Составители: 3.И. Перегудова, Daly, Jonathan., В.Г. Маринич М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2009. - 519 с, ил. - (Из собрания Бахметевского архива) Перегудова З.И. Приложения 6 - 25 Приложение № 6 Донесение начальника Петроградского Охранного отделения К.И. Глобачёва директору Департамента полиции 7 февраля 1917 г. Предстоящее 14 февраля сего года возобновление заседании Государственной думы создает повышенное настроение как среда населения столицы вообще, так и среди революционного элемента. Прогрессивные элементы, усматривая в первых заседаниях Государственной думы возможность выразить свой протест против нынешнего состава Правительства, естественно искали поддержки в среде рабочих и способом достигнуть последнего явилась попытка воздействия на рабочих через рабочую группу Центрального военно-промышленного комитета. Попытка удалась, рабочая группа, заняв уже явно противоправительствентю и противогосударственную позицию, призвала пролетариат столицы к массовым беспорядкам 14 февраля, стачкам по фабрично-заводским предприятиям, а затем все бастующие должны будут отправиться к Таврическому дворцу и потребовать там от депутатов создания Правительства "народного спасения", т.е., другими словами, создать Государственный переворот. В таком направлении рабочая группа вынесла резолюцию, и, практически её осуществляя Она начала проводить и соответствующую митинговую кампанию. Такое поведение рабочей группы вызвало необходимость ликвидировать се, что и было приведено в исполнение 27 января. Однако несмотря на ликвидацию, сторонники рабочей группы решили провести в жизнь предположения группы, и в этом направлении они настолько успели, что ныне следует считать нет- На донесении резолюция: "В записку включено".   8.II. Cтачки 14 февраля и попытки устроить шествия к Таврическому дворцу, не останавливаясь даже перед столкновениями с полицией и войсками (столкновения могут быть только в отлетных случаях). Как известно, рабочая группа была избрана из числа приверженцев ликвидаторского течения еопиал-демоктатнн. а затем уже в период своего существования труппа разошлась во взглядам лаже и с этой организацией, которая её избрала. Это обстоятельство породило среди подполья мысль - сак отнестись к попыткам рабочей группы отметить 14 февраля, и по сему поводу отдельными партийными течениями приняты следующие решения: Социал-демократы Большевики, относясь к рабочей группе как к организации политически нечестной и не признавая Государственной думы, постановили решение группы не поддерживать, а создать движение пролетариата своими собственными силами, приурочив выступление к 10 февраля, т. е к годовщине суда над бывшими членами социал-демократической фракции Большевиков Государственной думы, В этот день предполагается всеобщая стачка без определения её длительности, в если бы оказалось настолько достаточно настроения в рабочих Массах, что стачка продлилась бы до 14-го, то не поддерживая начинания рабочей группы, захватить все движение в свои руки, отстранить сторонников группы окончательно в сторону в закончить движение тем способом, который по политической обстановке будет допустим с партийной точки зрения в исполним с практической стороны. В этом направлении уже состоялось 2 февраля вполне определенное решение руководящего коллектива Большевиков, именующего себя "Петербургским Комитетом", и изложенные лозунги переданы в Массы, что несомненно вызовет стачку, во сперва очень тихую 10 февраля. Предрешить ход стачки заранее совершенно невозможно, но можно уверенно сказать, что от будет с весьма большим количеством участников. Успешности стачки 10 февраля должно способствовать и то, что социал-демократы объединенцы (Междурайонный комитет) в социал-демократы Меньшевики (Центральная инициативная группа) вынесли решения вполне аналогичные с Большевиками. В целях подготовки движения 10 февраля к этому времени, вероятно, всеми социал-демократическими течениями будут выпущены и соответствующие листовки. [Подчеркнуто: в Департаменте полиции, - 3, /7... Подчеркнуто: в Департаменте полиции. - 3. 77]. Что же касается народников, то последние отнеслись к 10 и 14 февраля безразлично, никаких решений не выносили, но хотя они и не предполагают самостоятельно создавать движение рабочих, однако при возникновении стачки они не замедлят примипуть, дабы лишний раз заявить о своем существовании и нанести удар Правительству и Государственному строю, против которых они ведут борьбу. Анархисты в настоящий момент настолько разбиты последние ми арестами, что они себя совершенно не проявят. Успешность начинаний подполья всегда стоит в прямой зависимости от общего настроения рабочих Масс, а последнее в данный момент нельзя считать хорошим и благоприятным в отношении Правительственных властей, что главным образом создастся дороговизной жизненных припасов, трудностью их покупки и даже почти полным отсутствием таких необходимых, как хлеб, мясо и т.д. Рабочие Массы, будируемые прогрессивными слоями.; винят во всем только нынешний состав Правительства, а потому призыв к стачке и выступлениям сторонников рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета и всех оааль-ных подпольных организаций - ныне популярен и найдет отзвук] в настроениях неорганизованного пролетариата и как следствие этого необходимо ждать стачек 10 и 14 февраля в большом масштабе, попыток устраивать демонстрации с доведением последних до открытых столкновений, а 14 февраля - и шествий к Тюрнческому дворцу, где предположено потребовать от Государственной думы перехода уже на явно революционный путь. Характерно то обстоятельство, что Большевики усматривают в призыве рабочей группы желание довести дело до вооруженных столкновений с полицией и войсками, дабы создать кровавые со: - бытняя толкаюшие страну к революционному перевороту в пользу буржуазных слоев. Об изложенном имею Честь донести Вашему Превосходительству II присовокупляю, что со стороны вверенного мне Отделения будут приняты все возможные меры к предотвращению и ослаблению грядущих весьма серьезных событий. Генерал-майор Глобачёв ГАРФ. Ф. 102. 00. 1917. Д. 20. Ч, 57. Л. 33-34об. Подчеркнуто: в Департаменте полиции. - 3. П. Подчеркнуто: в Департаменте полиции. -3. П.   Приложение № 7 Донесение начальника Петроградского Охранного отделения К.И. Глобачёва в Департамент полиции Секретно 27 февраля 1917 г. Около 3-х часов дня сего числа в районе Знаменской площади до Александро-Невской лавры собралась Толпа, по которой вони" ской частью было сделано несколько залпов. Были ли после этого раненые и убитые не установлено. В это же время на Невском проспекте близ Городской Думы собралась большая Толпа, по которой подоспевшими 2-мя ротами пехоты были произведены три холостых залпа. После этого Толпа рассеялась. В 3 часа дня на углу Невского просп. и Садовой ули" цы собралась Толпа приблизительно в 6000 человек, по которой после отказа выполнить требование наряда очистить улицу был произведен ряд безрезультатных выстрелов. Одновременно с этим собралась Толпа приблизительно в 10,000 человек, на углу Невского и Владимирского тюслектов. Несмотря на предложение очистить улицу., демонстранты оставались на местах, а потому по ним бывшей на месте воинской частью был произведен ряд выстрелов, которыми несколько человек убито и ранено. После этого Толпа рассеялась. В 4 часа 30 мин. был открыт огонь по отказавшейся выполнить требование воинской команды очистить Знаменскую площадь, Гончарную и Литовскую улицы Толпе. По непроверенным сведениям, произведенными выстрелами убито 40 человек и такое же число ранено. В 5 часов вечера был открыт огонь по отказавшейся исполнить требование очистить угол Суворовского просп. н 1-й 1\"ждсетюв ской улицы Толпе, которым 10 человек убито и несколько ркшено. В 6 часов вечера под командой унтер-офицера из казарм вышла 4-я рота Л, гв. Павловского полка [для того], чтобы расправиться с учебной командой того же полка, стрелявшей по Толпе. Близ Храма Христа Спасителя на крови рота встретила состоявший из 10 человек Конный полицейский разъезд, с которым вступила в перебранку, а затем произвела несколько залпов, которыми убиты 1 городовой и лошадь, и ранены 1 городовой и лошадь. После этого нижние чины вернулись в казарму. Через несколько времени туда прибыл Полковник Экстен, которому они, по сведениям, отрубили кисть руки. Вскоре на место происшествия прибыла рота Л. гв. Преображенского полка, обезоружила бунтовавших и оцепила помещение. В 7 часов вечера на углу 1-й Рождественской улицы и Суворовского проспекта был ранен городовой Лащинский, у которого отобран револьвер "Наган" и шашка, и полицейский надзиратель Кутузов у которого холодным оружием отрублено 4 пальца. В 8 часов вечера у дома № 3, по Корпусной улице, обезоружен полицейский надзиратель Ботов. В 8 часов 30 мин. вечера к Апраксину пер. подходили 5 городовых, по которым из публики было произведено несколько выстрелов. Вслед за ними шли вторые 5 городовых, которые немедленно открыли ответный огонь. Затем городовые отправились в находящийся здесь же участок. В то время, когда они подходили к своему помещению, по ним вторично стреляла публика. В этих двух перестрелках никто из городовых не пострадал. Промышленные предприятия сего числа, по случаю праздничного дня были закрыты. О вышеизложенном имею Честь донести Ваше Превосходительству. Арестованных не было. Подписал: Начальник Отделения генерал-майор Глобачёв. Верно: Ротмистр Дубровин. На донесении рукой ротмистра Дубровина пометы: Доставлено 27 февраля к 9 ч. утра на квартиру полковника Васильева. ГАРФ. Ф. 102. 00.1917. Д. 341. Ч. 57. Л. 48^9. Копия.   Приложение № 8 Протокол допроса К.И. Глобачёва в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства от 6 августа 1917 г. Протокол 1917 года апреля 6 дня, командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А.