Перевод - Зеленский В.В. Карл Густав Юнг Подход к бессознательному гипертекстовая версия Значение снов Человек пользуется устным или письменным словом для того, чтобы выразить смысл, который он хотел бы передать. Наш язык полон сим волов, но Мы также пользуемся знаками и образами не строго описательными. Некоторые являются простыми аббревиатурами, т.е. рядом заглавных букв, таких, например, как ООН, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, другие — торговые марки, названия лекарств, нашивки, эмблемы, знаки различия. Сами по себе бессмысленные, они приобретают узнаваемость в результате общего употребления или преднамеренным обращаем. Это не символы. Это — знаки, и они лишь обозначают объекты, к которым относятся. То, что Мы называем символом, — это термин, имя или изображение, которые могут быть известны в повседневной жизни, но обладают специфическим добавочным значением к своему обычному смыслу. Это подразумевает нечто смутное, неизвестное или скрытое от Нас. Например, многие критские памятники отмечены знаком двойной се киры. Это предмет, который Мы узнаем, но его символический смысл вам неизвестен. Или представьте себе индуса, который, вернувшись из Англии, рассказывает друзьям, что англичане поклоняются животным, поскольку в старых английских церквах он обнаружил изображения орлов, львов, быков. Он не знал (как и многие христиане), что эти животные — символы евангелистов, восходящие к видению пророка Иезекииля, а видение, в свою очередь, имеет предшествующую аналога в египетском боге солнца Горе и его четырех сыновьях. Существуют такие примеры, как колесо и крест, известные повсеместно, хотя и при определенных условиях имеют символическое значение. То, что они символизируют, — все ещё предмет противоречивых суждений. Таким образом, слово или изображение символичны, если они подразумевают нечто большее, чем их очевидное и непосредственное значение. Они имеют более широкий “бессознательный” аспект, который всякий раз точно не определен или объяснять его нельзя. И надеяться определить или объяснить его нельзя. Когда Мы исследуем символ, он ведет Нас в области, лежащие за пределами здравого рассудка. Колесо может привести наши мысли к концепции “божественного солнца”, но здесь рассудок должен допустить свою некомпетентность: человек не способен определить “божественное” бытие. Когда со всей нашей интеллектуальной ограниченностью Мы называем что-либо “божественным”, Мы всего лишь даем ему имя, которое основывается на вере, но никак не на фактическом свидетельстве. Так как существует бесчисленное множество вещей за пределами человеческого понимания, то Мы постоянно пользуемся символической терминологией, чтобы представить понятия, которые Мы не можем определить или полностью понять. Это одна из причин, по которой все религии пользуются символическим языком или образами. Но подобное сознательное использование символов — лишь один аспект психологического факта большого значения: человек также продуцирует символы спонтанно и бессознательно в форме снов. Это не так легко понять. Но понять необходимо, если Мы хотим узнавать больше о том, как работает человеческое сознание. Человек, если Мы внимательно поразмыслим, никогда ничего полностью не воспринимает и никогда ничего полностью не понимает. Он может видеть, слышать, осязать, воспринимать вкус, но насколько далеко он видит, как хорошо он слышит, что говорят ему осязание и вкус, зависит от количества и качества его ощущений. Они ограничивают восприятие окружающего его мира. Пользуясь научной аппаратурой, человек может частично компенсировать недостатки своих органов чувств. Например, он может увеличить пределы зрения с помощью бинокля, а чувствительность слуха с помощь электронного усиления. Но большинство разработанных приборов не могут сделать что-нибудь большее, нежели приблизить отдаленные и маленькие объекты к его глазам или сделать слабые звуки более слышимыми. Неважно, какими инструментами он пользуется, в некоторой точке все равно наступает предел уверенности, за который осознанное знание переступить не может. Более того, существуют бессознательные аспекты нашего восприятия реальности. Когда наши органы чувств реагируют на реальные явления, скажем, изображения или звуки, они переводят их из области реального в область разума, — это очевидный факт. Здесь они становятся психическими явлениями, конечная природа которых непозна ваема (психика не может познать свою собственную психическую сущность). Поэтому любой опыт содержит бесконечное множество неизвестных факторов, не говоря уже о том, что каждый конкретный объект всегда неизвестен в определенных отношениях, поскольку Мы не можем знать конечной природы самой материи. Кроме того, существуют некоторые события, которые Мы не отмечаем в сознании; они остаются, так сказать, за порогом сознания. Эти со бытия имели место, но были восприняты подпорогово, без участия на шего сознания. Мы можем узнать о таких событиях только интуитивно идя в процессе глубокого размышления, который ведет к последующему осознанию того, что они должны были произойти; и хотя первона чально Мы игнорировали их эмоциональное и жизненное значение, оно все же проступило из бессознательного в виде послемысли. Подобные события могут проявиться, например, в форме снов. Как общее прави ло, бессознательный аспект любого явления открывается Нам в снах, в которых он возникает не как рациональная мысль, а в виде символиче ского образа. Исторически именно изучение снов подвигнуло психоло гов на изучение бессознательного аспекта сознательных психических явлений. Именно на основе таких свидетельств психологи предположили факт существования бессознательной психики, хотя многие ученые и философы отрицают её существование. Они наивно полагают, что по добное предположение ведет к допущению существования двух “субъ ектов”, или (говоря обычным языком) двух личностей, внутри одного индивида. В действительности же так оно и есть. И одно из проклятий современного человека заключается в том, что он страдает от расщеп ления собственной личности. И это ни в коем случае не патологиче ский симптом, а нормальный факт (нормальное явление), который можно наблюдать везде и в любое время. Не только у невротиков пра вая рука не знает, что делает левая. Это неприятное положение явля ется симптомом общей бессознательности, бесспорного общего насле дия всего человечества. Человек развивал свое сознание медленно и трудно. Потребовались бессчетные века, чтобы достичь цивилизованного состояния (которое произвольно датируется со времени изобретения письменности около 4000 лет до н.э.). Эта эволюция и сейчас далека от завершения, по скольку значительные области человеческого разума погружены в темноту. То, что Мы называем “психическим”, “Душой”, ни в коей мере не идентично с нашим сознанием и его содержанием. Тот, кто отрицает существование бессознательного, фактически предполагает, что наше нынешнее знание психики является полным. Но эта вера с очевидностью ложна, так же как ложно и предположение, что Мы знаем все, что можно знать о вселенной. Наша психика лишь часть природы, и тайна её безгранична, поэтому Мы не можем получить полное определение ни психическому, ни природе. Мы можем лишь заявлять, что верим в их существование и описываем, как умеем, — лучшее из того, что Мы можем, — каким образом они действу ет. Помимо свидетельств, собранных в медицинских исследованиях, существуют сильные логические основания, чтобы отвергнуть заявле ния типа “бессознательное не существует”. Утверждающие это лишь выражают древний “мизонеизм” — страх перед новым и неизвестным. Разумеется, есть исторические основания для противостояния идее существования неведомой области в человеческой психике. Созна ние — относительно недавнее приобретение природы, и оно все ещё пребывает в стадии “эксперимента”. Оно хрупко, подвержено опасно стям: и легко ранимо. Как заметили антропологи, одним из наиболее общих проявлений умственного расстройства, встречающегося у пер вобытных племен, оказывается то, что последние сами называют “по терей Души”, что означает, как указывает само название, заметное разрушение (точнее, диссоциацию) сознания. Среди людей, чье сознание находится на уровне развития, отличаю щемся от нашего, “Душа” (психика) не ощущается как нечто единое. Многие первобытные племена считают, что человек имеет помимо соб ственной ещё и “лесную Душу”. И что эта Душа лесная воплощена в диком животном или в дереве (друиды), с которыми тот или иной чело век имеет некоторую психическую идентичность. Именно это извест ный французский этнолог Леви-Брюль назвал “мистическим участи ем” Правда, позже под давлением критики он отказался от этого тер мина, но Я полагаю, что его оппоненты были неправы. Хорошо извест но психологическое состояние, когда человек может находиться в со стоянии психической идентичности с другим человеком или предме том. Подобная идентичность среди первобытных племен принимает са мые разнообразные формы. Если лесная Душа принадлежит животно му, само животное считается человеку как бы братом. Предполагается, что человек, чей брат крокодил, находится в безопасности, когда пла вает в реке, кишащей крокодилами. Если его Душа — дерево, то счита ется, что дерево имеет по отношению к нему нечто вроде родительской власти. В обоих случаях тот или иной ущерб, нанесенный лесной Душе, истолковывается как повреждение самому человеку. В ряде племен полагают, что человек имеет сразу несколько Душ; такая вера отражает некоторые первобытные представления о том, что каждый человек состоит из нескольких связанных между собой, но различающихся отдельностей. Это означает, что человеческая психика далека от полного синтеза, напротив, она слишком легко готова распа сться под напором неконтролируемых эмоций. Хотя описанная ситуация известна Нам по работам антропологов, ею не следует пренебрегать и в нашей развитой цивилизации. Мы тоже можем оказаться диссоциированными и утратить собственную иден тичность. На Нас влияют различные настроения, Мы можем становить ся неразумными, порой Мы не можем вспомнить самые важные факты о самих себе или других, так, что люди даже удивляются: “Что за черт в тебя вселился?”. Мы говорим о способности “контролировать” себя, но самоконтроль — весьма редкое и замечательное качество. Мы можем думать, что полностью контролируем себя; однако друг может без труда рассказать Нам о Нас такое, о чем Мы не имеем ни малейшего представления. Вне всякого сомнения, даже на так называемом высоком уровне ци вилизации человеческое сознание ещё не достигло приемлемой степе ни целостности. Оно все так же уязвимо и подвержено фрагментации. Сама способность изолировать часть сознания безусловно ценная ха рактеристика. Она позволяет Нам сконцентрироваться над чем-то од ним, исключив все остальное, что может отвлечь наше внимание. Но существует огромная разница между сознательным решением отде лять и временно подавить часть психики и ситуацией, когда это возни кает спонтанно, без знания или согласия на это, и даже вопреки собст венному намерению. Первое — достижение цивилизации, второе — примитивная (первобытная) “потеря Души”, или патологический слу чай невроза. Таким образом, в наши дни единство сознания — дело все ещё сомнительное, слишком легко оно может быть разрушено. Способность же контролировать эмоции, весьма желательная с одной стороны, с другой оказывается сомнительным достижением, так как лишает чело веческие отношения разнообразия, тепла и эмоциональной окраски. Именно на этом фоне Мы и должны рассмотреть важность снов — этих легких, ненадежных, изменчивых, смутных и неопределенных .фантазий. Чтобы объяснить свою точку зрения, Я бы хотел описать, как она развивалась с годами и как Я пришел к выводу, что сны — это наиболее частный и универсальный доступный источник для исследования способности человека к символизации. Зачинателем этого дела в практическом исследовании бессознательного фона сознания был Зигмунд Фрейд. Общим положением в его работе было то, что сны не являются делом случая, а связаны с сознательными проблемами и мыслями. Такое предположение никоим обра зом не было произвольным. Оно основывалось на выводах известных неврологов (например, Пьера Жане), что невротические симптомы связаны с определенным сознательным опытом. Эти симптомы оказываются даже некими отщепленными областями сознательного разума, областями, которые в другое время и при других обстоятельствах были бы сознательными. В конце прошлого века Фрейд и Иосиф Брейер выяснили, что невротические симптомы — истерия, некоторые виды боли и ненормальное поведение — несут в себе символическое значение. Это один из путей, по которым бессознательная психика проявляет себя, равным образом как и в снах, и оба пути оказываются одинаково символичны. У пациента, который, к примеру, столкнулся с непереносимой ситу ацией, может развиться спазм при глотании: “он не может это прогло тить”. В сходных условиях психологического стресса другой пациент получает приступ астмы: он “не может дышать атмосферой дома”. Тре тий страдает от паралича ног: “он не может ходить”, т.е. “не может больше идти”. Четвертый, которого рвет во время еды, “не может пере варить” какой-то неприятный факт. Можно процитировать много при меров подобного рода, но такие физические реакции лишь одна из форм, в которой выражаются проблемы, Нас бессознательно волную щие. Чаще же они находят воплощение в снах. Любой психолог, которому довелось выслушивать людей, описыва ющих свои сны, знает, что символика сна намного разнообразнее, чем физические симптомы неврозов. Она часто состоит из детально разра ботанных и живописных фантазий. Но если аналитик при работе с ма териалом этих снов будет использовать разработанную Фрейдом тех нику “свободных ассоциаций”, он в конце концов обнаружит, что сны могут быть сведены к нескольким основным типам. Эта техника сыгра ла важную роль в развитии психоанализа, так как она позволила Фрейду использовать сны как исходную точку для исследования бес сознательных проблем пациента. Фрейд сделал простое, но глубокое наблюдение, — если поощрить видевшего сон продолжать рассказывать о своем сновидении и мыслях, на которые оно наводит, то пациент пойдет достаточно далеко и откро ет бессознательный фон своего недуга: как тем, что он скажет сам, так и тем, о чем он бессознательно умолчит. Идеи сновидца могут казаться иррациональными и несущественными, но через некоторое время лег ко замечаемым оказывается то, чего он старается избежать, какие не приятные мысли или переживания он в себе подавляет. Неважно, ка ким путем он стремится замаскировать это; все, что он говорит, указы вает на суть его проблемы. Врач вообще-то достаточно часто сталкива ется с темными сторонами жизни людей, что позволяет ему редко оши баться при интерпретации намеков, которые пациент выдает за знаки его встревоженной Совести. То, что открывается в конце концов, к со жалению, обычно подтверждает его предположения. В этой области трудно что-либо возразить против фрейдовской теории вытеснения и осуществления желаний как очевидной причины символизма снов. Фрейд придавал особое значение снам как отправной точке процесса “свободных ассоциаций”. Но спустя время Я стал чувствовать, что ис пользование богатых фантазий, которые бессознательное продуциро вало во время сна, было неадекватным и порой вводящим в заблужде ние. Мои сомнения начались, когда однажды коллега рассказал мне о своих переживаниях во время долгого железнодорожного путешествия по России. Хотя он не знал языка и не мог даже разобрать написание кириллического алфавита, по дороге он размышлял над странными буквами, которыми были выполнены железнодорожные надписи, и фантазировал, придумывая для них разные значения. Одна мысль порождала другую, и в неспешном расслабленном со стоянии он обнаружил, что “свободные ассоциации” всколыхнули мно го старых воспоминаний. Среди них досадно обнаружились некоторые давно утраченные и неприятные темы, которые он не хотел держать в памяти и сознательно забыл. Фактически этот человек оказался перед тем, что психологи назвали бы его “комплексами”, т.е. подавленным эмоциональным содержанием, которое могло вызывать постоянное психологическое раздражение или в некоторых случаях даже симптом невроза . Этот эпизод навел меня на ту мысль, что нет необходимости рас сматривать сны как исходную точку процесса “свободных ассоциаций” в том случае, если хочешь определить комплексы пациента. Описан ный случай продемонстрировал мне, что можно достичь центра непос редственно с любой точки окружности. Можно начать с букв кирилли цы, с медитации перед хрустальным шаром, с молитвенного колеса или современной живописной картины, или даже со случайного разго вора по поводу пустякового события. В этом отношении сон столь же эффективен, как и любое другое отправное событие. И тем не менее сны имеют особое значение даже тогда, когда они возникают в резуль тате эмоционального расстройства, в которое вовлечены присущие то му или иному лицу комплексы. (“Привычные” комплексы — это наи более чувствительные зоны психики, приоритетно реагирующие на внешние беспокоящие стимулы.) Вот почему свободные ассоциации могут привести от любого сна к потаенным кризисным мыслям. Здесь, однако, до меня дошло (если до того Я был прав), что сами сны имеют свою собственную, отдельную, имеющую смысл функцию. Очень часто сны имеют определенную, с очевидностью целеполагающую структуру, указывающую на подспудную идею или намерение, хотя, как правило, последние столь быстро не воспринимаются как та ковые. Поэтому Я стал размышлять, нужно ли уделять больше внима ния актуальной форме и содержанию сна, или же позволить “свобод ной ассоциации” вести по цепи мыслей к комплексам, которые могут быть легко обнаружены и другими способами. Эта новая мысль и была поворотным моментом в развитии моей пси хологии. Постепенно Я оставил ассоциативный путь, который уводил от содержания самого сна. Я предпочел сконцентрироваться на ассоци ациях непосредственно самого сна, полагая, что последний выражает нечто специфическое, что пытается выразить бессознательное. Изменение моего отношения к снам повлекло изменение и самого метода; новый метод принимал во внимание все широкое разнообразие области сновидений. История, рассказанная сознательным разумом, имеет свое начало, развитие и конец, но во сне все обстоит иначе. Ко ординаты времени и пространства здесь совершенно другие, и, чтобы это понять, необходимо исследовать сон со всех сторон, точно так же, как можно взять в руки неизвестный предмет и поворачивать его до тех пор, пока не выявятся все особенности его формы. Возможно, Я уже достаточно полно показал, как постепенно пришел к разногласию со “свободной ассоциацией” Фрейда; Я стремился держаться как можно ближе к самому сну и исключать все малозначи тельные идеи и ассоциации, которые он вызывал. И хотя они на самом деле могли привести к комплексам у пациента, у меня имелась другая, более далеко идущая цель, чем выявление комплексов, вызывающих невротические расстройства. Существует много иных способов, по средством которых их можно обнаружить, например, психолог может получить все нужные указания с помощью тестов словесных ассоциа ций (спросив пациента, с чем он связывает данный набор слов, и изу чив его ответы). Но чтобы узнать и понять психическую жизнь целост ной отдельной личности, важно осознать, что сны человека и их симво лические образы играют более значительную роль. Почти каждый, например, знает, что существует бесчисленное мно жество образов, которые могут символизировать половой акт (или, можно сказать, представленных в форме аллегории). Любой из этих образов путем ассоциации может привести к идее полового акта и к специфическим комплексам, которые проявляются у индивида в отно шении собственных сексуальных установок. Но точно так же можно выявить эти комплексов путем фантазирования над незнакомыми рус скими буквами. Отсюда Я пришел к предположению о том, что сон мо жет нести в себе и иное послание, чем сексуальная аллегория, и что это происходит по определенным причинам. Попробую это проиллюст рировать. Человеку может присниться, что он вставляет ключ в замок, машет тяжелой палкой или пробивает дверь таранящим предметом. Все эти действия можно рассматривать как сексуальную аллегорию. Но факти чески само бессознательное выбирает один из этих специфических об разов: это может быть и ключ, и палка, или таран, — и это обстоятель ство само по себе также значимо. Всякий раз задача заключается в том, чтобы понять, почему ключ был предпочтен палке или тарану. И иногда в результате оказывается, что содержание сна означает вовсе не сексуальный акт, а имеет другую психологическую интерпретацию. Рассуждая таким образом Я пришел к выводу, что в интерпретации сна должен принимать участие лишь тот материал, который составляет ясную и видимую его часть. Сои имеет свои собственные границы. Его специфическая форма говорит Нам, что относится ко сну, а что уводит от него. В то время как “свободная ассоциация” уводит от материала по некой зигзагообразной линии, метод, разработанный мной, больше по хож на кружение, центром которого является картина сна. Я все время вращаюсь вокруг картины сна и отвергаю любую попытку видевшего сон уйти от него. Снова и снова в своей профессиональной работе Я вы нужден повторять: “Вернемся к вашему сну. Что этот сон говорит?”