Карен Микаэлович Таривердиев, Карибский кризис гипертекстовая версия Роберт и Джон Кеннеди Большинство из нас проживают свою жизнь ровно и незаметно – без взлетов, без ощущения собственной значимости, но и без горечи падения. Это плюс. Но многих и не посещает мысль, что жизнь проходит впустую... Это минус. Что ж, Бог нам всем судья. Но есть и антиподы этому большинству. Их мало. Но именно благодаря им мир, в котором мы живем, окрашен не только в невыразительные серые тона, но и в другие, более яркие краски. Георгий Никитович Большаков родился в Москве в 1922 году в семье железнодорожников. О его детских годах не осталось свидетельств, так как ни братьев, ни сестер у него не было, а родители давным-давно скончались. В 1941-м Георгий окончил курсы военных переводчиков и, как тысячи его сверстников, отправился воевать. Его первой офицерской должностью стала должность переводчика штаба стрелкового полка. Через год он уже помощник начальника разведки стрелковой дивизии. Как перспективный офицер, неплохо зарекомендовавший себя на фронте, он был направлен в Высшую разведшколу Генерального штаба. Учился семь лет. За это время окончил не только Высшую школу, но и Военно-дипломатическую академию. К 1950-му был готов к серьезной самостоятельной работе. Острого на язык и неплохо владеющего пером офицера направили в Нью-Йорк как корреспондента ТАСС при ООН. Журналистская деятельность часто используется в качестве прикрытия всеми разведками мира. Наша разведка – не исключение. В Нью-Йорке Большаков занимал корпункт ТАСС вместе со своими коллегами из КГБ и несколькими "чистыми" журналистами. Много писал и публиковался. Легенда легендой, но отрабатывал он ее добросовестно. В 1953 году, после двух лет работы при ООН, Георгий Никитович перебирается в Вашингтон, где знакомится с очень влиятельным американским журналистом Фрэнком Хоулменом, в то время занимавшим пост председателя совета Национального пресс-клуба. У Хоулмена были большие связи в администрации Белого дома, и, конечно же, знакомство нашего разведчика с такой информированной фигурой было на руку ГРУ. Открытый, благожелательный и обаятельный, Большаков настолько очаровал своего нового друга, что вскоре они стали дружить семьями. Фрэнк Хоулмен оказался очень ценным источником информации, и, когда закончился срок командировки Большакова, этот контакт передали другому офицеру ГРУ – Юрию Гвоздеву. В это время всесильному маршалу Жукову, который собирался с визитом в Индию и Бирму, понадобился личный переводчик. Большаков, блестяще знавший английский, оказался под рукой и был рекомендован министру. Так вместо малоинтересной бумажной работы в ожидании следующей "командировки" он попал в обойму приближенных к высшей власти. Официально его должность называлась "офицер для особых поручений при министре обороны СССР". В течение двух лет, куда бы ни отправлялся маршал, Большаков всегда был при нём. Надо сказать, что весьма несентиментальный Георгий Жуков, от одного взгляда которого цепенели высшие военачальники страны, проявлял по отношению к Большакову удивительно теплое, почти отеческое чувство. Рассказывают, Большаков буквально царствовал в приемной своего патрона. Разумеется, у него появились большие связи в аппарате Кремля и вокруг него: зять Хрущёва Алексей Аджубей, один из руководителей ТАСС Харламов и другие известные в стране лица. Но с утверждением Хрущёва в должности главы Советского государства легендарный маршал попал в немилость. Настали черные дни и для Большакова. В выписке из личного дела скупо отмечается: "1957–1959 – старший офицер Главного разведывательного управления Генерального штаба". После приемной министра обороны – это прозябание. Испытав все прелести положения любимца Жукова, Георгий Большаков познал и все горечи, связанные с его опалой. Но не зря заводил он связи – в конце 1959 года вновь едет в Вашингтон. На этот раз как заместитель главного редактора журнала "Советский Союз", издающегося на английском языке. В вашингтонской резидентуре ГРУ полковник Большаков числится старшим оперативным офицером. В конце 1960 года к власти в США пришел новый президент – Джон Фицджералд Кеннеди. Для советской разведки наступила горячая пора. Ярый ненавистник Советского Союза президент Эйзенхауэр больше не у дел. Но как поведет себя его преемник? Именно разведка должна была дать ответ на этот вопрос. Кеннеди начал плохо. Унаследовав от прежней администрации кубинскую проблему, он санкционировал попытку вторжения на Кубу контрреволюционных сил в заливе Плайя-Хирон и потерпел унизительное поражение. Всего за два дня ожесточенных боев от сил вторжения не осталось и следа. Да, вторжение планировало и готовило правительство Эйзенхауэра, но ответственность за провал легла на нового президента. Тяжелое наследие. К тому же в Европе резко обострился берлинский вопрос и на карту был поставлен международный престиж Америки. Вернувшись в США после почти пятилетнего отсутствия, Георгий Большаков возобновил свою связь с Фрэнком Хоулменом. Конечно же, Хоулмен был прекрасно осведомлен, какое воинское звание имеет его друг – советский "журналист". Знал он и то, какие мощные "выходы" есть у Большакова через Алексея Аджубея на первую семью в Советском государстве. Но и сам Фрэнк Хоулмен к тому времени уже не скрывал от Георгия, что наиболее важные моменты их дружеских бесед он доводит до сведения Роберта Кеннеди – нового министра юстиции и генерального прокурора США. Конечно, посты – вещь серьезная, но Роберт к тому же родной брат действующего президента. И это обстоятельство было главным. Дружба братьев Кеннеди ни для кого не была секретом. Полковник Большаков не мог не понимать, в какую, собственно, игру и с кем он играет. Но встречи с Хоулменом продолжались. С момента поражения на Плайя-Хирон не