Андрей Дикий
Неизвращенная история Украины-Руси, том II
Директория
Киевский период
 
14 декабря 1918 г., войска Директории вступили в Киев. В пасмурный декабрьский день, молча наблюдали киевляне, как по Васильковской улице и Вибиковскому бульвару шли к центру города победители. Сначала — “сечевые стрельцы” — галичане, потом — разнообразно одетые колонны “Петлюровской Армии”, как уже тогда киевляне окрестили вооруженные силы Директории. Ни радости, ни одушевления заметно не было. Единичные и редкие крики приветствия тонули в гробовом молчании жителей столицы, не знавших, что несет им ближайшее будущее.

Украинизация

Новая власть быстро заняла все государственные и общественные учреждения и уже на следующий день занялась работой. Прежде всего, приказом нового коменданта — австрийского капитана, галичанина Коновальца, было предписано все вывески на русском языке переменить на украинские. С утра до вечера трудились маляры и столяры, меняя вывески. Киев был “украинизирован” под редакцией галичан — “сечевых стрельцов”, благодаря чему не мало прирожденных украинцев-киевлян не понимали многих вывесок, т.к. каждый “стрелец” редактировал по своему. 17-го декабря 1918 г. было опубликовано распоряжение Директории о том, что — “пропаганда федерализма карается по законам военного времени”.

Расправы с противниками

Одновременно с этим начались охоты на гетманцев и контрреволюционеров, во время которых одних просто пристреливали, а других “брали в плен” и препровождали в Педагогический музей — здание, где раньше заседала Центральная Рада. Через несколько дней тысячи этих “пленных”, как сельди в бочке, заполнили огромное здание музея. Позднее немцы, опасаясь расправы “петлюровцев”, вывезли их в Германию.

Сила Директории

Формально, Директория захватила всю власть на всей Украине, но, фактически, эта власть была не большей, чем власть Центр. Рады, год тому назад. Сумевши поднять 200-300 тысячную вооруженную массу для свержения немецко-гетманского режима, Директория сразу же увидела, что эта масса вовсе не может считаться надежной опорой ее масти. Часть, и весьма значительная, сразу же вернулась в села для реализации своей победы и занялась дележом земли и разгромом, еще уцелевших, или восстановленных во время гетманства, имений и заводов.

Другая часть имела очень сильные пробольшевистские настроения и, особенно рассчитывать на нее, не приходилось, особенно в случае конфликта с большевиками. Принявшие самое активное участие в свержении гетманского режима, местные, украинские, большевики и сочувствовавшие им украинские “независимые” эсдеки и эсеры-”боротьбисты”, заполнили собою административные органы на местах, сменившие гетманский административный аппарат.

Единственными подлинно антибольшевистскими силами были офицерские и унтер-офицерские кадры, созданные при Гетмане для формирования Украинской Армии, небольшие отряды антибольшевистских “вольных казаков” (были и пробольшевистские), да галичане “сечевые стрельцы”.

Если, на последние две группы (весьма малочисленные), захватившая власть Директория и могла рассчитывать, то самая многочисленная, первая группа (офицерские кадры) была определенно неблагонадежной с точки зрения социалистов-шовинистов, составлявших Директорию: в ней были очень сильны настроения и общероссийские и антисоциалистические. Поэтому, в рядах самой Директории и ее приверженцев, по словам социалиста-марксиста премьера Украины Исаака Мазепы, “господствовала общая тревога и неуверенность: украинская армия распадалась; а среди военных и политических руководителей, был заметен большой хаос мыслей и взглядов”. (“Украина в огне и буре революции”, стр. 66).

Международное положение Директории

Международная обстановка давала все основания, для тревоги и неуверенности Директории. На севере, на территории, подвластной СОВНАРКОМ-у, стояли две украинские дивизии, большого состава и хорошо оснащенные: одна — на юге Курской губернии; другая — в северных уездах Черниговской губ. Сформированы они были из повстанцев против Гетмана, ушедших летом 1918 г. из Сквирского и Таращанского уездов Киевской губернии, к которым по пути влилось не мало повстанцев Левобережья. Логично было предполагать, что они захотят вернуться на Украину и что им помогут, как местные большевики, так и Москва-покровительница, бежавшего на ее территорию, Харьковского Правительства. На немцев, при помощи которых украинских социалисты, вопреки воле народа, получили над ним власть в марте 1918 г., после происшедшей у них в ноябре 1918 г. революции рассчитывать не приходилось. В Галиции шла борьба с поляками. Зная настроения польских националистов, не отказывавшихся от мечты о Польше — “от моря до моря” и утверждающих, что “Киев — старый польский город”, не без основания, можно было опасаться, что они предъявят претензии, если не на всю Украину, то — на Правобережье, всего сто с небольшим лет тому назад возвращенное России.