А. Спичаков-Заболотный допросил с соблюдением 443 ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства] свидетеля, который показал: Константин Иванович Глобачёв, 46 лет, генерал-майор, православный, не судился; содержусь под арестом в Петроградской одиночной тюрьме. С 1 марта 1915 г. до Революции я занимал должность начальника Петроградского Охранного отделения, а ранее служил начальником Севастопольского губернского жандармского управления. В Петроград я перешел по приглашению генерала Джунковского, бывшего в то время товарищем министра внутренних дел. Отделение, во главе которого я стоял, являлось отделением Петроградского градоначальства, и по должности я находился в непосредственном подчинении у Петроградского градоначальника. Охранное отделение, кроме центрального своего управления, имело в Петрограде подведомственные мне отделы, а именно: Охранную команду (Морская, 26) из 280 человек, на обязанности которой возлагалась охрана при проездах высочайших особ и охрана разных высокопоставленных лиц, Центральный филерский отряд (Малый пр., Петроградская ст.) и регистрационньш стол (Басков пер., 92), ведавший так называемой "гостиной" - агентурой, то есть наблюдением за лицами, останавливавшимися в гостиницах и меблированных комнатах. Охранное отделение призвано было освещать деятельность революционных организаций и общественные настроения. Помимо штатных служащих, оно пользовалось секретными сотруд-I пиками, вознаграждавшимися из особых сумм, отпускавшихся специально на секретную агентуру в мое распоряжение в размере 6250 руб. ежемесячно (весь бюджет Петроградского Охранного 1 отделения выражался суммою 58,000 руб. в месяц по городу Пет-1 рограду), Секретные сотрудники, поступая на службу в Охранное отделение, сообщали свои фамилии и вносились в особый список, считавшийся совершенно секретным. Им давались клички, под которыми они впоследствии и фигурировали в докладах и пере1 писке Охранного отделения. Клички не должны были обязательно согласоваться с полом сотрудника: случалось, что женские 1 клички давались мужчинам и наоборот. До Войны возиагражде-1 ние сотрудников колебалось между 50-75 руб. в месяц, хотя служили и за 25 руб. в месяц. Во время Войны вознаграждение ввиду дороговизны жизни было несколько увеличено. Самый высокий] оклад за время моей службы был 300 руб. в месяц. Его получал] барон Штокельберг, по кличке "Пьер" (навязанный мне Депар-1 тамснтом полиции и не давший мне никаких ценных сведений). I Он служил в первой половине 1916 года. Затем по 250 руб. в ме-1 сяц получал член рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета Абросимов, по кличке "Шаров". Сотрудники комплектовались таким образом: во время допросов 1 арестованных по подозрению в принадлежности к нелегальной организации некоторым из допрашиваемых, которые лопраши-1 вившему лицу казались подходящими, предлагалось поступить на j службу в Охранное отделение сотрудниками. Иногда же с предложением таких услуг являлись добровольцы. Сведения, достав-1 лявшиеся сотрудниками, проверялись посредством наружного наблюдения за указанными ими лицами или путем перекрестных сообщений, то есть сведения, данные одним, проверялись сведе- I ниями, полученными от другого. Когда деятельность известной] нелегальной группы оказывалась достаточно освещенной, про и? -] водилась "ликвидация" её, то есть арестовывались наиболее вид-]ные и значительные члены группы. Сотрудникам абсолютно вое- 1 прещалось вести какую-либо активную работу в группе. За время моей службы в Петрограде Охранное отделение к провокации не 1 прибегало и никем из моего начальства указаний или распоряжеI ний о введении провокационных приемов в деятельность агентуры не делалось. Я на это и не пошел бы ни в каком случае. На предложенный мне вопрос, что я могу сказать относительно событий последнего времени на Путиловском заводе, где имели место провокационного характера выступления относительно необходимости заключения мира и поддержки Вильгельма, я могу только заявить, что ручаюсь, что моими агентами таких выступлений не могло быть произведено. Но я должен сказать, что контрразведывательное отделение, подчиненное полковнику Якубову, имело свою заводскую агентуру, которой ведал капитан Соколов. Агенты, которыми она осуществлялась, состояли из лиц самого предосудительного поведения, совершенно незнакомых с агентурными приемами. За этих господ не могу поручиться, что они не являлись в некоторых случаях провокаторами. Я находил невозможным существование наряду с Охранным отделением особой заводской агентуры контрразведки, так как она могла только вредить мне благодаря своей совершенно неудовлетворительной организации, В этом смысле мною был представлен доклад Департаменту полиции, но и после того заводская агентура контрразведки продолжала существовать. Имена князя Бебутова и Финна среди сотрудников Петроградского Охранного отделения не попадались. Когда назревала необходимость ликвидировать ту или другую революционную организацию или когда какие-либо новые течения намечались в общественных настроениях, по Охранному отделению составлялись доклады министру внутренних дед, посылавшиеся в копиях в Департамент полиции, градоначальнику и прокурору судебной палаты. Таким образом, мое начальство всегда было осведомлено о настроения в народе я о тех событиях, которые имели место. За монархическими организациями и за партиями, правее кадетской, наблюдений не производилось. Из министров внутренних дел, при которых мне пришлось служить, я у князя Щербатова не имел ни разу доклада, а у А.Н. Хвостова был всего два раза: один раз представлялся, а другой раз - когда А.Н. Хвостов пригласил меня и предложил мне исполнить распоряжение председателя Совета министров Штюрмера о выдаче Григорию Распутину 500 рублей. Помню, что Распутин не хотел дать расписки в получении указанной суммы, и по совету Хвостова я вручил её ему без расписки при постороннем свидетеле. Деньги тогда выдавались Распутину на поездку на Родину в Тобольскую губернию. Определенных дней я часов для докладов я вообще у министров не имел, а являлся к ним толькопо их вызовам. Быть может, они внимательно относились к докладам Департамента полиции, содержавшим в себе сводку сведений, полученных из охранных отделений по всей России, но к моим докладам они относились без должного внимания, и у меня оставалось впечатление, что они мало интересовались внутренней Политикой. Больше их, видимо, интересовал Распутин. Штюрмеру, например, ежедневно нужно было отправлять рапортички с донесениями о том, как Распутин провел предшествовавший день. Для такого же рода докладов он требовал иногда меня к себе. Со времени покушения на жизнь Распутина со стороны Гусевой, имевшего место в 1914 г., была организована охрана Распутина, возложенная на Петроградское Охранное отделение. За время моей службы охрана выражалась в том, что агенты Охранного отделения дежурили в подъезде дома, в котором жил Распутин, под видом швейцара, и два агента всегда находились у ворот того же дома. Попутно по моему приказанию они ведя подробные записи всем лицам, посещавшим Распутина, и тем, кого он посещал. Таким образом, я ежедневно получал самые подробные сведения о том, кого видел и где был Распутин. Автомобиль, на котором ездил Распутин, принадлежал Охранному отделению, и шофером на нем был мой служащий. Поэтому мне всегда было известно, куда ездил Распутин, между прочим, по моим сведениям, он никогда не бывал в Царском Селе во дворце; он всегда останавливался там у Вырубовой, и к ней съезжались императрица Александра Федоровна, великие княжны и наследник, а также бывший император, если он в то время находился в Царском Селе. Вырубова посещала Распутина у него на квартире в Петрограде. Распутин часто навещал Марию Головину (Мойка, 104), сестру Вырубовой Пистолькорс, митрополита Питирима, секретарь коего Осипенко постоянно бывал у Распутина. Часто Распутин посещал Бадмаева. Последний не состоял под наблюдением Охранного отделения. Воейков, по моим сведениям, никогда не был у Распутина, так же как и Распутин не бывал у него, но они, несомненно, были знакомы, встречались у Вырубовой. Влияние Распутина на государственные дела несомненно. Через него разные темные личности за деньги проделывали самые разнообразные операции. Несомненно, что от них перепадало и Распутину, так как он других средств к жизни не имел, но львиная доля все же доставалась присосавшимся к нему разного рода "дельцам". На меня Распутин производил впечатление умного ихитрого мужика, тешившегося тем, что по его желанию смещались и назначались министры, и не желавшего расстаться со ежь им влиянием. Распутин любил кабаки, которые посещал, обыкновенно, по возвращении из Царского Села. В них он напивался совершенно.   Ездил он и "по девкам". Я не знаю, что связывало его с Бадмаевым, у которого он лечился, между прочим, от какой-то неведомой мне болезни. У Бадмаева Распутин встречался с Протопоповым, Со Штюрмером встречи у Распутина происходили у графа Борх (Фонтанка, 18). В большой дружбе Распутин был с Алексеем Николаевичем Хвостовым в первое время управления последним Министерством внутренних дел. Но затем, когда Рю-путин перестал совершенно стесняться и начал адресовать "министру Хвостову" свои письма к Хвостову (как говорил мис Комиссаров), Хвостов нашел, очевидно, неудобным поддерживать с Распутиным сношения, и на этой почве, как мне думается, у него и могла возникнуть мысль убить Распутина, если он действительно имел такой замысел. От Штюрмера я был далек, и он "тревожил" меня только по распутинским делам. У Протопопова я имел в первый раз личный доклад только после убийства Распутина. Он вызвал меня к себе, когда ужо был обнаружен труп Распутина, и, вручив мне чип анонимных письма на имя Вырубовой и Воейкова с бранью по их адресу и угрозою, что их постигнет та же участь, поручил мне расследовать, кем анонимы были написаны. К расследованию убийства Распугни! Протопоповым был привлечен Курлов, по распоряжению которо-го я ездил на квартиру Распутина, чтобы удостовериться, приня" ты ли были меры к охране имущества Распутина. Я шипел тако-вое уже опечатанным судебным приставом н никакой выемки чего-либо не производил. Из лиц, постоянно окружавших Распутина, могу назвать Симоновича, Манасевича-Мануйлова, Добровольского. Распутин понимал, что, охраняя его, я вместе с тем наблюдаю за ним. Это его иногда стесняло, и он даже жаловался на меня в Царском Селе. Тогда я объясни нем с ним и оказал ему, что охраняю его по приказанию начальства. Он примирился с этим, и мне, по его желанию, пришлось лишь заменить одного из приставленных к нему агентов другим. Распутин, несомненно, в сильной мере вызвал в России антидинастическое движение: благодаря его влиянию при Дворе к бывшему императору в народе явилось то враждебное отпошс" ни с, которое за последнее время наблюдалось почти повсеместно. Но это было только одним из факторов, приведших к Революции. Наиболее важным из них я считаю полную разруху в продовольственном деле. Уже в июле месяце прошлого года продовольственный вопрос стоял так остро, что положение дела мне представлялось угрожающим существующему государственному строю. Перемены министров и отсутствие какого бы то ни было единства и определенного плана в действиях правительства порождали всеобщее недовольство. Обо всем этом я доносил в письменных докладах министру внутренних дел Протопопову, но я думаю, что он попросту не читал моих донесений. Иначе мне трудно объяснить всю его Политику - человека, летевшего в пропасть. Когда в ноябре месяце прошлого года в Государственной Думе [прозвучали призывы] осуждения правительства, и в частности Протопопова, стали раздаваться в особенно резкой форме, можно уже было предвидеть, что Революция неизбежна, так как к голосу Думы народ очень прислушивался. Введение ответственного министерства могло ещё, пожалуй, предотвратить катастрофу, о чем я и докладывал директору Департамента полиции. Как рассчитывал Протопопов бороться с Революцией, я не знаю. Быть может, он надеялся на поддержку Петроградского гарнизона, а если так, то в настроении этого гарнизона он мог быть неправильно осведомлен только военными властями. Ни Охранным отделениям, ни Департаменту полиции со временя Джунковского не разрешалось ввести агентуру в войсках, и потому в моих донесениях Протопопов не мог иметь освещения настроения в войсках. Беспорядки ожидались 9 января и 14 февраля. Перед этим днем Хабалов устраивал совещание относительно способов подавления беспорядков, и я приглашался на эта совещания"   Между прочим, в январском совещании генерал Чебыкин, начальник гвардейских запасных частей, доложил что гарнизон вполне надежен. На случай возникновения беспорядков весь город был разделен на участки, между коими распределены были воинские части. К их содействию предполагалось прибегнуть в крайнем случае, если бы недостаточными оказались силы полиции с приданными ей казачьими отрядами. Ни на упомянутых совещаниях, ни на совещании, созванном Хабаловым, кажется. 