30 мая -01 июня, 2011 Геннадий Васильевич Костырченко Крымский мираж гипертекстовая версия История в жанре триллера В прошлом советского еврейства именно "крымская история", пожалуй, больше всего до сих пор будоражит воображение всех конспирологов – от либералов до почвенников. И это не случайно, ибо в советские годы и послевоенные притеснения Евреев, и расправа над членами Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) прочно связывались в обыденном сознании с предпринятой в 1944 году неудачной попыткой руководителей этой организации создать еврейскую республику в Крыму. Более того, в широко распространённой тогда мифологеме "дело ЕАК" представлялось не иначе как "крымское", предпринятое Сталиным, дабы покарать Евреев, которые "Крым у России отцапать хотели и сделать там новое царство жидовское"1. Cоставной (второй) частью этой легенды стало "дело врачей", преподносимое в том духе, что Сталин, раскрыв заговор еврейских медиков-профессоров, желавших отомстить ему и его ближайшим соратникам за убийство Михоэлса, несостоявшегося "еврейского царя Крыма", и устранение других "злоумышлявших" вместе с ним Евреев-интеллигентов, направил свой "праведный" гнев против всех еврейских подданных, вознамерившись отправить их на Север. Парадоксально, но тем же самым финалом - планированием депортации - завершалась и другая легенда, которая исходила уже от самих Евреев и была распространена в либерально-интеллигентской среде. Так что не ясно: какая из них первична, какая вторична, или они - одномоментны? Эти апокрифы, будучи порождением официального табуирования темы, отнюдь не сошли на нет, когда с конца 1980-х годов стали открываться сталинские архивы и, казалось, должна была восторжествовать Правда. Напротив, на волне общественной гиперполитизации они обрели как бы второе дыхание, – причём, удивительным образом, даже в какой-то мере вследствие обнародования документов из архивов. Точнее – в результате их спекулятивной интерпретации. И вот "крымская история" из "свидетельства" зловредных козней Евреев перелицовывается в нечто идеологически диаметрально противоположное - в провокацию, изначально задуманную Сталиным и осуществлённую МГБ. Даже Ж.А. Медведев (известный в прошлом диссидент), такой рассудительный и осторожный в оценках, разбирая перипетии подготовки и направления в феврале 1944 года Михоэлсом и другими руководителями ЕАК писем Сталину и Молотову о создании "Еврейской советской социалистической республики" в Крыму, склонен видеть в этом инспирацию спецслужб, составивших "антиеврейский заговор". Такое суждение, думается, во многом было навеяно изданными в 1990-е годы книгами П.А. Судоплатова и А. М.Борщаговского2. При этом в документальную повесть последнего "Обвиняется кровь" включены целых три взаимоисключающих версии: "Еврейский крымский проект" – это   1) инициатива "выслуживавшихся" перед Сталиным органов госбезопасности; 2) единоличная провокация диктатора, направленная против Евреев; 3) спекулятивная (на Евреях) интрига Сталина (или Маленкова, Берии и Жданова), имевшая целью дискредитацию Молотова3. И если Борщаговский, выдвигая множество гипотез, вроде бы стремился к поиску истины, чему, впрочем, не способствовала присущая его рассуждениям эмоциональность, то Судоплатов, как представляется, сознательно уклонялся от Правды прошлого, рассматривая его в заданном, скорей всего, коммерческим расчётом формате политического детектива*. В результате под пером бывшего "супершпиона" родился миф о том, что убийство Михоэлса было как бы продолжением "крымской истории", что, кстати, не поддерживается теми же Борщаговским и Медведевым, и тем более "неопочвенником" В. В. Кожиновым4. И в самом деле, "крымское письмо" уже потому не могло быть причиной смерти Михоэлса, что, написанное в феврале 1944 года и тогда же отправленное в архив, оно вновь всплыло на политическую поверхность только 26 марта 1948 года, то есть спустя несколько месяцев после убийства Михоэлса. В датированной этим числом записке, направленной В.С. Абакумовым Сталину, Молотову, Жданову и А.А. Кузнецову "письмо" впервые заочно инкриминировалось руководителям ЕАК и курировавшему их по линии Совинформбюро С.А. Лозовскому как доказательство националистической и проамериканской деятельности. Причём самой этой "уликой" на Лубянке тогда, очевидно, не располагали, и о содержании "письма" могли пока судить по пересказам секретных агентов и показаниям арестованного З.Г. Гринберга. И только когда в конце 1948 года ЕАК был распущен и его архив арестован, текст послания оказался в распоряжении МГБ. И выходит, что не "крымское письмо" стало причиной смерти Михоэлса и последующих антиеврейских репрессий – а скорее, наоборот, тайная расправа над последним, запустив механизм политических преследований, превратила его ("письмо") в руках властей в средство их обоснования и оправдания, а также в один из главных инструментов начавшейся тогда фальсификации "дела ЕАК".   4 декабря Абакумов доложил Сталину и другим членам Политбюро: "Обнаружено несколько проектов записок в адрес руководителей правительства… в которых "исторически" обосновывается необходимость создания [еврейской] республики"5. Интерпретируя "крымскую историю" в духе голливудского шпионского боевика, Судоплатов в главе с интригующим названием "Калифорния в Крыму" пишет, что, отправляясь в США, руководители ЕАК С.М. Михоэлс и И.С. Фефер получили на Лубянке секретное задание установить контакты с американскими сионистскими кругами, прозондировав их реакцию на якобы исходившую от советских верхов идею создания еврейской республики на лакомом полуострове. Под этот проект Сталин будто бы рассчитывал получить от США, ни много ни мало, 10 миллиардов долларов (цифра по тем временам воистину фантастическая!), то есть почти столько же, сколько американцы выделили СССР за всю Войну по ленд-лизу.   