прошло и нескольких недель, как у Хоулмена "внезапно" возникла идея. "А не лучше ли тебе самому встретиться с Робертом Кеннеди, тогда бы он имел информацию из первых рук", – сказал он Большакову. Хоулмен прекрасно знал, что ни один разведчик не может пойти на контакт с новым источником информации, не испросив на это разрешения Центра, будь то даже контакт с секретаршей третьеразрядного чиновника. Встреча же со вторым лицом враждебно настроенного по отношению к СССР государства потребует многочисленных увязок и согласований в различных советских ведомствах. Но Хоулмен понимал и другое: для Большакова – простого оперативного офицера разведки, блестящая карьера которого закончилась с опалой Жукова, – его предложение – редкий шанс вновь вырваться из безликой шеренги сослуживцев. Бывший порученец Жукова скорее сгорит, чем упустит его. Да и сам Большаков неоднократно намекал Хоулмену, что он единственный человек в советском посольстве, у которого есть связь непосредственно с самим Хрущёвым. Согласно табели о рангах, Георгий Большаков в советском посольстве занимал лишь сороковое место среди шестидесяти семи сотрудников. Когда он доложил о предложении Хоулмена своему начальству, это вызвало по меньшей мере удивление. Конечно, глава вашингтонской резидентуры ГРУ знал, что своим назначением на должность его подчиненный был обязан протекции Аджубея. Но предложение Хоулмена застало резидента врасплох. Встречу с Робертом Кеннеди он запретил. Сегодня трудно утверждать точно, почему так получилось. Но факт остается фактом. В нарушение всех законов Большаков, несмотря на запрет резидента, все-таки пошел на этот контакт. Быть может, он понадеялся на свои связи в Москве – авось спасут в случае провала. А может, у него была ориентировка самого высокого руководства, позволяющая ему пренебречь любым запретом резидента... 9 мая 1961 года Фрэнк Хоулмен, точно зная, что в посольстве СССР по случаю праздника никого нет, кроме дежурного дипломата, с утра начал разыскивать Георгия Большакова. А когда наконец его нашел, пригласил в ресторан. Было около четырех часов дня, и время ланча давно прошло. Но Хоулмен был настойчив, и Большаков согласился. Они встретились в уединенном месте в Джорджтауне. В двадцать минут шестого американец посмотрел на часы. "Тебе пора домой?" – спросил Георгий. "Нет, – ответил Хоулмен, – это тебе пора. В шесть тебя ждет Бобби Кеннеди". И Георгий Большаков поехал. Встреча произошла неподалеку от министерства юстиции, в парке. Кеннеди сразу взял быка за рога: "Послушай, Джорджи, я хорошо знаю твое положение. Знаю, что ты близок к ребятам из окружения Хрущёва: Аджубею, Харламову, Юрию Жукову. Поэтому было бы неплохо, если бы они получали правдивую информацию из первых рук, от тебя. Я полагаю, они найдут возможность передавать ее Хрущёву". Они поднялись в кабинет министра юстиции. Разговор продолжался несколько часов. Кеннеди говорил о проблемах, стоящих перед его братом, о том, что Джон не так уж свободен в своих действиях, несмотря на кажущееся благополучие. Президент США слишком зависит от общественного мнения, от конгресса, от "ястребов" Пентагона и ЦРУ и многого другого. "Они могут убрать его в любой момент. Поэтому в некоторых вопросах он должен действовать очень аккуратно и не идти напролом..." Братьям Кеннеди нужен был канал, по которому они могли бы доводить до сведения Хрущёва свои проблемы. Могли бы конфиденциально объяснить, почему они вынуждены принимать то или иное решение. Этот разговор происходил незадолго до уже назначенной встречи лидеров двух сверхдержав в Вене. Джону Кеннеди по внутриполитическим причинам необходимо было завершить переговоры с Хрущёвым успешно, а разногласий много – по статусу Западного Берлина, по положению на Кубе, по Лаосу, – и Никита Сергеевич человек несговорчивый. Канал связи, по которому можно разговаривать с Хрущёвым по-человечески, не тратя время на дипломатические уловки, но так, чтобы об этом никто не знал, был необходим как воздух. Вернувшись домой поздно ночью, Большаков долго не мог заснуть. В его карьере начинался новый этап. Стать тайным связным между руководителями двух могущественных держав – разве это не предел мечтаний любого разведчика? Но и нарушение запрета на встречу – тоже не шутка для военного человека! Так что у Георгия Никитовича имелись все основания потерять сон в ту знаменательную для него ночь. Наутро он доложил о беседе в Москву. Через пять дней пришло указание ЦК КПСС – о том, что и как Большаков должен сказать Роберту Кеннеди при новой встрече. Своего рода карт-бланш на проведение одной из самых уникальных тайных операций в истории. Причем карт-бланш, выданный на самом высоком уровне. Естественно, Большаков был поставлен в жесткие рамки. Документ строго регламентировал его полномочия: "Тов. Большакову следует строго придерживаться вышеизложенных указаний. Если Р. Кеннеди поставит другие вопросы, не предусмотренные данными указаниями, то тов. Большаков, не давая ответа по существу, должен зарезервировать право обдумать эти вопросы и обсудить их с Р. Кеннеди позднее". Но лично для разведчика это была большая победа. Во время венской встречи Хрущёв повел себя по-хамски. Видимо, он не воспринимал молодого американского президента всерьез. Переговоры провалились, но у братьев Кеннеди хватило ума не обвинить в провале Большакова. Да, через него советское руководство делало президенту большие авансы. Да, эти авансы оказались ложными. Но не мог же Большаков нести ответственность за непредсказуемость Никиты Сергеевича. И встречи с Робертом продолжались. По настольному календарю Кеннеди за полтора года работы Большакова их насчитывается около девяноста. За это время обсудили целый ряд волновавших и нас и американцев проблем, по многим из которых был найден компромисс. Так