23 февраля, на котором я также присутствовал, не возбуждалось вопроса о снабжении полиции или воинских частей пулеметами. Если в дни Революции, как писалось в газетах, народ действительно расстреливался с крыш домов из пулеметов, то я не себе представить, кто отдал такое распоряжение. Думаю, что оно не могло бы остаться мне неизвестным, если бы оно было отдано чинам полиции до 27 февраля с. г.   Несомненно, что без ведома дворников домов пулеметы не могли бы быть внесены на чердаки и крыши и там установлены, С другой стороны, без разрешения военных властей ни один пулемет не мог бы быть получен полицией. Я не знаю, могли ли быть использованы пулеметы, приготовленные для отражения неприятельских воздушных атак Я только по Слухам осведомлен, что на некоторых зданиях были поставлены пулеметы против аэропланов. Вообще, мне неизвестно, какие планы борьбы с Революцией имелись у Протопопова Менее всего Революция вызвана деятельностью тех нелегальных партий, с которыми мне приходилось бороться. В этом я уверен, потому что в последнее время некоторую деятельность ещё проявляла группа социал-демократов Большевиков, Меньшевики больше ушли на легальную работу в кооперативах, военно-промышленных комитетах и т.п.; Социалисты-революционеры были совершенно бездеятельны, а группа Анархистов была уже ранее разбита и ликвидирована Охранным отделением. Я не имею никаких указаний на то, что Протопопов умышленно вызывал Революцию с целью добиться заключения сепаратного мира или вообще в интересах враждебных нам Государств. Не имею никаких указаний и на то, что такого рода цели преследовались императрицей Александрой Федоровной, Вырубовой, Савинковым и разными темными силами, влиявшими на государственные дела, Протопопов в бытность свою министром внутренних дел вызывал меня к себе раз шесть. Обыкновенно в таких случаях он передавал мне какие-нибудь анонимы Вырубовой или Воейкову. Один раз он меня пригласил и ограничился расспросом о функциях Охранного отделения и распорядке занятий в нем, и раз я имел у него доклад о рабочей группе в Центральном военно-промышленном комитете, предполагавшей учинить выступление 14 февраля, в день открытия сессии Государственной думы. Рабочая группа хотела, чтобы в указанный день рабочие петроградских фабрик, явившись в Государственную Думу, выразили свою полную солидарность с нею и готовность оказать ей подлержку, Протопопов санкционировал арест рабочей группы. Протопопов меня не спрашивал, состоял ли в этой группе кто-либо из моих сотрудников, но мне кажется, что он мог догадаться об этом. Причины увольнения от должности товарища министра А.В. Степанова мне неизвестны. Я ничего не знаю о распоряжении Протопопова не давать движения представленной ему Степановым переписке уличавшей Манасевича-Мануйлова в шпионаже в пользу Германии. Я слышал, что контрразведка интересовалась Манасевичем и будто бы установила даже наблюдение за ним. За Протопоповым наблюдения со стороны Охранного отделе-ния не было Но охрана его производилась по распоряжению директора Департамента полиции. Перлюстрацией я не занимался, но из Департамента полиции мне присыпались выписки из разных писем для разработки. Такие письма давали мало нового, неизвестного ещё материала. Более ничего показать не имею. Зачеркнуто "Протокол". По прочтении показания поясняю: "Распоряжения, отдававшиеся по полиции министром внутренних дел или градоначальником, не все были мне известны. Поэтому мне могло быть неизвестно и распоряжение об установке пулеметов, если таковое было отдано полиции. Но установка пулеметов не могла остаться неизвестной полиции. Вычеркнуто: "С докладом", надписано: "раз, представлялся"". [п/п генерал-майор Глобачёв] ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 39. Л. 23-26. Копия.   Приложение № 9 Протокол допроса К.И. Глобачёва в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства от 26 июня 1917 г. Протокол 1917 года июня 26 дня, командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий, А.А. Спичаков-Заболотный допросил с соблюдением 443 ст. У[става] уголовного] судопроизводства] свидетеля, который показал: Я Константин Иванович Глобачёв, дополнительно показываю: сотрудника Охранного отделения Абросимова по кличке Шаров я принял от моего предшественника по должности начальника Петроградского Охранного отделения полковника Попова. С какого времени Абросимов состоял сотрудником Охранного отделения, я не знаю, как не знаю и того, явился ли он сам с предложением давать сведения Охранному отделению, или был склонен к этому при допросе кем-либо из чинов отделения. Абросимов принадлежал к партии социал-демократов Меньшевиков. После поступления моего на должность начальника Петроградского Охранного отделения и до образования военно-промышленных комитетов Абросимов давал очень мало сведений по группе, к которой он принадлежал. После же того, как образовался Центральный [военн]о-промышленный комитет и Абросимов вошел в рабочую группу его, он стал давать сведения, освещавшие деятельность группы. Я припоминаю, что Абросимов докладывал, что он был выбран в рабочую группу комитета; возможно (но, наверное, не помню), что он спрашивал моего совета, вступать ли ему в группу. Месяца за три или четыре до Революции Абросимов перестал давать сведения по рабочей группе, правильнее сказать, что он перестал давать сведения месяца за три или четыре до ареста группы. Вместе с тем, состоя в группе Абросимов принимал от группы некоторые поручения без ведома] Охранного отделения.   Так, не предупреждая Охранное отделение, он уезжал в провинцию в объезд местных рабочих групп военно-промышленных комитетов. Такое поведение Абросимова я считал совершенно недопустимым и просил передать ему офицера, который с ним работал, что или пусть он отказывается от работы в Охранном отделении, или я сделаю распоряжение об аресте его, если он будет совершать поездки без моего разрешения. Поездки Абросимова в провинцию без ведома Охранного отделения ставили меня в неловкое положение перед Департаментом полиции который запрашивал меня о выездах Абросимова, между тем как я ничего о них не знал. Рабочая группа Центрального военно-промышленного коми тета освещалась Охранным отделением главным образом другим] сотрудником, именно, Лущу ком, состоявшим в секретариата группы. Сведения Лущука были более ценны, чем сведения Абросимова, потому что через его руки проходили в секретариT все сведения о деятельности группы, и, таким образом, Лушук давал Охранному отделению документальные доказательства. Ликвидация группы, состоявшаяся в конце января текущего года, была предпринята на основании сведений, полученных от Лущука, а не от Абросимова. Поводом для неё послужило воззвание] рабочей группы к рабочим Петрограда, отпечатанное, кажется, на мимеографе, с призывом к выступлению 14 февраля с целью ниспровержения существовавшего государственного строя. Рабочая группа предполагала предложить Государственной Думе, низвергнув правительство, опереться в дальнейшей своей деятельности на рабочих. Экземпляр такого воззвания и сведения о предполагаемом выступлении рабочих были получены Охранным отделением от Лущука.   Я не мог взять на себя решение вопроса об аресте рабочей группы Центрального комитета и доложил об этом министру внутренних дел. Последний привлек к совещанию товарища министра Куколь-Яснопольского и директора Дспарга-мента полиции Васильева. Протопопов куда-то торопился, кажется, в Царское Село, и вопрос об аресте группы обсуждался, кажется, в его отсутствие. Но по возвращении его ему было доложено о решении произвести арест группы, и он санкционировал это решение. Я помню, что на совещание, в отсутствие Протопопова, приехал Курлов, который высказался также за необходимость произвести ликвидацию рабочей группы. На совещании необсуждалось вопроса о том, следовало ли одновременно с арестом членов рабочей группы арестовать также и сотрудников, освещавших её деятельность. Не все члены группы были арестованы одновременно, потому что Охранное отделение tic знало всех адресов членов группы.   Мне кажется, что в первый прием было арестовано семь человек. Один из подлежавших аресту, именно Гвоздев, был болен, а потому был оставлен под домашним арестом, но на другой день после его ареста, по распоряжению Хабалова, караул в его квартире был снят. Я помню, что, отдавая распоряжение об аресте членов рабочей группы, я приказал арестовать и Абросимова, но затем почему-то я отменил свое распоряжение, вероятно, потому что нужно было о чем-то переговорить с Абросимовым. Мне казалось, что обыск у Абросимова производилсяно утверждать этого я не берусь. Я не помню, сообщал ли позже мне судебный следователь Юревич о Розыске Абросимова. Из секретариата рабочей группы был арестован секретарь Богданов и предполагалось арестовать Гутовского. Лущук не был арестуем, так как не было оснований для его привлечения. После ареста части рабочей группы Абросимов продолжал иметь свидания с офицерами Охранного отделения, но я, как припоминаю, на этих свиданиях не присутствовал. Я присутствовал на свидании с Абросимовым офицера, кажется, Иванова, за несколько дней до ареста группы. Тогда я сказал Абросимову, что так относиться к делу, как относился он, нельзя, и что он должен или работать, или я сделаю распоряжение об его аресте. На это, помню, Абросимов возразил, что сомневается, смогу ли я исполнить свою угрозу. Я понял эти слова в том смысле, что ввиду ожидаемого переворота Абросимов не думал, что арест его был возможен. Я помню, что после ареста рабочей группы от Лущука были получены сведения, что Абросимов выступал с речью в заседании Центрального военно-промышленного комитета, но содержания речи, произнесенной там Абросимовым, я не помню. Абросимов был арестован перед самой Революцией. На ваш вопрос, почему в течение столь продолжительного времени Абросимов оставался на свободе, отвечаю, что, насколько я припоминаю^ офицер, работавший с Абросимовым, говорил мне, что