхищенно цокали языком, особенно, когда я давал указание казашке напоить узников. Под тентом в кузове имелась клетка. Во время движения, задержанному приходилось стоять, держась руками за прутья. Только по великой милости могли кинуть фуфайку - подстелить на железный пол.   Это была жизнь! Я, бывало, расхаживал по гарнизону в милицейской форме, чем приводил в изумление сослуживцев, а иногда выходил в штатском, для разнообразия. Утром придешь в комендатуру - на лохматом коне скачет казашенок, везет ясак - трехлитровую банку кумыса. Я брезговал пить из бурдюка; прежде чем везти, кумыс процеживали через марлю, чтобы не попадали волосы и мухи. Это была дневная норма, когда заканчивался сезон кумыса (кобылы доятся всего месяц - в апреле-мае), начинался сезон айрана. На праздники обязательные подношения в виде свежеосвежеванного барана. По пятницам - винная порция: по две бутылки водки с юрты. Лежишь в белой "байской" юрте на кошме, когда тюльпаны цветут. Цветной телевизор, движок работает, одеяла толстые верблюжьи...   "Апа" в пиалу чай подливает, мух нет... Спросите, откуда в совхозе бай? Кочевой совхоз - девять юрт. Директор совхоза ездит на УАЗике, овец пасти брезгует. Его младший брат - бай - контролирует весь технологический процесс. Когда овцы мрут, например, от бескормицы, то только совхозные, а не их личное поголовье. Пасут те, кто в серых юртах. А поскольку единоплеменникам даже в пустыне доверять нельзя, бай и сидит в кочевье. Человека видно сразу: чапан красивый, на корсачьем меху, не в фуфайке. Возле него водовозка. Не понравишься - может и воды не дать, хоть подыхай... На юрте красный флаг, внутри телефон (без проводов). Ему же свозят и каракулевые шкурки. Те хранятся в КУНГах, вокруг целый городок. Детишки возятся, младшие доят козу и тут же пьют молоко. Старшие дерут ту же козу за юртой. Хлопцы лет двенадцати уже забавляются с ослицей.   Кочевой быт скромен; от прошлого наследия вековой культуры сохранились кое-где медные чайники или луженые котлы и самовары - все тульского производства. Казаху нужен нож, чтобы барана зарезать. Топор уже ни к чему: в пустыне, если что и растет - не порубишь. Кроме кизяка, разбирают на топливо технологические трущобы, могут украсть шпалы. Когда в 1972г. из пустыни начали выселяться ссыльные немцы, после них остались обработанные поля, сады, виноградники и шикарные дома под черепичной крышей. Продать их не представлялось никакой возможности.   Немцы действительно содержали подпольные силы самообороны и свирепых овчарок. Чрезмерно приблизившегося к их поселению казаха могли и убить. Казахи смертельно боялись немцев и именовали их "фасист". Такой же страх испытывали они и перед дунганами или корейцами. Они так же могли запросто убить казаха. Изумлял казахов и факт поедания собак корейцами. Когда казахи, наконец, заняли немецкие поселения, они вытравили овцами поля и бахчи, вырубили деревья, запустили овец в дома, превратив их в окотные кошары и гордо поставили во дворах юрты. Через год, за ненадобностью, поскольку дождей там мало, разобрали крыши и все деревянные части на топливо. Учитывая их привычку, открыто отправлять естественные надобности, все вокруг было загажено, как во времена Чингиз-Хана. Вошли в быт и ванны (солдаты привезли, не выбрасывать же), только не для мытья - слив забивали колом, - а чтобы туши разделывать или муку хранить...   Возле юрт стояли КУНГи от машин. Их использовали как кладовки. Хранили комбикорм, чтобы животные мешки не раздирали. Я был воплощением колониальной администрации в самой уродливой форме. Прежде всего, в отличие от всех прочих, я не боялся казахов. Мог в четыре утра провести "шмон" по юртам, наловить безпаспортных родственников. Мы действовали по методу царских исправников: зацепляли юрту тросом и сдергивали машиной. Кроме того, я занимался и просвещением, исполняя нелегкое бремя "белого человека" по Киплингу.   Я научил некоторых гнать самогон, что повлекло за собой изменение социальной структуры общества. Пока казашата носили кизяки для топки, "ата" пил горячий самогон ложкой из-под змеевика. А "апа" в это время была вынуждена пасти овец, что прежде считалось неслыханным. Процесс самогоноварения в степи определяется издали. Поскольку казашки не ездят верхом на лошадях, (только незамужние ещё рискуют скакать), они удовлетворяются верблюдами, притом одногорбыми. Эту "коломенскую версту" видно издали, да ещё из юрты, вместо мяса, несет дрожжами. Казахи прежде пекли пресный хлеб, но благодаря мне выторг на дрожжях и сахаре в "военторгах" резко пошёл вверх.   Продавщицы меня обожествляли. Район назывался Кармакчинский, но поселка с таким названием в природе не существовало. Данный факт вызывал удивление у казахов, формально там прописанных. Я думаю, печать с соответствующей надписью тоже у кого-то хранилась. Это было сделано с целью сохранения военной тайны и затрудняло привязку полигона к местности. Противник, а вместе с ним и финансовые органы, вводились в заблуждение. Станция Тюратам не входила ни в какой административный район, а центром нашего, Кармакчинского, был город союзного подчинения Ленинск.   Кармакчинский район официально не относился к местам с тяжелыми климатическими условиями. Доходило до маразма: две площадки, находившиеся на расстоянии трех километров, имели разные льготы. На одной из них год шёл за полтора, и это порождало лицемерие и двуличие. Все, как коммунисты, "не могли быть в стороне" и просили их туда перевести. В конце концов, власть сдалась и объявила район зоной стихийного бедствия. Все вопросы решали из Москвы люди, никогда там не бывавшие.   Я быстро смекнул, что казахи, как и прочие граждане СССР, никаких прав не имеют и ограничены в передвижениях. Я мог позволить отдельным избранным семьям кочевать вокруг воинских частей, что давало им неоспоримые преимущества. С воинскими частями велся интенсивный обмен. Прапорщики носились по пустыне на машинах, как сейчас продавцы по электричкам. Ценился брезент. Как-то с заправщика - цистерны с жидким кислородом - украли прорезиненный тент. Нашли на юрте... Колеса для "ЗИЛов" и масло шли на машины совхозных бастыков. Солдаты тащили всевозможные предметы вещевого довольствия. Можно было увидеть казашку, одетую в телогрейку с протравленной известкой надписью на спине "Шестая рота".   Советская оккупация коренным образом изменила быт кочевников. Перейти назад от солдатского бушлата к чапану и бешмету им будет непросто. Я так и не видел "апу" в халате. Даже на Украине не смогли сразу вернуться к вышиванкам. На почве обмена доходило и до злоупотреблений. Вместо говяжьей тушенки неискушенным кочевникам подсовывали аналогичные по весу и внешнему виду консервы "Щи-Борщи". Казахи оберегали незаконно добытое имущество от моих набегов, зарывая его, (и даже ружья), в песок, подальше от юрты. Основным платежным средством у казахов была водка. Ценность последней особенно возросла в период антиалкогольной кампании, когда стали проводиться специальные рейды.   