На юге, в Одессе, высаживались французы, тогда определенно дружественные идее Единой России и враждебные сепаратистам, которые меньше года тому назад, заключили сепаратный мир и союз с немцами. Бурю негодования вызвал тогда во всей Франции этот сепаратный мир и союз с немцами, и газеты писали о нем, как об “измене”. Густав Жерве, известный синдикалист, писал в “Vicoire” о “подлости Украины, которая вонзила нож в спину героической румынской армии”; “Le Pays” писала о “мире подлецов и спекулянтов”; “Paris-Midi” — о “мире алчности и цинизма”; “Le Temps” писала, что “украинцы, которые подписали мир, представляют собою лишь тень какого-то правительства и что сам договор с ними есть ничто иное, как обычный клочок бумаги”. (Цитир. по Д. Дорошенко).
Не удивительно, что в такой обстановке, внешней и внутренней, Директория не чувствовала себя уверенно.

Понимая, что ей одной долго продержаться не удастся, так как народ в большинстве против нее, она искала союзников или, в лице большевиков, или у Антанты (“Согласие” держав — победительниц Франции, Англии, США и их союзников) и старалась установить связь, как с одними, так и с другими. Исчерпывающую и правдивую картину настроений и общей обстановки на рубеже 1918-19 гг. дает в своей книге “Украина в огне и буре революции” марксист-социалист, Исаак Мазепа, бывший Украинский Премьер, который (на стр. 74) пишет:

“В правительстве Директории шла борьба между двумя направлениями: одни стояли за соглашение с Антантой, другие — за союз с Москвой. Винниченко был за мир с Советской Россией, но часто колебался и не знал, как поступить. Глава Правительства, Чеховский, твердо стоял за соглашение с Москвой. Большинство эсеровских лидеров, как Грушевский, Шаповал, Любинский и другие, солидаризировались с Винниченко и Чеховским и склонялись больше к союзу с Советской Москвой чем с Антантой. Вообще, внутренняя ситуация на Украине была неблагоприятна для успешной обороны Украины. Помимо тяжелого положения, в котором находилась армия, среди самих украинских руководящих кругов происходил глубокий процесс разъединения на два лагеря: одного — противобольшевистского и другого, который склонялся к идеологии большевиков. Неудачи Центральной Рады в предыдущий период революции и расширение симпатий к большевикам среди украинских масс — все это на многих повлияло так, что они считали, что нужно и нам, украинцам, стать на позицию советов, чтобы но разойтись со своим народом. Усилению этих настроений весьма содействовали тогдашние события и Австро-Венгрии и Германии, где создавались правительства с социалистами во главе. Было почти общее мнение, что началась мировая социалистическая революция, и потому и на революцию на Украине смотрели, как на “начальную фазу мировой революции”.

Эти слова такого компетентного лица, как премьер-министр Самостийной Украины, заслуживают особого внимания. В особенности, его признание “расширения симпатий к большевикам украинских масс” и наличия части украинских лидеров “склонявшихся к большевистской идеологии”. И в то же время полное умолчание о “борьбе за национальное освобождение” и о “завоевании москалями” Украины, о чем 40 лет твердит сепаратистическая пропаганда в эмиграции. Встает естественный вопрос: было ли “завоевание” Украины произведено пришлыми “москалями” или, пошедшими за большевиками, украинскими народными массами, которые пошли не за национальными лозунгами Рады и Директории, а за социальными и общероссийскими лозунгами большевиков? Бегство и Рады и Директории с микроскопической кучкой своих сторонников и огромным количество национальных лозунгов, флагов и гербов, дает исчерпывающий ответ на этот вопрос. Только тот, кто хочет искажать историческую правду и извращать историю, может утверждать о “завоевании большевиками-великороссами” Украины и об “антибольшевизме” украинцев, как это теперь делают сепаратисты. Коротко и ясно об этом “антиболъшевизме” говорит тот же украинский премьер, И. Мазепа: “внутри, в народной массе говорилось: мы все большевики” (“В огне и буре” стр. 85).
 
Настоения Директории

Что же касается лидеров, то о их настроениях свидетельствует отчет о 6-ом съезде Украинской Социал-демократической Рабочей Партии, состоявшемся в Киеве, в начале января 1919 г., на котором выступали не только лидеры эсдеков, но и эсеров. “Почти все, наиболее активные члены Ц. К. Партии (Писоцкий, Авдиенко, Мазуренко, Ткаченко и др). стояли за советскую власть” — пишет в своей книге И. Мазепа (стр. 77 “В огне и буре Революции”).

На такой же позиции была и значительная часть лидеров эсеров, в том числе и тогдашний премьер — Чеховский. Решение о провозглашении советской власти на Украине, все же было отклонено голосами делегатов из провинции, в результате чего, произошел формальный раскол эсдеков: часть их объявила себя отдельной партией “независимых украинских эсдеков” и открыто стала на путь сотрудничества с большевиками. Видя настроения масс и не желая уступать власть большевикам, лидеры больше всего были заняты проблемой, как выразился Винниченко, “соединения двух элементов: классово-пролетарского и национального”. (Впоследствии то, до чего не мог додуматься Винниченко, формулировал Сталин словами: “национальное по форме — социалистическое по существу”).
Говоря же более понятно, они принимали, фактически, всю программу большевиков, но с условием, чтобы власть осталась в руках у них, а не перешла к их конкурентам — украинцам Харьковского Правительства. Попросту, забота Директории была о том, как бы удержать власть, а вовсе не о том, как бы принести пользу своему народу, о чем они много и часто говорили.

