Москва, 1992 Олег Гордиевский, Кристофер Эндрю КГБ. Разведовательные операции от Ленина до Горбачёва Глава I. Корни (1565-1917) Опричнина, прародительница современного КГБ, первая в истории России политическая полиция, была основана в 1565-году Иваном Грозным, Великим московским князем, первым взошедшим на российский трон. Черная одежда, черные кони и подвязанные к седлу голова собаки и метла из волчьего хвоста символизировали миссию, которую несли 6,000 опричников - вынюхивать и выметать изменников. Однако как и во времена Сталина, эти так называемые изменники, которых следовало выметать поганой метлой, существовали, главным образом, в воображении самих опричников и их главаря. Жертвами Опричнины становились целые города.   Так, в 1570-году большинство населения Новгорода пало жертвой кровавой оргии опричников, продолжавшейся более месяца. Сам же Иван Грозный периодически то впадал в жесточайший садизм, то обращался к Богу с покаянием. Семь лет Опричнина наводила ужас на население страны и была отменена в 1572-году. Четыре столетия спустя жертвы сталинского НКВД называли своих мучителей "опричниками". Сталин отмечал "прогрессивную роль" Опричнины в централизации государственной власти и в снижении влияния боярской аристократии. Вместе с тем он критиковал Ивана Грозного за то, что тот тратил слишком много времени на общение с Богом вместо того, чтобы последовательно уничтожать бояр. Следующей наиболее могущественной организацией по борьбе с политическими преступниками был Преображенский Приказ, основанный Петром I в конце XVII века. Эта организация была создана в строжайшей тайне, так что до сих пор неизвестна точная дата её основания. Подобно Опричнине, Преображенский Приказ, хоть и в меньшей степени, также способствовал созданию атмосферы страха и бесправия, возрожденной Сталиным во времена террора.   Среди узников тюрем и камер пыток Преображенского Приказа были и люди благородного происхождения, уклоняющиеся от государственной службы, и простые пьянчужки, осмелившиеся смеяться над царем. Сегодня как в Советском Союзе, так и за его пределами Петра чтят как преобразователя Российского Государства, основателя новой столицы Санкт-Петербург, открывшей "окно в Европу". Но он был ещё и правителем, отличавшимся особой жестокостью. Так, его сын и наследник царевич Алексей, совершивший побег за границу, был коварно заманен обратно в Россию и замучен до смерти в камере пыток. Как и Опричнине Ивана Грозного, Преображенскому Приказу не суждено было пережить своего создателя. Хотя преследования по политическим мотивам продолжались и после смерти Петра, попыток создать специальную политическую полицию в последующее столетие больше не предпринималось. И лишь после неудавшегося восстания декабристов 1825-года царь Николай I (1825-55) создал свою политическую полицию, приказав открыть так называемое Третье отделение при Имперской Канцелярии. Декабристы стали родоначальниками революционного движения в России. В отличие от своих предшественников декабристы подняли восстание не для того, чтобы сменить царя. Они хотели создать новую политическую систему, будь то республиканская или конституционная монархия, и добиться отмены крепостного права. И Николай I, и глава Третьего отделения граф Бенкендорф всячески пытались отмежеваться от кровавой истории Опричнины и Преображенского Приказа. По иронии судьбы символом Третьего отделения был носовой платок, якобы подаренный царем и бережно хранившийся под стеклянным колпаком в архиве тайной полиции. По преданию, Николай I, следуя религиозным традициям, напутствовал Бенкендорфа: "Вручаю Вам этот отдел. Чем чаще Вы будете пользоваться этим платком, утирая слезы, тем преданней Вы будете служить Нашим устремлениям…" Двойственность метафоры отражала как безграничное желание царя предстать перед своим народом в качестве "отца командира", так и стремление Третьего отделения играть роль "врачевателя душ" нации.   Однако главной задачей Третьего отделения было то, что на языке КГБ называлось "идеологической подрывной деятельностью", иначе говоря, борьба с любой формой политического инакомыслия. Подобно современному КГБ Третье отделение считало необходимым тщательно следить за развитием общественного мнения, с тем чтобы постоянно держать под контролем всякое инакомыслие. Бенкендорф готовил ежегодные доклады, "исследования общественного мнения". Так, в докладе за 1827-год говорилось, что "общественное мнение для правительства - это все равно что топографическая карта для командования армии в период военных действий". Помимо широкой сети информаторов, начальник Третьего отделения имел в своем распоряжении ещё и корпус жандармов - несколько тысяч дюжих молодцов, легко узнаваемых в толпе по белоснежным перчаткам и синим накидкам, задачей которых была охрана государственной безопасности. Однако в сравнении с КГБ Третье отделение было небольшой организацией. К моменту смерти Николая I в 1855-году его первоначальный аппарат, состоявший из шестнадцати служащих, вырос лишь на двадцать четыре человека.   В отличие от своих предшественников, руководители Третьего отделение не отличались особой жестокостью. Лидер политического инакомыслия после декабристов Александр Герцен говорил, что он "готов поверить в то, что… Бенкендорф сотворил не все то зло, которое он мог бы сотворить будучи главой этой страшной полиции, находящейся вне и над законом и имеющей право вмешиваться во все и вся… Но и хорошего он ничего не совершил. Для этого у него не было ни воли, ни энергии, ни сердца".   Когда Герцен предстал перед Бенкендорфом в 1840-году, он увидел человека с "изнуренным, уставшим" лицом, на котором было "обманчиво добродушное выражение, часто встречающееся у непредсказуемых, апатичных людей".   Граф Алексей Орлов, сменивший Бенкендорфа после его смерти в 1844-году, был братом одного из руководителей декабристов, генерала Михаила Орлова. Трудно себе представить, чтобы сто лет спустя Сталин последовал этому примеру и разрешил кому либо из родственников Троцкого или Бухарина стать даже простым членом, не говоря уж руководителем НКВД. Из 290,000 осужденных на ссылку в Сибирь или исправительные работы в период с 1823 по 1861-год только пять процентов были признаны виновными в совершении политических преступлений, причём многие из них были даже не русскими инакомыслящими, а польскими патриотами, выступавшими против российского правления. Внутри России политическое инакомыслие практически сводилось лишь к небольшой группе образованной аристократии.   Тем не менее, именно при правлении Николая I политическому преступлению было дано юридическое определение. Уголовный кодекс 1845-года устанавливал строжайшее наказание всем, кто был признан "виновным в написании или распространении рукописных или печатных работ или заявлений, целью которых является возбуждение неуважения к Державной власти или личным качествам Самодержца или его правительства". По словам Ричарда Пайпса, этот кодекс для тоталитаризма был тем, чем "Хартия Свободы" была для независимости".   