Сватиков С.Г.

Участие евреев

Первая мировая война, ставшая роковой чертой в истории России, принесла неисчислимые страдания всем народам, ее населявшим, в значительной мере затронув и российское еврейство. Неудачи в ходе войны привели к тому, что боевые действия развернулись на территориях черты еврейской оседлости.

Кроме обычных бед, сопутствующих войне, обострялись и специфические, чисто "еврейские", связанные с господствующим в стране антисемитизмом. Эвакуация при отступлении русской армии из Польши, Литвы, Галиции сопровождалась массовыми погромами и грабежами. Сотни тысяч людей были насильно изгнаны из своих домов и отправлены в глубь страны. Эшелоны с еврейскими беженцами растянулись от Украины до Дальнего Востока.

Одновременно часть генералитета и верховной власти попыталась обвинить в неудачах русской армии и в экономических трудностях еврейское население. Была инспирирована погромная агитация как в войсках, так и в тылу. Властями предпринимались меры по дальнейшему ужесточению антиеврейского законодательства.

Это вызвало ответную реакцию среди широких кругов интеллигенции. Они считали, что антисемитизм присущ тем кругам, которые поставили страну на грань национальной катастрофы. Поэтому сопротивление официальному антисемитизму стало делом самых различных и идейно "разношерстных" представителей российской общественности.

С целью координации этой борьбы было создано "Общество изучения еврейской жизни" (более известное под неофициальным названием "Общество борьбы с антисемитизмом"). Основатели общества, популярные писатели Л.Андреев, М.Горький и Ф.Сологуб, распространили за своими подписями "Воззвание к русскому обществу". К нему присоединились И.Бунин, И.Толстой, Н.Кареев, А.Карташев, З.Гиппиус, И.Лучницкий, П.Струве, Г.Лопатин. С.Мельгунов, Н.Бердяев, Игорь Северянин и многие другие.

На одном из первых мест в работе общества стояло издание специальной литературы, не только направленной против антисемитизма, но и рассказывающей о подлинной сути еврейского вопроса в России. В 1915-1916 гг. было выпущено несколько подобных книг. Самым известным стыл сборник "Щит", выдержавший три переиздания. В 1916г. был подготовлен еще один сборник - "Евреи на Руси". Приглашение к участию в нем получили В.Короленко, В.Брюсов, И.Бунин, В.Вересаев, С.Сергеев-Ценский, К.Тренев, И.Шмелев и другие авторы.

Представленные материалы сосредотачивались у руководителей общества М.Горького, Л.Андреева, Ф.Сологуба. Была опубликована лишь часть из них, так как Февраль 1917 г. снял остроту проблемы.

Именно к этим материалам относится и публикуемое нами исследование С.Г.Сватикова. Вокруг участия евреев в те годы кипели далеко не академические страсти. Сватиков не мог в то время использовать архивные документы. Источниковой базой для него послужила опубликованная в начале века серия мемуаров участников народнического движения 1870- 1880-х и доступные уже тогда историкам ведомственные издания Министерства внутренних дел (жандармские отчеты, обзоры и т. п.).

Появившееся пять-шесть лет спустя исследование ветерана революционного движения Л.Г.Дейча опиралось фактически на тот же круг источников, но оно лишено литературных достоинств, присущих работе С.Г.Сватикова.

Хотя сегодня есть возможность привлечь гораздо больше архивных документов по данной теме, очерк С.Г.Сватикова имеет одно, но чрезвычайно ценное достоинство-он написан свидетелем и участником событий тех лет, русским исследователем, стремившимся объективно разобраться в этом непростом вопросе.

Работа хранится в фонде Л. Андреева (ф. 9. Оп. 5. Ед. хр. 11) в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом). В сохранившейся части исследования Сватикова отсутствует пятая глава, которая, по логике изложения, должна была охватывать события 1881 - 1883 гг. Нам неизвестно, была ли она написана...

------------

Роль евреев в русском освободительном движении, их участие в борьбе за политическое и социальное освобождение России, наконец, их борьба за национальное освобождение - стали предметом общего внимания далеко не сразу.

Еще в 1883 г. один из русских реакционных писателей, Гиляров-Платонов, в предисловии к своему обозрению русского революционного движения, следующим образом оценивал значение национальных элементов, из которых слагалась русская "крамола": "пожива крамолы - в великорусском и малорусском племени и господствующем вероисповедании.

Из инородцев бросаются в глаза уроженцы Кавказа, коих значительный процент в нечаевщине и между "30 московскими социалистами". В каракозовщине и нечаевщине еще не встречается семитической струи. Но с допущением евреев в наши школы она занимает непропорционально выдающееся место".

Русское еврейство принесло обильные и кровавые жертвы на алтарь русской политической свободы, оно пожертвовало лучшими своими детьми, но широкое его участие в борьбе - дело сравнительно недавних дней.