. Например, моему пациенту приснилась пьяная, растрепанная вуль гарная женщина. Ему казалось, что эта женщина — его жена, хотя на самом деле его жена была совсем иной. Внешне сон представляется аб солютной бессмыслицей, и пациент отвергает его, считая полной ерун дой. Если бы Я, как врач, позволил ему начать процесс ассоциаций, он неизбежно попытался бы уйти как можно дальше от неприятного на мека своего сна. В этом случае он закончил бы одним из своих ведущих комплексов — комплексом, который, возможно, не имел ничего обще го с женой, и тоща Мы ничего бы не узнали о значении этого сна. Что же тогда пыталось передать его бессознательное с помощью сво его с очевидностью ложного заявления? Ясно, что оно как-то выражало идею дегенерировавшей женщины, тесно связанной с жизнью пациен та, но так как проекция этого образа на его жену была неоправданной и фактически неверной, Я должен был поискать в другом месте, дабы обнаружить, что же собой представлял этот отталкивающий образ. Ещё в средние века, задолго до того, как физиологи выяснили, что в каждом человеке наличествуют мужские-женские гормональные эле менты, говорилось, что “каждый мужчина несет в себе женщину”. Этот женский элемент в каждом мужчине Я назвал “Анима”. Женский аспект представляет определенный подчиненный уровень связи с окру жающим миром и, в частности, с женщинами, уровень, который тща тельно скрывается от других и от себя. Другими словами, хотя видимая личность человека может казаться совершенно нормальной, он может скрывать от других — и даже от самого себя — плачевное положение “женщины внутри”. Именно так и обстояло дело с моим конкретным пациентом: его женская сторона пребывала не в лучшей форме. Его сон фактически сообщал ему: “Ты в известном смысле ведешь себя, как падшая жен щина”, и тем самым давал ему необходимый шок. (Этот пример, ко нечно, не должен быть понят как доказательство того, что бессозна тельное озабочено “моральными” нарушениями. Сои не говорил паци енту: “Веди себя лучше”, — а просто пытался уравновесить переко шенную природу его сознательного разума, который поддерживал фикцию, что пациент — совершенный джентльмен.) Легко понять, почему сновидцы склонны игнорировать и даже отри цать послания своих снов. Сознание естественно сопротивляется всему бессознательному и неизвестному. Я уже указывал на существование среди первобытных племен того, что антропологи называют “мизонеизм”, — глубокого и суеверного страха нового. Примитивные люди проявляют совершенно животные реакции на непредвиденные события. Но и “цивилизованный человек” реагирует на новые идеи зачастую так же: воздвигая психологические барьеры, дабы защитить себя от шока встречи с новым. Это легко наблюдать в любой индивидуальной реакции на собственный сон, когда оказывает ся необходимым допустить некую неожиданную мысль. Многие пионе ры в философии, Науке и даже в литературе были жертвами врожден ного консерватизма своих современников. Психология — весьма моло дая Наука, и, поскольку она пытается иметь дело с бессознательным, она неизбежно встречает мизонеизм в его крайнем проявлении. Прошлое и будущее в бессознательном Итак, Я обрисовал некоторые из принципов, на которых зарождает ся мое отношение к проблеме снов, и поскольку Мы хотим исследовать способность человека к продуцированию символов, сны оказываются самым главным и доступным материалом для этой цели. Два основных положения, которые необходимо учитывать при работе со снами, суть следующие: первое — сон следует рассматривать как факт, относи тельно которого нельзя делать никаких предварительных утвержде ний, кроме того, что сон имеет некоторый смысл; и второе — сон есть специфическое выражение бессознательного. Вряд ли можно сформулировать данные положения более скромно. Неважно, сколь незначительным, по чьему-либо мнению, может быть бессознательное, в любом случае следует признать, что оно достойно исследования, сродни вши, которая, при всем к ней отвращении, все же вызывает живой интерес энтомолога. Если кто-нибудь с малым опытом и знанием снов полагает, что сон — это хаотическое, бессмыс ленное событие, то он, конечно, волен полагать и так. Но если допу стить, что сны являются нормальными событиями (каковыми они и яв ляются на самом деле), то необходимо признать, что сны имеют рацио нальное основание для своего возникновения, или же целенаправлен ны, или же и то и другое вместе. Посмотрим теперь более внимательно на те пути, которыми связаны в мозгу сознательное и бессознательное. Возьмем общеизвестный при мер. Внезапно вы обнаруживаете, что не можете вспомнить нечто, что только что хотели сказать, хотя перед тем ваша мысль была совершен но ясна и определенна. Или, скажем, вы хотите представить своего друга, а его имя выпало из головы в момент, когда вы собирались его произнести. Вы объясняете это тем, что не можете вспомнить, факти чески же мысль стала бессознательной или даже отделилась от созна ния. Мы обнаруживаем подобные явления и в связи с нашими органа ми чувств. Достаточно слушать непрерывную ноту на границе слыши мости — и звук то возобновляется, то периодически прекращается. Эти колебания обусловлены периодическими уменьшениями и повышени ями нашего внимания, а отнюдь не изменениями звука. Но когда нечто ускользает из сознания, то перестает существовать не в большей степени, чем автомобиль, свернувший за угол. Послед ний просто выпал из поля зрения, и так же как Мы можем увидеть его позже вновь, так вспоминается и временно забытая мысль. Таким образом, часть бессознательного состоит из множества вре менно затемненных мыслей, впечатлений, образов, которые, невзирая на утрату, продолжают влиять на наше сознание. Отвлеченный чем-либо, с “отсутствующим сознанием”, человек может за чем-либо от правиться по комнате. Внезапно он останавливается озадаченный, — он забыл, что ему нужно. Его руки шарят по столу как во сне: человек забыл свое первоначальное намерение, хотя бессознательно руково дим, управляем им. И вот он вспоминает, чего, собственно, хотел. Бес сознательное вновь вернуло ему утраченную цель поиска. Если вы наблюдаете поведение невротика, то можете видеть его со вершающим некоторые поступки по видимости сознательно и целенап равленно. Однако если вы спросите его о них, то обнаружите, что он или не осознает их, или имеет в виду нечто совсем другое. Он слушает и не слышит, он смотрит и не видит, он знает, однако не осознает. По добные примеры столь часты, что специалист понимает, что бессозна тельное содержание разума ведет себя так, как если бы оно было созна тельным. В таких случаях никогда нельзя быть уверенным в том, со знательны ли мысль, слова или действия, или нет. Именно подобный тип поведения заставляет многих врачей игнори ровать заявления их истерических пациентов как полную ложь. Эти люди, действительно, рассказывают “больше” неправд, чем многие из Нас, но все же “ложь” вряд ли здесь окажется правильным словом. Фактически их умственное состояние вызывает неопределенность по ведения, поскольку их сознание подвержено непредсказуемым затме ниям при вмешательстве бессознательного. Подобным же колебаниям подвержена и их кожная чувствительность. В какой-то момент истери ческая личность может почувствовать укол иглой, а последующий, мо жет статься, окажется незамеченным. Если внимание невротика сфокусировано на определенной точке, его тело может быть полностью анестезировано до тех пор, пока напряжение, вызывающее отключе ние болевых “приемников”, не спадет. После этого чувствительность восстанавливается. Все это время, однако, он бессознательно следит за всем, что происходит вокруг. Врач ясно представляет данное обстоятельство, когда гипнотизирует такого пациента. Кстати, не трудно показать, что последний в курсе всех деталей. Укол в руку или замечание, сделанные во время отклю чения сознания, могут быть вспомнены столь же точно и отчетливо, как и в случае отсутствия анестезии или “забывчивости”. В связи с этим вспоминаю женщину, которая однажды была привезена в клини ку в состоянии полного ступора. Когда на следующий день она пришла в себя, то сознавала, кто она, но не представляла, ни где находится, ни почему она здесь, ни даже какое сегодня число. Однако, когда Я загип нотизировал её, она рассказала мне, почему она заболела, как попала в клинику, кто её принимал. Все эти детали легко проверялись. Она даже назвала время своего привоза, потому что видела часы в прием ном покое. Под гипнозом её память была столь же ясна, как если бы она была все время в сознании. Когда Мы обсуждаем подобные темы, то часто должны привлекать свидетельства из клинической практики. По этой причине многие кри тики полагают, что бессознательное и его тонкие проявления принад лежат всецело к сфере психопатологии. Они считают любое проявле ние бессознательного чем-то невротическим или психотическим, не имеющим отношения к нормальному состоянию. Но невротические яв ления ни в коем случае не являются продуктами исключительно болез ни. Фактически они не более чем патологические преувеличенности нормальных событий; и лишь потому, что они оказываются преувели ченными, они более бросаются в глаза, чем соответствующие нормаль ные события. Истерические симптомы можно наблюдать у всех нор мальных людей, но они столь легки, что обычно проходят незамечен ными. К примеру, забывчивость есть совершенно нормальный процесс, обусловленный тем, что некоторые сознательные мысли теряют свою специфическую энергию из-за отвлечения внимания. Когда наш инте рес перемещается, он оставляет в тени те вещи, которыми Мы до этого были заняты; точно так же луч прожектора освещает новую область, оставляя предыдущую в темноте. Это и неизбежно, так как сознание может одновременно держать в полной ясности лишь несколько обра зов, и даже такая ясность неустойчива. Но забытые мысли не перестают существовать. Хотя они не могут быть воспроизведены по заказу, они присутствуют в сублимированном состоянии, — как раз за порогом воспоминания, — откуда могут спонтанно появиться в любое время, часто через много лет полного забве ния. Я говорю о вещах, которые Мы сознательно видели или слышали, а затем уже забыли. Но все Мы видим, слышим, обоняем множество ве щей, даже не замечая их, и все это потому, что наше внимание или от влечено, или воздействие этих вещей на наши чувства слишком мало, чтобы оставить сознательное впечатление. Бессознательное, однако, замечает их и, собственно, такие неосознаваемые восприятия могут иг рать большую роль в нашей повседневной жизни. Мы даже не сознаем, как они влияют на наши реакции на людей или события. Как наиболее, с моей точки зрения, впечатляющий пример, приведу случай с профессором, который прогуливался за городом со своим уче ником и был погружен в серьезный разговор. Внезапно он заметил, что его мысли прервались неожиданным потоком воспоминаний раннего детства. Он не мог понять причины этого отвлечения. Ничего из того, что говорилось, казалось, не имело ни малейшего отношения к этим воспоминаниям. Оглянувшись, наш профессор догадался, что первые воспоминания детства пришли ему в голову в тот момент, когда они проходили мимо фермы. Он предложил своему ученику вернуться к тому месту, где ему впервые бросились в сознание образы детства. Оказавшись там, он ощутил запах гусей и тотчас же понял, что именно этот запах вызвал поток воспоминаний. В молодые годы он жил на ферме, где держали гусей, и их характер ный запах оставил прочное, хотя и позабытое впечатление. Когда он проходил мимо фермы, то ощутил этот запах подсознательно, и это не вольное (непроизвольное) впечатление вызвало к жизни давно забы тые переживания детства. Восприятие оказалось неосознанным, по скольку внимание было направлено на другое, а стимул не слишком велик, чтобы отвлечь его и достичь сознания напрямую. Но он вызы вал “забытые” воспоминания. Такое действие “намека”, или “спускового крючка”, может объяс нить развитие не только положительных воспоминаний, но и вполне невротических симптомов в случаях, когда вид, запах или звук вызы вают воспоминания прошлого. Девушка может работать у себя в кон торе, пребывая в отличном состоянии здоровья и настроения. И вдруг у неё развивается страшная головная боль и другие признаки пережива ний. Оказывается, она непроизвольно услышала гудок далекого кораб ля, и это бессознательно напомнило ей несчастное расставание с люби мым, которого она пыталась забыть. Кроме обычного забывания Фрейд описал несколько случаев, когда происходит “забывание” неприятных моментов, которые человек охот но старается забыть. Как заметил Ницше, когда гордость достаточно настойчива, память предпочитает уступить. Поэтому среди забытых воспоминаний Мы встречаем немало таких, которые обязаны своему пребыванию в подпороговом состоянии (следовательно, и невозможно стью воспроизведения по желанию) собственной несоответствующей и несовместимой природе. Психологи называют их подавленным содер жанием. Примером может послужить секретарша, которая ревнует одного из сотрудников своего босса. Обычно она забывает приглашать этого че ловека на совещания, хотя его имя ясно значится в списке. Если её спросить об этом, она скажет, что “забыла” или что её в это время “от влекли”. И никогда не признается даже себе в истинной причине свое го забывания. Многие люди ошибочно переоценивают роль воли и полагают, что ничто не может произойти в их собственном разуме без их решения и намерения. Но следует хорошо различать намеренное и ненамеренное содержание сознания. Первое проистекает из личностного Эго; второе, однако, — из источника, который с Эго не идентичен, а представляет его “другую сторону”. Именно эта “другая сторона” и заставила секре таршу забывать о приглашениях. Существует множество причин, по которым Мы забываем вещи, ко торые отметили или пережили, и точно так же существует множество путей, по которым они могут прийти на ум. Интересный пример пред ставляет криптомнезия, или “скрытое воспоминание”. Автор может писать произведение по заранее составленному плану, развивая свою мысль или линию повествования, как вдруг он внезапно сбивается в сторону. Возможно, ему на ум пришла свежая идея, или иной образ, или другой сюжет. Если вы спросите его, что же вызвало такое измене ние, он будет не в силах вам ответить. Он даже может и не заметить отклонения, хотя и начал создавать нечто совершенно новое и, очевид но, ранее ему не знакомой. Иногда то, что он пишет, поразительно по хоже на работу другого автора — и это можно убедительно продемон стрировать, — работу, которую, как полагает первый автор, он никог да не читал. Я обнаружил показательный пример подобного рода в книге Ф. Ниц ше “Так говорил Заратустра”, в которой автор почти дословно воспро изводит инцидент из судового журнала 1686 г. По чистой случайности Я вычитал этот морской случай в книге, опубликованной в 1835 г. (за полвека до того, как писал Ницше), и когда Я обнаружил подобный пассаж в “Так говорил Заратустра”, то был поражен его особым сти лем, так отличным от привычного языка Ницше. Я был убежден, что Ницше тоже видел эту старую книгу, хотя и не делал на неё ссылок. Я написал его сестре, которая была ещё жива, и та подтвердила, что она и её брат действительно читали вместе эту книгу, когда ему было 11 лет. Исходя из контекста Я полагаю совершенно невероятным, чтобы Ницше сознавал, что совершает плагиат. Я считаю, что через пятьде сят лет эта история неожиданно скользнула в фокус его сознания. В этом случае имеет место подлинное, хотя и неосознанное, воспо минание. Подобного рода вещи могут произойти с музыкантом, кото рый слышал в детстве крестьянскую мелодию или популярную песню и внезапно встречает её как тему в симфонии, которую он сочиняет уже будучи взрослым. Идея или образ вернулись из бессознательного в со знающий разум. Все, что Я рассказал о бессознательном, лишь поверхностный очерк о природе и действии этой сложной составляющей человеческой пси хики. Необходимо ещё указать на виды подпорогового материала, из которого спонтанно могут производиться символы наших снов. Подпороговый материал состоит из всего набора нужд, импульсов, намере ний; всех восприятии и догадок; всех рациональных и иррациональных мыслей, выводов, индукций, дедукций, посылок; из всего разнообра зия чувств. Любое из них, или все они вместе, могут принимать форму частичного, временного или постоянного бессознательного. Данный материал большей частью становится бессознательным по тому, что, как говорится, для него не оказывается места в сознании. Некоторые мысли теряют свою эмоциональную энергию и становятся подпороговыми (т.е. они больше не привлекают сознательного внима ния) , потому что стали казаться неинтересными и несущественными или потому, что существуют причины, по которым Мы желаем убрать их из поля зрения. Фактически же для Нас “забывать” подобным образом нормально и необходимо для того, чтобы освободить место в нашем сознании для новых впечатлений и идей. Если этого не будет происходить, то все, что Мы переживаем, будет оставаться выше порога сознания и наш ра зум окажется до невозможности переполненным. Это явление так ши роко известно сегодня, что большинство людей, которые хоть что-то знают о психологии, принимают его как само собой разумеющееся. Но точно так же, как сознательное содержание может исчезать в бессознательном, новое содержание, которое до того прежде никогда не осознавалось, может возникать из него. Оно вспыхивает как некий на мек, слабое подозрение: “что-то висит в воздухе” или “пахнет крысой”. Открытие, что бессознательное — это не простой склад прошлого, но что оно полно зародышей будущих психических ситуаций и идей, при вело меня к новым подходам в психологии. Большое количество дис куссий развернулось вокруг этого положения. Но остается фактом то, что помимо воспоминаний из давнего осознанного прошлого из бессоз нательного также могут возникать совершенно новые мысли и творче ские идеи; мысли и идеи, которые до этого никогда не осознавались. Они возникают из темноты из глубин разума, как лотос, и формируют наиболее важную часть подпороговой психики. Подобные вещи Мы обнаруживаем в каждодневной жизни, когда за дачи порой решаются совершенно новыми способами; многие худож ники, философы и даже ученые обязаны своими лучшими идеями вдохновению, которое внезапно появилось из бессознательного. Спо собность достичь богатого источника такого материала и эффективно перевести его в философию, литературу, музыку или научное откры тие — одно из свойств тех, кого называют гениями. Ясные доказательства такого факта Мы можем найти в истории са мой Науки. Например, французский математик Пуанкаре и химик Кекуле обязаны своим важным научным открытием (что признают они сами) внезапным “откровениям” из бессознательного. Так называемый “мистический” опыт французского философа Декарта включил в себя подобное внезапное откровение, во вспышке которого он увидел “поря док всех Наук”. Английский писатель Роберт Льюис Стивенсон потра тил годы в поисках истории, которая иллюстрировала бы его “сильное чувство двойственности человеческого бытия”, когда вдруг во сне ему открылся сюжет “Доктора Джекила и мистера Хайда”. Позже Я детально опишу, каким образом подобный материал возни кает из бессознательного, и исследую формы, в которых это бессозна тельное выражается. Сейчас же Я просто хочу отметить, что способ ность человеческой психики продуцировать новый материал особенно значительна, когда имеешь дело с символами сна; в своей профессио нальной практике Я постоянно обнаруживал, что образы и идеи, содер жащиеся в снах, не могут быть объясненными лишь в терминах памя ти. Они выражают новые мысли, которые ещё никогда не достигали порога сознания. Функция снов Обсуждение некоторых подробностей происхождения наших снов диктовалось тем, что эта почва, из которой произрастает большинство символов. К сожалению, они трудны для понимания. Как Я уже указы вал, сон совершенно не похож на историю из жизни сознательного ра зума. В обыденной ситуации Мы думаем над тем, что хотим сказать, выбираем наиболее выразительный способ передачи мысли и пытаемся сделать наш рассказ логически связанным. Например, грамотный че ловек будет избегать слишком сложных метафор, дабы не создавать путаницы в понимании. Но сны имеют иное строение. Образы, кажущиеся противоречивыми, смешно толпящимися в спящем мозгу, утра ченное чувство нормального времени, даже самые обычные вещи во сне могут принять загадочный и угрожающий вид. Может показаться странным, что бессознательное располагает свой материал столь отлично от принятых норм, которые Мы, бодрствуя, на кладываем на наши мысли. Каждый, кто помедлит минутку, чтобы вспомнить сон, признает эту разницу главной причиной, по которой сны считаются такими трудными для понимания. Они не имеют смыс ла в терминах состояния бодрствования, и потому Мы склонны или не принимать их во внимание, или считать “баламутящими воду”. Возможно, в этом будет легче разобраться, если вначале Мы осозна ем, что идеи, с которыми Мы имеем дело в нашей, по всей видимости, дисциплинированной жизни, совсем не так ясны, как Нам хотелось бы в это верить. Напротив, их смысл (и эмоциональное значение для Нас) становится тем менее точным, чем ближе Мы их рассматриваем. При чина же кроется в том, что все, что Мы слышали или пережили, может становиться подпороговым, т.е. может погружаться в бессознательное. И даже то, что Мы удерживаем в сознании и можем воспроизвести их по собственному желанию, приобретает бессознательные оттенки, ок рашивающие ту или иную мысль всякий раз, как Мы её воспроизводим. Наше сознательное впечатление быстро усваивает элемент бессозна тельного смысла, который фактически значим для Нас, хотя сознатель но Мы не признаем существования этого подпорогового смысла или то го, что сознательное и бессознательное смешиваются и результируют являющийся Нам смысл. Конечно, такие психические оттенки различны у разных людей. Каждый из Нас воспринимает абстрактные и общие положения инди видуально, в контексте собственного разума. Когда в разговоре Я ис пользую такие понятия как “государство”, “деньги”, “здоровье” или “общество”, Я допускаю, что мои слушатели понимают под ними при мерно то же, что и Я. Но слово “примерно” здесь важно. Ведь любое слово для одного человека слегка отлично по смыслу, чем для другого, даже среди людей одинаковой культуры. Причиной такого колебания (непостоянства смысла) является то, что общее понятие воспринимает ся в индивидуальном контексте и поэтому понимается и используется индивидуально. И разница в смыслах, естественно, оказывается наи более значительной для людей с разным социальным, политическим, религиозным или психологическим опытом. Пока понятия формулируются только словами, вариации почти не заметны и не играют практической роли. Но когда требуется точное определение или подробное объяснение, можно внезапно обнаружить поразительную разницу не только в чисто интеллектуальном понима нии термина, но особенно в его эмоциональном тоне и приложении. Как правило, эти различия подпороговы и потому никогда не осозна ются. Обычно этими различиями пренебрегают, считая их избыточными нюансами смысла, имеющими мало отношения к практическим по вседневным нуждам. Но тот факт, что они существуют, показывает, что даже самое практическое содержание сознания содержит вокруг себя полумглу неопределенности. Даже наиболее тщательно сформу лированные философские или математические понятия (определе ния) , которые, как Мы полагаем, не содержат в себе ничего кроме того, что Мы в них вложили, тем не менее представляют большее, чем Мы полагаем. Они оказываются порождением психики и как таковое час тично непознаваемы. Простые числа, которыми Мы пользуемся при счете, значат больше, чем Мы думаем. Одновременно они являют собой мифологический элемент (для пифагорейцев числа представлялись священными), но, разумеется, Мы этого не учитываем, когда пользу емся ими в бытовых целях. Каждое понятие в нашем сознающем разуме имеет свои психиче ские связи, ассоциации. Так как такие связи могут различаться по ин тенсивности (в соответствии с важностью того или иного понятия для нашей целостной личности или в отношении к другим понятиям, иде ям и даже комплексам, с которыми оно ассоциируется в нашем бессоз нательном) , то они способны менять “нормальный” характер понятия. Последнее может приобрести совершенно отличный смысл, если сме стится ниже уровня сознания. Эти подпороговые составляющие всего с Нами происходящего могут играть незначительную роль в нашей повседневной жизни. Но при анализе снов, когда психолог имеет дело с проявлениями бессознатель ного, они очень существенны, так как являются корнями, хотя и почти незаметными, наших сознательных мыслей. Поэтому обычные предме ты и идеи во сне могут приобретать столь мощное психическое значе ние, что Мы можем проснуться в страшной тревоге, хотя, казалось бы, во сне Мы не увидели ничего дурного — лишь запертую комнату или пропущенный поезд. Образы, являющиеся в снах, намного более жизненны и живописны, чем соответствующие им понятия и переживания в яви. Одна из при чин этого заключается в том, что во сне понятия могут выражать свое бессознательное значение. В своих результатах сознательных мыслей Мы ограничиваем себя пределами рациональных утверждений — ут верждений, которые значительно бледнее, так как Мы снимаем с них большую часть психических связей. Я вспоминаю свой собственный сон, который мне трудно было ос мыслить. В этом сне некий человек пытался подойти ко мне сзади и за прыгнуть мне на спину. Я ничего о нем не знал кроме того, что однажды он подхватил мою реплику и лихо спародировал её. И Я никак не мог увидеть связи между этим фактом и его попыткой во сне прыгнуть на меня. В моей профессиональной жизни часто случалось так, что кто-нибудь искажал мысль, которую Я высказывал, но едва ли мне пришло бы в голову рассердиться по этому поводу. Есть известная цен ность в сохранении сознательного контроля над эмоциональными ре акциями, и вскорости Я добрался до сути этого сна. В нем использова лось австрийское ходячее выражение, переведенное в зрительный об раз. Эта фраза, довольно распространенная