Париж, 1972 Николай Владиславович Вольский-Валентинов Малоизвестный Ленин Благополучие Ленина в годы первой революции В первый период эмиграции и до 1905 года из бюджета Ленина полностью выпадает гонорар от легальных русских изданий. Он ничего в них не пишет. К нему поступает лишь то, что должна за книгу "Развитие капитализма в России" издательница Водовозова. О получении от неё гонорара упоминается в некоторых письмах Ленина из Мюнхена в 1901 году. "От своей издательницы я получил на днях 250 р., так что и с финансовой стороны теперь дела недурны" (письмо от 7 июня). "Моя издательница прислала мне кое-что, и я надеюсь обойтись этим ещё довольно долго…" (письмо от 21 сентября). Как и три остальных редактора "Искры" (Плеханов, Мартов, Засулич), Ленин получал в это время жалованье от партии.(24) Получал ли он в то время денежную помощь от матери? Вот письмо к матери из Мюнхена 19 сентября 1900 года: "Белья и денег у меня достаточно, дорогая мамочка, так что ни того, ни другого посылать пока не надо; надеюсь, что не скоро придётся писать об этом, - а когда понадобится, я постараюсь рассчитать заранее". Посылка белья производилась матерью в течение нескольких лет; находя, что некоторые вещи удобнее покупать за границей, Ленин затем от этих посылок отказался. В сентябре 1900 года (это дата цитированного письма), он только два месяца за границей и, естественно, взятого им с собой белья для него "достаточно". По той же причине ему "пока" достаточно денег. Но слова, что посылать денег "пока" не надо, а когда они понадобятся, он постарается "рассчитать заранее", ясно свидетельствуют, что между матерью и им существует на этот счёт соглашение. Другими словами, отправляясь за границу, Ленин твердо знал, что это не прыжок в неизвестность: пока у матери есть деньги, он без средств не останется.   Его бюджет, следовательно, слагается в это время из партийного жалованья u того, что посылала мать. Определить по письмам, сколько и когда она посылала, - нет возможности. Писем за 1901 -1904 годы сохранилось или напечатано ничтожное число. Он и тогда родным писал аккуратно, не менее чем письмо в неделю, то есть 52 письма в год, - в сборнике же мы находим за 1901 год лишь 18 писем, за 1902 год - 9, за 1903 год - всего 3, за 1904 год - 6. О деньгах упоминается в письме от 1 июля 1901 года. Это благодарность брату Дмитрию за перевод 75 рублей, вырученных, "должно быть, за продажу моего ружья". В другом письме (21 сентября) Ленин шлёт матери благодарность за присланные ему 35 рублей. Их "мы, наконец, получили после долгой проволочки, происшедшей случайно по вине одного приятеля". Из этого брошенного вскользь Лениным видно, что по разным соображениям мать переводила Ленину не только обычным путём, открыто, через банк, а пользовалась и разными другими оказиями. На одной такой оказии и необходимо остановиться. Ленин выехал за границу не один   Ещё раньше его (в апреле 1900 года) выехал туда Потресов, имевший беседы с немецкими социал-демократами и благодаря их указаниям нашедший техническую возможность наладить в Германии издание газеты "Искра". Сделав своё дело, Потресов уехал на время в Россию, (Ленин остался в Мюнхене), и возвратился через несколько месяцев, в конце 1900 года или начале 1901 года. И тут, при встрече его с Лениным, произошло маленькое, быстро рассеявшееся недоразумение следующего рода.   Первые взносы для издания "Искры" были сделаны Калмыковой, давшей 2,000 рублей, Потресовым, внёсшим такую же сумму, и Жуковским, знакомым Потресова, пожертвовавшим 1,000 рублей. Ленин, со своей стороны, обещал, что его знакомый, некий "волжский капиталист", фамилию он не называл), знаем теперь, что он имел в виду Ерамасова), тоже сделает взнос в фонд для "Искры". Перед отъездом за границу Потресов получил из Москвы для передачи Ленину 500 рублей и был убеждён, что это и есть первый взнос "волжского капиталиста". Ему показалось несколько странным, что при разговоре о субсидировании "Искры" Ленин не упоминает о переданных ему деньгах, и он на это намекнул. "Вы заблуждаетесь, - разъяснил Ленин, - относительно назначения и происхождения этих 500 рублей. Это совсем не те деньги, о которых вы думаете, они посланы лично мне матерью". Так совершенно случайно стало известно, что в конце 1900 года или начале 1901 года Ленин получил от матери изрядную сумму - около 1,100 немецких марок, которая, вместе с жалованьем редактора "Искры", надолго обеспечивала ему в Мюнхене неплохую жизнь. "Мы устроились здесь совсем хорошо своей квартирой... Обзаведение мы себе купили из подержанных вещей недорого, с хозяйством Елизавета Васильевна и Надя справляются сами без особого труда" (письмо от 7 июля 1901 года). Получка им этой крупной суммы объясняет, почему