Андрей Дикий
Неизвращенная история Украины-Руси, том II
Зимний поход и польская интервенция
Зимовый поход

Перейдя на партизанское положение, остатки армии УНР в течение 5-ти месяцев, в невероятно тяжелых условиях, проделали поход около 2.000 км, кружа в юго-восточной части Правобережья, захватывая и очищая отдельные города, имея стычки с незначительными большевистскими частями и, непрерывно передвигаясь из одного места в другое. Ни связи со своим “Правительством”, сидевшим в Варшаве, ни снабжения, эта армия не имела. Все приходилось добывать: брать с бою или брать от населения. В этом пятимесячном походе названном “зимовым” (зимним) было проявлено много героизма, перенесено много лишений. Многие из него не вернулись, погибнув в бою или от тифа. Но, результат был равен нулю.

Рассказы, бежавших в Варшаву, вождей о том, что вся Украина полным полна многотысячными повстанческими отрядами, которые только и ждут чтобы соединиться с петлюровской армией и вернуть на власть свое социалистическое правительство Петлюры, оказались ложью, сознательной или бессознательной — это дела не меняет. Такой же ложью оказались и рассказы о том, что все население пойдет добровольно в “свою” (т.е. петлюровскую) армию, как только она появится на Украине.

В результате, точно через 5 месяцев после выхода в этот погод через, уже установившийся, польско-советский фронт, участники “зимового” похода пробились на польскую территорию. По данным ген. Удовиченко, перешло к полякам 5,959 солдат и 367 офицеров. То есть, после пятимесячных маршей по украинской территории со многомиллионным населением, армия увеличилась всего на 1.317 человек (вышло в поход 5,000).

Действительность показала, что население Украины никакого желания поддержать Петлюру и его политику не имеет. Бегство Центр. Рады (6 февраля 1918 г)., оставленной народом; бегство Директории (в феврале 1919 г)., оставленной народом; неудача “поднять Украину” во время “зимнего похода” — по существу, было своеобразным голосованием населения Украины по вопросу его отношения к тем социалистам-шовинистам, которые выступали тогда и выступают и сейчас, как выразители воли всей Украины.

Но на бежавших украинских социалистических вождей это не произвело никакого впечатления и они, по-прежнему, продолжали только себя считать достойными руководить жизнью своего народа.
А, чтобы получить над ним власть, как 2 года тому назад прибегли к помощи немцев — так теперь решили искать, любой ценой, помощи у Польши, — вековечного врага Украинского народа. Пока армия УНР партизанила на Украине, бежавшие в Польшу вожди вели переговоры с Пилсудским, чтобы он помог им, как это 2 года тому назад сделали немцы. Поляки не забыли, что когда то вся Украина была польской колонией и в переговорах с Петлюрой видели возможность под благовидным предлогом “помощи братскому украинскому народу” распространить свое влияние, а то и власть на всю Украину.

Польская интервенция

Тогдашний фактический диктатор Польши — Пилсудский, социалист, польский шовинист и ненавистник России, легко нашел общий язык с Петлюрой и его “министрами” и начал с ними договариваться. Это было не трудно, ибо положение “высоких договаривающихся сторон — Украинской Народной Республики и Речи Посполитой Польской”, как писалось в протоколах переговоров, было далеко не одинаково. Польша имела государство, территорию, армию, национальный подъем, только что получившего независимость народа и всемерную поддержку Антанты; другая “высокая договаривающаяся сторона” — Украина — ничего этого не имела и представляла собою жалкую кучку социалистических вождей, полуграмотных атаманов и незадачливых полководцев — авантюристов, из бывших русских офицеров, сделавших ставку на Петлюру и социализм, как некоторые их товарищи сделали ставку на большевизм.

Этой, “высокой договаривающейся стороне”, ничего другого не оставалось делать, как соглашаться на все предложения своих кормильцев и содержателей — поляков, которые, с тонким юмором, вели эти переговоры, делая вид, что верят, что Петлюра и его окружение действительно имеют какое-нибудь, если не формальное, то хоть моральное право (сочувствие народа) вести переговоры и давать обязательства от имени Украины. И, когда поляки потребовали за союз и помощь — отказ не только от каких либо притязаний на Галицию, но и отдачу Польше большей части Волыни — Петлюра с легкостью уступил полякам не принадлежащую ему Волынь. Петлюровские “министры” и “вожди” были в восторге от сделки: удалось продать то, чем не владеешь и на что не имеешь права, а получить за это помощь для возврата власти. После ряда торжеств по случаю заключения договора, с обильными возлияниями и излияниями чувств “вечной любви украинцев и поляков”, которую портили интриги “москалей” (слова Петлюры на банкете), и после отпуска из польской казны соответствующих сумм на содержание нового союзника, начали готовиться к походу.

Поход этот всецело поддерживала вся польская общественность; правые круги — потому что Петлюра обязался восстановить права помещиков, которые на Правобережье были почти исключительно поляки, и министром земледелия назначил поляка — крупного помещика Стемповского (о социализации земли он забыл); левые — потому, что это была помощь социалистам и противникам России, каковыми были поляки, и левые, и правые; католическая церковь благословляла этот поход, т.к. в случае его успеха, перед ней открывались возможности распространения на восток.
Была сделана попытка, хоть для приличия, сформировать “союзную” украинскую армию. Но удалось набрать людей только на два небольших отряда, которые были названы “дивизией” и отданы в подчинение поляков. (Украинская Армия была в это время в “зимовом исходе” и о ее судьбе не было никаких сведений)

26-го апреля 1920 г., поляки вторглись на Украину широким фронтом от Новой Ушицы до Олевска. Быстро продвигаясь вперед, они уже 7 мая заняли Киев. Украинская “союзная армия” в наступлении никакого участия не принимала. Поляки отослали ее на юг, на второстепенный участок фронта между Вапняркой и Днестром, где она и провела больше месяца, без каких либо наступательных попыток. “Союзное” Украинское Правительство, поляки не пустили в украинскую столицу, а ввели там свою администрацию. Положение для петлюровцев было унизительное, но они были вынуждены терпеть. В нескольких уездах, занятых поляками, они произвели мобилизацию для пополнения украинской армии, и кроме того в нее влились те части, которые, в начале мая вернулись из “зимового похода”. Так создалось опять некоторое подобие “украинского войска” (подчиненного полякам).

Между тем в начале июня большевики перешли в наступление, прорвали польский фронт и быстро подошли к Львову и Варшаве. Бегущим полякам уже было не до Украины и украинцев. Судьба их столицы висела на волоске — большевики были всего в десятке километров от Варшавы, которая срочно эвакуировалась. Украинские части принуждены были отходить на запад, в южную Галицию.
При помощи французов, полякам удалось отбить большевиков и перейти в контрнаступление, но они его не продолжили вглубь Украины, а, дойдя до той линии, которую они хотели сохранить, как свою будущую границу, повели переговоры с большевиками.

18-го октября (1920 г). было заключено перемирие между поляками и большевиками, причем обе стороны совершенно игнорировали существование “украинской армии”, которая к тому времени, по данным генерал-инспектора Удовиченко (стр. 159 его книги) имела 35.259 бойцов и 3.888 офицеров, 74 орудия, 8 броневиков, 2 бронепоезда и 3 аэроплана. Силы красных против Украинской Армии, Удовиченко определяет так: “до 25.000 штыков, до 5.000 сабель, при 100-120 орудиях” (стр. 158).

Армии противников были расположены вдоль фронта длиною около 100 километров, от Могилева на Днестре до г. Литина Подольской губернии. 10 ноября Красная Армия перешла в наступление. Почти 40-тысячная (по данным ген. (Удовиченка) Украинская армия, с огромным процентом офицеров (до 9-10% всего состава), быстро покатилась назад — к польской границе, которую остатки петлюровской армии и перешли 21 ноября 1920 г.

Конец петлюровской армии

Вот как описывает этот конец ген. Удовиченко (на стр. 161 своей книги “Украина в войне за державность”): “В 17 часов, отдавши последний салют родной земле последними снарядами, снялась с позиции артиллерия, а за ней начала отступление и переправу (через Збруч) кавалерия. В сумерках на горизонте еще маячили наши конные разъезды. На железной дороге слышны были взрывы — это кончали свою славную жизнь наши бронепоезда. 21 ноября, в 18 часов, Украинская армия оставила родную землю одновременно со своим правительством”.

Поляки немедленно разоружили своих “союзников” и интернировали их, разместивши в нескольких лагерях в глубине Польши. Так закончилась еще одна попытка украинских социалистов-шовинистов, вопреки воле народа, захватить власть над Украиной. Напомним эти попытки по порядку:

Первая попытка — это захват власти без всенародного голосования во времена Центральной Рады;
Вторая — при помощи немцев и заключения с ними договора и союза;
Третья — путем восстания против Гетмана и создания Директории;
Четвертая — отказавшись от объединения с Западно-Украинской Республикой и уступивши полякам Волынь, с их помощью установить свою власть на Украине

* * *

Как ни добивался Петлюра и его Правительство, поляки не допустили его представителей к участию в мирных переговорах в Риге, на которых решалась судьба Украины. В Риге они разговаривали с представителем Харьковского Украинского Правительства — Раковским, который, с такой же легкостью, как и Петлюра, уступил "на вечные времена" Речи Посполитой Польской коренную землю Украины-Руси — Волынь. По Рижскому Миру, ратифицированному Польшей в 1921 г., между Польшей и СССР была установлена граница, которая просуществовала до осени 1939 года, когда от Польши были отобраны исконно-русские земли, включая и Галицию, а сама Польша была оккупирована Германией.

