Рудольф Андреевич Борецкий

И не потому только, что гены германских предков, возможно, побудили его довести дело до патента[1], а значит, и формального признания. (В отличие от равновеликого коллеги, чисто русского по характеру и судьбе Александра Попова: радио-то он изобрел, но мир знает только Маркони[2]).

По-настоящему гордиться можем тем, что российское участие в "мире ТВ" межконтинентально, планетарно, если угодно. Ибо творцом-родителем самого мощного и богатого на свете телевидения США суждено было стать тоже петербуржцу из школы проф. Бориса Розинга — В.К. Зворыкину (1899-1982)[3], отрезанному мировой войной от родины и оказавшемуся за океаном. В общем, щедра Россия наша на подарки миру, так сказать, на вынос. А вот себе и для себя...

2

Весь начальный этап "самопознания" ТВ — лабораторного его освоения, довольно долгого, отнявшего не менее десятка лет противостояния сторонников "механического" и "электронного" его развития[4] — может быть отнесен, скорее, к истории техники. Ибо ни к массовой информации, ни к культуре он отношения не имеет. Это этап внесодержательный, внеаудиторный, внепрограммный.

Первый этап[5] содержательного освоения — тематического и первичного жанрового отбора — в нашем, как, впрочем, и мировом ТВ приходится на начало 50-х годов. Телевидение (разумеется, уже "электронное", передаваемое на УКВ) носило повсеместно локальный, "островной" характер. Параллельно и одновременно шел процесс формирования таких же "островных" аудиторий. Перелом и в самопознании (прежде всего силы воздействия и неограниченных возможностей прямого, репортажного) ТВ, и в его оценке владельцами (у нас — партийно-государственная элита) наступил, мы говорили, в 1957-ом, после "горячих денечков" Всемирного фестиваля.

Второй этап становления отечественного ТВ обьемлет десятилетие с 1957 по 1967 гг. Это были годы значения чрезвычайного. Ибо совпали во взаимодействии и взаимообогащении первый — в долгой советской истории — период относительного раскрепощения духа, названный с легкой писательской руки "оттепелью"[6], и осознание телевидением своих, природой ему данных возможностей. Наступила пора интенсивного поиска экранной выразительности, трансформации традиционных и создания собственно телевизионных жанров. Пора формирования творческого коллектива, сплоченной студийности, максимальной самоотдачи.

Открытие в ноябре 1967 года нового Останкинского телецентра, по тем временам одного из крупнейших в мире, имело, несомненно, большое, прежде всего технико-технологическое, значение. Из старенького "москвича" ТВ наше пересело в роскошный "ЗИЛ-110". Но дух студийности из тесных коридоров Шаболовки еще некоторое время господствовал и в останкинских просторах.

Качественные изменения наметились прежде всего в двух взаимосвязанных областях: в программной (освоение четырех программных каналов) и в формировании телевизионной аудитории (слияние "островков" в единый "телеконтинент", переход от локальных телевидений к общегосударственной телевизионной системе[7]).

Впервые в нашей телевизионной творческой практике была сначала осмыслена, подвергнута дискуссии, принята согласным большинством и затем незамедлительно запущена в работу система логически взаимообусловленных действий. Создана многоуровневая программная служба с отделами: прогнозирования, перспективного и календарного планирования, выпуска в эфир. Начала плодотворно работать служба активного (на базе эмпирической социологии) и пассивного (прежний отдел писем) выявления мнений телезрителей о программах.

Единая программная дирекция, численность сотрудников которой доходила иногда до 500 и более разнопрофильных специалистов (включая социологов, социопсихологов, статистиков, программистов), объединяла все структурные элементы. Но одной из самых главных и трудных задач этого звена телепроизводства было так называемое разведение программных каналов с учетом их параллельной работы и дифференцированной аудитории. Тогда впервые с подачи социологов туманное понятие "телезритель" стали дробить, разделять согласно социально-демографическим признакам: по возрасту, полу, профессиям, культурно-образовательному уровню и т.д.

3

Для телевидения государственного или, тем паче, общественного — то есть такого, где деньги не самоцель — точное знание своей аудитории, действительно, задача чрезвычайно важная[8]. Другое дело, что в реальной истории нашего телевидения ею озабочены были недолго, года два-три. Ведь стратегически ТВ работало не на аудиторию, а на идеологическое обеспечение режима, следовательно, структура зрительских предпочтений гораздо меньше интересовала руководителей ТВ, зато гораздо больше — предпочтения партийных иерархов. Едва ли не единственной, хоть и заведомо обреченной попыткой выйти на своего зрителя явилось создание четвертого программного канала.