Массы без слов понимали настроения Директории, а потому не находилось охотников за нее бороться. Их интересовали ответы на вопросы социальные, а они были, в сущности, одинаковы — и у Винниченко в Киеве, — и у, таких же украинцев — Коцюбинского, Шахрая и др. — в Харьковском правительстве.

Атаманы и захрат власти большевиками

Поэтому, как только гетманская власть была свергнута, принимавшие участие в ее свержении повстанческие отряды, к споре Директории с Советской Россией, становились на сторону советской власти. Григорьев — в Херсонщине; Зеленый — под Киевом; Махно — в районе Екатеринослава. С Директорией не считались и провозглашали советскую (точнее, — свою) власть или полное безвластие (Махно). Территория Директории таяла не по дням, а по часам и, к середине января, большая часть Украины уже была вне ее власти. Одни районы были во власти большевиков и повстанческих украинских частей, сформированных большевиками на своей территории (Таращанская дивизия, Богунский полк и др).; другие — под властью “атаманов” — пробольшевиков.
 
Махно держал в страхе и трепете огромный район радиусом больше 100 км вокруг его родного села — Гуляй Поле (на Екатеринославщине). Это было “государство в государстве”, даже печатавшее свои деньги. Его “войско” доходило до 10.000; устраивало погромы, грабило где что можно, быстро передвигаясь из одного места в другое на “реквизированных” крестьянских подводах, меняя их и делая переходы до 100 километров в сутки. Захвативши на несколько дней Екатеринослав, махновцы учинили там погром, перебив и ограбив немало “буржуев”. Против него были бессильны и Директория, и большевики. Не многим лучше были и остальные многочисленные атаманы, большие и маленькие.

Вооруженные силы Директории

Относительный порядок, в Киеве. поддерживал, так называемый “Осадный Корпус Сечевых Стрельцов”, состоявший из галичан, под командой капитана Коновальца, да кое-какие дружины добровольцев. До известной степени, сохранился и “Запорожский Корпус” полк. Болбачана на Левобережье; но он был резко антисоциалистически или прорусски настроен и, вопреки распоряжениям Директории, разгонял и жестоко расправлялся со всеми просоветско-социалистическими организациями на местах. В начале января Болбачан, со своим корпусом, оставил Харьков и ушел к Кременчугу, а затем на Правобережье. Его корпус определенно тяготел к уже начавшемуся Белому Движению. Описывая положение вооруженных сил Директории, И. Мазепа пишет: “В то время, как одна часть украинского войска отходила к большевикам, другая стремилась к российским белогвардейцам”, (стр. 76 “Украина в огне и буре революции”). О третьей части — которая бы подчинилась Директории и ее защищала — украинский премьер не пишет. (По той причине, что такой части тогда и не было).
 
Деятельность директории

Трудовой конгресс

После свержения Гетмана, логично бы было, чтобы возобновила свою деятельность, разогнанная им, Центральная Рада, однако Директория ее не созывала. Хотя она, по словам Винниченко, была “Украинским Совдепом” и из 792 ее членов 772 были социалисты, Директория не считала ее “соответствующей духу времени” и решила созвать, так называемый “Трудовой Конгресс”, в соответствии с, провозглашенным ею, принципом (декларация 26 декабря), что — на Украине “власть должна принадлежать только классам работающим — рабочим и крестьянам” и, что “она передаст свои права и полномочия только трудовому народу Самостийной Украинской Народной Республики”. Об Украинском Учредительном Собрании, которое не могло быть выбрано год тому назад, никто и не вспомнил, считая, что всеобщее право голоса (что было предусмотрено при выборах в Укр. Учред. Собр). “теперь устарело”.

Наскоро был составлен закон о выборах в Трудовой Конгресс, согласно которому были лишены права голоса почти все культурные силы. Так, например, врачи не считались “трудовым элементом”, а потому права голоса были лишены; фельдшера же могли голосовать. Только после длительных переговоров с законодателями киевские врачи добились для себя права голоса, да и то не все, а только те, кто “не имел нетрудового дохода”, например, от квартирной платы в собственном доме, если он сдавал хотя бы одну квартиру. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях бывщий член Малой Рады, А. Гольденвейзер (в т. 6, “Архив Русской Революции”).

Выборы в Трудовой Конгресс не вызвали никакого интереса у населения и далеко не везде могли быть проведены в следствии анархии. Не мало было случаев, когда в населенных пунктах в несколько тысяч голосовало всего десяток-два “трудового элемента”. Тем не менее, Конгресс был “выбран” и день его созыва был назначен на 22-ое января. Не ожидая созыва Конгресса, Директория 8-го января подтвердила национализацию земли и объяснила, что на Украине на землю права частной собственности не существует; землей можно только пользоваться, а не владеть. Перед Конгрессом стояли огромные задачи по организации всей жизни на Украине, а кроме того вопрос о воссоединении с Галицией, вставший после провозглашения ее независимости (в ноябри 1918 года).
 