А дальше – ещё хлёстче: утверждается, что руководители ЕАК, обратившись к Сталину по поводу Крыма 15 февраля 1944 года, сделали это буквально на следующий день после получения их "куратором" Берией приказа о депортации крымских татар6. Однако реально всё обстояло совершенно по-другому: решение ГКО "о выселении всех татар с территории Крыма" было принято только 11 мая 1944 года, на второй день после освобождения полуострова Красной Армией, а депортация проводится 18-19 мая (у Судоплатова: в марте – апреле?!)7. Правда, объективности ради следует заметить, что после того, как в конце 1943 года было осуществлено поголовное переселение в восточные районы обвинённых в пособничестве врагу калмыков, руководители ЕАК могли предполагать, что подобное коснётся и крымских татар, – тем более, что соответствующее обсуждение в кремлёвских верхах началось, возможно, загодя, и слухи об этом могли так или иначе дойти и до Михоэлса и его единомышленников. Новыми жителями полуострова должна была стать стопроцентно благонадежная этническая масса, к коей Евреи уже с конца 1930-х годов не причислялись. Показательно, что ещё в ноябре 1938 года один из руководящих работников аппарата ЦК ВКП(б), побывав в Крыму, довёл до начальства следующее соображение: "Переселять же в Крым можно и нужно. ... Помимо экономического значения этого переселения, оно имеет и оборонное значение. Если принять во внимание многонациональность населения Крыма и то, что в некоторых районах есть колхозы исключительно из иностранных подданных (греки), а также учесть, что националистические элементы (татары и др.) раньше очень ориентировались на своих единоверцев – турок (да, вероятно, и теперь не перестают питать некоторые надежды, в особенности же в связи с изменением ориентации Турции), то со всей очевидностью станет ясным необходимость и полезность срочного переселения в Крым свежего колхозника из центральных областей СССР"8.   Однако даже если всё так и было, и руководители ЕАК хотели воспользоваться, так сказать, благоприятным моментом, то это отнюдь не означает, что они повинны в провоцировании депортации коренного населения полуострова. Ибо татары, да и другое неславянское население Крыма и без того были обречены на выселение. Этническая чистка в Крыму, который всегда рассматривался советским руководством как стратегический участок обороны страны, была, по большому политическому счёту, предрешена, и Сталин только выжидал удобный момент и искал подходящий повод, чтобы привести в действие, скорей всего, давно задуманный радикальный план укрепления безопасности этого южного "подбрюшья" своей империи. И, разумеется, он, сугубый прагматик, не склонный к каким-либо сантиментам, отнюдь не собирался заполнять постдепортационный этнический вакуум за счёт Евреев, пусть даже на это надеялись руководители ЕАК, наивно мечтавшие о Крыме как о некоем воздаянии за беспрецедентные страдания соплеменников в годы Войны. Летом 1944 года именно на славянское население европейской части СССР - переселенцев из Украины, Брянской, Воронежской, Курской и Ростовской областей РСФСР - и была сделана ставка как на новых жителей Крыма, и они, в соответствии с постановлениями советского правительства, стали прибывать на полуостров взамен вывезенных татар, а также греков, болгар, армян и представителей других нацменьшинств. Не менее сомнительным представляется и придание Судоплатовым "крымской инициативе" ЕАК статуса некоего крупного международного проекта, отмеченного участием самых влиятельных политических сил послевоенного мира и якобы ставшего чуть ли не ключевым в послевоенных советско-американских политических отношениях. Не утруждаясь приведением документальных доказательств, этот автор утверждал, что перспектива заселения Крыма Евреями обсуждалась Сталиным сначала в июне 1944 года с президентом американской торговой палаты Э. Джонстоном и послом США в СССР А. Гарриманом, а потом - "сразу же после Войны" – и с делегацией американских сенаторов. Однако с наступлением "холодной войны", как представлял дело Судоплатов, "наши надежды на получение еврейских капиталов рухнули… и первой жертвой смены курса стал Михоэлс, находившийся в самом центре дискуссии по созданию еврейской республики в Крыму"9. Что касается упомянутых встреч, то они действительно имели место. Однако документально зафиксированное содержание состоявшихся при этом бесед не имеет ничего общего с тем, как их пересказал Судоплатов. Скажем, известно, что 26 июня 1944 года Сталин совместно с Молотовым, Маленковым, Берией и А.С. Щербаковым принимал в Кремле тех же Джонстона и Гарримана. Сохранилась и запись состоявшегося разговора, опубликованная потом в официальном издании МИД. Судя по ней, в течение почти трёхчасового общения в центре обоюдного внимания были проблемы возрождения советской промышленности после Войны и налаживания торговли между двумя государствами в скором мирном будущем. Конкретно, Джонстон выказывал заинтересованность в широкомасштабном приобретении у СССР различного сырья, а Сталин даже пообещал разместить в США миллиардные заказы. Обсуждались также шансы Ф. Рузвельта и его соперников на предстоявших президентских выборах и некоторые другие вопросы. А вот что написал об этой встрече Судоплатов, в ней не участвовавший и о её содержании не информировавшийся: Джонстон был принят Сталиным "для обсуждения проблем возрождения областей, бывших главными еврейскими поселениями в Белоруссии, и переселения Евреев в Крым"10.   О том же самом Сталин якобы беседовал и после Войны с американскими сенаторами, о чём Судоплатову будто бы стало известно из некоего сообщения – из какого именно, им не уточняется. Между тем, в официальной записи советско-американских переговоров 26 июня 1944 года зафиксирована немаловажная реплика Джонстона о том, что тот считал себя специалистом по промышленности, а в сельском хозяйстве - профаном. Вот почему после встречи со Сталиным он направился отнюдь не в освобождённый Красной Армией Крым, что в свете утверждений Судоплатова было бы логично, а предпринял поездку по заводам Урала. Впрочем, относительно официальной записи кремлёвской беседы от 26 июня 1944 года может возникнуть резонное сомнение: не изымались ли из неё потом, при подготовке публикации, "неудобные" для советской власти сюжеты, среди которых мог быть и "крымский"? Конечно, в 1984 году, когда было осуществлено данное издание и когда сильна была цензура, всё было возможно. Однако не похоже, что подобное имело бы место в данном конкретном случае. Ведь все изъятия из оригинальных архивных документов, составивших основу сборника, в обязательном порядке, как специально оговаривалось, обозначались публикаторами во главе с академиком Г.