В революционном движении конца царствования императора Александра I принял участие лишь один еврей - Перетц, крестившийся, впрочем, в лютеранство. Он служил в канцелярии петербургского губернатора Милорадовича и был принят в тайное общество Глинкой в 1819 г. или 1820 г. Во время следствия по делу декабристов Ф.Н.Глинка отрицал это, указывая, что он отказался ввести Перетца, как заведомого "балагура", и в масонскую ложу, несмотря на его ссылки на связи с известными масонами.

Так или иначе, но Перетц был, как видно, членом Союза Благоденствия, мало того. предполагал, по показанию С.Н.Семенова, основать при участии Глинки, Семенова и Кутузова общество, независимое от Союза Благоденствия. По словам Перетца, целью общества было введение конституции, а средством - "распространение всеобщего неудовольствия, делая гласным несправедливость и ошибки правительства", Перетц принял в этот кружок офицеров Искрицкого, Сенявина, Данченко и служившего в морском министерстве Устиновича.

Впоследствии, донося на тех, кого вовлек он в свое тайное общество, Перетц подробно перечислял темы разговоров в этом "обществе" и утверждал, что "все единогласно порицали меры правительства". Интересно отметить, что план Пестеля об основании еврейского государства выселенными из России и Полыни евреями был - возможно думать - навеян ему стремлениями, существовавши"!!! уже тогда в еврейском обществе.

Так, Перетц говорил неоднократно Ф.Н.Глинке о необходимости основать общество для освобождения евреев, рассеянных по России и Западной Европе, и поселении их в Крыму или на востоке в виде отдельного народа. Подобной же мыслью задавался отец Перетца (винный откупщик), но для этого, по их мнению, было необходимо учредить общество капиталистов и заручиться содействием ученых людей. Соответственно с этим и Пестель считал желательным устройство особого еврейского государства в Малой Азии.

Таковы данные об участии, в идейном и организационном отношении, в декабрьском движении еврея Перетца. Сын богатого откупщика, он в свое время не видел иного пути для общения с представителями русского общества, чем тот, который он избрал. Идеи его относительно основания еврейского государства безусловно интересны. Все же появление его среди декабристов было очень случайно. Это видно также и из того, что проходит еще почти 40 лет, если не больше, прежде чем русские евреи начинают снова фигурировать, в качестве отдельных участников, в русском общественном движении.

2

В царствование императора Николая I мы не видим евреев в революционных кружках. Не было их ни в московских кружках, ни в провинциальных, ни в кружках 40-х гг. эпохи Петрашевского.

В 1848 г., в связи с "пашквилем" на имя начальника III Отделения графа Орлова, "поданным" в феврале, вслед за первыми известиями о парижской революции, имя еврея Фейгина было помянуто "сотрудником" III Отделения Фаддеем Булгариным.

Автор "пашквиля", подписавшийся "истым русски"!", писал Орлову, что "будет то же и в России, если еще не в сильнейшем, как на западе, разгаре озлобленного народа русского"... Булгарин, по предложению Дубельта, представил свои "догадки", сплошной донос на разных литераторов. "Более и сильнее других, - писал он, - вопиют ныне в пользу революции молодой писатель Бутков... Некрасов - и несчастный Фейгин, приятель Краевского, который часто обедает у Фейгина.

Фейгин считает себя обиженным и разоренным несправедливостью. Бутков родом из мешан, был прежде письмоводителем или домашним секретарем у Фейгина и писал деловые бумаги и проекты под его диктовку, У Фейгина есть идеи, но он не знает русского языка, хотя страстный охотник марать бумагу"...

Ничего из доносов Булгарина не вышло, хотя, под благовидным предлогом, затребовали в III Отделение почерки названных Булгариным лиц, среди них также и Белинского. Тот Фейгин, которого доносчик назвал "несчастным", был не кто иной, как Литман Фейгин, черниговский купец I гильдии, а также коммерции советник, популярный в еврейских кругах николаевской эпохи.

Популярность эту создали ему довольно смелые выступления и ходатайства его пред имп. Николаем I за единоверцев. Разорение Фейгина в конце 40-х гг. приписывалось мести министра финансов Вронченко. Записки Фейгина "об облегчении положения еврейского народа", поданные им в начале 30-х гг., шли к императору через графа Бенкендорфа. Так что Булгарин, в своем доносе, писал о нем как о лице, известном III Отделению. Замечание Булгарина, что у Фейгина "есть идеи", звучит как предвосхишение известной чеховской шутки. Только доносчик 1848 г. был совершенно серьезен, выставляя свое обвинение в "идеях" против Фейгина.

3

Уже к эпохе имп. Александра II относится дело студента-еврея Иосифа Розенталя. С марта по август 1855 г. в Киевской губернии происходили волнения крестьян, охватившие Киевский, Звенигородский, Чигиринский, Уманьский и Черкасский уезды. Пришлось для усмирения применять военную силу, причем в трех случаях убито было 36 человек и ранено до 97.