Вопрос Галиции

Еще 1-го декабря между Директорией и “Западно-Украинской Народной Республикой” был в Фастове подписан предварительный договор о будущем слиянии двух украинских республик. Этот договор 8-го января был утвержден Украинской Национальной Радой в Станиславове, однако с оговоркой, что ратификацию договора должно произвести Украинское Учредительное Собрание, созванное с территории всей Украины, а до этого ЗУНР (Западно- Украинская Народная Республика) остается со своим отдельным, как законодательным, так и административно-исполнительным органом власти. Эта оговорка имеет огромное значение, т.к. в дальнейшем благодаря ей существовало два правительства и две армии, пока на Украине (надднепровской) не установилась советская власть, а в ЗУНР — польская, и оба правительства бежали. Как утверждают многие украинцы с Великой Украины, оговорка эта, формально, не дает права уроженцам ЗУНР-ки участвовать в общественно-политической жизни Украинцев-надднепровцев в эмиграции. С точки зрения формально-юридической, нельзя не признать, что они правы, хотя Трудовой Конгресс и декларировал слияние двух украинских республик — так называемую “Соборность Украины”.

Открытие Трудового конгесса

Конгресс открылся в Киеве 23 января 1919 г., когда уже почти вся Украина была под властью украинского советского правительства (Харьковского), а украинские советские части, во главе с Таращанской и Богунской дивизиями, подходили к Киеву. Директория это освоение Украины считала войной с Советской Россией и слала протесты в Москву, а Москва отвечала, что войну ведет не она, а Украинское Советское Правительство. На обвинения Директорией Москвы в помощи Харьковскому правительству Москва ответила, что наличие помощи она не отрицает, но эта помощь численно неизмеримо меньше чем та помощь, которую несколько месяцев тому назад Центральная Рада в борьбе с Харьковским Правительством получила от Германии и Австрии. Директория этот ответ запретила печатать. О нем осведомили Киев, в своих летучках, киевские большевики.

О том, правы ли большевики, что Украина освоена украинскими же большевистскими силами, или говорят правду сепаратисты, утверждая, что Украина “завоевана москалями”, а все украинцы-антибольшевики, — можно судить по высказываниям такого, высоко компетентного лица, как социалистический премьер Самостийной Украины Исаак Мазепа. В его книге “Украина в огне и буре революции” на стр. 118 написано: “большевики правы, когда писали, что Украину они освоили не столько вооруженной силой, как силою своей пропаганды”.
 
На стр. 127 той же книги Мазепа пишет: “наши войска отступают почти без боя, главным образом потому, что им приходится бороться преимущественно со своими братьями-украинцами”. На той же странице: “Как известно, в это время против украинского фронта большевики бросили главным образом украинские формирования, как Богунскую, Таращанскую дивизию и др. Русские и другие части были сосредоточены, преимущественно, на, так называемом, южном фронте — против армии Деникина”.
Стр. 131: “красногвардейцы — преимущественно черниговские и харьковские” (т.е. украинцы).
Стр. 133: “на Украине большевики имеют всего около 25.000 войска. Из них — меньше половины русских, а из них 5.000 китайцев”. (Значит, великороссов всего 7.500).

Приводить еще выдержки нет смысла, ибо для всякого все понятно и из приведенных четырех

Свидетельства украинского премьера заслуживают того, чтобы на них обратить особое внимание и сделать ряд, единственно возможных, логических выводов: — что Украина вовсе не была завоевана великороссами, а освоена пропагандой большевистских идей, за которыми пошла активная политическая часть населения Украины, которая и вынудила к бегству Директорию. Второй вывод: социальные, общероссийские лозунги большевиков оказались сильнее национально-шовинистических лозунгов Ц. Рады и Директории. Третий вывод: — гражданская война на Украине вовсе не была борьбой за национальное освобождение украинского народи, а — социальной революцией, как и во всей России. Четвертый и последний вывод: — группа украинских сепаратистов-шовинистов, вовсе не отражала волю населения Украины в годы гражданской войны и не имеет никакого, ни формального, ни морального права выступать от имени Украины теперь. Но в те бурные времена ни с формальным, ни с моральным правом никто не считался и Директория провозгласила Трудовой Конгресс “выразителем воли украинского народа”.