С 1845 по 1988-год, за исключением короткого периода времени после неудавшейся революции 1905-года и захвата власти большевиками в октябре 1917-года, ставить под сомнение правильность политического порядка считалось уголовным преступлением в России. Уголовный кодекс 1960-года устанавливал наказание сроком до семи лет тюремного заключения с последующей ссылкой до пяти лет за "агитацию или пропаганду, направленную на подрыв или ослабление Советской власти". Большевизм унаследовал от царизма и политическую культуру, и правовую систему, при которой права были исключительной прерогативой Государства. Третье отделение гордилось тем, что в течение всего 1848-года, который стал пиком революционной активности в Западной Европе, Россия оставалась "дремлющей и спокойной". Брожение на селе, за которым последовало освобождение крепостных крестьян указом царя Александра II (1855-1881) в 1861-году, убедило новое поколение молодых аристократов народников в том, что крестьяне наконец то созрели для революции. Однако неудавшийся "поход в народ", предпринятый в 1874-году убежденными радикалами идеалистами с целью поднять крестьян на борьбу с царизмом, привёл к тому, что некоторые разочаровавшиеся народники стали террористами.   Сторонники террора утверждали, что покушения на царскую знать будут способствовать как деморализации самого режима, так и демонстрации уязвимости царизма в доступной простому крестьянину форме. В 1879-году террористическая группа, состоящая из тридцати человек, организовала так называемый Исполнительный комитет "Народной Воли".   Несмотря на свою малочисленность, всего за три года - с 1878 по 1881-год - эта группа своими террористическими действиями смогла довести царский режим до состояния, близкого к панике, тем самым показав неэффективность работы Третьего отделение. В 1878-году генерал Мезенцов, глава жандармерии и главный куратор Третьего отделения, был убит среди бела дня ударом ножа на одной из центральный улиц Санкт-Петербурга. Его охранник, подполковник Макаров, был совершенно не готов к подобной акции. Единственное, что он смог сделать, - это ударить нападающего своим зонтиком.   Террорист благополучно скрылся. После нескольких террористических актов и покушений на жизнь царя, заочно приговоренного к смерти "Народной Волей", было проведено специальное расследование деятельности Третьего отделения, в результате которого выяснилось, что царская служба безопасности была настолько плохо организована, что царь "не мог чувствовать себя в безопасности даже в своей собственной резиденции". В августе 1880-года скомпрометировавшее себя Третье отделение было распущено. Вместо него был создан Департамент государственной полиции, переименованный в 1883-году просто в Департамент полиции, на который была возложена задача охраны государственной безопасности. При полицейском управлении был создан Особый отдел для борьбы с политическими преступниками. Кроме того, была организована целая региональная сеть Охранных отделений, первое из которых начало свою деятельность в 1881-году. В дальнейшем вся система политической полиции стала называться "Охранкой". Но несмотря на все реорганизации, в 1881-году Александр II был убит взрывом ручной гранаты, изготовленной террористами кустарным способом. По полноте данной ей власти и масштабам деятельности "Охранка" в то время была уникальным явлением в Европе. В европейских странах полиция действовала в рамках закона. "Охранка" же сама по себе была законом. Что касалось политических преступлений, она имела полное право сама решать, кого обыскивать, кого посадить в тюрьму, а кого сослать. Как писал в 1903-году отошедший от марксизма либерал Петр Струве, главное различие между Россией и Европой заключалось в "безграничной власти политической полиции", от которой зависело само существование царизма.   Несмотря на это, царская Россия так и не стала полицейским Государством в полном смысле этого слова. По советским меркам, данная "Охранке" огромная власть практически не использовалась. Даже во время репрессий 1880-х годов было казнено только семнадцать политических преступников, главным образом тех, кто совершил или пытался совершить то или иное покушение. Среди взошедших на эшафот террористов был и Александр Ульянов, приговоренный к смертной казни за участие в неудавшемся покушении на Александра III. Заговорщики намеревались убить царя 1 марта 1887-года, в день шестой годовщины покушения на жизнь Александра II. Брат Александра Ульянова семнадцатилетний Владимир (позднее ставший известным под именем Ленин) поклялся отомстить царскому режиму за смерть брата. К 1901-году в царской ссылке находилось 4,113 русских политических заключенных, 180 из них были сосланы на тяжелые работы. В царской России самым большим гонениям подвергались евреи. Широкий антисемитизм, поощряемые Государством погромы, ограничительные законы и разнообразные формы дискриминации, процветающие во время правления Александра III (1881-1894) и Николая II (1894-1917), привели к тому, что несколько миллионов российских евреев вынуждены были эмигрировать за границу, главным образом, в Соединенные Штаты. Пришедшая на смену царизму власть продолжила давнюю традицию отводить от себя народный гнев, используя евреев в качестве козлов отпущения.   Поспешная высылка почти 30.000-евреев из Москвы в 1891-году послужила примером для более масштабных депортаций национальных меньшинств во времена Сталина. И хотя "Охранка" не являлась инициатором государственного антисемитизма, она, тем не менее, помогала проведению этой политики. Сотрудник "Охранки" Комиссаров был награжден премией в 10.000 рублей за то, что его памфлеты, напечатанные в типографии полицейского департамента, вызвали антиеврейские выступления. Последний руководитель "Охранки" А.Т. Васильев лицемерно называл "подлой клеветой" "возмущенные газетные статейки" в западной прессе, обвинившей царское правительство и "Охранку" в потворстве погромам. В своих мемуарах он писал, что "корень зла" заключается в том, что "евреи, к несчастью, не способны к здоровому, продуктивному труду". "У правительства не было бы никакой причины для принятия мер, направленных против евреев, если бы это не было продиктовано необходимостью защитить русское население и, особенно, крестьян… В России была некая форма угнетения евреев, но, к сожалению, она была менее эффективна, чем следовало бы. Правительство действительно стремилось защитить крестьян от жестокого угнетения со стороны евреев, но эти действия принесли слишком мало результатов…" Политика государственного антисемитизма помогает понять, почему марксизм быстрее распространялся среди евреев, чем среди других национальных групп, проживавших на территории Российской империи. Первая массовая марксистская партия, известная под названием Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз), была основана в 1897-году. евреев было много и среди создателей Российской социал-демократической рабочей партии, крупнейшей марксистской организации, созданной в 1898-году, и партии социалистов-революционеров, основанной бывшими "народниками" в 1902-году. Заметное участие представителей еврейской национальности в руководстве революционным движением подогревало антисемитские настроения "Охранки". Несмотря на еврейское происхождение многих "старых большевиков", антисемитизм, хотя и в скрытых формах, вновь расцвел при Сталине. В отличие от "Охранки", КГБ никогда не провоцировал еврейские погромы. Тем не менее, КГБ остается самой антисемитской организацией в советской государственной системе. Хотя номенклатура фактически полностью закрыта для представителей еврейской национальности, Министерство иностранных дел и Центральный Комитет партии, как правило, готовы принять на работу евреев полукровок.   