В Тарашанском уезде бывшие студенты Киевского университета - поляк Скавронский и еврей Иосиф Розенталъ распространяли среди крестьян прокламации. Розенталъ бежал в Галицию, однако австрийским правительством выдан был в Россию и сослан в 1856 г. в Сибирь. По приезде в Сибирь Розенталь сошелся с проживавшими там петрашевцами.

Участие евреев в студенческих беспорядках эпохи имп. Александра II не дает цифры, соответственной процентному отношению евреев-студентов университета. Скорее эта цифра гораздо ниже упомянутого проценга. В списках лиц, подвергшихся Наказанию за студенческое движение 60-70 гг., еврейские фамилии встречаются как исключение.

Обращаясь к движению в среде студенчества до 1861 г., когда разразились первые большие беспорядки, мы находим сведения об университете Киевском. 1-го февраля 1860-го в Киеве было арестовано 12 человек студентов, среди них известный впоследствии по процессу 193-х Митрофан Муравский. Вместе с ним арестованы были два студента-еврея Кацен и Шмулевич, впоследствии освобожденные.

Члены арестованного кружка ставили своей целью открытие воскресных школ "для распространения в массы простого народа либеральных идей". Большинство членов кружка было отправлено в административную ссылку. Муравский, попавший в г.Бирск Оренбургской губернии, продолжал усиленную переписку с университетскими городами.

Часть этой переписки попала в 1862 г. в руки III Отделения, при арестах по делу Н.А.Серно-Соловьевича. При этом было найдено письмо Шмулевича (1861) из Киева, который писал Муравскому: "У нас все мерзость, кроме Пирогова. Это человек в полном смысле слова. За то ему и достается со всех сторон... Наши студенты становятся лучше, у нас еще открылись 4 (кроме прежних двух) воскресные школы и 3 женских"...

Таким образом, Шмулевич продолжал участвовать в культурно-политической деятельности Киевского студенчества. В том же 1860 г. был арестован в Москве студент Юкельзон, который писал к одному из членов помянутого выше кружка, Портуталову, что в Москве литографируются сочинения Герцена.

4

В Петербурге во время больших беспорядков 1861 г. были арестованы университетские старосты, носившие тогда название "редакторов" (официально они являлись представителями курсов и факультетов в комиссии, редактировавшей "Сборник, издаваемый студентами С.-Петербургского университета"). В числе наиболее виновных пяти старост мы находим имя студента Александра Френкеля, сына купца (Самуила Френкеля), которого вместе с товарищами приказано было, как "изобличенного дознанием в действиях, обнаруживающих намерение не исполнять предписаний начальства, выслать в уездный город отдаленной губернии".

А.Френкель был помешен в 111 разряде, младший же брат его, Леонтий, был признан невиновным. Кроме того, в списке "виновных меньше" из числа студентов, содержащихся в крепости, мы находим Утина 2-го, а среди "виновных больше"-Утина 1-го. В официальном списке студентов, арестованных 12 октября 1861 г., из 240 человек там поименованных, значится кроме того 2 еврея: вольнослушатель Эмануил Шац и студент Иосиф Херкман. Дело петербургских студентов было закончено приказом Санкт-Петербургского обер-полицмейстера, генерал-адъютанта Паткуля от 13 декабря 1861 г.

Дело о студенческих беспорядках в Москве восходило на высочайшее соизволение через совет министров. В высочайшем повелении (6 февраля 1862 г.), в пункте 4. в числе "захваченных в противозаконном сборище перед домом военного генерал-губернатора студентов" мы находим в числе других имя студента Иосифа Левензона. "Противозаконное сборище" состояло, как известно, в том, что студенты московского университета пришли толпою, чтобы подать генерал-губернатору петицию на высочайшее имя с просьбой о восстановлении студенческих старост, организаций, касс, сходок, столовых и т. д., уничтоженных правилами 31 мая 1861 г.

Студенты были встречены полицией и подвергнуты жестокому избиению, Левензона и товарищей повелено было "обязать подписками, что они подчинятся всем правилам, установленным для внутреннего порядка в университете, а в противном случае выслать на родину". Пункт седьмой гласит: "студентам, участвовавшим в некоторых беспорядках, но не изобличенных в особенных противозаконных действиях или не захваченных на площади, сделать строгое внушение"... В числе 15 человек, подходивших под этот пункт, были следующие евреи: студенты - Иосиф Коган, Борис Ландо, Александр Зельверович и вольнослушатель Исаак Гурович.

5

Несколько подробнее стоит остановиться на личностях студентов Утиных, помянутых выше и принадлежащих к семье, давшей русскому общественному движению 60-70-х гг. не одного участника. Прежде чем говорить о младших представителях этой семьи - Николае (по списку Утин 1 -и) и Евгении (Утин 2-й), нужно сказать несколько слов об их отце, Исааке и старшем брате Борисе.