Две основные социалистические партии того времени: эсеры и эсдеки к моменту созыва Конгресса были в состоянии почкования, делясь на отдельные, непримиримые друг к другу, фракции. О делении эсдеков и отколе от них “независимых” эсдеков уже сказано выше. эсеры поделились на целых три фракции: “правых”, “центр” и “левых”-”боротьбистов”. Каково было их настроение, видно из решения конференции эсеров “центра”, 28-го января. Оно гласит: “партия стоит на базе социалистической революции и принимает советскую форму власти на Украине” (Мазепа, стр. 95). Напомним, что к этому “центру” принадлежал Грушевский и виднейшие лидеры эсеров. “Боротьбисты” стояли еще левее и трудно было провести разницу между ними и большевиками. Не удивительно потому, что партии не могли сговориться даже о составе Президиума Конгресса. В результате, Президиум почти полностью составили делегаты-галичане, а возглавил его галичанин С. Витик, социалист-марксист.
“В напряженной обстановке происходили заседания Конгресса в Городском Театре, битком набитом публикой, в солдатских шинелях и, конечно, при оружии. У многих на поясах бомбы.
 
Публика бурно реагировала на выступления ораторов, начиная от: “слава!” и кончая свистом и матерной руганью... Волны махорочного дыма, шум, угрозы, одобрение... А издали доносится канонада — к Киеву подходят большевики. Генерал Греков сообщает Конгрессу, что они уже в Семиполках”... — так описывает заседание Конгресса, один из его участников. Но все же Конгресс вынес решение о слиянии Украинской Народной Республики с Западно-Украинской Народной Республикой в одно государство — “Соборную Украину”, что и было оглашено, по установившемуся церемониалу, на Софийской площади, под канонаду из-за Днепра и при полном равнодушии жителей столицы к этому “историческому акту”.

К моменту слияния правительства обоих сливающихся государств уже висели на волоске и готовились к бегству: Киевское — на Запад; Западно-Украинское — на Восток. Вскоре они и встретились в районе бывшей русско-австрийской границы. Как отдельные Правительства с отдельными армиями. Хотя решение Трудового Конгресса о слиянии и состоялось, но оно не было ратифицировано Украинским Учредительным Собранием, как это обусловила Зап.-Укр. Народная Республика потому и не могло быть осуществлено. Украинское же Учредительное Собрание так никогда и не было созвано.
Вторым решением Конгресса было нечто вроде декларации с благодарностью Директории за все ею содеянное, подтверждение изданных ею законов, в том числе и об упразднении права собственности на землю, и поручение вести и дальше все дела, до следующей сессии Трудового Конгресса (которая никогда по состоялась).

Признание Винниченко о сотрудничестве с большевиками

Говоря о работе Конгресса, нельзя, обойти молчанием сенсационное выступление Винниченко о сотрудничестве украинских социалистов с большевиками во время Гетмана. Его товарищ по партии и Правительству, И. Мазепа, рассказывает содержание этого выступления: “незадолго перед восстанием против Гетмана, между украинскими социалистическими партиями и представителям российских большевиков Таковским и Мануильским состоялось соглашение: Советская Россия согласилась признать самостийность Украинской Народной Республики и демократический строй на Украине. Украинская Народная Республика обязалась обеспечить легальное существование на Украине партии коммунистов, а также нейтралитет в борьбе Советской России с ее внешними врагами.
 
Во время противогетманского восстания большевики не дали нам никакой помощи, да мы ее и не ожидали. Мануильский заявлял, что они абсолютно ничего не могли прислать нам из России. Но когда, возглавляемое Директорией, восстание начало побеждать, а из Одессы послышались угрозы Антанты, у большевиков сразу нашлись силы. Они занимают Гомель и начинают наступление против нас на Черниговщине и Харьковщине. В Харькове большевики, во главе с Пятаковым, Артемом и другими выпускают воззвание, в котором заслугу свержения Гетмана приписывают себе и провозглашают советскую власть на Украине. Такого вероломства со стороны большевиков украинские социалисты не ожидали!” (“Украина в огне и буре революции”, стр. 89).

Публичное признание Винниченко сотрудничества с большевиками чрезвычайно ценный документ для понимания настроений украинских социалистов, имевших тогда власть над Украиной. Интересно оно еще и потому, что дает основание поставить вопрос, как могли они пойти на соглашение с большевиками, о которых писали, как о злейших врагах, всего украинского народа вообще. Тот же самый Винниченко в своей пьесе “Между двух сил”, в стиле самой дешевой агитки, представляет расправу большевиков со “всякими проявлениями украинского духа” во время их пребывания на Украине до прихода немцев. Например, он пишет об “сжигании всех украинских книг” и тому подобную заведомую ложь. Не отстает от Винниченко и Мазепа, и в своих воспоминаниях о том же периоде пишет:
 
“Большевики тысячами расстреливали людей, которые говорили по-украински”... “даже таких, которые были сторонниками советской системы, за то только, что они были... украинцами” (стр. 42).
Пишут это два бывшие премьеры Украины, отлично знающие, что ничего подобного в действительности не было; что существовали чисто украинские большевики (Коцюбинский, Шахрай, Загонский, Щорс, Любченко, Шуйский, Боженко и др).; что именно от этих украинских большевиков, под натиском украинских же большевистских частей каждый раз бежали их правительства, лишенные поддержки собственного народа.