Обычно водка хранилась в какой-нибудь мазанке на отшибе. Ящики прикрывала кошма, на которой возлежала какая-нибудь ветхая "апа"; никаких иных функций по хозяйству она уже выполнять не могла, ей не доверяли даже внуков нянчить. Процесс обмена протекал примерно следующим образом: "апа" лежит на спине, со сложенными на груди руками, почти холодная. - Апа, арак бар? - Десять рублей, тебе много? "Апа" из-под себя достает бутылку и лежит дальше. Когда вместо денег стали всучивать облигации, деньги брал сопровождающий. Советские органы на местах выполняли функцию колониальной администрации. Одни требовали справки, другие их выдавали. Все кочевники были прописаны в поселке Кармакчи, по улицам Абая Кунанбаева, Момыш-Улы и Шевченко.   Одна из них плавно перетекала в другую. Так как мазанки были построены в шахматном порядке, не зная казахского языка разобраться было невозможно. Впервые после покорителя Туркестана Перовского, я потребовал с местных документы, чем поверг всех в изумление. Казахов после войны никто толком не ущемлял. Я даже видел пастуха с партбилетом. Подобная свобода - положить на власть - в тридцатые годы была невозможна. Даже во времена Сталина паспортов у местных не было: куда казах убежит в пустыне? Совхоз в степи - не древне-египетский ном, не административно-хозяйственная единица, а место, куда он был прописан. Свидетельства о рождении выдавались казашатам при поступлении в школы.   Там бедных детей пробовали приучить сидеть за столом, они, конечно, разбегались обратно в кочевья. Но свидетельства выдавали всем. Беспаспортных волокли в комендатуру, на гауптвахте их кормили свининой. На третий день правоверный, как миленький, ел "шашка" с перловой кашей и (невиданное!) впервые в жизни мыл полы. Если я ещё скажу, что в политмассовое время они учили текст присяги и первые шесть статей устава внутренней службы, вы мне вообще не поверите. Не удивительно, что казахи живо интересовались, не привезли ли родственнки его паспорт и ясак.   Нужно понять, что ясак - это не взятка, а ритуал с похлопываниемями и пожиманием рук. Чем больше ясак, тем выше начальник. Любимые ханы накладывали такие подати, что, случалось, оставались без подданных по вине черезмерного усердия подчиненных. Те просто вымирали. Искусству обращения с восточными людьми меня обучил подполковник Абельгазин Карим Абельгазинович, начальник штаба полка, впоследствии военный советник президента Назарбаева. Гонял он меня немилосердно, да ещё приговаривал:   - Можешь ещё сказать "блад нерусский," но к утру чтобы было сделано   Сейчас бы в ту среду, я бы им показал суверенитет, обложил бы такой данью - манаты бы несли мешками. Меня боялись. На Востоке нет такого понятия, как уважение. На Востоке вообще нет ничего хорошего: долбанутая страна, долбанутые люди... Жить в песке, родиться и умереть на кошме... Вы бы смогли? "Той" в простонародье - это повальная обжираловка для мужиков (если пускать ещё и баб, продуктов на всех не хватит). Водку пьют пиалами, нажираются, что свиньи. Вообще, пьяный казах - это нечто.   Казахская кухня меня не прельщала. Тот же бешбармак - мясо с шерстью и порезанные треугольниками куски теста. Все это заправлено луком и сварено в котле сомнительной чистоты. Единственное, что я ел смело и с удовольствием, это баурсаки - простое тесто, зажаренное в кипящем сливочном масле. Можно есть сколько угодно и не брезгуя - мне их доставляли завернутыми в платок. Толпа лежит, жрет это мясо с блюда, запивает араком . Самый крутой ритуал, когда достают баранью голову и начинают делить. Уважаемому гостю дают глаз. Прапорщик Козятинский, прежде чем заглотнуть глаз, выпил пиалу водки (это почти бутылка), потом запил его ещё двумя, чтобы не вырвать. Так как отрыгивать водкой - непозволительная роскошь, прапорщик свалился, как сноп. Когда проснулся - остались только мослы. Очень жалел, что проспал весь той. Акыны поют, пока голос не потеряют, кто кого перепоет.   Молодежь одета кто в фуфайку, кто в офицерские галифе, "кыз", девушки,- в исподнем. Все скачут на разномастных лошадях. Кроме скачек, культурная программа обычно состояла из козлодрания. Это мероприятие было запрещено советской властью в тридцатые годы, но потом возродилось по недосмотру. Всадники таскают освежеванного, выпотрошенного барана. Победитель получает его в награду и варит вместе с пылью и конским потом. Вымыть что-либо в пустыне - проблема, да и в голову никому не приходит.   Важнейшим фактором в деятельности колониальной администрации является использование соплеменников на определенных должностях. Даже мои зверства меркли по сравнению с поведением начальника гарнизонной гаупвахты прапорщика Жанабаева Жакпека Комбаровича, в просторечии Жоры. Прежде он служил в Чехословакии, где испортил зрение. "Там кругом деревья," - рассказывал он в каптерке. Прапорщик был из рода чингизидов, чем очень гордился. Бил казахов камчой и приговаривал, когда мы ехали на машине: "Дави их, черных". Его старший сын, очень красивый, женился на русской - дочери полковника. Всего детей у него было человек восемь. Помню, как один, классе в шестом-седьмом, носил из машины в квартиру неподъемные ящики с тушенкой, пока "ата" пил чай. Не надорвался только из жадности.   Роль толмача заслуживает отдельного разговора. В казахском алфавите сорок букв, из них четыре - буквы "к" - простая, присвыстывающая, хрипящая и шипящая. К счастью, словарный запас кочевника весьма ограничен. Литературный язык существует, разве что, в городах. Казахское произношение также весьма простое и изучить язык месяца за три не составляет труда . В казахском нет понятий "тетя", "дядя", "бабушка", "дедушка", вообще родства дальше первого колена. Ровестники - "брат", "сестра"; все, кто старше тебя - "отец", "мать". У узбеков уже есть термины "дядя" или "тетя". "Саддалык-апа" - сестра матери - объяснял мне один на пальцах.   В казахском, как и во всех примитивных языках, нет лиц глагола, зато очень много времен; одних настоящих не меньше шести. Например: "Я сейчас сижу в юрте". Когда сейчас? В какой юрте? Надо выражаться очень конкретно, иначе тебя не поймут. Это мы абстрагируемся от времени: "Я вчера был на свадьбе". Казаху такая фраза ни о чем не говорит. Обычно для общения с ними мне было достаточно "кет" (а в прежнее время ещё и камчой полагалось оттянуть). Но как это "кет" произнести, когда много зависит от интонации?   