В КГБ ситуация совершенно иная. За навязчивой идеей некоторых сотрудников КГБ о якобы существующих сионистских заговорах и "идеологических провокациях" просматриваются антисемитские мифы "Охранки". В январе 1985-года заместитель начальника Отдела разведывательной информации ПГУ Л.П. Замойский, известный как человек, обладающий незаурядным умом и способностью дать точную оценку, искренне убеждал сотрудников КГБ в Лондоне (на этой встрече присутствовал и Гордиевский), что масонство, чьи обряды, по его убеждению, имеют явно еврейское происхождение, было частью большого сионистского заговора. По вполне понятным причинам, лекционные курсы и учебники КГБ не признают никакой связи между тем, как "Охранка" обращалась с политическими преступниками и лицами еврейской национальности и сегодняшней практикой КГБ. Куда большее внимание уделяется внешней разведывательной деятельности "Охранки". Главной целью, стоявшей перед агентами "Охранки" за рубежом, было наблюдение за русскими эмигрантами. Сегодня эти функции выполняют сотрудники контрразведывательной службы, работающие в составе всех резидентур КГБ.   Эмиграция политических инакомыслящих, начавшаяся со ссылки Герцена в 1847-году, распространилась в семидесятые годы прошлого века среди представителей поколения "народников". Ко времени вступления на престол Николая II революционная эмиграция насчитывала около 5.000 человек. Используя самые разнообразные методы, от сборки самодельных бомб до исследовательской работы в читальном зале Британского музея, они готовили свержение царизма. Штаб заграничной агентуры "Охранки", созданной для наблюдения за эмигрантами, находился в посольстве России в Париже, главном центре эмиграции. Согласно документам французской службы безопасности "Сюрте", заграничная агентура сделала свои первые шаги в Париже в 1882-году. К 1884-году под руководством знаменитого Петра Рачковского её работа была уже поставлена на широкую ногу. Во времена "народников" Рачковский был незаметным государственным служащим, симпатизирующим революционным идеям. В 1879-году он попал в руки Третьего отделения, где ему было предложено выбирать между ссылкой в Сибирь и службой в политической полиции. Сделав свой выбор, Рачковский стал самым влиятельным офицером разведки в истории царской России.   В отличие от резидентов КГБ, посланных впоследствии в Париж, помимо всего прочего, он добился видного положения в столичном высшем обществе, заработал целое состояние, играя на парижской фондовой бирже, давал шикарные. приемы на своей вилле в Сен-Клу и был близко знаком со многими руководителями "Сюрте", министрами и президентами. Газета "Эко де Пари" писала о нём в 1901-году: "Если вы встретите его в обществе, вы, я уверен, никогда ничего не заподозрите, поскольку ничто в его внешности не выдает его зловещей миссии. Полный, неугомонный, с не сходящей с лица улыбкой… он выглядит добродушным, веселым парнем - душой компании… У него есть одна большая слабость - он без ума от наших крохотных парижанок. Но на самом деле он самый искусный из агентов, работающих во всех десяти столицах Европы". Рачковский и его последователи на посту главы заграничной агентуры занимали примерно такое же положение и имели такую же свободу действий, что и начальники "Охранки" или их заместители в Санкт-Петербурге. Подобно тому, как действовала "Охранка" внутри России, для слежки за русской эмиграцией сотрудники заграничной агентуры использовали как "внешнее" наблюдение (переодетые в гражданское специальные агенты, консьержи и т.д)., так и "внутреннее" проникновение (полицейские шпионы, некоторые из которых были в свое время настоящими революционерами).   Служба безопасности "Сюрте" не только не препятствовала деятельности заграничной агентуры во Франции, но и рассматривала её как средство для расширения своих собственных возможностей для сбора разведывательной информации. В докладе "Сюрте", подготовленном накануне Первой мировой войны, говорилось: "Объективный анализ официальной и неофициальной деятельности русской полиции в Париже, направленной на то, чтобы держать под контролем русских революционеров, подтверждает её чрезвычайную полезность". Для того чтобы не потерять расположение французских властей, заграничная агентура постоянно нагнетала страх перед возможной революцией. Так, в "Сюрте" полагали, что в 1914-году только в Париже и его пригородах находилось более 40.000 русских революционеров - в десять раз больше, чем их в действительности было во всей Западной Европе. Заинтересованность полицейских служб других европейских стран в сотрудничестве с заграничной агентурой русских значительно возросла после того, как по миру прокатилась волна политических убийств. Среди жертв террористов анархистов был президент Франции Карно (1894-год), премьер-министр Испании Антонио Кановас дель Кастильо (1897), императрица Австро Венгрии Елизавета (1898), король Италии Умберто (1900), президент Соединенных Штатов Мак Кинли (1901), а также целый ряд известных русских политических деятелей, в том числе министр образования Н. П. Боголепов (1901), министр внутренних дел Д.С. Сипягин (1902) (он же отвечал и за работу "Охранки"), пришедший на его место В.К. Плеве (1904), генерал губернатор Москвы Великий князь Сергей Александрович (1906), премьер-министр и министр внутренних дел П.А. Столыпин (1911).   В 1898-году в Риме прошла международная конференция служб безопасности, которая приняла следующую резолюцию: "Центральные органы, осуществляющие в каждой из стран наблюдение за анархистами, должны установить прямые связи друг с другом и обмениваться всей относящейся к этому делу информацией". Заграничная агентура в Париже осуществляла контроль за деятельностью небольших групп своих агентов, которые следили за русскими эмигрантами в Великобритании, Германии, а с 1912-года и в Италии. В Швейцарии, в центре революционной эмиграции, который приобретал всё большее значение, заграничная агентура имела на своем содержании трех женевских полицейских, которые получали необходимую информацию прямо из полицейских досье и следили за правильностью разведывательных данных, передаваемых швейцарскими властями. Слежка за эмигрантами в Бельгии и скандинавских странах осуществлялась местной полицией в сотрудничестве с заграничными агентами "Охранки", направляемыми туда из Парижа со специальными заданиями.   