или иначе, канал неофициальной связи позволял ЦК партии быть в курсе подводных течений американской дипломатии. Связь между русским разведчиком и братом президента США хранилась в глубокой тайне и по-прежнему осуществлялась через Хоулмена. Причем, если встреча происходила по инициативе Роберта, Хоулмен заезжал за Большаковым и, убедившись, что за ними нет слежки, доставлял советского представителя в здание министерства юстиции через служебный вход. Если же у Большакова возникала необходимость во встрече, то он звонил Хоулмену и говорил: "Я хочу видеть твоего приятеля". Естественно, ФБР установило за обоими плотную слежку. Впоследствии Хоулмен рассказывал, что, когда Большаков приезжал к нему пообедать, агенты секретной службы буквально висели на соседних с домом деревьях, фиксируя фотоаппаратами их встречу. Но Роберт Кеннеди оставался вне подозрений, так как считался – и не без оснований – ярым антикоммунистом. Георгий Никитович встречался не только с Хоулменом и Робертом Кеннеди. Часть посланий Хрущёва президенту США, включая и послания во время крайнего обострения берлинского кризиса осенью 1961 года, он передавал через пресс-секретаря Белого дома Пьера Сэлинджера, с которым тоже близко дружил. Иногда это происходило где-нибудь на улице или в баре. Все, кто был знаком с тогдашним шефом резидентуры ГРУ, отзываются о нём как о весьма компетентном, интеллигентном и в высшей степени корректном человеке. Но он был строгим руководителем, настаивал на соблюдении дисциплины. А именно этим требованием Большаков в значительной степени пренебрегал. И хотя установление канала неофициальной связи с президентом США было весьма выгодно ГРУ в его межведомственной борьбе с ПГУ КГБ, независимость поведения Большакова вызывала раздражение его непосредственного начальства. А это делало Большакова крайне уязвимым со всех сторон. Американцы при малейшей опасности для себя могли объявить его персоной нон-грата. Руководство же ГРУ вряд ли взялось бы его защищать, соверши он хоть малейшую оплошность. Но Георгий Большаков не думал об этом. Он был представлен самому президенту США и неоднократно встречался с ним. Отношения же с Робертом постепенно переросли в дружбу. Бывало, они вместе проводили выходные дни в семейном кругу. Бобби даже высказал пожелание вместе с семьей Большакова провести отпуск на Кавказе, если, конечно, ему дадут въездную визу. Однако руководству ЦК было не до планирования совместного отпуска Кеннеди и нашего разведчика. Хрущёва волновал кубинский вопрос. К началу лета 1962 года защита Острова свободы от возможной агрессии США стала доминирующей темой всех высших советских совещаний. Нужен был ход, который раз и навсегда освободил бы Фиделя Кастро от опасности интервенции. Решение принималось долго и трудно, но все же было принято: разместить на Кубе советские ядерные ракеты, способные разнести в пух и прах не только американскую морскую пехоту, но и все Соединенные Штаты. Но как это осуществить? До Кубы тысячи и тысячи километров морем, и на каждом участке воздушная разведка США могла распознать, что за груз везут советские корабли. Разведка кубинских контрреволюционеров тоже не дремала. Межконтинентальные ракеты были около 25 метров в длину, и их длинномерные транспортеры с трудом разворачивались в тесных переулках кубинских городов. Двигаясь только по ночам, грузовики сбивали телеграфные столбы, и это не оставалось незамеченным. В августе первые донесения о происходящем на острове легли на стол президента Кеннеди. Его предупреждали об опасности, но он очень не хотел верить в ее реальность. Утром 31 августа 1962 года Роберт Кеннеди позвонил домой Большакову. На следующий день Георгий Никитович собирался отправиться в отпуск, и Кеннеди просил приехать к нему на "прощальную беседу". Как только Большаков появился, Роберт увез его в Белый дом к брату. Это был первый случай, когда Роберт сам сидел за рулем. Никто не должен был знать об этой встрече. "Я знаю, ты едешь в Москву отдыхать, – сказал президент, – и прошу тебя оказать мне услугу. Хрущёв обеспокоен тем, что наши самолеты облетают советские суда, направляющиеся на Кубу. Скажи ему, что сегодня я отдал распоряжение о прекращении этих облетов". Потом передал еще несколько своих пожеланий, но явно что-то не договорил Большаков действительно получил аудиенцию у Хрущёва. Тот долго расспрашивал о положении в США, комментируя ответы разведчика своими замечаниями, а в конце беседы продиктовал текст своего устного послания президенту Кеннеди. Суть его сводилась к тому, что Советский Союз поставляет на Кубу исключительно оборонительное вооружение. Операция "Анадырь" – та самая сверхсекретная операция по переброске ядерных ракет на Кубу – уже входила в свою заключительную стадию. И Хрущёв знал об этом. С этим посланием в начале октября 1962-го Большаков прибыл обратно в Америку. Его ждал холодный прием. Роберт был сух и официален. Большаков на память зачитал текст послания: "Мы снова повторяем, что Советский Союз поставляет на Кубу оружие только оборонительного характера – для защиты интересов кубинской революции, а не для агрессивных целей против какого-либо государства Американского континента, включая Соединенные Штаты. Советские руководители хорошо понимают положение президента Кеннеди и не будут предпринимать какие-либо действия в отношении США до выборов в конгресс в ноябре 1962 года и надеются, что по окончании выборов мы приступим к новому раунду активных переговоров". Роберт сосредоточенно выслушал. Спросил: "Это все, что я должен передать президенту?" И, не дожидаясь ответа, попросил Большакова повторить то место из послания, где говорилось, что СССР направляет на Кубу оружие только оборонительного характера. Большаков повторил. Буквально на следующий день он был вынужден