Замысел родился еще на Шаболовке и уже вполне оформленным перекочевал в Останкино. Косвенно идею подсказали социологи. Изучая интересы телеаудитории, критерии оценки ею передач, они определили, что из всех социодемографических признаков самое существенное значение имеет уровень образования. Это он, по преимуществу, влияет на выбор конкретным телезрителем той или иной темы, жанра, исполнителя, ведущего. Выяснилось и то, что наименее удовлетворенной телевидением устойчиво остается самая высокообразованная и требовательная к качеству передач часть аудитории[9].

Вот так и возникла идея создать специальную программу "повышенного интеллектуального уровня" — программу для "высоколобых" с их особыми запросами и вкусами. Конечно, "шаболовская команда" и ее руководитель—главный редактор В.В. Егоров[10] не были настолько наивны, чтобы не понимать, чем такой проект может завершиться в "рабоче-крестьянском" государстве. Нужен камуфляж. Им, отчасти, стала тематика, заявленная в проспекте, и некоторая затуманенность пояснений. Лицензию на вещание, как сказали бы сейчас, удалось получить благодаря тому, что в заявке удачно отделили "что" — тему, содержание от "как" — формы, жанра: способа экранного воплощения. Например, в сериале по книге Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" — работе сложной, не многим понятной — предполагались инсценировки, разыгранные актерами. По признанию значительной части зрителей, замысел и его воплощение оказались настолько удачными, что пробудили интерес к этому сочинению (справедливости ради напомню, что оно стояло в списках обязательной литературы в сети партучебы, охватывавшей миллионы). Под таким прикрытием была определена структура всей программы (канала № 4): искусствоведческие циклы о кино и театре, тоже циклические передачи из области литературоведения и пр. Одной из несомненных удач стала "Занимательная информация" — познавательный блок тщательно подобранных незаурядных фактов и событий, по оценке аудитории интересный, по замыслу абсолютно аполитичный.

Кончилась вся эта затея драматично, продержавшись в эфире где-то около года. Разгром был учинен партийным агитпропом (но не ЦК КПСС, где уже руководил либеральный А.Н. Яковлев, а московского горкома). По тогдашнему обыкновению партаппаратчики на передовую выдвинули десант "научных рецензентов" из Высшей партшколы. Обвинения, хотя и тривиальные, в общем-то предвиденные, оказались настолько серьезными, что похоронили идею "четвертой программы" всю целиком и окончательно. Главное обвинение: идеологически ошибочная и политически вредная попытка создать элитарную программу (как по содержанию, так и, особенно, по форме), недоступную массам, ущемляющую интересы класса-гегемона и, значит, направленную на раскол нашего монолитного общества. Просчитались мы и в наших надеждах на прикрытие именем вождя: создатели ленинского сериала были обвинены в вульгаризации великого наследия.

В 40-е- начале 50-х подобная затея после такой оценки в высших парторганах могла бы закончиться и репрессиями,и, уж конечно, завершением профессиональной карьеры ее виновников. Ни репрессий, ни увольнений не последовало. Шел к концу 1968 год — последний год "тихой пересменки" , подготовивший, как станет понятно после, действительно смену эпох. А пока на "Останкино" накатила волна полузабытого страха, подновившего механизмы внутренней цензуры, а они для многих обитателей телеколосса окажутся спасительными в последующее пятнадцатилетие.

Как 1938 стал переломным в окончательном оформлении тоталитарного государства, так 1968 покончил с хрущевской оттепелью.

1968-69 гг. полны тревожного ожидания. Вторжение в Чехословакию наложило разный отпечаток на психологический климат в стране. В том общественном слое, который принято называть "народом", карательная акция, в общем, была воспринята с пониманием. В среде интеллигентской обозначился раскол. Хотя в основе своей трусливый, кухонный (открытый протест — "вопль вопиющей восьмерки" в пустыне безразличия и страха — восклицательный знак, всплеск отчаяния, не более). И все же, пусть в микроскопической степени, шепотом, засвидетельствовал он неприятие официальной пропагандистской версии, предложенной властью.

Большинство населения страны, проглотив, переваривало "осознанную необходимость" решительного отпора империализму, вознамерившемуся коварно вырвать из соцсодружества нашу сестру Чехословакию (воспроизвожу стилистику того времени). Естественное меньшинство (а это всегда и повсюду — несколько процентов, которыми, считают не лишенные здорового цинизма ученые, в политике и пропаганде можно пренебречь) с самого начала понимало, что танки пошли давить свободу. Ее робкий росток, названный "социализмом с человеческим лицом" (возникал вопрос: а с каким лицом до той поры был наш социализм?).

Центральный Комитет Коммунистической партии СССР был, разумеется, в деталях информирован об умонастроениях в обществе. И крутой политический вираж, в который вошла "первая страна победившего социализма", втянув туда и всех своих сателлитов, должен был быть преодолен без крушений и потерь. Или, говоря языком тех времен, политика партии нуждалась в "идеологическом обеспечении". А поскольку в верхах уже уразумели, что лишь телевидению под силу планомерно, целенаправленно, систематически и в общенациональном масштабе — то есть каждодневно, всем и сразу — вкладывать в сознание необходимый набор направляющих идей, то именно на ТВ и была сделана главная ставка.