в сентябре 1901 года он пишет не посылать ему денег, ибо "насчёт финансов у нас вообще дело ничего себе". Сие нелепое, непереводимое на другие языки, ходовое русское выражение должно означать, что его "финансовое положение" весьма удовлетворительно. В связи с этим, становится понятной и сравнительная скромность суммы 35 рублей, посланной ему в этот месяц матерью. Это не фундаментальная поддержка, а только маленький подарок. Пользуясь оказией, она послала его сыну, чтобы он мог иметь какое-нибудь дополнительное удовлетворение. Переводы из дому денег Ленину имели место и в последующие годы и, однажды, в 1904 году, опять таки только случайно, обнаруживается их след. В мае этого года Ленин выпустил брошюру "Шаг вперёд, два шага назад", о которой Плеханов тут же писал по её выходе, что она "в истории наших внутренних распрей будет играть роль масла, подлитого в огонь" (см. статью "Теперь молчание невозможно!", "Искра", 1904, № 66). Ленин превосходно видел последствия своего шага. После того, что написано в его брошюре - ров между ним и меньшевиками углублялся.   Раскол становился неизбежным   Ленин, выпустивший в конце года газету "Вперёд" против "Искры", шёл на него. Ещё недавно любимая им "Искра", с его уходом из редакции, превращалась в его глазах в ненавистную, мерзкую, "новую" "Искру". Всё же на раскол Ленин не шёл с лёгким сердцем. Его "две" души мучительно боролись. Он худел, бледнел и нервничал. "я был свидетелем, - писал Лепешинский, - такого подавленного состояния его духа, в каком никогда мне не приходилось его видеть ни до, ни после этого периода… - я, кажется, - говорил Ленин, - не допишу своей книжки. Брошу всё и уеду в горы"(25) . Он всё-таки дописал её и лишь потом уехал из Женевы для продолжительного отдыха и приведения в порядок больных нервов. Ленин и Крупская поселились сначала в Лозанне, потом сменили её на Montreux, отправной пункт их многонедельного путешествия по горам. "Мы, действительно, выбирали всегда самые дикие тропинки, - рассказывает Крупская, - забирались в самую глушь, подальше от людей. Побродяжничали мы месяц: сегодня не знали, где будем завтра, вечером, страшно усталые, бросались в постель и моментально засыпали". Их путешествие было интересным: от Montreux, к Aigle, потом десятки километров вдоль реки Роны, отдых в Loиche-les-Bains, спуск через Gemmipass в горы Бернского кантона, заход к подножию Юнгфрау, снова отдых в Изентале на Brienzersee, оттуда путь в Женевский кантон, где перед возвращением в Женеву Ленин и Крупская жили в пансионе около lac de Bret в компании с Богдановым. С ним у Ленина был тогда нежный контакт, через несколько лет, как и полагается Ленину, превратившийся в ненависть. Крупская, с некоторыми намёком на поэзию, писала, что прогулка оказала благодетельный эффект на Ленина: "Нервы пришли в норму. Точно он умылся водой из горного ручья и смыл с себя всю паутину мелкой склоки". Отлично отдохнув, он чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы броситься в очень большую склоку. Сколько времени заняло оживившее Ленина путешествие? На это можно ответить точным образом. Их экскурсия началась в начале июля и продолжалась без малого два месяца. Могла ли она иметь место, если бы у Ленина обстояло плохо дело с "финансами"? Крупская в своих "Воспоминаниях" не в такой степени искажала правду, чтобы утверждать, что Ленин и она в эмиграции жили "впроголодь" и очень нуждались. Тем не менее, для придания "пролетарского" колорита их жизни и фигуре Ленина, она подобно Анне Ильиничне, любила "прибедниваться", что отвечало требованиям и партии, и читательской среды. Её упражнения в этом направлении бывали очень неловки и зачастую комичны. Так, описывая ""плохонькую комнатёшку", где Ленин до её приезда жил в Мюнхене, кормясь мучными блюдами у какой-то немки, она сообщала: Владимир Ильич "утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана". Допустим, что он это проделывал. Будучи стесняющимся человеком, возможно, он считал неловким просить хозяйку пансиона заменить "жестяную кружку" другой посудой. Есть ли это доказательство отсутствия у него денег? Фаянсовая посуда стоила в Германии гроши. Неужели Ленин не мог купить себе чашку с блюдцем, а предпочитал портить чай, наливая его в "жестяную" кружку? Не могла Крупская не придать "бедненький" характер и их продолжительной прогулке по Швейцарии. "Деньжат у нас, - внушает она, - было в обрез, и мы питались больше всухомятку - сыром и яйцами, запивая вином да водой из ключей, а обедали лишь изредка". На диких горных тропинках, куда они забирались, не на каждом повороте выстроен ресторан, и в должный час эти путешественники не всегда могли иметь завтрак или обед. Зачем только это изображать как следствие, что "деньжат было в обрез"?   