Вместе с тем в течение ряда лет до начала Первой мировой войны заграничная агентура Охранки подвергалась постоянным нападкам со стороны социалистов и радикально настроенных депутатов французского парламента за её деятельность во Франции. В 1913-году русское посольство в Париже сочло нужным объявить о прекращении деятельности заграничной агентуры. Официально её функции были переданы частному сыскному агентству "Бин и Самбэн", во главе которого стоял Анри Бин, бывший агент иностранного отдела "Охранки". В действительности же заграничная агентура продолжала функционировать, хотя и с большей осторожностью. Официальное "закрытие" иностранного отдела отрицательно сказалось на его сотрудничестве с "Сюрте".   В 1914-году французская служба безопасности докладывала: "У французского правительства больше не будет возможности иметь, как это было в прошлом, точную информацию о действиях опасных эмигрантов во Франции". Деятельность заграничной агентуры не ограничивалась сбором разведывательных данных. Ею же были разработаны операции, впоследствии названные КГБ "активными действиями", с целью оказания давления на правительства и общественное мнение за рубежом, и "специальными мерами", предусматривающими использование различных форм насилия. В 1886-году агенты Рачковского взорвали издательство "Народной Воли" в Женеве, успешно обставив дело так, что все выглядело, как дело рук разочаровавшихся революционеров.   В 1890-году Рачковский "разоблачил" группу русских эмигрантов, занимающихся изготовлением бомб в Париже. В результате нашумевшего процесса ряд заговорщиков был приговорен к тюремному заключению (некто по имени Ландезан, бежавший за границу, был приговорен заочно), а остальные были высланы из страны. В России "Охранка" арестовала 63 революционера, якобы имеющих связь с парижской группой. В действительности же заговор был задуман и осуществлен под руководством Рачковского тем самым Ландезаном, который, будучи агентом провокатором иностранного отдела "Охранки", финансировал строительство мастерской по изготовлению бомб, а деньги на это ему передавали сотрудники того же иностранного отдела. В течение всех восемнадцати лет службы в Париже (1884-1902) Рачковскому всегда удавалось скрывать следы своего участия в террористических актах и создании подпольных мастерских по изготовлению бомб, якобы спланированных и организованных эмигрантами революционерами. Ратаев, сменивший его на посту начальника заграничной агентуры (1903-1905), был менее удачлив. Он был отозван в Россию после того, как "Сюрте" стало известно о его участии в неудавшемся покушении на князя Трубецкого в Париже, а также в организации взрыва бомбы во время проведения митинга, организованного французами в знак протеста против царских репрессий после революции 1905-года, среди жертв которого были два французских жандарма, получивших ранения.   В 1909-году журналист революционер по имени Владимир Бурцев раскрыл роль Рачковского в деле об изготовлении бомб в 1890-году. Он также утверждал, что агент провокатор Ландезан, бежавший от полиции в 1890-году, был не кто иной, как начальник заграничной агентуры в Париже Хартинг. "Стремительный отъезд и исчезновение" Хартинга, по мнению "Сюрте", подтверждали слова Бурцева. Как ни странно, "Сюрте" не придала этому большого значения. Разведывательная информация, которую она получала от иностранного отдела, была "более ценной" и, безусловно, не шла ни в какое сравнение с преступлениями, совершаемыми агентами-провокаторами. Рачковский, главным образом, специализировался на подделке документов и использовании агентов провокаторов. Существуют указания на то, что он был организатором нашумевшей антисемитской провокации по подделке документов, известных под названием "Протоколы сионских мудрецов". "Протоколы", якобы свидетельствующие о еврейском заговоре, направленном на достижение мирового господства, не сыграли заметной роли до начала Первой мировой войны. Некоторое время Николай II считал, что они дают ключ к пониманию причин революции 1905-года, но узнав, что это была подделка, он с досадой сказал, что эти документы "запачкали светлое дело антисемитизма". Однако позднее "Протоколы сионских мудрецов" вновь всплыли на поверхность как руководство к действию для нацистов и фашистов. Из всех подделок двадцатого века эти "Протоколы сионских мудрецов" имели самые серьезные последствия. Роль Рачковского не сводилась к сбору разведывательных данных и "активным действиям". Он, помимо всего прочего, пытался оказывать влияние на внешнюю политику России. Рачковский приехал в Париж в 1884-году, будучи ярым приверженцем идеи союза с Францией, которая оказалась в дипломатической изоляции после поражения во франко прусской войне 1870-1871-года. В качестве тайного посредника он принимал активное участие в переговорах по созданию франко русского "Двойного альянса" в 1891-1894-годах. Кроме того, он сыграл заметную роль в достижении последующих договоренностей в 1899-году. Среди самых надежных контактов Рачковского в Париже был и Теофиль Делькассе, который с 1898 по 1905-год возглавлял министерство иностранных дел Франции.   За всю семидесятилетнюю историю Третьей Республики не было другого министра иностранных дел, который так долго бессменно занимал бы этот пост. Готовя свой собственный визит в Санкт-Петербург в 1899-году для изменения условий "Двойного альянса", а также официальный визит царя во Францию в 1901-году и ответный визит президента Лубе в Россию в 1902-году, Делькассе действовал через Рачковского, а не через посла Франции маркиза де Монтебелло.   Русский министр иностранных дел граф Муравьев успокаивал расстроенного Монтебелло: "Мы полностью доверяем г-ну Рачковскому, который, по видимому, пользуется таким же доверием и у французского правительства". Однако Рачковский зашел слишком далеко и был отозван из Парижа в 1902-году. Интересно, что его падение не было связано с его влиянием на франко русские дипломатические отношения. Оно было вызвано тем, что он навлек на себя гнев царицы, неосторожно настаивая на том, что нанятый ею французский "доктор" был просто напросто шарлатаном. "Охранка" внесла огромный вклад в проведение царской внешней политики, создав службу перехвата и дешифровки правительственных сообщений. Как и в большинстве ведущих старорежимных держав, в XVIII веке в России действовали так называемые "cabinets Noirs", или "черные кабинеты", задачей которых был перехват частной и дипломатической корреспонденции. В Западной Европе деятельность "черных кабинетов" была в разной степени ограничена в XIX веке в результате выступлений общественности и парламентариев против вмешательства в работу почтовых служб. В Великобритании, например, служба дешифровки была закрыта в 1844-году после того, как в Палате Общин поднялся скандал, когда стало известно, что служба перехвата регулярно вскрывала корреспонденцию Джузеппе Мадзини, итальянского националиста, находящегося в изгнании в Великобритании.   Лишь с началом Первой мировой войны английская служба дешифровки возобновила свою деятельность. Что же касается самодержавной России, протесты парламентариев никак не отражались на деятельности службы перехвата и дешифровки. "Охранка" имела "черные кабинеты" в почтамтах Санкт-Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Вильно, Томска и Тифлиса.   Последний начальник "Охранки" А.