Во всяком случае он "сочувствовал революции" и считал себя анархистом,(1) имея, однако, об анархизме более чем туманное представление"(2). "Самообразование" было наказано тройкой по поведению, карой достаточно суровой для ученика выпускного класса, которая, однако, не помешала ему поступить в Петербургский институт инженеров путей сообщения. Но уже через полгода, весной 1915-го, Скалов добровольно вступил в армию в качестве вольноопределяющегося. "Патриотического подъёма у меня не было, но мне казалось "стыдным" сидеть в тылу, когда на фронте страдает и умирает "народ".(3)

Произведённый осенью в прапорщики, он сначала заведует артельным хозяйством запасной батареи, а затем (весной шестнадцатого) назначается старшим адъютантом (т.е. начальником) мобилизационного отделения Инспектора артиллерийского округа в Казани и занимается отправкой на фронт новых артиллерийских формирований. Здесь Скалов встретился со своими школьными товарищами, учившимися в университете, принадлежавшими к различным политическим партиям (Поалей Цион, меньшевикам и другим), общение с которыми оказало на него "некоторое влияние". В Казани он много читал и впервые познакомился с марксистской литературой, однако начатый им "Капитал" "не осилил", а "сколько-нибудь ясного представления о различии большевизма и меньшевизма не имел, сводя их только к вопросу об отношении к войне. Был оборонцем".(4)

В январе 17-го его артиллерийская бригада отправляется во Францию для помощи союзниками по Антанте. Движение воинского эшелона на Запад было прервано в Петрограде. Здесь двадцатилетний поручик попал в Февральский водоворот, вынесший его почти на самый гребень революционной волны. Избранный солдатами членом комитета бригады, командиром батареи и бригады, членом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, он стремительно продвигается в руководство советов: становится членом бюро и товарищем председателя солдатской секции. Среди 22 кандидатов секции от РСДРП (объединённой) в Исполком Петросовета фракция его фамилию назвала первой.(5)

Г.Б.Скалов входил в руководство совета вместе с тогдашними знаменитостями: эсерами Керенским, Авксентьевым, Черновым, меньшевиками Мартовым, Даном, Чхеидзе, Гвоздевым, межрайонцем Троцким, и восходящими звёздами грядущей революции, тогда ещё мало известными за пределами своей партии и фракции - большевиками Сталиным, Молотовым, Зиновьевым, Каменевым, Шляпниковым.(6) После I съезда Советов стал членом первого (меньшевистско-эсеровского) ВЦИК от Петросовета и вошёл в бюро военного отдела ВЦИК.(7)

"Хотя после Февральской революции мне был выдан Петроградской меньшевистстской организацией членский билет со стажем "с 1916 года", в действительности сколько-нибудь сознательным с.-д. я стал только после Февральской революции".(8)

Активность Скалова в Петросовете и ВЦИК связана с военными проблемами: он входит в комиссии ВЦИК по реорганизации армии, её укомплектованию и снабжению (боеспособности), назначается одним из делегатов по разгрузке (сокращению) армии, председателем военно-иногородней комиссии. В его статьях, публиковавшихся в газете Петросовета "Голос солдата", ("Революционные караулы", "Дезорганизация армии в глубоком тылу", "Больше осторожности", "Отпуски и большевики") ясно прослеживается политическая позиция: уверенность в том, что "военное дело в надёжных и крепких руках, человека преданного революции" [Керенского], "полное доверие" Временному правительству и абсолютное неприятие сил, выступающих против него.(9) Оценивая события в 1-м пулемётном полку 20 июня, он подчёркивает: "... германские шпионы и контр-революционеры, одевающиеся в разные личины, и подделывающиеся то под большевиков, то под анархистов", своими выступлениями "вонзали бы нож в спину наших братьев на фронте", а всякий солдат, поддающийся подобным "безответственным призывам" есть "изменник" перед армией и революцией.(10)