Правда, Ленин в это время уже не был в "Искре" и редакционного жалованья не получал, но, как видим, это не помешало ему совершить почти двухмесячное, весьма приятное и требующее затрат путешествие. Здесь, как и в других случаях, ему на помощь опять пришла мать, и это кое-кому из его окружающих товарищей случайно (от матери Крупской) стало известно.   Сам Ленин никогда и ни с кем из чужих в разговоры о своих денежных делах не входил   По его письмам из Петербурга и Сибири можно вынести впечатление, что в этой области он совсем не был прям даже со своими родными. Из Шушенского в Сибири в 1898 году он сообщал матери в письме от 8 марта: "Получаю теперь большой перевод с английского (из Питера) Адама Смита, за который должно что-нибудь перепасть. Поэтому долги свои все возмещу". Он как бы хотел этим показать, что для уплаты долга готов приняться за любую работу. Однако никакого перевода "Адама Смита" (давно переведённого) он не получал и не делал.   В 1904 году такого же рода "сочинительство" и, вероятно, с той же целью, можно усмотреть и после получения от матери денег, сделавших возможным только что описанное длительное путешествие Ленина и Крупской по горам Швейцарии. "я получил теперь, - писал он матери 28 августа, - книгу Гобсона об империализме и начал переводить её". Никакого перевода книги Гобсона, появившейся в 1902 году, Ленин в то время не делал. Он будет думать о том лишь в 1916 году и будет писать сестре Маняше, что если она найдёт издателя, он примется за перевод. С фальшивым паспортом, нелегально, Ленин из Женевы приехал в Петербург 20 ноября 1905 года и на следующий день уже заседал в редакции газеты "Новая Жизнь". То была странная газета, если судить по опубликованному списку имён её сотрудников. С одной стороны, беспартийные писатели - поэты, символисты, декаденты, мистики, вроде Минского, Гиппиус, Бальмонта. С другой стороны, партийцы большевики - Богданов, Румянцев, Базаров (два первых - члены Центрального Комитета большевиков) и М. Горький, с политически шедшими за ним писателями - Л. Андреевым, Е. Чириковым, Скитальцем и др. Каким образом мог появиться сей странный симбиоз, соединение несоединимого?   Газета возникла в своеобразной обстановке "политической весны", всем кружившей голову. Русское общество, не знавшее до сих пор настоящей свободы слова, печати, собраний, союзов, с упованием ухватилось за свободы, открывшиеся перед ним, сначала в порядке захватного права, а потом в порядке самого широкого толкования царского манифеста. Беллетристы, поэты, адвокаты, артисты, инженеры, состоятельные люди разных слоев, до сих пор чуждавшиеся какой-либо общественной активности, бросились в политику, увлекаясь революционными лозунгами и идеалами. Кое-что здесь сильно напоминало французский 1848 год на страницах "L'Education sentimentale" [Сентиментальное воспитание]  Флобера. Благонамеренному философу Минскому удалось получить ещё до манифеста 30 октября разрешение на выпуск газеты. Он хотел её сделать беспартийной, но очень левой, и для этого обратился за сотрудничеством к большевикам. С намерением в дальнейшем придать газете желательную им физиономию, те приняли предложение, и так возникло соединение несоединимого. Официальным редактором был Минский, официальным издателем - М.Ф. Андреева, жена в то время М. Горького.   В одном из примечаний к 10-му тому 4-го, "очищенного", издания сочинений Ленина, на странице 479-й, указывается, что газете "большую материальную помощь" оказал М. Горький. Из собственного кошелька Горький, кажется, ничего не вложил в газету. Он был только влиятельным посредником. Он привлёк для поддержки газеты купца Савву Морозова и Шмидта (3) , сына богатого московского купца. Искусственный союз беспартийных писателей и ультрапартийных большевиков с приездом Ленина быстро окончился. 23 ноября в газете появилась статья Ленина "О реорганизации партии", 25 ноября - "Пролетариат и крестьянство", не оставляющие никакого сомнения в том, что Ленин намерен из "Новой Жизни" - беспартийной левой газеты - сделать чисто партийное большевистского типа издание. А 26 ноября, то есть через четыре дня после вступления Ленина в редакцию, в "Новой Жизни" появилась его статья "Партийная организация и партийная литература", после которой в газете произошла реорганизация: некоторым лицам, приглашённым Минским, пришлось уйти, другим замолкнуть или слагать поэмы в честь пролетариата и большевистской гегемонии. "литература должна стать партийной, - провозгласил Ленин. - Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, "колесиком и винтиком" одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса... Найдутся даже, пожалуй, истеричные интеллигенты, которые поднимут вопль по поводу такого сравнения, принижающего, омертвляющего, "бюрократизирующего" свободную идейную борьбу, свободу критики, свободу литературного творчества и т.