в быту, — "ты можешь за лезть мне на спину", означает следующее: "мне все равно, что ты гово ришь обо мне". Американским эквивалентом подобного сна было бы: "иди, прыгни в озеро". Можно было бы сказать, что сон представлялся символическим, по скольку он не выражал ситуацию непосредственно, но косвенно, с по мощью метафоры, которую Я сначала не мог понять. Когда подобное случается (а такое бывает часто), то это не преднамеренный "обман" сна, но всего лишь отражение недостатка в нашем понимании эмоцио нально нагруженного образного языка. В своем каждодневном опыте Нам необходимо определять вещи как можно точнее, и поэтому Мы на учились отвергать издержки декоративной фантазии языка и мыслей, теряя таким образом качества, столь характерные для первобытного сознания. Большинство из Нас склонно приписывать бессознательному те нереальные психические ассоциации, которые вызывают тот или иной объект или идея. Первобытные же представители, со своей сторо ны, по-прежнему признают существование психических качеств за предметами внешнего мира; они наделяют животных, растения или камни силами, которые Мы считаем неестественными и неприемлемы ми. Обитатель африканских джунглей воспринимает ночное видение в лице знахаря, который временно принял его очертания. Или он прини мает его за лесную Душу, или духа предка своего племени. Дерево мо жет играть жизненно важную роль в судьбе дикаря, очевидно, переда вая ему свою собственную Душу и голос, и со своей стороны сам чело век сопряжен с чувством, что он разделяет его судьбу, судьбу дерева. В Южной Америке есть индейцы, убежденные, что они попугаи красный ара, хотя и знают, что у них нет перьев, крыльев и клюва. Для дика ря предметы не имеют столь отчетливых границ, какие они приобрета ют в наших "рациональных обществах". То, что психологи называют психической идентичностью или "мис тическим участием", устранено из нашего предметного мира. А это как раз и есть тот нимб, тот ореол бессознательных ассоциаций, который придает такой красочный и фантастический смысл первобытному ми ру. Мы утратили его до такой степени, что при встрече совершенно не узнаем. В Нас самих подобные вещи умещаются ниже порога восприя тия; когда же они случайно выходят на поверхность сознания, Мы счи таем, что здесь уже не все в порядке. Неоднократно мне приходилось консультировать высокообразованных и интеллигентных людей, кото рые видели глубоко потрясшие их сны, сталкивались с фантазиями или видениями. Они считали, что никто в здравом уме и трезвой памяти ничего подобного испытывать не может, а тот, кто все же сталкивается с подобным, явно не в своем уме. Один богослов однажды сказал мне, что видения Иезекииля не что иное как болезненные симптомы, и что когда Моисей и другие пророки слышали “голоса”, обращенные к ним, они страдали от галлюцинаций. Можете себе представить весь его ужас, когда нечто подобное “неожиданно” произошло с ним. Мы на столько привыкли к “очевидно” рациональной природе нашего мира, что уже не можем представить себе ничего выходящего за рамки здра вого смысла. Дикарь, сталкиваясь с шокирующими явлениями, не со мневается в собственной психической полноценности; он размышляет о фетишах, духах или богах. Однако наши эмоции, в сущности, те же. Ужасы, порождаемые на шей рафинированной цивилизацией, могут оказаться ещё более угро жающими, чем те, которые дикари приписывают демонам. Порой по ложение современного цивилизованного человека напоминает мне од ного психического больного из моей клиники, который сам некогда был врачом. Однажды утром Я спросил его, как дела. Он ответил, что про вел изумительную ночь, дезинфицируя небо сулемой, но в ходе такой санитарной обработки Бога ему обнаружить не удалось. Здесь Мы име ем налицо невроз или нечто похуже. Вместо Бога или “страха Бога” оказывается невроз беспокойства или фобия. Эмоция осталась по сути той же, но её объект переменил к худшему и название и смысл. Вспоминается профессор философии, который однажды консульти ровался у меня по поводу раковой фобии. Он был убежден, что у него злокачественная опухоль, хотя десятки рентгеновских снимков ничего подобного не подтверждали. “Я знаю, что ничего нет, — сказал он, — но ведь могло бы быть”. Откуда могла возникнуть подобная мысль? Очевидно, она появилась вследствие страха, внушенного явно неосоз нанным размышлением. Болезненная мысль овладела им и держала под своим собственным контролем. Образованный человек, допустить подобное ему было труднее, чем дикарю пожаловаться, что досаждают духи. Злобное влияние злых ду хов — в первобытной культуре по крайней мере допустимое предполо жение, но цивилизованному человеку нужно весьма глубоко пережи вать, чтобы согласиться, что его неприятности — всего лишь дурацкая игра воображения. Первобытное явление “наваждения” не растворилось в цивилизации, оно осталось таким же. Лишь толкуется иным, менее привлекательным, способом (образом). Я произвел несколько сравнений между современным человеком и дикарем. Подобные сравнения, как Я покажу ниже, существенны для понимания символических склонностей человека и той роли, которую играют сны, выражающие их. Обнаружилось, что многие сны пред ставляют образы и ассоциации, аналогичные первобытным идеям, ми фам и ритуалам. Эти сновидческие образы были названы Фрейдом “ар хаическими пережитками”, само выражение предполагает, что они яв ляются психическими элементами, “выжившими” в человеческом моз гу в течение многих веков. Эта точка зрения характерна для тех, кто рассматривает бессознательное лишь как придаток к сознанию (или, более образно, как свалку, куда сбрасывается все, от чего отказалось сознание). Дальнейшее исследование показало, что такое отношение несостоя тельно и должно быть отвергнуто. Я обнаружил, что ассоциации и об разы подобного рода являются интегральной частью бессознательного и могут возникать везде — вне зависимости от образованности и степе ни ума человека. И эти ассоциации и образы ни в коей мере не безжиз ненные или бессмысленные “пережитки”. Они до сих пор живут и дей ствуют, оказываясь особенно ценными в силу своей “исторической” природы. Они образуют мост между теми способами, которыми Мы со знательно выражаем свои мысли, и более примитивной, красочной и живописной формой выражения. Но эта форма обращена непосредст венно к чувству и эмоциям. Эти “исторические” ассоциации и есть зве но, связывающее рациональное сознание с миром инстинкта. Я уже обсуждал любопытный контраст между “контролируемыми” мыслями в состоянии бодрствования и богатством воображения в снах. Здесь можно увидеть ещё одну причину подобной разницы. Поскольку в своей цивилизованной жизни Мы лишили множество идей эмоцио нальной энергии, то больше на них не реагируем. Мы пользуемся ими в речи и в общем-то реагируем, когда их используют другие люди, но они не производят на Нас значимого впечатления. Требуется нечто большее, чтобы воздействовать на Нас более эффективно с целью за ставить Нас изменить свои установки и свое поведение. Но это как раз то, что и делает “язык снов”, он несет столько психической энергии, что вынуждает Нас обращать на него свое внимание. Была у меня, например, дама, известная своими глупыми предрас судками и упорным сопротивлением каким-либо разумным доводам. С ней можно было спорить хоть весь вечер безо всякого результата, — она ничего не принимала во внимание. Однако её сны приняли совсем другое направление. Однажды ей приснился сон, в котором она была приглашена в гости по очень важному общественному поводу. Её приветствовала хозяйка со словами: “Как мило, что вы пришли. Все ваши друзья здесь и ждут вас”. Хозяйка подвела её к двери и открыла её, сновидица шагнула вперед и попала — в коровник! Язык сна был в данном случае достаточно прост и понятен даже са мому несведущему. Женщина поначалу не хотела принять во внима ние содержание своего сна, который попросту поразил её самомнение и в конце концов достиг своей цели. Спустя некоторое время она все же признала его смысл, но так и не смогла понять причину собственной самоиздевки. Такие послания из бессознательного имеют большее значение, чем это осознает большинство людей. В своей сознательной жизни Мы под вержены самым различным видам воздействий. Окружающие Нас лю ди стимулируют или подавляют Нас, события на службе или в обще ственной жизни отвлекают от собственной жизни. Вместе и порознь они сбивают Нас с пути, свойственного нашей индивидуальности. В лю бом случае, признаем ли Мы или нет то или иное действие, которое они оказывают на наше сознание, оно уже растревожено и в известной сте пени подчинено этим событиям. Особенно сильно это проявляется у лиц с ярко выраженной экстравертивной установкой или у тех, кто вы нашивает чувство неполноценности и сомнения в своей личной значи мости. Чем дольше сознание пребывает под влиянием предрассудков, оши бок, фантазий и инфантильных желаний, тем больше будет возрастать уже существующая роль невротической диссоциации и вести в итоге к более или менее неестественной жизни, далекой от здоровых инстинк тов, природного естества и простоты. Общая функция снов заключается в попытке восстановить наш пси хический баланс посредством производства сновидческого материала, который восстанавливает — весьма деликатным образом — целостное психическое равновесие. Я назвал бы это дополнительной (или компенсаторной) ролью снов в нашей психической жизни. Этим объясня ется, почему люди с нереальными целями, или слишком высоким мне нием о себе, или строящие грандиозные планы, не соответствующие их реальным возможностям, видят во сне полеты и падения. Сон компен сирует личностные недостатки и в то же время предупреждает об опас ности неадекватного пути. Если же предупредительные знаки сновиде ния игнорируются, то может произойти реальный несчастный случай. Жертва может упасть с лестницы или попасть в автомобильную ката строфу. Вспоминается случай с человеком, запутавшимся в большом коли честве сомнительных афер. У него развилась почти болезненная страсть к альпинизму, в виде компенсации. Он все время искал, куда бы “забраться повыше себя”. Однажды ночью во сне он увидел себя шагающим с вершины высокой горы в пустоту. Когда он рассказал свой сон, Я сразу же увидел опасность и попытался предупредить её, убеж дая его ограничить свои восхождения. Я даже сказал, что сон предве щает его смерть в горах. Но все было напрасно. Через шесть месяцев он таки шагнул “в пустоту”. Горный проводник наблюдал за тем, как он и его друг спускались по веревке в одном трудном месте. Друг обнару жил временную опору для ноги на карнизе, и сновидец последовал за ним вниз. Вдруг он ослабил веревку и, по словам гида, “словно прыг нул в воздух”. Он упал на своего друга, оба полетели вниз и разбились. Другой типичный случай произошел с одной дамой, чрезмерно вы соконравственной. Днем она пребывала в надменности и высокомерии, зато по ночам ей виделись сны, наполненные самыми разнообразными непристойностями. Когда Я заподозрил их наличие, дама с возмущени ем отказалась это признать. Но сны меж тем продолжались, и их со держание стало более угрожающим и отсылающим к прогулкам, кото рые эта женщина привыкла совершать по лесу и во время которых она предавалась своим фантазиям. Я усмотрел в этом опасность, но она не прислушалась к моим предостережениям. Вскорости в лесу на неё на пал сексуальный маньяк, и только вмешательство людей, услышавших её крики о помощи, спасло её от неминуемого убийства. Никакой магии в этом нет. Сами сны указывали на то, что эта жен щина испытывала тайную страсть к такого рода приключениям, — точно так же, как и альпинист искал выхода из своих трудностей. Ра зумеется, никто из них не рассчитывал заплатить столь высокую цену: у неё оказались сломанными несколько костей, а он и вовсе расстался с жизнью. Таким образом, сны могут иногда оповещать о некоторых ситуациях задолго до того, как те произойдут в действительности. И это вовсе не чудо или мистическое предсказание. Многие кризисы в нашей жизни имеют долгую бессознательную историю. Мы проходим её шаг за ша гом, не сознавая опасности, которая накапливается. Но то, что Мы со знательно стараемся не замечать, часто улавливается нашим бессозна тельным, которое передает информацию в виде снов. Сны часто предупреждают Нас подобным образом, хотя далеко не всегда. Наивным было бы поэтому считать, что существует благоде тельная “рука”, которая Нас всегда и все время останавливает. Выра жаясь определеннее, служба добродетели иногда работает, а иногда и нет. Таинственная рука может даже указать дорогу к гибели, иногда сны кажутся ловушками, каковыми и оказываются на самом деле. По рой они ведут себя как дельфийский оракул, который предвещал царю то, что, перейдя реку Халис, он разрушит огромное царство. Только после того, как он был полностью побежден в битве, выяснилось, что это царство было его собственное. Имея дело со снами, не следует становиться наивным. Они зарожда ются в духе, который носит не вполне человеческий характер, а явля ется скорее дыханием природы — дух прекрасного и благородного, рав но как и жестокого божества. Чтобы охарактеризовать этот дух, следу ет скорее приблизиться к миру древних мифологий или к сказкам пер вобытного леса, чем к сознанию современного человека. Я вовсе не от рицаю великих достижений, происшедших в результате эволюции об щества. Но эти достижения были достигнуты ценой больших потерь, степень которых Мы только сейчас начинаем осознавать и оценивать. Отчасти целью моих сравнений между первобытным и цивилизован ным состоянием человека является показ баланса этих потерь и приоб ретений. Первобытный человек управлялся главным образом своими инстин ктами, в отличие от его “рационализированных” современных потом ков, научившихся себя “контролировать”. В процессе цивилизации Мы все более отделяли наше сознание от глубинных инстинктивных слоев психического и в конечном счете от соматической основы психических явлений. К счастью, Мы не утратили эти основные инстинктивные слои; они остались частью бессознательного, хотя и могут выражать себя лишь в форме образов сна. Эти инстинктивные явления — их, между прочим, не всегда можно признать за таковые, поскольку они носят символический характер, — играют жизненно важную роль в том, что Я назвал компенсаторной ролью снов. Для сохранения постоянства разума и, если угодно, физиологиче ского здоровья, бессознательное и сознание должны быть связаны са мым тесным образом, двигаться параллельными путями. Если же они расщеплены или “диссоциированы”, наступает психологическая неста бильность. В этом отношении символы сна — важные посланники от инстинктивной к рациональной составляющей человеческого разума, и их интерпретация обогащает нищету сознания, так как она учит его снова понимать забытый язык инстинктов. Конечно, люди склонны сомневаться в подобной функции снов, по скольку символы зачастую проходят незамеченными или непонятыми. В обычной жизни понимание снов рассматривается как ненужное за нятие. Это можно проиллюстрировать моими исследованиями перво бытного племени в Восточной Африке. К моему удивлению, туземцы отрицали, что видят какие-либо сны. Но постепенно, в результате тер пеливых ненастойчивых бесед с ними Я убедился, что они так же, как и все, видят сны, но что они убеждены, что их сны никакого смысла не имеют. “Сны обычного человека ничего не значат”, — говорили они. Они считали, что только сны вождей и знахарей могут что-то озна чать; от этих людей зависит благосостояние племени, соответственно и их сны получали определенный смысл. Правда, и здесь возникла трудность, — вождь и знахарь заявили, что в настоящее время у них осмыс ленных снов нет. Дату их утраты они относили ко времени, когда анг личане пришли в их страну. Теперь миссию “великих снов” взял на се бя окружной комиссар, английский чиновник, ведающий их делами, — его “сны и направляют” поведение племени. Когда туземцы все же признали, что видят сны, но считают их ниче го не значащими, они напоминали вполне современного человека, ко торый убежден, что сон — полная глупость, поскольку в нем он ничего не понял. Но даже и цивилизованный человек может заметить, что сон (который он может даже забыть) способен изменить его поведение в лучшую или худшую сторону. Сон в таком случае был “воспринят”, но только лишь подсознательным образом. И так обычно и происходит. Только в очень редких случаях, когда сон особенно впечатляющ или повторяется через регулярные интервалы, большинство считает его разгадку необходимой. Здесь следует сделать предупреждение относительно невежествен ного или некомпетентного анализа снов. Существуют люди, чье психи ческое состояние настолько нестабильно, что расшифровка их снов мо жет оказаться крайне рискованной; в таких случаях слишком односто роннее сознание отрезано от соответствующего иррационального или “безумного” бессознательного, и этих обоих не должно сводить вместе без соответствующей подготовки. В более широком смысле было бы большой глупостью допустить, что существует готовый систематический истолкователь снов, который до статочно липа купить и найти в нем соответствующий символ. Ни один символ сна не может быть взят отдельно от человека, этот сон ви девшего, как нет и единой и однозначной интерпретации любого сна. Каждый человек настолько отличается в выборе путей, которыми его бессознательное дополняет или компенсирует сознание, что совершен но невозможно быть уверенным, что сны и их символика могут быть хоть как-то классифицированы. Правда, есть сны и отдельные символы (Я бы предпочел назвать их “мотивами”) достаточно типичные и часто встречающиеся. Среди та ких мотивов наиболее часты падения, полет, преследование хищными зверями или врагами, появление в публичных местах в голом или полуго лом виде или в нелепой одежде, состояние спешки или потерянности в неорганизованной толпе, сражение в безоружном состоянии или с не годным оружием, изматывающее убегание в никуда. Типичным ин фантильным мотивом является сон с вырастанием до неопределенно больших размеров или уменьшением до неопределенно малых, или пе реходом одного в другое, — что Мы встречаем, к примеру, у Льюиса Кэрролла в “Алисе в стране чудес”. Но следует подчеркнуть, что эти мотивы необходимо рассматривать в контексте всего сна, а не в качест ве самообъясняющих шифров. Повторяющийся сон — явление особое. Есть случаи, когда люди ви дят один и тот же сон с раннего детства до глубокой старости. Сон тако го рода является попыткой компенсировать какой-либо отдельный де фект в отношении сновидца к жизни; или же он может совершаться вследствие травматического момента, который оставил по себе опреде ленную предвзятость, предубеждение, нанес какой-то вред. Иногда та кой сон может предупреждать о каком-то важном событии в будущем. Несколько лет подряд Я сам видел во сне мотив, в котором Я "откры вал" в своем доме жилые пространства, о существовании которых и не подозревал. Иногда это были комнаты, в которых жили мои давно умершие родители, в которых мой отец, к моему удивлению, оборудо вал лаборатории и изучал там сравнительную анатомию рыб, а мать держала отель для посетителей-призраков. Как правило, это неведо мое мне доселе гостевое крыло представляло древнюю историческую постройку, давно забытую, и, однако, унаследованную мною собствен ность. Внутри находилась интересная античная мебель, и ближе к кон цу этой серии снов Я находил старую библиотеку с неизвестными кни гами. В конце концов, в последнем сне, Я раскрыл одну из книг и обна ружил там изобилие прекрасно выполненных символических рисун ков. Я проснулся с бьющимся от возбуждения сердцем. Несколько раньше, до того как Я увидел этот заключительный сои из серии, Я заказал букинисту одну из классических компиляций сред невековых алхимиков. Просматривая литературу Я обнаружил цитату, имевшую, как Я думал, связь с ранней византийской алхимией, и по желал проверить её. Спустя несколько недель после того как Я увидел во сне неизвестную книгу, пришел пакет от книготорговца. В нем на ходился пергаментный том, датированный XVI в. Он был иллюстриро ван очаровательными символическими рисунками, которые сразу же напомнили мне те рисунки, которые Я видел во сне. В смысле переотк рытия принципов алхимии, входящих составной частью в переосмыс ливаемую мной психологию, мотив повторяющегося сна достаточно ясен. Сам дом являл символ моей личности и область её сознательных интересов, а неизвестная пристройка представляла собой предвосхи щение новой области интересов и поисков, о которых сознание в тот момент ничего не ведало. Больше этого сна — а прошло свыше 30 лет — Я никогда не видел. Анализ снов Я начал эту работу, отметив разницу между знаком и символом. Знак всегда меньше, нежели понятие, которое он представляет, в то время как символ всегда больше, чем его непосредственный очевидный смысл. Символы к тому же имеют естественное и спонтанное проис хождение. Ни один гений не садился с пером или кистью в руке, приго варивая: “Вот сейчас Я изобрету символ”. Невозможно рационализиро вать мысль, достигая её логически или намеренно, и лишь затем при давать ей “символическую” форму. Неважно, какую фантастическую оснастку можно нацепить на идею, она все равно остается знаком, свя занным с сознательной мыслью, стоящей за ним, но не символом, на мекающим на нечто ещё неизвестное. В снах символы возникают спон танно, поскольку сны случаются, а не изобретаются; следовательно, они являются главным источником нашего знания о символизме. Но следует отметить, что символы проявляются не только в снах. Они возникают в самых разнообразных психических проявлениях. Су ществуют символические мысли и чувства, символические поступки и ситуации. Порой кажется, что даже неодушевленные предметы со трудничают с бессознательным по части образования символических образов. Таковы многочисленные, хорошо засвидетельствованные слу чаи остановки часов в момент смерти их владельца. В качестве приме ра можно указать на случай маятниковых часов Фридриха Великого в Сан-Суси, которые остановились, когда император умер. Другие рас пространенные случаи — зеркала, дающие трещину, картины, падаю щие в момент смерти, или маленькие необъяснимые поломки в доме, в котором у кого-то наступил эмоциональный шок или кризис. Даже ес ли скептики отказываются верить таким сообщениям, истории подо бного рода все равно возникают и множатся, и уже одно это должно по служить доказательством их психологической значимости. Существует много символов, являющихся по своей природе и проис хождению не индивидуальными, а коллективными. Главным образом это религиозные образы. Верующий полагает, что они божественного происхождения, что они даны человеку в откровении. Атеист или скеп тик заявит, что они попросту изобретены, придуманы, но оба окажутся не правы. Верно то, как полагает скептик, что религиозные символы и понятия являлись предметами самой тщательной и вполне сознатель ной разработки в течение веков. Равно истинно — так считает верую щий — что их происхождение столь глубоко погребено в тайнах про шлого, что кажется очевидным их внечеловеческое происхождение. Фактически же они суть “коллективные представления”, идущие из первобытных снов и творческих фантазий. Как таковые эти образы представляют спонтанные проявления и уж никоим образом не пред намеренные изобретения. Как Я постараюсь показать ниже, это обстоятельство имеет прямое и важное отношение к толкованию снов. Если вы считаете сон символи ческим, то очевидно, вы будете интерпретировать его иначе, чем чело век верящий, что энергия мысли или эмоции известна заранее и лишь “переодета” сном. В таком случае толкование сна почти не имеет смыс ла, поскольку вы обнаруживаете лишь то, что заранее было известно. По этой причине Я всегда повторял ученикам: “Выучите все, что можно, о символизме, но забудьте все, когда интерпретируете сон”. Этот совет важен практически, и время от времени Я напоминаю себе, что никогда не смогу достаточно хорошо понять чей-нибудь сон и ис толковать его правильно. Я делаю это, чтобы проверить поток своих собственных ассоциаций и реакций, которые могут начать преобладать над неясной смутой и колебаниями пациента. Поскольку аналитику наиболее важно воспринять как можно более точно специфический смысл сна (т.