Абросимов просил выждать с арестом его, потому что ему нужно было устроить какие-то его личные дела. В 1915 г. с Абросимовым работал подполковник Иванов, а в 1916 г. подполковник Белоусов. Абросимов, как развитой человек, мог бы быть очень полезен Охранному отделению, если бы он не относился так небрежно к принятым на себя обязанностям] Он не внушал мне особого доверия, после того как выяснилось, что без ведома Охранного отделения он принимал разные поручения рабочей группы, связанные с его поездками в провинцию. Мне казалось, будто Абросимов "торговал на две лавочки". При вступлении Абросимова в состав рабочей группы, ему было внушено Охранным отделением, как это внушалось и вообще всем сотрудникам, что никакой активной деятельности в группе он проявлять не должен. Затем ему было предложено держаться того направления, которое он избрал, именно, оборонческого. Группа держалась того же направления, но с конца 1916 г. или с начала текущего года она стала слишком ярко выражать стремление стать во главе всего рабочего движения в Петрограде и принимать резолюции с призывами к ниспровержению существовавши го государственного строя. Это было установлено документально материалами, взятыми при обыске у членов группы, так что судебный следователь Юревич имел возможность предъявить Абросимову и иным членам группы обвинение по 102 ст. Уголовного улож[ения]. За время моей службы в должности начальника Петроградсш го Охранного отделения по указаниям Абросимова не было произведено ликвидации каких-либо организаций или арестов членов нелегальных партий. На ваш вопрос, почему мною было увеличено жалованье Абросимову с 150 руб. в месяц до 250 руб. в месяц, отвечаю, что такое увеличение последовало ввиду усилившейся дороговизны жизни по ходатайству Абросимова. Когда я сделался начальником Петроградского Охранного отделения Абросимов не принадлежал к центральной инициативной группе. Может быть, он входил в неё раньше - этого я не знаю. О служба Абросимова в Охранном отделении я, как помню, никогда не докладывал министру внутренних дел Протопопову.   Он меня и не спрашивал, кем именно из сотрудников освещалась деятельности рабочей группы. Протопопов знал о существовании и деятельности Абросимова, то, может быть, ему докладывал об этом] директор Департамента Васильев. Мои доклады Протопопову кроме одного, происходили в присутствии Васильева. Протопопов никогда меня не расспрашивал о том, как была поставлена, агентура в рабочей группе Военно-промышленного комитета. Я думаю, что вряд ли он даже понимал, что изображала из себя рабочая группа. Поэтому, вероятно, когда зашел вопрос об аресте jpабочей группы, он и распорядился пригласить Курлова, как специалиста в подобных делах. Но все же мне кажется, что Протопопов не мог не знать, что Охранное отделение имело своего сотрудника в рабочей группе, потому что он должен был понимать, что без сотрудника Охранное отделение не могло бы освещать деятельности группы. Списков секретных сотрудников Охранного отделения я за время моей службы в Петроградском Охранном отделении в Департамент полиции не представлял. До меня они, может быть, и представлялись другими начальниками охранных отделений. Помню, что только при вступлении в должность товарища министра Белецкого я лично передал ему список сотрудников по партиям, которые ими освещались, причем в списке были указаны только клички сотрудников. При мне за два года моей службы директорами Департамента полиции состояли: Брюн де Сент-Ипполит, Моллов, Кафафов, Климович и Васильев. Товарищами министра, заведовавшими Департаментом полиции, были Джунковский, Белецкий, Степанов и Курлов; последний недолго исполнял обязанности товарища министра. Мне известно, что существовала "инструкция" по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения.   Этой инструкцией я никогда не пользовался и никому из командировавшихся ко мне для занятий офицеров изучать не давал и не рекомендовал; я не знаю, кем она сочинена. Я никогда её не читал и с содержанием её не знаком. Знания инструкции от чинов охранных отделений не требовалось. Обыкновенно, лица, командированные в охранные отделения, знакомились с делом чисто практически. Сотрудники вербовались преимущественно из лиц, принадлежавших к нелегальным партиям, причем предпочитались сотрудники, являвшиеся добровольно с предложением услуг. Сотрудники могли вербоваться также среди лиц, привлеченных к дознаниям по политическим делам, путем склонения таких лиц к службе в Охранном отделении, но такой контингент сотрудников представлялся менее желательным, чем контингент сотрудников-добровольцев. Предъявляемые мне Вами четыре листка бумаги с рукописным текстом, начинающимся словами: "1. Шаров. 2/U 1917 года" (предъявлены листки, полученные из бывшего Охранного отделения), написаны рукою подполковника Иванова и представляют из себя запись показания Шарова-Абросимова, данного на свидании им подполковнику Иванову. Предъявляемый мне Вами обрывок бумаги с уцелевшим частично текстом, начинающимсясловами: "справка 17 ноября..." (предъявлен разорванный доку-мент, найденный в делах Департамента полиции), представляет из себя, по-видимому, справку, составленную в Департаменте по-лиши. Имеющаяся на документе отметка чернилами и карандашом сделана или директором Департамента Васильевым, или вице-директором Смирновым. Слова на справке "хранить особо секретно" объясняются тем, что в справке указана фамилия секретного сотрудника, а потому бумага должна была сохраняться особо секретно. По-видимому, в справке излагалось о поездке Абросимова в Ростов-на-Дону, относительно которой я не был осведомлен. Кем написан разорванный листок бумаги, начинающийся словами: "Директор. По полученным в д-те П. сведениям-", я не знаю. Кличка Лущука была "Медведь". Лущук принадлежал к партии социал-демократов Меньшевиков (студенческая организация). Зачеркнуто: "то я" "если". Надписано: "или пусть" "если он... разрешения". Генерал-майор Глобачёв. Командированный в Комиссию Спичаков-Заболотный. ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 441. Л. 75-78. Приложение № 10 Протокол допроса К.И. Глобачёва судебным следователем Л. Г. Сергиевским от 3 августа 1917 г. Протокол 1917 года, 3 августа, Судебный следователь 24-го уч: гор. Петрограда Л. Г. Сергиевский допрашивал нижепоименованного с соблюдением см. 443 Уст[ава] уголовного] судопроизводства] и он показал: Я, Константин Иванович Глобачёв, 47-ми лет, православный, генерал-майор, содержусь на гауптвахте, под судом не был, по делу показываю: С 1-го марта 1915 года и до государственного переворота я занимал должность начальника Петроградского Охранного отделения, или, как оно официально называлось, Отделение по охранению общественной безопасности и порядка. На обязанности отделения лежало освещение деятельности всех революционных организаций и в мое время главным образом приходилось вести борьбу с крайним левым крылом социал-демократов, так называемыми Большевиками, которые вели исключительно подпольную работу, проповедуя в отношении Войны пораженчество и целиком осуществляя программу Циммервальда.   Главари Большевиков, за исключением тех, которые были осуждены за государственные преступления в ссылку, находились за границей, насколько мне известно, при мне никто из них в России не появлялся и о деятельности таких лиц, как Ленин-Ульянов, Бронштейн-Троцкий, Зиновьев-Апфельбаум-Радомышльский, Каменев-Розенфельд, Коллонтай я знал поскольку, поскольку об этом сообщала в Департамент полиции заграничная агентура в лице Александра Александровича Красильикова. Я категорически удостоверяю, что за мое время Ленин ни в какой связи с Охранным отделением не состоял, а равно мне неизвестно, чтобы такая связь сущ вала ранее и чтобы ой оказал какое-либо влияние на забаст имевшую место на петроградских фабриках и заводах нелосственно перед Войной.   Такими сведениями, чтобы Ленин работал в России во вред ей на германские деньги Охранное отделение по крайней мере, за время моего служения, не располагало гь приезде моем в Петроград, принимая должность от предшественника моего генерала Попова, я спрашивал его, чем объясняется зга забастовка, чем вызвана, на что Попов отвечал мне, что это обстоятельство не выяснено, что скорее всего это явление HV*HO объяснять повышенным настроением рабочих на почве обострения экономических отношений с работодателями.   Я должен оговориться, что круг моих обязанностей по наблюдению за деятельностью революционной среды был ограничен исключительно Петроградом. В Петроград я был переведен из Севастополя и ранее в Петрограде никогда не служил. Общим руководящим органом политического Розыска был Департамент полиции, в котором были сосредоточены, в особом отделе, все сведения о деятельности отдельных политических партий и их руководителей. Более мне объяснить нечего. Прочитано. Генерал-майор Глобачёв. Судебный следователь Лев Сергиевский. ГАРФ. Ф- 1467. On. 1. Д. 440. Л. 49-49об. Приложение № 11 Протокол допроса К.И. Глобачёва в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства от 14 октября 1917 г. Протокол допроса обвиняемого 1917 года октября 14 дня, командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действии А.А. Спичаков-Заболотный, согласно постановления своего от 14-16 сентября 1917 г., утвержденного названною комиссией) 28 сентября, и определения её же, допросил с соблюдением 403 ст. Уст[ава] уголовного] суд[опроизводства] нижепоименованного обвиняемого, который показал: Имя, отчество, фамилия Константин Иванович Глобачёв Возраст 47 л. Родился 24 апреля 1870 года Звание генерал-майор, Сословие потомственный дворянин Место рождения Екатеринославская губ. Образование Окончил курс наук в Академии Генерального штаба Имущественное положение Недвижимости не имею Семейное положение Женат, жена и дети живут со мною (дочь временно в институте) Занятие Состою в резерве чинов Петроградского военного округа Знаки отличия Ордена Владимира 4-й и 3-й степени. Прежняя судимость Не судился В предъявленном мне обвинении меня в том, что, состоя в должности начальника Петроградского Охранного отделения и будучи обязан по долгу службы заботиться о предупреждении и пресечении преступных деяний, я в нарушение возложенных на меня обязанностей, зная, что в Петроградском Охранном отделении в качестве секретного сотрудника с постоянным ежемесячным жалованьем, доходившем до 250 руб. в месяц, служит состоявший членом преследовавшегося по действовавшему закону социал-демократического сообщества кр-н Абросимов с тем, чтобы за указанное вознаграждение он, Абросимов, с одной стороны, способствовал противоправительственной деятельности партийных организаций, а с другой стороны, сообщал Охранному отделению сведения о планах и предположениях этих организаций и членах последних, - осенью 1915 г. я поручил Абросимову в целях Розыска вступить в число членов рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, а затем, по возбуждении против