д., и т.д. По существу дела, подобные вопли были бы только выражением буржуазно-интеллигентского индивидуализма…Газеты должны стать органами разных партийных организаций. Литераторы должны войти непременно в партийные организации. Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли книгами - всё это должно стать партийным, подотчётным. За всей этой работой должен следить организованный социалистический пролетариат, всю её контролировать - Как! - закричит, пожалуй, какой-нибудь интеллигент, пылкий сторонник свободы, - Как! Вы хотите подчинения коллективности такого тонкого индивидуального дела, как литературное творчество! Вы хотите, чтобы рабочие по большинству голосов решали вопросы науки, философии, эстетики! Вы отрицаете абсолютную свободу абсолютно-индивидуального идейного творчества! - Успокойтесь господа! Во-первых, речь идёт о партийной литературе и её подчинении партийному контролю". Статья Ленина зловещая   Его фразу "успокойтесь, речь идёт о партийной литературе" следовало бы дополнить одним словом "пока". "Пока речь идёт о партийной литературе". Ленин в 1905 году, хотя многое его на то уже наталкивало, ещё не дошёл до простой соблазнительной мысли, что при строительстве социализма удобнее всего свободу печати уничтожить и иметь лишь одну партийную большевистскую прессу, подчинённую, конечно, не контролю пролетариата, а контролю командующего партийного центра или диктатора. К этому он пришёл после 1918 года. "Свобода печати в РСФСР, окружённой буржуазными врагами всего мира, есть свобода политической организации буржуазии и её вернейших слуг - меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый. Буржуазия (во всём мире) ещё сильнее нас и во много раз. Дать ей ещё такое оружие, как свобода политической организации (свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит, облегчать дело врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем".(26) Никто не предвидел, что ленинская статья от 26 ноября 1905 года была страшна тем, что вела к тоталитарному уничтожению свободы печати и мысли, к тому, что позднее осуществил Сталин, превративший искусство и печать, действительно, в "колесико и винтик" его охраняющей и прославляющей государственной машины. Руководимая Лениным "Новая Жизнь" не продолжалась долго. Вышло всего 28 номеров, последний - уже нелегально. В числе 8 газет она была закрыта правительством 16 декабря за опубликование призыва не платить налогов. Вместо неё появилась "Волна". Даже после подавления декабрьского восстания в 1905 году - правительство не решалось уничтожить свободу печати, узаконенную манифестом 30 октября. Запрещая наиболее зло берущие его за горло революционные газеты, царское правительство позволяло появляться их заместителям. Так, после закрытия "Волны", появился "Вперёд", за ним "Эхо", "Зрение", "Новый Луч", "Наше Эхо". Откуда шли средства на эти издания, как и на руководимую Лениным нелегальную газету "Пролетарий", печатавшуюся в Выборге и договаривавшую то, что не всегда казалось удобным в легально появлявшейся большевистской прессе? Три года спустя в издававшемся в Париже большевистском сборнике "Вперёд", разбиравшем положение дел в партии, указывалось на одну кричащую "ненормальность": значительнейшую часть средств партийных организаций "образуют пожертвования со стороны и доходы от случайных предприятий, тогда как действительно прочную и надёжную материальную опору для партии могут составлять только трудовые гроши самих борющихся и сознательных рабочих". Такие "гроши" в небольшом количестве стали поступать в кассу большевистских газет лишь в 1912 -1914 годах, когда появились большевистские газеты ("Правда" появилась 5 мая 1912 года, преследуемая цензурой, она всё-таки до войны 1914 года продолжала выходить под названием "Рабочая Правда", "Северная Правда", "Правда Труда", "За Правду", "Пролетарская Правда", "Путь Правды", "Трудовая Правда"). В 1905- 1907 годах "трудовые гроши" в издании большевистских газет никакой роли не играли. На многие фабрики и заводы, больше всего вне Петербурга, газеты доставлялись просто как прокламации, как бесплатный агитационный материал, подлежащий распространению, невзирая на расходы и убыточность. Все революционные газеты были в огромном дефиците. Хозяйство газет, их бухгалтерия, велись неопытными партийными людьми, и были в хаотическом состоянии. Кратковременность жизни газет не позволяла приступить к упорядочению дела. Средства на большевистскую печать и на всю партию создавались не грошами из кармана пролетариев, а пожертвованиями, дарами из кошелька буржуазии и свободных профессий, шли из источников, подобных тем, что питали "Новую Жизнь" - первую легальную большевистскую газету в России. Это парадоксально, с точки зрения дальнейших событий, это кажется невероятным, но это факт   На политическом рынке, если можно так выразиться, замечалось тогда изобилие денег. Пробуждённое от спячки русское общество с азартом субсидировало политические начинания всех направлений. Нелегальные партии, вышедшие из подполья, перебросившие свои штабы из Женевы в Россию (большевики, меньшевики, эсеры), конституционно-демократическая партия (основное ядро которой сложилось также за границей около журнала "Освобождение" бывшего марксиста П.