Так же надпись "шикни пиниздер" - целая масса понятий, связанных с курением: здесь курить нельзя, курить нельзя вообще, где курить можно. Со временем я так поднаторел в тюркском, что в подлиннике понимал самые душещипательные диалоги заключительной серии фильма "Королек - птичка певчая". И все благодаря знанию только трех ключевых слов: "кыз" - девушка, "бобо" - старик и "кет" - прочь. Но горе тому администратору, которому прийдет в голову подобная блажь - изъясняться на казахском. Он будет осмеян каждым. Неудивительно, что казахские милиционеры составляют протоколы на полуграмотном русском. По-казахски можно только принять ясак или послать на хуй.   Когда дают прочесть казаху, тот расписывается, понимая, что спасения нет: не откупишься - посадят (что вообще-то способствует прогрессу и цивилизации). Один на моей памяти вышел из тюрьмы, научившись прилично говорить по-русски). Но это большая редкость, так как мало кто из кочевников сидел. Хотя Буденный и обещал научить казахов мочиться стоя, но обещания своего не сдержал. Старики все так же делают это, припав на одно колено. Иначе на ветру задувало полы халата и брызги летели в лицо. Мочились только верхом на лошади, стоя в стременах спиной к ветру.   Я глубоко убежден - кзыл-ордынских казахов ни к чему нельзя приучить, такую они испытывают ненависть к цивилизационным процессам. Однажды я сам, под изумленным взглядом одного аборигена, запустил змея. Перед этим он скептически смотрел на кусок бумаги с хвостом из тряпок. Солдат отпустил нитку - змей полетел; но в пустыне много чего летает. Зато когда змей, послушный воле солдата, замер в небе... Я предложил ему подержаться за нитку, но казах так и не решился. Он неделю был в восторге. Я его так изумил, что он подарил мне две шкурки каракуля. Я забыл их на антресоли. Как-то открыл дверцу, а оттуда вылетела целая стая бабочек. Моль съела даже кожу. По прожорливости её личинки не уступали тутовому шелкопряду.   Казахами всегда правили иноверцы. Хивинцы говорили по-узбекски, хорезмийцы и бухарцы - по-таджикски, кара-киргизы - на уйгурском. Даже улемы и муллы у казахов, как правило, узбеки или татары. Ну какой прок от муллы в юрте? Чокан Валиханов, хотя владел многими языками, изъяснялся по-русски. Его примеру следовало и советское байство, обучавшее своих детей в Кзыл-Ордынском пединституте имени Гоголя, на факультете "Учитель русского языка и литературы".   Там же, за ясак - спирт - обучались и престарелые майоры со средним образованием, предпочитавшие почему-то факультет "Учитель истории". Посещения института не требовалось, ясак доставляли два раза в год. В Алма-Ате по чину могли обучаться только дети районного начальства. Смотрю как-то - моя знакомая прапорщица-казашка (к слову, очень толковая и внешне симпатичная, хорошая девка) сидит и учит старославянский.   - Что ты учишь? - Не пойму, оно и по-русски трудно.   Пальцем водит: "Аз есмь червь". Она сама - техник связи, пошла традиционным для прапорщика путем. спирта у неё не было, приходилось сдавать экзамены. Оказалось, в Кзыл-Орде нет факультета казахской филологии. Преподаватели русской - сплошь казахи. Как ссыльные закончились, национальные кадры преподают все. Хотел её трахнуть на почве взаимной симпатии, но она не дала:   - Я отдамся только казаху. - Ты что националистка?   Впоследствии, она стала-таки одним из лидеров национального движения в Ленинске. Я её даже в кабак водил. А что такое повести тогда казашку в кабак? Для этого надо иметь смелость. Бытовой расизм ударяет по обоим. Над русским будут смеяться: "Что тебе русских баб не хватает?" А ей связь с русским офицером грозит тем, что пацаны набьют морду. Замуж не выйдет или отдадут в серую юрту, крытую тентом (приедут вечером, завезут за Джусалы, третьей-четвертой женой).   Власть над ней имеют потому, что она из младшего джуза. На юге казахи куда более эмансипированы. немцы, греки, татары разложили их полностью. С другой стороны, если бы побывала замужем и слиняла - была бы в моральном плане абсолютно свободна. Могла бы и публичный дом открыть в Тюратаме. Только, как простой казашке разойтись? Она рожает через каждые девять месяцев пятнадцать лет подряд, обвалом. Какой там развод?   Город   Назарбаеву не составляет труда управлять двумя третями Казахстана; с кочевниками никаких проблем не бывает. Казах с удовольствием продал бы каждого шестого и последующего ребенка, чтобы содержать остальных. Четверых-пятерых ещё можно прокормить. Казашка запрограммирована рожать рабов. Ситуация изменилась, а программа осталась. Что можно продать в пустыне: овец, верблюдов и детей. Хуже со славянским населением целинных земель. Индустрия на севере Казахстана вышла из "зон". Директорами шахт в карагандинском угольном бассейне до конца пятидесятых годов были расконвоированные зэки. При Сталине в совхозы, колхозы и на предприятия АЛЖИРа просто не давали техники. "Машина ОСО - две ручки одно колесо", и будешь гонять до полной Победы социализма в отдельно взятой стране. Управлял всей этой империей какой-нибудь подполковник.   Целина спасла Россию от революции в 50-х годах. Избыточное население из сел согнали туда. При неразвитости инфраструктуры в тогдашних городах, безработица началась на несколько десятилетий позже. Это была одна из самых удачных авантюр партии. Увы, при Брежневе все запустили. Он начал урбанизацию, в то время как Сталин запрещал жилищное строительство. Возникающие проблемы решались путем "уплотнения". Иосиф Виссарионович явно не был марксистом; его деятельность выдает приверженность к физиократам Сею и Мальтусу.   Промышленность, как это видно на примере СССР, не создает никакой прибавочной стоимости, лишь перераспределяет. Только энергия солнца и природное плодородие почв производят продукты питания. Пока СССР был аграрной страной, он был непобедим. Города монополизированы и культивируют разве что ненависть к производительному труду и печатание денег. Коварные горожане соблазнили малых сих, за энергоносители выманивая у поселян, как у индейцев за бусы, продукты питания. А кто вертит эти турбины? Кто их строил? Те же селяне-рабы. Прежде в село продавали разве что иконы и водку. Социализм на селе был ликвидирован задолго до "Перестройки", когда Косыгин, вместо абстрактных трудодней, ввел товарно-денежные отношения.   Великим борцом за аграризацию общества показал себя Пол Пот. Избежать урбанизации возможно только путем непроизводительных расходов - строить кумирни или мостить дороги камнем, а потом перекладывать дорожное покрытие другой стороной. Когда англичане колонизовали Индию, они поняли, что колонизовать афганцев, отрицающих производительный труд не удастся. Их и оставили в покое до 1979 года. Казахи это понимали - они пасли баранов, узбеки же - нет, они рыли арыки.   