Звёздные часы Георгия Скалова наступали в моменты реальной угрозы Временному правительству. Он "всегда назначался в "военные комитеты"( в апрельские дни, 3-5 июля, Корниловское восстание и, наконец, Октябрьская революция").(11) Документы комитетов говорят, что они пытались, как могли и умели, предотвратить кровопролитие: "...уполномочить заявить, чтобы Корнилов немедленно отвёл войска. ...Каждое распоряжение о выводе войсковой части на улицы...должно быть отдано на бланке Исполнительного Комитета..."; "...Манифестация 18-го июня...должна быть исключительно мирной. Ни одного вооруженного солдата, ни одной вынесенной из казарм винтовки... Взявший оружие – преступник против демократии."; "...разгром типографии газеты "Правда" ...является прямым следствием неорганизованных выступлений с оружием в руках. Единственная гарантия от повторения подобных безобразных явлений – подчинение войск Совету, распоряжениям главнокомандующего".(12) Скалов подписывает эти обращения или упоминается в них, как одно из лиц, ответственных за соблюдение революционного порядка (вместе с Чхеидзе, Богдановым, Соколовым, Филипповским и другими).

Он находится в центре событий, хотя и в тени широко известных тогда партийных вождей. Ф.Ф.Раскольников в своих воспоминаниях рассказал о встрече 5 июля в Таврическом дворце представителей моряков Кронштадта с представителями "военной комиссии": за большим столом в форме буквы "п" сидели её председатель меньшевик Либер и члены Войтинский, Богданов, Суханов, "а также ещё несколько молодых людей в офицерской форме, фамилий которых я не знал".(13) Комиссия предъявила кронштадтцам жёсткий ультиматум—немедленно разоружиться. Среди "молодых людей", неизвестных Раскольникову, наверняка был и Георгий Скалов.

Однако миротворческими декларациями и призывами страсти было не потушить, и тогда он действовал в полном соответствии со своими тогдашними принципами: "В момент Октябрьской революции, я, по настоянию "левых",был назначен пом. комиссара штаба округа, "для того, чтобы предотвратить офицерскую контр - революцию после поражения большевиков", как говорил Мартов. На деле, конечно, для борьбы против пролетарской революции".(14) 24-го октября он подписывает предписания о направлении броневика для содействия закрытию большевистской газеты "Рабочий путь" и усилении охраны Политуправления Военного министерства, обращение "Всем полковым и соответствующим комитетам частей Петрограда...", в котором звучал драматический призыв: "В настоящий грозный момент, когда над Петроградом нависла опасность междоусобной войны, только спокойствие и выдержка всех солдат гарнизона может предотвратить кровопролитие, спасти революцию.

В минуту открытия съезда Советов всякое выступление сорвёт не только его, но и Учредительное Собрание. Только безумцы или не понимающие последствий выступления могут к нему призывать...".(15) 29-го октября Скалов – в Инженерном замке, объявленном Комитетом спасения родины и революции местом сбора всем воинским частям, "опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы".(16) В ноябре член КСРР Скалов в Пскове координирует действия Комитета и командования Северного фронта по подготовке наступления на Петроград.(17)

По возвращении в столицу он делегирован меньшевиками в бюро Союза защиты Учредительного Собрания, вместе с другими членами которого и был арестован 16 декабря и заключён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.(18) После разгона "учредилки" новая власть без суда освобождает её защитников и Георгий Борисович продолжает свою антибольшевистскую одиссею: Могилев, Самара. И хотя здесь он отстаивает "мартовскую позицию /в тот момент/ о недопустимости вооружённой борьбы с Советами" и остаётся в городе "в качестве зрителя, занятого своими интеллигентскими колебаниями", инерция борьбы влечёт его дальше, в Ижевск и Уфу, где продолжается сотрудничество с эсеро-меньшевистскими группами Учредительного Собрания, направляющими Скалова в оперативный отдел штаба армии КОМУЧа. Только тут, попав на место, "где мне нужно было активно и непосредственно участвовать в борьбе с Советской властью – я считал её тогда властью ошибающейся части рабочего класса я почувствовал, что моё место скорее по ту, советскую, сторону фронта... /Именно "скорее", т.к. твёрдого решения перейти на сторону Красной армии, чтобы драться за советскую власть у меня тогда ещё не было/."(19)