Б. Струве), образовавшиеся после октября правые буржуазные партии: октябристы, партия мирного обновления, партия демократических реформ - все быстро находили средства для организации своих сил, газет. И любопытнейшей чертой некоторых обладателей капитала была их поддержка именно крайних революционных течений, хотя цель и их тактика в конечном счёте не могли принести ничего утешительного тем социальным группам, к которым принадлежали эти люди. Сколь легко отыскивались и давались деньги, показывает субсидирование хотя бы меньшевистских изданий в Москве. Средства на вышедшую в 1905 году после октября "Московскую Газету"(27) меньшевиков дал сын одного камергера, пришедший потом в ужас оттого, что получилось совсем не то, что он предполагал: "я курица, которая вывела диких и злых утят". Другие предприятия меньшевиков - издательство "Новый Мир" появилось на свет, благодаря банковскому кредиту, выданному вне обычных банковских правил и при исключительно выгодных условиях. Еженедельник московских меньшевиков "Наше Дело", выходивший в сентябре и октябре 1906 года, а после его закрытия еженедельник "Дело Жизни" (январь 1907 года - не смешивать с другим, более поздним, меньшевистским журналом в Петербурге с тем же названием) - печатались на средства одного торговца бумагой. В поисках средств меньшевики были всё-таки вялыми, никогда не были особенно расторопными. В противоположность им большевики оказались великими мастерами извлекать, с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов - деньги из буржуазных карманов во всех городах Российской империи. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального Комитета инженер Л.Б. Красин, и ещё более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М.Горький, умевший вытягивать деньги и на "Новую Жизнь", и на вооружение, и на всякие другие предприятия. Если бы какой-нибудь историк, хотя теперь это вряд ли возможно (время стёрло людей и следы), захотел бы заняться исследованием, сколько на святой Руси было купеческих и банковских "Маякиных" и "Гордеевых", внёсших деньги в большевистские кассы и какова в итоге общая сумма их субсидий, - получился бы документ большого социального интереса. Он был бы особенно интересен со стороны психологической и идейной: какого характера мотивы толкали на поддержку революции - в виде большевизма - этих будущих "смертников", дотла уничтоженных большевистской революцией? С психологией некоторых таких "смертников" мы познакомимся немного дальше. Пожертвованиями не ограничиваются средства первой революции. У неё были, что отмечал и сборник "Вперёд", доходы "от случайных предприятий". Среди них на первом месте стояли не концерты и тому подобные предприятия, а так называемые "эксы" (экспроприации), "партизанские выступления" с целью захвата денег налётом на казённые банки, учреждения почты, а иногда и на капитал частных лиц. В отличие от добровольных даров - то был насильственный способ увеличить ресурсы революционных партий.   Первую грандиозную экспроприацию учинили максималисты, - левое крыло партии социалистов-революционеров (значительная часть их после 1917 года перешла к коммунистам), - захватившие в Москве 20 марта 1906 года в частном банке "Купеческого общества взаимного кредита" 875 000 рублей. Этим был как бы Дан сигнал для больших и малых "эксов" по всей стране. Оба крыла социал-демократии осуждали "эксы" частного капитала, но меньшевики, допуская захват денег в казённых учреждениях(28) , относились к ним всё-таки с брезгливостью и в 1907 году на 5-м съезде партии добились их полного запрещения.   