А. Арбатовым отточиями, а такового грамматического знака вообще нет в напечатанном тексте интересующей нас беседы11.   Да и в хранящемся в Библиотеке Конгресса США одиннадцатистраничном отчёте участника встречи А. Гарримана отсутствует какое-либо упоминание об обсуждении "крымского проекта" – как, впрочем, и в его мемуарах, а также в воспоминаниях Дж. Кеннана, присутствовавшего на встрече Сталина с американскими сенаторами12. Итак, ни советскими, ни американскими заслуживающими доверия документальными и мемуарными источниками приведённые Судоплатовым "факты" по Крыму не подтверждаются. Часть II Обращаясь к фактам… А как же в действительности возникла, развивалась и потом так трагически завершилась "крымская история"? Чтобы разобраться в этом, обратимся сначала к стенограмме судебного процесса 1952 года по "делу ЕАК", который продолжался более двух месяцев и довольно детально расследовал существо инкриминировавшихся подсудимым эпизодов, в том числе и обстоятельств, связанных c "крымским письмом". Однако сначала – одно важное предварительное замечание: нет оснований сомневаться в том, что существенная часть включённых в стенограмму показаний "еаковцев" содержит в основном достоверные сведения. Полагать так позволяет то, что в начале судебного заседания всем подсудимым дали возможность отказаться от лжи самооговоров, к которым их пытками и психологическим давлением принудили до того следователи на Лубянке.   Кроме того, хотя процесс проходил без участия адвокатов (как, впрочем, и без прокурора), подсудимые могли защищаться самостоятельно, и некоторые из них – в первую очередь С.А. Лозовский, Л.С. Штерн и Б.А. Шимелиович – использовали эту возможность блестяще, до последней минуты надеясь, что им удастся доказать свою невиновность и выжить. Они боролись до конца, при этом, с отчаянием обречённых, стремясь убедить суд в своей невиновности, порой несправедливо оговаривали друг друга и прибегали к неизбежной в таких случаях лжи ради спасения. Скажем, отрицая на суде показания, полученные от них на предварительном следствии, "еаковцы", с одной стороны, разоблачали различного рода фальсификации - результат грубых манипуляций, в том числе и жестоких пыток – и тем самым содействовали торжеству Правды, однако, с другой стороны, "корректировали" в свою пользу или вообще "дезавуировали" сообщённые ими ранее реальные факты, поскольку те могли быть использованы против них. Учёт этих обстоятельств – важное и необходимое условие для достижения научной объективности в реконструкции "крымской истории". Началась эта "история" ещё в первые месяцы Войны, трагические события которой требовали национальной консолидации советского еврейства, что, в свою очередь, рождало в головах его лидеров различные этнопроекты. И. С. Ватенберг – один из фигурантов "дела ЕАК" - показал в 1952 году на процессе: "Когда мы вместе с Эпштейном (ответственный секретарь вскоре созданного ЕАК. – Г.К.) эвакуировались из Москвы (то есть осенью 1941 г. – Г.К.) и ехали с ним в одном вагоне, то он затронул вопрос о Республике немцев Поволжья. Я ему ответил, что есть Еврейская автономная область, и насколько есть возможность переселяться, то пусть желающие переселяются". А вот что припомнил тогда Фефер: "Примерно с 1942 года у нас в ЕАК начались разговоры о том, что все еврейские учреждения ликвидированы, даже в еврейских районах, всё, что было создано за 30 лет. Тогда и возник вопрос о Крыме"13.   Тогда же, в 1942-ом, руководители вновь созданного ЕАК стали налаживать отношения с еврейскими организациями, функционировавшими в странах-союзницах и прежде всего в США, где, собственно, и концентрировалась международная еврейская общественно-политическая активность. Так что, когда через год решено было отправить делегацию ЕАК с зарубежной пропагандистской миссией, посещение этой ведущей западной державы стало главным пунктом подготовительных мероприятий. Напутствуя отъезжавших в США Михоэлса и Фефера, советское руководство в лице Щербакова и Лозовского потребовало от них сосредоточиться на реализации двух основных задач: пропагандисткой (настроить влиятельный американо-еврейский истеблишмент в просоветском духе) и экономической (получить от состоятельных Евреев как можно больше денег в "фонд обороны СССР")14.   Никаких других заданий и Михоэлс и Фефер не получали. А значит, ни о каком "еврейском Крыме" власти тогда не помышляли, причём хотя бы уже потому, что освобождение полуострова от оккупантов представлялось тогда весьма отдалённой перспективой. Факты свидетельствуют, что превращение "крымского проекта" из смутной неясной идеи, спонтанно возникшей в головах руководителей ЕАК, в определённую, чётко обозначенную цель, со всей очевидностью, произошло в Америке, в ходе триумфальной поездки по ней посланцев советского еврейства. Конкретно этому способствовали встречи Михоэлса и Фефера в США с Джеймсом Н. Розенбергом (J.N. Rosenberg), председателем консультативного совета Еврейского комитета Совета военной помощи России ("The Council for Russian War Relief") и одним из руководителей "Джойнта" ("Joint" – "The American Jewish Joint Distribution Committee"), американской благотворительной организации, ещё в феврале 1942 году предложившей СССР гуманитарную помощь для находившихся на его территории польских Евреев15. Ещё в 1926 году Розенберг побывал по делам "Агро-Джойнта" ("Agrojoint" – дочерняя компания "Джойнта") в Советской России, проявив себя горячим сторонником проводившейся при поддержке советского правительства еврейской сельскохозяйственной колонизации Крыма, который до появления на национально-политическом горизонте Биробиджана официально рассматривался как наиболее