Центром полигона была станция Тюратам. От неё веером расходились железнодорожные линии к площадкам. По ним мотовозами осуществлялись перевозки офицеров личного состава и техники. В целях маскировки, никакого строительства на станции не производились, кроме современного шикарного здания вокзала. Так как казахи не могли селиться в городе, они расселялись вокруг станции. Поселок служил местом самой разнообразной преступной деятельности. Строители продавали ворованные материалы. Это надо было видеть: полное отсутствие деревьев на улицах, дувалы, через которые выглядывают верблюды и за которыми блеют овцы и шатающиеся строители с унитазами на горбу. Излишне любопытному запросто могли набить морду. Ворованное перепродавалось дальше. Как уже упоминалось, основным платежным средством служила водка.   Бардачное место - грязища, ишаки, света нет, вода из колонок течет и летом и зимой... Казахи относились к водопроводу, как к Божьему дару. Скажешь ему: Закрой кран! - Смотрит на тебя, как на идиота. Хатки - мазанки; беленые стены, печка, как у китайцев, только с плитой и комфорками. Если семья зажиточная - на лежанках ватные стеганные одеяла из верблюжьего пуха, теплые, но воняют немилосердно. жена как-то купила одно - до сих пор жалеет, что не два. Оседлые казахи - искалеченные люди. Города для них исполняют функции резерваций. Живет такая семья где-нибудь на втором этаже. Овец, кроме одной-двух, держать не могут, огородничать из них умеют только "урала" - метисы от казаков. Те держат огороды, теплицы, торгуют огурцами.   Нормально живут ещё "бастыки" - учителя, учительницы, рабочие на ж/д, весовщики, уборщицы, писаря в сельсовете, даже мусорщики... Мусорщик - уже человек, ходит в хромовых сапогах с галошами, в галифе, держит корову, собирает для неё объедки. Если нет работы, мужик ищет, где заработать, баба каждый год рожает. Живут на пособие матери-героини. "Отрожавшие", в возрасте лет 45-50, мечтают устроиться санитаркой.   Всем в Тюратаме заправляли узбеки. Как-то я сказал одному, что казахи им братья, "один черт, чурки". Тот прыгал, как напуганная шимпанзе, приседал, вскакивал, бил себя по бедрам, греб землю: Мы не чурки, мы тимуриды! Казах кочует - он человек! Едет, песню поет. А этот, оседлый, одно знает: Денег дай.   Казахи занимали в городе нишу обслуживающего персонала, тогда это было выгодно. А когда все это повалилось, представьте себе казаха-сантехника... Только часть счастливчиков продолжила сотрудничество с колониальной администрацией. Прежде казахи получали рублей по 70, но на мусорках они собирали старые сапоги со стертыми подошвами, шинели, фуфайки и продавали их кочующей родне. Проблема стертых подошв решалась тем, что казахи носили калоши. Также казахи собирали бутылки. Бутылки принимались только у соплеменников, для белых - "не было тары". У некоторых офицеров скопилось в лоджиях по паре тысяч бутылок, так как выбрасывать их они ленились. Мусор выносили один раз в четыре дня - если положить в ведро бутылки, мусор уже не помещался. В общежитиях офицеры просто выставляли бутылки за дверь. Казашки дрались за место уборщиц в общежитиях. При том, что белые с ними, по причине раннего выхода замуж и отсутствия товарного вида, не сожительствовал. Я знал только одного офицера, развевшегося с женой и женившегося на казашке. За три года она родила ему пять детей. Он отупел до такой степени, что его не назначили даже начхимом полка. Хотя был нормальный парень.   Со стороны железной дороги и аэропорта Ленинск был огражден железобетонным забором, в прочих местах - колючей проволокой на столбах и МЗП. В обязанности патрульной службы вменялось изгонять за периметр тюратамских коров, которых казахи тут же загоняли обратно, чтобы не кормить. Это была борьба за существование. В инженерных заграждениях проделывались проходы и лазы. Казахи за ночь пробивали в железобетонном заборе ломом лаз для коровы. Я сам видел, как коровы переплывают Сыр-Дарью или ползком, боком-боком, пролазят под МЗП, не запутываясь. Так как определить хозяина пойманной коровы было невозможно, то реквизировать её и сдать на бойню, во избежание эксцессов, не представлялось возможным. Гнали их через центральный КПП, стоял крик, начальники патрулей, подполковники и майоры, солдаты с обрезками трубы метались вокруг коров. Те, зная, что их гонят от кормушки, разбегались и гадили, будто нарочно. Весь асфальт был измазан навозом.   Из-за периметра казахи с иронией наблюдали за этой вакханалией. Развернувшись за КПП, коровы рысцой трусили к лазам и заходили в город с противоположной стороны, но патруля это уже не касалось. Коровы разбредались по свалкам до следующей патрульной смены. Там их ждало изобилие пищевых отходов и газет. Газета "Казахстанская правда", которой коровы отдавали предпочтение, мазалась типографской краской, поэтому языки у коров были синими, а молоко - несъедобным из-за содержания тяжелых металлов.   У казахских коров глаза умные и бегают   Невольно вспоминается Гомеровское определение "волоокая". Коровы отличали патруль от непатруля. Увидят красную повязку - и за дома, в садики, там пережидают. Патруль пришёл - кучкуются вновь. Не выбей генерал Эндрю Джонсон семинолов из Флориды, их коровы также загаживали бы космодром на мысе Канаверал. Наверное, монголы также прорывались в хорезмийские города, направляя на поселян свой голодный скот, а потом шли его освобождать. Город от станции находился метрах в трехстах, но их было тяжело преодолеть. Метрах в ста от вокзала, на пути к городу, стояла чайхана дяди Саши. Даже сейчас, вспоминая, как она выглядела, я вздрагиваю. Мазанка из шпал, во дворе ряд столов, забор из ящиков с надписями вроде 15А13.   Мы захаживали в чайхану после дежурства, чтобы отключиться от проблем и личного состава, пили водку с пивом - и дешевле и забористей; это стало ритуалом. Пиво выпускал местный акайский пивзавод. Поселка Акай, как и кармакчинского района, в природе не существовало. Некогда на заводе установили чешское оборудование. Умело управляемое казахами, оно быстро пришло в негодность, и пиво варили вручную. Так как на заводе не было холодильников, продукт моментально прокисал. Летом залить его в бутылки было невозможно. Поэтому продавали на разлив. Ушлые продавцы сыпали в бочку стиральный порошок "Сумгаит", благо, он не очень ядовит - азербайджанцы в него на заводе тоже чего-то не досыпали. Никто не умирал, только поносили. Если пена начинала переливаться через края емкости, это служило сигналом к тому, что продавец и покупатели отгоняли отоварившегося клиента от прилавка.   