1970 — год окончательного упрочения власти Брежнева. Переход к идеологическому наступлению по всей стране: разгром редколлегии "Нового мира", исключение А.И. Солженицына из Союза советских писателей и т.д. 1970-й год ознаменовался переломом и в истории советского телевидения. Правивший телерадиоимперией пять с лишним лет Николай Николаевич Месяцев был "сослан" послом в Австралию, где и закончил свою политическую карьеру[11].

С содержательной стороны "пятилетка Месяцева" ничем принципиально новым не отмечена. Разве что отдельными удачными частностями, такими как ежедневная информационная программа "Время"[12] и первое советское эстрадно-развлекательное шоу "Голубой огонек".

Зато именно при нем (скорее всего, с его пассивного согласия, нежели от осмысленного фрондерства) возникла серьезная, многоуровневая, оснащенная научным знанием программная служба; началось интенсивное развитие спутникового вещания — как для создания единого общегосударственного ТВ СССР (например, телемост Москва — Владивосток), так и для прямого обмена телепрограммами с внешним миром (телемост Москва—Париж). И четвертая программа — тоже при нем. Но то была уже одна из последних капель "оттепели".

Знаменательным фактом (если не сказать высокопарно — памятником) стало возведение Останкинского телекомплекса, к которому Н.Н. Месяцев имел самое непосредственное, в стиле своего характера, отношение. В Москве готовилась Всемирная выставка, на нужды которой в бюджет была заложена солидная (что-то около 4 или 5 млрд. руб.) сумма. По политическим причинам выставка не состоялась, а деньги "провисли" в состоянии бесхозном. Как всегда в подобных ситуациях, к ним потянулся всепожиратель — Минобороны. Но, как рассказывал сам Н.Н., ему удалось обойти военного министра, выйти на главного хозяина страны — первого секретаря ЦК и уговорить отдать деньги на "создание лучшего в мире телецентра". Так в нашем плановом государстве, где правили "учет и контроль", попадание в настроение "самодержцу" могло принести результат, который не то что в планах — в мыслях не витал. Но это так, между делом.

А делом было то, что в принципе совпали давно назревшие намерения партийно-государственных руководителей радикально усилить идеологическую обработку массового сознания и завершить создание ее технико-технологической базы.

Назначение на пост Председателя общесоюзного телерадиовещания Сергея Георгиевича Лапина 17 апреля 1970г., то есть выбор именно этого человека, объясняют его близостью к особе Брежнева. Едва ли не единственная версия такова. С.Г. Лапин, генеральный директор ТАСС, каждое утро, до начала официального рабочего дня докладывал Генсеку в течение 15 минут о событиях в стране и мире. Человек, повторюсь, незаурядный, интеллектом повыше и кругозором пошире своего вельможного собеседника, сумел не то чтобы понравиться (в коридорах власти нет места сантиментам) — сумел стать нужным хозяину. А дальше дело техники. Видимо, был поставлен на Политбюро вопрос о главенстве телевидения в "осложнившейся идейно-политической обстановке" (в стране — брожение умов, в мире — негативная реакция на вторжение в Чехословакию). Вполне вероятно, речь зашла о необходимости "усилить идейно-воспитательную работу в массах". Кто-то, возможно, заметил, что тов. Месяцев на своем посту не справляется. Вот тут-то и возникает кандидатура С.Г.Л.

Так это было или несколько иначе — не суть важно. Важнее отметить здесь то, что пришел Лапин в радиотелевизионное ведомство с намерениями явно директивными и с полномочиями необычайно широкими.

Первое. Был существенно, до возможного предела поднят статус возглавленной Лапиным организации. Ничтожный, на первый взгляд, нюанс: в ее названии убрали предлог "при", и получилось вроде "сам по себе". Был Государственный Комитет при Совете министров, стал Государственный Комитет Совмина, причем союзно-республиканский, в ранге министерства. А его руководитель, значит, союзный министр, да еще член президиума Совета министров.

Второе. Был столь же решительно поднят престиж телевидения, причем способом предельно ясным, наглядным. Госкомитет по радиовещанию и телевидению переименован в Госкомитет по телевидению и радиовещанию, Гостелерадио СССР. Первый заместитель Председателя становится одновременно руководителем телевизионного ведомства. А поскольку в нашей стране в директивных документах ничего просто так не значилось, такая перестановка в названии организации как раз и говорила об изменении приоритетов.