* * *

С ноября 1920 г., Петлюровское “войско” очутилось за колючей проволокой у своих союзников-поляков. Число этих остатков войска было не велико. Из почти, 40 тысяч (если верить данным ген. Удовиченка), всего несколько тысяч оказалось в Польше. Остальные — или разбежались по домам, или перешли к большевикам. Как с ними обращались поляки, можно судить по описанию Мазепой и Удовиченком состояния одежды группы интернированных, которые в ноябре 1921 г. сделали вылазку в Советскую Украину, кончившуюся расстрелом 359 участников этой вылазки. Они были, по словам ген. Удовиченко, “без теплой одежды, на ногах — что попало: тряпки, дырявые сапоги, рваные ботинки” (стр. 163 “Украина в войне за державность”). И. Мазепа пишет: “вся эта группа была оборванная, почти голая. Пришлось для босых заготовить лапти”... (Стр. 107 “Украина в огне и буре революции”). И вот, так обутых и одетых людей, почти невооруженных, Петлюра, его “министры” и “атаманы”, сидя в Варшаве на содержании у поляков, решили бросить на Украину поднимать восстание, в которое они верили или делали вид что верят.

Новый базар

Под видом работ на лесозаготовках в районе Сарн было сконцентрировано больше тысячи интернированных петлюровцев. Доведенные до отчаяния двенадцатимесячным сидением в лагерях, не имея никаких надежд на улучшение своего положения, люди были готовы поставить на карту свои жизни, поверивши словам вождей, что Украина полна повстанцами, которые к ним присоединятся, как только они появятся на родной земле. Генерал-инспектор Украинской Армии, ген. Удовиченко, об этой последней попытке поднять восстание на Украине пишет: “Правительство УНР, во главе с Головным Атаманом, С. Петлюрой, принимая во внимание просьбы повстанцев, постановило: выслать на Украину значительную боевую группу”. Поставивши этой группе задачу: “пробраться через советские пограничные охранения, вступить в бой с ближайшими советскими частями и — на их счет вооружиться”. Петлюра и его “Правительство” не смогли ни одеть, ни вооружить эту группу. Треть группы вообще не имела никакого оружия; остальные были вооружены кое-как. По признанию самого ген. Удовиченко, “задача поставленная группе, была тяжелой, даже безумной” (“Украина в войне за державность”, стр. 163).

Тем не менее, веря своим вождям, что на родине их ждут повстанцы и помощь населения, в ночь на 4 ноября 1921 г. вся группа переходит советскую границу и начинает свой поход на Коростень — Киев. большевики были захвачены врасплох и несколько мелких отрядов, занимавшихся реквизициями продовольствия, были принуждены отступить. Через несколько дней был захвачен Коростень, но в тот же день, оправившиеся, большевики выбили петлюровцев из города и принудили отступить в окрестные леса, через которые они продолжили свое движение на Киев. Обеспокоенные этим, большевики бросают против петлюровцев значительные силы, окружают их и стараются отрезать отступление на запад. В ликвидации этой группы петлюровцев главную роль сыграла школа украинских курсантов состоящая из украинской молодежи под командой быв. ген. Сокиры-Яхонтова.

Командующий группой, Ю. Тютюнник, не получивши сколько-нибудь ощутительной помощи от повстанцев и от населения, решил пробиваться в Польшу. Но это удалось только одной части отряда, во главе с самим Тютюнником. Другая часть была окружена украинской конной дивизией Котовского, около села Миньки и, частично уничтожена, частично взята в плен (359 человек). Над ними состоялся военно-полевой суд в с. Базар и все они были по приговору суда расстреляны. Героическая смерть этих расстрелянных, а также всех погибших во время этого похода, заслуживает того, чтобы чтить память этих, доведенных до отчаяния, обманутых пропагандой вождей, сынов Украины-Руси. Вся украинская эмиграция неизменно отмечает печальный день расстрела в Базаре, равно как и день гибели “студенческого куреня” под Крутами. Но не было еще суда над теми, по чьей вине погибли юноши под Крутами и герои Базара. Судить их будет беспристрастная история.

Вылазкой отряда Тютюнника закончился тот период истории Украины, который
сепаратисты называют “борьбой украинского народа за свое национальное освобождение”
 
Как видно из изложенных событий этого периода, документированных многочисленными выдержками из сепаратистических источников, во всех этих событиях, главную роль играли мотивы, чисто социальные. К вопросам же национальным украинский народ проявил редкое равнодушие и за лозунгами чисто национальными шел только тогда, когда они были связаны с обещаниями социальными. Во всех же случаях, когда одни и те же обещания исходили от групп с лозунгами общероссийскими и, от групп с лозунгами национально-украинскими — население шло за лозунгами общероссийскими. Украинцев по рождению и происхождению было неизмеримо больше и у Деникина, и у большевиков, чем во все времена в армиях Центральной Рады, Директории и Петлюры. Об чисто украинских советских частях, иногда очень крупных, говорят все украинские историки и мемуаристы, многочисленные выдержки из которых, приведены раньше.
 
О национальном составе Добровольческой Армии мы имеем сведения из доклада Украинскому Правительству Л. Чикаленка (укр. эсдек), который приводит в своей книге украинский премьер И. Мазепа. В сентябре 1920 г., когда уже наметилась возможность сепаратного мира Польши с большевиками, Чикаленко был послан к Врангелю в Крым выяснить возможность сотрудничества Петлюры и Врангеля. Вот что после возвращения из Крыма сказал в своем докладе Чикаленко: “Могу сказать, что никакой русской добровольческой армии в Крыму нет. Почти на 80% все это — местный украинский элемент — “малороссы” (“Украина в огне и буре революции”, стр. 52). Так как армия Врангеля в то время было 150-200.000, то выходит, что там было от 120 до 160 тысяч уроженцев Украины. У Петлюры же, в то время было около 20.000. Это ценное признание, напечатанное в книге украинского самостийнического премьера заслуживает того, чтобы на него обратить внимание, особенно, в связи с обвинением сепаратистами возглавления Добровольской Армии в его “антиукраинской политике”. Сепаратисты, под словом “украинец” понимают только своих политических единомышленников; всех же остальных уроженцев Украины, даже чистых украинцев по происхождению, которые стоят на позициях единства России и общерусской культуры, они презрительно называют “малороссами” или “несознательными”.

Революция и гражданская война показали, что среди населения Украины эти “малороссы” и “несознательные”, составляют подавляющее большинство. Это доказали и, уже упоминавшиеся раньше, совершенно свободные выборы в органы городских самоуправлений летом 1917 г., когда блок всех “украинских” партий, боровшихся с партиями, стоявшими на общероссийских позициях, не смог собрать и 10% всех поданных голосов. Доказало это и совершенно свободное вступление политически активной части населения Украины в “красные”, “белые” и “украинские” армии. Сами сепаратисты не оспаривают, что среди населения Украины нашлось очень мало защитников Центральной Рады и Директории — неизмеримо меньше, чем ушедших к красным или белым.

Что же было делать в национальном вопросе Деникину, занявшему Украину и ее столицу — Киев? Считаться ли с настроением бежавших украинских социалистов — шовинистов и насильственно “украинзировать” Украину, или в своей национальной политике руководствоваться желаниями тех 80% своей армии, которые составляли коренные жители Украины — “малороссы” и тех 90% городского населения, которые высказались против национальной политики Центр. Рады и Директории? К этому надо прибавить и то, что все оставшиеся на занятой территории “украинцы” — были социалисты, а настроения Доброармии были антисоциалистические.

Не удивительно поэтому, что политика Деникина в национальном вопросе, была общероссийской и общерусской, а не “украинской”, и что она не вызывала недовольства подавляющего большинства населения Украины, ибо оно вовсе не стремилось к самостийности, как это утверждает в эмиграции сепаратистическая пропаганда. Конечно, это не значит, что оно было против свободы национально-культурной самодеятельности, но оно не связывало эту свободу с непременным условием самостийности и вражды к России. Население Украины умело гармонично сочетать любом, к родному краю и языку с пониманием общности и единства Украины-Руси и Великороссии. Подобно тому, как баварцы есть патриоты — и баварские, и общегерманские; провансальцы — патриоты Прованса и всей Франции; сицилийцы — Сицилии и всей Италии. Общероссийские настроения населения Украины за этот период выявились настолько отчетливо, что много сепаратистических вождей сделали отсюда логический вывод: одни — вернулись добровольно из-за границы, куда выехали в период борьбы: другие — попросту остались на Украине, имея полную возможность выехать в эмиграцию.
 