Происходит мучительный разрыв с прошлым, с борьбой в защиту идеалов Февраля, поиск нового пути. Оценивая позже свои метания, Скалов говорил: "это не укладывается в логические рамки... В голове были не чёткие позиции, а путаница, каша".(20) Затем была рутинная работа в Архивном управлении, куда Скалов попадает по рекомендации Д. Рязанова (которому он в июне 17-го помогал в организации хранения рукописей Маркса). Она не удовлетворяет его деятельную натуру и весной 1919 г. он вступает в Красную армию (где "как бывшего активного меньшевика, политически ещё не проверенного" Скалова назначают (о парадоксы бурного времени!) лектором-пропагандистом Самарского губвоенкомата, а затем политотдела Южной группы Восточного фронта.(21)

Новый поворот в жизни определила встреча с бывшим коллегой по работе в Советах - Ш. Элиавой (вместе с которым "после Демократического совещания [1917 г. –Прим. В.Х., Л.Х.] ...был сторонником однородного соц. правительства и сепаратного мира"(22), предложившим работу в возглавляемой им Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В Ташкенте в ноябре 1919 г. Скалов вступает в РКП(б). Прошло меньше двух лет после начала активной политической деятельности, частью которой была борьба против большевиков, в том числе и с оружием в руках. Два года мучительных раздумий и метаний. Сегодня нам вряд ли дано понять все мотивы столь радикального поворота его жизни. Но выбор был сделан, и начался новый этап жизни.

Деятельность его в Туркестане нельзя отнести к категории малозаметной, хотя в отечественной историографии его имя (как и многих других) находится в тени имён М.В.Фрунзе, В.В.Куйбышева, С.И.Гусева и других. Зачастую Скалова просто не упоминали или даже приписывали его деяния другим лицам. И только публикации последних лет позволяют определить весьма видное место этого человека в драматических событиях гражданской войны в Средней Азии. Ему доверяются важные миссии. Сам Скалов объясняет ответственные назначения "только что вступившего в партию меньшевика... отсутствием в Туркестане достаточного количества людей, которых Турккомиссия могла бы использовать".(23) Трудно согласиться со столь уничижительной самооценкой. Вспомним, однако, при каких обстоятельствах и когда она была дана (27 октября 1933 г., после партийной чистки). Может быть в 1919 г. было просто не до того, чтобы копаться в прошлом, пусть и не столь далёком. А может быть и не было такой необходимости: это прошлое было хорошо известно многим (в первую очередь руководителю Туркомиссии Элиаве) и не считалось предосудительным.

Скорее всего учитывался его опыт и знания, энергия, выдержка и бесстрашие, душевность и умение идти на разумные компромиссы.(24) Эти качества пригодились при ликвидации восстания казаков в Чимбае. В мирном договоре (начало февраля 1920 г.) уральским казакам и каракалпакам, признавшим Советскую власть, гарантировалось управление по их обычаям, свобода совести, амнистия мятежникам и т.д. Подписавший договор уполномоченный Туркомиссии и Реввоенсовета Туркестанской республики Г. Скалов мог сосредоточиться на другом деле чрезвычайной важности – "поддержке вооружённой силой восставших племён Хивы против Хивинского правительства", получив право самостоятельно решить вопрос о времени этой акции и полномочия на "общее руководство действиями Красной Армии в случае перехода ею хивинской границы".(25)

Отряд Скалова, перешедший границу 20 декабря 1919 г., сыграл решающую роль в ликвидации режима Джунаид-хана, вождя туркменских племён, установившем диктаторскую власть в Хиве (Хорезме), при сохранении на престоле хана в качестве марионетки. "Советская власть, ставя руководящим началом своей национальной политики право свободного самоопределения каждого народа, никогда не думала...посягать на независимость соседних с нами государств", - говорилось в приказе Скалова войскам.(26) Реалии оказались другими: операции Красной армии подменили малоэффективные действия младохивинцев. "Во всех ваших известиях о славных советских войсках...,-- писал Скалову зав. отделом внешних сношений Турккомиссии Г. Бройдо,-- мы все эти победы записываем на счёт младохивинцев, вытравливая из всех сообщений участие русских войск".(27) После падения хана "несомненно фактической властью [стало] русское представительство", член которого Георгий Скалов стал одновременно и членом Временного правительства Хорезмской Народной Советской Республики.(28)