означенной группы обвинения по 102 ст. Уголовного] улож[ения] и производстве арестов среди членов группы, я сначала скрыл местопребывание Абросимова от судебных властей, коими Абросимов был привлечен в качестве обвиняемого и разыскивался, а затем отдал распоряжение об аресте Абросимова лишь после того, как предупредил его об этом и получил его, Абросимова, на то согласие, - каковое превышение власти, допущенное мною, по значению своему является особо важным, - то есть в преступном деянии, предусмотренном 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях] - я виновным себя не признаю. Я действительно знал, что в Петроградском Охранном отделении состоял на службе Абросимов, который принадлежал к партии социал-демократов Меньшевиков. Вообще секретные сотруд"! никн выбирались среди лиц, принадлежавших к нелегальным политическим партиям, так как только такие лица и могли быть полезны Охранному отделению в целях политического Розыска. Это предписывалось нам и инструкциями, устанавливавшими организацию Розыска. Но я лично никогда не давал Абросимову поручений способствовать противоправительственной деятельности j партийных организаций и не допустил бы этого. Осенью 1915 г. я не поручал Абросимову вступить в число членов рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета; в эту группу; Абросимов попал по выборам от петроградских рабочих. Протестовать против вступления его в рабочую группу я не имел никаких оснований, так как рабочая группа при Центральном военнопромышленном комитете была совершенно легальным учреждением, действовавшим открыто. Когда мне стало ясно, что рабочая группа занялась за кулисами противоправительственной деятель* ностью, направленной к ниспровержению существовавшего государственного строя, я не потребовал выхода из неё Абросимова, потому что он мне был нужен для осведомления о деятельности группы, каковую я должен был освещать моему начальству, С арестом членов рабочей группы я медлил, ожидая, пока я не смогу получить в свое распоряжение документальные данные, которыми можно было уличить рабочую группу в противоправительственной деятельности. Такие данные я смог получить только в январе сего года, после чего и было приступлсио к ликвидации группы. Правда, ещё в самом начале деятельности рабочей группы в моем распоряжении оказалась вынесенная ею резолюция, устанавливавшая, что рабочая группа задумывала учинить ниспровержение существовавшего государственного строя. Я не помню, от Абросимова ли ко мне попала та резолюция, или она была добыта иным путем.   Тогда я доложил о той резолюции товарищу министра Белецкому, но последний, после какого-то совещания, устроенного, кажется, при Министерстве юстиции, распорядился, чтобы никаких мер репрессии в отношении рабочей группы не предпринималось. У меня не было никаких сведений о том, что Абросимов принимал активное участие в подготовлении рабочею группою выступления рабочих Масс с требованиями, направленными к ниспровержению существовавшего государственного строя. Поведение Абросимова мне не нравилось, потому что он выезжал из Петрограда в провинцию с поручениями от рабочей группы без ведома моего и разрешения. Так как в провинции местным Охранным отделениям не было известно, что Абросимов состоял на службе при Петроградском Охранном отделении, то он всегда мог быть под угрозою быть арестованным где-либо в провинции.   Кроме того, в провинции я не имел возможности наблюдать за его деятельностью, так как донесения местных охранных отделений о выступлениях Абросимова направлялись непосредственно в Департамент полиции и мне не всегда могли быть известны. Из-за поездок Абросимова в провинцию я имел с ним много пререканий, причем ставил ему на вид именно возможность его ареста без моего ведома где-либо в провинции. Я настойчиво требовал от Абросимова, чтобы без моего разрешения он никуда по поручениям рабочей группы из Петрограда не отлучался, и даже грозил ему арестом в случае, если он не будет моего требования исполнять. О том, что будут произведены аресты среди членов рабочей группы, я Абросимова не предупреждал, потому что накануне ареста я ещё не знал, что он состоится. О том, что судебный следователь Юревнч разыскивал Абросимова, мне ничего не было известно.   Ко мне с требованием о Розыске Абросимова судебный следователь не обращался. О привлечении им Абросимова в качестве обвиняемого я узнал, кажется, Спустя неделю после того, как состоялось постановление следователя. Когда от Департамента полиции получено было требование об аресте Абросимова, я сказал Абросимову, что он должен быть арестован, и он на это согласился, но попросил дать ему несколько дней для приведения в порядок его денежных дел. Я сделал ему просимую отсрочку. Такое снисхождение я считал себя вправе сделать Абросимову, так как он все же не был обыкновенным арестантом. Разговоров об исходатайствовании помилования в случае осуждения или об оказании содействия для побега из места заключения я с Абросимовым не имел. Я не понимаю, какое особо важное значение могло иметь приписываемое мне превышение власти. По условиям старого режима, политический Розыск был необходим, а осуществление его без участия секретных сотрудников именно такого рода, какие существовали, было невозможно. По прочтении показания прошу добавить, что жалованье Абросимову было прибавлено не потому, что он оказывал какие-нибудь особо ценные услуги Охранному отделению, а потому что возросла дороговизна жизни и всем сотрудникам вообще были увеличены оклады содержания. Абросимов же всегда особенно надоедал с просьбами об увеличении ему жалованья. Генерал-майор Глобачёв.   Спичаков-Заболотный Командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий.   Спичаков-Заболотный. ГАРФ, Ф. 1467. On. 1. Д. 441. Л. 241-242.   Приложение № 12 Постановление Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства об освобождении К.И. Глобачёва Постановление 1917 года октября 14 дня, командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А.А. Спичаков-Заболотный, допросив бывшего начальника Петроградского Охранного отделения генерал-майора Константина Ивановича Глобачёва, обвиняемого в превышении власти, имевшем особо важное значение, то есть в преступлении, предусмотренном 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях], и руководствуясь 415, 1 п. 416 и след. ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства], - постановил: Мерою пресечения способов уклоняться от суда и следствия избрать для названного выше К.И. Глобачёва подписку о неотлучке. Командированный в комиссию Спичаков-Заболотный. ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 441. Л. 243.   Приложение № 13 Подписка о неотлучке, данная К.И. Глобачёвым, Чрезвычайной следственной комиссии Подписка о неотлучке 1917 года октября 14 дня я, нижеподписавшийся, дал сию подписку командированному в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А.А. Спичакову-Заболотному в том, что до окончания следствия и суда по делу, по коему я привлечен в качестве обвиняемого по 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях], обязуюсь никуда из указанного мною места жительства без разрешения А.А. Спичакова-Заболотного или Чрезвычайной следственной комиссии не отлучаться. Генерал-майор Глобачёв ГАРФ. ф. 1467. On. 1. Д. 441. Л. 243. Письма К.И. Глобачёва жене С.Н. Глобачёвой   Приложение № 14 Царицын занят окончательно - 1 июня 1919 г. Новороссийск Дорогая Соня! Пишу тебе ещё на пароходе, т.к. сейчас нужно вьнружаться и хоть согласно предписанья прямо на вокзал к 9-часовому поезду, так что города я, вероятно, не увижу. Выехали из Константинополя только в субботу в 4 Уг часов дня и прибыли в понедельник в 6 часов в Новороссийск без всяких инцидентов и приключений. Погода была прекрасная, и ни малейшей качки всю дорогу. С понедельника до 5 часов вторника простояли на рейде и вот сейчас только нас выпускают. Судя по рассказам на пристани, дела Добровольческой] армии прекрасны. Заметно большое одушевление у всех. Занят Харьков, Екате-ринослав, весь Крым. Передовые части уже подошли к Курску. Большевиков уничтожают изрядно. Комиссаров в Харькове всех повесили, в Ялте повесили Дыбенку. Завтра уходит пароход в Ялту с беженцами из Крыма. Теперь относительно денег: здесь идут только донские, керенки и лучше всего царские. Прочие совсем не идут. Хлеб 2 Уг рубля за фунт, что касается прочих предметов, то я не знаю, т.к. в городе не были, эти сведения могу сообщить только из Екатери-нодара. Вот, Соня, пока все что могу сообщить нового о себе. Письмо это вместе с письмами Полянских посылаю через полковника Добровольского, который едет через два дня со своей семьей на Принкино и по дороге передаст на Халку. Во Владивосток пароход не пойдет, так, по крайней мере, передали нам офицеры с пристани, а всем прикажут ехать в Екате-ринодар.тебя и у меня, так мне говорит предчувствие. Вообще г~***и*Я рад, что опять приехал в Россию. Все рассказы, которые°В°РЯ'я известного тебе источника на Халке, сущая ерунда. 4qq Идут Щ нибудь месяц, дай Бог, увидимся. 3 Ka*oiU. Крепко тебя целую, как и люблю. Поцелуй детей Люб тебя, Я твой Костя. Произошло изменение, Добровольский не едет, а пот сылаю через агентство. ГАРФ. Ф. 10017.   Приложение № 15 24 июня по старому стилю Екатеринодар Дорогая моя Соня! Приехал я в Екатеринодар дней 5 тому назад, но не писал сейчас же, потому что был занят хлопотами о себе. Явился [к] дежурному генералу, составил опросный лист, после чего мне сказано было, что мое дело будет направлено в особую комиссию; только сегодня я представлялся председателю комиссии, где будет обследовать мое дело, что протянется не менее недели, после чего будет доклад Деникину и его резолюция принять или нет в Добровольческую] армию. Такому искусу подвергаются все генералы, прибывающие в Екатеринодар; что касается штабе- и обер офицеров, то их прямо распределяют по частям войск или назначают на административные должности. К бывшим ж[ан-дармским] офиц[ерам], а в особенности к генералам, относятся к большим предубеждением и стараются не давать высоких должностей в особенности в государственной] страже. Господина] Никольского я видел, но из вынесенного впечатления явствует, что у него я служить не буду, т[ак] к[ак] не могу рассчитывать на более или менее приличную должность, держится существующей Политики и её не нарушит. А.