Отец Утиных, человек без всякого образования, сделал карьеру в откупном деле. Он дал своим детям блестящее образование. Далекий от идей 60-х гг., которыми были увлечены в то время все его дети, он держал себя очень мужественно, когда его сыновей постигла кара, в виде заключения в Петропавловскую крепость, а также и тогда, когда Николай Утин, находившийся у отца на поруках, бежал за границу.

Аресту Николая Утина придавалось большое значение, отца хотели самого посадить в крепость, и лишь благодаря гуманному генерал-губернатору кн. А. А. Суворову дело ограничилось домашним арестом. "Меня могут арестовать, совсем разорить, - сказал старик одному из сыновей, - но что бы мне ни угрожало, ни под каким видом Николай не Должен возвращаться"...

Старший сын Борис (1832-1872) сыграл в 1861 г. видную роль в качестве одного из наиболее энергичных защитников университетских вольностей "от напора реакции". Воспитанник Дерптс кого университета, он ездил продолжать свое образование за границу. Вернувшись оттуда, он, опираясь на свои научные труды и на поддержку К.Д.Кавелина, выставил свою кандидатуру в профессора петербургского университета.

Все кафедры были заняты; тогда Кавелин предложил учредить новую кафедру всеобщей истории положительных законов. Несмотря на оппозицию факультета, министерство учредило эту кафедру и назначило Утина экстраординарным профессором. Молодой и энергичный преподаватель, он был одним из любимцев молодежи, выступая ее защитником, сторонником корпоративного устройства студенчества.

Это не мешало ему быть строгим в научных требованиях. К эпохе его университетской преподавательской деятельности относится ряд его ученых работ по юриспруденции, в которых научность сочеталась с злободневностью тем. Он писал "о мировой юстиции и самоуправлении в Англии" ("Современник", 1860 г.), о суде присяжных в Англии, о судебной реформе; в связи с популяризацией конституционных начал стояла его работа "О государственном быте Англии" (1862 г.). Впоследствии, уже находясь в отставке, Б.И.Утин, вместе с Кавелиным, перевел и издал книгу А. Гакстгаузена "Конституционное начало", причем предисловие книги касалось специально России.

"Некоторые признаки, - писал Гакстгаузен, - указывают на то, что стремление и поток времени могли бы перенести и русское государство на иные, новые стези. Что попытки в этом направлении будут сделаны, кажется тому, кто знает Россию, не невероятным. Поэтому, - пояснял Гакстгаузен. - мне казалось прежде всего необходимым, чтобы образованным государственным и практическим людям предложен и сообщен был правильный и ясный взгляд на существо и начало конституционной системы"...

Книга эта, вышедшая в 1864 г., была конфискована. Таким образом, Б.И.Утин и на кафедре, и в литературе был проповедником конституционных начал. Не менее интересна была его деятельность в университете, где он прямо и откровенно выражал сочувствие новому порядку вещей, который устанавливался там в эпоху 1855- 1861 гг.

В марте 1861 г., когда признано было необходимым выработать правила для устройства общеуниверситетского студенческого представительства, он был членом комиссии, под председательством Кавелина, в которой участвовали и представители от студенчества. Осенью 1861 г., он, рискуя своей популярностью, удерживал молодежь от резких выступлений, но когда над студенчеством учинена была расправа, он вместе с проф. Кавелиным, Пыпиным, Стаеюлевичем и Спасовичем покинул университет, который так любил.

В 1862 г. он был профессором Вольного Университета и пытался спасти его от закрытия. Он показал себя искренним другом науки, свободы и русской молодежи. Последние годы его жизни были посвящены службе в магистратуре; он умер всего 40 лег от роду, членом судебной палаты.

6

Другой видный представитель семьи Утиных, сыгравший выдающуюся роль не только в студенческом движении 1861 г.. но и в революционном движении 60-х гг., был Николай Исаакович Утин. Подобно своим братьям, вторую половину своей жизни он посвятил работе, далекой от освободительной борьбы. Более того, он резко порвал со своим прошлым, отдавшись исключительно созданию материальных ценностей для крупного капигала и для себя самого, в то время, как старший брат его Борис и младший, Евгений, даже уйдя от активной политической работы, остались выдающимися, искренними и честными представителями русского либерализма. Тем не менее Николай Утин вписал свое имя в историю освободительного движения 60-х гг., [что] заслуживает полного нашего внимания.

До осени 1861 г. это был очень занимающийся студент историко-филологического факультета. Работа его об "Аполлонии Тианском" была увенчана золотой медалью за ее "глубокую научную основательность", хотя соперником его выступил не кто иной, как Д.И.Писарев, получивший за работу на ту же тему лишь серебряную медаль.