продиктовать устное послание Хрущёва Чарльзу Бартлетту, еще одному близкому другу Джона Кеннеди. По-видимому, президент США не поверил своим ушам, когда услышал суть послания советского руководителя из уст своего брата. К тому времени у Кеннеди были все основания сомневаться, что Хрущёв искренен с ним. Большакову показалось, что Бартлетт, как и Роберт Кеннеди, ждал от Москвы еще какого-то важного сообщения. Но чего именно они ждали, он узнал только через три недели. Разведчик не мог и помыслить, что стал невольным участником циничной дезинформации, которую советское руководство проводило через него. Впрочем, не только через него одного. Ни наш представитель в ООН, ни посол СССР в США Анатолий Добрынин понятия не имели, что происходит в действительности. Все они могли только догадываться о сути событий и были вынуждены отвечать на вопросы американцев дежурными дипломатичными фразами. А в кубинских портах советские корабли разгружали атомные боеголовки к межконтинентальным и тактическим ракетам. На острове днем и ночью шло строительство пусковых площадок. Несмотря на обилие разведданных, президент Кеннеди все еще не хотел верить, что его обманывают. Но 16 октября на его рабочий стол легли расшифрованные фотографии стартовых позиций, сделанные новейшим для того времени самолетом-разведчиком У-2. Факты перевесили веру в лучшее. 24 октября США установили военно-морскую блокаду Кубы и резко активизировали подготовку к вторжению. Советские ПВО сбили над островом высотный У-2. Пилот погиб. Кубинская зенитная артиллерия открывала яростный огонь по всем американским самолетам, появляющимся в зоне досягаемости ее орудий. Мир на глазах катился к ядерной катастрофе. Хрущёв понял, что больше скрывать очевидное нельзя. Большакову позвонил Чарльз Бартлетт: "Ну что, Джорджи, есть ваши ракеты на Кубе?" "Нет". – "Так вот, Бобби просил передать тебе, что есть. Об этом сегодня сказал Хрущёв. Президент только что получил телеграмму из Москвы". Для Большакова это было как гром среди ясного неба. "Конечно, – сказал разведчик незадолго до смерти, – я не выкладывал ему (Р. Кеннеди. – К.Т.) абсолютно все, что знал, но это был такой чудовищный обман, что страшно подумать. Мне и тогда неприятно было это узнать, а теперь, на старости лет, особенно неприятно вспоминать. Горько думать о том, что в этом вопросе меня считали лжецом и Роберт Кеннеди, и другие люди, которые искренне желали сближения с нашей страной и которые, как и я, прилагали много усилий, чтобы добиться этого сближения". Кеннеди и Хрущёв, все-таки осознав все последствия ядерного столкновения, успели предотвратить войну. Пик кризиса миновал, но оставалось еще много "рутинных" вопросов по преодолению его последствий. Георгия Большакова, связи которого почти не задействовались при урегулировании самого конфликта, вновь стали привлекать к работе. Так продолжалось в течение всего ноября, и казалось, что его отношения с семьей Кеннеди восстановлены. Но 5 декабря в газете "Сатердей ивнинг пост" появилась статья Стюарта Олсопа и Чарльза Бартлетта о том, что все время кризиса коммунисты дезинформировали президента Кеннеди через свое доверенное лицо – журналиста Георгия Большакова. Бобби просто испугался за себя. Если бы история о том, как он оказался одним из главных действующих лиц тайной связи с Кремлем, попала в американскую печать, его политическая карьера рухнула бы в тот же миг. Роберт решил не рисковать. Он сам передал необходимые материалы Олсопу и Бартлетту, а его старший брат отредактировал статью в выгодном для них обоих свете. С выходом этой статьи участь Большакова была решена. Как разведчик он больше не существовал. Через несколько дней его отозвали в Москву, хотя обе высокие стороны лицемерно посожалели об этом. Пока Хрущёв еще был у власти, Георгий Никитович жил ожиданием, что о нём вспомнят и он вновь будет полезен. Но о нём не вспоминали, а вскоре Хрущёва отстранили от власти, потерял всякое влияние и Алексей Аджубей. Некоторое время Большаков оставался редактором московского отделения теленовостей АПН, в компании других "погоревших" разведчиков ГРУ и КГБ. Его жена сошла с ума, единственный сын умер. Последние годы жизни Георгий Никитович прожил в двенадцатиметровой комнатке в коммунальной квартире на Бережковской набережной. В комнате стояли только кровать и тумбочка, на которой он что-то постоянно писал. Пол был завален исписанными листами. Его никто не навещал. Он отчаянно нуждался и, бывало, питался только тем, что приносила ему добросердечная соседка. "Меня предали все, – повторял он ей. – Меня предали все, кого я считал своими друзьями". Он жил наедине со своими воспоминаниями. А как только скончался, несколько крепких молодых людей конфисковали его записи и увезли их неизвестно куда. Соседка даже не спросила у них документы. Редакция выражает благодарность члену президиума РАН, академику Александру Александровичу Фурсенко за помощь в подготовке материала. Двадцать четвертого сентября на пресс-конференции в Варшаве министра обороны США Дональда Рамсфелда спросили, что он думает о высказывании французского министра, которая заявила, что силы быстрого реагирования НАТО не должны наносить упреждающих ударов. "Я думаю, это семантическая проблема, – сказал Рамсфелд. – Действовал ли президент Кеннеди во время кубинского ракетного кризиса упреждающе? Он принял предварительные меры самообороны, не дожидаясь, пока советские ракеты окажутся на Кубе и атакуют Соединенные Штаты. Он решился на то, что многие назвали бы сегодня шагами к войне, – установил блокаду и поставил страну перед лицом тяжелого кризиса, грозившего риском применения ядерного оружия". 