И. Пильц уехал и приедет дней через пять, его я не видел и большего ожидаю от свидания с ним. Мой поздний приезд никакой роли не играл, Шредель и Мезенцев до сих пор без места. Во всяком случае, ты не беспокойся, вот только пройду через Комиссию и устроюсь, но где не знаю, так как территория расширилась и даже все главные управления скоро предполагают переехать на север. Думаю иди служить председателем в Реквизиционной комиссии или, может быть, по гражданскому управлению. Во всяком случае, хорошо, что ты не приехала, и как это и неприятно, а тебе нужно выждать (пока я окончательно не устроюсь) и не напишу тебе, чтобы приезжала. Квартир нет совсем, я поселился у р. Малиновского в маленькой комнатушке в поганеньком доме во дворе, и то славу Богу. Жизнь здесь изрядно дорога. Самое дорогое - мануфактура, да её здесь и очень мало, так что нужно запастись в Турции. Напр[имер], белые дамские чулки очень плохого качества стоят 275 рублей. Затем сахар - 100 руб[лей] фунт, шоколад - 100 руб. ф[унт], конфеты - тоже, коробка спичей - 5 руб., хлеб - 2 р. 50 к. фунт. Пиво - 6 руб[лей] бут[ылка]. Обедаю я в домашней столовой, два блюда - 10 руб. Так что пища дешевле, чем в Турции, а прочее дороже. Когда будешь уезжать, запасись сахаром, чаем (180 руб. 1 ф[унт] здесь), мануфак[турой], вещами и ботинками. Никакого обмундирования здесь получить нельзя. Твои поручения Е. Н. Пильц я передал и письмо Е. Л. Белецкой также передал полковнику Тихобразову. Погода здесь очень жаркая вперемешку с проливными дождями. Город ничего себе! Большой и довольно приличный, есть несколько театров и хороших кинематографов, хороший большой городской сад. Должен тебе сознаться, что тот подъем, с которым я ехал сюда, у меня упал т[ак] к[ак] я вижу, что здесь сильно пахнет правительством Керенского. Вообще теперь мое настроение неважное, и кто знает, может быть, будет хорошо, а может быть, и лучше было ехать в другое место. Все нижние чины уже устроились на разные места в государственной] страже. Москвин находится в Новочеркасске. Подгорницкий здесь служит на железной дороге. Во всяком случае, ты не скучай и за меня не беспокойся, буду как можно чаще тебе писать, а пока до моего вызова оставайся на Халке, так как ехать сюда без квартиры и неизвестно на какое время нельзя. Это письмо я вышлю или через генерала Мустафина или с другой оказией. Первое письмо ты верно уже получила (письмо про Новороссийск). Кланяйся Ел. Лен. и всем прочим знакомым. Крепко тебя обнимаю и целую, как я люблю. Детей целую, любящий тебя Костя. ГАРФ. Ф. 10017.   Приложение № 16 1 июля 1919 г. Екатеринодар Дорогая моя Соня! До сих пор ещё мое дело находится в Комиссии, и я не могу быть зачислен на службу, пока не последует окончательной резолюции Деникина. Я устраиваюсь в отдел Главного снабжения войск и, по всей вероятности, буду гтредседателем Ревизионной комиссии, так мне обещано. На службу уже хожу и ознакамлива-юсь с делом. Сегодня только приехал А.Н. Пильц, очень рад был меня видеть, но ничего не предлагал, а я сам не прошу, т.к. то, что у них есть, для меня совершенно не подходит, лучше я послужу в военном ведомстве, а там и сами попросят, тогда можно будет ещё выбирать то или другое, а что так будет, то это факт. На днях все главные управления и Штаб Главнокомандующего перебираются в Ростов и в Таганрог, вот почему я Вас ещё не зову, не знаю где и сам буду. В Екатеринодаре ужасная скученность, все почти наши живут по общежитиям в ужасных условиях. Дешевле только продовольствие, остальное ужасно дорого -пример - мужские ботинки 1600 руб. Я отдал поставить подметки и каблуки, стоило 160 руб. Так что непременно запаситесь ботинками и платьем, здесь же бешеные цены. Никольский дал обо мне великолепную аттестацию, почему меня и принимают в Штаб снабжения. Е. Н. Пильц просит тебе кланяться и очень благодарит за память. Когда будешь уезжать, то купи ещё шоколаду, сладкое очень дорого. Советую тоже купить и привезти кофе, здесь совсем нету. Из Турции понемного все приезжают сюда халкинские одесситы. Горностаев передает от тебя поклон, получил я также письма от тебя через П.А. Иванова. Ты пиши мне по адресу: Дмитриевская, 76, Штаб Государственной стражи, С. В. Савицкому для передачи мне, потому что если писать на квартиру, где я живу (Котляревская, 90), то в случае переезда в Ростов, мне не перешлют а Савицкий всегда меня уведомит. Я очень хотел бы Вас всех поскорее видеть, но что же делать, когда я ещё не имею оседлости и определенной должности, думаю что недели через две окончательно выяснится, тогда я сейчас же напишу. Обшее положение здесь без всяких перемен, а на Кавказе, суда по газетам, очень нехорошо. Кланяйся от меня Е. Л. Велец[кой] и всем знакомым, которых, говорят, осталось уже очень мало, все уехали во Владивосток. Косте Полянскому передай, что призывной возраст 19 лет. Пока до свидания, крепко, крепко тебя целую, как люблю. Лялю и Колю целую. любящий Костя. ГАРФ. Ф. 10017. Приложение № 17 Дорогая моя Соня! Мне ужасно не везет, недаром у меня было предчувствие не ехать в Новороссийск. В прошлом письме я тебе писал, что уже предназначен в Киев на должность председателя междуведомственной реквизиционной Комиссии и уже собирался туда выехать, вообще, у меня сомнений почти не было, но оказалось иначе - Деникин отказал. Я ездил в Таганрог выяснять причину - оказывается все дело в прежней моей службе по К. Ж. (Корпусу жандармов. - 3. П.) и о[хранному] отделению]. Начальник Штаба обещал ещё раз передоложить и я вот все жду результата; конечно, я уже в Киев не попаду, но для меня важно хоть зачисление в резерв, т.к. мне нечем жить, не получая содержания. Если опять будет отрицательный ответ, то я уже поставлю точку на Добровольческой] армии и стану устраиваться в другом где-либо месте. От этих всех неприятностей я совсем измучился. Тоска ужасная, ничего не делаю, сижу в маленькой комнатушке или слоняюсь по улицам. Вообще, жизнь незавидная. Можно ли было предполагать, что так со мной поступят? Кроме того, я все беспокоюсь за вас, только два письма за все время: через Терехову и через Сотри. Что с вами? Ничего не знаю и не могу даже писать вам, куда ехать, просто беда ужасная. В этих днях окончательно выясниться, буду ж я на службе в Добровольческой] армии, но должен писать вам не выжидая, т.к. сегодня есть оказия в Новороссийск. Как только определится что-либо, то сейчас же и напишу. Все кто ни приехал из Турции, все определяются на службу, кроме генералов, а в особенности из К[орпуса] ж[андармов]. Ростов хороший город, но вдвое дороже Екатеринодара. Я сильно за вами всеми соскучился, как было бы хорошо опять соединиться. Ну не будем терять бодрого духа, может быть, все устроится и к лучшему. Крепко, крепко всех вас целую и обнимаю, любящий вас Костя. Ростов, Романовская 122 25 августа ст. стиля [1919]. ГАРФ. Ф. 10017. Приложение № 18 Рекомендация, данная К.И. Глобачёву генерал-майором Генерального штаба Юга России В. П. Никольским 30 июня 1919 г. Генерал-майора Константина Ивановича Глобачёва знаю по службе с 1913 г. Бывший командир Отдельного Корпуса жандармов и товарища министра вн. дел генерал Вл. Ф. Джунковский чрезвычайно ценил его за особенную порядочность, знание дела и большую работоспособность, почему и назначал его на ответственные по корпусу должности (н[ачальни]к Севастопольского ж[андармского] упр., а затем и н[ачальни]к Петроградского Охранного отд.). С началом Революции ген. М. Глобачёв был ЗАключен сначала в Государственную Думу, а затем в Выборгскую тюрьму Кресты и наконец в особое арестное помещение, проведя в заключении, насколько мне помнится, около 6 месяцев. Все усилия представителей революционной власти обвинить ген. Глобачёва в его преступлениях против нарушения законов, В произволе и т.п. свелись ни к чему, ему не смогли предъявить какого-либо обвинения и освободить от всякой судебной ответственности. После своего увольнения в отставку ген. Глобачёв, терпи сильную материальную нужду, стал заниматься частными делами, влача довольно тяжелое материальное существование. С января 1918 года я пригласил его работать в организации Правового центра, и с этого времени Г. М. Глобачёв стал приносить громадную пользу в деле борьбы с Большевиками; он организавал... Здесь и далее В. П. Никольский ошибочно называет К. И, Глобачёва М. Глобачёвым и Г. М. Глобачёвым, красную разведку даже у Урицкого непосредственно: некоторые добытые им сведения представлены генералу Мих. Вас. Алексееву; затем он стал доставлять ценные сведения английской контрразведке (через Реллея). Немецкая контрразведка встревожилась работой, руководимой главным образом Г. М. Глобачёвым, вследствие чего он должен был бежать в Киев. В Киеве он сначала занимал незавидную канцелярскую должность в департаменте Державной Варты, а затем перешел заведовать контрразведкой добровольческой дружины ген. Кирпичева. И вот здесь я имел случай близко наблюдать за его плодотворной работой по борьбе с Петлюровщиной. В то время как в других контрразведках шла самая бессистемная и беспощадная работа, у Г. М. Глобачёва было больше всего толку, им больше всего было произведено ликвидации, устранено не только петлюровцев, но и Большевиков, действовавших рука об руку с петлюровцами; им же лучше всего было освещена деятельность немцев, по прежнему хозяйничавших в Киеве. Можно смело сказать, что за этот период Г. М. Глобачёв особенно много трудился на пользу идей Добрармии в Киеве. После переворота Петлюры ген. Глобачёв должен был скрыться в Слободку и перейти на нелегальное положение. За это время деятельность Г. М. Глобачёва проходила перед моими глазами, по моему убеждению, являлась глубоко патриотичной, направленной исключительно к воссозданию нашей Великой, Единой, Неделимой Руси. Подписал: Генерального штаба Генерал-майор Владимир Павлович Никольский. Изложенное подтверждаю Г. Пильц. С подлинным верно: И. Д. Начальника штаба Государственной стражи генерал-майор (подпись неразборчива. - 3. П.) и. д. начальника Инспекторского отделения Гвардии полковник Кутепов. Личный архив В. Г. Маринича. Приложение № 19 Приказ военного атташе Российского посольства в Константинополе Константинополь 30 июня 1923 г. №29 Мой помощник генерал-майор Глобачёв вскоре покинет мое учреждение в связи с сокращением штатов. Генерал-майор Глобачёв за время своей службы в этом учреждении с 7 апреля 1920 г., когда он занял должность начальника паспортного отдела, и позднее, когда он служил в должности моего помощника, постоянно проявлял себя как чрезвычайно талантливый офицер высоких моральных качеств. Богатый опыт, приобретенный генералом Глобачёвым на прежних постах его службы, был неоценимой опорой для наших национальных целей за границей и давал ему возможность защищать (лояльных) русских беженцев от нападок предателей и злонамеренных элементов. Генерал Глобачёв своим неизменным интересом к нуждам русских беженцев, которые обращались к нему, и своим исполнительным тактом несомненно завоевал их симпатии. Его всегда будут помнить с чувствами жалости беженцы и коллеги по службе. С чувством глубокого сожаления я расстаюсь с генералом Глобачёвым и буду рад, если он примет от имени Службы выражение моей искренней благодарности за его исключительную службу и мои личные добрые пожелания ему в его дальнейшей жизни в другой стране. Генерал-майор Г.Г. [Чертков] военный атташе. Константинополь. Личный архив В. Г. Маринича.   Приложение № 20 Письмо К.И. Глобачёва редактору газеты "Ивнинг Пост", Нью-Йорк Ноябрь; 1924 К.