Ленин и его товарищи, наоборот, ничего предосудительного в том не видели В октябрьском номере "Пролетария" за 1906 год Ленин, критикуя меньшевиков, писал, что называть "эксы", как некоторые меньшевики, "анархизмом, бланкизмом, терроризмом, грабежом, босячеством" значит уподобиться либералам, а, по мнению Ленина, это уже крайний позор. Главный недостаток "эксов" Ленин видел в их неорганизованности, беспорядочности, в частом отчуждении этих экспроприированных средств на содержание "экспроприаторов". При устранении этих недостатков и передаче захваченных денег в кассу партийных организаций, "эксы" почитались им законнейшим актом революции. "эксы" несомненно увеличивали денежные средства большевиков. Так, Высшая социал-демократическая школа в Болонье в Италии в конце 1910 года была организована отчасти и на деньги от уральцев, свершивших "экс" в Миассе. Мы не имеем данных, чтобы судить какую общую сумму принесли "эксы" большевикам. Упомянем лишь, что Л. Мартов в брошюре "Спасители или упразднители?" утверждал в 1911 году и не встретил возражений, что ко времени Лондонского съезда партии, то есть к маю 1907 года, собранные большевистским Центром громадные денежные средства были приобретены "частью путём экспроприации". Большевикам не всегда удавалось воспользоваться полностью экспроприированными деньгами. К числу неудачных предприятий принадлежит экспроприация 341 000 рублей, совершённая в казначействе в Тифлисе. "Деньги, - писала Крупская, - от тифлисской экспроприации были переданы большевикам на революционные цели. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров взятых при экспроприации пятисоток... И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов". В Париже при этой попытке попался Литвинов - будущий народный комиссар иностранных дел, а в Женеве подвергся аресту и имел неприятности Семашко - будущий народный комиссар народного здравоохранения. Впрочем, часть добычи удалось реализовать. Группа "Вперёд", отколовшаяся от Ленина, издала за 1910-1913 годы семь сборников на средства, полученные от тифлисской экспроприации. Чтобы не было в Европе компрометирующих партию новых попыток размена экспроприированных пятисоток, в 1909 году, по настоянию меньшевиков, оставшиеся неразмененные билеты было решено сжечь. Перечисляя средства, поступившие большевикам, не следует забывать довольно значительную сумму, собранную М. Горьким в 1906-1907 годах в Америке. Сбор шёл от имени всей партии, но полученные средства поступили в большевистский Центр и от общепартийного контроля, то есть с участием меньшевиков, бундовцев и т.д., ускользнули. Общая сумма средств, которыми в первую революцию располагала центральная большевистская организация, была, несомненно, значительна. О ней можно догадываться по одной фразе ведавшего делами вооружения (будущего представителя Советов в Париже и Лондоне) Красина. Профессору М. М. Тихвинскому, скептически относившемуся к возможности собрать для этого достаточное количество денег, Красин ответил: "Да совсем не в деньгах дело! У нас их столько, что я мог бы на них купить не жалкие револьверы, а самые настоящие пушки. Но как их доставить, где спрятать? Вот в чём дело". В какой мере это "изобилие" партийных средств коснулось Ленина, в какой мере оно изменило его жизнь? В 1895 году, живя в Петербурге, Ленин обращал на себя внимание как человек, по выражению Л. Мартова, сделанный из материи, из которой выкраиваются "вожди". Но если тогда он и был "вождём", то только для полутора десятков интеллигентов и двух десятков рабочих. В 1905-1907 годах он снова в Петербурге, и за спиной его и "Тулон", и "Аркольский мост". Теперь он уже вождь большевистской партии, насчитывавшей в октябре 1906 года - 33 тысячи членов. За ней идут массы. Среди большевиков не было в то время другой политической фигуры, более яркой, авторитетной, целеустремлённой. Мысли его накладывают отпечаток на ход революции. Партия почтительно за ним ухаживает, оберегает. Он, по словам Ногина, - "партийное сокровище". В кругах, близких к партии, почитается особой честью ему - нелегальному предоставить квартиру или явку, выполнить его поручение. Центральная и Петербургская организации, тем более, что недостатка в средствах нет, снабжают его из партийного фонда так щедро, таким количеством денег, какого он никогда до сих пор в своём кармане не носил. "Новая Жизнь" немедленно по его приезде ему вручает большой аванс. Его товарищи считают, что "Ильичу" нужно всегда иметь с собой достаточно денег, быть прилично одетым, хорошо питаться, в случае опасности, не считаясь с затратами, быстро переменить одну квартиру на другую или перекинуться из Петербурга в Финляндию. Ленин писал в 1906-1907 годах много статей во все большевистские газеты, составил ряд брошюр вроде "Победа кадетов и задачи рабочей партии", "Социал-демократия и выборы в Думу", "Роспуск Думы и задачи пролетариата". Он не требовал за них гонорара. Зачем ему эта плата? Получаемых им из партийного фонда денег более, чем достаточно, чтобы обеспечить себе и Крупской существование в новых условиях. В декабре 1905 года и в марте 1906 года он ездил в Москву повидаться с матерью. Она, наверное, интересовалась, есть ли у него деньги, наверное, ему их предлагала. Можно быть уверенным, что он ничего не взял. Деньги у него есть, сверх того, что он считает своим жизненным уровнем, ему ничего не нужно. В 1905 и 1906 годах ряд появившихся новых издательств, зная, что публика падко бросается на то, что до сих пор являлось запрещённой, нелегальной литературой, усердно, с согласия и без согласия автора, перепечатывало почти всё, что в течение многих лет издавалось в Женеве.   