Смена вех вождями и суд над петлюровцами

Еще не ожидая конца вооруженной борьбы, сменил вехи сам идеолог украинского шовинизма и сепаратизма, М. Грушевский, ставши на “советские позиции”. Сначала в Вене, а потом, вернувшись добровольно к большевикам и поступивши к ним на службу. Его премьер-министр, времен Центральной Рады — Винниченко, последовал примеру своего Президента и тоже вернулся в СССР. Второй премьер — Голубович остался в Каменце и добровольно сдался большевикам. В мае 1921 г., в Киеве, состоялся суд над ним и рядом украинских министров. Кроме Голубовича на скамье подсудимых были видные лидеры украинских эсеров: Лизановский, Петренко, Часник и др., а также бывшие министры, Остапенко, Сиротенко и целый ряд виднейших украинских деятелей времен Центральной Рады и Директории. Прокурорами на этом суде выступали украинцы-коммунисты: Манульский и Лебединец; свидетелями были, как известно, как украинские коммунисты (Затонский, Любченко, Шуйский), так и крупнейшие деятели Директории (Ю. Мазуренко, Касьяненко и б. премьер Чеховский).
 
Все подсудимые “каялись” и просили снисхождения, которое им и было дано: Остапенко и Сиротенко были оправданы, а остальные получили очень легкие наказания, а вскоре были и совсем амнистированы. Ю. Тютюнник, организатор вылазки 1921 г., кончившейся Базаром, в 1923 г. тоже покаялся и впоследствии, как артист, изображал сам себя, на одном из фильмов из эпохи гражданской войны, когда большевики показывали “Бандита Тютюнника”. Позднее он преподавал тактику партизанской войны Красным курсантам и умер (а не был расстрелян) от злоупотребления алкоголем.

* * *

С конца 1921 г., Украина вступила в новый период своей истории, войдя как Украинская Социалистическая Советская Республика в СССР. Оставшиеся за границей, на положении эмигрантов, часть второстепенных украинских социалистических лидеров, во главе с Петлюрой, а также антисоциалисты-гетманцы, в дальнейшей жизни Украины, больше никакого участия не принимали и никакого влияния на эту жизнь не имели. Гетман со своим окружением обосновался в Берлине, получая субсидию от немцев и уверяя их и весь мир, что Украина ждет не дождется его возвращения и восстановления Гетманства. Петлюра вскоре (1926 г). был убит в Париже евреем Шварцбартом, мстившим в лице Петлюры всем украинским шовинистам за еврейские погромы во время их власти на Украине. Французский суд Шварцбарта оправдал т.к. было установлено, что погромы были возможны благодаря попустительству Петлюры.

Остальные второстепенные оставшиеся в эмиграции, лидеры и “вожди” украинских социалистов-шовинистов, разбившись на враждующие между собой группки — вот уже 40 лет занимаются поисками того иностранного правительства, которое бы, силою своих штыков, водворило их в качестве правительства Самостийной Украины, каковым они называют себя в эмиграции. Меняя “ориентации”: с польской — на французскую, немецкую, английскую, американскую, даже — лионскую, они продолжают свою “мышиную возню”, которая никакого влияния на жизнь Украины не имеет. Описание этой деятельности, несомненно, заслуживает большого интереса, но, так как оно выходит за рамки, поставленной нами задачи — дать очерк неизвращенной истории Украины-Руси, а не эмиграции, то — мы ее касаться не будем.

Итоги

Подводя итоги бурного периода жизни Украины, начавшегося с первой Мировой Войны и закончившегося в 1921-м году, можно сказать, что этот период был для Украины-Руси ее историческим экзаменом, выявившим ее национальные настроения и определившим пути на будущее. (Вопроса социального, одинакового для всей России, мы не касаемся). Уже в первые месяцы Мировой Войны, когда всего на несколько месяцев Галиция была воссоединена с Россией, с предельной очевидностью выявилось тяготение ее широких народных масс к единокровной и единоверной России. Многолетняя пропаганда сепаратизма и руссоненавистничества народа не коснулась. Она смогла увлечь только его незначительную часть — одурманенную шовинистической пропагандой, часть интеллигенции (далеко не всю), которая безоговорочно пошла за Австрией.

Лучшим доказательством этих прорусских настроений населения Галичины являются репрессии Австро-Венгрии против “москвофилов”, ссылки их в концлагеря Таллергоф и др., жестокие расправы с заподозренными в прорусских симпатиях. Ведь, не будь этих симпатий, естественно, не было бы и репрессий. Австрийцы не ошибались, когда говорили что “в душе каждого галичанина сидит москаль”. Как участник войны в рядах Российской Армии, прошедший всю Галицию, бравший Львов, могу засвидетельствовать, что — враждебного к себе отношения мы в Галиции не видели. Наоборот, несмотря на страх перед австрийцами, население относилось к нам доброжелательно, а когда весной 1915 г. мы уходили, совершенно добровольно целые села уходили с нами, боясь расправы австрийцев на проявленные симпатии к Российской Армии.

Такой же неудачей кончились и попытки “Союза Освобождения Украины” внести разложение в ряды Российской Армии путем украинской сепаратистической пропаганды. Как уже указано раньше, на все время войны, в армии не было ни одного случая проявления украинского сепаратизма. Неудачей кончилась и пропаганда украинского сепаратизма среди многотысячной массы военнопленных украинцев в лагерях Германии и Австрии. Хотя разными льготами и обещаниями скорого возвращения на родину и удалось навербовать неполных две дивизии, но прибытии на Украину, среди них не нашлось защитников сепаратизма. В “войске” Директории и Петлюры, ни “синежупанников”, ни “серожупанников” не было.

Ярким примером, насколько идея сепаратизма чужда настроениям далее галичан, которых десятилетиями отравляли шовинистической руссоненавистнической пропагандой, служит переход Галицкой армии к Деникину во время гражданской войны и массовое появление галицкой интеллигенции в СССР в начале 20-х гг., когда даже организатор и командир украинских “сечевых стрельцов” австрийской армии, Гр. Косак, совершенно добровольно переселился в СССР.

Жалкие кучки сторонников Центральной Рады и Директории с их сепаратистической программой, по сравнению с огромным процентом уроженцев Украины в белых и красных армиях, неопровержимо и убедительно свидетельствуют о том, что среди широких масс населения Украины идея сепаратизма не нашла сколько-нибудь значительного числа сторонников. Это отлично понимали Грушевский, Винниченко, Петлюра и другие вожди Центральной Рады и, еще в ноябре-декабре 1917 г., горячо и с негодованием, отвергали всякую мысль об отделении Украины от России. Свое мнение они изменили только тогда, когда убедились, что население Украины их не поддерживает и без посторонней помощи им на власти не удержаться, а немцы, для оказания помощи поставили непременным условием отделение Украины от России. Зная все это, а также и то, что отделение от России было объявлено только после приезда Голубовича из Бреста и сообщения об условиях немцев — есть все основания утверждать, что провозглашение Самостийной Украины имело единственной целью сохранить власть над Украиной в руках лидеров украинских эсеров и эсдеков, которые тогда определяли политику Центральной Рады.

А что это решение не выражало волю населения, показали ближайшие события. 1918 и 1919 гг. были временем; когда происходило своего рода волеизъявление населения Украины. Не голосованиями, а действиями — активной поддержкой трех борющихся сил: общероссийских белых, общероссийских красных и самостийнических украинских социалистов. Результаты общеизвестны: население Украины свои симпатии отдало идее общероссийской, а не самостийности и, тем самым, еще раз подтвердило решение Переяславской Рады о воссоединении с Россией.

Западная Украина-Русь. Её судьба до присоединения в Австрии

Как уже упоминалось раньше, Закарпатская Русь еще в 13-ом веке была окончательно захвачена Венгрией, Галиция после войн 1340-1387 годов отошла к Польше, а Буковина после упадка Киевской Руси и Галицко-Волынского княжества, в состав которых она входила, была то под властью Венгрии и Польши (14-16 века), то под властью Турции, точнее, вассальной ей Молдавии (16-18 века), пока не была аннексирована Австрией в 1774 году. Входя в состав этих государств, не имея никакой автономии, все эти три земли Западной Руси-Украины являлись провинциями оккупировавших их государств и никакой собственной политики не вели, разделяя исторические судьбы своих оккупантов. Правящий класс этих земель быстро воспринял не только социальный порядок оккупантов, но и их религию и язык, утративши всякую связь с широкими народными массами, которые твердо держались своей православной веры и не забывали своего единства с остальной Русью, своей русскости.

Уже к началу 16-го века вся социальная верхушка Галиции и Закарпатья была полностью окатоличена и ополячена или мадьяризирована. В православной Буковине окатоличивания, правда, не было, но денационализация высших классов и включение в молдавскую культурную жизнь шло не менее быстрыми темпами.

Так народ этих русских земель остался без своей национальной интеллигенции. Забитый, отягощенный разными повинностями, сплошь превращенный в крепостных крестьян, он влачил жалкое существование, как народ низшей расы. Гонимое и преследуемое католической агрессией, православное духовенство само было в положении обороняющихся и не могло успешно противодействовать натиску католиков-поляков. Одно время, на рубеже 16 и 17 столетий, как уже упоминалось (в т. I), была сделана довольно удачная попытка защиты от религиозных преследований путем организации еще не ополяченным и не окатоличенным городским населением православных “братств”. Львовское братство развило весьма интенсивную культурно-религиозную деятельность, но она продолжалась не долго и уже в первой половине 17 века быстро пошла на убыль, сдавая одну за другой позиции под давлением мероприятий правительства, которое всячески содействовало наступлению католицизма.
Особенно усилилось и сделалось успешным это наступление после провозглашения Брестской унии (1596 г).. И за одно столетие, к началу 18-го века, православная Галиция формально сделалась униатской, католической. Это не значит, что народ воспринял догмы и дух католичества. Но после перехода в унию высших церковных иерархов, автоматически начала считаться униатской и их паства, мнения и согласия которой никто не спрашивал.