И. Глобачёва генерал-майора 49 Вест 126 ул. Нью-Йорк, Нью-Йорк Дорогой сэр, В номерах Вашей газеты от 12,19 и 26-го... были опубликованы статьи генерала Комиссарова, в которых он рассказал разные истории, оскорбляющие российскую императорскую семью. Цель этих статей - дискредитировать императорский режим. Он также утверждал, что Смерть Лорда Китчнера произошла в результате неблагоразумного поведения покойного императора Николая II, который разгласил Информацию о предполагаемой поездке лорда Китчнера в Россию и сообщил её генералу Воейкову, дворцовому коменданту. Я считаю своим долгом заявить, что все, что написал генерал Комиссаров - абсолютная неправда. Во-первых, генерал Комиссаров никогда не занимал должности Начальника Петроградской политической полиции (т.е. Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, так называемой "Охранки"). Начиная с 1 февраля 1915 г. по 13 марта 1917 года я был Начальником упомянутого выше отделения. Что же касается генерала Комиссарова, он не проживал и не занимал никакой должности в Петрограде с 1907 до октября 1915 г., т.к. в это время он занимал пост Начальника жандармерии в Перми на Урале. Позднее, в январе 1916 г. он был назначен градоначальником г. Ростова-на-Дону н не занимал никакой должности в г. Петрограде. Шесть месяцев Спустя Комиссаров был уволен с Российской государственной службы приказом Императора за приверженность к спиртному и участие в общественных скандалах. Он был лишен права на пенсию и права носить мундир. Кроме того, вопреки заявлениям ген. Комиссарова, я утверждаю, что никакие приказы никогда не давались непосредственно Императором ни начальнику (секретной) полиции, ни одному генералу или офицеру, имеющим отношение к Секретной полиции. В соответствии с Российскими законами такие приказы могли быть отданы только Министру внутренних дел, он в свою очередь, давал поручение начать расследование, которое выполнялось Начальником Петроградской политической полиции. Соответственно последний не имел права доносить непосредственно Императору результаты своего расследования, а должен был докладывать министру внутренних дел, который докладывал все это Императору. Я могу заявить с уверенностью, что в конкретном случае в связи со Смертью лорда Китчнера такое расследование не проводилось, т.к. этот случай получил вообще объяснение, как ничтожное, как фатальный несчастный случай во время Войны. Я могу также утверждать, что покойный император Николай II никогда не был привержен к спиртному, поэтому ни Распутин, никто другой не имели причины сдерживать его от такого занятия. Он был совершенно неспособен разглашать секреты, т.к. сам был недоверчивым и скрытным по природе. Генерал Комиссаров не принимал участия в расследовании убийства Распутина, т.к. он не занимал никакой должности в это время, у него не могло быть агентов. Расследование по делу "тела Распутина" проводилось совместно с Начальником сыскной полиции г-ном Кирпичниковым; тело было найдено сотрудником речной полиции. Вопреки его утверждениям Комиссаров не мог давать приказов генералу Драчевскому, т.к. Комиссаров не занимал должности в Петрограде в то время, когда ген. Драчевский был градоначальником Петрограда. Вся и любая Информация об интригах при дворе: враждебность между вдовствующей Императрицей и Императрицей Александрой Федоровной, предполагаемая женитьба Великого князя Михаила Александровича, покушение на жизнь цесаревича Алексея, мнимые попытки императрицы Александры Федоровны заключить сепаратный мирный договор с Германией, её приказ Протопопову связаться с этой целью с немецкими агентами в Швеции проникновение немецких шпионов в окружение царицы под видом военных медсестер, секретное совещание, проведенное императором перед принятием Верховного командования... и т.д. - все эти оскорбительные Слухи и сплетни никогда не докладывались и не могли быть сообщены Комиссарову в его официальном положении.   Следует помнить, что Комиссаров никогда не был Начальником Петроградской секретной полиции, и только во время Войны в течение трех месяцев он был прикреплеи к  министра внутренних дел (с октября 1915 до января 1916 года. Все эти россказни Комиссарова есть ни что иное, как умышленная Ложь и пропаганда, фальшивка которых была безошибочно доказана тщательнейшим расследованием, провезенным после Революции по приказу Временного правительства районным прокурором Рудневым. Упомянутое расследование, беспристрастность которого никогда не подвергалась сомнению, вне всякого сомнения установило факт, что ни покойный император Николай II, ни императрица Александра Федоровна никогда не помышляли о сепаратном мирном договоре с Германией и ничего не делали для этого. Даже при отречении от престола император Николай II издал свой последний приказ Русским армиям, призывал их бороться с немцами до окончательной победы. Насколько можно полагаться на заявление генерала Комиссарова, будет видно из нижеследующего: Во время действия Временного правительства в России генерал Комиссаров был арестован. Он был помещен в ту же тюрьму, где были также задержаны некоторые Большевики. Комиссаров вошел с ними в дружеские отношения и, совершенно точно, это Большевики после освобождения просили министра внутренних дел, социалиста, по фамилии Малянтович, освободить ген. Комиссарова. И в день освобождения из тюрьмы эти Большевики увезли его на своем автомобиле. В то время, когда ген. Врангель командовал Русскими белыми армиями, генерал Комиссаров отправился в Германию не имея никакого официального статуса. В Германии, выдавал себя за представителя генерала Врангеля, он обманул баварских монархистов, сообщив им, что генерал Врангель стремится создать единый фронт с Германией, чтобы восстановить монархическийстрой в России и Германии. Путем вымогательства под фальшивым предлогом он получил от них 100,000 немецких марок и отправился, сопровождаемый баварцами якобы, в Крым. Однако вместо этого он остался в Будапеште (Буда-Пешт) под предлогом, что он получил новый приказ от генерала Врангеля. Баварские монархисты по прибытии в Севастополь не были приняты генералом Врангелем, т.к. он никогда не давал Комиссарову никаких поручений. В то время, когда я занимал пост Начальника Русского паспортного отделения в Константинополе, разведки Антанты и я были информированы о том, что аресты генералов и офицеров, входящих в состав Белой армии, были проведены болгарским правительством Стамболийского, по совету и наущению генерала Комиссарова, который действовал в интересах Советов. Это происходило в 1922 г. Я также хочу обратить внимание ваших читателей, что еженедельная русская газета "Правое дело" "Правильный курс", издаваемая в Нью-Йорке ассоциацией "Единство России" в своем 88 номере от 5 апреля 1924 г., опубликовала заявление о том, что генерал Комиссаров, который тогда приехал в Соединенные Штаты - известный провокатор, и русские эмигранты должны его избегать. Это заявление никогда не было опровергнуто Комиссаровым. Я склонен думать, что клеветнические заявления генерала Комиссарова о покойном Государе могут быть объяснимы его тесными связями с Советами, агенты которых, конечно, обязаны по долгу службы вести злобную попаганду против Имперского правительства России, которое всегда было искренним другом Соединенных Штатов Америки. Искренне Ваш, К.И. Глобачёв, генерал-майор, бывший начальник Петроградского Охранного отделения. Копия. Личный архив В. Г. Маринича.   Приложение № 21 Письмо А. М. Драгомирова К.И. Глобачёву с приглашением принять участие в работе Российского общевоинского союза. 18 августа 1930 г. 18 августа 1930 b, Rue de Renard Paris, 4 me Многоуважаемый Константин Иванович, Прежде всего позвольте Вам принести самую сердечную благодарность за выраженное Вами согласие разделить с генералом Миллером и мною бремя работы, выпавшей на нашу долю. Глубоко верю, что Вы со своей стороны внесете в неё весь Ваш богатый опыт и сделаете все от Вас зависящее для возможного успеха нашей работы. Чтобы оказать Вам посильную помощь при переезде в Париж, прилагаю при сем чек на Ваше имя на 350 долларов. Эта сумма рассчитана на 2 места по второму классу, с дополнительными расходами, до Парижа. К сожалению, по состоянию нашей наличности, я не могу Вам обеспечить переезд всей Вашей семьи, состоящей, как Вы пишете, из 5 лиц. Но, может быть, Вам удастся найти более дешевый способ переезда, например ((Tourist СаЫп", или, в крайнем случае, в третьем классе, и тогда посылаемая Вам сумма будет достаточна на 3-х путешественников. Что касается Вашей работы в Париже, то Вы будете получать по 2000 франков в месяц, на которые двум человекам прожить можно, но, конечно, экономя каждый сантим. Полное бюджетное благополучие у Вас настанет только тогда, когда все работающие члены Вашей семьи найдут себе работу. В конечном результате все же большинство наших соотечественников устроились уже сносно, а многие, в особенности из знающих английский язык, даже совсем хорошо на оклады 2,500-3,000 и более франков, но начинать иногда приходилось с меньших заработков. Труден квартирный вопрос, и в самом Париже только случай может помочь найти подходящую квартиру. Но зато в предместьях, ближайших к бывшему поясу укреплений, этот вопрос значительно облегчается, а при обилии способов сообщений связь с центром не встречает никаких затруднений, а иногда из banlieux попадаешь в центр скорее, чем из окраины города по подземной железной дороге или на трамвае или автобусе. На первые дни по приезде в Париж, Вам придется остановить" ся в гостинице, лучше всего на правом берегу в районе больших бульваров (Madeline, des Italienes, Haussmann, Monmartre и т.д.), откуда идут удобные сообщения во все концы города. В этом районе на маленьких боковых улицах много небольших отелей, j где можно получить вполне приличную комнату с 2, иногда с 1 3 кроватями за 25 fr (без еды) в сутки. Еду (если это не будет полный пансион) можно при небольшой прижимистости втиснуть в рамки 10-12 fr на человека. Это все только на первые 2-3 дня, пока не осмотритесь и не найдете чего-либо более дешевого, или не устроитесь своим хозяйством... Если у Вас нет в Париже никого знакомого, кто бы помог Вам ко времени Вашего приезда найти номер в гостинице, то я, с полной готовностью предлагаю Вам свою помощь, хотя я сам ещё ошупью хожу в Париже и до сих пор с трудом переношу эту суетливую и нервную жизнь. Не откажите сообщить о получении Чека вместе с Вашими соображениями о вероятном времени Вашего приезда. От всей души желаю Вам счастливо совершить Ваш переезд и устроиться здесь сколь-либо сносно. Искренне Вас уважающий А. Драгомиров. Личный архив В. Г. Маринича.   Приложение № 22 21 июня 1934 г.   Письмо К. Лепешникова К.И. Глобачёву Ваше Превосходительство, Дорогой и многоуважаемый Константин Иванович! Только что, в обеденный перерыв, получил Ваше письмо и спешу ответить. Авось мой прощальный привет застанет Вас в Париже. Ваше письмо меня страшно поразило и огорчило. Ваш уезд меня совсем убил. К Вам я питал особое чувство преданности и расположения и с Вашей стороны я видел к себе самое искреннее отношение. Кроме того, Вы всегда были очень отзывчивы и шли навстречу нашим пожеланиям. Через Вас генерал Миллер мог знать всю Правду, все, что делается на местах. Увы! Теперь вся связь прервана.   