27 сентября младший из братьев Кеннеди, сенатор Эдвард Кеннеди, призывал президента одуматься и отказаться от военного решения иракской проблемы. Финал речи был таким: "Позвольте мне закончить воспоминанием об осени страха сорокалетней давности, когда на Кубе были обнаружены ракеты, которые угрожали нам больше, чем сегодня Саддам. Некоторые из самых высокопоставленных советников правительства настаивали на немедленном одностороннем ударе. Но мы пошли другим путем. Мы установили блокаду, потребовали инспекций и настояли на выводе ракет". Уроки кубинского кризиса, похоже, универсальны. Может быть, именно потому, что ни одна из сторон толком не знала, чего хочет добиться в итоге этого небывалого противостояния. Кто кому чего оторвал Кубинский ракетный кризис вошел в историю Америки как убедительный – и, пожалуй, единственный – внешнеполитический триумф 35-го президента США Джона Кеннеди. "Я оторвал ему яйца", – сказал Кеннеди о Хрущёве в кругу близких друзей. Однако документы и мемуаристы рисуют более сложную картину. Критики Кеннеди обвиняют его в том, что это именно его непримиримая позиция по отношению к Фиделю Кастро, его одержимость идеей насильственной смены режима в Гаване привела Хрущёва в конечном итоге к плану тайного размещения ракет на Кубе. Что касается Кеннеди, то для него критически важное значение имели внутриполитические соображения. Он намеревался избираться на второй срок. Между тем глобальная ситуация стараниями экспансивного советского лидера была и без того мрачной. Мысль о коммунистической угрозе в Западном полушарии не оставляла Кеннеди. В апреле 1962 года Кеннеди побывал в штаб-квартире Атлантического командования вооруженных сил США в Норфолке. Командующий американскими силами на Атлантике адмирал Роберт Дэннисон продемонстрировал президенту процедуру запуска ракет "Поларис" морского базирования с ядерными боеголовками. После учений адмирал спросил Кеннеди, есть ли у него вопросы. "Он ничего не сказал, наступила весьма значительная пауза, – вспоминал позднее Дэннисон. – Наконец, он спросил: "Ракеты можно остановить?" Я сказал: "Нет, сэр". В мае 1962 года Хрущёв принял самое рискованное в своей карьере решение – разместить на Кубе советские ядерные ракеты, причем тайно. Ему не давали покоя американские ракеты в Турции. 15 ракет среднего радиуса действия "Юпитер" находились на турецких базах США с 1959 года, правда, в законсервированном состоянии. Кеннеди, одержимый манией советского стратегического превосходства, "ракетного разрыва" (обещание ликвидировать этот разрыв было частью его предвыборной программы), приказал перевести их в режим оперативного дежурства. Это было сделано в апреле. Мемуаристы вспоминают, что советский премьер, принимая на своей крымской даче иностранных гостей, часто заводил речь об американских ракетах, которые, мол, нацелены на его дом. К концу лета появились первые сообщения американской разведки о ракетах "земля – воздух" на Кубе. Москва активизировала свои конфиденциальные каналы. Частью операции прикрытия был Георгий Большаков, полковник ГРУ, работавший в Вашингтоне под крышей корреспондента ТАСС. В июле 1962 года Большаков по меньшей мере шесть раз встречался с Робертом Кеннеди. Во время одной из таких встреч он убеждал собеседника, что двусторонние отношения значительно улучшатся, если США прекратят разведывательные полеты над советскими судами в международных водах. Москва нарочито, в рамках операции дезинформации, нагнетала атмосферу вокруг Берлина.   Восточногерманские пограничники хладнокровно открывали огонь по перебежчикам; с западной стороны берлинской стены им отвечали встречным огнем, пытаясь прикрыть безоружных беглецов. В конце июля Большаков был приглашен в Овальный кабинет на встречу с обоими братьями Кеннеди. Там ему было сказано, что Вашингтон ограничит полеты, если Хрущёв, в свою очередь, заморозит положение в Берлине. В начале августа Большаков получил распоряжение сообщить Джону Кеннеди, что Хрущёв удовлетворен решением президента. Груз "Полтавы" Тем временем члены сената призывали президента к военному вторжению на Кубу. Президент Кеннеди ответил сенаторам на пресс-конференции 29 августа: "Думаю, вторжение на Кубу было бы ошибкой". Однако уже 4 сентября президент выразил озабоченность "недавними шагами Советского Союза по укреплению военной мощи" Кубы и заявил, что США преисполнены решимости пресечь действия режима Кастро. 7 сентября в "Нью-Йорк таймс" появилась статья о присутствии на Кубе 4,000 советских военнослужащих. Ссылаясь на недавних беженцев с Кубы, иностранных дипломатов в Гаване и кубинское подполье, газета писала, что советские офицеры и солдаты одеты в штатское платье и что в их задачу входит развертывание и обслуживание доставленных на Кубу вооружений и военного снаряжения, включая ракеты малой дальности класса "земля – воздух", радары, средства связи, торпедные и патрульные катера. Эта поставка, утверждала "Нью-Йорк таймс", осуществлялась с 25 июля по 20 августа. Люди и груз доставлялись через 12 морских портов, главным образом на северном побережье острова. 10 сентября сенатор-республиканец от штата Нью-Йорк Кеннет Китинг взорвал "бомбу". В ходе дебатов в верхней палате он обвинил президента в бездействии, заявив, что на Кубе полным ходом идет сооружение пусковых установок для советских ракет. Какими источниками пользовался Китинг, по сей день неизвестно, однако его информация оказалась абсолютно точной. Фидель Кастро, со своей стороны, заявил 11 сентября, что дебаты в конгрессе говорят о том, что США "играют с огнем". Кастро заверил, что он и его соратники готовы умереть на своем посту, и заявил, что не знает, готовы ли умереть генералы Пентагона или сенаторы, призывающие к войне с Кубой. В тот же день президент Кеннеди ответил кубинскому вождю. "Если Соединенные Штаты сочтут военную акцию против коммунизма на Кубе необходимой, – сказал он, – все оружие и технический персонал, которым коммунисты снабдили премьера Кастро, не изменят результат". Вместе с тем президент подчеркнул, что военная интервенция на Кубу в настоящее время не требуется, хотя гаванский режим и не может считаться легитимным. В то время когда президент заверял публику и конгресс, что наступательного оружия на Кубе нет, он получил уже несколько докладов от директора ЦРУ Джона Маккоуна, где говорилось, что такое оружие на Кубе есть и продолжает доставляться. Первый меморандум на эту тему он направил президенту 10 августа. 