А третий украинский премьер — Б. Мартос, чтобы подтвердить ложь своих коллег о “завоевании москалями” Украины, счел возможным, как доказательство, что Украина была оккупирована “москалями”, написать, что он “собственными глазами видел, что входившие в Киев, в 1918 г., большевистские части были в “русской форме” (“Украинский Сборник”, кн. 1). О том же, что тогда никакой другой формы, кроме “русской” не было и к ней ходили все самостийники (а, возможно, и сам Мартос), он счел допустимым умолчать. Это “свидетельство” Мартоса достойно особого внимания потому, что оно демонстрирует, как степень объективности сепаратистических ученых, к которым причисляет себя Мартос, так и качество того материала, на котором сепаратисты создают свою извращенную историю Украины.

Но, все это писалось и пишется в эмиграции, когда борьба уже кончена, — в целях самооправдания и в надежде на реальные выгоды, от такого извращения фактов из совсем недавнего прошлого.
Тогда же, в годы революции, и говорилось, и писалось, и декларировалось, и делалось нечто совсем другое, нашедшее яркое отражение в способе созыва, составе, настроениях и решениях Трудового Конгресса и главных партий. Участники этого “выразителя воли всего украинского народа”, в конце января, по деликатному выражению И. Мазепы, “разъехались”. В действительности же, “разъезжаться” им было некуда, т.к. почти вся Украина уже была под властью большевиков, а потому, они, как писал один из участников Конгресса, “рассеялись и растворились в массах”. Часть успела бежать с Директорией и пережила с ней всю, по меткому выражению покойного проф. Гребинки, “колесную эпоху”, т.е. время, когда Директория передвигалась в вагонах, а народ говорил: — “На колесах Директория — под колесами вся территория!..”
 
Бегство Директории

2-го февраля 1919 г. Директория, Правительство, многочисленные лидеры разных партий, часть членов Трудового Конгресса и часть служащих государственных учреждений, а также “вооруженных сил” Украинской Народной Республики бежали из Киева, в направлении на Винницу. Население столицы провожало их насмешками, особенно, ненавидимых в Киеве, “сечевых стрельцов” или “австрийцев”, как их называли в Киеве и считали “чужими”. О враждебных настроениях украинцев к галичанам-”стрельцам” рассказывает украинский премьер Мазепа со слов самого их командира — Е. Коновальца, который 11 марта 1919 г. в разговоре с Ц. К. эсдеков сказал: “особенно тяжело влияет на настроение наших стрельцов неблагожелательное отношение населения к нам” (стр. 124, “Украине в огне и буре революции.”)

Бегством Директории из Киева, закончился ее 45-дневный “киевский период” и начался длинный период “пребывания на колесах”, который завершился покаянием перед большевиками и переходом к ним на службу одной части деятелей времен Директории (более крупного калибра) и уходом в эмиграцию другой ее части (калибром поменьше). Как известно, покаялись: сам Грушевский, дни премьера — Голубович и Винниченко, военный министр и главковерх — Порш и Тютюнник. “Вождей” же, мелких, министров “колесного периода” и кандидатов на эти посты в эмиграции оказалось не мало. Поделились они на разные группы, не столько по признаку расхождения партийных программ, сколько по так называемым “ориентациям”: польской, французской, английской, немецкой. Получая соответствующие поддержки от соответствующих государств, они выступали от имени населения Украины так, как будто бы они были полноправные и правомочные ее представители. Многочисленные же “дипломатические” миссии Украины, сформированные и разосланные во многие страны в “киевский период” Директории, быстро перешли на положение эмигрантов и слились с остальной массой незадачливых вождей Украины, пытавшихся не раз силой иностранных штыков навязать свою волю населению Украины, как до, так и после Директории.

Декабрь 1918-го и январь 1919 гг., были временем производства “украинских дипломатов”, чисто “стахановскими” темпами и количествами. Темпы были нужны, чтобы успеть поскорее уехать; количество определялось давлением массы дальновидных и пронырливых, самоуверенно-назойливых и трусливых социалистических вождей, стремившихся свою “борьбу” продолжать в безопасности, в европейских столицах. Характерно, что за все время “борьбы” не был не только убит, но даже ранен ни один из “вождей” и самостийнических генералов. А стреляли тогда часто и крови, поверившей “вождям”, молодежи пролито не мало. Объяснений этого, исключительно счастливого для драгоценных особ своих вождей и генералов обстоятельства, сепаратистические историки и мемуаристы не дают, предоставляя догадываться о причинах своим читателям. Зато яркую характеристику этих вождей дает украинец, С. Шелухин, называя их “господствующей демагогической частью украинской интеллигенции”. Вот что пишет о них этот бывший самостийннческий сенатор и министр, вращавшийся в их среде и хорошо их знавший:

“Работа этой части интеллигенции, хотя и незначительной, но благодаря духовной дефективности и патологической жажде власти над народом и всем — была разрушительной. На деле они показали себя бездарной и разрушительной силой, лишенной от природы конструктивного мышления. Я два раза, по необходимости, был министром юстиции и оба раза отказался, после попытки работать продуктивно в составе неспособного партийного большинства. Проявив жажду власти, эти люди создавали негодные правительства, какие уничтожали свободу нации и не выявляли ни малейшей способности к конструктивной работе. Узость понимания, свойство думать по трафарету, недостаток критики, самохвальство, нетерпимость к инакомыслящим, упрямство, неспособность разобраться в фактах, непригодность предвидеть и делать выводы из собственных поступков, неустойчивость и недостаток чувства настоящей ответственности за работу — их отличительные свойства”.... (“Украина”, Прага, 1П36 г)..