Н. Утин принимал живое участие в студенческих делах того времени: в марте 1861 г. он был избран в члены студенческого суда, который, под руководством В.Д.Спасовича, судил кассира "Студенческого Сборника", студента Бутчика за растрату; по его инициативе состоялось собрание русских и польских студентов, с целью сближения; на этом собрании Утин произнес горячую речь и прочел стихи; по его мнению, русская молодежь сочувствовала тогда Польше, и поэтому он счел неуместной попытку студента Пантелеева практически обсудить вопрос о судьбе Литвы и Юго-Западного Края.

Он был избран от студентов в члены комиссии, выработавшей основные начала студенческого корпорагивного устройства весною 1861 г. Осенью того же года он высказался вместе с другими руководителями студенческого движения за наиболее энергичный протест против отмены университетских "вольностей", и на этой почве резко столкнулся со своим братом-профессором, пытавшимся успокоить молодежь.

Он участвовал в знаменитом шествии студентов петербургского университета на Колокольную улицу, к попечителю; был арестован и посаженв Петропавловскую крепость. Здесь он написал известный привет в стихах от имени студенчества поэту М. Л. Михайлову.

По освобождении из крепости он был одним из "депутатов", которые распределяли пособия товарищам, выпушенным из заключения, а затем с товарищами был инициатором и распорядителем Вольного Университета в городской думе. Он был автором адреса, который предполагали слушатели Вольного Университета подать министру народного просвещения о возвращении профессора Павлова, сосланного за речь о 1000-летии России. Когда было основано т.н. 11 Отделение Литературного Фонда, имевшее целью помогать учащейся молодежи, Н.Утин был избран в члены комитета этого отделения.

Н.Утин участвовал в распространении прокламаций, между прочим, полученных однажды от Н.В.Шелгунова. Он был в тесных связях с Чернышевским, который через него был в курсе студенческого движения. Насколько были тесны его связи с Чернышевским, видно из того, что последний при аресте просил именно Н.Утину передать определенные сведения. В известном доносе на Чернышевского (5 июня 1862 г.) анонимный автор, обвиняя Чернышевского в "разжигании молодежи", называл Н.Утина "правою рукою Чернышевского". "Юношу, бы, за границу, - писал доносчик, - но навсегда, а Н.Г,- куда хотите"...

Вместе с Л.Ф.Пантелеевым [Н.Утин] был одним из главных основателей и деятелей университетского кружка, вошедшего составной частью в тайное общество "Земля и Воля". Вскоре после его основания кружку пришлось после ареста Н .А. Серно-Соловьевича взять на себя роль центра тайного общества. Н.Утин вместе с Пантелеевым был автором прокламации "К образованным классам", он же редактировал № 1 и 2 журнала, точнее листка, под названием "Свобода".

Он имел широкие связи среди бывших студентов петербургского университета, который, как известно, оставался закрытым до осени 1862 г. Опирался на очень большой кружок, известный под именем "петербургской коммуны", во главе которого стояли Судакевич и Островский. Когда опасносгь провала стала угрожать типографии общества "Земля и Воля", то, по распоряжению Утина она была переведена в имение Мариенгаузена Люцинского уезда, Витебской губернии, где вольнослушатель петербургского университета Д.Степанов, студент Михаил Вейде и отставной штабс-капитан Жуков отпечатали 300 экз. издания: "Земля и Воля" - журнал, издаваемый обществом "Земля и Воля".

Рукописный оригинал был дан Утиным, он же забраковал оттиски и уничтожил их, направивши типографию в Островский уезд, Псковской губернии. Здесь в феврале 1863 г. эти лица и были задержаны при попытке напечатать тот же журнал. При расследовании Степанов и Вейле показали, что Утин распоряжался напечатанном воззваний и был хранителем печати общества.

Прежде чем это успело обнаружиться, Утину пришлось бежать за границу, так как открылись его сношения с польскими революционерами. В письме [из] Брюсселя к отцу, найденном при обыске. Н.Утин писал, что был предуведомлен членом "Земли и Воли" о готовящемся аресте и бежал на средства общества. В 1866 г., во время апрельских арестов, Лаврову поставили, между прочим, в вину переписку с Чернышевским, Павловым и Утиным.

7

Заграничная работа Н.Утина привлекла к себе внимание не только русского, но и заграничного социалистического мира. Ему суждено было резко выступить против Бакунина, опираясь в этой борьбе на К. Маркса. После двухлетнего пребывания в Англии Утии переселился во Французскую Швейцарию. Здесь он вступил в тесную связь с русскими эмигрантами, группировавшимися в Женеве (Н.И. Жуковским, Элпидиным, Труеовым, Озеровым и др.).

В особенности тесные связи завязались у него с Бакуниным и А.А.Серно-Соловьевичем. В 1867 г. он принимал участие в социалистическом органе "ЕдаШе". Затем вместе с Бакуниным выпустил № 1 журнала "Народное Дело". Весною 1869 г., когда Нечаев прибыл после студенческих беспорядков в Женеву и очаровал Бакунина, Утин предостерегал его от Нечаева, а затем совсем разошелся с ним.