вероятное место организации еврейской автономии. Будучи довольно состоятельным руководителем адвокатской фирмы и бизнесменом, Розенберг, в отличие от основного руководства "Джойнта" – национально-консервативного, "заскорузло" ориентированного исключительно на сферу еврейской благотворительности – был социально подвижным (до авантюризма) деятелем, пользовавшимся влиянием в американском истеблишменте, в том числе и политическом. Его знакомство с Михоэлсом и Фефером произошло (по показаниям последнего на Лубянке) в Нью-Йорке, в конце июня 1943 года. Правда, на процессе Фефер уточнил, что случилось это 8 июля на нью-йоркском стадионе "Поло-Граундс", сразу по завершении проходившего в честь посланцев Москвы массового митинга солидарности. "Спустя пару дней", как показал потом на следствии Фефер, Розенберг устроил на своей пригородной вилле в честь него и Михоэлса обед, на котором, помимо них, "никого не было"16. Раскрывая содержание этой встречи, Фефер пояснил на допросе, что советская сторона, памятуя полученное в Москве задание, повела разговор о немедленном вспомоществовании бедствующим Евреям и другому нуждающемуся населению в воюющем СССР. Ответствуя, Розенберг изъяснялся довольно раскованно (беседа носила неофициальный характер) и особенно не церемонился со своими советскими гостями. Он резко заметил им: "Вы только просите, а толку от вас никакого! Вспомните, в связи с созданием еврейских колоний в Крыму мы ухлопали свыше 30 миллионов долларов, а что толку? Крым не ваш, вас оттуда выгнали…" Потом, после паузы, призванной, очевидно, усилить эффект от его филиппики, Розенберг, смягчившись, продолжил: "…Если бы советское правительство допустило заселение Крыма Евреями, мы ("Джойнт". – Г.К.) оказали бы вам материальную помощь". Завершил свой монолог Розенберг уже совсем на идиллической ноте: "Роскошное место Крым: Чёрное море, Турция, Балканы…" Припомнив на суде эту последнюю неясную и в чём-то двусмысленную фразу, Фефер поспешил пояснить: Розенберг имел в виду то, что Крым – это "видное место для будущей еврейской республики", и прямого разговора о превращении Крыма в военный плацдарм против СССР (вопреки версии следствия. - Г.К.) не было17. В том, что эти показания Фефера соответствовали действительности, можно убедиться, сопоставив их со строками из документа "Джойнта", датированного сентябрём 1944 года: "Тогда Розенберг требовал от руководства этой организации настаивать на том, чтобы мы запросили г-на Киселёва, советского Генерального консула в Нью-Йорке, о намерениях СССР, в надежде, что "Джойнт" сможет принимать участие в восстановлении там (в Крыму. – Г.К.) еврейских сельскохозяйственных поселений. Позиция комитета ("Джойнта". – Г.К.) заключается в том, что сейчас преждевременно обращаться с запросами к советскому правительству с любыми планами поселения Евреев в Крыму. Более того, с тех пор, как "Джойнт" и другие организации затратили приблизительно 30 миллионов долларов на программу аграрных поселений Евреев в Крыму и на Украине, есть опасность, что подобная дискуссия могла бы показать советскому правительству, что столь огромная сумма вновь доступна. В 1938 г. "Джойнт"… был вынужден покинуть Россию по требованию советских властей…"18 Спустя два месяца состоялась вторая встреча с представителями "Джойнта". Она также носила неофициальный характер и прошла 13 сентября 1943 года в виде строго секретного ланча ("an absolutely confidential luncheon"). Помимо Розенберга, от "Джойнта" присутствовал его председатель Пол Боерволд (Bauerwald). Когда слово предоставили Михоэлсу, тот, обуреваемый эмоциями, заявил, что поражён неосведомлённостью американских еврейских организаций о масштабах Войны на Восточном фронте, и конкретно о том, что Красная Армия, разгромив нацистов в Сталинграде и тем самым предотвратив дальнейший захват территории СССР, спасла два миллиона советских Евреев из четырёх. Далее он отметил, что Москва принципиально выступает за неэтнический характер помощи "Джойнта", поскольку направление посылок только одним Евреям противоречило бы советскому принципу национального равенства. Озвучивая такую распределительную парадигму, Михоэлс к тому же не мог не помнить, что в начале 1920-х "Джойнт" осуществлял свою благотворительную деятельность в Советской России по аналогичной схеме ("non-sectarian basis"). Поддержавший Михоэлса Фефер уточнил, что в интересах СССР было бы направление секулярной помощи в районы компактного проживания эвакуированного еврейского населения в Узбекистане и Поволжье. Американцы, со своей стороны, напротив, настаивали на своём традиционном формате благотворительности: национально селективное распределение помощи через еврейские религиозные и общественные организации. Именно тогда, обсуждая географию гуманитарных поставок, Розенберг вновь заговорил о Крыме, обозначив его не только в качестве приоритетного получателя, но и наиболее подходящего места для будущего переселения уцелевших евреев19. Третья встреча - 21 сентября 1943 года - носила уже официальный характер. От предыдущей она отличалась ещё и тем, что с американской стороны в ней участвовал исполнительный вице-председатель "Джойнта" Джозеф Хайман, что свидетельствовало о том, что переговорная дискуссия перерастала в выработку конкретных решений. Заключительный четвёртый раунд прошёл 27 сентября, и если американская делегация численно уже не расширялась, то советская пополнилась ещё двумя членами - генконсулом в Нью-Йорке Е. Киселёвым и представителем Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР В. Лебеденко. Показательно, что когда американцы на этой итоговой встрече попытались развить идею "крымского проекта", Киселёв сразу пресёк эту интенцию, сухо заметив, что такое обсуждение преждевременно, поскольку полуостров оккупирован20. Подобная реакция - ещё одно доказательство непричастности советских властей к инициации данного проекта. "Джойнт", видимо, так сильно желал восстановить своё, пусть даже виртуальное, присутствие в СССР, что, поступившись собственным принципиальным правилом национально-персонального адресования помощи, в конце концов, вынужден был согласиться не брать в расчёт этничность получателей, – Правда, настоял на её распределении в регионах наибольшего сосредоточения Евреев, прежде всего беженцев, эвакуированных и спасшихся после Холокоста. 