Третье. Словосочетание "союзно-республиканский" казалось вполне невинным, из тех, что просто констатируют факт; на самом деле означало оно немало существенных преобразований в истории отечественных СМИ. Главным здесь, как показал опыт, стала доведенная до перфекции централизация управления (вплоть до кадровых назначений) и осуществления программной политики в общесоюзном масштабе. Разумеется, из Москвы. Из продолговатого кабинета на Пятницкой 25. Республики, не говоря уже о прочих административных единицах Союза, составляя содержательно-тематические планы вещания, обязаны были во главу угла ставить директивы, спускаемые (слово-то какое: сверху, значит) Гостелерадио. Опорными для них были определяемые в Москве темы, рубрики и даже готовые программы, обязательные к ретрансляции местными студиями. А это означало почти полную потерю творческой (о программно-политической тогда и не помышляли) самостоятельности. Блюдо готовилось в столице, а на периферии — свой, с национальными приправами и местным колоритом гарнирчик[13].

Четвертое. Были в спешном порядке ликвидированы все звенья логически выстроенной цепи программного производства. И раньше всего те, что связаны с научным поиском и анализом (прогнозирование, перспективное планирование, опиравшееся на социологию изучения аудитории и прочее). Постепенно сводилась на нет деятельность Центра научного программирования. Бывший некогда прообразом научно-исследовательского института в структуре Комитета, ЦНП быстро превратился в аморфную группу чиновников по подготовке оперативных справок для Председателя и обработки зрительской почты[14].

Поступление сколько-нибудь объективной информации об аудитории и ее реальных оценках функционирования ТВ практически прекратилось. Социология, будучи по мнению Председателя затее вредной, идущей "вразрез с линией партии по идеологическому воспитанию трудящихся", была изгнана с подвластных Гостелерадио территорий. Потоки писем, искусственно инспирируемые вещательными редакциями, лишь дезинформировали авторов программы[15].

Директивные органы — телепроизводство: связь замкнулась напрямую. Так ТВ СССР превратилось в пропагандистскую машину, задействованную однонаправленно от центра (власти) к периферии (массам), без учета и корректировки своей деятельности по "обратной связи". Принудительная ситуация без выбора, без межпрограммной конкуренции, изоляция от внешнего мира — все это создавало искусственные условия для относительно безбедной жизни ТВ под водительством нового хозяина[16].

Пятое. Именно для выполнения стратегической задачи, стоявшей перед всей коммунистической пропагандой (с 1970 г. практически во главе с телевидением), необходима была отлаженная, действующая без технических и, что важнее, идейно-политических сбоев, машина. Вот это Лапину удалось на славу.

Технологическая дисциплина планирования и выпуска программ в эфир была доведена до возможного совершенства. Сдача редакциями в дирекцию программ заявок, планов, сценариев осуществлялась по графику, нарушение которого рассматривалось как ЧП. Опубликованный в прессе программный анонс становился законом: объявленную передачу, время ее выхода в эфир могли изменить только обстоятельства из ряда вон выходящие, скажем, незапланированное выступление Генсека.

Машина или, лучше сказать, махина ТВ работала долгие годы четко, ладно, без сколько-нибудь серьезных срывов. Авторитарный стиль правления, быстро схваченная специфика нового дела и, значит, компетентность Председателя, созданный им "штаб" вполне надежных помощников (любопытно, что не приведенных за собой, а в абсолютном большинстве из прежних месяцевских кадров) — все это в совокупности обеспечивало устойчивую работу огромного комбината по продуцированию "грез и мифов".

Была еще одна, субъективная, если не сказать интимная, причина долголетнего господства заданного Председателем стиля. Сказанная к месту и в соответствующем окружении фраза: "Вчера с Леонидом Ильичем играли в шахматы и он..." — нужное вставить — по реальной силе, практическому результату значила больше иных постановлений, решений и даже Закона. Или вот такая история, достоверность которой подтверждают ее прямые участники. В честь 70-летия С.Г.Л. был представлен к ордену "Октябрьской революции". Указ уже был набран в "Правде". Но юбиляр, направившись лично к Леониду Ильичу, упросил всевластного исправить ошибку: глухой ночью печатники внесли правку, а наутро вся страна узнала имя нового Героя Соцтруда.

Телевидение (а заодно и радио) "не трогали": высшим его судьей, казнителем и милователем оставался С.Г.Л. И вполне закономерно, что в пору наивысшего напряжения, когда решалась судьба страны и народа — в августе 1991-го — сохранившее инерцию, Лапинское ТВ (хотя его дирижера уже не было на свете) отвернуло камеры от жизненной трагедии к сказке. Воздушные эльфы-лебеди под чарующие звуки музыки Чайковского стали навечно зримым символом "второй реальности", завершив затянувшуюся эру правления маленького человека с большими амбициями[17].

* * *

Горбачевская гласность, как представляется сейчас, в конце 90-х, явление не во всем верно и достаточно оцененное. И вправду, "большое видится на расстояньи". Во всяком случае, одним из первых исследований конкретно-исторического значения и реальных последствий политики гласности стала докторская диссертация не нашего соотечественника, а ученого из Финляндии Рейно Паасилинна (в прошлом — видного тележурналиста, Генерального директора ТВ Финляндии, сейчас — члена Европарламента)[18].