Реальное количество отпущенного пива никого не интересовало. Очереди стояли огромные, некоторые покупали в ведра, так как второй раз вклиниться в эту толпу было невозможно. На пивных точках действовало неписанное правило - стеклянными банками по голове не бить. Для восстановления справедливости применялись только бидончики и пластмасовые канистры. Зимой народ отпивался всласть. Порошка в бутылки не насыпешь. А то, что в них осадка на три пальца... Раз посоветовали, чтобы пиво не было кислым, добавить ложку соды. Напиток приобрел фиолетовый цвет, как струя каракатицы, пить его побоялись. На одном из совещаний некий бестолковый майор при опросе поднял руку и заявил:   - В продаже нет пива.   Начальник полигона побагровел:   - Вы, товарищ майор, - кстати, как ваша фамилия? - занимаетесь измышлениями и клеветой. Только вчера моя жена купила мне несколько бутылок чешского пива. А она отоваривается в том же магазине, где и прочие офицеры. У меня отдельного магазина нет.   Майор стоял, как оплеванный, отодрали его немилосердно и наложили взыскание "за распространение клеветнических слухов". После совещания народ гомерически хохотал и расползся пить "акайское".   Происхождение баранины тоже казалось весьма сомнительным, особенно, когда рядом бегал пес без ноги. Аборигены даже на Севере никогда не спешили избавиться от собаки, если у неё были две передние лапы и одна задняя, если наоборот - вешали. Подавали шашлыки на обрывках газет. Водку дядя Саша - сам узбек и предприниматель - покупал у корейцев. Уже тогда это была частная лавочка. Антисанитария была ужасной, нужду справляли по углам. Смрад, вонь... В той же яме валялись внутренности разделанных животных и лениво летали зеленые мухи размером со шмеля. Дочка дяди Саши была одноглазая и выглядела страшнее смертного греха. Папа обещал тому офицеру, который рискнет на ней жениться, в приданное машину.   При въезде в город стоял знаменитый "дом Павлова" - каркас из железобетона, который двадцать лет вводили в строй, но так и не ввели. Он настолько живописно вписался в облик квартала, что его даже не демонтировали. При приезде высочайших комиссий торцевую сторону завешивали панно с изображением Ленина. Вождь со сладострастной улыбкой отдавал честь проезжающим. Когда ветер шевелил панно, лицо искажалось гримасой и вождь корчил рожи.   Вообще, панно было идеологически не выдержаным. На входе в город стоял обелиск "Первопроходцам Байконура". Во время очередной кампании начальник автослужбы полигона - дурак несусветный - установил рядом бетонную тумбу и водрузил на неё смятую "Волгу". Начальник полигона в это время отсутствовал, а когда вернулся и увидел - от изумления потерял дар речи. Оргвыводы были сделаны незамедлительно: через два часа эту "Волгу" сняли, начальник автослужбы получил служебное несоответствие за ретивость. Это на него так подействовало, что ВАИ на месяц даже перестало ловить нарушителей - пока начальник пребывал в депрессии.   Застраивался город наспех, пяти- и девятиэтажными домами. Работали военные строители, дома не строили, а варганили. Хотя пирамиды возводили тоже рабским трудом, они стоят до сих пор, а дома в Ленинске рушатся. Думаю, причиной тому - дефицитные стройматериалы. Однажды я решил забить в стену гвоздь, полстены высыпалось песком из-под обоев. Строили дом зимой, на замерзшую стену наклеили обои. Интересно, куда девались стройматериалы? - казахам они бы были явно не нужны. Проживание в таких домах требовало героического усилия. Самым слабым местом оставались водопровод и канализация. Ввиду низкого качества труб и агрессивной среды, жильцы постоянно заливали друг друга. Это стало настолько обыденным, что никто не роптал, а уезжая в отпуск, мебель ставили повыше и отодвигали от стен. Благо, город находится не в сейсмически активной зоне, иначе пасть бы ему, как Иерихону.   Центр города был застроен в 1955 г. в господствовавшем тогда архитектурном стиле сталинского ампира. Четырехугольник: гостиница, штаб полигона, универмаг, дом офицеров. Как-то в штаб полигона, в просторечии "Пентагон", ворвался прапорщик Шишкин - "Шишуля". Дело было глубокой ночью, он уже не сознавал, куда шёл - пер на свет справить нужду. В центре города находилась и комендатура. Как рассказывал командир части:   - У меня служебный день начинается с поездки в комендатуру. Перед ней обычно стоит толпа УАЗиков, все забирают своих. - Смотрю, не я один. Ну, заебись. Хуже, если никого нет. Значит, тебя - к начальнику полигона, начальник штаба с удовольствием доложит.   За площадью был разбит парк имени 30-ти летия Победы - заросли тугая и камыша, проросшего сквозь асфальтированные дорожки. Там даже пить было противно. В районе, где проживал генералитет, был парк с березами и соснами. Ещё один шикарный парк, даже с травой, имелся в госпитале. Как-то на нашу площадку шефы-днепропетровцы вместе с ракетами привезли вагон чернозема для благоустройства. Додумались! Прапорщики мешками растаскали его по огородам. Культурным центром города служили гаражи. Больше развлекаться было негде; приедет Пугачева - билеты не купишь, а гаражи всегда под рукой. Разделялись они по предназначению на две группы: лодочные или автомобильные. Хотя и лодок, и машин и в тех, и в других было минимум.   Район гаражей назывался "Шанхай"...   Гаражи железные, полужелезные, гнутые кузова, мусор, вокруг ни единого деревца. Возводили даже двухэтажные сооружения из жести и палок, куда там капиталистическим бидонвилям. Строили по достатку. Наконец возник кооператив, вносили за гаражи по 700-900р. Как ими гордились! Потом додумались строить кирпичные. Всех принудительно загоняли в кооперативы. Председателями, как правило, были заматеревшие майоры - начальники инженерной службы. На строительство загоняли всю инженерную технику полка, которая там и заканчивала свою службу от чрезмерной и безграмотной эксплуатации. И все пропало... Пустыня взяла свое.   В выходные дни гаражи служили местом культурного досуга горожан. В субботу, к десяти часам, бросали все дела. Собирался бомонд - вся уважающая себя часть мужского населения. Шли семьями, с детьми, жарили шашлыки, пекли картошку. Более удачливые угощали сайгачатиной. Названия улиц говорили сами за себя: Трехлитровая, Спиртовая, Пьяная, Трехсорокакопеечная. Если не было бескормицы, можно было метнуться за выпивкой к "апе" в Тюратам. Но обычно обходились местными ресурсами. Собравшимися особенно ценились гаражи без машин. У "бати" Смирнова в подвале была установлена 200 литровая бадья из нержавейки; в неё засыпали пол-мешка сахара, килограмм дрожжей. Воду брали из отопительной системы. Кому взбредет в голову ехать в город за водой?   