Среднеазиатский опыт Скалова был многогранен, В разное время он возглавляет военно-политическую власть в Амударьинском отделе (нынешняя - Каракалпакия), командует отрядом, направленным для ликвидации восстания в Верном (описанном Д.Фурмановым в его "Мятеже"), возглавляет Военный совет Семиречья, которому был подчинён облисполком, работает уполномоченным Совета Интернациональной пропаганды в Синьцзяне (Китайском Туркестане). После свержения эмира Бухары он назначен помощником В. Куйбышева, полпреда РСФСР и представителя РКП(б) и Коминтерна в Бухаре. "Основная задача нашего полпредства была в то время, конечно, совсем не похожа на работу обычных дипломатов – это была политическая подготовка советизации Бухары и организации Бухарской КП /сначала укрепление левых младо - бухарцев/."(29) В качестве члена Реввоенсовета Ферганской армейской группы Скалов в конце 1920 г. координирует борьбу против басмачества.

Делегат Х съезда РКП(б) от Туркестанской краевой конференции, член ЦК компартии Туркестана Скалов, как и большинство других делегатов-военных, не смог принять участие в дискуссиях "о единстве партии", "об анархо-синдикалистском уклоне". Он вёл артиллерийский "диалог" с кронштадтскими мятежниками, за что был награждён орденом Красного Знамени. С кронштадтского льда – снова на восток, где возглавил ТуркЧК (среди его предшественников - Г.Бокий и Я.Петерс). На посту председателя ЧК Скалову пришлось столкнуться с серьёзными проблемами, быстрое решение которых вряд ли могло зависеть от его деятельности. Резолюция Исполбюро ЦК КПТ и Туркбюро ЦК РКП(б) по его докладу 17 июля 1921 г. отмечала: "...Вся работа ЧК не уходит дальше городов, деревня же с её резко своеобразным укладом остаётся вне поля зрения чрезвычайных комиссий... Состав ответственных работников ЧК...требует значительного пополнения ...из среды коренного населения, без участия которых вышеуказанная борьба крайне затруднительна".(30)

Задача, учитывая сложности восточного менталитета, была трудно решаемой и требовала времени, но его у Скалова и не было. В роли "карающего меча революции" Скалов пробыл недолго. Он нужен на других ответственных постах: секретаря Семиреченского обкома партии, члена коллегии Наркомзема, заместителя председателя союза безземельных и малоземельных крестьян "Кошчи", председателя Совета ЧОН Туркреспублики. На многих участках деятельности Советской власти пригодилась энергия, энтузиазм и опыт недавнего меньшевика.

Не миновал его и опаснейший спутник гражданской войны – тиф, которым Скалов заболел по дороге на съезд Советов. Очнувшись после болезни, он узнает, что не избежал и другой беды – исключения из партии ("якобы за противодействие в качестве секретаря обкома одной из комиссий по чистке"). Смерть прошла мимо и комиссия Сольца помиловала, восстановив в партии без каких-либо замечаний.

В конце 1922 г. Скалов, по его просьбе, отзывается из Туркестана и решением ЦК РКП(б) назначается ректором московского Института востоковедения. Новый ректор, "молодой, высокий, в длинной до пят красноармейской шинели, с орденом Красного Знамени на алой шёлковой розетке, в шлеме со звездой и тремя ромбами в петлице, значит комкор",(31) произвёл впечатление на студентов и преподавателей. Ректор, не имевший высшего образования...

Очевидно, партийное руководство учитывало другие его достоинства: практическое знание Востока, недюжинное дарование публициста и аналитика. Его статьи в "Жизни национальностей", "Новом Востоке": о хивинской революции, социальной природе басмачества, классовом расслоении в Туркестане, проблемах советского востоковедения и тогда были предметом дискуссии (на страницах "Жизни национальностей" в полемику с автором вступил его непосредственный начальник – первый заместитель Сталина на посту замнаркомнаца и редактор газеты Г.Бройдо, соперник Скалова ещё по хивинской эпопее), и сегодня являются предметом обсуждения востоковедов: одни исследователи относят его к первопроходцам отечественного востоковедения, другие обвиняют в "некритическом восприятии" взглядов Г.Сафарова.