17 августа дополнил его новой информацией. Однако неопровержимых доказательств у ЦРУ не было, госсекретарь Дин Раск и министр обороны Роберт Макнамара отказывались верить Маккоуну. В сентябре директор ЦРУ еще раз освежил свои данные, направив президенту и членам кабинета меморандум с грифом eyes only ("только лично"), в котором потребовал разрешения на полеты самолета-разведчика У-2 над кубинской территорией (полеты были временно отменены в августе). 15 сентября в кубинском порту Мариэль встал под разгрузку советский сухогруз "Полтава", доставивший на остров первые восемь ракет среднего радиуса. Источники американской разведки сообщали, что ракеты затем были доставлены в Сан-Кристобаль, где сооружалась пусковая установка для них. Донесение одного из агентов включало сообщение, что личный пилот Фиделя Кастро, будучи в состоянии сильного опьянения, говорил приятелям: "Мы будем сражаться насмерть и, возможно, победим, потому что у нас теперь есть все, в том числе атомное оружие". 20 сентября сенат 86 голосами против одного принял резолюцию, санкционирующую применение силы по отношению к Кубе, если это окажется необходимым. Джон Кеннеди не давал разрешение на возобновление разведывательных полетов над Кубой вплоть до 14 октября. Первый же полет, совершенный в этот день майором Ричардом Хейзером, внес полную ясность в ракетный вопрос – разведка получила фотографии пусковых установок советских ракет cреднего радиуса на Кубе. К вечеру   15 октября аналитики идентифицировали 23 из 24 пусковых установок. Братья Кеннеди были в ярости. Хрущёв, по словам Добрынина, был уверен, что президент США, когда узнает правду, будет вынужден проглотить эту "горькую пилюлю", как глотал их до этого.   Но кубинская "пилюля" оказалась неудобоваримой. Пробил час Маккоуна и "ястребов" Пентагона, которые и впрямь сообщали и предупреждали. В течение дня 16 октября У-2 совершили еще шесть вылетов. В итоге специалисты пришли к выводу, что советские ракеты могут встать на боевое дежурство в ближайшие две недели. Ложь для Кеннеди Острота момента состояла еще и в том, что республиканцы в конгрессе могли в любой момент потребовать расследования "провала разведки" – расследования, подобного тому, какое проводит конгресс сейчас в связи с событиями, предшествовавшими атаке 11 сентября. В ходе этого расследования неизбежно встал бы вопрос, что знал и чего не знал президент. В своей книге "Тринадцать дней" Бобби Кеннеди вспоминает, как впоследствии сказал брату: "Не думаю, что у тебя был выбор, – если бы ты не начал действовать, тебе устроили бы импичмент". Президент задумался на мгновение и ответил: "Именно так думаю и я – мне устроили бы импичмент". Кеннеди должен был действовать немедленно и решительно. Первым долгом Кеннеди учредил штаб, получивший название Экском (ExComm, Executive Committee – Исполнительный Комитет Совета Национальной Безопасности). Перед этим синклитом была одна задача: любыми средствами добиться, чтобы советские ракеты на Кубе были демонтированы и вывезены назад. Вариантов действий предлагалось четыре:   a) хирургическая бомбардировка пусковых установок, б) массированный удар по кубинским военным объектам, в) полномасштабное вторжение и, наконец, г) морская блокада острова 18 октября, пока члены Экскома обсуждали плюсы и минусы этих сценариев, президент провел запланированную ранее встречу с министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, прибывшим в США на очередную сессию Генеральной ассамблеи ООН. Она продолжалась почти два с половиной часа. Однако ни тот, ни другой собеседник так и не заговорили о ракетах. "Все, чего хочет Куба, это мирное сосуществование... она не намеревается экспортировать свою систему в другие страны Латинской Америки", – твердил Громыко.   "Это было невероятно, – говорил впоследствии Джон Кеннеди одному из своих советников. – Сидеть и видеть, как из его рта исходит ложь". Изумление Кеннеди коварством советского министра было настолько велико, что он распорядился передать запись беседы в "Нью-Йорк таймс", дабы продемонстрировать всему миру вероломство русских. Однако в глубине души Кеннеди, возможно, рассчитывал именно на то, что Громыко будет лгать. Ему, похоже, была нужна эта ложь. "Джек Кеннеди, – пишет один из самых суровых критиков 35-го президента, пулитцеровский лауреат Сеймур Херш, в своей книге "Темная сторона замка Камелот", – тоже участвовал в этой лжи. Почему он не сыграл с Громыко в открытую и не предъявил ему доказательства наличия советских ракет на Кубе, полученные У-2, и не дал тем самым Хрущёву возможность вывезти их тайно?"   