К тому же и польское правительство делало все, чтобы организационное существование православия сделать невозможным. Так, например, как уже упоминалось, в 1676 г. Сейм под страхом смертной казни запретил православным выезжать за границу, приезжать из-за границы и иметь какое либо общение с православным патриархом (в Константинополе), в юрисдикции которого были православные Галиции. В 1699 г. не униатам было запрещено занимать какие бы то ни было должности, а в некоторых городах православным вообще запрещалось жить, например в Каменце. Униатские епископы при помощи солдат насильно входили в православные церкви и провозглашали их униатскими. Словом, происходил организовавший религиозный террор. Другими словами действия католиков-поляков назвать нельзя.

В результате этого террора и соблазнительных обещаний, щедро даваемых православному духовенству за переход в униатство, всякое сопротивление было сломлено и поляки уже в первое десятилетие 18-го века заявили, что с православной “схизмой” все окончено. С формальной стороны они были правы: все епископы приняли унию и стали на путь окатоличивания, а затем и ополячивания. Неграмотный и забитый народ притаился и замолк. Из всех православных монастырей и церквей уцелел в своём православии только небольшой Манявский скит, в предгории Карпат (за Станиславовом), основанный в 1611 г. афонским монахом Иовом Княгиницким. Он был закрыт уже во времена Австрии в 1785 г., когда было закрыто множество монастырей.

Дальнейший этап польско-католического наступления состоял в систематическом ущемлении прав униатского духовенства. Обещания равноправия с католическим духовенством не были выполнены и перешедшее в унию духовенство было в положении подчиненном по отношению к католикам. Как и народ, не имея возможности ни вернуться в православие, ни бороться за осуществление обещанных прав, оно притаилось и замолкло. К тому же сравнительно образованное старшее поколение духовенства вымирало, не имея смены, ибо подготовке кадров образованного духовенства препятствовала Польша. И когда в 1772 г. Галиция отошла к Австрии и ее посетил наследник австрийского престола Иосиф, то он писал своей матери, Марии-Терезии, что больше всего был поражен в Галиции убожеством и невежеством духовенства.

Это были плоды хорошо продуманной и целеустремленной политики католической агрессии и польского шовинизма. Богатая и культурная Червонная Русь за время польского владычества была превращена в польскую провинцию, в которой хозяева земли — коренное население было низведено на положение бесправных крепостных польских помещиков. Ни казачества, ни национально-сознательного духовенства, горожан или части шляхты, как это было в Приднепровье, Западная Украина-Русь не имела и во всех бурных событиях Освободительной Борьбы 17-го века никакого сколько-нибудь заметного участия не принимала, если не считать отдельных спорадических бунтов против своих помещиков. Из многочисленных героев столетней кровавой Освободительной Борьбы Руси-Украины только один был галичанин. Это гетман Петр Конашевич-Сагайдачный, который не мало сделал для православия и русского дела за время своего гетманства, хотя в открытый конфликт с поляками и католиками не вступал.

Под властью Австрии

В 1772 году по первому разделу Польши Галиция и “Лодомерия” (Северная часть Подолии) попадают под власть Австрии, а два года спустя, в 1774 году, была присоединена и Буковина, отторгнутая от, вассальной Турции, Молдавии. Таким образом все три части Западной Руси-Украины: Буковина, Галиция и Закарпатье становятся составными частями Австро-Венгерской Империи. Из этих земель в особенно тяжелом, моральном и материальном положении было население Галиции, и Австрия, несмотря на противодействие поляков-помещиков и католического высшего духовенства, начинает принимать меры к улучшению его положения. Прежде всего рядом правительственных распоряжений была значительно ограничена власть помещиков над крепостными и разграничены их права и обязанности, хотя помещики требовали, чтобы на ними по-прежнему осталось ничем не ограниченное право распоряжаться не только трудом и имуществом, но и жизнью своих крепостных, как это было при Польше. Не были удовлетворены императрицей Марией-Терезией и требования католиков чтобы “на вечные времена запретить постройку схизматических церквей, а отступников от католической веры наказывать смертной казнью и конфискацией имущества”.

Вместо этого были приняты меры к поднятию культурного уровня и авторитета русского (формально униатского) духовенства. Был дан ряд правительственных стипендий русским (тогда население Галиции называлось русским) галичанам для получения образования в униатской духовной семинарии в Вене, а униатские епископы были уравнены в правах с католическими, например, в праве участия во вновь установленном Галицийском Сейме. При Польше униатское духовенство, даже высшее, несмотря на заманчивые обещания при переходе в унию, было в лучшем случае только терпимо и находилось в подчиненном, бесправном положении, как и весь русский народ Галичины. Это отталкивало униатское духовенство от поляков и католиков и одних сближало со своей паствой, своим народом, других толкало на путь сначала безоговорочного подчинения католической церкви и польской культуре, а потом и полного растворения в ней.

Поляки неуклонно и неумолимо вели свою политику окатоличивания, а потом и ополячивания всего населения подвластной им Руси, сознательно не допуская создания кадров местной интеллигенции и духовенства, не утративших связи со своим народом. И, если бы не распад Польши в конце 18-го века, то, вне всякого сомнения, через два-три поколения вся Украина-Русь до Днепра была бы не только католической и польской (если не вполне по языку, то по духу, как сейчас некоторая часть галичан).

Процесс уничтожения (не физического, а национально-религиозно-культурного) всей, подвластной Речи Посполитой Польской, Руси и ее ополячивания был остановлен Австрией. Либеральные реформы императора Иосифа II в конце 18 века (1780-1790 г.г). положили предел ничем неограниченному своеволию помещиков-поляков, во власти которых, на положении холопов-рабов, находилось все крестьянское население Галиции. Оно вздохнуло легче и начало крепнуть экономически, что было немыслимо под Польшей. С другой стороны, мероприятия Австрии по поднятию культурного уровня униатского духовенства, вышедшего из народа, быстро создали ряд выдающихся духовных пастырей, униатских формально, но антипольских по духу. Народ получил своих вождей. И уже в начале 19 века, забитое и бесправное раньше, русско-униатское духовенство начинает играть известную роль в религиозно-национальной жизни своего народа. В 1808 г. была восстановлена Львовская Митрополия (униатская), которая совместно с Перемышльской епархией начинает энергичную борьбу за свой народ и создание своей, не ополяченной, интеллигенции, прежде всего духовенства.

А еще в царствование императора Леопольда (1790-1792), благодаря хлопотам Львовского епископа Николая Скордынского были изданы благоприятные для русских-униатов декреты правительства, защищавшие униатов от произвола католиков. Кроме семинарии в Вене начали готовиться кадры образованных священников — униатов (из местного населения) также во Львове, где была открыта семинария, “Русская Коллегия” (“Коллегнум рутенум”) и богословский факультет при Львовском Университете. Этому противились не только поляки-католики, но и некоторая часть самого униатского духовенства, особенно высшего, которое уже было настолько ополячено, что не только в быту пользовалось польским языком, но даже произносили по-польски и церковные проповеди. И под влиянием этой оппозиции, которую, конечно, поддерживали католики-поляки, создание национальных культурных кадров всячески саботировалось. (В частности — преподавание на русском (книжном) языке).

Начало национального пробуждения

Но остановить и задушить национальное пробуждение Галицкой Руси не удалось ни полякам, ни полонофильствующим ополяченным галичанам. Имея поддержку и защиту австрийского правительства, оно уже перестало ощущать себя бесправными холопами поляков и католиков и начало накапливать силы для борьбы со своими вековыми угнетателями. Два выдающиеся иерарха первой половины 19-го века, униатский митрополит Львовский — Антоний Ангелович и епископ Перемышльский Иоанн Снегурский возглавляли национальное возрождение Червонной Руси. И в наступивших бурных событиях эпохи Наполеоновских войн, Галицкая Русь проявила свою волю и показала, что все усилия Польши ее ополячить не дали результатов.

В 1809 году галицкие поляки подняли против Австрии восстание в надежде на поддержку Наполеона. Повстанцами был захвачен Львов и начались расправы с верным Австрии населением, прежде всего с русско-униатским духовенством. Это был формальный погром всех тех, кто подозревался в антипольских настроениях и не поддерживал повстанцев. Поляки разгромили резиденцию митрополита Ангеловича и всюду его искали чтобы “повесить как изменника”. Но престарелому митрополиту удалось скрыться и тогда, поляки назначили награду в 5.000 злотых за его голову. Прельщенные этой наградой несколько крестьян одного пограничного с Венгрией села, где скрывался митрополит, предали его в руки польских повстанцев.
 