Т. Васильев постоянно пытался всех убедить в том, что их деятельность была направлена исключительно на борьбу с заговорщиками и преступниками: "У правомыслящих граждан, безусловно, никогда не было никакого резона опасаться цензуры, поскольку на частные дела, в принципе, не обращается никакого внимания". В действительности же, как и в старорежимные времена, вскрытие писем было источником как слухов, так и разведывательной информации. В результате расшифровки тайной корреспонденции архиепископа Иркутска стало известно, что у него была любовная связь с настоятельницей монастыря. Главный криптограф "Охранки" Иван Зыбин был настоящим гением в своем деле. Начальник московского отделения "Охранки" П. Заварзин рассказывал: "Он был фанатиком, если не сказать маньяком, своей работы. Простые шифры он разгадывал с одного взгляда, а вот запутанные приводили его в состояние, близкое к трансу, из которого он не выходил, не решив задачу". Первоначально главной задачей службы дешифровки "Охранки" была расшифровка корреспонденции революционеров внутри и за пределами России, но постепенно "Охранка" включила в поле своей деятельности и дипломатические телеграммы иностранных посольств, находящихся в Санкт-Петербурге.   Начиная с сороковых годов XVIII века разведывательная служба время от времени пользовалась перехватом дипломатической корреспонденции в качестве источника информации. В 1800-году член коллегии Министерства иностранных дел Н.П. Панин писал своему послу в Берлине: "Мы располагаем шифрами переписки короля (Пруссии) с его поверенным в делах здесь. Если Вы заподозрите Хаугвица (министра иностранных дел Пруссии) в вероломстве, найдите предлог для того, чтобы он направил сюда сообщение по данному вопросу. Как только сообщение, посланное им или королем, будет расшифровано, я немедленно сообщу Вам о его содержании". В начале XIX века в связи со значительным увеличением использования курьеров для доставки дипломатической почты число расшифрованных сообщений, перехваченных "черными кабинетами", стало постепенно сокращаться. Однако широкое использование телеграфа в конце прошлого века значительно упростило и передачу дипломатической информации, и её перехват. Во Франции дипломатическая переписка расшифровывалась в "черных кабинетах" как Министерства иностранных дел, так и службы безопасности "Сюрте".   То же самое происходило и в России, где сотрудники "черных кабинетов" Министерства иностранных дел и "Охранки" постоянно обменивались расшифрованной дипломатической перепиской. Под руководством Александра Савинского, начальника "черного кабинета" Министерства иностранных дел с 1901 по 1910-год, служба перехвата и дешифровки получила новый статус, и её организация была значительно улучшена. Вместе с тем в этой области "Охранка" занимала лидирующее положение по отношению к Министерству иностранных дел.   Раскрытие сложнейших кодов и шифров обычно зависит не только от способностей дешифровальщика, но и от той помощи, которую им оказывают разведывательные службы. "Охранка" стала первой современной разведывательной службой, которая ставила перед собой задачу выкрасть иностранные дипломатические коды и шифры, а также оригинальные тексты дипломатических телеграмм, которые можно было бы впоследствии сравнить с перехваченными шифровками. Для КГБ эта деятельность "Охранки" стала примером для подражания. В июне 1904-года Чарльз Хардинг, занимавший пост посла Великобритании в Санкт-Петербурге с 1904 по 1906-год, докладывал в британское Министерство иностранных дел, что он перенес "чрезвычайно огорчивший его удар", обнаружив, что начальнику его канцелярии была предложена огромная по тем временам сумма в 1.000 фунтов за то, чтобы он выкрал копию одного из дипломатических шифров. Он также сообщил, что один видный русский политик сказал, что ему "все равно, насколько подробно я передаю наши с ним беседы, если это делается в письменной форме, но он умолял меня ни в коем случае не пересылать мои сообщения телеграфом, поскольку содержание всех наших телеграмм им известно".   Три месяца спустя Хардинг узнал, что Рачковский создал в Министерстве внутренних дел (которое отвечало за работу "Охранки") секретный отдел "с целью получения доступа к архивам иностранных миссий в Санкт-Петербурге". Все усилия, направленные на модернизацию достаточно примитивной системы безопасности британского посольства, не принесли никаких результатов. Секретарь английского посольства Сесил Спринг Раис докладывал в феврале 1906-года: "Вот уже в течение некоторого времени из посольства исчезают бумаги… курьер и другие лица, связанные по работе с посольством, находятся на содержании полицейского департамента и, кроме того, получают вознаграждение за доставку бумаг".   Спринг Раис утверждал, что ему удалось "установить" организатора секретных операций против посольства Великобритании. По его словам, им был Комиссаров, сотрудник "Охранки", награжденный за успехи в организации антисемитской пропаганды. По приказу Комиссарова "около посольства по вечерам постоянно находятся полицейские эмиссары с тем, чтобы заполучить доставляемые бумаги".   Несмотря на то, что в посольстве был установлен новый сейф, в архивные шкафы врезаны новые замки, а сотрудники получили строжайшую инструкцию никому не передавать ключи от канцелярии, дипломатические бумаги продолжали исчезать. Два месяца спустя Спринг Раис получил доказательства того, что "к архивам посольства существует доступ, позволяющий выносить бумаги и производить их съемку в доме Комиссарова". Скорее всего, это было дело рук подкупленного сотрудника посольства, который, сделав восковые отпечатки с замков архивных шкафов, получил дубликаты ключей от "Охранки". Нечто подобное происходило и в посольствах Соединенных Штатов, Швеции и Бельгии. К началу века, если не раньше, дипломатическая разведка, получавшая информацию из расшифрованных сообщений и украденных из посольств документов, оказывала существенное влияние (хотя до сих пор этот вопрос мало изучен) на царскую внешнюю политику. С 1898 по 1901-год Россия предпринимала постоянные шаги к тому, чтобы убедить Германию в целесообразности подписания секретного договора, разделяющего сферы влияния в Турецкой империи и закрепляющего давние притязания России в проливе Босфор. Эти попытки были прекращены в конце 1901-года, когда в результате расшифровки немецкой переписки стало ясно, что немецкое правительство не намерено подписывать этот договор. Об этом и было сообщено русскому послу в Берлине в телеграмме министра иностранных дел России графа Ламсдорфа.   На протяжении всего периода правления Николая II Россия занимала лидирующее положение в области перехвата и расшифровки дипломатической почты. Великобритания, Германия, Соединенные Штаты и большинство менее влиятельных Государств вообще не имели подобной службы вплоть до первой мировой войны. Австрийская служба перехвата, главным образом, занималась военной корреспонденцией. Единственным серьезным конкурентом России в этой области была её союзница Франция.   