Но уже раньше № 2-3 "Народного Дела" вышел под редакцией Н.Утина, при участии Серно-Соловьевича и Элпидина, причем Бакунин устранился от дела. В 1869 г. Утиным были выпушены № 4-6 и 7-10 журнала, а в 1870 г. "Народное Дело" приняло форму газеты и вьгшло в количестве 7 номеров. Причина расхождения между Утиным и Бакуниным, если отбросить борьбу самолюбии и т.п. чувств, заключалась в их глубоком идейном расхождении. Оба они были участниками Международного Общества Рабочих, так называемого Интернационала, но Бакунин был мощным представителем анархизма, а Утин, вслед за Марксом, проповедовал участие в политической борьбе и рабочие кандидатуры.

Все биографы Бакунина с негодованием говорят о борьбе Утина! против Бакунина и, действительно, Утин не пошалил ветерана всемирной революции, когда при деятельной поддержке Маркса добивался исключения Бакунина из Интернационала.

В 1869 г. Утину удалось захватить в свои руки "Еgalite", вызвать раскол в Интернационале и привлечь на свою сторону главный совет этого общества. В начале 1869 г. Утин создал "первую русскую секцию" Интернационала, которая в 1870 г. была принята в состав общества. Об этом уведомил Утина Маркс своим известным письмом (от 24 марта 1870 г.), в котором выражал согласие быть представителем секции в Совете, говорил подробно о реакционном значении длящегося рабства Польши и о деятельности Чернышевского и Флеровского, как о признаке, что и Россия "начинает участвовать в обшем движении века".

Сам Бакунин, несмотря на свою вражду к Утину, признал, что он "сделал за этот раз дело большой важности для будущего" Интернационала. Увлеченный партийной борьбой, Утин был гораздо пристрастнее: так, на конгрессе в 1872 г. по поводу бакунистов Утин заметил, что если бы когда-нибудь при победе революции гильотина функционировала, то они (бакунисты) достойны были бы, чтобы народ их гильотинировал.

Взаимное раздражение было так велико, что бакунисты напали на Утина и учинили над ним кулачную расправу. Утин, со своей стороны, собрал все материалы, характеризовавшие анархизм Бакунина и авантюризм Нечаева, и изложил их в брошюре, напечатанной в 1873 г. по-французски и по-немецки (ее заглавие было: "Lа democratie socialiste et l'association internationale des travailleurs de Londres" ("Социальная демократия и международное товарищество рабочих в Лондоне").

Однако борьба с Бакуниным, по-видимому, утомила Утина. Выйдя победителем, он почувствовал себя разбитым морально. Было ли это сознание ошибочности тех или иных действий, разочарование в размерах и ценности борьбы. в размахе и ширине деятельности, но Утин отстранился от близкого участия в русском и международном социалистическом движении.

И когда Лавров начал свою деятельность в новом центре русской политической эмиграции в Цюрихе, то он застал здесь лишь "разбитые элементы утинского кружка". Утин сам предлагал свою типографию для издания "Вперед", но лавристы не хотели очень сближаться с утинским кружком.

"Бесцеремонная вражда Утина против Бакунина, - поясняет Лавров. - вызвала сильное раздражение во всей эмиграции, и даже безобразная кулачная расправа (осенью 1872 г. в Цюрихе) над Утиным вызвала не столько раздражения, сколько было бы в другое время". Вероятно, это несочуветвие эмиграции в связи с временным затишьем революционного движения в России было причиной того, что увлекаюшийся и порывистый Утин остыл и стал разочаровываться в освободительном движении.

Пантелеев, его товарищ по университетскому движению и "Земле и Воле", отдавая должное его способностям, говорит: "Как-то не чувствовалось, что в нем есть серьезные задатки настоящего общественного деятеля. Многим, вероятно, и тогда (1862) не раз приходило на мысль - надолго ли хватит этого возбуждения, и не является ли в нем преобладающим элементом скорее желание играть роль, чем искреннее чувство человека, всецело отдавшегося известной идее".

Уйдя от политической деятельности, он занялся металлургическим делом и стал поверенным Полякова-Лохвицкого по заграничным заказам для железных дорог. Когда вспыхнула война 1877 г., Поляков, который строил железную дорогу в тылу русской армии, заявил, что помощь Утина является для него безусловно необходимой.

Разрешение было дано; не знаю, подавал ли Утин прошение о помиловании, но его отъезд в Россию дал Лаврову повод сказать об этом с горечью, как "об одном из ранних примеров крупного ренегатства в рядах русского социализма".

Лавров был прав, потому что Утин был слишком крупной фигурой в освободительном движении 60-х гг., чтобы можно было спокойно говорить о второй половине его жизни. Конец жизни он провел на Урале, управляя Сергинско-Уфалейскими горными заводами Гинцбурга, и, по иронии судьбы, этим заводам посвящена единственная печатная работа Н.Утина.