И только их разгром освободил митрополита из заключения. Население Галиции во время этого восстания заняло позицию определенно враждебную по отношению к восставшим полякам и активно помогало австрийским войскам и властям в их борьбе с повстанцами. В первый раз за много столетий бесправные “рабы и холопы” польских помещиков подняли руку на своих поработителей: они ловили и избивали “взбунтовавшихся панов” и не только не несли за это наказания, но получали награды и благодарность от своего законного императора. А митрополит Ангелович, отказавшийся исполнять приказание польских панов: призвать все русско-униатское духовенство поддержать восстание и поминать в церквах Наполеона вместо австрийского императора, получил высший австрийский орден — Большой Крест Леопольда.

Увидевши ненадежность поляков и лояльность русского населения, Австрия начала это последнее поддерживать. Для создания кадров не-польской интеллигенции в Галиции, в Перемышле было открыто специальное учебное заведение для подготовки учителей и священников из местного, как тогда называли, русского населения. В области социальных взаимоотношений барщина была ограничена только тремя днями в неделю, что значительно облегчало положение крестьян и привлекло их симпатии к австрийскому императору.

Волевой и энергичный епископ Перемышльский Иоанн Снегурский в этот период (вторая четверть 19-го века) был душою национального пробуждения Галицкой Руси и, имея поддержку австрийского правительства, повел энергичную борьбу против ополячивания населения. Он ввел обязательный русский (народный) язык не только в сношениях между собою униатского духовенства, которое было уже настолько ополячено, что предпочитало в быту язык польский, но и сам принципиально говорил только на народном языке. А, вышедшие из, созданных Австрией во Львове и Перемышле, семинарий, священники и учителя следовали его примеру и вели успешную пропаганду за пробуждение национального самосознания.

“Русалка Днестровская”

И уже в 1837 году появляется первый, робкий литературный опыт на родном языке. Шашкевич, Вагилевич и Головацкий выпускают литературный сборник “Русалка Днестровая”. Направление этого сборника определяется словами Шашкевича (“Руслановы псалмы”): “Вырвешь мне сердце и очи мне вырвешь, но не возьмешь моей любви и веры не возьмешь; ибо русское мое сердце и вера — русская”. Но до широкого круга читателей этот сборник (напечатанный в Будапеште) не дошел. Это было время реакционной австрийской политики Меттерниха и усиления влияния поляков в Галиции, которым удалось добиться не только запрещения “Русалки Днестровой”, но и репрессий по отношению к ее инициаторам.

Под влиянием этих репрессий, в реакционной атмосфере 40-х годов, эта “тройка” пионеров национального возрождения распалась. Шашкевич умер молодым, борясь с материальными невзгодами, Головацкий эмигрировал в Россию, а Вагилевич перекинулся на польскую сторону. И больше чем на целое десятилетие национально-культурная жизнь Галицкой Руси внешне замирает. Но семена национального пробуждения, брошенные Львовской и Перемышленской семинариями и их воспитанниками — священниками и учителями — не погибли. В наступивших вскоре бурных событиях 1848 года Галицкая Русь показала и свое национальное самосознание, и свою волю бороться за народные права.

Революция 1848 года

Поднятое в 1848 г. венграми восстание против Австрии и революционное движение в самой Австрии вызвали у поляков надежду восстановить Польшу. “Все польское население Галиции (помещики и высшие классы) решительно стало на сторону венгров, начало формировать отряды для помощи им и вести борьбу с представителями австрийской администрации. Как и в 1809 году, крестьянское население Галицкой Руси и, вышедшая из его среды, интеллигенция заняли диаметрально противоположную позицию. Они всемерно и активно поддерживали австрийское правительство и даже формировали отряды для борьбы с восставшими поляками. Как известно, не одни галичане стали тогда на сторону Австрии. То же самое сделали и хорваты, угнетаемые и мадьяризируемые венграми, под непосредственной властью которых они находились. Хорватский “бан” (наместник) Елачич собрал тогда большое войско и много содействовал подавлению революции в Австрии. Испытавши на себе власть поляков и венгров, галичане и хорваты предпочли власть немцев и активно выступили на их стороне.

* * *

Небезынтересно будет здесь напомнить, как отнесся, к антиреволюционности Галицкой Руси и других славян в Австрии, Карл Маркс и какие он дал рецепты для борьбы с противниками революции вообще. Мнение Маркса заслуживает особого внимания, ибо идеи марксизма в 20-ом веке играют огромную роль в жизни всего человечества. Вот что пишет по этому вопросу известный знаток марксизма В. Геннер в №32-м (1953 год) “Нового Журнала”, издающегося в Н. Норке на русском языке. В двух больших статьях Маркс с возмущением и ненавистью говорит о подавлении в Австрии в 1848 году революции, каковое австрийскому правительству удалось благодаря поддержке австрийских славян, из которых состояли полки Радецкого и Елачича, подавившие революцию.

Говоря с пренебрежением о славянах, которые, по словам Маркса, “никогда ничего положительного в истории не сотворили и пользовались только цивилизацией тех двух наций, которые их подчинили — немцев и венгров”, Маркс высказывает мнение, как с ними надо бороться. Они, по мнению Маркса, “подлежат ассимиляции или уничтожению” и по отношению к ним, как говорит Маркс, надо применять “безоглядный терроризм”, ибо они тяготеют к прошлому и становятся “препятствием революции”.

Сейчас эта теория Маркса называется “геноцидом” и в культурном 20-ом веке жертвами ее сделались многие миллионы людей, уничтоженных не за действия, проступки и преступления, а превентивно, как предполагаемые и возможные “препятствия революции”.

В России, слетевшиеся со всего мира марксисты, путем “красного террора”, провозглашенного Троцким, и, изобретенных Френкелем, “исправительно-трудовых лагерей”, уничтожили много десятков миллионов ее населения. В Германии, хорошо знавшим марксизм, Гитлером, теория Маркса была применена к евреям, в результате чего не мало их погибло в газовых камерах: Гитлер считал что они являются “препятствием” его, национал-социалистической революции.

“Главная руськая рада”

Австрийцы учли настроения широких масс Галиции и всячески содействовали их антипольской и проавстрийской активности. При покровительстве австрийского генерал-губернатора Стадиона, в 1848 году была создана во Львове “Главная Руськая Рада”. Это был центр, объединявший, формулировавший и координировавший политическо-культурные требования национально пробужденной Галицкой Руси. Состояла Рада из 30 членов и имела ряд отделений-филиалов во всей Галичине.

Политический ее требования состояли в освобождении от польской гегемонии, установлении полного равноправия с поляками и административного отделения Восточной Галиции от Западной. В первой основную массу населения составляли “русины” или, как они сами себя называли, “руские” (с одним “с”); в Галиции же Западной преобладал польский элемент. И под Польшей, и под Австрией обе части составляли одно административно-политическое целое, что давало возможность полякам руководить всей жизнью края, ибо они представляли его социальную верхушку и имели несоизмеримо более сильные культурные польские кадры, чем только возрождающиеся “русины”. В их понимании Галиция была неотделимая от Польши ее часть и ни о каком разделении Галиции они и слышать не хотели, претендуя на руководство всеми сторонами жизни всей Галиции.

И в дальнейшем, до самого распада Австрии, эти, выдвинутые “Главной Руськой Радой”, требования фактического равноправия с поляками и разделения Галиции были предметом спора между поляками и “русинами” (“рускими” или, как их уже теперь стали называть, “украинцами”).

Спор этот то затихал, то разгорался в зависимости от внутренней политики Австрийского правительства в национальном вопросе. Поддерживая то одну, то другую сторону, Венское правительство создавало в Галиции некое равновесие, дававшее, в конечном результате, возможность управлять этим краем.

Требования культурные

Главной Руськой Радой были формулированы на состоявшемся осенью того же 1848 года съезде — “Соборе Руських Ученых”, то есть представителей галицкой интеллигенции, так как ученых в теперешнем смысле этого слова тогда в Галиции не было. Основное требование было введение преподавания на “руськом” языке, как в народных школах, так и в гимназиях, а также открытие соответствующих кафедр при Львовском университете, и свобода печати на родном языке.

Но, вынося эти требования, и “Главная Руськая Рада” и “Собор Руських Ученых” натолкнулись на отсутствие унифицированной грамматики того языка, на котором они намеревались осуществлять культурную деятельность. По словам Грушевского (Ил. Ист. Украины, стр. 501) сторонники книжного “славяно-русского” языка смешивали его с великорусским, не умея отличать его от народного языка. Эти признание Грушевского, что образованные галичане смешивали великорусский литературный язык со своим книжным языком свидетельствует об их чрезвычайной близости и сходстве.
В этом не трудно убедиться, ознакомившись с печатными изданиями, вышедшими в Галиции в конце 40-х и в начале 50-х годов прошлого столетия. Например, орган “Главной Руськой Рады” — “Заря Галицкая” без словарей и переводчиков понятен каждому знающему русский язык, хотя и имеет незначительное количество провинциализмов.