В течение двадцати лет до начала Первой мировой войны "черные кабинеты" Министерства внешних сношений Франции и службы безопасности "Сюрте" успешно работали над расшифровкой дипломатических кодов и шифров большинства ведущих держав. В то время как русским удавалось разгадывать некоторые французские дипломатические коды и шифры, русская дипломатическая переписка оставалась совершенно недоступной для французов (хотя они и добились некоторых успехов в расшифровке кодов и шифров заграничной агентуры). Летом 1905-года, в последние дни русско японской войны и франко германского кризиса в Марокко, Россия и её союзница Франция в течение короткого периода сотрудничали в области перехвата и расшифровки секретной информации. В июне 1905-года русский посол, по указанию своего правительства, передал французскому премьер-министру Морису Рувье копию расшифрованной немецкой телеграммы, связанной с марокканским кризисом. Для Рувье эта телеграмма имела настолько большое значение, что он отдал указание "Сюрте" передать иностранному отделу "Охранки" всю японскую дипломатическую переписку, которую только удалось перехватить и расшифровать "черным кабинетом" французской службы безопасности.   Телеграммы, посланные начальником заграничной агентуры Мануйловым, содержащие расшифрованные японские документы, были, в свою очередь, перехвачены и расшифрованы "черным кабинетом" французского Министерства внешних сношений. Будучи в неведении относительно того, что эти документы были переданы русским по указанию премьер-министра, в Министерстве внешних сношений решили, что произошла серьезная утечка информации в системе безопасности кодирования и шифров, и отделу шифровок был отдан приказ прекратить все контакты с аналогичным отделом "Сюрте".   В результате нелепой ошибки, порожденной коротким периодом сотрудничества между французской и русской службами перехвата, "черные кабинеты" Министерства внешних сношений и "Сюрте" в течение последующих шести лет напряженно работали абсолютно независимо друг от друга, иногда перехватывая и расшифровывая одни и те же дипломатические телеграммы. С тех пор Россия и Франция ни разу не обменивались перехваченной информацией. Это досадное недопонимание, возникшее в результате неразберихи в действиях французских служб перехвата, оказало серьезное отрицательное влияние на работу русской службы дешифровки. Вплоть до начала Первой мировой войны. русским удавалось расшифровывать значительную, - хотя до сих пор объем её точно не установлен, - часть дипломатической переписки практически всех ведущих держав, за исключением Германии. Неблагоразумные действия французов во время франко немецкого агадирского кризиса 1911-года привели к тому, что немцы сменили свои дипломатические коды и шифры. В результате этого русские дешифровальщики в течение двух лет с 1912 по 1914-год не могли прочитать ни одной немецкой шифровки. Во время агадирского кризиса из немецких телеграмм, перехваченных его "черным кабинетом", французскому министру иностранных дел Жюстену де Сельве стало известно, что премьер-министр Жозеф Кайо за его спиной ведет переговоры с немцами. Используя эти шифровки, де Сельве и ряд его сотрудников пустили слух об измене Кайо. Разгневанный таким подозрением, Кайо пошёл на чрезвычайную меру. Он вызвал к себе немецкого поверенного в делах и попросил его показать оригинальные тексты телеграмм с упоминанием его имени, с тем чтобы сравнить их с расшифровками. Впоследствии, обращаясь к французскому президенту, он признался: "Я был неправ, но я должен был защищаться". Неудивительно, что после этого немцы ввели новые дипломатические шифры, которые оказались не по зубам как французам, так и их русским союзникам. В России, как и во Франции, межведомственное соперничество наносило серьезный ущерб сбору и обработке внешней разведывательной информации. За военную разведку отвечал Первый отдел Генерального Штаба. До 1914-года информация о немецкой армии, которая была в распоряжении русской разведки, носила откровенно посредственный характер. Совершенно по другому обстояло дело с данными о другом серьезном противнике России - Австрии.   Главным источником информации для русской военной разведки был полковник Альфред Редль. Имея ранг старшего офицера австрийской разведки, он являлся, пожалуй, самым важным агентом из всех действовавших в Европе до первой мировой войны. В конце 1901 - начале 1902-годов полковник Батюшин, глава русской военной разведки в Варшаве, узнал, что Редль был не очень разборчивым в своих связях гомосексуалистом, правда, об этом не подозревали ни его друзья, ни его начальство. С помощью шантажа и подкупа ему удалось завербовать Редля в качестве внедренного агента. Впоследствии этот же приём был взят на вооружение и КГБ. На деньги, которые он получал от русских, Редль приобретал автомобили не только для себя, но и для своих любовников, в частности, для своего любимчика, молодого офицера уланского полка, которому он также платил 600 крон в месяц. Среди наиболее ценной информации, переданной им за десять лет шпионской деятельности до его разоблачения и последующего за ним самоубийства в 1913-году, были мобилизационные планы австрийского командования для проведения военных операций против России и Сербии. Царские дипломаты и консулы также иногда упражнялись в шпионской работе, время от времени собирая материалы, имеющие военное значение. Но, отражая плохое общее взаимодействие между Военным министерством и Министерством иностранных дел, сбор разведывательной информации военными и дипломатами был плохо скоординирован. Военные делали главный упор на использование разведчиков, не уделяя должного внимания перехвату и расшифровке разведывательной информации.   Своей первой крупной Победе на Восточном фронте под Танненбергом в августе 1914-года немцы были обязаны поразительной глупости русских, которые посылали все свои распоряжения по радио открытым текстом. Сначала немецкие радисты слушали радиообмен противника из простого любопытства. Первым же, кто понял значение этого открытия, был немецкий офицер, полковник Макс Хоффман, которого впоследствии назвали архитектором Победы. Под Танненбергом служба перехвата впервые сыграла решающую роль в обеспечении военной Победы. Как писал впоследствии Хоффман, благодаря перехвату "мы знали о всех планах русских". Словно во время штабных игр, русские оказались в кольце противника, который был в курсе каждого их шага. "Охранка" была не единственной службой, занимавшейся сбором внешней разведывательной информации и "активными действиями". Существовала целая армия агентов, состоявшая из иностранных журналистов, которые были подкуплены Министерством финансов для обеспечения беспрепятственного поступления огромных иностранных займов, в которых так нуждался царский режим и экономика России, и для снятия всех подозрений, возникавших у западных вкладчиков относительно безопасности их капиталов.   