12 октября административный совет комитета одобрил выделение Советскому Союзу помощи в виде продуктов, одежды и других товаров на общую сумму в 500 тысяч долларов (с начальным траншем в 250 тысяч долларов). Раздачу её предполагалось осуществить в районах Поволжья, Казахстана и Узбекистана21. На такой существенный компромисс руководство "Джойнта" наверняка пошло, уступая давлению Розенберга и его влиятельных сторонников, в том числе председателя Еврейского комитета Совета военной помощи России ("The Council for Russian War Relief") Луиса Левина. Между тем, некоторые американские исследователи склонны преуменьшать роль Розенберга в "Джойнте", изображая его эдаким идеалистом, "прокрымским" энтузиастом, диссидентствующим одиночкой со своим "особым подходом", действовавшим приватно, на свой страх и риск, без официальной санкции. При этом утверждается о полной непричастности "Джойнта" как такового к "крымской истории"22. Во многом такая интерпретация продиктована желанием по максимуму устранить негативную тень, брошенную в 1953 году на репутацию этой организации инвективой сталинского режима в шпионаже. Мотивация эта хоть и оправданна (из-за абсурдности указанного обвинения), но всё же и банальна (как и всякая борьба за чистоту риз "своих"), при том, что сформулированные в итоге выводы представляются чрезмерно прямолинейными и не учитывающими множества нюансов, часть из которых, напротив, свидетельствует о вовлечённости "Джойнта" в ту "историю". Ведь не один же Розенберг был таким малосведущим и наивным в восприятии сталинского режима (надеясь на его послевоенную гуманизацию), что верил в полноценное сотрудничество с ним? Факты доказывают, что соответствующее прекраснодушие было характерно и для "Джойнта" в целом. И пусть в сентябре 1944 года его руководство сочло, как отмечалось, "преждевременным" предложение Розенберга призвать Советы к восстановлению еврейских поселений в Крыму, уже в 1945 году оно однозначно солидаризируется с ним в этом вопросе. Это многократно подтверждается архивными записями, согласно которым, в частности, "Джойнт" тогда настаивал на возобновлении деятельности в Крыму ("The JDC offered to renew rehabilitation activities in the Crimea"; "the JDC offered to renew settlement aid in Crimea") и даже предлагал и. о. генконсула СССР в Нью-Йорке П. Михайлову образовать фонд для восстановления в Крыму еврейского сельского хозяйства23. Как и следовало ожидать, в СССР ухватились за это заманчивое предложение, – тем более, что в июле 1945 года "Джойнт" выделил под "советскую программу" 1 млн долларов. И только когда в ноябре 1945 года советская сторона не смогла представить доказательств возвращения Евреев в Крым и окончательно стало ясно, что Кремль не допустит там никакой еврейской автономии, "Джойнт" окончательно прозрел, перенаправив выделенную было этому региону помощь на Украину и в Белоруссию. Тем самым на "крымском проекте" был поставлен крест. А с наступлением вскоре политического похолодания в мире и нарастанием в связи с этим политической ксенофобии в СССР "Джойнт" в 1947 году вообще вынужден был свернуть там всю деятельность24. Однако двухлетнее пребывание американцев в плену крымского миража вряд ли можно объяснить только тем, что руководство "Джойнта", проявив чрезмерную "советофилию", стало, как отмечал Г. Я. Аронсон, "жертвой иллюзии"25. Или тем, что, как предположил на судебном процессе по "делу ЕАК" Ватенберг (он ранее жил в США и хорошо знал Розенберга), Крым занимал этого амбициозного деятеля только потому, что "Джойнт" в своё время "туда вложил много денег" и Розенберг чувствовал, что потерял лицо в этом деле26. При том, что некомпетентность и претенциозность действительно имели место, в основе разбираемого заблуждения лежала, как представляется, политическая причина, коренившаяся в тогдашнем остром расколе в американской еврейской общине и наличии в ней влиятельной антисионистской "фракции", в которую входил "Джойнт" и тот же Розенберг, ориентировавшиеся в решении еврейского вопроса не на Ближний Восток, а на Европу. Вот главная причина, почему они увлеклись Крымом. И такое предпочтение не покажется необычным, а напротив, закономерным, если иметь в виду, что Государственный департамент США, через который, между прочим, "проходили" проекты договоров "Джойнта" с советской стороной, скажем, после Войны всячески противостоял (в лице Дж. К. Маршалла, Дж. Ф. Кеннана, Р. Ловетта и др.) усилиям президента Г. Трумэна, направленным на создание государства Израиль. Так что вполне реальной представляется политическая составляющая "крымского проекта", обозначенная Розенбергом в 1943 году в беседах с Михоэлсом и Фефером, и потом изложенная последним на следствии. В частности, он припомнил, как Розенберг в одной из первых бесед с ними подчеркнул, что "Крым нас интересует, с одной стороны, как Евреев, с другой - как американцев"; и что в случае создания еврейской республики на полуострове её руководство может рассчитывать "не только на материальную помощь Америки", но, "в случае необходимости, на советское правительство может быть сделан американцами дипломатический нажим"27. И хотя на этих показаниях, несомненно, лежит политически усугубляющая их печать редактуры МГБ, тем не менее, делая поправку на возможную аберрацию, всё же можно с большой долей уверенности предположить, что Розенберг и те, кто за ним стоял, связывали с "крымским проектом" не только благотворительные, но и далеко идущие политические планы. Столкнувшись со всем этим, Михоэлс и Фефер, вследствие своей вопиющей (по-другому не скажешь) политической неопытности, проявили наивную беспечность и неосмотрительность. Впав в эйфорию от восторженного приёма в Америке, они явно политически заигрались. Чтобы помочь Розенбергу "пробить" через руководящие структуры "Джойнта" "крымский проект", они, поддавшись