И “Собор Руських Ученых” выносит решение о “необходимости установления единообразной грамматики и единообразного правописания для всего руського народа в Австрии и России”. Сепаратистическая украинская историография не в состоянии замолчать это решение, которое свидетельствует об общерусских тенденциях пробужденной Галицкой Руси, и Грушевский, приводя его полностью в своей “Ил. Истории Украины” (стр. 501), от себя объясняет, что “руским” народом и “руским” языком нынешние украинцы тогда называли свой украинский народ и свой украинский язык. Несерьезность этого объяснения слишком очевидна, чтобы на ней останавливаться, а десятки печатных изданий, вышедших в Галиции в третьей четверти 19-го века, неопровержимо свидетельствуют, какой язык и какое правописание имели ввиду члены “Собора Руських Ученых”, вынося решение об унификации грамматики и правописания. Каждый, кто хочет убедиться, легко может это сделать, эти печатные издания можно найти во всех крупнейших библиотеках Европы и Америки.

Требования социальные

Главной Руськой Радой вопросы социальные были отодвинуты на второй план, ибо в мае 1848 г. было упразднено крепостное право и новые социальные взаимоотношения еще не выкристаллизировались, чтобы выдвинуть свои социальные проблемы.
 
Религиозные и национальные требования

Вопросы религии были тесно переплетены с требованиями политическими и культурными и их разрешение предполагалось совместно с удовлетворением двух основных вопросов — политического и культурного. Создавши в годы революции свою “Главную Руськую Раду” и всемерно поддержавши центральное Австрийское Правительство, Галицкая Русь надеялась на удовлетворение своих требований и жила бурной, творческой культурной и политической жизнью.

Кроме “Главной Руськой Рады” было образовано 45, ей подчиненных, “Руських Рад” в разных городах и местечках. Состояли они из 30 членов, как и Главная Рада и занимались всеми вопросами жизни и быта населения: народное просвещение, финансы, социальные вопросы, вопросы улучшения сельского хозяйства. Периодически собирались многочисленные собрания в несколько сот человек, на которых обсуждались интересовавшие население вопросы. Под петицией австрийскому императору о разделе Галиции на Восточную и Западную было собрано 200 тысяч подписей. Появилась свободная (в рамках австрийской цензуры, конечно) печать. Словом наступила “политическая весна”.

Встреча с Россией

В период этой “весны” произошла и первая массовая встреча Руси Галицкой с русскими из России, от которых она была отрезана 500 лет. Русские войска, посланные императором Николаем Первым для подавления венгерской революции, проходили Галицию и Закарпатье и в походе постоянно общались с населением и знакомились друг с другом. Население встречало русские войска дружелюбно, ибо они были не только союзники австрийского императора, на стороне которого была Галицкая Русь, но они были и русские — единокровные братья, чего Галицкая Русь никогда не забывала и в глубинах своего народного сознания как святыню берегла ощущение единства всей Руси.

Встречаясь с русскими солдатами и отлично понимая друг друга, присутствуя на богослужениях, совершаемых полковыми русскими священниками в их церквах, галичане убеждались, что Русь едина и в них усилилось тяготение к России. И в настроениях Галицкой Руси, только что пробудившейся национально, появился новый невысказанный мотив — руссофильство или “москвофильство” и надежда на воссоединение с Россией в будущем.

Это вовсе не входило в расчеты Австрии, которая содействовала национальному возрождению Галицкой Руси для того, чтобы создать противовес польскому влиянию, а вовсе не для того, чтобы создать предпосылки для пророссийскпх, то есть антиавстрийских, по существу, настроений. Но народ, привыкший за 500 лет польского владычества скрывать свои мысли и настроения, своих пророссийских, точнее, общерусских симпатий не выявил и надеялся на исполнение данных Австрией в революционные годы обещаний.

Однако он этого не дождался. Оправившаяся после революционного испуга Австрия, начиная с 50-х годов стала уклоняться от выполнения данных обещаний и покровительствовать полякам.
Россия же, усмиривши венгерскую революцию и спасши находившуюся накануне полного распада Австрию, увела свои войска, не подумавши даже о дальнейшей судьбе своих единоплеменников — населении Галицкой Руси.

Действия России во время революции в Австрии трудно признать полезными для национальных интересов России. Вместо того, чтобы содействовать, фактически уже происшедшему, распадению сильнейшего соседа на Западе — Австрии и вернуть России исконные русские земли — Червонную Русь, что диктовали интересы России, русское правительство спасает этого соседа и оставляет в его владении эти части Киевской Руси. Объяснение, что действия России были продиктованы желанием сохранения принципа легитимности и недопущения успеха восстания против законного монарха не выдерживает никакой критики. То же самое русское правительство с тем же самым императором (Николай I) в 1829 году активно поддержало греческих революционеров, восставших против своего законного монарха — турецкого султана и в Адрианопольский мирный договор с Турцией внесло пункт 10, гласящий: “Греция становится независимым от Турции государством”.

Объяснение этой, безусловно вредной интересам России, политики во время революции в Австрии, вероятно, надо искать в немецком происхождении династии, немецком засилии при дворе вообще и влиянии тогдашнего русского министра иностранных дел Нессельроде (австрийского немца, даже не говорившего по-русски), в частности. В результате же, почти на целое столетие Червонная Русь осталась под властью немцев и поляков. Население Галиции, надеявшееся на освобождение русским царем, было разочаровано, но вера в Россию и тяготение к воссоединению с ней не были убиты.
Действия же австрийского правительства и его покровительство полякам только усиливало это тяготение.

Реакция
 
Целое десятилетие (1849-1859) продолжалось неуклонно ущемление прав населения, завоеванных в годы революции, и быстрая полонизация всего края. Галиция превращалась в чисто польскую провинцию, с польский языком в школах, судах и администрации, и принимались меры к окончательной ликвидации только что возродившейся культурной жизни Галицкой Руси. Строгая цензура печати, всевозможные ограничения для лиц не пресмыкавшихся перед поляками, террор при проведении выборов в органы, как местного самоуправления (Галицкий Сейм), так и в Австрийский Парламент имели целью создать картину, что вся Галиция — это Польша. В действительности же только ее северо-западная часть была этнографически польской, а значительно большая (и по территории и по населению) юго-восточная часть Галиции была, исконно русской землей, частью бывшей Киевской Руси. Только помещики, чиновники и часть городского населения были там поляки. Поддерживало поляков и многочисленное еврейское население восточно-галицийских городов.

Выборный закон был составлен так, что обеспечивал полякам большинство и в Галицком Сейме, и в той группе депутатов в Австрийский Парламент, которую давала Галиция. И, в самом лучшем случае, “русины” могли рассчитывать только на сколько-нибудь значительно меньшинство. Совсем другая картина была бы, если, бы вся Галиция была поделена по признаку этнографическому на Западную-польскую и Восточную-русскую. Тогда бы в депутаты и Сейма, и Парламента от Восточной Галиции, несмотря на все давление поляков, были бы избираемы представители русинов и трудно было бы оспаривать не-польский характер этого края. Понимая это, представители “русинов” всячески добивались разделения Галиции, а поляки всячески этому противились.

Это сопротивление поляков облегчалось тем, что они составляли социальную и административную верхушку в Восточной Галиции, а кроме того имели всемерную поддержку еврейского населения, непосредственно соприкасавшегося с местным населением. Находилось не мало и “русинов”, которые, прельщаясь материальными благами, нередко поддерживали поляков. Единственным препятствием для успеха польского культурного наступления в Восточной Галиции было, пробудившееся и оформленное организационно в годы революции 48-го года, национально-культурное самосознание населения. И с ним поляки повели энергичную борьбу. Но она встретила не менее энергичный отпор.
 
Развитие национально-культурной деятельности

Несмотря на всякие противодействия польской администрации, культурная жизнь национально пробужденной Галицкой Руси бурно развивалась. За первое десятилетие после революции было напечатано множество разных изданий, начиная от календарей, брошюр, альманахов, учебников и кончая большими научными сочинениями, как например, трехтомная “История Галиции” Дениса Зубрицкого, изданная в 1857 году. Имена писателей и культурных деятелей: Головацкого, Петрушевича, Малиновского, Лозинского, Могильницкого и других стали широко известны но всей Галицкой Руси.
Народные школы находились в ведении духовенства, которое тогда давало основные кадры национально-культурных деятелей. Неоспоримым авторитетом и лидером пробужденной Галицкой Руси был Григорий Якимович, сначала епископ Перемышльский, а впоследствии митрополит всей Галиции. В 1848 году он создал и возглавил “Главную Руськую Раду”; он же создал “Руськую Матицу” — центр культурной деятельности, снабжавший население литературой на родном языке.

Знакомясь с этой литературой (которая печаталась кириллицей — русским алфавитом), Галицкая Русь сравнивала ее с, хотя и мало, но все же проникавшими печатными изданиями России, и убеждалась, что все понимает. Отсюда она делала логический вывод о единстве всей Руси и русской культуры. Дальнейший вывод — было нарастание пророссийских настроений, руссофильство.
Поляки назвали это “москвофильством” и начали всемерно бороться с этими настроениями, указывая центральному австрийскому правительству на опасность таких настроений в пограничном с Россией крае и ставя под сомнение лояльность Галицкой Руси вообще. И австрийская администрация начала бдительным оком следить за национально-культурной самодеятельностью своих подданных — “русинов”.
 