Одесское издательство "Буревестник" в числе прочих женевских изданий перепечатало из журнала "Заря" статьи Ленина и выпустило их в виде брошюры под заглавием "Аграрный вопрос и "критики Маркса"". Ленин весьма настойчиво потребовал уплаты за неё высокого гонорара. Повышенного гонорара он добивался и за статьи об аграрном вопросе, помещённые в февральской книжке за 1906 год журнала "Образование", руководимого меньшевиком Н.И. Иорданским. Последний был несколько удивлён настойчивостью в этом направлении Ленина, даже предположил, что Ленин нуждается в деньгах. Нет, в деньгах он совсем не нуждался, но Иорданский был в то время меньшевиком, и потому разговор с ним должен был быть иным, чем тот, который Ленин вёл в большевистских изданиях. Ленин в Петербурге имел вид несколько отличный от Ленина женевского. Он носил лучший, но не на много, костюм, лучшее, но тоже не на много, пальто. Его довольно часто можно было видеть в ресторане "Вена", где он встречался с жившей ради конспирации отдельно от него Крупской. Об этом она рассказывает в своих "Воспоминаниях": "Так как там разговаривать на людях было не очень-то удобно, то мы, посидев там, или, встретившись в условленном месте на улице, брали извозчика и ехали в гостиницу, что против Николаевского вокзала, брали там особый кабинет и заказывали ужин". Подобных привычек у расчётливого "Ильича" дo сux пор не было   Жизнь Ленина в 1906-1907 годах некоторыми своими чертами была mutatis mutandis как бы своего рода предвосхищением будущей жизни в Кремле, в качестве правителя России. При освобождении от необходимости о том думать и заботиться, его материальные нужды, его жизненный уровень, были вполне обеспечены в 1906-1907 годах партийным фондом, а после 1917 года общегосударственным. Но следует это отметить, что и в том, и в другом случае, в отличие от всех появившихся после Ленина диктаторов, у него никогда не было жажды излишеств. Ночёвки у чужих людей, смена квартир из боязни быть выслеженным и арестованным, "холостая жизнь" так докучали, так мучили Ленина, что в феврале 1906 года он решил с этим покончить и переселиться в Финляндию, в Куоккала, 60 километров от Петербурга. Царское правительство было слишком занято революцией, чтобы соваться в это время в Финляндию, почти стряхнувшую с себя опеку Петербурга. Куоккала была уже как бы "за границей". Ленин и Крупская заняли весь низ большой дачи "Ваза", а наверху поселились другие партийцы и А.А. Богданов - в то время ещё близкий товарищ Ленина. На дачу скоро приехала мать Крупской вести - такова была уже её судьба - хозяйство. Потом приехала сестра Маняша, и Ленин, хотя и нельзя было избежать сутолоки, создаваемой приезжающими к нему партийцами, снова очутился в той семейной атмосфере, отход от которой для него был всегда мучителен. Глубочайше внедрённую в него привычку быть chez soi [у себя дома] не могли потрясти никакие громы революции. Крупская каждый день уезжала в Петербург и возвращалась поздно вечером, нагруженная разными новостями, до которых Ленин был большой охотник. Сам Ленин бывал в Петербурге редко. В мае 1906 года он сделал новую попытку поселиться на некоторое время в Петербурге (на Забалканском проспекте) и снова, боясь слежки, сбежал в Финляндию. Куоккала, где Ленин прожил почти год, стала центром, откуда Ленин руководил большевистской партией. Туда приезжали за его директивами и лозунгами. "Дверь дачи, - по свидетельству Крупской, - никогда не запиралась, в столовой на ночь ставились кринка молока и хлеб, на диване стелилась на ночь постель, на случай, если кто приедет с ночным поездом, чтобы мог, никого не будя, подкрепиться и залечь спать. Утром часто в столовой мы заставали приехавших ночью товарищей". Из Куоккала Ленин в начале мая 1907 года поехал на партийный съезд в Лондон, где на этот раз большинство оказалось в руках большевиков. С этого съезда Ленин возвратился в Финляндию в таком виде, что его трудно было узнать: сбритая борода, коротко подстриженные усы, огромная соломенная шляпа. Его трудно было узнать и по другой причине. Полтора года волнений, неистового, лихорадочного ража, с которым в речах, газетных статьях, в брошюрах он грыз и позорил конституционно-демократическую партию, отстаивал идею бойкота Государственной Думы и вооружённое восстание - выжали из него силы. Борьба с меньшевиками на