е. вклад, который бессознательное привносит в сознание), ему необходимо исследовать сон весьма тщательно. Когда Я работал с Фрейдом, мне приснился сон, который может это проиллюстрировать. Снилось мне, что Я “дома”, на втором этаже в уютной гостиной, меблированной в стиле XVIII в. Я удивлен, потому что раньше никогда этой комнаты не видел, и мне интересно, на что похож первый этаж. Я спускаюсь вниз и обнаруживаю, что там доволь но-таки темно, а само помещение содержит стенные панели и мебель, датированную XVI в., а возможно, и более раннюю. Мои удивление и любопытство нарастают. Я хочу увидеть, как устроен весь дом. Спу скаюсь в подвал, нахожу дверь, за ней каменную лестницу, ведущую в большую подвальную комнату. Пол выстлан большими каменными плитами, стены выглядят совсем древними. Я исследую известковый раствор и нахожу, что он смешан с битым кирпичом. Очевидно, что стены относятся к эпохе Римской империи. Мое возбуждение нараста ет. В углу в каменной плите Я вижу железное кольцо. Вытягиваю пли ту вверх — передо мной ещё один узкий марш лестницы, ведущей вниз, в какую-то пещеру, кажущуюся доисторической могилой. На дне её лежат два черепа, несколько костей и немного битой керамики. Тут Я просыпаюсь. Если бы Фрейд при анализе этого сна следовал моему методу изуче ния его специфических ассоциаций и контекста, то услышал бы очень длинную историю. Но боюсь, что отверг бы её как попытку уйти от проблемы, которая в действительности была его собственной. Факти чески сон представлял резюме моей жизни и более специфично — мое го ума. Я вырос в доме, возраст которого составлял 200 лет, мебель бы ла трехсотлетней давности, и к тому моменту моим важным духовным достижением было изучение философии Канта и Шопенгауэра. Вели чайшей новостью являлись труды Чарлза Дарвина. Незадолго до этого Я все ещё жил со средневековыми представлениями своих родителей, у которых мир и люди управлялись божественным всемогуществом и провидением. Теперь же этот взгляд ушел в прошлое. Мое христианство сделалось весьма относительным после встречи с восточными религиями и грече ской философией. По этой причине на первом этаже все выглядело та ким темным, тихим и ненаселенным. Тогдашние мои исторические интересы развились на основе перво начальных занятий сравнительной анатомией и палеонтологией во время работы ассистентом в Анатомическом институте. Меня увлекли находки ископаемых людей, в частности, много обсуждавшегося Неан дертальца, а также весьма сомнительного черепа Питекантропа Дю буа. Фактически это и были мои реальные ассоциации во сне, но Я не осмелился упомянуть о черепах, скелетах и костях Фрейду, потому что знал, что эту тему лучше не затрагивать. У него жила подспудная идея, что Я предчувствую его раннюю смерть. Он сделал этот вывод из того, что Я высказал явный интерес к мумифицированным трупам, об наруженным в так называемом местечке Блейкеллер, в Бремене, кото рый Мы вместе посетили в 1909 г., по пути на корабль, отправлявшийся в Америку. Поэтому Я и не хотел возникать со своими собственными идеями. Слишком сильное впечатление произвел тот недавний опыт, показав ший почти непреодолимую пропасть между нашими взглядами. Я не хотел терять его расположение и дружбу, открывая свой собственный мир, который, Я полагал, был бы ему странен. Чувствуя себя весьма неуверенно, Я почти автоматически солгал ему насчет моих “свобод ных ассоциаций”, чтобы избежать невыполнимой задачи знакомства с моим очень личным и совершенно отличным внутренним устройством. Следует извиниться за этот довольно длинный рассказ о щекотли вом положении, в которое Я попал, рассказав Фрейду свой сон. Но это хороший пример тех трудностей, с которыми сталкивается всякий, кто занимается реальным анализом снов. Многое зависит от разницы в ти пе личности аналитика и анализируемого. Вскоре Я понял, что Фрейд ищет во мне какое-нибудь несовмести мое желание. Для пробы Я предположил, что черепа, которые Я видел, могли относиться к некоторым членам моей семьи, чьей смерти по ка ким-то причинам Я мог желать. Это было встречено с одобрением, но Я не удовлетворился этим по сути ложным ходом. Когда же Я попытался найти подходящие ответы на вопрос Фрейда, то был внезапно ошара шен мыслью о той роли, которую субъективный фактор играет в психо логическом понимании. Мое прозрение было столь ошеломляющим, что Я подумал лишь о том, как бы выбраться из этой трудной ситуации, и не нашел ничего лучшего, как попросту солгать. Моральные сообра жения уступили перед угрозой крупной ссоры с Фрейдом, чего Я совер шенно не желал по множеству причин. Суть прозрения же состояла из понимания, что мой сон вносит смысл в меня самого, в мою жизнь и в мой мир, вопреки теоретиче ским построениям иного внешнего разума, сконструированного соглас но собственным целям и задачам. Это был сон не Фрейда, а мой, и Я, словно при вспышке света, понял его значение. Приведенный пример иллюстрирует главное в анализе снов. Сам анализ не столько техника, которую можно выучить, а затем приме нять согласно правилам, сколько диалектический многосоставной об мен между двумя личностями. Если его проводить механически, то ин дивидуальная психическая личность теряется и терапевтическая про блема сводится к простому вопросу: чья воля будет доминировать — пациента или аналитика? По этой же причине Я прекратил практику гипноза, поскольку не желал навязывать свою волю другим. Мне хоте лось, чтобы исцеление исходило из личности самого пациента, а не пу тем моих внушений, которые могли иметь лишь преходящее значение. Я стремился защитить и сохранить достоинство и свободу своих паци ентов, так, чтобы они могли жить в соответствии с собственными жела ниями. В эпизоде с Фрейдом мне впервые стало ясно, что прежде чем строить общие теории о человеке и его Душе, Мы должны больше уз нать о реальном человеческом устройстве, с которым имеем дело. Индивид — это единственная реальность. Чем дальше Мы уходим от него к абстрактным идеям относительно Хомо Сапиенса, тем чаще впа даем в ошибку. В наше время социальных переворотов и быстрых об щественных изменений об отдельном человеке необходимо знать мно го больше, чем знаем Мы, так как очень многое зависит от его умствен ных и моральных качеств. Но если Мы хотим видеть явления в пра вильной перспективе, Нам необходимо понять прошлое человека так же, как и его настоящее. По этой причине понимание мифов и симво лов имеет существенное значение. Проблема типов Во всех прочих областях Науки законно применение гипотез к без личным объектам. В психологии, однако, Мы неизбежно сталкиваемся с живыми отношениями между индивидуумами, ни один из которых не может быть лишен своего личностного начала или как угодно деперсонализирован. Аналитик и пациент могут договориться обсуждать из бранную проблему в безличной и объективной манере; но стоит им включиться в дело, их личности тотчас же выходят на сцену. И здесь всякий дальнейший прогресс возможен лишь в том случае, если дости жимо взаимное согласие. Возможно ли объективное суждение о конечном результате? Только если произойдет сравнение наших выводов со стандартами, принятыми в социальной среде, к которой принадлежат сами индивиды. Но даже и тогда Мы должны принимать во внимание психическую уравновешен ность (или здоровье) этих индивидов. Потому что результат не может быть полностью коллективным, нивелирующим в таком случае инди вида, подверстывая его под “нормы” общества. Это равносильно совер шенно ненормальным условиям. Здоровое и нормальное общество та ково, что в нем люди очень редко соглашаются друг с другом, — общее согласие вообще довольно редкий случай за пределами инстинктивных человеческих качеств. Несогласованность функций служит двигателем общественной жиз ни, но не это её цель, — согласие в равной степени важно. Поскольку психология в основном зависит от баланса оппозиций, то никакое суж дение не может быть сочтено окончательным, пока не принята во вни мание его обратимость. Причина подобного факта заключена в том, что нет точки отсчета для суждения о том, что есть психика за рамка ми самой психологии. Несмотря на то, что сны требуют индивидуального подхода, некото рые обобщения необходимы, чтобы помочь разъяснить и классифици ровать материал, который собирается психологом при изучении мно гих индивидов. Очевидно, невозможно сформулировать какую-либо психологическую теорию или обучить ей, описывая большое количест во отдельных случаев без какой-либо попытки увидеть, что они имеют общего и в чем различны. В основу могут быть положены любые общие характеристики. Можно, например, довольно просто различать экстра вертов и интровертов . Это только одно из многих обобщений, но уже оно позволяет воочию увидеть трудности, которые возникают, если аналитик принадлежит одному типу, а пациент — другому. Так как любой достаточно глубокий анализ снов ведет к конфронта ции двух индивидов, то очевидно, что большое значение будет иметь принадлежность индивидов к определенному типу установки (аттитюда). Принадлежа к одному типу они достаточно долго и счастливо мо гут плыть вместе. Но если один из них экстраверт, а другой — интроверт, их различные и противоречивые точки зрения могут столкнуться в любой момент, в особенности, если они пребывают в незнании отно сительно своего типа личности или убеждены, что их тип самый пра вильный (или единственно правильный). Экстраверт, например, будет выбирать точку зрения большинства, интроверт отвергнет её, посчитав данью моде. Такое взаимонепонимание возникает весьма легко, по скольку ценности одного не являются таковыми для другого. Фрейд, например, рассматривал интровертность как болезненную обращен ность индивида на себя. Но самонаблюдение и самопознание могут в равной степени быть ценнейшими и важными качествами личности. Иметь в виду подобную разницу в типах личности жизненно необ ходимо при истолковании сновидений. Не следует полагать, что анали тик — некий супермен, обладающий истиной вне этих различий лишь потому, что он доктор, постигший психологическую Науку и соответст вующую технику исцеления. Он может лишь воображать себя высшим в той степени, в какой полагает абсолютно истинными свою Науку и технику. Поскольку подобное более чем сомнительно, то никакой аб солютной уверенности здесь быть не может. Соответственно, у анали тика будут свои тайные сомнения, если он столкнет человеческую це лостность своего пациента с теорией и техникой (которые, в сущности, гипотеза и попытка), а не со своей живой целостностью. Целостная личность аналитика — единственный адекватный экви валент личности его пациента. Психологический опыт и знание всего лишь некоторые преимущества на стороне аналитика, не более. Они не уберегут его от сражения, в котором он будет испытан так же, как и его пациент. Окажутся ли их личности конфликтными, гармоничными или взаимодополняющими, — вот что существенно в данном случае. Экстраверсия и интроверсия — всего лишь две из многих особенно стей человеческого поведения. Но именно они довольно часто узнавае Мы и очевидны. Изучая индивидов-экстравертов, например, довольно скоро можно обнаружить, что они во многих отношениях отличаются друг от друга, и экстравертность оказывается слишком поверхностной и общей характеристикой. Вот почему уже давно Я пытаюсь найти не которые другие основные характеристики, которые могли бы служить целям упорядочения явно безграничных колебаний человеческой ин дивидуальности. Меня всегда впечатлял тот факт, что существует удивительное чис ло людей, которые никогда не применяют свой мозг к делу, если этого можно избежать, и одинаковое с ними количество людей, которые не пременно им воспользуются, но поразительно глупым образом. Столь же удивительным для меня было обнаружить достаточно много образо ванных и широко мыслящих людей, которые живут, словно не умея пользоваться своими органами чувств (насколько это можно заме тить). Они не замечают вещей перед своими глазами, не слышат слов, звучащих у них в ушах, не замечают предметов, которые трогают или пробуют на вкус. Некоторые живут, не замечая, не осознавая своего собственного тела. Есть и другие, которые, казалось бы, живут в странном режиме сво его сознания, будто состояние, в котором они сегодня оказались, было окончательным, постоянным, без какой-либо возможности перемен. Словно мир и психика статичны и остаются таковыми вечно. Они, ка залось бы, избегали любого вида воображения и всецело зависели от непосредственного восприятия. В их мире отсутствовал случай или возможность чего-нибудь, и в “сегодня” не было ни атома “завтра”. Бу дущее оказывалось простым повторением прошлого. Я пытаюсь дать здесь эскиз первых впечатлений, когда Я начал изу чать тех людей, которых встречал. Скоро, однако, мне стало ясно, что те, кто пользовался разумом, были теми, кто думал, т.е. применял свои интеллектуальные способности, пытаясь адаптировать себя к людям и обстоятельствам. Но равно интеллигентными оказались и те люди, ко торые не думали, а отыскивали и находили свой путь с помощью чув ства. “Чувство” — это слово, которое нуждается в некотором пояснении. К примеру, кто-то говорит о чувстве, имея в виду “переживание” (со ответствует французскому “сентимент”). Но его также можно исполь зовать и для выражения мнения; к примеру, сообщение из Белого До ма может начинаться: “Президент чувствует...”. Это слово может ис пользоваться и для выражения интуиции: “У меня такое чувство, что...”. Когда Я пользуюсь словом “чувство” в противовес слову “мысль”, то имею в виду суждение о ценности, например, приятно или неприятно, хорошо или плохо и т.д. Чувство, согласно этому определению, не яв ляется эмоцией (последнее, следуя этимологии э-мошион - движение, непроизвольно). Чувство, как Я это понимаю (подобно мышлению), рациональная (т.е. управляющая) функция, в то время как интуиция есть иррациональная (т.е. воспринимающая) функция. В той степени, в какой интуиция есть “предчувствие”, она не является результатом намеренного действия, это скорее непроизвольное событие, зависящее от различных внутренних и внешних обстоятельств, но не акт сужде ния. Интуиция более схожа с ощущением, являющимся также ирраци ональным событием постольку, поскольку оно существенно зависит от объективного стимула, который обязан своим существованием физиче ским, а не умственным причинам. Эти четыре функциональных типа соответствуют очевидным сред ствам, благодаря которым сознание получает свою ориентацию в опы те. Ощущение (т.е. восприятие органами чувств) говорит Нам, что не что существует; мышление говорит, что это такое; чувство отвечает, благоприятно это или нет, а интуиция оповещает Нас, откуда это воз никло и куда уйдет. Читатель должен понять, что эти четыре типа человеческого пове дения — просто четыре точки отсчета среди многих других, таких, как воля, темперамент, воображение, память и т.д. В отношении назван ных нет ничего догматического, раз и навсегда усвоенного, они реко мендуются лишь в качестве возможных критериев для классификации. Я считаю их особенно полезными, когда пытаюсь объяснить детям их родителей, женам — их мужей и наоборот. Они также полезны для по нимания наших собственных предрассудков. Так что, если вы хотите понять сон другого человека, вы должны по жертвовать своими пристрастиями и подавить свои предрассудки. Это не так легко или удобно, поскольку требует морального усилия, кото рое не каждому по вкусу. Но если аналитик не сделает определенного усилия и не подвергнет критике свою точку отсчета, признавая её от носительность, он никогда не соберет верной информации и не углу бится достаточно полно в сознание пациента. Аналитик ожидает, по крайней мере, от пациента некоторого желания выслушать его мнение и принять его всерьез, но и пациенту должно быть гарантировано такое же право. Хотя подобные отношения обязательны для любого понима ния и, следовательно, самоочевидны, приходится напоминать об этом всякий раз, — в терапии понимание пациента важнее теоретических ожиданий аналитика. Сопротивление пациента толкованию аналитика не является с необходимостью неверным, это скорее верный признак того, что что-то не “стыкуется”. Либо пациент ещё не достиг точки по нимания, либо не подходит интерпретация. В наших усилиях понять символы сна другого человека Мы почти неизменно наталкиваемся на нашу тенденцию заполнять неизбежные провалы нашего понимания проекцией, т.е. предположением, что то, что ощущает и думает аналитик, соответствует мысли и чувству паци ента. Дабы преодолеть этот источник ошибок, Я всегда настаивал на важности строгого ограничения контекстом самого сна и на исключе нии всех теоретических предположений относительно снов вообще, за исключением гипотезы, что сны содержат некий смысл. Из всего того, что Я сказал, должно быть ясно, что не существует об щих правил для толкования сновидений. Когда ранее Я предположил, что всеобщая функция снов заключается в компенсации недостатков и искажений сознания, то подразумевал при этом многообещающий под ход к природе отдельных сновидений, открывающийся при подобного рода предположении. В некоторых случаях эта функция проявляется довольно отчетливо. Один из моих пациентов был весьма высокого мнения о себе, не до гадываясь при этом, что почти каждый, кто его знал, раздражался этим видом его морального превосходства. Он пришел ко мне со снови дением, в котором ему представлялся пьяный бродяга, валявшийся в канаве, — зрелище, побудившее его лишний раз произнести снисходи тельное замечание: “Страшно видеть, как низко может пасть человек”. Было очевидно, что неприятный сон отчасти и по крайней мере был по пыткой компенсировать его преувеличенное мнение о своих собствен ных заслугах. Но было там и нечто большее. Оказалось, что у него был брат, опустившийся алкоголик. Сон обнаружил также, что возвышен ная установка компенсировала наличие такого брата, как внешний, так и внутренний образ. В другом случае Я вспоминаю женщину, гордившуюся своим пони манием (знанием) психологии, которой периодически снилась другая женщина. Когда она встретила её наяву в повседневной жизни, то та ей не понравилась, показалась суетной и нечестной интриганкой. Тем не менее в снах она появлялась дружественной и милой, почти как сес тра. Моя пациентка не могла понять, почему во сне она видит в таком благоприятном виде человека, которого в жизни явно не любит. Но эти сны были способом провести мысль о том, что ей самой присущи неко торые “теневые” бессознательные черты, схожие с той женщиной. Па циентке было трудно признать это, поскольку у неё имелись весьма четкие представления о своей личности, а здесь требовалось осознать, что сон рассказывает о её собственном комплексе власти и скрытых мо тивах — бессознательных влечениях, не раз приводивших её к непри ятным ссорам с друзьями. Ссорам, в которых она винила всегда других, а не себя. Но не только “теневую” сторону нашей личности Мы не замечаем, игнорируем и подавляем. Мы проделываем то же самое и с нашими по ложительными качествами. В качестве примера вспоминается один весьма скромный, легко смущающийся молодой человек с приятными манерами. Он всегда казался довольствующимся второстепенной ролью, но непременно настаивал лишь на своем присутствии. Когда его просили что-нибудь сказать, он излагал продуманные суждения, но никогда не навязывал их. Иногда он, правда, намекал, что тот или иной вопрос можно было бы рассматривать и на другом, более высо ком, уровне (хотя никогда не объяснял, как). В своих снах, однако, он постоянно сталкивался с великими истори ческими фигурами, такими, как Наполеон или Александр Македон ский. Эти сны явно компенсировали его комплекс неполноценности. Но они подразумевали и нечто другое. Кто же Я таков, спрашивал сон, если у меня такие знаменитые гости? В этом смысле сон указывал на скрытую мегаломанию, компенсировавшую чувство неполноценности. Бессознательная идея величия изолировала его от реальности окружа ющих его людей и позволяла пребывать вне обязательств, неукосни тельных для других. Он не ощущал необходимости доказывать — самому себе или другим, — что его высокое суждение зиждется на высо ком достоинстве. Бессознательно он играл в нездоровую игру, о чем его пытались по ставить в известность его же сны, причем весьма двусмысленным обра зом. Панибратская компания с Наполеоном и беседы с Александром Македонским как раз относятся к числу фантазий, развивающихся при комплексе неполноценности. Но можно спросить, почему же сон не сделал это прямым образом и не высказал открыто то, что следовало сказать, а прибег к двусмысленности? Мне часто задавали этот вопрос, об этом же спрашивал себя и Я сам. Порой Я поражался, каким мучительным способом сны стремятся избе жать определенной информации или опустить решающий момент. Фрейд предположил наличие специальной психической функции, ко торую назвал “цензором”. Цензор, считал он, искажает образы сна, де лает их неузнаваемыми или вводящими в заблуждение с тем, чтобы обмануть спящее сознание относительно действительного содержания сна. Скрывая неприятную мысль от спящего, “цензор” защищает его сон от шока неблагожелательных реминисценций. Но Я отношусь к этой идее скептически, — сновидение вовсе не охраняет сон как про цесс; сновидения равным образом могут нарушить сон. Скорее это выглядит таким образом, что приближение к сознанию оказывает “стирающее” воздействие на подпороговое содержание пси хики. Подпороговое состояние удерживает идеи и образы на более низ ком уровне напряжения, чем они имеют его в сознании. В подпороговом состоянии они теряют четкость определенности, отношения между ними становятся менее последовательными, более неопределенно схо жими, менее рациональными и, следовательно, более “неизъяснимы ми”. Во всех состояниях, близких ко сну, связанных с усталостью, бо лезнью или интоксикацией, можно увидеть то же самое. Но если про исходит нечто, придающее этим образам большее напряжение, они де лаются менее подпороговыми и по мере приближения к порогу созна ния становятся более определенными. Отсюда можно понять, почему сны зачастую выражают себя анало гиями, почему образы снов переходят один в другой и почему неприме нимыми к ним становятся логика и временные масштабы повседневной жизни. Форма, которую принимают сны, естественна для бессозна тельного, потому что материал, из которого они сотканы, наличествует в подпороговом состоянии именно в таком виде. Сны не охраняют спя щих от того, что Фрейд назвал “несовместимым желанием”. То, что он считал “маскировкой”, есть по существу форма, которую в бессозна тельном приобретают все импульсы. Поэтому сон не может продуциро вать определенную мысль, если он начинает это делать, он перестает быть сном, поскольку при этом пересекается порог сознания. Вот почему сны упускают те самые моменты, которые наиболее важны для со знающего разума и скорее манифестируют “край сознания” аналогич но слабому блеску звезд во время полного затмения солнца. Мы должны понять, что символы сна являются по большей части проявлениями той сферы психического, которая находится вне контро ля сознательного разума. Смысл и целенаправленность не есть преро гативы разума, они действуют во всяком живом организме. Нет прин ципиальной разницы между органическим и психическим развитием. Так же, как растение приносит цветы, психическое рождает