Зная всю деятельность этой, по выражению министра Шелухина, “демагогической части украинской интеллигенции”, как во все периоды Центр. Рады и Директории, так и в эмиграции, нельзя не признать, что характеристика эта правильна, прибавив к этому, что она полностью применима не только к прошлому, но и к деятельности лиц, выступающих от имени украинского народа в эмиграции после Второй мировой войны. Вот эти то люди 2-го февраля 1919 г. оставили Киев, чтобы, по их словак, “бороться” за Украину. Народ за ними не пошел. Подавляющее большинство отошло от всякой политики вообще, а политически-активное меньшинство отдало свои симпатии или большевикам или русским “белогвардейцам”.

Директория без столицы
Винницкий период

Оставивши Киев, Директория направилась на юго-запад, и в начале февраля 1919 г. на некоторое время задержалась в Виннице. Положение было исключительно тяжелое. Ни армии, ни сочувствия народа у Директории не было. Это все понимали, хотя громко не говорили, а, наоборот, сами в то не веря, утверждали, что и армия есть, и народ весь стоит за Директорию. В Галиции шла борьба галичан с Польшей и рассчитывать на помощь оттуда не приходилось.
 
Еврейские погромы

Этот период совпал с волной страшных еврейских погромов, прокатившихся по всей территории, находившейся под властью Директории. Бот что пишет об одном из многочисленных тогда погромов Ю. Макаров в своей книге “Что надо знать об Украине” (Буэнос Айрос. 1939 г).: 4 марта 1919 года петлюровский “атаман” Семесенко, 22 лет от роду, отдал своей “Запорожской Бригаде”, квартировавшей около Проскурова, приказ истребить все еврейское население в городе. В этом приказе указывалось, что покоя в стране не будет, пока там, останется хоть один еврей.
5 марта вся “бригада”, из 500 пьяных разбойников, разделившись на три отряда, с офицерами во главе, вступила в город и начала избивать евреев. Врывались в дома и зачастую вырезывали целые семьи. За целый день, с утра до вечера, было убито до трех тысяч человек, считая женщин и детей. Убивали исключительно холодным оружием. Единственный человек, убитый пулей, был православный священник, который, с крестом в руках, пытался остановить изуверов. Через несколько дней Семесенко наложил на город контрибуцию в 500 тысяч рублей и, получив ее, поблагодарил в приказе “украинских граждан Проскурова” за оказанную им “Народной Армии” поддержку”.

Эта резня происходила буквально под носом у Украинского Правительства, которое находилось тогда в Виннице и никаких мер против погромщиков не предприняло. Ни во время, длившегося целый день погрома, ни после погрома, ни впоследствии. Проскуровские “герои” остались безнаказанными. Безнаказанными остались и все остальные погромы того времени, произведенные петлюровцами в 180 населенных пунктах на территории Украины, во время которых истреблено около 25.000 человек евреев, обоего пола. Это попустительство Правительства Петлюры впоследствии сыграло не малую роль в оправдании французским судом еврея Шварцбарта, убившего в 1926 году в Париже Петлюру.

Оправдываясь и отрицая свое попустительство, петлюровцы в эмиграции (в 1928 году) выпустили в Праге (ЦК Украинской Социал-демократической Рабочей Партии) брошюру, посвященную украинско-еврейским взаимоотношениями “Трагедия Двух Народов”. Брошюру малоубедительную, пытающуюся всю вину за погромы свалить на “наследие царского режима”, а Шварцбарта изобразить, как большевистского агента, что не соответствует действительности. Тот факт, что Шварцбарт в СССР не вернулся доказывает, что никаким агентом ГПУ он не был.

Переговоры с французами

Обстановка складывалась так, что без сильного союзника и посторонней помощи Директория долго продержаться не могла. И она начала искать союзника. Одновременно, и в Москве, куда послала для переговоров Мазуренка и в занятой французами Одессе, где вели переговоры Остапенко, ген. Греков и Мациевич (Мин. Иностр. Дел). Французы поставили следующие условия:

1) Реорганизация Директории и Правительства и удаление из них: Петлюры, Винниченко и Чеховского;
2) Для борьбы с большевизмом, Украина формирует армию в 300.000, подчиненную Антанте;
3) Срок для формирования армии — 3 месяца. В случае недостатка квалифицированных украинских офицеров, недостаток пополняется русскими офицерами-добровольцами;
4) На время борьбы, финансы и железные дороги переходят в руки французов;
5) Вопрос самостийности Украины будет решен на мирной конференции в Париже;
6) Директория должна обратиться к Франции с просьбой принять Украину под свой протекторат.
6-го февраля на ст. Бирзула состоялась встреча представителей французского командования и Директории, которая послала туда военного министра, ген. Грекова и трех делегатов-социалистов (Мазуренко, Остапенко и Бачинского) — членов Трудового Конгресса.