Народ вкушал свободу целый день. Периодически проводились парады и демонстрации. Вы когда-нибудь видели парад боевых частей? Командование полигона не могло собрать состав парадных расчетов с полигона и доверяло подготовку командирам частей. Те, в свою очередь, передоверяли замкомандирам. Готовить парады было их основной обязанностью. Состав парадных расчетов менялся каждый день. Нужно было набрать коробку из ста офицеров, свободных от службы. Тех не хватало, поэтому на прапорщиков одевали капитанские и майорские формы. Размеры плацов в частях также не совпадали. Вся эта банда 5 ноября появлялась в Ленинске на генеральную репетицию.   Поглядеть на это несусветное зрелище собирался и стар и млад. Описать увиденное невозможно. Над городом стоял мегафонный мат. Каждый командир вел свою коробку. Командир доверял мне возить знамя части в машине, чтобы не украли ордена. Распускать на обед боялись - рядом находились магазины. Как-то совершили такую ошибку - половина народу напилась, а другая половина разбежалась. Часов через пять неустанного труда очередность уже не путалась. Шли нестройными рядами под барабан, некоторые не в ногу. Всех тешило, когда шли офицеры военно-строительных частей. Их немытые локоны из-под засаленных фуражек лежали на воротниках шинелей. - Вы бы хоть раз в году постриглись! Оркестром руководил майор, дослужившийся до старшего лейтенанта. Он был выпускником дирижерского факультета, даже написал какую-то увертюру. Но этот непонятный москвич спился. Все относились к нему с сочувствием.   Оставить человека неопохмелившимся считалось на полигоне страшным грехом. Утром на разводе сердобольный командир, видя мучения некоторых, бросал сквозь зубы:  Пойди к начальнику тыла! Или:  Пусть Кожанов тебя примет. А бедному дирижеру похмелится не давали дня три перед парадом. По сторонам с подозрительным видом (чтобы не поднесли) стояли два политработника. На парад все брали с собой спиртное во флягах. В ожидании прохождения, над толпой стоял сигаретный дым и винный дух. Дирижер в куцей шинельке, синий, трясущийся, но не от холода, выглядел жалобно. Из толпы доносились сочувственные голоса:  Пашка, сыграй им, сукам. После парада начинали двигаться демонстранты. Процентов восемьдесят населения полигона составляли гражданские.   Ими же, в основном, и был заселен сорокатысячный город Ленинск. ЦК КПСС имел представление о ценности кадров РВСН, поэтому войска опекали "промышленники" из ВПК. Завод-изготовитель до момента попадания ракеты в цель отвечал за неё наравне с военными, и даже больше. Наше дело - нажимать кнопку и при монтаже выполнять несущественные работы. Без гражданских ракеты бы не летали вовсе. Жилось им в пустыне неплохо: получали зарплату и командировочные, а это где-то шесть рублей в день. На заводе он получал сто сорок с прогрессивкой, на полигоне - шестьсот, и за два года мог решить все свои материальные проблемы. Уезжая, бронировал квартиру; в Ленинске получал ещё одну; на площадке жил в гостинице. На нашей площадке тоже была такая, называлась "На семи ветрах". Даже своих звероподобных вахтеров привозили и платили им по четыреста рублей в месяц.   Были целые закрытые зоны   Я с трудом туда прорывался - ходил в зимний бассейн, а в столовой на один рубль можно было нажраться до отвала. Начальник экспедиции - заместитель директора объединения - был царь и Бог... Зимой ходил, как полярник: в дохе до пят, обшитой "чертовой кожей", унтах или генеральских валенках, рысьей шапке. Ему по тем временам каждый командированный отстегивал по сто рублей в месяц. Если что не так - тут же донос начальнику экспедиции. Затем на первый самолет, и - домой. На завод уже летел с понижением.   Средств у предприятий ракетно-космического комплекса хватало, возводили целые оздоровительные городки. Я побывал в одном. Моя жена дружила с женой секретаря Горкома Партии и нас пригласили в гости на выходные. Местность была весьма благоустроена. Резные фанзы в китайском стиле, система прудов, полно водоплавающей птицы, рыб и речных змей. Плывешь, и вдруг рядом с тобой поднимается из воды змеиная голова...   Мощь ВПК ощущалась. Вели себя промышленники вальяжно, руководство полигона ни во что не ставили. Предприятия ракетного комплекса, чтобы ввести империалистов в заблуждение, были замаскированы под "народно-хозяйственные"- молокозавод, кирпичный завод, льнокомбинат... Несли плакаты с соответствующими призывами, а так как все друг друга знали, угорали со смеху. При прохождении, "Военторг" напивался в дымину, некоторых тащили под руки. В ожидании очереди все пили. Военторг ещё нагло закусывал дефицитными колбасами, вызывая всеобщую ненависть и презрение трудящихся. Народ пил за очередную годовщину советской власти, поэтому замполиты их не трогали, боялись нарваться на грубость. Поэтому, бывшие на параде, первым делом спешили присоединиться к семьям и пройти ещё раз. Никакой принудиловки не было, каждый хотел повстречаться со знакомыми и "весело провести время".   Самое смешное, что на трибунах стояли такие же сизоносые. Только от них шёл легкий коньячный дух. То же самое наблюдалось и на выборах. Тогда власть относилась к ним серьезно. Как-то в нашем доме потекла труба. Бабы залупились: Не пойдем на выборы! Сразу починили.   Как-то командир полка поехал с водителем на рыбалку. При подсчете голосов обнаружили, что одного солдата не хватает. Хватились - командира по заднице мешалкой. Правда, организовано все было дубово. Утром вместо подъема включалась музыка. В день выборов агитация запрещалась. Этой формальности строго придерживались. Никто не заставлял идти на выборы. Накануне всех "губарей" выпускали с гауптвахты. Вел их в баню не кто иной, как начальник гауптвахты Жора Жанабаев. Вел, как отец родной, даже без автоматчика, даже курил с ними! Солдат распирало от гордости и осознания своей человеческой значимости. Утром могли нагло, не заправив постель, пройти мимо старшины, не замечая того. Некоторые оборзевшие нагло не отдавали честь даже патрулю. Начальники должны были терпеть, скрепя зубами. Задержать нельзя было ни одного солдата, день считался торжеством советской демократии.   И рядовые демократы торжествовали. Выборы начинались в шесть утра с огромаднейшей давки перед клубом. Упорно циркулировал слух, что фотографию первого проголосовавшего напечатают в газете и счастливчику даже дадут отпуск. Хотя таких обычно фотографировали накануне вечером. Газета-то выходила утром. Никому не приходило в голову кого-то вычеркивать. Своих начальников, выбиравшихся в органы местной власти все знали в лицо. Они решали конкретные вопросы. Когда генерал Галкин, замначальника полигона пришёл на встречу с избирателями, ему устроили овацию минут на пятнадцать. Все знали, что район, от которого его выдвигали будет жить без особых социально-бытовых проблем.   