Херш сам и отвечает на свой вопрос: в том-то и дело, что Кеннеди уже все решил: не будет никакой тайной дипломатии, а будет блокада и ультиматум о последствиях ее нарушения. "Он жаждал поставить Хрущёва на колени – любой ценой". Из телеграммы, которую Громыко направил из Вашингтона в Москву 19 октября, явствует, что министра беседа с президентом успокоила. В это время на Кубу уже был доставлен значительный объем вооружений. К 22 октября на острове находились 164 ядерные боеголовки. Численность советского контингента там составляла 43 тысячи солдат и офицеров под командованием генерала армии Иссы Плиева – вчетверо больше, чем самая пессимистическая оценка американской разведки. Фидель 22 октября президент Кеннеди наконец поставил американский народ в известность о советских ракетах на Кубе. Он решил выступить с обращением к нации. Накануне пресс-секретарь Белого дома Пьер Сэлинджер поставил его в известность, что сразу несколько газет получили утечки и готовят публикации, адекватно отражающие ситуацию. Президент лично позвонил издателям "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост" Максу Френкелю и Филипу Грэхему и попросил их придержать статьи. Министр обороны Макнамара обратился с той же просьбой к издателю "Нью-Йорк геральд трибюн" Джону Хэю Уитни. Все трое согласились подождать. За час до обращения президента к народу советское посольство в Вашингтоне получило текст послания Кеннеди Хрущёву. "Во время наших обсуждений и обмена мнениями по Берлину и другим международным вопросам, – писал Кеннеди, – больше всего меня беспокоил один момент, а именно: возможность того, что Ваше правительство не поймет волю и решительность Соединенных Штатов в какой-нибудь конкретной ситуации, поскольку я не допускаю, что Вы или любой другой здравомыслящий человек преднамеренно в наш ядерный век толкнет мир к войне, которую, как это абсолютно ясно, ни одна страна не может выиграть и которая может привести лишь к катастрофическим последствиям для всего мира, включая и агрессора..." Шпион мечты В этот день, 22 октября, произошло еще одно событие: в Москве по обвинению в шпионаже в пользу США был арестован полковник ГРУ Олег Пеньковский. Этот эпизод имеет непосредственное отношение к ракетному кризису. За Олегом Пеньковским на Западе утвердился титул "шпион, предотвративший Третью мировую войну". Для такой характеристики действительно есть основания. Джон Кеннеди, как мы уже писали, построил свою президентскую кампанию во многом на обещании покончить с "ракетным разрывом". Став президентом, он узнал, что разрыв существует, но в пользу США. Однако после провала в Заливе Свиней Кеннеди, уволив Аллена Даллеса, поручил новому директору ЦРУ Джону Маккоуну перепроверить эти сведения. Пеньковский оказался для американской разведки "шпионом мечты": он мог предоставить Вашингтону именно ту информацию, которую тот не мог получить иными методами. С помощью этой информации аналитики ЦРУ смогли быстро интерпретировать фотоснимки, полученные У-2 при полетах над Кубой, и точно определить типы устанавливаемых советских ракет. Тот факт, что Пеньковский был арестован в самый разгар кризиса, историки разведки отказываются считать простым совпадением. "Теперь уже не только Кеннеди знал, что ракетное преимущество на стороне США, но и Хрущёв знал, что Кеннеди это знает", – пишет Филип Найтли, автор одной из самых хитроумных версий. Найтли считает все объяснения мотивов, толкнувших Пеньковского на шпионаж, неудовлетворительными. Наиболее убедительной теорией ему представляется та, которая гласит, что Пеньковский был подсадной уткой и действовал по заданию кремлевской "фракции", стремившейся вернуть отношения с Западом в спокойное русло. То были оппоненты авантюристического курса Хрущёва, которые использовали Пеньковского для того, чтобы дать знать Кеннеди о своем существовании.   Найтли указывает на внезапный арест Пеньковского как на самое веское подтверждение своей версии. Почему КГБ не использовал его с целью дезинформации, не установил слежку и не выявил сообщников? В том-то и дело, пишет Найтли, что только арест Пеньковского на пике ракетного кризиса мог окончательно убедить ЦРУ в подлинности всей информации, которую он передал американской и британской разведкам. "После ареста Пеньковского, – утверждает Найтли, – ЦРУ и лично президент были убеждены в том, что им открылась истина. Важным побочным эффектом было то, что Хрущёв понял: его карты известны противнику. Для опасных догадок у обеих сторон просто не осталось места. Советский Союз не мог нанести удар по США своими межконтинентальными ракетами, Кремль не был един, "голуби" были услышаны. Начался процесс, приведший впоследствии к падению Хрущёва". Москва блефует В 7:00 вечера, в ту самую минуту, когда президент начал читать свое обращение к нации, Пентагон отдал приказ о крупнейшем со времен Второй мировой войны развертывании американских сил, включая ядерные, морского, наземного и воздушного базирования. Впервые в истории американские стратегические ВВС действовали по боевому расписанию DEFCON 1 (Defense Condition) – уровень боеготовности, уступающий лишь состоянию войны. В полную боевую готовность были приведены 1,436 бомбардировщиков В-52 и В-47 и 172 межконтинентальные баллистические ракеты. Восьмая часть этих самолетов в течение 30 дней постоянно находилась в воздухе с ядерным оружием на борту.   579 штурмовиков должны были по плану операции совершать по два боевых вылета каждый в первые 24 часа вторжения. На военно-морских базах Восточного побережья было сконцентрировано более 100 тысяч военнослужащих сухопутных сил. Корабли американского военного флота с 40 тысячами солдат корпуса морской пехоты на борту находились в Карибском море и Южной Атлантике. По оценке Пентагона, потери Вооруженных Сил США убитыми и ранеными в первые 10 дней операции вторжения должны были составить 18 500 солдат. Вооруженные Силы ждали лишь приказа главнокомандующего. Такого ответа советский лидер не ожидал. Его первоначальной реакцией было полезть на рожон. Уже через несколько часов граждане Советского Союза услышали по радио голос Левитана, ассоциирующийся прежде всего с военными сводками Совинформбюро. Зачитывалось заявление советского правительства. В ответ на "провокационные" и "агрессивные" действия США Кремль приказал задержать увольнение в запас военнослужащих ракетных войск, ПВО и подводного флота, отменить отпуска всему личному составу Вооруженных Сил, а также "повысить боеготовность и бдительность во всех войсках". При всей грозной мощи левитановского гласа меры эти следует признать слабыми и неадекватными. Американская разведка давалась диву, не наблюдая ни малейших изменений в рутинной картине жизни советских военных. Демарш Москвы был блефом, и именно так его и поняли в Вашингтоне. 