свои сим волы. Любой сон свидетельствует об этом. Таким образом, с помощью снов (наряду с интуицией, импульсами и другими спонтанными событиями) инстинктивные силы влияют на активность сознания. Благостно или дурно это влияние, зависит от на личия содержания бессознательного. Если оно содержит слишком мно го того, что в норме должно быть осознанно, то бессознательное иска жается, делается предвзятым, возникают мотивы, основанные не на инстинктах, но обязанные своему проявлению и психологическому значению тому факту, что оказались в бессознательном в результате вытеснения или недосмотра. Они накладываются на нормальную бес сознательную психику и искажают её естественную тенденцию выра жать основные символы и мотивы. Поэтому для психоаналитика, инте ресующегося причинами душевного беспокойства, разумно начать с более или менее добровольной исповеди пациента, начать с осознания всего того, что пациент любит, а чего — нет, чего он боится. Эта процедура весьма схожа с церковной исповедью, во многих от ношениях предвосхитившей современную психологическую технику. По крайней мере, её общее правило. На практике, однако, порой при ходится действовать и другим способом; непреодолимое чувство непол ноценности или слабости могут сделать для пациента трудным и даже невозможным взглянуть в лицо новому свидетельству собственной не адекватности. Поэтому частенько Я нахожу полезным начинать с обод ряющих положительных интонаций в беседе с пациентом, это помога ет обрести чувство уверенности, когда он приближается к более болез ненным откровениям. Возьмем в качестве примера сон с “личностной экзальтацией”, в ко тором, скажем, некто пьет чай с английской королевой или оказывает ся в дружеских отношениях с римским папой. Если сновидец не ши зофреник, практическое толкование символа во многом зависит от со стояния его рассудка или положения Эго. Если сновидец переоценива ет свою значимость, то легко показать (из материала произведенного ассоциацией идеи), насколько несоответственны и инфантильны наме рения сновидца, а так же в какой степени они исходят из детских же ланий быть равным или превзойти своих родителей. Но в случае неполноценности, когда всеподавляющее чувство собственной незначи мости уже преодолело всякий положительный аспект личности сновид ца, было бы совершенно неправильным подавлять его ещё больше, по казывая, насколько он инфантилен, смешон или даже извращен. Это безжалостно увеличит его неполноценность и окажется причиной не дружелюбного и совершенно ненужного сопротивления при лечении. Не существует терапевтической техники или теории для общего пользования, ибо каждый случай является индивидуальным и совер шенно специфическим. Я помню пациента, которого Я лечил свыше де вяти лет. Каждый год Я видел его лишь в течение нескольких недель, поскольку он жил за границей. С самого начала Я знал его подлинную беду, но видел и то, что малейшая попытка приблизиться к проблеме встречала жесткое сопротивление, угрожавшее полному разрыву на ших отношений. Хотел Я того или нет, но Я был вынужден идти на все издержки, чтобы поддерживать наши отношения и следовать его линии поведения, которая диктовалась его снами и которая уводила наши об суждения прочь от истоков его невроза. Мы отклонялись столь далеко, что Я даже начинал винить себя в том, что ввожу его в заблуждение. И лишь то обстоятельство, что состояние его стало понемногу улучшать ся, удержало меня от решительного шага по выяснению всей правды. На 10-м году, однако, сам пациент заявил, что он вылечился и осво бодился от всех своих симптомов. Я удивился, потому что теоретиче ски он был неизлечим. Заметив мое удивление, он улыбнулся и сказал (буквально) следующее: “И прежде всего Я хотел бы поблагодарить вас за неизменный такт и терпение, с которыми вы помогли мне обойти бо лезненную причину моего невроза. Теперь Я готов рассказать вам все. Если бы Я мог свободно говорить об этом тогда, то рассказал бы вам сразу же на первой консультации. Но это разрушило бы мой контакт с вами. И к чему бы это привело? Я бы морально обанкротился. В тече ние десяти лет Я научился доверять вам, и поскольку мое доверие вы росло, то и состояние улучшилось. Мне стало лучше, потому что этот медленный процесс восстановил веру в себя. Теперь Я могу обсуждать проблему, которая так долго меня мучила”. Затем он с поразительной искренностью поведал о всех своих терза ниях, которые объяснили и причины такого специфического хода лече ния. Первоначальный шок оказался настолько сильным, что в одиноч ку ему невозможно было с ним справиться. Он нуждался в помощи другого, и собственно терапевтическая задача заключалась в нетороп ливом утверждении доверия более, чем в демонстрации клинической теории. Благодаря подобным случаям Я научился применять свои ме тоды к конкретным пациентам, а не пускаться в общие теоретические рассуждения, которые могли оказаться неприложимыми в каждом кон кретном случае. Знание человеческой природы, которое Я накопил в течение 60 лет практики, научило меня рассматривать каждый случай как совершенно новый, требующий прежде всего поиска индивидуаль ного подхода. Иногда без колебаний Я погружаюсь в тщательное изуче ние событий и фантазий детства; в других случаях начинаю с верхнего этажа, даже если это значило бы парение в отвлеченных метафизиче ских рассуждениях. Все зависит от постижения индивидуального язы ка пациента в процессе следования на ощупь за его бессознательным к свету. Одни случаи требуют одного пути, другие — иного. Это в особенности верно, когда пытаешься интерпретировать симво лы. Два разных человека могут видеть почти одинаковый сон. (Это, как показывает клинический опыт, не такая уж необычная вещь, как принято думать.) Однако если один из сновидцев молод, а другой стар, проблема, обеспокоившая их, соответственно разная, и было бы нелепо толковать оба сна одним и тем же образом. Пример, который приходит в голову, демонстрирует сон, в котором группа молодых людей раскатывает верхом по широкому полю. Спя щий возглавляет движение и прыгает через канаву, наполненную во дой, тем самым оправдывая свое назначение. Остальные же падают в канаву. Молодой человек, который первым рассказал мне этот сон, принадлежал к интровсртному, предусмотрительному типу людей. Весьма похожий сон Я слышал также от пожилого человека отважного характера, ведшего активную предприимчивую жизнь. К моменту, когда он увидел этот сон, он был инвалидом, доставлявшим массу хло пот своему врачу и сестрам. Бедняга действительно вредил самому се бе, не выполняя медицинские предписания. Было ясно: сон рассказывал молодому человеку, что ему следует де лать. Старику же он говорил, что в действительности он до сих пор де лал. Сон ободрял колеблющегося молодого человека, старик же в та ком ободрении вовсе не нуждался. Дух предприимчивости, который все ещё мерцал в нем, фактически и был его главной бедой. Этот при мер показывает, каким образом истолкование снов и символов во мно гом зависит от индивидуальных обстоятельств, человека-сновидца и состояния его разума. Архетип в символизме сна Я уже предположил, что сны служат целям компенсации. Это озна чает, что сон — нормальное психическое явление, передающее бессоз нательные реакции или спонтанные импульсы сознанию. Многие сны могут быть истолкованы с помощью самого сновидца, поскольку он может дать ассоциации к образам сна и их контекст, с помощью которых можно обозреть все аспекты сновидения. Этот метод пригоден во всех обыденных случаях, когда родствен ник, приятель или пациент рассказывают вам свой сои в ходе обычного разговора. Но когда дело касается навязчивого сновидения или снов с повышенной эмоциональной окраской, то личных ассоциаций обычно бывает недостаточно для удовлетворительного толкования. В таких случаях Мы должны принять во внимание тот факт (впервые наблю давшийся и откомментированный Фрейдом), что часто наблюдаемые в снах элементы могут оказаться вовсе не индивидуальными и невыво димыми из личного опыта сновидца. Эти элементы, как Я уже упоми нал ранее, Фрейд назвал “архаическими остатками” — ментальными формами, присутствие которых не объясняется собственной жизнью индивида, а следует из первобытных, врожденных и унаследованных источников человеческого разума. Человеческое тело представляет собой целый музей органов, каж дый из которых имеет “за плечами” длительную историю эволюции, — нечто подобное следует ожидать и от устроения разума. Он не может существовать без собственной истории, как и тело, в котором разум пребывает. Под “историей” Я не разумею то, что разум создает себя пу тем сознательного обращения к прошлому посредством языковой и других культурных традиций. Я имею в виду биологическое, доистори ческое и бессознательное развитие разума архаического человека, пси хика которого была ещё так близка к животной. Безмерно древнее психическое начало образует основу нашего разу ма точно так же, как строение нашего тела восходит к общей анатоми ческой структуре млекопитающих. Опытный взгляд анатома или био лога обнаруживает много следов этой исходной структуры в наших те лах. Искушенный исследователь разума может сходным образом уви деть аналогии между образами сна современного человека и продукта ми примитивного сознания, его “коллективными образами” и мифоло гическими мотивами. И так же, как биолог нуждается в сравнительной анатомии, психо лог не может обойтись без “сравнительной анатомии психического”. На практике психолог должен иметь не только соответствующий опыт изучения снов и других продуктов активности бессознательного, но и быть знакомым с мифологией в самом широком смысле. Без этого зна ния практически невозможно уловить важные аналогии: к примеру, невозможно увидеть аналогию между случаем навязчивого невроза и классическим демоническим наваждением. Мои взгляды на “архаические остатки”, которые Я назвал “архети пами”, или “первобытными образами”, постоянно критиковались людьми, которые не обладали достаточными знаниями психологии сновидений или мифологии. Термин “Архетип” зачастую истолковыва ется неверно, как некоторый вполне определенный мифологический образ или мотив. Но последние являются не более чем сомнительными репрезентациями; было бы абсурдным утверждать, что такие перемен ные образы могли бы унаследоваться. Архетип же является тенденцией к образованию таких представле ний мотива, — представлений, которые могут значительно колебаться в деталях, не теряя при этом своей базовой схемы. Существует, напри мер, множество представлений о враждебном существе, но сам по себе мотив всегда остается неизменным. Мои критики неверно полагают, что Я имею дело с “унаследованными представлениями”, и на этом ос новании отвергают идею архетипа как простое суеверие. Они не при нимают во внимание тот факт, что если бы Архетипы были представле ниями, имеющими свое происхождение в нашем сознании (или были бы приобретены сознанием), Мы бы с уверенностью их воспринимали, а не поражались и не удивлялись бы при их возникновении в сознании. В сущности, Архетипы являются инстинктивным вектором, направлен ным трендом, точно таким же, как импульс у птиц вить гнезда, а у му равьев строить муравейники. Здесь Я должен пояснить разницу между Архетипами и инстинкта ми. То, что Мы называем инстинктами, является физиологическим по буждением и постигается органами чувств. Но в то же самое время ин стинкты проявляют себя в фантазиях и часто обнаруживают свое при сутствие только посредством символических образов. Эти проявления Я и назвал Архетипами. Они не имеют определенного происхождения; они воспроизводят себя в любое время и в любой части света, — даже там, где прямая передача или “перекрестное оплодотворение” посред ством миграции полностью исключены. Я припоминаю много случаев с людьми, которые консультировались у меня, поскольку были озадачены снами своими собственными или своих детей. Они были совершенно не способны уловить язык этих снов. Сон содержал образы, не связанные ни с чем, что можно было вспомнить самим или связать с жизнью детей. И это при том, что неко торые из пациентов были высокообразованными людьми, другие — да же психиатрами. Я живо вспоминаю случай с профессором, у которого случилось вне запное видение, и он подумал, что нездоров. Он явился ко мне в состо янии полной паники. Мне пришлось взять с полки книгу четырехсот летней давности и показать ему выгравированное изображение его видения. “Нет причин беспокоиться о своей нормальности, — сказал Я ему. — Они знали о Вашем видении 400 лет назад”. После этого он сел, уже окончательно сбитый с толку, но при этом вполне нормальный. Показательный случай произошел с человеком, который сам был психиатром. Однажды он принес мне рукописный буклет, который получил в качестве рождественского подарка от десятилетней дочери. Там была записана целая серия снов, которые у неё были в возрасте восьми лет... Они представляли самую причудливую серию снов; с ко торыми мне когда-либо приходилось иметь дело, и Я хорошо понимал, почему её отец был ими озадачен. Хотя и детские, они представлялись жуткими и содержали образы, происхождение которых было- совер шенно непонятным для отца. Привожу основополагающие мотивы снов: 1. “Злое животное”, змееподобное многорогое чудище, убивающее и пожирающее всех других животных. Но из четырех углов появляется Бог и в виде четырех отдельных богов воскрешает мертвых животных. 2. Вознесение на небеса, где совершаются языческие пляски, и спуск в ад, где ангелы творят добрые дела. 3. Стадо маленьких животных пугает спящую. Животные увеличи ваются до чудовищных размеров, и одно из них пожирает спящую ма ленькую девочку. 4. Маленькая мышь изъедена червями, пронизана змеями, рыбами и людьми. Затем мышь становится человеком. Это иллюстрирует четыре стадии происхождения человечества. 5. Видна капля воды, причем так, как она представлена в микроско пе. Девочка видит в капле множество древесных ветвей. Это изобража ет происхождение мира. 6. Плохой мальчик держит ком земли и кусочки его кидает в прохо жих. От этого все прохожие становятся плохими. 7. Пьяная женщина падает в воду и появляется оттуда трезвой и свежей. 8. Действие происходит в Америке. Много людей катят муравьиную кучу, подвергаясь нападкам муравьев. Спящая в панике падает в воду. 9. Лунная пустыня. Спящая погружается глубоко в грунт и достига ет ада. 10. В этом сне девочка видит светящийся шар. Она трогает его. Из него исходят пары. Приходит мужчина и убивает её. 11. Девочке снится, что она опасно больна. Внезапно из её кожи вы летают птицы и полностью покрывают её. 12. Комариная туча закрывает солнце, луну и все звезды, кроме од ной. Эта звезда падает на девочку. В полном немецком оригинале каждый сон начинается словами ста рой сказки: “Однажды...” Этими словами маленькая девочка как бы поясняет, что каждый свой сон она воспринимает в виде сказки, кото рую хочет рассказать своему отцу в виде рождественского подарка. Отец пытался объяснить эти сны, исходя из позиции их семейного окружения (контекста). Но у него ничего не получилось, поскольку ни каких личных индивидуальных ассоциаций не выявлялось. Возможность того, что эти сны были сознательно придуманы, иск лючалась теми, кто достаточно хорошо знал девочку, — все были абсо лютно уверены в её искренности. (Но даже если бы они оказались про сто фантазиями, то и это озадачивало бы.) Отец также был убежден, что сны действительно имели место, да и у меня не было причин для сомнений. Я сам знал эту маленькую девочку, но до того, как она пода рила свои сны отцу, так что у меня не было возможности самому по расспросить её об этом. Она жила за границей и умерла в результате инфекционного заболевания спустя год после указанного Рождества. Её сны имели определенно специфический характер. Их главные мысли содержали отчетливо философский оттенок. Первый, например, говорил о злом чудовище, убивавшем других животных, но Господь во скрешал их всех посредством священного Апокатастасиса7, или восста новления, возмещения. На Западе эта идея известна в христианской традиции. Её можно обнаружить в “Деяниях Апостолов” (Ш,21): “(Христос) Которого небо должно было принять до времен совершения всего” (англ. реституция - восстановление, возмещение). Ранние гре ческие отцы церкви (например, Ориген ) особенно настаивали на мыс ли, что в конце всех времен все будет восстановлено Спасителем в пер воначальном и совершенном состоянии. Но согласно святому Матфею (XVII,! 1), ещё в старой иудейской традиции утверждалось, что “Илия должен придти прежде и устроить все”. Первое Послание к Коринфя Нам (XV,22) передает эту же идею в следующих словах: “Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут”. Конечно, можно предположить, что ребенок усвоил эту мысль в процессе своего религиозного воспитания. Но у неё был очень незначи тельный религиозный багаж. Её родители формально значились проте стантами, но фактически они знали Библию только по слухам. И уж совершенно невероятно, что кто-то объяснил девочке малоизвестный образ Апокатастасиса. Скорее всего её отец никогда и не слышал об этой мифической идее. Девять из двенадцати снов несут в себе тему разрушения и восста новления. И ни один из них не содержит каких-либо следов специфи чески христианского воспитания или влияния. Напротив, они гораздо ближе к примитивным мифам. Эта связь подтверждается и другим мо тивом — “космогоническим мифом” (сотворение мира и человека), ко торый возникает в четвертом и пятом снах. Ту же связь можно найти в Первом послании к Коринфянам (XV, 22), цитату из которого Я только что приводил. В этом отрывке Адам и Христос (смерть и воскресение) связаны вместе. Идея Христа-Спасителя звучит в широко распространенном дохри стианском мифе о герое и спасителе-освободителе, который, несмотря на то, что был пожран чудовищем, чудесным образом появляется вновь, побеждая это проглотившее его чудовище. Никто не знает, ког да и где возник этот мотив. Мы не знаем даже, как начать исследовать эту проблему. Очевидно лишь то, что каждое поколение знает этот мо тив, как некую традицию, переданную от предшествовавших поколе ний и времен. Поэтому Мы вполне можем предполагать, что он “проис ходит” со времени, когда человек ещё не знал, что он имеет миф о ге рое, со времени, так сказать, когда он ещё не осознавал того, что гово рит. Фигура героя есть Архетип, который существует с незапамятных времен. Проявление Архетипов у детей весьма знаменательно, поскольку можно быть вполне уверенным, что ребенок не имеет прямого доступа к культурной традиции. В нашем случае семья девочки имела весьма поверхностное знакомство с христианской традицией. Христианская тема, конечно, может быть представлена в таких понятиях, как Бог, ангелы, небо, ад или зло. Но образы, представленные девочкой, никак не свидетельствуют об их христианском происхождении. Возьмем, скажем, первый сон, в котором Бог, состоящий из четырех богов, появляется из “четырех углов”. Углов чего? Во сне никакая ком ната не упомянута. Да и никакая комната не соответствовала бы всей картине, изображавшей с очевидностью космическое событие, в кото ром совершалось Универсальное Бытие. Кватерность (элемент четве-ричности) сама по себе идея необычная, но играющая значительную роль во многих философиях и религиях. В христианской традиции она была вытеснена Троицей, понятием, известным и ребенку. Но кто нынче в обычной семье мог знать о божественной четверичности? Эта идея, хорошо известная изучающим средневековую герменевтическую философию, к началу XVIII в. совершенно исчезла и, по крайней мере уже 200 лет, как вышла из употребления. Где же её могла отыскать ма ленькая девочка? Из видений Иезекииля? Но христианского учения, которое идентифицировало бы серафима с Богом, не существует. Тот же вопрос можно задать и о рогатой змее. Это правда, что в Биб лии встречается много рогатых животных, например, в Откровении Иоанна Богослова. Но все они четвероногие, хотя их предводитель — дракон, значение которого в греческом языке подразумевает также и змею. Рогатый змей появляется в латинской алхимии в XVI в. как quadricornutus serpens (четверорогий змей), символ Меркурия и враг христианской Троицы. Но это весьма слабый аргумент. Насколько мне известно, подобная ссылка есть только у одного автора, и ребенок знать этого не мог. Во втором сне возникает совершенно нехристианский мотив, содер жащий воспринятые ценности в перевернутом виде, — языческие тан цы людей на небесах и добрые дела ангелов в аду. Эта символическая картина подразумевает относительность моральных ценностей. Где мог ребенок обрести столь революционное представление, равное ге нию Ницше? Этот вопрос ведет Нас к другому: каков, собственно, компенсаторный смысл этих снов, которым девочка придавала так много значения, что преподнесла их отцу в качестве рождественского подарка? Если бы сновидец был первобытным знахарем, то можно было бы предположить, что его сны представляют вариации на философскую тему смерти, воскресения или замещения, происхождения мира, тво рения человека и относительности ценностей. Но бесполезно искать в них смысл, если пытаться толковать их на индивидуальном уровне. Сны, вне всякого сомнения, содержат “коллективные образы”, и сход ны с теориями, которым обучают молодых людей в первобытных пле менах в период посвящения (инициации) в мужчины. Это то самое время в их жизни, когда они узнают, что такое Бог или боги, или животные-“основатели”, как сотворены мир и человек, как произойдет наступление конца света, каков смысл смерти. Есть ли нечто подобное в нашей христианской цивилизации, существует ли передача сходных предписаний, учений? Да, есть, да, существует: в ранней юности. Но многие люди начинают думать об этом вновь уже в старости, при при ближении к смерти. Так случилось, что маленькая девочка оказалась в обеих ситуациях сразу, одновременно. Она приближалась к зрелости и к концу жизни. Ничего или почти ничего не было в её снах, что указывало бы на нача ло нормальной взрослой жизни, но было множество аллюзий, намеков на тему разрушения и восстановления. Когда Я впервые прочел эти сны, у меня возникло жуткое чувство неминуемого несчастья. Оно бы ло вызвано особой природой компенсации, которую Я вычислил из символизма снов. Она была противоположной всему, что можно оты скать в сознании девочки этого возраста. Подобные сны открывают но вый весьма устрашающий аспект жизни и смерти. Описанные образы можно предположить в снах стариков, оглядывающихся на прожитую жизнь, но никак не у ребенка, устремленного вперед, в свое будущее. Атмосфера этих снов напоминает римскую пословицу : “Жизнь — это короткий сон”, — в них нет ничего от радости и изобилия весны-де тства. Жизнь этого ребенка уподоблялась ver sacrum vovendum (мольбе весенней жертвы), говоря словами римского поэта. Опыт показывает, что неведомое приближение смерти отбрасывает adumbratio (тень предчувствия) на саму жизнь и сновидения жертвы. Даже алтарь в христианских церквах представляет, с одной стороны, гробницу, а с другой — место воскресения, трансформации в вечную жизнь. С таким содержанием и были идеи, которые сны донесли до ребенка. Они были приготовлением к смерти, выраженные в коротких истори ях, наподобие сказок, рассказываемых во время первобытных инициа ции или дзэн-буддистских коанов10. Сообщение об этом было выраже но не в терминах ортодоксальной христианской доктрины, а больше напоминало древнюю примитивную мысль. Казалось, оно возникло не из внешней исторической традиции, а из давно позабытых психологи ческих источников, которые с доисторических времен питали религи озные и философские размышления о жизни и смерти. Словно будущие события отбрасывали свою тень назад, порождая у ребенка те мыслеформы, которые обычно дремлют у человека, но которые описывают или сопровождают