Лондонском съезде его окончательно подкосила. Он еле держался на ногах, почти ничего не ел. Полоса крайней болезненной атонии, сменяющая у Ленина полосу бурного, ожесточённого напора, прилива энергии - есть нечто для него характерное. После приезда Ленина из Лондона его пришлось отправить в глубь Финляндии в тишайшее и безлюдное место в Стирсудден, где, уйдя от всякой политики, он мог в течение июня и июля прийти в нормальное состояние. За два года революции Ленину пришлось множество раз выступать с речами на закрытых съездах, конференциях, собраниях рабочих и интеллигентов, никогда не бывших особенно многочисленными. Только один раз, 22мая 1906 года, Ленин, под фамилией Карпов, произнёс речь на громадном митинге в Народном доме Петербурга. Первый раз в своей жизни перед ним была аудитория в две с лишком тысячи человек. И самоуверенный вождь, трибун-агитатор, привыкший с апломбом выступать на эмигрантских собраниях в Женеве, совершенно растерялся перед тысячами устремлённых на него глаз. Он волновался до такой степени, что некоторое время не мог промолвить ни слова. "Ильич ужасно волновался, - признала и Крупская. - С минуту стоял молча, страшно бледный. Вся кровь прилила у него к сердцу". Крупская утешалась тем, что партийцы, узнав Ильича, огласили зал громкими рукоплесканиями, а после его речи "необыкновенно подъёмное настроение" будто бы охватило всех присутствующих и "в эту минуту все думали о предстоящей борьбе до конца". Призывая к новому восстанию, Ленин глубочайше ошибался, что революция шла по восходящей линии   В действительности она потухала. Правительство, сохранив полицейский и военный аппарат, было достаточно сильным, чтобы справиться с уже обессиленной революционными конвульсиями страной. 16 июня 1907 года изменён избирательный закон и, вместо прежней революционной Думы, 14 ноября, при молчании страны, охваченной исключительными законами, появилась III Государственная Дума, где огромное большинство принадлежало правым группировкам. Революция умерла, чтобы возродиться только через десять лет и снова в обстановке, созданной войной. Ленин, долгое время веривший, что "самодержавие выпустило свои последние выстрелы, израсходовало свои последние резервы",(29) теперь видел свою ошибку. В изменившейся политической обстановке, Куоккала перестала быть в его глазах безопасным приютом, и в конце ноября он перебирается в глубь Финляндии, в Огльбю, местечко около Гельсингфорса. Через три недели, чувствуя себя и здесь в опасности, Ленин, списавшийся с Крупской, решает уехать хорошо ему известным путём через Або в Швецию и там дожидаться приезда жены. Из Або в Стокгольм пароходы, снабжённые ледорезами, ходили и зимой, однако, приехав в Або, Ленин, до крайности осторожный, побоялся сесть на пристани на пароход. Ему сказали, что агенты Охранки следят за приезжающими и якобы были случаи ареста при посадке на пароход. Бухта Або окружена многочисленными островами, около одного из них пароход всегда останавливается, и кто-то из финских социал-демократов указал Ленину, что ему лучше всего добраться до этого острова, а там уже в полной безопасности он сможет сесть на пароход. Идти к этому острову несколько километров нужно было только ночью. Лёд, несмотря на декабрь, не считался надёжным: "не было охотников рисковать жизнью, не было проводников". В конце концов, Ленин нашёл двух финнов, храбро решивших быть его проводниками, вероятно, потому, что он соблазнил их высокой оплатой, кроме того, они были так пьяны, что им по пословице и "море было по колено". Путешествие едва не окончилось катастрофой. В одном месте широкий пласт льда стал уходить из-под ног Ленина и его проводников. Убегая с этого пласта, они попали на другой, сломавшийся под их тяжестью. Только чудо спасло их. Ленин потом рассказывал, что, теряя надежду на спасение, он думал: "Эх, как глупо приходится погибать". Что было бы, если 15 декабря 1907 года Ленин утонул в Ботническом заливе? Произошла бы Октябрьская революция 1917 года? А если бы произошла, - приняла ли она, без Ленина, тот особый социально-политический характер, который он своими декретами ей "насильственно навязал", вопреки марксизму Плеханова, доказывавшего, что "никакой великий человек не может навязать обществу такие отношения, которые уже не соответствуют состоянию производительных сил или ещё не соответствуют ему". В ходе великих исторических событий, определённых Октябрьской революцией, не сыграл ли роль такой пустяк, как пласт более крепкого льда, на который, ища спасения, вскочил тонувший Ленин? Мелкая случайность в крупнейших событиях истории играет роль более важную, чем это принято думать. Биографическая справка: Вольский-Валентинов Николай Владиславович Оглавление   www.pseudology.org