Передавать свои знания студентам-востоковедам Георгию Борисовичу удалось недолго. Уже в 1923 г. возобновилась его военная служба. В связи с "германской тревогой" (подготовкой германской революции и объявленной в связи с этим мобилизацией) Скалов назначен комиссаром 5 дивизии в Полоцке, а после её отмены вернулся в Туркестан, где в Восточной Бухаре в качестве члена РВС, начальника политотдела 13 корпуса применял свой опыт борьбы с басмачеством.(32)

Вскоре востоковед-практик пригодился в другой точке необъятного и непознаваемого Востока. По предложению председателя РВС Республики М.В.Фрунзе, знавшего его по Туркестану, Скалова направляют в Китай, где он входит в большую группу политических и военных советников во главе с М.М.Бородиным и В.К.Блюхером, помогавшую Сунь Ятсену в становлении Гоминьдана и Национальной армии. Комкор Скалов был руководителем Кайфынской группы военных советников, инструктором Кантонского комитета компартии Китая, а после отъезда Бородина в Ханькоу – стал советником Кантонского правительства, участвовал в подготовке нанчаньского восстания против Чан Кайши (1927 г.).

Вернувшись в СССР бывший ректор садится на студенческую скамью: учится на Восточном факультете Академии РККА. В 1929-30 гг. в составе правительственной делегации СССР он руководил обследованием состояния обороны Монгольской Республики, ЧК, народного здравоохранения и образования и составления пятилетки в этих областях.(33) После этой поездки началась заключительная глава его короткой жизни. В августе 1930 г. "состоящий в распоряжении IV управления штаба РККА" [разведывательного] Скалов постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) "передан в распоряжение ИККИ" (при этом он был оставлен "на особом учёте в Штабе РККА IV Управление").32

В здание штаб-квартиры мировой революции в Охотном ряду вошёл в сентябре 1930 г., чтобы исчезнуть на годы, видный советский военный Георгий Борисович Скалов, а в аппарате Исполкома Коминтерна появился новый работник – Г.Синани (традиции соблюдения секретности требовали принятия псевдонима). Заведующему орготделом ИККИ Васильеву и начальнику IV управления Я.Берзину было "поручено выдвинуть кандидатуру воен[ного] инструктора при ЦК КП Китая. В это время как раз вернулся из Монголии Синани и оставался без работы. Было намечено использование его для этой поездки".(34) В связи с этим Скалов 12 августа представил Берзину рапорт по организации ядра регулярной китайской Красной армии в "соответствии с особым заданием перед отъездом". Начальник советской разведки был "вполне согласен с установкой...намеченной т. Скаловым", которую предложил поддержать и Васильеву.

Но в последний момент на партийном Олимпе приняли иное решение. Впоследствии Васильев объяснял это тем, что он отвёл Скалова как бывшего меньшевика, а Берзин "к этому добавлял, что по его мнению Синани больше штабной и канцелярский работник, а в Китай требуется оперативный инструктор".(35) В Китай был направлен немецкий коммунист Отто Браун, у которого военного опыта не было вообще, а Синани (после бесед Васильева с Д. Мануильским о возможности его использования в аппарате ИККИ) нашли другое поприще.

Меньшевистское прошлое Георгия Борисовича, обсуждавшееся во время одной из бесед секретаря ИККИ, заведующего орготделом и самого претендента на работу в штабе мировой революции, не сочли препятствием для назначения сначала инструктором, а затем—заместителем заведующего Латиноамериканским лендер-секретариатом (позднее – Лендер-секретариат Южной и Центральной Америки) ИККИ. Ему доверили фактическое руководство коммунистическим движением целого континента (официальный руководитель секретариата китаец Ван Мин был, судя по всему, фигурой номинальной, представительской).

Чтобы объективно оценить роль и место Скалова-Синани в формировании латиноамериканской политики III Интернационала, теоретической и практической деятельности ИККИ по определению стратегии и тактики национальных секций "всемирной коммунистической партии", следует внимательно изучить ту атмосферу, в которой состоялось решение о его назначении, мотивы, которыми руководствовались в ЦК ВКП(б) и Исполкоме Коминтерна, выбирая именно его для этой работы, общую ситуацию в международном коммунистическом движении.