авантюрному соблазну, сообщали ему заведомо мифические сведения о том, что на полуострове выжили "только" 35 000 Евреев. Об этом признался на следствии сам Фефер, и его показания частично проясняют происхождение этой невероятной цифры, перекочевавшей благодаря Розенбергу и в официальные бумаги "Джойнта"*28. Такую же политическую наивность лидеры ЕАК продемонстрировали и когда, возвратившись в СССР, стали распределять министерские портфели в "миражной" еврейской республике29. Однако, по большому счёту, эта, в общем-то, мало кому известная советская общественная организация оказалась заложницей политических отношений между СССР и США, и в случае их обострения была обречена, что потом и произошло. Другим немаловажным моментом, спровоцировавшим трагическое развитие "крымской истории", был присущий руководителям ЕАК "идеалистический национализм", выразившийся в выстраданном ими, по сути, императиве во что бы то ни стало спасти свой народ, стоявший на грани физического уничтожения. Сделать это они намеревались путём обретения национальной территории в европейской части Советского Союза – то есть в рамках действительного, как они полагали, решения еврейского вопроса в СССР. Тем самым логически подразумевалась фиктивность и несостоятельность биробиджанского проекта, а значит, и невольно бросался вызов его автору – Сталину, который, во многом поэтому, сразу решительно отверг претензию ЕАК на Крым. Впрочем, не будучи в своём альтернативном решении еврейского вопроса "зацикленными" на какой-либо конкретной территории, Михоэлс и его единомышленники первоначально, помимо Крыма, обсуждали возможность создания еврейской автономии и на других территориях – в том числе, как отмечалось, на землях бывшей Республики немцев Поволжья. Крым "перевесил" в этом выборе только потому, что этот вариант обещал поддержать от имени "американских еврейских кругов" Розенберг, который к тому же распалял "идеалистический национализм" своих московских гостей, поучая их: "Вы себя не ведёте так, как должны… настоящие Евреи. Советские Евреи слишком много просят и слишком мало требуют. За народ, если мы народ, надо бороться…"30 Однако такие призывы были, по меньшей мере, излишни. В памяти вдовы Михоэлса А.П. Потоцкой запечатлелась произнесённая им однажды знаменательная фраза: "Мне кажется, я в ответе за весь мой народ"31. Оторвавшись почти на полгода от родной почвы и пребывая в эйфории от заокеанских впечатлений, Михоэлс и Фефер, грезя, что называется, наяву, явно переоценили значение для Сталина американской поддержки. Вышло как раз наоборот: эта поддержка его насторожила и решительно настроила против проекта. Однако в силу той же политической наивности Михоэлс и Фефер об этом даже не подозревали. Явившись сразу по возвращении в Москву (в конце ноября 1943 г.) к Лозовскому, они первом делом объявили ему: "Розенберг обещал материальную помощь "Джойнта" в случае заселения Крыма Евреями"32.   Убедив (что удивительно!) этого покровительствовавшего им профессионального опытного политика в том, что американская поддержка - сильный козырь, они уговорили его, используя свой статус заместителя Молотова по НКИДу, организовать встречу с ним. Вскоре в Кремль на приём к ближайшему соратнику Сталина явились трое: вместе с Михоэлсом и Фефером пришёл и ответственный секретарь ЕАК Шахно Эпштейн, вершивший в контакте с НКГБ все внутренние дела в комитете. Поскольку Эпштейн, как отмечалось, выступал за создание еврейской республики на месте ликвидированной автономии немцев Поволжья, то наряду с Крымом был предложен и этот альтернативный проект. Однако Молотов сразу же отверг его, мотивировав тем, что население бывшей немецкой республики в основном занималось сельским хозяйством, а "Евреи народ городской и нельзя сажать Евреев за трактор". В отношении же Крыма он заметил: "Пишите письмо и мы его посмотрим"33. И хотя смысл этих осторожных слов был довольно неопределённым, руководители ЕАК решили, как потом показал на суде Лозовский, что "…Молотов “обещал”, значит, вопрос почти решён, а если еще не решён, то во всяком случае “на мази”"34. Тем не менее, письмо, направленное 15 февраля 1944 года Сталину по поводу "Еврейской советской социалистической республики" в Крыму, было, по совету осторожного Лозовского, подписано Михоэлсом, Фефером и Эпштейном не от имени ЕАК, а как частное предложение группы граждан. Впрочем, в одобрении верхами их инициативы они не сомневались. Однако проходили дни, а ответа из Кремля не было. И тогда несколько обеспокоенные авторы письма, решив подстраховаться, послали 21 февраля его дубликат уже непосредственно Молотову. Причём, чтобы знать наверняка, что послание попадёт к адресату, Михоэлс передал его через П. С. Жемчужину, жену Молотова, которая не только имела большое влияние на мужа, но и выказывала личную заинтересованность в успехе проекта, сказав тогда еврейскому артисту многозначительно: "Можно жить где угодно, но надо иметь свой дом и крышу"35. Однако к тому времени, когда до Молотова дошло направленное ему "крымское письмо", поднятый в нём вопрос был, вероятно, уже решён Сталиным, причём решён отрицательно. В пользу такого предположения говорит хотя бы то, что, знакомясь с наиболее значимыми и важными документами, Сталин, если был заинтересован в принятии решений по ним, у себя их не задерживал, а, зафиксировав в резолюции собственное решающее мнение, направлял "по принадлежности" в то или иное ведомство (ЦК ВКП(б), СНК СССР, Наркомат обороны и т. д.), которое должно было подготовить проект соответствующего постановления Политбюро, Оргбюро ЦК, СНК СССР и т. д. В случае с "крымским письмом" ничего подобного не произошло. Видимо, ознакомившись с ним, Сталин, посчитал его слишком необычным, а может быть, даже и вздорным, чтобы быть рассмотренным по привычной схеме. 19 февраля он почти три часа совещался с Молотовым, Маленковым, А. И. Микояном и А.