В большинстве европейских стран до 1914-года считалось вполне нормальным такое явление, как правительственное "субсидирование" дружественных иностранных газет. В докладе французского парламента, составленном в 1913-году, несмотря на некоторые критические замечания в адрес разведывательных служб, отмечалась "неоспоримая" необходимость подобного "субсидирования". В этом смысле Россия занимала первое место в Европе, а поскольку Франция была самым большим иностранным вкладчиком в довоенную Россию, главным объектом деятельности Министерства финансов была французская пресса. Артур Рафалович, представитель Министерства финансов в Париже, подкупил все крупнейшие французские газеты, за исключением социалистической (впоследствии коммунистической) газеты "Юманите".   К марту 1905-года поражение русской революции и неудачи России в войне против Японии настолько подорвали доверие французских кредиторов и бизнесменов, что Рафаловичу приходилось в месяц раздавать взяток на сумму около 200.000 франков. В этом ему помогал министр иностранных дел Франции Делькассе. Результаты деятельности агентов, оказывавших влияние на те или иные круги, практически не поддаются оценке. Также очень трудно оценить, насколько важен подкуп прессы.   Как бы там ни было, несмотря на щедрость Рафаловича, в марте 1905-года французские банки прекратили все переговоры относительно дальнейших займов России. Тем не менее, к 1914-году 25% французских внешних вложений приходилось на Россию (правительственные займы составляли 4/5 этой суммы), в то время как все страны огромной французской империи довольствовались 9%. Без поддержки прессы кризисы доверия, подобные тому, который закрыл французские кредиты России в марте 1905-года, случались бы гораздо чаще. Хотя система внешней разведки царской России была плохо скоординирована, она заложила основу для советской разведки. Самые разнообразные "активные действия" и средства сбора разведывательной информации были основными инструментами её деятельности. Она была первой в мире в области перехвата и дешифровки и использовании шпионской агентуры в помощь сотрудникам службы дешифровки. А Альфред Редль был первым из огромной армии иностранных внедренных агентов ("кротов"), которые сыграли главную роль в операциях советской внешней разведки в тридцатые годы. Помимо случая с Редлом, царская разведка дала советским разведывательным органам ещё один пример, убедивший их в целесообразности использования внедренных агентов в качестве мощного оружия для борьбы со своими противниками.   После Февральской революции в руки большевиков попали архивы "Охранки", из которых они узнали, что ещё до раскола Российской социал-демократической рабочей партии на большевиков и меньшевиков в 1903-году "Охранке" удалось внедрить в их ряды больше своих агентов, чем в любую другую революционную группировку. информация о деятельности и организации большевиков, которой располагала "Охранка", была настолько подробной и полной, что даже та незначительная часть архива, которая уцелела после Февральской революции, стала главным документальным источником для написания истории начального периода деятельности большевиков. Некоторые из документов "Охранки" впоследствии доставили ряд неприятностей Сталину, который, придя к власти, выдавал себя за самого верного последователя Ленина. В действительности же ещё в 1909-году он критиковал Ленина за некоторые теоретические "промахи" и "неправильную организационную политику". В декабре 1910-года заграничная агентура в Париже перехватила письмо Сталина, в котором он всё-таки решил поддержать Ленина. Он писал, что ленинская линия была "единственно правильной", а самого Ленина охарактеризовал как "умного мужика". Предположения о том, что Сталин был агентом "Охранки", судя по всему, не имеют под собой реальных оснований. Хотя и, не исключено, что "Охранка" пыталась завербовать его. Как бы там ни было, она имела достаточное количество своих агентов в партии большевиков. В 1908-1909-годах из пяти членов большевистского комитета в Санкт-Петербурге, по крайней мере, четверо были агентами "Охранки". "Охранка" смогла внедрить своих агентов и в другие антимонархические организации.   Среди тайных сотрудников "Охранки" был Евно Азеф, который с 1904 по 1909-год возглавлял "боевую организацию" партии эсеров и отвечал за проведение террористических актов и организацию покушений. В списке жертв "боевой организации" был и министр внутренних дел Вячеслав фон Плеве, погибший в результате взрыва бомбы. Судьба Азефа полна загадок и противоречий. В конце жизни он говорил, что так и не знает, "был ли он террористом, шпионившим за правительством, или полицейским агентом, шпионившим за террористами".   По мнению "Охранки", самым полезным её агентом был московский рабочий Роман Малиновский. Его завербовали в 1910-году, а два года спустя он стал одним из шести депутатов большевиков, избранных в царский парламент - Думу. Ленин восторженно писал: "Впервые у нас есть выдающийся лидер (Малиновский) из числа рабочих, представляющих нас в Думе". В то время в партии, выступавшей с идеей пролетарской революции, не было ни одного руководителя из рабочих. Поэтому для Ленина пример Малиновского, которого он ввёл в состав Центрального Комитета большевистской партии, имел чрезвычайно важное значение. Ленин говорил: "Несмотря на все огромные трудности, с такими людьми можно создать рабочую партию".   Большевики и меньшевики, избранные в Думу в 1912-году, в течение одного года выступали как единая социал-демократическая фракция. Но в 1913-году эта группа раскололась, и Малиновский стал председателем фракции большевиков. Проблема проникновения агентов "Охранки" настолько волновала Ленина, что в 1912-году по его инициативе Центральный Комитет партии создал "комиссию по провокациям". В её состав вошли три человека, в том числе и Малиновский. В 1913-году, после ареста Сталина и Якова Свердлова, который также был членом Центрального Комитета, Ленин встретился с Малиновским для того, чтобы обсудить, как избежать дальнейших арестов. Естественно, он не знал, что именно Малиновский донес на Сталина и Свердлова.   В июле 1913-года Ленин вновь обсуждал эту проблему с Малиновским и своими главными помощниками Львом Каменевым и Григорием Зиновьевым. В результате они пришли к выводу, который мог бы показаться странным кому угодно, только не председателю фракции большевиков Малиновскому, что "рядом" с шестью депутатами Думы действует агент "Охранки". Малиновскому были даны инструкции "тщательно соблюдать конспирацию", с тем чтобы снизить опасность внедрения полицейских агентов. С.П. Белецкий, директор полицейского департамента, называл Малиновского "гордостью "Охранки“. Однако Малиновский не смог выдержать напряжения двойной жизни, которую он вёл. Даже Ленина, его самого горячего сторонника, начала беспокоить его растущая страсть к спиртному. В мае 1914-года новый министр внутренних дел В.Ф. Джунковский решил избавиться от Малиновского. Вероятно, учитывая сумасбродство Малиновского, он опасался скандала, который мог бы разразиться, если бы стало известно, что он является агентом "Охранки" в Думе. Малиновский ушел в отставку и бежал из Санкт-Петербурга, захватив с собой 6.000 рублей, которые дала ему "Охранка", для того чтобы он начал новую жизнь за границей. После этого поползли слухи, что он был агентом "Охранки".   