Очевидно, не будет преувеличением оценка конца 20-х—начало 30-х гг. как важного рубежа в деятельности Коминтерна: конец "романтического" и начало "бюрократического" этапа. Эти характеристики, конечно, достаточно условны: и двадцатым годам было не занимать бюрократизма, и тридцатым был присущ революционный романтизм. Тем не менее для понимания сути значительных и достаточно резких перемен, случившихся в сравнительно короткое время в Коминтерне, оценки эти, с нашей точки зрения, вполне подходят и являются знаковыми.

Для двадцатых годов было характерно абсолютное невнимание к национальной принадлежности руководящих работников аппарата ИККИ. В органах Исполкома, занимавшихся Латинской Америкой (были ли они самостоятельными или входили в состав более широких по географическому или языковому принципу) в разное время работали: швейцарцы Жюль Эмбер-Дро и Эдгар Воог, итальянцы Руджиеро Гриеко, Эдиджио Дженнарри, Камилла Равера, Давид Мадджони, болгарин Стоян Минев, русский Михаил Ярошевский, аргентинец Викторио Кодовилья и многие-многие другие. Значительная часть из них работала достаточно долго и неплохо (насколько позволяла информация) знала проблемы стран континента.

Идеологические споры не являлись в значительной части случаев непреодолимым препятствием для работы. Исчезновение из руководства ИККИ сначала Г. Зиновьева, а затем Н. Бухарина во многом изменило ситуацию. А решения VI конгресса Коминтерна (1928 г.) и Х пленума ИККИ (1929 г.) стали рубежом, разделившим историю Коминтерна на два этапа. Подбор кадров стал осуществляться по иным критериям. Постепенно из руководства Коминтерна и его аппарата стали удаляться многие из основателей III Интернационала, те яркие личности, которые в первое десятилетие его существования определяли его политику и были символами международного коммунистического движения.

Применительно к латиноамериканскому направлению результатом применения новых принципов стратегии и тактики как в глобальном понимании этих слов, так и относительно организации работы аппарата ИККИ, была начавшаяся кадровая чехарда. Глава Латиноамериканского лендер-секретариата ИККИ Ж.Эмбер-Дро, прошедший путь от "толстовства до Интернационала", оказался одним из главных объектов критики за "правые" позиции и находился под подозрением. Сначала к нему в качестве "комиссаров" приставили , чтобы "обеспечить в этом секретариате проведение правильной линии" С.Гусева и Д.Петровского, а затем и вовсе отстранили от работы в секретариате, отправив в "ссылку" --руководить Латиноамериканской секцией Профинтерна.

Короткое время секретариат возглавлял Минев (Степанов). Кандидатом на пост главы секретариата рассматривался француз Анри Барбе, потом назначение на этот пост получил его соотечественник Андре Ферра. Затем была создана "тройка": Ферра, Кодовилья, Синани. Но после просьбы Ферра об освобождении от работы в секретариате, что позволило бы ему сосредоточить свои усилия на французских делах, и отъезда Кодовильи во главе делегации ИККИ в Испанию, руководство секретариатом де-факто возглавил Синани..

Положение Скалова было достаточно сложным. Латиноамериканские проблемы никогда не входили в круг его интересов и обязанностей. Придя в Коминтерн он знал английский и французский и "забыл, т.к. не имел практики", китайский, но не знал испанского. А его сотрудниками были Ю.Розовский (Хулио Гомес), А.Гуральский, С.Пестковский, таинственный кимовец Пьер (подлинную фамилию которого не удалось установить пока ни одному исследователю), которые годы работали в Латинской Америке и неплохо знали специфику региона. В его подчинении находились такие видные деятели латиноамериканских компартий, как кубинец Рубен Мартинес Вильена (Лионель Вианхель), бразилец Отавиу Брандао и другие, которые были хорошо известны в латиноамериканском коммунистическом движении как теоретики.

Синани сумел в короткое время встать вровень с ними. В сфере его внимания по долгу службы (и, как оказалось, и по склонностям характера) оказалась и научно-организационная работа по исследованию проблем Латинской Америки. Он возглавил кабинет Южной и Карибскской Америки (ЮКА) Института мирового хозяйства и мировой политики при Коммунистической Академии, кафедру ЮКА Института востоковедения им. Нариманова, преподавал там, в секторе "Л" (латиноамериканском) Международной Ленинской школы, Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена. Имевшийся у него опыт исследователя и публициста помог вникнуть в новую сферу.