Город был привязан к двум вещам: реке Сыр-Дарья, которая значительно обмелела за последние десятилетия, и советской хозяйственной системе, которая могла зарывать деньги в песок. Сейчас только седьмой микрорайон и аэропорт "Крайний" являются базами России. Эта тридцатилетняя аренда спасла город от окончательного разрушения. С наступлением независимости в некоторых домах казахи зимой жгли костры. Теперь они стоят, как в Сталинграде. В городе и тогда все чувствовали себя временщиками. Казахи откручивали даже колеса от детских колясок.   Теперь в Ленинске осталось пять тысяч жителей, поэтому особо воровать не получается. Пришлось вернуться к первоначальному состоянию навязчивого нищенства. Банки казахи не собирали, не видя в них товарной ценности. Открыл эту жилу один грек. В городе процентов 20 брошенных баб жило с "прапоров". Потом начали гнать самогон. К нам в комитет прибыла даже делегация "жён космодрома".   Однажды и я отправился сосватать майора Цацурина - его семейная жизнь в очередной раз дала трещину:   - Я дома не ем, чтобы жена не отравила.   Пошли с ним на смотрины. Входит баба, сует ему ребенка месяцев шести на руки. Я ему:   - Это твой? - Нет. - Так, что же ты? - Мы же не жениться, а на смотрины.   Хотя и сам майор имел стойкую репутацию, когда я заикнулся о его предложении одной из "жён" космодрома, та только отмахнулась:   - Тоже мне, Цацурин. Нашёл кого сватать.   жена Чиркова "ездила продавать шмотки". За городом она выбрасывала товар и жила с любовником 2-3 дня, он ей деньги давал. Когда его доставали, он огрызался:   - Зато не с казахом же живет, а с мясником.   У меня в семье нет проблем с питанием. Как-то мы с ним пришли к "Дену". Дверь перевернута, Чирков нагнулся чтобы прочитать, не может сообразить 6 или 9. Однако вошли. Лежат две бабы. Похожая на калмычку Ольга курит, спрятаться с сигаретой под одеяло не может. "Ден" рассказал, что нашёл этих двух бесхозных ночью, когда пошёл купаться, им негде было переночевать? А так как устраиваться на полу никто не хотел, решили спать втроем.   - Ты их трахнул? - А на кой они мне?   Но бабы были голые и он - тоже. Жара. На одной из них он потом женился (просто она из квартиры не ушла).   - Каждый год женюсь и все неудачно.   И всех жён устраивал на площадке. Половина столовой таких было, пока не нарвался на сестру лейтенанта Гаврика. Великовозрастная девица сразу же родила ему двойню, через год ещё одного. За два года "Ден" превратился из человека в многодетного отца.   "Боб" Федорец в свободное от службы время любил жениться, с гордостью показывал удостоверение личности офицера, испещренное печатями ЗАГСов. Объяснял:   - После второго брака это становится приятным делом. На разводе начфин пытается выяснить:  Федорец, ты скольким алименты платишь? "Боб" багровеет:  Двум... одной, нет, трем... наверное. - хуй ты угадал. Четвертая прислала исполнительный лист. Все:  Га-га-га!   "Боб" (начинает подсчитывать):   - Сколько же я теперь буду получать?   Начфин:   - Успокойся, больше, чем тридцать три процента не высчитают.   "Боб" остается счастливым тем, что его многочисленным жёнам мало что достанется. Начальник политотдела на полном серьезе допытывался:   - Вы когда остановитесь? Вы что не можете выбрать себе женщину? - Не могу, все такие стервы попадаются.   Начальник политотдела сам жил с очередной "стервой", поэтому ему сочувствовал. Наконец "Боб" нарвался на одну даму из Днепропетровской экспедиции и стал примерным семьянином. Она его быстро уволила из ВС СССР и отвезла на историческую родину, где он и поныне батрачит на приусадебном участке.   "Руслан и Людмила"   В центре города, возле парка, стояла загаженная будка керосиновой лавки с проржавевшей вывеской "ГУТ МО" - памятник прошедших времен. При сравнительном товарном изобилии, в Ленинске, как и везде, распределение происходило по блату. Грели руки на дефицитных тогда товарах: коврах, хрустале, машинах. При Андропове начальник политотдела генерал Паршиков едва не угодил в тюрьму из-за торговли коврами. Товары приходили из Москвы и транзитом отправлялись в Ташкент и Алма-Ату. Судя по размаху поставок ковров в Ташкент, узбекские ковры скорее всего были мифом. Паршикова спасла смерть, со страху помре. Генерала Сергунина, начальника полигона, выгнали из армии за торговлю автомобилями - самый крупный бизнес на полигоне.   Дальше распределение шло по площадкам под чутким руководством начальников управлений, начальников политотделов и командиров частей. На этом этапе распределяли уже не масштабно, а по индивидуальному плану - кто сколько урвет. Ещё ниже остатки бросали в военторговские магазины - на откуп завмагам. Одно из ведущих мест в системе распределения занимал универмаг "Руслан и Людмила". На полках стояли чеботы, висели хустки. Все остальное шло из-под прилавка. Весь магазин был увешан синтетическими шубами и вьетнамскими джинсами, благо они дешевые - покупали детям, как одноразовые. Хотя в магазине имелась сигнализация, ей не доверяли и одновременно держали сторожа. Он сидел в будке под лестницей. Как-то ночью сторож проснулся от дикого храпа. Пошёл посмотреть: в углу, на шубах спал майор Коробко. Поскольку он ничего из госимущества не украл, а сказать, где живет не смог, милиция завезла его в комендатуру.   Благо, нашли майора в зале, если бы в подсобке - все недостачи были бы на нём. жена майора Гумена работала в "Руслане и Людмиле" завмагом; связалась с прапорщиком. У того одна ценность - член до колен. Совокуплялись они в гараже на топчане. Как-то прапорщику захотелось добавить, он её для безопасности запер и отправился за вином. По дороге встретил друганов, те завели его в общагу, где прапорщик и отрубился. Часам к пяти проснулся, лап-лап - окна, стены не железные - не гараж. До него дошло, помчался назад скачками. Открывает двери:  Галя, извини... Она его молотком в переносицу. Глаз - из орбиты и вытек. Оказалось, она прождала часов до одиннадцати, а любимого все нет. Хорошо, в гараже электрическое освещение. Включила дрель, и в злобе, не спеша, через каждые пять сантиметров просверлила капот, багажник, все испортила, разбила окна. Потом взялась за крышу гаража. Услышала, как кто-то возится с замком - схватила молоток и притаилась. По поводу случившегося прапорщик написал: "Шёл и упал". Его комиссовали. После этого Гумен перестал быть уважаемым человеком - уже не его жена работала завмагом в "Руслане и Людмиле".   