Об “украинцах” тогда не знали и галичане сами себя навыкали (как уже упомянуто) “рускими” (с одним “с”)

Всякое национально-культурное начинание начало рассматриваться с точки зрения “неблагонадежности” политической, а его осуществители подвергаться репрессиям. Так, например, когда Львовская Митрополия начала проводить в сильно ополяченной и латинизированной обрядовой жизни униатской церкви так называемое “очищение”, то есть восстановление старых, бесспорно униатских, обрядов, в этом администрация и поляки усмотрели “москвофилъство” и нелояльность униатской церкви к Австрии. “Очищенная” в обрядах униатская церковь была бы много ближе к русской, православной, чем установившаяся под влиянием поляков и католиков обрядовая сторона церковной жизни галичан-униатов. Это то и всполошило австрийцев и поляков. Образованная митрополитом Якимовичем “обрядовая комиссия”, которую он сам возглавлял, вскоре заглохла и вопрос “очищения” больше не поднимался.

Поляки, в чьих руках фактически находилось управление всей Галицией, вскоре убедились, что задушить национально-культурное возрождение Галицкой Руси им не удастся. Тогда они решили попытаться изменить его направление и вместо пути общерусского направить по путям сближения с культурой польской и отчуждения от культуры русской. Как первый шаг в этом направлении в 1859 г. была сделана попытка изменить алфавит. Поляк, граф Голуховский, наместник Галиции, приказал ввести вместо кириллицы латинский алфавит и все галицкие печатные издания печатать латинскими буквами. По это распоряжение вызвало такой дружный и единодушный отпор, что не смогло быть проведено в жизнь и только еще более усилило прорусские настроения.

Прорусские настроения

Сейчас, в половине 20-го века, униатские сепаратисты много говорят и пишут об извечной вражде украинцев к русским, об отсутствии какой-либо органической связи между украинской и русской культурой и о всегда существовавших антирусских настроениях у украинцев вообще, а у галичан в особенности. Утверждения эти, при их добросовестной проверке, не выдерживают никакой критики и их опровергает сам идеолог украинского сепаратизма М. Грушевский. В своей "Истории Украины” (Киев, 1917 год) Грушевский поместил особую главу (125) прорусским, (“москвофильским”) настроениям в Галиции и в Буковине в начале второй половины 19-го века. Грушевский подробно описывает причины этих настроений: в народе была жива память о защите Россией православия еще во времена Речи Посполитой Польской. Доходили, конечно, и слухи о том, что в Российской Украине для коренного населения были открыты все пути к достижению самых высших постов в администрации всероссийской и к, ничем не ограниченной, деятельности в области экономической. Всего этого не было в Галиции, где слово “русин” обозначало бесправного крестьянина, которому фактически были закрыты все пути.
Известное облегчение, полученное от Австрии, после того когда к ней отошла Галиция, вызвало было проавстрийские настроения, выразившиеся в активной поддержке австрийского правительства в его борьбе с нелояльными поляками в 1809 и в 1848 году, как об этом упоминалось выше.

Но вскоре политика Австрии изменилась. С начала 50-х годов вся власть в Галиции была отдана в руки поляков, от которых там много натерпелось население за время их 500-летнего владычества, сопровождавшегося религиозным, национальным и социальным угнетением. Надежды на Австрию не оправдались и, как и в годы польского владычества, опять устремились к единоплеменной и единоверной России. В глубинах народного сознания не угасала память о единстве Руси и тяготение к православию, несмотря на формальное униатство. Несмотря на признание униатами главенства Папы Римского, католичество в их понимании оставалось верой “польской”, а православие — верой “русской”.

Это тяготение к России укреплялось старославянским языком, которым пользовалась в своей печати возродившаяся культурная деятельность Галицкой Руси. Язык же этот, как признает сам Грушевский был “достаточно близок к русскому книжному языку 18-го века”. Усиливалось это тяготение и связями с русскими славянофилами половины 19-го века (Погодин и другие); связи эти росли и крепли по мере культурного роста галицкой интеллигенции. Кроме того огромное влияние на рост пророссийских (“москвофильских”) настроений имела и политика России по отношению к Польше и полякам. Раздел Польши, разгром восставших поляков г. 1830 году, подавление венгерского восстания (которое поддерживали поляки) в 1848 году, не могли не радовать население Галицкой Руси и, по словам Грушевского, “Россия рисовалась как идеальное царство порядка и силы”.

Австрия же, которая было своими реформами вызвала к себе симпатии Галицкой Руси, эти симпатии сразу же потеряла, когда, с половины 19-го века, открыто стала покровительствовать польскому незначительному меньшинству в Восточной Галиции и фактически отдала под власть этого меньшинства всех “русинов”. Поляки же, получивши для итого возможность, возобновили свое религиозное, национальное и социальное давление, на формально свободных, но фактически бесправных “русинов”. С другой стороны, внешнеполитические неудачи Австрии и ее поражения в столкновениях с, освободившейся из под ее власти, Италией и разгром Пруссией не только поколебали веру в ее силы, но и породили уверенность в неизбежности ее распадения.

В результате, как признает и сам Грушевский, население Галицкой Руси надежду на свое спасение стало возлагать на Россию. “Надеялись что русский царь вскоре заберет Галицию от Австрии и, в этих надеждах проповедовали сближение с русской культурой и языком” — пишет он в своей “Истории Украины” (стр. 508). Правда, эти надежды и стремления Грушевский приписывает только “консервативным элементам галицкой общественности”, но ни о каких других “элементах” не в состоянии ничего конкретного сообщить по той простой причине, что их тогда не существовало. Появились они значительно позднее и более или менее заметны стали только к 80-м годам 19-го века.

В 50-ые же и 60-ые годы вся галицкая общественность определенно и недвусмысленно была
настроена русофильски в смысле культурном и общероссийски в смысле политическом
 
Чтобы убедиться в этом достаточно просмотреть печатные галицкие издания того периода. Ни в одном из них (все печаталось по старой русской орфографии) нельзя найти и намека на те антирусские настроения, которые стали характерными для значительной части печати начала 20-го века и доминирующими в галицкой (“украинской”) эмигрантской печати. В 1865 году ведущая газета Галичины “Слово”, после поражения Австрии под Кенигрецом, открыто выступила с формулировкой культурно-политических настроений Галицкой Руси. Она доказывала, что Галицкие “русины” и великороссы — один народ, а язык “русинов” — незначительное отклонение от русского языка и отличается от него только выговором; от Карпат и до Камчатки существует только один русский народ; а в создании литературного “русинского” языка нет никакой надобности ибо уже существует только один русский народ и готовый русский литературный язык, (Слов “Украина” и “украинец” тогда еще не было).

Все это настолько неоспоримые факты, что не только их отрицать, но и ставить под сомнение не решается даже позднейшая “украинская” сепаратистическая историография, которая, как это доказано выше на многих примерах, с историческими фактами обращается весьма бесцеремонно. Признание стихийного тяготения Галицкой Руси к России, сделанное основоположником украинской сепаратистической историографии — Грушевским, заслуживает особого внимая. Во первых, оно ставит под сомнение основной тезис этой историографии об отсутствии русско-украинского исторического и культурного единства и взаимного тяготения друг к другу, тезис который является фундаментом политического украинского сепаратизма.

Во вторых, оно вызывает обоснованный вопрос, как же случилось, что к началу 20-го века известная часть галицкой интеллигенции (той самой, которая, по словам Грушевского, в 60-х годах была “охвачена москвофильством”) была настроена антирусски. Вопрос этот приобретает особенное значение потому, что сепаратисты приписывают эти антирусские настроения не только всей Галиции, но и всей Российской Украине и утверждают, что они всегда являлись характерными в русско-украинских отношениях.
 
Борьба австрии с "москвофильством"

Для правильного понимания причин, и вызвавших антирусские противороссийские настроения у части (но далеко не всех) галичан надо обратиться к политике Австрии и России в национальном вопросе в последней четверти 19-го века. В Австрии, конечно, не могли остаться незамеченными “москвофильские” настроения Галиции, которые были доминирующими в 60-х годах. Австрия понимала опасность этих настроений для целости своего государства и предприняла ряд мер для борьбы с ними. Прямое запрещение и попытки бороться с “москвофильством” такими мерами, как запрещение русского алфавита и введение латинского, как уже было упомянуто, успеха не имели и вызвали только усиление этих “москвофильских” настроений. Для борьбы с ними надо было искать других путей и применять другие методы. И они были вскоре найдены.

К половине 60-х годов среди младшего поколения галицкой интеллигенции появилось тяготение к сближению книжного “славяно-русского” языка, который был в употреблении галицкой печати, с языком народным. Тяготение это усиливалось и начавшимся в Галиции, как и в России, “хождением в народ” молодежи, во время которого она, соприкасаясь с народом, убеждалась в различии языка книжного от народного.

А в это время в Российской Украине было уже не мало литературы на разговорном, народном украинском или как тогда называли “малороссийском” языке. Литература эта, как уже упоминалось раньше, пользовалась русским алфавитом, а в своем развитии недостающие понятия заимствовала из литературы уже сложившегося русского литературного языка. Сходным путем стремились пойти и галицкие интеллигенты, но, будучи сами сильно полонизированы и германизированы, они (не зная хорошо русский языка) недостающие в бедном словаре народного языка, слова и понятия заимствовали из польского и немецкого языка.
 