приближение фатального исхода. И хотя специфическая форма, в которой эти события себя выражают, носит более или менее личностный характер, их общая форма коллек тивна. Коллективные образы обнаруживаются повсюду и во все време на точно так же, как животные инстинкты сильно колеблются у раз ных биологических видов, однако служат одной и той же общей цели. Мы далеки от мысли, что каждое новорожденное животное обзаводит ся своими, отличными от других, инстинктами как личным приобрете нием, и не следует также полагать, что и каждый человек при рожде нии творит свой специфический человеческий путь. Так же как и инс тинкты, паттерны коллективной мысли человеческого разума явля ются врожденными и унаследованными. При необходимости они начи нают действовать во всех Нас более или менее одинаковым образом. Эмоциональные проявления, к которым принадлежат эти мыслен ные клише, узнаваемы во всем мире. Мы обнаруживаем их даже у жи вотных, и сами животные понимают друг друга в этом отношении, да же если они принадлежат к разным видам. А как насчет насекомых с их сложными симбиотическими функциями? Большинство из них не знает своих собственных родителей, и их некому учить. Стоит ли тогда считать, что человек является единственным существом, лишенным специфических инстинктов, или что его психическое избавлено от всех следов его эволюции? Естественно, если отождествлять психику с сознанием, то легко можно впасть в ложную идею о том, что человек приходит в этот мир с пустой психикой, а в последующие годя психическое не содержит ни чего кроме того, что получено в индивидуальном опыте. Но собственно психическое представляет из себя нечто большее, чем сознание. Живо тные обладают меньшим сознанием, ко существует множество им пульсов и реакций, указывающих на существование психического, и первобытные люди делают массу вещей, смысл которых им не изве стен. Можно долго и тщетно спрашивать цивилизованного человека о действительном смысле рождественской елки или пасхального яйца. Факт остается фактом — люди делают некоторые вещи, совершенно не зная зачем. Я придерживаюсь того мнения, что вначале делались вещи и совершались события, и только гораздо позже кто-то спрашивал, по чему они делались и совершались. Медицинский психолог постоянно сталкивается с весьма интеллигентными людьми, которые ведут себя несколько странным и непредсказуемым образом, и при этом не имеют ни малейшего понятия о той, что они говорят или делают. Их внезапно охватывают беспричинные настроения, в которых они не отдают себе отчета. Внешне такие импульсы и реакции кажутся сугубо личными по при роде, и поэтому Мы относим их к индивидуальным особенностям. Фак тически же они основываются на ранее сформированной и уже готовой инстинктивной системе, характеризующей человека. Мыслеформы, универсально понимаемые жесты и многочисленные установки следу ют образцам, сформировавшимся задолго до того, как человек обрел рефлективное мышление. Можно даже считать, что довольно раннее возникновение человече ской способности к рефлексии явилось из болезненных последствий жестоких эмоциональных потрясений. В качестве иллюстрации по звольте привести пример дикаpя, который в момент гнева и разочаро вания от неудачной рыбной ловли душит своего единственного люби мого сына, а затем охватывается безмерным сожалением, держа в ру ках маленькое мертвое тело. Такой человек может запомнить свое пе реживание навсегда. Мы не знаем, действительно ли подобные переживания являются исходной причиной развития человеческого сознания. Но нет сомне ния в том, что шок сходного эмоционального опыта часто необходим, чтобы заставить людей проснуться и обратить внимание на то, что они делают. Существует известна Я теория об испанском идальго XIII в. Раймунде Луллие12, который в конце концов (после долгих странст вий) добился тайной встречи с дамой, которую обожал. Она молча рас стегнула свою одежду и показала ему свою грудь, пораженную раковой болезнью. Шок изменил жизнь Луллия, в конце концов он стал выдаю щимся теологом и одним из величайших миссионеров церкви. В случае такой внезапной перемены можно доказать, что Архетип долгое время действовал бессознательно, искусно выстраивая обстоятельства, кото рые привели к кризису. Такие переживания, по всей видимости, показывают, что архетипические формы отнюдь не являются статическими паттернами, застывшими структурами. Они есть динамические факторы, проявляющиеся в импульсах так же спонтанно, как и инстинкты. Определенные сны, видения или мысли могут возникать внезапно, и как внимательно их ни изучай, невозможно обнаружить, что послужило их причиной. Это не значит, что они беспричинны, причина определенно есть. Но она столь отдалена или затемнена, что её трудно увидеть. В таком случае нужно ждать до тех пор, пока сам сон или его смысл не будут достаточ но понятны, или пока не появится какое-нибудь внешнее событие, ко торое поможет объяснить сам сон. В момент сна само это событие может ещё пребывать в будущем. Но так же, как наши сознательные мысли зачастую заняты будущим и его возможностями, равным образом действует бессознательное со своими снами. Долгое время существовала общая вера в то, что главная функ ция сна заключается в прогнозировании будущего. В античности, как и в позднем средневековье сны участвовали в медицинских прогнозах. Я могу подтвердить примером современного сна элемент прогноза (или предузнавания) в старом сне, который приводит Артемидор из Дальди во втором веке до н.э. Человеку снилось, как он видел своего отца, умирающего в пламени горящего дома. Вскорости он сам умер от флег моны (огонь, сильная горячка), что, Я полагаю, было пневмонией. Так случилось, что один из моих коллег однажды подхватил смер тельное воспаление, фактически, флегмону. Его бывший пациент, по нятия не имевший о болезни своего доктора, увидел сон, в котором доктор умер в сильном огне. В это время сам доктор едва переступил порог клиники, и болезнь только начиналась. Сновидец не знал ничего кроме того факта, что доктор болен и находится в госпитале. Спустя три недели доктор умер. Как показывает этот пример, сны содержат предсказательный или прогностический компонент, и всякий, кто пытается их толковать, должен принять это во внимание, особенно в тех случаях, когда весьма значительный сон не обеспечен соответствующим контекстом для сво его объяснения. Такой сон часто приходит прямо с небес и остается лишь удивляться, что побудило его быть таким. Конечно, знать бы цель послания, а уж причина уяснилась бы. Но это только наше созна ние не знает, бессознательное же осведомлено, сделало выводы, како вые и выразило во сне. Фактически бессознательное способно исследо вать ситуации и делать свои выводы ничем не хуже, чем сознание. Оно даже может использовать определенные факты и предсказать по ним возможные последствия именно потому, что Мы их не осознаем. Но насколько можно судить из снов, бессознательное совершает свои обдумывания инстинктивно. Разница очень важна. Логический анализ является прерогативой сознания, здесь участвуют разум и зна ние. Бессознательное, однако, управляется главным образом инстинктивными тенденциями, склонностями, выраженными в соответствую щих мыслеформах, т. е. Архетипах. Врач, которого попросят описать течение болезни, воспользуется такими рациональными понятиями, как “заражение” или “лихорадка”. Сон более поэтичен. Он представ ляет больное тело в виде земного человеческого дома, а лихорадку — как огонь, пожирающий его. Как показывает вышеупомянутый сон, архетипический разум уп равляет ситуацией тем же самым путем, что и во времена Артемидора. Что-то более или менее неведомое интуитивно схвачено бессознатель ным и подвергнуто архетипической обработке. Это предполагает, что вместо процесса мышления, которым пользуется сознательная мысль, архетипический разум входит в работу и выполняет прогностическую задачу. Архетипы, таким образом, имеют собственную побудительную специфическую энергию. Это дает им возможность как производить осмысляющую интерпретацию (в собственном символическом ключе), так и вмешиваться в данную ситуацию со своими собственными им пульсами и “мыслительными” образованиями. В этом отношении они действуют как комплексы, — они приходят и ведут себя, как им забла горассудится, и часто затрудняют или изменяют наши сознательные намерения самым неподходящим образом. Можно уловить специфическую энергию Архетипов, когда Мы пере живаем то особое волшебство, которое их сопровождает. Они, кажется, несут в себе особые черты. Такое качество присуще и личностным ком плексам, и так же, как личностные комплексы имеют свою индивиду альную историю, такая же история архетипического характера есть и у общественных комплексов. Но в то время как личностные комплексы характеризуют лишь особенности одного конкретного человека, архе типы создают мифы, религии и философии, оказывающие воздействия на целые народы и исторические эпохи, характеризующие их. Мы рас сматриваем личностные комплексы как компенсации за односторонние или дефектные установки сознания; сходным образом мифы религиоз ного происхождения можно интерпретировать как вид ментальной те рапии для обеспокоенного и страдающего человечества в целом — го лод, война, болезнь, старость, смерть. ' Например, универсальный миф о герое всегда относится к человеку-богатырю или богочеловеку, который побеждает зло в виде драконов, змей, монстров, демонов и так далее и который освобождает свой народ от смерти и разрушения. Повествование или ритуальное повторение священных текстов и церемоний и почитание этого образа с помощью танцев, музыки, гимнов, молитв и жертвоприношения возбуждают и охватывают аудиторию возвышенными эмоциями (словно магически ми чарами) и возвышают индивида до идентификации с героем. Если Мы попытаемся взглянуть на эту проблему глазами верующе го, то, вероятно, сможем понять, насколько самый обычный человек может быть освобожден от своей собственной недостаточности и нище ты и наделен (по крайней мере временно) почти сверхчеловеческим качеством. Очень часто такое убеждение поддерживает его долгое вре мя и придает определенный смысл его жизни. Оно может задавать тон даже целому обществу. Замечательный пример этого показывают Элевсинские мистерии, которые были окончательно запрещены в на чале седьмого века нашей эры13. Они выражали наряду с дельфийским оракулом сущность и дух Древней Греции. В значительно большем масштабе сама христианская эра обязана своим именем и значением античной тайне богочеловека, который имеет свои корни в древнееги петском архетипическом мифе Осириса—Гора . Обычно предполагают, что по какому-то случаю в доисторические времена главные мифологические идеи были “изобретены”, “придума ны” умным старым философом или пророком и в дальнейшем в них “поверили” доверчивые, некритически настроенные люди. Говорят, что истории, рассказываемые жаждущими власти священнослужите лями, не правдивы, а попросту выдают желаемое за действительное. Само слово “изобретать” (англ. — invent) происходит от латинского “invenire”, означающего “находить”, но “найти” что-нибудь можно лишь “ища” его. В последнем случае само слово намекает на некоторое предзнание того, что ищется. Позвольте теперь снова вернуться к странным идеям снов малень кой девочки. Кажется невероятным, что она могла сама их искать, ибо была удивлена, обнаружив их. Образы снов явились ей как нежданные и необычные истории, настолько неординарные, что она решила пода рить их своему отцу на Рождество. Тем самым она возвысила их до сферы нашей все ещё живой христианской мистерии — рождения на шего Господа вместе с тайной вечнозеленого дерева, которую несет но ворожденный Свет (ссылаюсь на пятый сон). Хотя существуют многочисленные исторические свидетельства сим волической связи Христа с символом дерева, родители маленькой де вочки были бы серьезно озадачены, если бы их попросили объяснить поточнее, что они имеют в виду, украшая дерево горящими свечами на празднике рождения Христа. “О, это просто рождественский обы чай!” — сказали бы они. Сколь-нибудь серьезный ответ потребовал бы глубокого исследования об античном символизме умирающего бога и его связи с культом Великой Матери и его символом — деревом, — если упоминать лишь один аспект этой сложной проблемы. Чем дальше Мы пробираемся к истокам “коллективного образа” (или, выражаясь на церковном языке, Догмы), тем более Мы раскрыва ем кажущуюся бесконечной паутину архетипических паттернов, которые до нынешнего времени никогда не были предметом сознательного рассмотрения. Так что хотя это и парадоксально, но Мы знаем о мифо логическом символизме больше, чем любое предшествующее поколе ние. И лишь потому, что в прежние времена люди не задумывались над символами, они попросту жили ими и бессознательно воодушевля лись их смыслом. Я проиллюстрирую это на примере дикарей с горы Элгон в Африке. Каждое утро на рассвете они выходят из своих хижин и дышат или плюют себе в ладони рук, которые затем простирают навстречу пер вым лучам солнца, словно предлагают свое дыхание или слюну пред стающему Богу — мунгу. (Это слово из суахили, которое они исполь зуют при объяснении ритуального акта, происходит из полинезийского корня, эквивалентного мана или мунгу. Эти и сходные с ними тер мины обозначают “силу” необычной распространенности и действен ности, которую можно назвать божественной. Таким образом, слово мунгу является местным эквивалентом Бога или Аллаха.) Когда Я спросил элгонийцев, что означает их действо и зачем они его соверша ют, они были совершенно озадачены. Единственное, что они могли от ветить: “Мы всегда это делаем. Это всегда делалось при восходе солн ца”. Они рассмеялись, когда последовал естественный вывод о том, что солнце — это мунгу. На самом же деле солнце вовсе не мунгу, когда оно висит над горизонтом, мунгу — это момент восхода. То, что они делали, мне было ясно, но им самим нет. Они попросту делали это, не вникая в суть производимого. Поэтому не могли и объ яснить. Я пришел к выводу, что они предлагали свои Души мунгу, по скольку дыхание (жизни) и собственно слюна означают “духовное ве щество”. Дышать или плюнуть на что-нибудь вызывает “магическое” воздействие сродни тому, как Христос пользовался слюной для лече ния слепого, или сыну, вдохнувшему в себя последнее дыхание отца, чтобы принять его Душу. Совершенно невероятно, что эти африканцы когда-либо, даже в самом отдаленном прошлом, могли знать больше о смысле этой церемонии. Скорее всего их предки знали ещё меньше, поскольку были ещё более бессознательны в отношении своих побуж дений и действий. Гётевский Фауст весьма кстати заявил: “В начале было Дело”. “Де ла” никогда не изобретались, их совершали; с другой стороны, мыс ли — относительно недавнее открытие человека. Прежде всего побуж дением к поступкам служили для него бессознательные факторы, лишь очень длительное время спустя он начал осмысливать причины, дви гавшие им; потребовалось ещё много времени для возникновения аб сурдной идеи, что человек движим сам собой, — его разум был не в си лах обнаружить мотивирующие силы, кроме своей собственной. Нас, должно быть, рассмешила бы мысль о том, что растение или животное изобрело само себя, однако существует много людей, веря щих, что психика или разум возникли сами собой и таким образом оказались своим собственным создателем. Фактически же разум вырос до своего теперешнего состояния сознания так же, как желудь выра стает в дуб, а ящеры развились в млекопитающих. И так же долго, как все это развивалось прежде, так же оно развивается и сейчас; Нами движут силы не только те, которые внутри Нас, но и те, которые в виде стимулов действуют извне. Внутренние мотивы возникают из глубокого источника, не порож денного сознанием и не находящегося под его контролем. В мифологии более ранних времен эти “силы” называли мача, или духами, или де монами, или богами. И сегодня они так же активны, как и прежде. Ес ли они соответствуют нашим желаниям, Мы называем это счастливым Предзнаменованием или предчувствием, радуясь самим себе; если это го соответствия нет, Мы говорим о неудачах или о том, что какие-то люди настроены против Нас или что причиной наших несчастий оказы вается нечто патологическое. Единственная вещь, которую Мы отказы ваемся признать, это то, что Мы зависим от “сил”, которые оказывают ся вне сферы нашего контроля. Верно и то, что в последнее время цивилизованный человек обрел известное количество воли, свободной энергии, которую он может ис пользовать там, где пожелает. Он научился достаточно эффективно выполнять свою работу, не обращаясь за помощью к пению или бара банному бою, чтобы погрузиться в состояние работы. Он может даже обойтись без ежедневной молитвы о ниспослании божественной помо щи. Он может выполнить то, что предполагает сделать и беспрепятст венно перевести свои мысли в поступки, в то время как первобытного дикаря на каждом шагу подстерегают страхи, суеверия и другие неви димые препятствия. Девиз: “Где есть воля, там есть и путь” — суеве рие современного человека. Но для того чтобы поддержать свою веру, современный человек рас плачивается удивительным отсутствием самонаблюдения. Он слеп к тому, что, несмотря на свои рациональность и эффективность, он одер жим “силами”, находящимися вне его контроля. Его демоны и боги вовсе не исчезли, они всего лишь обрели новые имена. И они удержи вают его на ходу своим беспокойством, нечетким пониманием, психо логическими сложностями, ненасытной жаждой лекарств, алкоголя, табака, пищи и прежде всего огромной массой неврозов. Душа человека То, что Мы называем цивилизованным сознанием, прочно отделило себя от основополагающих инстинктов. Но эти инстинкты не исчезли. Они лишь потеряли контакт с сознанием, посему принуждены утверж дать себя косвенным образом — посредством физических симптомов в случае неврозов или путем разного рода инцидентов, как то: безотчет ного настроения, внезапной забывчивости или речевых ошибок. Человеку нравится верить в то, что он хозяин своей Души. Но до тех пор, пока он не способен контролировать свои настроения и эмоции или осознавать мириады скрытых путей, по которым бессознательные факторы вкрадываются в его мероприятия и решения, человек хозяи ном самого себя не будет. Эти бессознательные факторы обязаны своим существованием автономии Архетипов. Современный человек защища ет себя от сознания собственной расщепленности системой разделен ных отсеков. Определенные области внешней жизни и поведения со храняются, так сказать, в разных отсеках и никогда не сталкиваются друг с другом. В качестве примера такой психологии отсеков Я вспоминаю случай одного алкоголика, который попал под влияние религиозной общины и, захваченный её энтузиазмом, совершенно забыл о выпивке. По всей вероятности он был чудесно исцелен Иисусом Христом и играл роль свидетеля как божественной милости, так и эффективности в деятель ности этой религиозной организации. Но спустя несколько недель по сле публичной исповеди ажиотаж начал стихать, да и алкогольная па уза давала о себе знать, и тогда он запил снова. Общинные благодетели пришли к выводу, что случай оказался “патологическим” и, по всей видимости, не пригодным для вмешательства Иисуса, поэтому они по местили беднягу в клинику — божественный Целитель уступил свое место докторам. Это — один из аспектов современного “культурного” сознания, в ко торый стоит заглянуть поглубже. Он указывает на тревожащий уро вень диссоциации и психологической неразберихи. Если на миг Мы представим человечество как единого индивида, то увидим, что человеческая раса напоминает персону, увлеченную бес сознательными силами; человеческая раса также предпочитает поме щать определенные проблемы в разделенных отсеках. Вот почему Нам следует попытаться понять, что же Мы делаем, поскольку сейчас чело вечеству угрожают созданное им же смертельные опасности, выходя щие из-под контроля. Наш мир диссоциировался, разложился как не вротик, и железный занавес обозначает символическую линию этого разделения. Западный человек, осознав агрессивную волю к власти Востока, видит себя вынужденным принимать экстраординарные меры обороны, одновременно выдавая их с гордостью за собственную добродетель и благие намерения. Он не способен понять, что речь идет о его же собственных пороках, умело прикрытых тонкими дипломатическими приемами и ходами, пороках, в которых беззастенчиво обвиняет его коммунистический мир. То, что перенес Запад — незаметно и с легким чувством стыда (дипломатическая ложь, систематический обман, скрытые угрозы), — открыто и в полном объеме пришло с Востока и связало Нас невротиче скими узлами. Это лицо его собственной злой тени, ухмыляющееся на западного человека с другой стороны железного занавеса. Таково состояние дел, которое объясняет особенность чувства беспо мощности столь многих людей в западных обществах. Они начинают осознавать, что трудности, с которыми Мы сталкиваемся, являются по сути моральными проблемами, и что попытка ответить на них полити кой наращивания ядерного оружия или “экономическим соревновани ем” достигает немногого, поскольку оба пути разрушительны. Многие из Нас теперь понимают, что моральные и ментальные средства явля ются более эффективными, так как они могут обеспечить Нас психиче ской защитой против всевозрастающей инфекции. Но все подобные попытки уже доказали свою исключительную не эффективность и будут доказывать её ещё долго, до тех пор, пока Мы будем пытаться убедить себя и мир в том, что только они неправы (т.