8

Третий выдающийся представитель семьи Утиных был Евгений Исаакович, родившийся в 1843 г. В петербургском университете он был на юридическом факультете, и в студенческих беспорядках он принял участие менее выдающееся, чем брат Николай, однако же настолько видное, что был заключен в Петропавловскую крепость. Слишком горячий и пылкий, он не попал ни разу в студенческие депутаты, ни до беспорядков, ни по выходе из крепости, когда составился комитет, организовавший Вольный Университет.

Е.Утин был юноша очень радикальный; его даже шутя прозвали Робеспьером. Именно этому желанию быть радикальнее всех приписывает Пантелеев знаменитую сцену в зале Город. Думы выходку Е.Утина, которая приобрела характер столкновения между "молодым поколением" и проф. Н.И.Костомаровым. Как известно, студенческий комитет, протестуя против высылки профессора Павлова, решил закрыть Вольный Университет.

Часть же профессоров была за продолжение лекций. Когда 8 марта 1862 г. после лекции Костомарова депутат от студенчества сделал об этом заявление, Костомаров вернулся иа кафедру и сказал: "Я буду продолжать чтение лекций". И при этом прибавил несколько слов, что наука должна идти своей дорогой, не впутываясь в разные житейские обстоятельства. Разом раздались и рукоплескания, и шиканье; но тут Е.Утин выпалил: "Подлец, второй Чичерин. Станислава нашею"...

Чичериным он "обругал" Костомарова потому, что молодежь была настроена очень резко против этого профессора за его довольно реакционные статьи по университетскому вопросу и за его письмо к Герцену. Костомаров, вернувшись в гневе на кафедру, сказал: "Я не понимаю тех гладиаторов, которые своими страданиями хотят доставлять удовольствие публике... Я вижу пред собою Репетиловых, из которых через несколько лет выйдут Расплюевы"... Время показало, что обе стороны были неправы. Примирение Костомарова с молодежью состоялось очень быстро, а Е. И.Утин отнюдь не попал в Расплюевы

В 1862-1863 гг. Е.И., привлеченный Пантелеевым к революционной работе, состоял членом "Земли и Воли". Это обстоятельство осталось неизвестным до конца его жизни, хотя имя его было упомянуто при дознании по делу Андрущенко, которое слушалось в 1865 г. По делу Андрушенко был арестован студент петербургского университета Пушторский, живший на одной квартире с Пантелеевым. Согласно дознанию, у того и у другого бывали Утмны Николай и Евгений.

Последний объяснил свое знакомство с Пушторским тем, что оба они были в университете в одно время, участвовали в издании студенческого сборника в 1858 или 1859 г., а потом готовились к экзаменам по одним и тем же лекциям. Эти объяснения были, по-видимому, найдены удовлетворительными, хотя в деле были сведения, что Евгений и Николай Утины были знакомы с офицером Преснухиным.

А о последнем были показания, что посещавшие Преснухина лица принадлежали к Утинской партии, "...учитель петрозаводской гимназии Хрущев сообщил, что "все социальное направление литературы ничего не стоит в сравнении с утинистами, т.е. последователями (Николая) Утина. Это крайне безобразная партия: для нее нет ничего святого, кроме своей идеи. Это последователи Оуэна, но последователи превзошли своего отца, потому что топчат все: нравы, обычаи народа и кажется, что все прокламации суть произведения Утинской партии"... Книга Е. Утина была найдена также при обыске и у замешанного в дело студента Гулевича. Но все эти обстоятельства не повлекли за собою ареста и привлечения к делу Е.И.Утина.

Не в пример своему брату Николаю Е.И.Утин окончил университет и затем провел несколько лет за границей, во Франции и Италии, где наблюдал политическую жизнь и нравы. изучал литературу и лучшие образцы парламентского и адвокатского мира. Он принимал видное участие в "Вестнике Европы" с момента основания журнала и до самой своей смерти. Отдельно были изданы лишь две его работы: "Письма из Болгарии" (1877) и "Вильгельм I и Бисмарк" (1892).

Кроме того, в 1886 г. он напечатал свои "Замечания на проект особой части Уголовного Уложения". После его смерти, уже в 1895 г., его друзьями были изданы лучшие его статьи "Из литературы и жизни", 2 тома. В своей литературной работе Утин оставался типичным либералом-шестидесятником, знакомя русскую публику с парламентской жизнью Франции, с борьбой за освобождение Италии и Болгарии, с сатирою Берне и Щедрина.