А так как и в народный язык галицких крестьян за 500 лет польского владычества и западного влияния вошло не мало польских и немецких слов, то это привело к созданию языка, значительно отличного от того “малороссийского” языка, на котором писали Котляревский, Квитка-Основьяненко, Шевченко и другие украинские писатели Российской Украины первой половины 19-го века. Старшее поколение галицких культурных деятелей, стремившихся к культурному и политическому слиянию с Россией, были против такого метода создания литературного языка, считая, что это поведет вместо сближения к разъединению Галичины и России. На этой почве уже к концу 60-х годов начало намечаться расхождение между представителями галицкого “москвофильства” и, малочисленными еще тогда, сторонниками нового метода создания литературного языка, назвавших себя “народовцами”.

Расхождения эти были замечены и умело использованы австрийским правительством и поляками, которые в 1867 году отказались от своих антиавстрийских настроений и пришли к соглашению с австрийским правительством. Они обязались всемерно поддерживать единство Австрии и политику Габсбургов, а взамен получили от Австрии возможность проводить в Галиции полонизацию и борьбу с “москвофильством”, одинаково неприемлемым и для Австрии, и для поляков.
 
Роль католической церкви

Католическая церковь, опасаясь что “москвофильство” приведет к возвращению в православие униатской Галицкой Руси, приняла активное участие в борьбе с этим “москвофильством”. И с 70-х годов началась планомерная и продуманная борьба с пророссийскими настроениями в Галичине. Не будучи в состоянии изменить твердо сложившиеся убеждения “москвофилов” старшего поколения, правительство, католичество и поляки обратили внимание на оппозиционеров в их рядах — “народовцев” и начало их всемерно поддерживать, исподволь проводя идею о различности исторических и культурных путей не только Галицкой Руси, но и всей Украины-Руси от исторических и культурных путей России. Дело народного образования, находившееся раньше в руках “москвофильски” настроенного духовенства, было передано в ведение гражданской администрации Галичины, находившейся всецело в руках поляков.

Униатский религиозный орден “Василианов”, ведущий в Галиции культурную и религиозную работу и обладавший большими материальными средствами был отдан под руководство иезуитов в 1882 году. Начали создаваться “бурсы” — общежития для учащейся молодежи, в которых велась систематическая антирусская пропаганда. Молодежь, воспитанная в этих “бурсах” после окончания учебных заведений (духовных и светских) давала кадры антирусски настроенных священников, учителей и общественных деятелей.

Получение лучших приходов священниками, учительских мест и вообще возможности культурной деятельности стало зависеть от антирусских настроений и высказываний. “Народовцы”, куда шла эта антирусски воспитанная молодежь, получали всяческую поддержку властей, а “москвофилы” начали подвергаться разным репрессиям.

Борьба "москвофилов” и “народовцев”

Начинает создаваться теория о полной обособленности Украины-Руси от остальной Руси-России и о их враждебности. “Народовцы” все чаще и чаще называют себя уже не “рускими”, а “украинцами”. И в, единой раньше по настроениям, Галицкой Руси начинается период ожесточенной борьбы между “москвофилами” и “народовцами”. Борьба эта была очень выгодна и австрийскому правительству, и полякам, и католической церкви, ибо она, с одной стороны, разбивала национальное единство Галицкой Руси, а, с другой стороны, ослабляла опасные для единства Австрии, пророссийские настроения; с третьей стороны, облегчала господство католиков. Последние проявляли особую активность, в особенности митрополит Сильвестр Семибратович, который открыто вмешивался в политику, круто повел униатскую церковь по пути ее латинизации и, внеся в церковную жизнь политику, жестоко преследовал всех с ним несогласных.

Известному успеху “народовцев”-”украинцев”, среди молодой интеллигенции (отрицать которого нельзя) не мало содействовала и политика русского правительства в украинском вопросе. После 1863 года начался ряд ограничений для развития украинской (“малороссийской”) культурной деятельности в Российской Украине. Ограничения эти, особенно усилившиеся В 70-х и 80-х годах, совпали с покровительством “народовцам”-”украинцам” в Галиции и привели к тому, что многие культурные деятели Российской Украины начали тяготеть к Галиции и сотрудничать с галицийскими “украинцами”, а некоторые из них и вовсе переселились туда. Озлобленные ограничениями русского правительства украинской культурной деятельности и видя оказываемое ей Австрией покровительство, они начинают идти по пути полного отрыва украинской культуры от русской.

Само того не понимая, русское правительство своими “антиукраинскими” мероприятиями не побороло развитие украинской культурной самодеятельности (которая тогда вовсе не находилась в противоречии с идеей единства России), а толкнула ее на пути политического украинского сепаратизма, на который делала ставку Австрия. И с 80-х годов 19-го века Галиция становится центром украинской культуры и политической жизни, которая развивается при благожелательном отношении Австрии и католической церкви.

Украинский сепаратизм

Перешедшее в Галиции из культурничества в политическую идеологию, “украинство” нуждалось и в научном обосновании, которое вскоре появляется в исторических трудах доцента Киевского Университета М.С. Грушевского, эмигрировавшего в Галицию. Найдя широкую поддержку в Австрийском правительстве, создавшем ему предпосылки для научно-политической деятельности, Грушевский создает свою “историческую школу”, которая провозглашает украинцев (в России и Австрии) единственными наследниками культуры и государственности Киевской Руси и отвергает великороссам какое бы то ни было на это право.
 
Теория эта, созданная путем подтасовки исторических фактов, замалчивания одних и выпячивания других, явилась так называемым “научным обоснованием” украинского политического сепаратизма. Естественно, что Австрийское правительство отнеслось весьма благожелательно к этой теории и предоставило средства для ее самого широкого распространения. “История Украины-Руси” М. Грушевского была издана на казенный счет, а ему самому предоставлены материальные возможности для продолжения его деятельности.

Создание украинского политического сепаратизма и появление теории обособленности Украины-Руси были крупнейшей политической победой Австрии и католичества, и поражением дела собирания Руси, осуществлявшегося веками, и Московским Государством, и Российской Империей. В случае успеха оно не только устраняло опасность руссофильских настроений в смежной с Россией Галиции, но и открывало широкие возможности вести украинскую сепаратистическую пропаганду в Российской Украине. Для Австрии же сепаратизм последователей школы Грушевского не представлял никакой опасности ибо он декларировал как свою конечную цель вовсе не создание независимого украинского государства, а присоединение Российской Украины к Галиции с тем, чтобы объединенная Украина входила в состав Австро-Венгерской монархии.

Эту подробность нынешние сепаратисты обычно обходят молчанием
 
А открытое австрофильство украинского политического сепаратизма объясняют тем, что это был только тактический маневр и они надеялись обмануть Австрию. Перед католической церковью создание Украины в рамках католической Австро-Венгрии открывали возможности для распространения католичества на всю Украину.

По пути с сепаратистами было и австрийским полякам ибо они могли рассчитывать, что в случае отделения от России Украины, сможет отделиться и та часть Польши, которая входила в состав России.
Не удивительно поэтому, что появление “народовской” оппозиции в едином тогда фронте всей Галицкой Руси, возглавляемом “Главной Руськой Радой”, встретило всемерное сочувствие и получило поддержку и австрийского правительства, и католической церкви, и польских кругов Австрии.

Почти два десятилетия “народовцы” формально не рвали с Руськой Радой и составляли внутрипартийную оппозицию в общем фронте “русинов”, выступавших в общественной жизни Галиции и принимавшем участие в выборах депутатов в Галицкий Сейм и Австрийский Парламент. В результате выгодных для поляков выборных законов, сильная в начале 50-х годов “руская” группа депутатов начала уменьшаться и при выборах в Парламент в 1879 году Руськая Рада смогла получить только три депутатских мандата. Все остальные достались полякам.

Этот неуспех “народовцы” использовали для пропаганды против пророссийски настроенного возглавления Руськой Рады и повели с ним ожесточенную борьбу для ведения которой они получили возможность издавать свои печатные органы: “Батькiвщина” — для крестьянства и “Дiло” для интеллигенции. Из оппозиции по чисто культурным вопросам, каковой в начале было “народовство”, оно скоро превращается в оппозицию политическую, принявши теорию отдельных русских и украинских культур и истории, против чего восставали “москвофилы” — пионеры культурного возрождения Галиции. Единственно в чем были единодушны и “народовцы” и “москвофилы” (“старо-руская” партия) — это в требовании раздела Галиции на Западную — польскую и Восточную — “рускую”, или (как начали называть только в конце 19-го века) “украинскую”.

Но при существовавшем тогда в Австрии выборном законе даже объединенные “народовцы” и “москвофилы” никогда не могли рассчитывать провести в Сейм и Парламент сколько-нибудь значительное число депутатов, которые могли бы повлиять на вопрос административного разделения Галиции. Депутаты-поляки всегда составляли большинство депутатов от Галиции, что давало им основание утверждать, что вся Галиция польская и проводить колонизацию Восточной Галиции поляками и немцами при поддержке Австрийского правительства и католической церкви, которая проводила свою политику через, зависимых от Рима, униатских митрополитов и подчиненного им духовенства.
Оглавление
 
www.pseudology.org