С. Щербаковым36 и, возможно, высказался уже тогда против "крымской инициативы" руководителей ЕАК. Не исключено, что Молотов, вновь встретившись со Сталиным в Кремле 22 февраля в том же "формате" (вместе с Маленковым, Микояном и Щербаковым), ещё раз попытался как-то заинтересовать его посланием Михоэлса37. Но поняв, что "хозяина" не переубедить, вынужден был отступить. После этого ему, первому заместителю Сталина по СНК СССР, не оставалось ничего другого, как 24 февраля формально "расписать" "крымское письмо" "на исполнение" Маленкову, Микояну, Н. А. Вознесенскому и Щербакову. И в итоге – закономерный финал: 28 февраля последний "списал" эту ставшую "неудобной" бумагу в архив38. Для прагматика Сталина, обременённого куда более важными для воюющей страны делами и давно уже на весь мир объявившего о решении еврейского вопроса в СССР, утопическое предложение ЕАК было неприемлемо в принципе. Открыто не высказываясь по поводу послевоенного урегулирования международной еврейской проблемы, он, тем не менее, уже тогда, скорей всего, склонялся к поддержке сионистского плана в Палестине. Есть данные, что прибывший в декабре 1943 года в советскую столицу президент эмигрантского Госсовета Чехословакии Э. Бенеш по просьбе Н. Гольдмана и других сионистских лидеров агитировал Сталина за этот проект. Высокопоставленный советский дипломат К.А. Уманский, который, наряду с М.М. Литвиновым и И.М. Майским, довольно часто встречался в те годы с Х. Вейцманом и другими сионистскими руководителями, в августе 1944 года полагал, что Сталин "склоняется в пользу создания еврейского государства в Палестине", что, впрочем, диктовалось отнюдь не симпатией советского вождя к сионистам, а его тактическим расчетом с их помощью подорвать стратегические позиции Великобритании на Ближнем Востоке. Известно, что в марте 1945 года Ф. Рузвельт, очевидно, имея в виду и мнение Сталина, заверил основателя Всемирного еврейского конгресса С. Уайза: "“Большая тройка” (на Ялтинской конференции. - Г.К.) согласилась передать Евреям Палестину. В ближайшем будущем иммиграция туда Евреев должна продолжиться"39. Даже если руководителям ЕАК официально не объявили об отклонении правительством их проекта, те вскоре так или иначе должны были об этом узнать. Однако они были так зачарованы собственными мечтами, что по инерции, как ни в чем не бывало, продолжали активно обсуждать перспективы своего в общем-то уже безнадёжного предприятия, что, конечно, не укрылось от Сталина. Окончательно "закрыть" становившийся скандальным вопрос он поручил Л. М. Кагановичу. Впоследствии на суде Фефер рассказал: "В середине 1944 года" его, Михоэлса и Эпштейна "срочно" вызвал к себе Каганович, который "часа два или больше… разбивал нашу докладную записку о Крыме исключительно по практическим соображениям… Он говорил… что Евреи в Крым не поедут… что только артисты и поэты могли выдумать такой проект"42. Однако даже после столь явного предостережения руководители ЕАК, хотя и несколько затаившись, прекратив открыто обсуждать “крымский проект”, полностью так и не отказались от своей опасной затеи. 19 ноября 1946 года М.А. Суслов проинформировал Сталина и других членов Политбюро, что, судя по выступлению Фефера на заседании президиума ЕАК от 23 октября 1945 года, "ЕАК намерен ставить перед правительством СССР даже вопросы территории (видимо, новой территории, кроме Биробиджана) для еврейского населения". Известно также, что когда в мае 1946 года польско-еврейский поэт А. Суцкевер перед репатриацией зашёл в ЕАК, чтобы проститься, там его попросили приобщить И.Г. Эренбурга к "крымскому проекту". Примерно тогда же Михоэлс посоветовал приехавшему из США журналисту Бенциону Гольдбергу продлить пребывание в СССР, поскольку ожидал "важных сообщений" из Кремля43. Тлеющий фитилёк "крымского проекта" погас в 1947 году, когда "Джойнт" решил полностью отказаться от своих проектов в СССР, и руководители ЕАК утратили последнюю надежду. Именно в конце того года, ознаменовавшегося ужесточением "холодного" противостояния в мире и усилением - как в СССР, так и в США - кампаний травли политических ведьм, у специалистов МГБ по борьбе с американской и сионистской агентурой созрело, видимо, намерение раздуть старый "грешок" потенциальных "буржуазных националистов" в крупное политическое дело. Окончательно этот план вызрел уже, как отмечалось, после убийства Михоэлса. Только с этого момента правомерно квалифицировать "крымскую историю" как провокацию властей. Именно тогда Крым, по образному выражению Лозовского на суде, стал обрастать "такой шерстью, которая превратила его в чудовище"44. Тот же Лозовский, несомненно, понимавший, что признание на процессе "крымской истории" международной шпионской интригой, направленной против государственной безопасности СССР, влечёт за собой смертный приговор подсудимым, умело защищался, заклеймив это обвинение словами Н.Г. Помяловского - "фикция в мозговой субстрации".   Однако всё, что он говорил, было гласом вопиющего в пустыне, в том числе и следующие его предсмертные слова: "Ни одна из 12 тысяч газет и журналов не ставили тогда этого вопроса (о Крыме. – Г.К.), ни один государственный деятель США не думал на эту тему… Кто-то якобы сообщил, что американское правительство вмешалось в это дело ("крымское". – Г.К.). Это значит - Рузвельт. Я должен сказать, что осенью 1943 года Рузвельт встретился со Сталиным в Тегеране. Смею уверить вас, что… там о Крыме ничего не говорилось. В 1945 году Рузвельт прилетел в Крым… Он не прилетел ни к Феферу, ни к Михоэлсу, и не по делу заселения Евреями Крыма, а по более серьёзным делам"45. И в самом деле, будучи сразу же отвергнутым Сталиным, этот проект оказался мертворождённым и не фигурировал в материалах Тегеранской, Ялтинской, а также Потсдамской конференций союзников, – как, впрочем, и во всех других дипломатических документах военного и послевоенного времени. Он даже никогда не обсуждался на межгосударственном уровне. Документально не подтверждаются и соответствующие переговоры Сталина с А. Гарриманом, американскими сенаторами и тому подобные интригующие “факты”. * * * Итак, вполне очевидно главное: первоначально идея "еврейского Крыма" исходила не от Сталина или органов безопасности. Своим рождением она была