е. наши оппоненты). Было бы гораздо более оправданным сделать серьез ную попытку понять свою собственную тень и её гнусные деяния. Если Мы сможем увидеть свою собственную тень (темную сторону своей на туры) , то сможем защититься от любой моральной и ментальной ин фекции и любых измышлений противника. А как показывает практи ка, ныне Мы открыты любой инфекции, потому что фактически делаем те же самые вещи, что и они. К тому же Мы имеем и дополнительный недостаток, заключающийся в том, что Мы либо не понимаем, либо не хотим понять, прикрываясь хорошими манерами, то, что делаем сами. Попутно замечу, что коммунистический мир имеет один великий миф (который Мы называем иллюзией в слабой надежде, что наше вы сокое суждение поможет ему развеяться). Это свято почитаемое архетипическое видение Золотого Века (или Рая), где в изобилии имеется все для каждого и где всем человеческим детским садом правит вели кий справедливый и мудрый вождь. Этот мощный Архетип в инфантильном виде держит их в своих ру ках и вовсе не собирается исчезать от одного надменного взгляда с За пада. Мы даже поддерживаем его своей ребячливостью, поскольку на ша западная цивилизация пребывает во власти той же самой мифоло гии. Бессознательно Мы дорожим теми же самыми предрассудками, лелеем те же надежды и ожидания. Мы также верим в благосостоятельное государство, во всеобщий мир, в равенство людей, в незыблемые человеческие права, в справедливость, в правду и (не говорите это слишком громко) в Божье Царство на земле. Печальная правда заключается в том, что жизнь человека состоит из комплекса неумолимых противоположностей — дня и ночи, рожде ния и смерти, счастья и страдания, добра и зла. Мы не уверены даже в том, что какое-то одно будет преобладать над другим, что добро побе дит зло или радость — боль. Жизнь — это поле битвы. Оно всегда су ществовало и всегда будет существовать, будь это не так, жизнь подо шла бы к концу. Именно этот конфликт внутри человека и привел ранних христиан к ожиданию и надежде на скорый конец мира, а буддистов — к отвержению всех земных желаний и надежд. Подобные ответы были бы от кровенно самоубийственными, если бы не были связаны с рядом специ фических ментальных и моральных идей и опытом, составляющим ос нову обеих религий, — что в некоторой степени смягчает их радикаль ное отрицание мира. Я подчеркиваю это, потому что в наше время существуют миллионы людей, потерявших веру в любую религию. Эти люди больше не пони мают своей религии. Пока жизнь течет гладко и без религии, потеря остается незамеченной. Но когда приходит страдание, дело меняется. Тогда люди начинают искать выход и рассуждать о смысле жизни и её ужасном и мучительном опыте. Интересно, что к психологам ( по моему опыту) чаще всего обраща ются евреи и протестанты и гораздо реже — католики. Этого можно было бы ожидать, так как католическая церковь до сих пор считает се бя ответственной за сига animarum (забота о душевном благополучии). Но и в наш научный век психиатру очень часто задают те вопросы, ко торые всегда относились к области теологии. Люди чувствуют, что воз никает большая разница в зависимости от того, сохраняют ли они по ложительную веру в осмысленность жизненного пути и только или же они верят в Бога и в бессмертие. Призрак приближающейся смерти ча сто дает мощный толчок подобным мыслям. С незапамятных времен у людей существовали понятия о Высшем Существе (одном или несколь ких) и о загробном царстве. Но лишь сегодня они думают, что могут без этого обойтись. Поскольку нельзя с помощью радиотелескопа увидеть божествен ный престол на небе или установить (наверняка) присутствие рядом возлюбленных отца и матери в более или менее телесном виде, то лю ди считают, что такие идеи “далеки от истины”. Я бы даже уточнил, что они недостаточно “истинны”, так как принадлежат к понятиям, сопровождающим человеческую жизнь с незапамятных времен и про рывающимся в сознание при каждом удобном случае. Современный человек может считать, что вправе обойтись и без них, настаивая на своем утверждении тем, что отсутствуют научные доказательства их истинности. Он даже может сожалеть об утрате этих понятий. Но поскольку Мы имеем дело с невидимыми и неведомыми мирами (так как Бог находится за пределами человеческого понима ния и нет способов доказательства бессмертия), то почему Мы должны беспокоиться о доказательствах? Ведь если Мы не знаем причин, по ко торым должны солить свою пищу, то Мы же не откажемся от соли. Можно, конечно, настаивать, что потребление соли всего лишь иллю зия вкуса или вкусовой предрассудок, но что это даст хорошему само чувствию? Так почему же Мы должны лишаться взглядов, столь полез ных в кризисных ситуациях, взглядов, помогающих осмыслить наше существование? Да и как можно знать, что эти взгляды неверны? Многие могли бы согласиться со мной, если бы Я откровенно заявил, что подобные идеи иллюзорны. Но им трудно понять, что как отрицание, так и утвержде ние религиозной веры “доказать” невозможно. Мы полностью свобод ны в выборе точки зрения, при любых обстоятельствах это решение произвольно. Есть, однако, веская эмпирическая причина, оправдывающая куль тивирование мыслей, которые никогда не могут быть доказанными. Причина заключается в полезности той или иной мысли. Человеку со всей определенностью необходимы общие убеждения и идеи, которые придают смысл его жизни и помогают ему отыскивать свое место во Вселенной. Человек способен преодолеть совершенно невозможные трудности, если убежден, что это имеет смысл. И он терпит крах, если сверх прочих несчастий вынужден признать, что играет роль в “сказке, рассказанной идиотом”. Предназначение религиозных символов ,— придавать смысл челове ческой жизни. Индейцы пуэбло верят, что они — дети Солнца-Отца, и эта вера открывает в их жизни перспективу (цель), выходящую далеко за пределы их ограниченного существования. Это дает им достаточную возможность для раскрытия личности и позволяет им жить полноцен ной жизнью. Их положение в мире куда более удовлетворительное, чем человека нашей собственной цивилизации, который знает, что он есть (и останется) не более чем жертва несправедливости из-за отсут ствия внутреннего смысла жизни. Чувство ширящегося смысла существования выводит человека за пределы обыденного приобретения и потребления. Если он теряет этот смысл, то тотчас же делается жалким и потерянным. Будь святой Па вел убежден, что он всего лишь бродячий ковровый ткач, то, разумеется, он не сделался бы тем, кем стал. Его подлинная заряженная смыс лом жизнь протекала во внутренней уверенности, что он Божий по сланник. Можно, конечно, обвинить его в мегаломании (мании вели чия) , но насколько бледно подобное мнение перед свидетельством ис тории и суждением последовавших поколений. Миф, овладевший им, сделал его несравненно великим, — и это из простого ремесленника. Миф этот, однако, составляют символы, которые отнюдь не были изобретены сознательно. Они произошли. Не человек Иисус создал миф богочеловека. Миф существовал за много веков до его рождения. И им самим овладела эта символическая идея, которая, как повествует св. Марк, вывела его из скудной ограниченной жизни назаретского плотника. Мифы восходят к первобытному сказителю и его снам, к людям, движимым своими возбужденными фантазиями. Эти люди мало чем отличаются от тех, кого в последующих поколениях называли поэтами и философами. Первобытные сказители мало заботились относительно источников собственных фантазий, лишь значительно позднее люди заинтересовались их происхождением. Однако много веков назад, в так называемую эпоху Древней Греции, человеческий разум был до статочно продвинут, чтобы высказать догадку о том, что истории их богов не что иное, как архаичные и преувеличенные повествования о давно умерших царях и вождях. Люди уже приняли ту точку зрения, что мифы слишком невероятны, чтобы значить то, о чем они говорят. Поэтому они попытались свести их к общепринятой форме. Ближе к современности Мы видели, что подобные вещи случались с символизмом снов. В те годы, когда психология пребывала в детском возрасте, было известно, что сны важны. Но подобно тому, как греки убедили себя, что их мифы всего лишь разработки рациональной, или “нормальной”, истории, так и некоторые пионеры психологии пришли к выводу, что сны не означают того, в роли чего возникают. Образы или символы, представляемые снами, были отвергнуты по причине причудливости форм, в которых вытесненные содержания психическо го являлись сознательному разуму. Стало само собой разумеющимся, что сон означает нечто совсем иное, нежели его явное содержание. Я уже высказал свое несогласие с этой идеей, несогласие, приведшее меня к изучению формы и содержания снов. Почему они должны зна чить что-то другое, отличное от их очевидного содержания? Есть ли в природе что-то другое? Сон является нормальным и естественным яв лением, и он не может означать то, чего нет. В Талмуде даже сказано, что сам сон и есть его собственное толкование. Замешательство возни кает в связи с тем, что содержание сна символично и поэтому много значно. Символы указывают другие направления, чем те, которые Мы привыкли постигать сознательным разумением, таким образом они связаны с тем, что либо не осознается, либо осознается не вполне. В научном сознании такие явления, как символические идеи, ниче го, кроме досады, не вызывают, поскольку их невозможно сформули ровать так, чтобы удовлетворить требованиям интеллектуальной логи ки. Но в психологии это не единственный случай. Проблема начинает ся с явлений “аффекта” или эмоции, ускользающих от всех попыток психологов дать им окончательное определение. Во всех случаях при чина одна и та же — вмешательство бессознательного. Мне достаточно известна позиция Науки, чтобы понять, насколько неприятно иметь дело с теми фактами, которые нельзя адекватно и по лно усвоить. Трудность этих явлений заключается в том, что сами факты несомненны и неоспоримы и в то же время невыразимы в мыс лимых терминах и понятиях. Для этого необходимо обладать возмож ностью понимать саму жизнь, так как именно сама жизнь поставляет эмоции и символические идеи. За академическим психологом остается право отбросить явление эмоции или понятие о бессознательном (или обоих) из своего поля зре ния. Но они остаются фактами, от которых не может отмахнуться практикующий медицинский психолог, ибо и эмоциональные конф ликты и вмешательства бессознательного являются классическими со ставляющими предмета его внимания. Если он всецело занят больным, он так или иначе сталкивается с подобными иррациональностями как непреложными фактами, безотносительно к его способностям выра зить их в рациональных понятиях. Поэтому совершенно естественно, что люди, не имеющие медико-психологического опыта, с трудом восп ринимают переход психологии из спокойной научной разработки к ак тивному участию в событиях реальной жизни. Практика стрельбы по мишеням сильно отличается от действий на поле боя, врач же имеет дело с жертвами реальных сражений. Он должен заниматься психиче скими реальностями, даже если и не может воплотить их в научные определения. Поэтому никакой учебник не сможет научить психоло гии, её постигают лишь в реальном опыте. Мы сможем это ясно понять, когда рассмотрим некоторые хорошо знакомые символы Крест в христианстве, к примеру, есть важный символ, выражаю щий множество разных аспектов, идей и эмоций; однако крест в списке людей, изображенный после фамилии человека, означает всего лишь то, что человек этот мертв. Символ фаллоса играет всеобъемлющую роль в индуизме, но если его рисует уличный мальчишка на стене, то это отражает лишь его интерес к своему пенису. Поскольку детские и подростковые фантазии часто продлеваются во взрослую жизнь, то во многих снах возникают безошибочные сексуальные намеки. Абсурдным было бы искать здесь ещё какой-то смысл. Но когда каменщик го ворит о “монахах” и “монахинях” по поводу черепичной кладки, а электрик о разъемах типа “мама” и “папа”, то смешно думать, что они погружены в подростковые фантазии. Они просто пользуются образ ным языком в назывании предметов своей работы. Когда образованный индуист рассказывает вам о лингаме (в индуистской мифологии — фаллос, представляющий бога Шиву), вы услышите о вещах, которые на Западе никогда не связывают с пенисом. Лингам ни в коем случае не является неприличным намеком, так же, как и крест не просто знак смерти. Многое зависит от зрелости сновидца, которому являются эти символы. Толкование символов и снов требует ума. Его невозможно превра тить в механическую систему и втиснуть в мозги без воображения. Оно требует как растущего знания об индивидуальности сновидца, так и непрерывно пополняющегося самосознания со стороны самого толкова теля. Ни один опытный специалист в этой области не будет отрицать, что существуют эмпирические правила, доказавшие свою полезность, но применение которых должно быть в высшей степени благоразум ным и осторожным. Можно следовать всем нужным правилам и все равно прийти к полной ерунде из-за того, что упущена показавшаяся малозначительной деталь. Но даже человек с высоким интеллектом может уйти далеко не туда при отсутствии интуиции и чувствования. Когда Мы пытаемся понять символы, то сталкиваемся не только с са мим символом, но прежде всего перед Нами возникает целостность ин дивида, воспроизводящего эти символы. А это включает исследование его культурного фона, в процессе чего происходит заполнение многих пробелов в собственном образовании. Я положил себе за правило рас сматривать каждый случай как совершенно новое дело, о котором мне ничего не известно. Рутинные ответы могут оказаться полезными и практичными, пока имеешь дело с поверхностным уровнем, но как только касаешься жизненно важных проблем, то тут уже сама жизнь берет верх и даже наиблестящие теоретические построения оказыва ются подчас пустыми словами. Воображение и интуиция являются существенно важными в нашем понимании. И хотя существует расхожее мнение, что они нужны глав ным образом поэтам и художникам (что в “разумных” делах им лучше не доверять), фактически они в равной степени важны и в более высо ких областях Науки. Здесь они также все в большей и большей степени играют важную роль, дополняя “рациональный” интеллект и его при менение в частных проблемах. Даже физика, самая строгая из всех на ук, в удивительной степени зависит от интуиции, работающей на пу тях бессознательного (хотя позднее можно продемонстрировать логи ческие ходы, которые ведут туда же, куда и интуиция). Интуиция — неоценимое качество в толковании символов, и зача стую можно быть уверенным, что они молниеносно понимаются спя щим. Но хотя такое удачное предчувствие может оказаться субъектив но убедительным, оно также может быть и опасным. Оно легко приво дит к фальшивому чувству безопасности. Может, например, склонить и сновидца и толкователя к продолжению легких и уютных отноше ний, выливающихся в некий род взаимного сна. Здоровая основа дейст вительно разумного знания и морального понимания оказывается по терянной, если удовлетвориться пониманием “предчувствия”. Объяс нить и знать можно, лишь сводя интуицию к точному знанию фактов и логических связей между ними. Честный исследователь должен допустить, что он не всегда может сделать это, но было бы нечестным не делать это все время в голове. И ученый — тоже человек. Поэтому для него естественно не любить ве щи, которые он объяснить не может. Всеобщей иллюзией является вера в то, что наше сегодняшнее знание — это все, что Мы можем знать во обще. Нет ничего уязвимого более, чем научная теория; последняя — всего лишь эфемерная попытка объяснить факты, а не вечную истину. Роль символов Когда психолог-медик обнаруживает интерес к символам, то прежде всего интересуется “естественными” символами в отличие от символов “культурных”. Первые происходят из бессознательных содержаний психического и поэтому представляют громадное множество вариаций основных архетипических образов. Во многих случаях они могут быть прослежены до своих истоков, архаических корней — т.е. до идей и об разов, которые Мы встречаем в самых древних записях и у первобыт ных обществ. С другой стороны, культурные символы — это, в сущно сти, те, которыми пользовались для выражения “вечных истин” и кото рые во многих религиях используются до сих пор. Эти символы про шли через множество преобразований, через процесс более или менее сознательного развития и таким образом стали коллективными образа ми, принятыми цивилизованными обществами. Тем не менее такие культурные символы сохраняют в себе ещё мно го от своей первоначальной нуминозности (сакральности, божествен ности) или “колдовского” начала. Известно, что они могут вызывать глубокий эмоциональный резонанс у некоторых людей, и такой психи ческий заряд заставляет их действовать во многом тем же самым обра зом, как и в случае суеверий или предрассудков. Они относятся к тем же факторам, с которыми вынужден считаться психолог, и было бы глупо игнорировать их лишь потому, что в рациональных понятиях они выглядят абсурдными и несущественными. Культурные симво лы — важные составляющие нашего ментального устройства, и они же — жизненные силы в построении человеческого образа, а посему не могут быть устранены без значительных потерь. Там, где они подавля ются либо игнорируются, их специфическая энергия исчезает в бессоз нательном с непредсказуемыми последствиями. Психическая энергия, кажущаяся утраченной, на самом деле служит оживлению и усилению всего, что лежит на верхнем уровне бессознательного, — тенденций, которые иначе не имели бы случая выразить себя или, по крайней ме ре, не имели бы возможности беспрепятственного существования в со знании. Такие тенденции формируют постоянно присутствующую и потен циально разрушительную “тень” нашего сознательного разума. Даже те тенденции, которые в некоторых обстоятельствах способны к благо творному влиянию, при вытеснении превращаются в демонов. Вот по чему многие добродетельные люди из лучших побуждений боятся бес сознательного и в связи с этим — и психологии. Наше время продемонстрировало, что означают открытые ворота преисподней. Произошли перевернувшие наш мир вверх тормашками события, нормальность которых не мог предположить никто в идилли ческой безвредности первого десятилетия двадцатого века. С этого мо мента мир пребывает в состоянии шизофрении. Не только цивилизо ванная Германия извергла свою ужасающую примитивность, ею же управляется и Россия, огонь приближается и к Африке. Не удивитель но, что западный мир чувствует себя неспокойно. Современный человек не понимает, насколько его “рационализм” (расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям) отдал его на милость психической “преисподней”. Он освободил себя от суеверий (как он полагает), но при этом до опасной степени ут ратил свои духовные ценности. Его моральная и духовная традиция распалась, и теперь он расплачивается за это повсеместное распадение дезориентацией и разобщенностью. Антропологи часто описывали, что происходит в первобытных обще ствах, когда их духовным ценностям наносит удар современная циви лизация. Люди теряют смысл своей жизни, их социальная организация распадается, а сами они морально разлагаются. Теперь Мы сами в по добном состоянии. Но в действительности Мы так и не поняли, что по теряли; к несчастью, наши духовные лидеры более заинтересованы в защите своих общественных институтов, чем в понимании той тайны, которую являют эти символы. По моему мнению, вера не исключает мысли (что есть сильнейшее оружие человека), но, к несчастью, многие верующие так боятся Науки (и в связи с этим психологии), что отворачиваются слепыми глазами к божественным психическим силам, всегда контролировавшим человеческую судьбу. Мы лишили вещи тайны и божественности, нет более ничего святого. В прежние века, когда инстинктивные понятна наполняли разум че ловека, его сознание, несомненно, могло объединить их в соответствующую психическую модель, образец. Но “цивилизованный” человек больше на это не способен. Его “развитое” сознание лишило себя тех средств, с помощью которых оно ассимилировало дополнительный вклад инстинктов и бессознательного. Этими органами ассимиляции и интеграции были божественные символы, свято сохраняемые общим согласием. Сегодня, к примеру, Мы говорим о “материи”, Мы описываем её фи зические свойства. Мы проводим лабораторные эксперименты чтобы продемонстрировать некоторые из этих свойств. Но слово “материя” остается сухим, внечеловеческим, чисто интеллектуальным понятием без какого-либо психического содержания. Насколько разительно отличается прежний образ материи — Великой Матери, — который мог вместить в себя и выразить глубокий эмоциональный смысл Матери-Земли. То же самое и с духом, который теперь отождествляете с интеллектом и перестает быть Отцом всего. Он дегенерировал до ограни ченных Эго-намерений человека, а колоссальная эмоциональная энергия, выраженная в образе “нашего Отца”, ушла в песок интеллекту альной пустыни. Оба архетипических принципа лежат в основе отличающихся друг от друга систем Востока и Запада. Массы и их лидеры не осознают од нако, что нет существенной разницы между именованием их по мужскому принципу, принципу Отца (дух), что делает Запад, и прин ципу женскому — Матери (материя), как это осуществляется в коммунистическом обществе. В сущности, Мы мало знаем и о том и о другом. В былые времена эти принципы почитались во всем ритуалах, демонст рировавших их психическую значимость для человека. Теперь же они стали просто-напросто абстрактными понятиями. С ростом научного понимания наш мир все более дегуманизируется. Человек чувствует себя изолированным в космосе, потому что теперь он отделен от природы, не включен в неё органически и утратил свою эмоциональную “бессознательную идентичность” ,с природными явлениями. Постепенно они теряют свою символическую причастность. Те перь уже гром — не голос рассерженного Бога, а молния — не его карающая стрела. В реке не живет дух, в дереве больше не пребывает жизненная основа человека, змея не воплощает мудрость, а горная пещера больше не жилище великого демона. Уже не слышит человек голос камней, растений, животных и не беседует с ними, веря, что они слышат. Его контакт с природой исчез, а с ним ушла и глубокая эмоцио нальная энергия, которую давала эта символическая связь. Эта колоссальная утрата компенсировалась символами наших снов. Они выносят на поверхность нашу исходную природу — инстинкты и специфические мысли. К несчастью, они выражают свое содержание на языке природы, на языке, который Нам непонятен и странен. Поэто му перед Нами встает задача перевода этого языка в рациональные сло ва и понятия современной речи, освободившей себя от примитивного бремени — в особенности от мистического участия в описываемых ве щах. Теперь, когда Мы говорим о духах и других сакральных образах, то больше не взываем к ним. Сила и слава ушли из некогда наполнен ных энергией слов. Мы перестали верить в магические формулы, почти не осталось табу и сходных с ним ограничений, и наш мир кажется продезинфицированным от всех “суеверных” существ, скажем таких, как ведьмы, колдуны и пугала, не говоря уже об оборотнях, вампирах, лесных духах и всех тех странных существах, которые населяли перво бытный лес. Сказать точнее, поверхность нашего мира кажется уже очищенной от всех суеверных и иррациональных элементов. Освобожден ли также от подобной примитивности наш внутренний мир (а не столь жела тельная версия относительно этого освобождения) — вопрос другой. Разве не табу для многих число тринадцать? Разве мало ещё людей, охваченных иррациональными предрассудками, проекциями, детски ми иллюзиями? Реалистическая картина человеческого разума обна руживает так много первобытных черт и пережитков, играющих за метную роль в жизни индивида, что кажется, ничего и не случилось за последние 500 лет. Существенно важно дать оценку этому. Современный человек фак тически являет любопытную смесь свойств, приобретенных за долгие годы своего умственного развития. Это запутавшееся существо — че ловек и те символы, с которыми Мы имеем дело, и Нам следует весьма тщательно исследовать плоды его разума. Бок о бок со скептицизмом и научным убеждением продолжают существовать старомодные предрас судки, отжившие стереотипы мысли и чувства, упрямое недопонима ние и слепое невежество. Таково современное человеческое бытие, порождающее и те симво лы, которые изучаются психологами. Для того чтобы объяснить эти символы и их смысл очень важно узнать, связаны ли эти представле ния только с личным опытом, или же они были взяты сном для своих частных целей из хранилища общего сознательного знания. Возьмем, например, сон, в котором встречается число тринадцать. Вопрос заключается в том, верит ли сам сновидец в несчастливое свой ство этого числа или же сон его намекает на людей, которые все разделяют эти суеверия? В ответе содержится важное указание для толкова ния. В первом случае следует считаться с фактом того, что индивид на ходится под влиянием магии числа 13 и потому будет чувствовать себя неуютно, скажем, в номере 13 гостиницы или сидя за столом в компа нии из 13 человек. Во втором случае 13 означает не более чем невеж ливое или обидное замечание. “Суеверный” сновидец продолжает чув ствовать магию числа, более “рациональный” уже лишил это число его эмоциональной составляющей. Этот пример иллюстрирует тот путь, по которому Архетипы вплыва ют в наш практический опыт, — они одновременно образы и эмоции. Об Архетипе можно говорить только тогда, когда оба эти аспекта одномоментны. Если это просто образ, то перед Нами будет лишь словесная картина с малым последствием. Но заряженный эмоцией образ приоб ретает сакральность (нуминозность) или психическую энергию, он становится динамичным, вызывающим существенное последствие. Я осознаю, что ухватить это понятие нелегко, поскольку Я исполь зую слова, дабы описать нечто, что своей природой не дает возможно сти точного определения. Но поскольку очень многие люди относятся к Архетипам как к части механической системы, которую можно вызуб рить, не вникая в смысл, то существенно важно настаивать на том, что это не просто имена и даже не философские понятия. Это куски самой жизни, образы, которые через мост эмоций интегрально связаны с жи вым человеком. Вот почему невозможно дать произвольную (или уни версальную) интерпретацию любого архетипа. Его нужно объяснить способом, на который указывает вся жизненная ситуация индивида, которому она принадлежит. Так, в случае ревностного христианина символ креста может быть истолкован только в христианском контексте, — если, конечно, сон не дает оснований рассматривать его иначе. Но даже и тогда специфиче ский христианский смысл нужно держать в уме. Но нельзя сказать, что во все времена и во всех обстоятельствах символ креста имеет одно и то же значение. Если бы это было так, то он лишился бы своей сакральности (нуминозности), утратил бы свою жизненность и стал бы обычным словом. Те, кто не ощущал особого чувственного тона архетипа, в конце концов приходят к путанице мифологических понятий, порой связы вая их вместе, с тем, чтобы показать, что все что-то значит или не зна чит ничего. Мертвецы всего мира химически идентичны, чего нельзя сказать о живых людях. Архетипы оживают лишь тогда, когда терпе ливо пытаешься понять, как и почему несут они свой смысл всякому живущему человеку. Пустое дело пользоваться словами, если не знаешь, что за ними сто ит. Это, в частности, справедливо для психологии, когда Мы говорим о таких Архетипах, как Анима и Анимус, мудрец, Великая Мать и т.