Финский исследователь показал неизбежность и закономерность деструктивного влияния СМИ на господствовавший семь десятилетий общественно-политический строй и единую марксистско-ленинскую идеологию, стоило только отменить "запрет на правду". Информационная открытость, что пришла после 1985 года на смену пропагандистской тенденциозности, спровоцировала процесс стремительного распада общества "строителей коммунизма". Радикальное изменение содержания деятельности СМИ, их социально-политической роли оказали столь же радикальное действие на психологию масс. А через нее — при молчаливом неучастии либо поддержке властных структур — на казавшийся нерушимым тоталитарный уклад, противостоявший мировому капитализму под привлекательным именем "соцсодружества".

Сейчас уже банальным представляется утверждение, что гласность — единственное реальное достижение "горбачевской пятилетки". Но как же оно значительно! Даже тот факт, что большое число граждан бывшего СССР (по оценкам социологов от 25% до 30%) остается на прежних идейных позициях, казалось бы, вопреки логике — не может поставить его под сомнение. Во-первых, такое состояние массового сознания вызвано резким разворотом в сторону экономического либерализма и его чрезвычайно трудными для народа последствиями. А во-вторых, лишний раз практически подтверждает известное науке теоретическое положение об устойчивости, консерватизме ценностных ориентации (по сравнению с подвижным, легко и быстро меняющимся общественным мнением).

Объективность требует признать, что весь последующий ход преобразований, как бы к ним ни относиться, вряд ли был бы без той пресловутой гласности возможен.

"Пятилетка гласности" (1985-91 гг.) позволила сделать ряд новых для теории и практики СМИ, а отчасти и неожиданых, выводов.

Сомнительным оказалось принятое в науке (Знанецки, Ховленд и др.) положение о том, что СМИ, воздействуя на сознание масс, могут лишь усиливать либо ослаблять, повышать или снижать тонус общественного мнения, но не изменять его радикально (подробнее об этом см. гл. II). Быть может, такой вывод и верен для обществ устоявшихся, стабильных. Но наша российская новейшая история отрицает его категорически. Уже к концу 80-х "новая историческая общность" — советский народ дрогнул и начал слоиться и почковаться. Разброс мнений в обществе, толчок к которому дали СМИ, разумеется под воздействием комплекса причин, достиг состояния критического: взрыв наступил в августе 1991. Но не будь потока публикаций и ТВ-репортажей, как бы обобщивших локальные события и единичные факты, масштабы ответной реакции были бы иные.

Идеальным, едва ли не утопическим, не имевшим прецедента в мировой практике периодом стала для наших СМИ вторая половина 80-х. При сохранении централизованных госсубсидий — отмена цензуры и никакой ответственности — ни перед финансодателем, ни перед властями (впрочем, тогда это было одно и то же). Рецидивы внутренней самоцензуры как следовые явления, укорененные десятилетиями в психике "подручных партии" — почти не в счет.

Более серьезным оказалось внутрисистемное расслоение в самих СМИ. Мобильная журналистика печатного слова вырвалась далеко вперед: "Огонек", "Московские новости" первыми вышли на "рубеж свободы", к ним подтянулось большинство центральных изданий, образовав фронт беспримерного для дремавшей страны свободомыслия. Читать, как тогда говорили, стало действительно интересней, чем жить. А вот смотреть...

Практически не дрогнувшим под напором обновления оставалось телевидение. Причин, и весьма веских, тому несколько. Первая, по-видимому, кроется в том давнем, с начала 60-х, осознании мощи ТВ, признании за ним главенства в системе охранной пропаганды. Отважиться на то, чтобы вот так, разом, дать телевидению полную свободу, отпустить вожжи — не решались даже самые радикальные из горбачевского окружения. Кроме того, и это вторая причина, само телевидение вплоть до конца 80-х годов представляло собой предельно централизованное образование, замкнутое в себе самом, громоздкое, с технико-технологическими комплексами миллиардной стоимости, дезинтеграция которых выливалась в долгий и сложный процесс.

Неповоротливость ТВ особенно контрастировала с мобильной, многоликой, разобщенной прессой. Сотни, тысячи разнородных, разнонаправленных изданий смогли оперативно, провозгласив себя независимыми (учредитель — коллектив редакции), по-новому развернуть работу, перестроиться, что называется, на марше.

А вот марш телевидения по пути обновления оказался дистанцией гораздо более сложной и длинной. Еще долго стояло оно как бы в стороне от ширившегося в стране процесса гласности. Редкие исключения лишь высвечивали эту его отстраненность, например, всем запомнившаяся прямая трансляция XIX партконференции, что было скорее счастливым совпадением отдельных решений и органических возможностей телеэкрана, но никак не выражением сознательно избранной программной концепции. Короче, все первые годы перестройки вплоть до "лебединого финала" августа 91-го ТВ пребывало как бы в дрейфе. И — оставаясь по сути своей детищем С.Г. Лапина.