Что делается на верхах, мы не имеем абсолютно никакой Информации, питаемся только газетными сведениями и различными справками, направленными против О. В. С. Наши враги не дремлют. В Лионе тяжелое впечатление произвел указ генерала Стогова. Странно, что "Возрождение" и "Часовой" стали в оппозицию против возглавителей в О. В. С. Беда в том, что нет достойного заменить там ген. Миллера. Легко травить человека. Но заменить его некем. У меня сложилось такое впечатление, что генерал Миллер, к глубокому сожалению, сам уйдет. Кто бы ни был на его месте, все равно наши враги - агенты Коминтерна и Тучкова-Милюкова - не успокоятся. У нас в Лионе виной всему считают генерала Шатилова. Что же будет дальше? Я Вас очень прошу, дорогой Константин Иванович, по приезде в Америку все Ваши соображения по этому вопросу напишите мне, хотя бы вкратце. Буду Вам очень благодарен. Я хотел бы и в дальнейшем поддерживать с Вами связь, всегда быть в курсе дела, как Вы устроились, как живете. Со стороны я Вам буду писать о нашей жизни, настроении и проблемах... От души желаю Вам всего-всего наилучшего. Счастливой та! Да храни Вас Бог для будущей России! Ваши силы и ° Пу " ещё пригодятся Родине. 0Пьгг Привет всей Вашей семье. Искренне Вам преданный   К Лепешников 128, rue Maretton Lion (5е). Личный архив В. Г. Маринича. Приложение № 23   Письмо П.А. Кусонского К.И. Глобачёву Париж. 25 октября 1937 год Дорогой Константин Иванович! Приходится ещё раз тревожить Вас, уже давно, к Вашему счастью, отошедшему от наших дел: Вы не можете себе представить, в каком котле страстей, доносов, клеветы и пр. мы кипим уже второй месяц... Лично для меня не подлежит сомнению, что Скоблин уже давно работал на Большевиков; разбирая старые бумаги, уцелевшие после выемки всего того, что было у меня в кабинете на Ко-лизе, я вспомнил, что, когда Вы мне передавали свой архив, то, сколько помню, с разрешения AM Др., некоторые страницы некоторых дел Вы уничтожили, о чем и сделали соответствующую оговорку. Тогда, обратив на это внимание, я не счел уместным спросить Вас, что именно, касающиеся чего именно или кото именно, документы уничтожены, полагая, что это особо секретные документы, касающиеся кого-либо из близко стоящих к возглавлению РОВС лиц, почему АМДр. и Вы не хотели бы подвергать их риску попасть, в конце концов, в руки тех, о ком они, т.е. документы трактовали. Теперь, когда вскрыто, во всяком случае, [кем был] Скоблин, является естественным спросить Вас, не о нем ли были уничтоженные документы, или не о каком-либо лице, близко со Скоблиным связанным. Не найдете ли Вы возможным ответить мне на этот вопрос, для моего личного сведения, или не найдете ли Вы желательным А. М. Драгомиров.арактер Эрдели, опасаясь несколько его легкомыслия, я предпочитал бы, чтобы Вы сообщили мне, а не ему, и дали бы мне решение сообщать или не сообщать далее.   Крепко жму Вашу руку. Искренне уважающий Вас. Кстати скажу, что Ваши архивы сохранены полностью, до них не добрались. Разумеется, интересно знать не только, о ком были уничтоженные документы, но и что именно в общих чертах, в них coобщалось. Личный архив В. Г. Маринича.   Приложение № 24 Письмо К.И. Глобачёва П.А. Кусонскому 3-го ноября 1937 г. Дорогой Павел Алексеевич! Прежде всего спешу Вам ответить на заданный мне вопрос об уничтожении некоторых страниц в переданных Вам делах, о чем конечно был поставлен в известность A.M.Д. Дело вот в чем: когда я начинал свою работу в 1930 г., то естественно, что ни одной бумаги в делах не было; по мере развития работы получались сведения от моих парижских сотрудников, которые по некоторой проверке и обработке попадали в соответствующее дело в виде агентурной записки или сводки с поставлением на ней определенной страницы, что необходимо было для внесения на карточку картотеки. Что же касается иногородних сотрудников и осведомителей, то сношения с ними велись мною путем личной переписки и сведения от них получались в виде их личных писем, не только из других городов Франции, но и из других Государств.   Такие письма также пришлось занумеровать и подкладывать в соответствующее дело и часто составлять агентурную сводку. Такой порядок был для меня удобен и хорош, пока дела были в моем распоряжении, но когда пришлось их передать другому лицу /не думайте, дорогой Павел Алексеевич, что это было недоверие к Вам/, я не имел нравственного права раскрыть тех лиц, которые мне почти что безвозмездно помогали и которые такого права мне не давали. Всех их я предупредил заблаговременно, что дело кончаю и, что если бы они хотели и в дальнейшем оказывать услуги РОВСу, то им надлежит обратиться непосредст- А. М. Драгомиров к Е. К. М. Вы спросите, почему же к нему, а не к Вам, а потому что, когда я спросил Е. К., кто же будет теперь вести мою работу. Он ответил: я "Я лично, сам". Если Вы обратите внимание, что большинство уничтоженных страниц, находится именно в делах иногородних, то это вполне подтвердит мое объяснение. В этих уничтоженных личных письмах моих осведомителей ни одного слова о Скоблине, и вообще чего-либо имеющего связь с трагическим событием волнующим всю русскую эмиграцию, нет. Известие о несчастий, случившимся с Е. К. меня глубоко поразило и взволновало. Я его очень ценил и уважал. Но я до сих пор не могу отделаться от досады и не могу понять, как он мог, имея некоторые подозрения против Скоблина, так попасться в руки заклятых врагов. Конечно, у меня нет других источником осведомления обо всем этом деле, кроме газет, а газеты часто] умышленно или нет искажают истину, но для меня ясно лишь одно: Е. К., какие бы мотивы им не руководили, не должен был ходить на свидание, назначенное Скоблиным, или во всяком случае, если так уж было необходимо видеться, назначить местом свидания, или канцелярию или квартиру того лица, кому он безусловно доверял. Не могу отделаться от досады и по другой причине: почему в 1932 г. /если газеты пишут Правду/ когда Е. К. принимал Федосенко, он ничего мне не сказал о разговоре с ним и главное о том, что Федосенко назвал ему, Правда, со слов Магденко, имя Скоблина, как советского агента. Неспроста же Магденко сказал про Скоблина, а не про кого-либо из других генералов в окружении Е. К. О Магденко в моих делах есть довольно подробные сведения, а о Федосенко почти ничего, кроме того что исключен из; РОВС-а "за Большевизм". Помню, что я тогда добивался у многих узнать, - в чем заключался Большевизм Федосенко, но так и не добился, а расскажи мне Е. К., что говорил Федосенко, и я бы проверил связи Скоблина. Возможно, что это не предотвратило бы теперешнего события, нашелся бы другой агент, но, во всяком случае, может быть у Е. К., Скоблин потерял бы доверие раз и навсегда. Приблизительно в то время я очень был озабочен тем, что говорил невозвращенец Железняк, на первых порах своего бегства из парижского торгпредства, где он, по-видимому, нес какие-то Е. К. М., Е. К. - Е. К. Миллер.обязанности, кроме торговых и по заданиям VIIV. Он сказал, что в окружении ген. Миллера есть один генерал, который состоит на советской службе и что если бы он назвал его имя, то все были бы весьма поражены. Это он сказал на одном из своих публичных докладов и об этом имеются его показания ещё до его доклада в моих делах. Имени генерала назвать Железняк не хотел, очевидно, боясь мести. Для меня была задача выяснить этого генерала, но как в окружении Е. К. тогда было много генералов, нельзя же было всех считать предателями. Вот тут Е. К. мог бы помочь своей откровенностью после разговора с Федосенко. Есть здесь в Нью-Йорке такая поганая газета "Новое русское слово", к сожалению, самая ходкая. Так вот эта газета в лице своего сотрудника, скрывающегося под инициалами Р. Х. старается очернить весь РОВС, ген. Миллера, Врангеля, Шатилова и т.д. После первой статьи о ген. Миллере, я полагал, что Имиадзе, как представитель РОВС-а, ответит соответствующим образом г-ну P. X., но этого не случилось, и когда Р. Х. наконец задел и меня, то я достойным образом ему и ответил. Если хотите с этим ознакомиться, то попросите у Витковскаго, которому я послал "Новое русское слово". По характеру писаний Р. Х. я подозреваю, что это кто-то из военных, близко стоявших к штабу Врангеля в период, когда Е. К. был у него начальником штаба. Судя по его злобе, с которой он относится ко всем, кроме Вел. кн. Ник. Ник. и Кутепова, я думаю, что он был исключен за какие-то художества из РОВС-а. Если у Вас могут быть какие-нибудь данные, кто бы мог скрываться под этими инициалами Р. Х., то не откажите мне сообщить. Дай Бог РОВС-у поскорее оправиться от нанесенного ему удара, перенести твердо тяжелый кризис и вновь окрепнуть, отметая предателей, подобных Скоблину. Вам лично от всей души желаю всего лучшего и прошу передать мой сердечный привет адмиралу Кедрову. Уважающий и искренне преданный Вам К.И. Глобачёв. Личный архив В. Г. Маринича.   Приложение № 25 Париж "4"... августа... 1961 г. Многоуважаемый Владимир Георгиевич, Ваше письмо от 16-го июля получил. На него отвечаю, но к сожалению, многого Вам дать не смогу. Генерал Константин Иванович Глобачёв в Константинополе ведал разведкой /и контрразведкой/ у военного представителя Главнокомандующего генерала А. С. Лукомского. Яв это время был штаб-офицером при военном представителе и деятельность Вашего деда проходила помимо меня. В Париже генерал Глобачёв сначала был в распоряжении генерала Абрама М. Драгомирова, который вел работу в России, а потом перешел в непосредственное распоряжение генерала Миллера - Начальника Русского общевоинского союза. Я говорил на днях с генералом Шатиловым, который в то время возглавлял 1-й (Парижский) отдел РОВСоюза. Он мне сказал то, что я привожу выше, но сказал также, что вся деятельность Вашего деда шла помимо него (ген. Шатилова). Генерал Миллер, как Вам, наверное, известно - погиб, генерал Драгомиров - в декабре 1955 г. Я в то время был начальником 2-го (Берлинского) отдела РОВСоюза. Генерал Шатилов полагает, что если в архиве генерала Миллера могли сохраниться дела, касающиеся генерала К.И. Глобачёва, то они сданы на вечное хранение в один из архивов эмиграции. Это думаю и я, так как в числе того небольшого количества дел, которые остались мне от моего предшественника генерала Архангельского в Брюсселе (1957 г.) - этих дел нет. Разыскать их в сданных архивах и выделить что-либо для Вас - невозможно. Все что было в архиве РОВСоюза в Париже сдано до моего вступления в должность. Искренне уважающий Вас В. Г. Мариничу. Нью-Йорк. Письмо написано на бланке Русского общевоинского союза, исх. № 695 от 4 августа 1961. Париж. Личный архив В. Г. Маринича. Подпись неразборчива. - 3. П. Содержание   www.pseudology.org