Юлий Мартов, лидер меньшевиков, писал в июне: "Мы все убеждены, без всякого сомнения, что он провокатор.., другое дело, сможем ли мы Доказать это". Хотя Ленин и был согласен с тем, что Малиновский совершил "политическое самоубийство", он отвергал все обвинения против него. Когда Малиновский объявился в немецком лагере для военнопленных, где он распространял большевистские идеи среди своих соотечественников, Ленин возобновил переписку с ним, по прежнему защищая его от обвинений в сотрудничестве с "Охранкой".   В январе 1917-года Ленин вновь заявил, что все эти обвинения "абсолютный нонсенс". Когда после Февральской революции в архивах "Охранки" была обнаружена правда о Малиновском, Ленин вначале отказывался в неё поверить. Жизнь Малиновского трагически оборвалась полтора года спустя. В октябре 1918-года он вернулся в Россию, заявив, что "он не может жить вне революции". По видимому, он надеялся, что ему дадут возможность искупить свою вину. Но его судил революционный трибунал, приговоривший его к расстрелу. 6 ноября 1918-года приговор был приведен в исполнение во внутреннем дворе Кремля. Почему Малиновскому так долго удавалось обманывать Ленина? Главным образом потому, что Ленин, как и многие другие революционеры - выходцы из привилегированных классов, испытывал чувство вины за свое происхождение. Ленин считал, что главным достоинством Малиновского было его пролетарское происхождение. Он был образцом рабочего организатора и оратора, которых так не хватало в рядах большевиков. По мнению Ленина, преступное прошлое Малиновского и его необузданный характер лишь подтверждали его истинную пролетарскую сущность. Первоначальная привязанность Ленина к Сталину, о которой ему впоследствии пришлось пожалеть, имела те же самые корни. Невысокое происхождение Сталина и его грубые манеры, в которых отсутствовал всякий намек на буржуазную утонченность, опять же вызывали у Ленина чувство вины за свое непролетарское происхождение. Как ни парадоксально, проникновение царских агентов в ряды большевистской партии было, в некотором смысле, выгодно Ленину. Белецкий, директор полицейского департамента в предвоенный период, рассказывал, что "главной целью" его политики до войны было предотвращение любой ценой объединения русских социалистов. Он говорил: "Я действовал по принципу: разделяй и властвуй". Ленин, в отличие от многих большевиков, выступавших за союз с меньшевиками, твердо стоял против объединения всех русских социалистов. Белецкий, в некотором смысле, помогал Ленину, арестовывая как ярых противников Ленина среди меньшевиков, так и тех большевиков, которые активно выступали за объединение Российской социал-демократической рабочей партии.   В отличие от "Охранки", которая была убеждена в том, что, разобщив партию, она сможет ослабить социалистическое движение, Ленин считал, что существование независимой партии большевиков является ключом к Победе. Только дисциплинированная, идеологически чистая, "монолитная" элита, стоящая во главе сотен революционеров, могла повести русский народ в светлое будущее. Хотя светлое будущее так и не наступило, хаос и развал, которые последовали за свержением царизма в феврале 1917-года, подтвердили правильность ленинской стратегии революционной борьбы. В результате Февральской революции большевики оказались в меньшинстве, по сравнению со своими главными соперниками - меньшевиками и эсерами.   Но именно большевики пришли к власти в октябре 1917-года. Так крупная тактическая Победа "Охранки", обеспеченная успешным внедрением полицейских агентов в ряды большевиков, обернулась стратегическим поражением и, в конечном итоге, полным крахом. Февральская революция (8-12 марта 1917-года по новому стилю) застала большинство революционеров врасплох. За полтора месяца до этих событий сорокашестилетний Ленин, находившийся в эмиграции в Швейцарии, говорил: "Мы, старики, вряд ли доживем до решающего сражения приближающейся революции". В отличие от подавляющего большинства революционных организаций, "Охранка" более чутко отреагировала на настроения в Петрограде (Санкт-Петербург был переименован в Петроград накануне войны). За несколько дней до начала революции один из её агентов сообщал: "Подпольные революционные партии готовят революцию, но если революция состоится, она будет носить стихийный характер, подобно голодному бунту".   По его словам, самые сильные революционные настроения были распространены среди многодетных матерей, которые, "устав от бесконечного стояния в огромных очередях и более не в силах смотреть на своих больных и полуголодных детей, являют собой огромную массу горючего вещества, готовую воспламениться от одной единственной искры". Революция началась после того, как стоящие в очередях за хлебом женщины вышли на демонстрацию 8 марта. Два дня спустя уже весь Петроград был охвачен забастовкой. Решающую роль на этом этапе сыграл петроградский гарнизон. В 1905-году революция была подавлена армией. В марте 1917-года армия выступила на стороне революции. И вновь "Охранка" точно определила, в какую сторону подул ветер. Хотя политическая стачка рабочих была подавлена казаками 27 февраля, в докладе "Охранки" говорилось: "В целом сложилось впечатление, что казаки были на стороне рабочих".   12 марта часть Петроградского гарнизона подняла мятеж, обеспечив тем самым успех революции. Три дня спустя царь Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Великого князя Михаила. На следующий день, 16 марта, Михаил отказался от престола, положив конец трехсотлетнему правлению династии Романовых. Власть в стране перешла в руки Временного правительства, состоявшего, главным образом, из либералов, которые странным образом сосуществовали с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, ставшим моделью и, до определенной степени, рупором местных Советов по всей России. По выражению Троцкого, вместе с царизмом "на свалку истории" отправилась и политическая полиция. 12 марта толпа ворвалась в главное здание "Охранки". Возмущенный начальник полиции А.Т. Васильев рассказывал: "Все архивы Специального отдела расследований, содержавшие отпечатки пальцев, фотографии и другие данные на воров, фальшивомонетчиков и убийц, были вынесены во двор и торжественно сожжены. Кроме того, ворвавшиеся вскрыли ящики моего стола и забрали 25,000 рублей общественных денег, которые были у меня на хранении".   Несмотря на утверждения Васильева, что он "не может припомнить ни одного незаконного действия", совершенного им, он вскоре оказался в Петропавловской крепости, где был вынужден спать на "соломенном матраце и набитых куриными перьями подушках", есть "ужасный, отвратительно пахнущий суп и не менее отвратную мешанину из всяких отбросов" и где ему позволяли мыться только один раз в две недели в ледяной, "насквозь продуваемой сквозняками" душевой.   Заключение в тюрьму начальника "Охранки" и низвержение царя Николая II, Императора Всея Руси, до уровня простого гражданина Романова, по видимому, символизировало окончательную Победу над деспотизмом и рождение нового демократического порядка. После Победы революции и Временное правительство, и Петроградский совет были уверены в том, что в России больше никогда не будет политической полиции. Оглавление   www.pseudology.org