* * *

Если согласиться с тем, что демократия — это оптимальный способ формирования (отбора) правящих элит, то неизбежными окажутся и некоторые, на первый взгляд нетрадиционные, выводы. Демократическое общество изначально, по определению отказывается от насильственных способов управления. Все социальные споры, политическое противоборство, столкновения интересов и прочие конфликты разрешаются на уровне дискуссий, референдумов либо независимой судебной власти. А карательные органы существуют лишь для самых крайних обстоятельств: покушение на Конституцию страны, на государственность. Неслучайно их называют органами правопорядка. Таким образом, естественно и неуклонно возрастает роль средств, ненасильственно и неформально поддерживающих в обществе равновесие. Среди них самое заметное, важное и действенное — массовая информация. (И такая универсальная наука, как кибернетика, утверждает: в системе, где нарушен информационный обмен, неизбежен хаос — энтропия. А информационная достаточность и достоверность — залог устойчивого функционирования системы).

Кардинальный вопрос любого общественного организма — вопрос о его управлении. В государстве — это проблема власти. Общество демократическое, выработав оптимальный механизм ее смены — мирный и свободный выбор (отбор) кандидатов в управленческий аппарат, стремится также избежать стихийности, свести к минимому случайность, нивелировать ошибки выбора.

Вот здесь деятельность СМИ и выходит на первое по значению место. В идеале их задача — сделать процесс отбора максимально открытым, избирателей — максимально информированными, а их конечный вердикт — максимально осмысленным.

Но есть и еще вполне объективное обстоятельство, порожденное самим фактом существования СМИ. Суть его может быть выражена в емкой, ставшей крылатой фразе: если не было на телеэкране, то как бы не было вообще.

Все эти простые и ясные схемы — так сказать, идеальная, незамутненная житейскими сложностями азбука демократии. Реальность, мы знаем, куда как грубее и циничней. Даже в обществе устоявшейся, веками обкатанной демократии, в странах богатых, среди народов вполне благополучных — ив общественном настроении, и в политической практике далеко не так все безупречно, как, казалось бы, должно быть. Тому свидетельства — ив скоротечных наблюдениях журналистов, и в теоретических обобщениях ученых, и образах литературной классики, и в сюжетах художественного кинематографа. Вспомним, для наглядности, хотя бы политический роман Пенна Уоррена "Вся королевская рать" или фильм Сиднея Люмета "Телесеть". Оба — из жизни флагмана западной демократии Соединенных Штатов Америки. Фильм Люмета — явление вообще примечательное. Для тех особенно, кому ТВ близко и по профессии, и по судьбе. Фильм откровенно и жестко препарирует сущность коммерческого телевидения в его главном противоречии — в несходимости бизнеса и искусства, делания денег и духовности. Безоговорочная капитуляция второго перед первым в разменную монету обращает некогда значимые для человека ценности—честь, совесть, честность, благородство; просто добро, вполне отличимое от зла. Примечательно, что историю эту поведал (сочинил? взял из жизни? — неважно) родоначальник американской (и мировой тоже) телевизионной драматургии Пэдди Чаевски.

Скрытый в сюжетных перипетиях призыв автора относиться к ТВ осторожно, уверен, в равной степени адресован и тем, кто создает программы, и тем, кто их смотрит.

В телевидении как явлении социальном как бы изначально присутствует двойной потенциал: добра и зла. Как общественное добро оно несет знания, обогащает культуру, повышает эстетический уровень и развивает вкус, расширяет кругозор и упорядочивает мировоззрение, а в результате облагораживает нравы. Но такая содержательная направленность (программная политика) — как бы парит над бытовой потребностью, идет впереди массовых интересов и ожиданий подавляющего большинства. Отсюда такое телевидение — затея по определению нерентабельная. И даже если его содержать государству, то добровольная аудитория, можно предположить, станет колебаться в пределах от 3-5 до 10-15 процентов потенциальной.

Как социальное зло оно отнимает львиную долю свободного от активной деятельности (работы прежде всего) времени. Большинство наших современников отдает телевидению, даже в странах высокой цивилизации, до 4-5 часов ежедневно. Таким образом, временная структура, или иначе — ритм жизни современного "массовизированного" индивида выглядит схематично так: 8 часов работа + 8 часов сон + 5 часов телевидения + 3 часа на все остальное.

Картина неутешительная. Тем паче, что третье по временным затратам (преимущественно коммерческое) телевидение содержательно (вынужденное денежной подчиненностью унифицировать поток программ) вольно или невольно игнорирует либо вовсе отрицает перечисленные выше достоинства и ценности. Более того, свои ориентиры такое телевидение черпает из массовых ожиданий, вкусов и запросов, потакает им, идет за ними, как бы низко они ни опускались. Рейтинг — ориентир на прибыль, но ни в коем случае на духовное совершенствование.