23 октября президент подписал приказ о введении режима карантина вокруг Кубы. В тот же день поздним вечером Бобби Кеннеди и Анатолий Добрынин встретились в апартаментах советского посла на третьем этаже здания посольства СССР в Вашингтоне на 16-й улице. "По личной просьбе президента, – пишет советник Кеннеди Тед Соренсен, – письмо в советское посольство доставил Роберт Кеннеди, сопроводив его суровым устным посланием. Его суть: развязка кризиса приближается. Соединенные Штаты могут двигаться к миру и разоружению или же предпринять "сильную и сокрушительную акцию возмездия" в том случае, если президент не получит немедленное уведомление о том, что ракеты выведены". Прощаясь с послом, Роберт Кеннеди спросил его, какие инструкции имеют капитаны советских судов в связи с объявленным карантином. Добрынин ответил, что всегда существовавший приказ не подчиняться незаконным требованиям, насколько ему известно, не отменен. На это Кеннеди лишь "махнул рукой" и молвил: "Не знаю, чем все это кончится, ибо мы намерены останавливать ваши суда". "Но это будет актом войны", – сказал вдогонку Добрынин. Кеннеди молча вышел. Ответ Хрущёва (американское посольство получило этот текст 24 октября в половине двенадцатого ночи по московскому времени) можно только цитировать – комментарии излишни: "Вы, господин президент, объявляете не карантин, а выдвигаете ультиматум и угрожаете, что если мы не будем подчиняться Вашим требованиям, то Вы примените силу. Вдумайтесь в то, что Вы говорите! <...> Действия США в отношении Кубы – это прямой разбой, это, если хотите, безумие вырождающегося империализма... Конечно, мы не будем просто наблюдателями пиратских действий в открытом море. Мы будем тогда вынуждены, со своей стороны, предпринять меры, которые сочтем нужными и достаточными для того, чтобы оградить свои права". В день, когда Кеннеди получил этот отлуп, вся Америка приникла к телевизорам, наблюдая, как советские суда приближаются к линии карантина. Журналист Чарльз Бартлетт, приглашенный в этот вечер на обед в Белый дом, пишет, что президент держался чрезвычайно хладнокровно. Обед закончился рано. Около половины одиннадцатого Кеннеди позвонил Бартлетту и сказал: "Нам сообщили, что они повернули назад". Суда, груженные ракетами, либо заглушили двигатели и легли в дрейф, либо резко изменили курс и направились восвояси. Отбой 25 октября принесло плохие новости. Аналитики ЦРУ, внимательно изучив снимки У-2, пришли к выводу, что строительные работы на всех 24 пусковых установках ракет средней дальности полностью завершены и ракеты могут быть готовы к пуску в течение 6–8 часов. ФБР доложило, что советские дипломаты в США ведут себя так, как будто война неизбежна: они жгут бумаги в вашингтонском посольстве и в нью-йоркской миссии при ООН. Во второй половине того же дня советская ракета сбила самолет У-2 во время разведывательного полета над Кубой. Объединенный штаб Вооруженных Сил США потребовал акции возмездия. Исполнительный комитет СНБ почти без обсуждения решил, что если самолет действительно был сбит, американская авиация должна уничтожить пусковые установки советских ракет. Председатель Объединенного штаба генерал Максвелл Тэйлор рекомендовал вслед за бомбардировкой начать полномасштабное вторжение. Ночью 25 октября курьер Белого дома доставил в советское посольство в Вашингтоне новое послание президента. Упрекая Хрущёва в умышленном обмане администрации США, Кеннеди настаивал на восстановлении status quo: "Я надеюсь, что ваше правительство предпримет необходимые действия, позволяющие восстановить существовавшее ранее положение". Ответ из Москвы пришел через два с половиной часа. "Из Вашего письма, – сообщал Хрущёв, – я почувствовал, что у Вас есть некоторое понимание сложившейся ситуации и осознание ответственности. Это я ценю". Хрущёв клялся, что у Москвы нет планов использования Кубы в качестве плацдарма, что идущие к острову советские суда "везут самые невинные мирные грузы", и, наконец, обещал: "Если бы были даны заверения президента и правительства Соединенных Штатов, что США не будут сами участвовать в нападении на Кубу и будут удерживать от подобных действий других, если Вы отзовете свой флот, это сразу все изменит". 27 октября Бобби Кеннеди встретился с послом Добрыниным еще раз. Эта встреча и оказалась решающей. Кубинский кризис, начал Кеннеди, продолжает углубляться. Военные требуют от президента ответить на уничтожение американского невооруженного самолета, совершавшего наблюдательный полет. Но если начать отвечать огнем на огонь, начнется цепная реакция. Правительство США намерено избавиться от советских ракетных баз на Кубе, однако хочет избежать силовых действий. Главное – как можно скорее получить согласие Москвы на прекращение всех работ по сооружению ракетных баз на Кубе. В обмен США готовы, помимо снятия карантина, дать заверения, что ни они, ни какая-либо другая страна Западного полушария на Кубу не вторгнутся. Не имея никаких инструкций на этот счет, Добрынин рискнул спросить: а как же все-таки быть с турецкими базами? Оказалось, ответ у Кеннеди был готов и припасался, как предполагает Добрынин, на крайний случай. Если это единственное препятствие, то президент не видит непреодолимых трудностей в решении этого вопроса, сказал Кеннеди-младший. Однако при этом президент хочет избежать публичности и дать ему на свертывание баз 4–5 месяцев.   Это была развязка... Источник Карибский Кризис   www.pseudology.org