В области адвокатуры, в которой он состоял с 1870-го по 1894 г., он сделал себе большое имя, неизменно выступая в политических процессах; во 2-м или 3-м процессе "нечаевцев". в деле Долгушина, в процессе 193-х и многих др. Умер Е.И. 9-го августа 1894 года. В.Д.Спасович в своей речи над могилой Е.И. сказал: "Неувядаемая юность, удел весьма редких избранников, никогда не падающих духом начинателей, людей одержимых "священным недовольством" настоящей минутой, исканием лучшего будущего, - людей всегда что-нибудь новое задумывающих, и которых призвание: активная борьба с препятствиями на пути жизни".

"Е.И.Утин и был именно такой боец по своему темпераменту, по натуре. Таким бойцом он был начиная со школьной скамьи; таким он был позже в своих странствованиях по западу, когда ездил во Францию тотчас после седанского погрома... Таким бойцом он был, когда отправлялся в Болгарию во время войны 1877 г.... Таким бойцом он был... в качестве странствующего рыцаря адвокатуры"...

Спасович был прав, определяя таким образом натуру Евгения Утина. Более того, его слова можно приложить и ко всем трем братьям Утиным, если вспоминать их деятельность в начале 60-х гг. Выйдя из богатой еврейской семьи, братья Утины связали свою жизнь и свои идеалы с жизнью и идеалами русской Интеллигенции 60-х гг.

Не все они оказались одинаково стойкими в годы реакции, но в годы подъема они отдали лучшие силы своей души борьбе за академическую свободу, борьбе за политическое освобождение России. В среде русского еврейства они явились первыми провозвестниками большого политического движения. Но в 60-х гг. фигуры их являются одинокими на фоне общего аполитизма русского еврейства, все еще очень далекого от участил в широком освободительном движении.

9

К их именам нужно присоединить еще имена двух братьев Бакст. После беспорядков 1861 г. многие студенты, вынужденные покинуть русские университеты, направились за границу, в особенности же в Гейдельберг, который славился в то время своими профессорами-юристами и естественниками, Гейделъберг стал не только научным центром, куда стремилась русская молодежь, но после Лондона и революционным центром. Молодежь увлекалась горячей проповедью Герцена, и "герценисты" являлись центром колонии.

Ими основана была знаменитая читальня (получившая в 1881 г. название "пироговской"), где были собраны все заграничные издания на русском языке. В 1861 г. в Гейдельберг приезжал сын А.И.Герцена, Александр Александрович, которого торжественно чествовали русские и поляки. Гейлельбергские "герценисты" откликались на все события русской жизни.

Они выразили порицание Чичерину за его осеннюю вступительную лекцию в 1861 г.; они вызвали на свой "суд И.С.Тургенева по поводу "Отцов и детей". По их настоянию Н.И.Пирогов выехал на помощь раненому Гарибальди. Наконец, они устроили кошачий концерт бывшему министру народного просвещения гр. Путятину, разгромившему университеты в 1861 г. В 1862 г. "герценисты" выпустили в Гейдельберге "Летучие Листки" № 1, в которых перепечатали наиболее громкие из революционных прокламаций того времени.

Во главе "герценистов" стояли два выдающихся брата - евреи Бакст. Из них - старший, Николай Игнатьевич, известный физиолог, был послан за границу министерством народного просвещения для подготовки к профессорскому званию, был впоследствии приват-доцентом петербургского университета и профессором женских врачебных курсов. Участие его было менее заметно.

Зато брат его Владимир, врач, был одним из самых горячих "герценистов", вождем колонии. Он неоднократно ездил в Лондон для собеседований с Герценым и Огаревым. Для колонии он являлся истолкователем взглядов Герцена и Огарева на разные вопросы программы и тактики. Между прочим, И.С.Тургенев 3 декабря 1862 г.. в письме из Парижа, нападая на Огарева за его проповедь "старинных социалистических теорий об обшей собственности", писал Герцену:

"Бакст в Гейдельберге, например, объявил мне, что Н.П. (Огарев) не потому опровергает "Положение" (19 февраля 1861 г.), что оно несправедливо, а потому что оно освящает принцип частной собственности в России"... Личность В.Бакста пользовалась громадной популярностью и привлекла к себе лаже неприязненное внимание III Отделения.

Так, в № 164 "Колокола" (с. 135) Герцен опубликовал список лиц. которых предписано было арестовать на границе при возвращении в Россию. В их числе мы находим имена евреев - Бакста (конечно, Владимира) и Зальцмана. По уверению профессора Романовича-Славатинского, который был слушателем гейдельбергского университета в 1861 г., И.С.Тургенев, давая в "Дыме" несколько карикатурную картину русского студенчества в Гейдельберге, нарисовал портрет В.Бакста в одним из героев "Дыма".

Можно пожалеть, что до сих пор никем не написана еще биография этого чрезвычайно интересного радикального деятеля начала 60-х гг. Тем более что братья Бакст, еще живя в Петербурге (1859-1862), играли видную роль среди студенческой молодежи, и квартира их была одним из центров тогдашнего радикального студенчества

www.pseudology.org