Рейтинговый зондаж остановил коммерческое ТВ на двух основополагающих структурных элементах программы: развлечении (викторины, игры, шоу, поп-музыка, отдельные киножанры и проч. составные масскульта) и новостях (с акцентом на сенсацию). Именно они заявили себя в качестве выгодного товара на рынке шоу-бизнеса.

Тех, кто игнорирует массовое телезрелище или обращается к нему от случая к случаю, в любом варианте никак не больше все тех же 15% с тенденцией к уменьшению до 3%-5%. Много это или мало? Коммерческие телесети успешно обходят эту "малость". Но есть иные сферы, где это существенно, особенно когда, скажем, 10% потенциальной аудитории означают 10-15 миллионов людей. Причем наиболее социально мобильных, интеллектуально развитых, авторитетных — из тех, кого называют лидерами. Рекламодатели могут от них отмахнуться, политики — вряд ли.

... После столь долгого отступления, видимо, предстоит вновь сблизить понятия демократии, власти и СМИ (телевидения раньше всего). Конечно, при всей важности выявления общих, типических черт и признаков, теоретические выводы останутся малопродуктивными вне связи с конкретным живым объектом. А уж если тот объект нетипичен, чуть ли не уникален — то и вовсе такие выводы и наблюдения бесполезны.

И на бытовом уровне, в самом широком обиходе то есть, и в среде практиков, отчасти и среди теоретиков как-то само собой сложилось такое, примерно, суждение. Политика гласности с соизволения сверху дала сигнал к решительной, кардинальной перестройке всей системы массовой информации. Но вспомним еще раз: это мы сейчас говорим, пишем, и, возможно, думаем — СМИ; тогда же были СМИП — средства массовой информации и пропаганды.

Словечко это (замечу, весьма и весьма значительное, если не главное, ключевое) как-то враз было убрано из обихода. Оно и понятно, и оправдано вполне. И ленинское триединство, определявшее смысл существования всего нашего журналистского дела (помните, "газета — не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор") тому, по-видимому, виной. И уж, конечно, отделы пропаганды — от низовых парткомов и райкомов до Агитпропа ЦК КПСС — висевшие над макушками нашими дамокловым мечом.

Но это, так сказать, на уровне эмоциональном: отправили на свалку, выбросили — туда ему и дорога. Поостыв от благодарных чувств и отдавшись спокойной логике размышлений, тоже нашли немало аргументов. Раньше замалчивали, навязывали, впаивали, не давали выбора — словом, неустанно трудились на ниве "пропаганды успехов" и утверждения веры в "светлое будущее". Теперь — информируем, сообщаем факты, рассказываем и показываем события — несем правду и только правду — как оно есть в жизни. Факты — отдельно, мнения — отдельно. Выбирай, отбирай, сам суди!..

Итак, понятие "пропаганда", казалось, навсегда ушло из жизни — ушло из обихода, исчезло из профессионального лексикона. Но — к месту ли, ко времени?..
-------------------------