Раньше достать дубленку с доплатой решалось через Ивана, на чем он неплохо имел. Даже представлялся: Я - Гумен, муж Тани из "Руслан и Людмила". жена была как визитная карточка. В частях составляли мифические списки распределения дефицитов в зависимости от успехов в БиПП. "Рубящихся" могли "наградить" - за свой счёт ковром, холодильником или подпиской Иммануила Канта. Народ в остервенении брал все, что по талонам, хотя в ближайшем кишлаке на складе все это можно было взять по цене утильсырья. Предприимчивые обходили всяческие списки, покупали дефициты напрямую и тут же их перепродавали казахам, как тогда говорили, по спекулятивной цене. Я до сих пор не знаю, зачем казахам холодильники "Минск", скорее всего они тоже перепродавали их дальше, грекам или корейцам. У нас на этом попался один майор. Продал восемь холодильников, судился судом чести, исключили из партии с формулировкой "За потерю морального облика советского офицера".   Запомнился его звероподобный облик и бегающие глазки. Через пол года восстановился в партии, поделился с секретарем парткомиссии "скудными" доходами. Машину падла купил и даже стал замкомандира части. Получил прямой доступ к распределению, сколотил солидный капитал и пошёл на повышение в Харьков - готовить будущих офицеров. Партия своих воров не бросала. Даже овощные магазины были военторговскими. Самым дефицитным товаром в городе была картошка. На ТЗБ её завозили огромное количество, но в условиях пустыни картофель "не хранится" (как заявлял начальник тыла полигона, перепродавая его кому-то, а остатки гноя для сокрытия следов. У меня в погребе картофель почему-то хранился). В городе постоянно стояли картофельные очереди, нужно было записываться с ночи и самому набирать. Даже казашки-продавщицы брезговали этой гниющей массой. Перебирать картошку не давали, накидывали лопатой в сумку, приходилось так нести на весы, а потом мыть в ближайшем арыке. Из десяти килограммов оставалось три, да и то нетоварного вида.   Никакие возмущения покупателей в расчёт не принимались, Военторг стоял насмерть. - Мы такое получили, мы такое продаем. Не нравится - не покупайте! Альтернативы овощным магазинам в виде базара в городе не было. Спасала крайняя дешевизна картошки - шесть копеек за килограмм, половину и выбросить не жалко. Периодически в городе вспыхивали картофельные бунты, как во времена Екатерины II. Инициаторами выступали "жёны космодрома". Эти разведенные бабы уже утеряли связь с армией и их нельзя было "привлечь", а выселить из города не позволяла брежневская конституция, дававшая права на жилье. Возмущенные бабы начинали бить и оскорблять казашек и грузчиков. Как всегда страдали невиновные - казахи картошку не употребляли.   Такое соотношение спроса и потребления приводило к тому, что в частях картошку разворовывали ещё до Октябрьских праздников, а дальше личному составу выдавали сушеную. Картофельная эпопея на полигоне длилась весь август-сентябрь. Из Мордовии приходили эшелоны картошки, заготовленной целинными батальонами. В частях отменялась БиПП, на переборку картошки строем гнали солдат и офицеров. В полку, чтобы никто не удрал, оцепляли склад патрулями. Командиров подразделений не отпускали домой, пока не выполнят план по переборке и закладке.   Поэтому картофель в мешках и ящиках воровали по кругу друг у друга, чтобы быстрее отвязаться. "Свой" метили мелом. На ворохе мешков восседал начальник тыла и не верил ни в какие заявления о выполненном плане. Сбежать с картошки считалось делом чести, доблести и геройства. Дезертирам трудового фронта пощады не было, в их поимке принимал участие сам начальник тыла. Как-то я был дежурным по части. Иду мимо казармы - слышу крики. Заскакиваю. Зам. командира полка Власенков с начальником тыла Череватовым давят солдата, прижали его к колонне и душат. У того уже и язык вывалился изо рта на локоть длины, не вру. Испуганный дневальный выглядывает из каптерки.   - Что вы делаете?   Череватов:   - Души его, суку! Солдат сбежал с картошки.   Новый год   По роду своей службы перед Новым годом я выступал в роли Деда Мороза. С бородой, конечно, не ходил, но дефицитные продукты, например конфеты "Мишка на Севере", доставать приходилось. Давали мне двух стерв в помощницы. Помощи от них никакой не было, только следили, чтобы я не растратил общественные средства и не накупил вместо "Мишки на Севере" водки. Предосторожность далеко не лишняя. Одна группа в составе "Кува" и Колесникова заехала аж в Джусалы, где пропадала с неделю. После чего, растратив тысячу народных денег, с разбитыми мордами рассказывали о том, что их похитили казахи, где-то держали, они еле вырвались... При всем этом рассказчики имели наглость требовать от слушателей сочувствия.   И вот я с необъятной Тамарой "Попоной" и двумя солдатами, приданными в помощь для переноски тяжестей, начинал поход по магазинам. Вооружившись какими-то рекомендательными письмами, с черного хода прорывался к завмагу. Тот таращил глаза на бумагу неопределенного содержания. Понимал - надо дать, чтобы не отобрали все.   Бывали случаи, когда неудовлетворенные посетители насылали комиссии народного контроля. При выдаче завмаги норовили всучить прошлогодний "Тузик". Бабы пробовали "Тузик" на зуб и, соответственно, одобряли или не одобряли. Я брал своих спутниц измором. Часа через три, обойдя магазинов пятнадцать и набрав достаточное количество конфет, чтобы накормить детей полка, бабы склонялись к распитию спиртных напитков. Собственно, они сами этого жаждали, надо было только осмелиться предложить. Они ещё и отнекивались: Зачем так много?! (Две бутылки - Авт.) В гараже, пока бабы раскладывали конфеты по кулькам и подсчитывали израсходованные деньги, я отпускал солдат за ненадобностью. После нескольких походов за водкой, пропив рублей сто пятьдесят, девки были готовы на все - на дармовщину. Вот только погодные условия в гараже не позволяли. Хорошо китайцам - те Новый Год весной встречают.   С видом победителя мы завозили подарки в Дом офицеров. По графику очередь на елку для детишек нашей части приходилась где-то на конец января. В преддверии утренника оказывалось, что жёны у всех заняты и не могут вести детей на елку. Таким образом, на утренник собиралась озверевшая толпа без женщин. Детишкам поскорей всучивали подарки и распихивали сироток по каким-то временным приютам, вроде детских садов, где те, случалось, оставались и на ночь.   Сборище буквально щелкало зубами от вожделения. Предвкушение наслаждения есть само наслаждение. Заранее были разработаны маршруты, кто к кому идет. Собирались у отпетых холостяков, не имевших никакого отношения ни к детишкам, ни к праздникам. На кухне шипело и булькало. Не берите закуски, она портит градус. Предостерегали более опытные.   Закуску составляли блюда вегетарианские, по причине их крайней дешевизны. Покупали зеленые томаты в банках, по 35 коп. три литра, перец, фаршированный морковью. Благо дополнительная кулинарная обработка и сервировка не требовались. Банки открывали ножом и ели из них. Бабы ловко орудовали на кухне ножами, готовя неизменную "шубу".   В пьяном угаре так одного и женили - по дури. Он очнулся, но было поздно.   Содержание   www.pseudology.org