обязана руководству ЕАК, которому, в свою очередь, была предложена отдельными руководителями "Джойнта". Причём возникла она на волне стихийной демократизации, которую власти были вынуждены в интересах самосохранения допустить во время Войны в определённых рамках. Другая предпосылка коренилась в реакции руководителей ЕАК на Холокост, выразившаяся в почти инстинктивном желании во что бы то ни стало сохранить где-нибудь – первоначально даже не в Крыму, а на территории ликвидированной в 1941 году Республики немцев Поволжья – остатки выжившего еврейства, причём не только советского, но и оказавшихся на территории СССР соплеменников из Польши и Румынии. Свою побудительную роль сыграл и всплеск национального чувства, разбуженного Войной, а также самоочевидность провала с решением "еврейского вопроса" в виде создания Еврейской автономной области. С самого начала "крымский проект" как политически вредный был отвергнут Сталиным. Тем не менее, руководство ЕАК даже в послевоенное время продолжало надеяться на его возрождение в той или иной форме. С конца 1947 - начала 1948 года проект был намеренно "воскрешён" МГБ и провокационно использован для обоснования развернутых тогда антиеврейских репрессивных акций. И хотя эта историческая канва "крымского дела" ныне всесторонне документально подтверждена и выверена, до сих пор массово распространяется немало претендующих на историческую сенсацию псевдоисторических работ на эту тему – статей, книг, "документальных" фильмов, – что, безусловно, деформирует историческое сознание общества. Посильное противодействие этой негативной тенденции, собственно, и было главной целью данной публикации. ----------------------- 1 Гейзер М. М. Крымское дело // Международная еврейская газета. – 1992. № 13-14 (77-78). – С. 6. 2 Медведев Ж. А. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. – М., 2003. – С. 81-82; Судоплатов П.А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. – М., 1996; Борщаговский А. М. Обвиняется кровь. – М., 1994. 3 Борщаговский А. М. Указ. соч. – С. 123, 132, 134, 137, 353-357. * Вместо того, чтобы максимально правдиво реконструировать прошлое, редакторы и издатели мемуаров Судоплатова нацеливались прежде всего на проект, гарантировавший коммерческий успех. Помню, как вскоре после краха СССР у меня, работавшего тогда в бывшем Центральном партийном архиве, состоялась встреча c главным творцом, своего рода продюсером судоплатовского бестселлера Джералдом Шектером, осуществившим вместе с русской женой звукозапись воспоминаний советского разведчика, их литературную обработку, а потом и публикацию под названием "Special Tasks. Memoirs of an Unwanted Witness – A Soviet Spymaster" ("Специальные задания. Воспоминания нежелательного свидетеля - советского шпиона"). - N.Y., 1994.   Этот весьма импозантный визитёр (в тёмно-синей элегантной "тройке" с золотой массивной цепью карманных часов поперёк жилета), представившись, стал через переводчика (Ф.А. Розенталя) рассказывать о том, как, возглавляя в 1968-1970 годы московское бюро журналов "Тайм" и "Лайф", организовал вывоз и издание в США рукописи воспоминаний Н.С. Хрущёва; как потом, при президенте Дж. Картере, работал пресс-секретарём Совета национальной безопасности США, и как сейчас заканчивает работу над книгой о шпионском скандале века - пресловутом деле гэрэушника-предателя Олега Пеньковского.   Разъясняя основную цель своего визита, Шектер заговорил о новом издательском проекте, затрагивающем в том числе и "еврейскую политику" Сталина. Он сказал, что ведёт сбор соответствующей архивной фактографии и рассчитывает в этом на мою помощь как специалиста. Будучи заинтересованным в широком научно-культурном использовании этих только что рассекреченных тогда сведений, я подготовил детальный обзор таковых, причём со всеми ссылками на конкретные дела. Узнав потом, что мой обзор понадобился Шектеру для редактирования воспоминаний Судоплатова, я c нетерпением ждал их выхода в свет. Однако, когда это произошло, я, вчитавшись в "еврейские сюжеты" бестселлера, с огорчением обнаружил, что если моя информация и была использована его создателями, то лишь для придания этим сюжетам (имевшим, как оказалось, мало общего с реальной историей) некоего правдоподобия. 4 Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1939-1964). (Опыт беспристрастного исследования). – М., 1999. 5 Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941-1948. Документированная история. – М., 1996. – С. 365-366; РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 86. Л. 81. 6 Судоплатов П. А. Указ. соч. – С. 340-341. 7 Там же. 8 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 890. Л. 214. 9 Судоплатов П.А. Указ соч. – С. 349. 10 Там же. – С. 343. 11 Советско-американские отношения во время Великой Отечественной Войны. 1941-1945. Документы и материалы в 2-х т. / Министерство иностранных дел СССР. Т. 2. – М., 1984. – С. 139-146. 12 Свидетельства профессоров С.А. Мадиевского (Германия) и Давида Фоглесонга (США): Д. Фоглесонг исследовал фонд А. Гарримана в Библиотеке Конгресса США; George F. Kennan. Memoirs 1925-1950. Boston, 1967); Harriman W. A. and Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin 1941-1946. London, 1976. 13 Неправедный суд. Последний сталинский расстрел. Стенограмма судебного процесса над членами Еврейского антифашистского комитета / Отв. ред. В. П. Наумов. – М., 1994. – С. 24, 280. 14 Там же. – С. 154, 155. 15 Мицель М. Программы "Джойнта" в СССР. 1943-1947 // Материалы Девятой международной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 2. – М., 2003. – С. 121. 16 Борщаговский А. М. Указ. соч. – С. 124, 125, 152. 17 Неправедный суд. … – С. 25, 125, 152. 18 Мицель М. Указ соч. – С. 127, 128. 19 JDC NY Archives Collections 1933-1944. File 1056. 9/13/43 (приведённые здесь и далее сведения из архива "Джойнта" в Нью-Йорке были выявлены американским исследователем Е. Ю. Шехтером); Мицель М. Указ соч. – С. 122-123; 20 JDC NY Archives Collections 1933-1944. File 1056. 9/27/43. ------------------ Источник Крым   www.pseudology.org