1. В 1907 г. Б.Л. Розинг получил патент в России, а годом позже запатентовал свое изобретение и за границей.
2. Российское чиновничество не сочло гениальное открытие А.С. Попова достойным патента, хотя приемник Г.Маркони, получивший патент двумя годами позже, был идентичен "грозоотметчику" нашего соотечественника.
3. Попавший в 1919 г. в Америку русский ученый-электронщик разработал и внедрил в практику первую передающую изображение трубку, затем — создавал систему цветного ТВ и т.д.
4. Передача и прием телеизображения с помощью механической его развертки (диск Нипкова, изобретенный в 1884 году) охватывали огромные расстояния и соблазняли потенциальной массовостью аудитории. "Электронная" ветвь развития ТВ, позволявшая совершенствовать, в отличие от "механической", качество приемо-передачи, была ограничена свойством УК-волн распространяться лишь в пределах прямой видимости, т.е. на 50-150 км.
5. Интересующихся подробной историей нашего ТВ отсылаю к монографии А.Я. Юровского "Телевидение: поиски и решения", М., 1983.
6. Повесть И.Г. Эренбурга "Оттепель" стала знаковым явлением времени, наступившего после XX съезда партии (1956 г.) вплоть до краха иллюзий в 1968 г., когда армии Соцсодружества вторглись на территорию Чехословакии.
7. К этому качественному переходу в истории нашего ТВ и был с самого начала подготовительных работ причастен автор: организация 1-ой общесоюзной конференции по проблемам программирования и основной доклад (см. "Проблемы многопрограммного телевидения", М., 1966), статьи в научной и публицистической периодике (напр. "Когда программ будет много" в "Сов. культуре" от 11.09.1965; "Техника, структура, творчество" в "СРТ", 1962, N 4; "Архитектура программ" в "РТ", 1966, N 22 и др.) и как итог — монография "Телевизионная программа", М., 1967.
8. Коммерческое телевидение, напротив, ориентируется не на "своего", а на неограниченно массового зрителя. Здесь любая передача, будь то выпуск новостей, фильм или шоу, выступает лишь оберткой, упаковкой главного — рекламы. Она и только она несет деньги в кассы коммерческих сетей. А раз программа — приманка и цель ее — собрать толпу побольше, то такому телевидению нет дела до характеристик качественных, т.е. кто его смотрит, важно — сколько зрителей собралось у экранов.
9. Такая ситуация характерна, в принципе, для любого телевидения. В США, к примеру, массовый зритель коммерческих телесетей — человек в возрасте от 16 до 26 лет с незаконченным средним образованием; во Франции интеллигенция составляет около 2% телеаудитории и т.п.
10. Вильонар Васильевич Егоров — одна из самых заметных фигур, связанных с ТВ более тридцати лет. Блистательный организатор, умеющий в человеке узреть и помочь реализовать творческий потенциал; нацеленный на новое, хотя и далеко не бесстрашный, но всегда рискующий, а потому нередко выигрывающий. Создатель и руководитель крупнейшего в истории нашего ТВ специализированного программного канала учебно-образовательного и культурно-просветительного телевидения. Юрист по образованию, доктор исторических наук, профессор; в настоящее время — ректор им же созданного Всероссийского института повышения квалификации работников ТВ и РВ.
11. Любопытна мозаика, из которой был сложен портрет четвертого Председателя: СМЕРШ, комсомол, КГБ, дипломатия. Плоть от плоти Системы, был он все же человек живой и разный. Суровый, жесткий, веселый, сентиментальный, по-детски тщеславный. Во время серьезного разговора вдруг протянул зажигалку: "Грин подарил. Из чистого золота" (Грин — Генеральный директор Би-Би-Си).
12. Знаменателен был не сам факт появления такой программы, но принципиально иной подход к экранному воплощению информации: ставка на киноизображение — более 75% и, что было не менее важным, отказ от дикторского ведения программы.
13. Нечто подобное, только в печати, пробовали ввести в Третьем Рейхе, где централизованно — в Берлине, под присмотром геббельсовых чиновников из Минпропа — готовились матрицы пропагандистских материалов и даже полосы, которые самолетами доставлялись в провинцию для публикации в локальной прессе (централизованно матрицированная печать).
14. Как аппаратчик со стажем еще сталинской школы, Лапин связь с аудиторией рассматривал примерно так: СМИ, реализуя партдирективы, готовят и передают материалы, аудитория отвечает письмами. Количество писем и есть критерий популярности передач. Для Председателя и готовились регулярные сводки об объемах поступающей почты, и выборочно — фрагменты писем, как правило, хвалебные. А программные редакции систематически "работали" над увеличением притока писем.
15. Науке давно известно, что оценка деятельности по спонтанному потоку писем от аудитории недостоверна и нередко ошибочна. Контингент пишущих письма не отражает подлинной структуры реальной аудитории. Это либо резко не удовлетворенные программой, либо восторженные зрители, в подавляющем большинстве — пенсионеры и дети, т.е. отнюдь не самая социально активная публика.
16. Председатель впал однажды в неистовый гнев, прочтя в газетной статье: "Телевизионный конвейер". Как можно, возмущался, творчество, искусство называть конвейером! Думаю, лукавил. Отлично понимал, что стандартизированная продукция "его" телевидения не могла бы иначе работать на унификацию массового сознания.
17. Лапин Сергей Георгиевич (р. 1912) молодые годы провел в Санкт-Петербурге. После средней школы поступил в Историко-лингвистический институт, два курса которого закончил в 1932 г. Работал почтальоном, киоскером, литсотрудником районной газеты. С 1939 г. член КПСС (ВКПб). В 1940 г. принят в Высшую партшколу. По ее окончании в 1942 г. направлен в ЦК КПСС, где до 1944 г. работал инструктором, зав. сектором Агитпропа. Переведен в Радиокомитет на должность заместителя, затем — главного редактора Всесоюзного радио (1944-45 гг.). После ВОВ в течение двадцати лет находился на дипломатической работе: посол в Австрии и КНР, министр иностранных дел РСФСР, зам. министра иностранных дел СССР.
В 1967 г. назначен Генеральным директором ТАСС. Три года спустя возглавил Гостелерадио СССР. Телевидением и радиовещанием Советского Союза Лапин Сергей Георгиевич бессменно руководил с 17 апреля 1970 г. по 16 декабря 1985 г. Персональный пенсионер Лапин Сергей Георгиевич умер в Москве 7 октября 1990 года.
18. Тезисы его работы кратко изложены в: "Вестник Московского университета. Серия "Журналистика". 1996, N 1.

www.pseudology.org