д. Можно знать все о святых, мудрецах, пророках и других отмеченных Богом людях и о всех великих матерях мира. Но если они всего лишь образы, чья божественность (нуминозность) никогда вами не пережи валась, то вы будете говорить о них как бы во сне, не зная того, о чем вы говорите. Слова будут пустыми и обесцененными. Они оживут и приобретут смысл лишь в том случае, если вы попытаетесь принять во внимание их божественность (нуминозность), т.е. их связь с живущи ми. Только тогда вы начнете понимать, что имена мало что значат, в то время как самым главным оказывается способ, которым они связаны с вами. Символо-продуцирующее назначение наших снов является, таким образом, попыткой привести исходный разум человека в “продвину тое” или “дифференцированное” состояние, в котором он до этого не был и, стало быть, никогда не подвергался критическому самоанализу. В те давно ушедшие века этот первоначальный разум представлял це лостного человека. С развитием сознания разум начал терять контакт с первобытной психической энергией. И сознающий разум никогда не знал своего первоначального “предка”, поскольку тот был отброшен в процессе эволюции самого дифференцированного сознания, которое одно только и могло бы его узнать. Однако, похоже, то, что Мы называем бессознательным, сохранило те исходные позиции, которые образовали часть первоначального ра зума. К этим характеристикам и адресуются постоянно символы снов, как будто бессознательное пытается вернуть назад все те старые вещи, от которых разум освобождался по мере того, как эволюционировал — иллюзии, фантазии, архаические мыслеформы, главные инстинкты и т.д. Именно это объясняет сопротивление, даже страх, который часто испытывают люди, соприкасаясь с бессознательными проявлениями в самих себе. Эти реликтовые содержания, оказывается, отнюдь не нейт ральны или индифферентны. Напротив, они столь сильно выражены, что зачастую становятся совершенно неприемлемыми. Они могут вы звать настоящий страх. Чем сильнее они вытесняются, тем более рассредотачиваются в личностной сфере и в виде невроза. Именно психическая энергия наделяет их такой жизненной важно стью. Подобно человеку, который, прожив бессознательный период, вдруг осознал, что в его памяти образовался провал: произошли какие-то важные события, которые он не помнит. В той степени, в какой он предполагает, что психическое есть исключительно личное дело (что обычно и предполагается), человек пытается восстановить явно утра ченные детские воспоминания. Но провалы в его детской памяти всего лишь симптомы более важной потери — утраты первобытной психики. Так же, как эволюция эмбриона повторяет его предысторию, так и разум развивается путем перехода через ряд доисторических стадий. Основная задача снов заключается в возвращении доисторического “воспоминания”, как и мира детства, непосредственно до уровня самых примитивных инстинктов. Как уже давно заметил Фрейд, такие воспо минания могут иметь в некоторых случаях заметный лечебный эф фект. Это наблюдение подтверждает ту точку зрения, что провалы в детской памяти (так называемая амнезия) представляют утрату, вос полнение которой — положительный сдвиг в жизни и самочувствии. Поскольку ребенок физически мал, а его сознательные мысли редки и просты, Мы не представляем тех далеко идущих усложнений детского разума, базирующихся на изначальной идентичности с доисториче ским психическим. Этот “первоначальный разум” так же присутствует и действует у ребенка, как эволюционные стадии человека присутст вуют в теле его эмбриона. Если читатель помнит то, что Я сказал ранее об удивительных снах девочки, подарившей свои сны отцу, он поймет, что Я имею в виду. В детской амнезии можно отыскать странные мифологические фраг менты, также часто проявляющиеся в позднейших психозах. Образы подобного рода очень сакральны и потому достаточно важны. Если та кие воспоминания возникают вновь у взрослого, то в некоторых случа ях они могут вызывать глубокие психологические расстройства, тогда как у других людей эти воспоминания приносят чудесные исцеления или религиозные обращения. Зачастую они возвращают часть жизни, долгое время утраченной, часть, приносящую цель и тем самым обога щающую человеческое бытие. Возвращение детских воспоминаний и воссоздание архетипических путей психического повеДрния может расширить горизонт и увеличить уровень сознания при условии, что человек преуспеет в усвоении и ин теграции сознательным разумом утраченных и вновь обретенных со держаний. Поскольку эти содержания не безразличны человеку, их ус воение преобразует личность, равно как и сами содержания подверга ются определенным изменениям. Важную практическую роль интерп ретация символов играет в процессе “индивидуации” . Именно симво лы оказываются естественными попытками примирить и объединить внутрипсихические оппозиции. Естественно, просто замеченные и затем отстраненные символы не могут иметь такого эффекта и будут лишь повторным установлением старого невротического состояния и разрушением попыток синтеза. Но, к несчастью, те редкие люди, которые не отрицают самого сущест вования Архетипов, почти неизменно относятся к ним лишь как к сло вам и забывают об их живой реальности. Когда таким образом устране на сакральность (незаконным), начинается процесс неограниченных подмен, — человек легко скользит от архетипа к Архетипу, в которых все обозначает все. Действительно, в значительной степени архетипические формы взаимозаменяемы. Но их сакральность (нуминозность) остается фактом и представляет ценность архетипического события. Эту эмоциональную ценность необходимо постоянно иметь в виду в течение всего процесса толкования сна. Слишком легко потерять эту ценность, поскольку мышление и чувство столь диаметрально проти воположны, что мышление почти автоматически отбрасывает чувст венные ценности и наоборот. Психология — единственная Наука, кото рая должна принимать в расчет фактор ценности (т.е. чувства), по скольку это связь между психическими событиями и жизнью. По это му случаю психологию часто обвиняют в ненаучности, но критики не понимают научную и практическую необходимость отдать должное внимание чувству. Лечение расщепления Наш интеллект создал новый мир, господствующий в природе, и на селил его чудовищными машинами. Эти машины, без сомнения, оказа лись полезными, и настолько, что Мы не видим возможности избавить ся от них и своего раболепия перед ними. Человек вынужден следовать рискованным наущениям своего научного и изобретательского разума и восхищаться собой за свои великолепные достижения. В то же время его гений демонстрирует опасную тенденцию к изобретению вещей, которые становятся все более и более угрожающими, так как представ ляют все более лучшие способы коллективного самоубийства. Ввиду лавинообразного роста мирового населения человек уже на чал искать пути и средства удержания грозящего людского наводне ния. Но природа может предвосхитить все наши попытки, обратив про тив человека его же собственный созидательный разум. Водородная бомба, например, могла бы с успехом приостановить перенаселение. Несмотря на наше горделивое превосходство над природой Мы все ещё её жертвы, ибо не научились контролировать свое собственное естест во. Медленно, с завидным упорством Мы кличем себе беду. Богов, к которым Мы могли бы обратиться за помощью, больше нет. Великие религии мира страдают от растущей анемии, потому что боги-покровители бежали из лесов, рек, гор, животных, а богочеловеки скрылись под землей в бессознательном. Мы дурачим себя, считая, что они ведут постыдное существование среди пережитков нашего прошло го. Нашей сегодняшней жизнью владеет Богиня Разума, наша величайшая и самая трагическая иллюзия. Мы уверяем себя, что с по мощью разума “завоевали природу”. Но это лишь лозунг, — так называемое завоевание природы обора чивается перенаселенностью и добавляет к нашим бедам психологиче скую неспособность к нужным политическим реакциям. И людям оста ется лишь ссориться и сражаться за превосходство друг над другом. Можно ли говорить после этого, что Мы “завоевали природу”? Так как любое изменение должно где-то начинаться, то пережить и вынести его в себе должен отдельный человек. Реальное изменение должно начаться внутри самого человека, и этим человеком может быть любой из Нас. Никто не может озираться кругом в ожидании, что кто-то ещё сделает то, что он не хочет делать сам. Но поскольку, ка жется, никто не знает, что делать, то, возможно, каждому из Нас стоит спросить себя: может быть, мое бессознательное знает, что может Нам помочь? Ясно, что сознательный разум не способен сделать что-либо полезное в этом отношении. Сегодня человек с болью воспринимает тот факт, что ни его великие религии, ни многочисленные философии не дают ему того мощного воодушевляющего идеала, обеспечивающего ту безопасность, в которой он нуждается перед лицом нынешнего со стояния мира. Я знаю, что буддисты скажут: “Все было бы так, как надо, если бы люди только следовали “благородному восьмеричному пути” Дхармы (доктрины, закона) и имели бы правильное понимание Самости . Христианин скажет Нам, что если бы только люди имели веру в Бога, то Мы имели бы лучший мир. Рационалист будет утверждать, что ока жись люди более понимающими и разумными, все наши проблемы бы ли бы разрешаемы. Трудность заключается в том, что ни один из них сам эти проблемы решить не может. Христиане часто спрашивают, почему Бог ничего не говорит им, как — согласно вере — делал это в прежние времена. Когда Я слышу подобные вопросы, то всегда вспоминаю о раввине, которого спросили, как это может быть, что Бог часто являл себя людям в давние дни, а ныне его никто не видит. Рабби ответил: “Сегодня больше не осталось никого, кто мог бы поклониться достаточно низко”. Этот ответ попадает в самую точку. Мы настолько привязаны и за хвачены своим субъективным сознанием, что забыли о стародавнем факте, о том, что Бог творит главным образом через сны и видения. Буддист отвергает мир бессознательных фантазий как бесполезную иллюзию, христианин помещает свою Церковь и Библию между собой и своим бессознательным, а рациональный интеллектуал даже не зна ет, что его сознание — это ещё не вся психика. Это невежество торже ствует даже сегодня, несмотря на то, что более 70 лет назад бессозна тельное уже было основным научным понятием, необходимым в любом серьезном психологическом исследовании. Мы не можем больше по зволять себе выступать в роли Всемогущего Бога, восседающих судей, рассуждающих о достоинствах и недостатках природных явлений. Мы уже не строим свою ботанику на старомодном разделении растений на полезные и вредные, а зоологию по наивному делению животных на опасных и безвредных. Но Мы все ещё самодовольно считаем, что со знание имеет смысл, а бессознательное — явная чепуха. В Науке такое высокомерие вызвало бы смех в зале. Имеют или не имеют смысл, ска жем, микробы? Чем бы бессознательное ни было, оно является естественным при родным явлением, воспроизводящим осмысленные символы. Нельзя ожидать, что тот, кто ни разу не заглянул в микроскоп, будет специа листом по микробам, но также и тот, кто всерьез не изучал натураль ные символы, не может считаться компетентным судьей в этом деле. Но общая недооценка человеческой Души столь велика, что ни великие религии, ни философии, ни научный рационализм не изъявили жела ния взглянуть на неё дважды. Несмотря на то, что католическая церковь допускает появление снов, посланных Богом (Somnia a Deo missa), большинство духовных деятелей её не делают серьезных попыток понять сны. Я сомневаюсь, что существует протестантский трактат или доктрина, опустившаяся до того, чтобы допустить возможность услышать во сне глас Божий (vox Dei). Но если теолог действительно верит в Бога, то какие основа ния у него считать, что Бог не способен говорить посредством сновиде ний? Я потратил более полувека на изучение натуральной символики и пришел к выводу, что сновидения и их символика не являются бес смысленными и бестолковыми. Наоборот, сны дают наиболее интерес ную информацию как раз тем, кто затрудняется понять их символы. Результаты, конечно, имеют мало общего с такими делами, как купля-продажа. Но смысл жизни не определяется всецело лишь деловой жиз нью, так же как глубина желаний человеческого сердца не измеряется величиной счета в банке. В тот период человеческой истории, когда энергия всех пытливых сил тратилась на изучение природы, очень мало внимания обращалось на сущность человека, что и составляет его психическое начало, хотя много исследований функций сознания было проведено. Но самая сложная и неведомая часть разума, производящая символы, до сих пор почти не исследована. Это может показаться почти невероятным, ведь Мы получаем сигналы из бессознательного каждую ночь, но расшиф ровка этих посланий представляется слишком утомительным занятием почти для всех. исключая немногих людей, которых это беспокоит. Ве личайший инструмент человека, его психика, привлекает мало внимания, зачастую ей попросту не доверяют и презирают её. Пренебрежи тельное: “Это всего лишь психология” часто означает пустоту, ничто. Откуда пошли эти повсеместные предрассудки? Очевидно, Мы на столько были заняты тем, о чем Мы думали, что совершенно забыли спросить, а что же бессознательное психическое думает о Нас? Идеи Зигмунда Фрейда подтвердили существование презрения к психиче скому у большинства людей. До него бессознательным просто пренеб регали и не замечали его, теперь же оно стало свалкой всего морально отвергнутого. Сегодняшняя точка зрения, конечно, односторонняя и несправедли вая. Она не согласуется даже с известными фактами. Фактическое зна ние о бессознательном показывает, что это природное явление и — как ч сама Природа — оно, по крайней мере, нейтрально. Бессознатель ное содержит все аспекты человеческой природы — свет и тьму, красо ту и безобразие, добро и зло, мудрость и глупость. Изучение индивиду ального и коллективного символизма — задача огромная и до сих пор не решенная. Но начало уже положено. Первые результаты обнадежи вают, и они указывают направление ответа на многие нерешенные вопросы сегодняшнего дня человечества. Примечания Ученик Фрейда, К.Г. Юнг в своей “аналитической психологии” разделяет с фрейдов ским психоанализом убеждение во вторичности повседневных проявлений душевной жизни и установку на обнаружение за ними первичной, бессознательной подоплеки. По сле разрыва с Фрейдом Юнг отыскивал эту психическую первореальность не в безликой сексуальной энергии — либидо, а в иерархии “Архетипов” — универсальных образов, властвующих над человеческим сознанием (Фрейд назвал мистико-романтический сим волизм Юнга “метафизическими мечтаниями”). Архетипы, согласно Юнгу, в равной ме ре населяют сознание и гениев, и рядовых людей, и душевнобольных, а потому не могут служить критерием для отличения невротического бреда от гениальной фантазии. Юнг, как и Фрейд, признавал ограниченность научной психологии в деле анализа искусства. “Тайна творчества, подобно тайне свободы воли, — писал Юнг в статье “Психология и поэзия” (1930), — есть трансцендентальная проблема, не решаемая... в психологии... Творческий человек — загадка, разгадать которую люди будут на разных путях пытаться всегда, и всегда безуспешно”. Это не мешало Юнгу все-таки снова и снова обращаться к художественному творчеству, что вообще характерно для психоаналитического движения. Подход к бессознательному “Подход к бессознательному” — последнее произведение К.Г. Юнга, которое он закон чил незадолго до своей смерти в 1961 г. Данная работа открывает книгу “Человек и его символы”, остальные главы книги написаны наиболее известными учениками Карла Юнга. Вышедшая в 1964 г., т.е. уже после его смерти, эта книга представляет собой по пулярное введение в созданную им аналитическую психологию. Перевод выполнен В.В. Зе ленским по изданию: Man and his Symbols, ed. C.G. Jung. N.Y., 1964. Мистическое участие — Юнг впервые использовал этот термин, заимствовав его у антрополога Леви-Брюля, в 1912 г. для обозначения таких отношений между субъекта ми, при которых один человек стремится добиться влияния на другого. Мистическое уча стие, или проективная идентификация, представляет собой вид психологической защи ты, в особенности в детском возрасте, но встречается также и во взрослой патологии. В повседневной жизни мистическое участие может проявляться в ситуации, когда, ска жем, два человека могут предвосхищать желания друг друга, заканчивать начатую дру гим мысль и т.п. Комплекс — важное понятие аналитической психологии, основанное на опровер жении идеи о “многоликости” личности. По определению самого Юнга “комплексы суть психические фрагменты, выделившиеся в отдельные констелляции образов и идей в ре зультате психических травм или каких-либо конфликтов, одновременно несовместимых друг с другом тенденций”. Комплексы влияют на поведение человека, как правило, со провождаются известным аффектом вне зависимости от того, сознает ли их присутствие в себе человек или нет. Наличие комплексов у человека — явление вполне естественное и сами по себе комплексы являются необходимыми составляющими психической жизни. Питекантроп Дюбуа — (от. греч. pithekoe — обезьяна и anthropos — человек), представитель группы древнейших людей-архантропов, костные останки которого най дены на о. Ява. Впервые скелетные остатки питекантропа были открыты в 1890—1892 гг. голландским ученым Эженом Дюбуа. В начале века в ряде районов Северной Германии (в частности, в местечке Блейкел-лер) были обнаружены так называемые болотные трупы. Это были останки доисториче ских людей, либо утонувших в тамошних болотах, либо похороненных там. Местная бо лотная вода содержит гуминовую кислоту, растворившую кости и одновременно заду-бившую кожу, в результате чего кожа, а также волосы прекрасно сохранились. Произо шел процесс естественной мумификации. Об этих находках и упоминает Юнг. Экстраверт, интроверт — типы личности. Экстраверту присуще обращение интере сов вовне, в окружающий его социальный и природный мир, к другим людям, в то время как интроверт в большей мере поглощен внутренними заботами, мыслями и чувствами собственного “Я”. Данные понятия впервые были введены в научный оборот Юнгом. Тень — термин введен Юнгом. Обозначает бессознательную противоположность то го, что индивид настойчиво утверждает в своем сознании; сумма всех личностных психи ческих элементов в силу несовместимости с избранным сознательным отношением их но сителя, не допущенная к жизненному проявлению. Тень всегда выступает компенсатор-но по отношению к сознанию, следовательно, её эффект может быть как негативным, так и позитивным. Апокатастасис — всеобъемлющее просветление и возвращение к первозданному состоянию благости, окончательное восстановление всего и всех, несмотря на греховную природу происхождения и независимо от воли сотворенных существ. Ориген (185—253) — античный философ и теолог, один из авторов учения об Апокатастасисе, окончательном “восстановлении” всякого творения в первоначальной чис тоте, т.е., выражаясь церковным языком, его спасении. Кватерность — один из Архетипов, выделенных Юнгом. Образует логическую ос нову для любого сколь-нибудь целостного суждения, сводя её к четырехкратности. К примеру, четыре времени года, четыре части света и т.д. 10 Коан — понятие из дзэн-буддистской практики. Означает краткий текст, содержа щий неразрешимую проблему, который используется в беседе мастера с учеником в фор ме быстрых вопросов и ответов. Пример такого текста-коана. Мастер спрашивает учени ка: “Если хлопнуть двумя руками, возникает звук. Каким будет звук, если хлопнуть од ной ладонью?” Требуется быстрый ответ ученика. Паттерн — функциональная единица, состоящая из различимых частей, но дей ствующая как единое целое. Термин заимствован из психологии. Раймунд Дуллш — философ, богослов, каталонский писатель. В тридцать лет ос тавил жизнь блистательного придворного и поэта, вступил в орден францисканцев, став миссионером. Проповедовал в Северной Африке, где, согласно легенде, претерпел муче ническую смерть. Крупнейший знаток иудейской и мусульманской теологии, Луллий •вился одним из родоначальников европейской арабистики. Эмвсинские мистерии — религиозные празднества в Аттике (Др. Греция) в честь богинь Деметры и её дочери Персефоны (Коры), культ которых относится к числу древ нейших аграрных культов. Осирис в египетской мифологии — Бог производительных сил природы, царь за гробного мира. Гор в египетской мифологии — Божество, воплощенное в соколе. Сын Исиды и Осириса. Великая Мать — название общего архетипического образа, извлеченного из кол лективного культурного опыта. Теория Архетипов привела Юнга к гипотезе о том, что влияние, оказываемое матерью на своего ребенка, не обязательно исходит от неё самой как личности и от реальных черт её характера. Младенец стремится организовать свой опыт ранней уязвимости и зависимости от матери вокруг позитивных и негативных по люсов. Позитивный полюс сводит воедино такие качества, как материнская забота и симпатия, магический женский авторитет, мудрость и др. Это все сводится к Хорошей Матери. На негативном полюсе сосредоточено все, что сводится к Плохой Матери. Меланезийское слово для обозначения сверхобыденной силы, исходящей из чело веческого бытия, либо из другого объекта (в частности, духов). Обозначает также здо ровье. престиж, способность совершать волшебство и исцелять. Понятие аналитической психологии. Юнг определяет индивидуацию как станов ление единого, гомогенного бытия; насколько “индивидуальность” охватывает нашу со кровенную, окончательную и неразрешимую неповторимость, настолько она включает также и становление Самости. Поэтому индивидуацию можно представить как “путь к себе”, или “самореализацию”. Самость — центральный Архетип, суммативность личности. Юнг пишет о само сти, что она “включает не только сознательное, но и бессознательное психическое бы тие... самость является центром суммативной целостности, подобно тому, как Эго есть центр сознательного разума... самость является нашей жизненной целью, так как она есть завершенное выражение той роковой комбинации, которую Мы называем индивиду альностью”. Index   www.pseudology.org