Делегация Директории огласила французскому полковнику Фрейденбергу, свои контрпредложения:

1) Признание Антантой самостийности Украины и допущение украинской делегации на мирную конференцию в Париже;
2) Суверенность Директории;
3) Обеспечение народного строя и социальных реформ на Украине
4) Обеспечение украинских колоний в Сибири;
5) Возвращение Украине Черноморского флота, захваченного Антантой;
6) Признание автономности украинской армии и права иметь своих представителей в верховном командовании;
7) Недопущение в состав украинской армии никаких русских офицеров.

Французский полковник Фрейденберг, по словам одного из участников делегации, с украинцами держался так “как будто он был не на Украине, а в какой то африканской колонии, с неграми”.
О том, как было принято контрпредложение Директории рассказывает министр И. Мазепа, на стр. 100, своей книги “Украина в огне и буре революции”: — “Фрейденберг сначала слушал Остапенка спокойно, а потом вспылил и сразу же накинулся на те требования в его заявлении, которые касались суверенности Директории. Мы не только требуем устранения Винниченко, Петлюры и Чеховского, но и в дальнейшем считаем необходимым, чтобы перемены в составе Директории, происходили с нашего согласия. Для нас это требование — принципиально и, если вы не согласитесь, то бесцельны всякие разговоры. Винниченко и Чеховского, прибавил он, нужно выгнать, как собак (chaser comme les chiens) за большевизм, а Петлюра должен исчезнуть сам, ибо теперь каждый бандит называет себя петлюровцем... Франция и Антанта не имеют доверия к Директории в ее нынешнем составе; поэтому, если Директория есть выразитель воли всего украинского народа, то французское командование не может обещать нам никакой помощи. В таком случае оно пойдет я против большевиков и против украинского народа”.

Дальше полк. Фрейденберг потребовал немедленно выпустить из тюрьмы, арестованных Директорией, Митрополита Антония и епископа Евлогия, а также гетманских министров. “Но ведь они же реакционеры! Что подумает украинский народ?” — ответила делегация. — “Думайте и вы и ваш народ что хотите” — резко ответил полковник, “а выпустить их вы обязаны!”

Потом, уже в более спокойном тоне, полковник объяснил авторам закона об упразднении частной собственности на землю, что “французское правительство считает, что при проведении земельной реформы должен быть сохранен принцип частной собственности. Опыт французской революции показал, что восстановление порядка невозможно, пока новые собственники не заплатят за землю”.
“Как провинившиеся школьники, молча, слушали социалистические вожди украинского народа слова полк. Фрейденберга” — рассказывал впоследствии об этом свидании ген. Греков. Закончив свою “дипломатическую миссию”, делегация вернулась в Винницу за инструкциями, заставши там ответ из Москвы на вопрос о мире, который был не лучше ответа французов.

Переговоры с Москвой

Москва предлагала свое сотрудничество в деле примирения “законного” Украинского Советского Правительства с Директорией, при условии признания последней, советской власти на Украине. То же самое телеграфировали Харьковское Правительство и глава делегации Директории в Москве — В. Мазуренко, который настоятельно рекомендовал принять условия Москвы. Перед лидерами украинских эсеров и эсдеков, из которых состояла и Директория, и Правительство встал роковой вопрос: “Что же делать?” Пойти на предложение Москвы — это значит отказаться от надежды быть “вождями”, потому что Харьковское Правительство имело своих “вождей” и вторые ему были не нужны. Соглашаться на условия Франции — было унизительно: надо было жертвовать и своей социалистической программой и убеждениями и кое-кем из лидеров. Но так как у французов не было своих людей для замещения постов украинских министров, то была возможность, ценой послушания, сохранить эти посты для своих людей. — Так решили “вожди”.
 
Новое правительство

После долгих совещаний, решено было продолжать переговоры с Антантой. Так как она относилась отрицательно к социалистам, решено было создать “несоциалистическое” правительство (из социалистов!). Сделано это было очень просто: эсер Остапенко подал заявление о выходе из партии и стал “не-социалистом” и премьером нового Украинского Правительства, подобравши себе членов или, из “социалистов-федралистов” или из новой партии “народных республиканцев”, созданной в эти дни в Виннице. (Специально для обмана Антанты). Переговоры с французами продолжались, но ни к чему не привели, т.к. французы твердо стояли на своих требованиях, высказанных полк. Фрейдснбергом, а Украинское Правительство, соглашаясь на все требования французов, торговалось только за то, чтобы оставить у власти Петлюру и других, нежелательных им, лиц.

Пока тянулись переговоры, обстановка в Одессе сложилась так, что французы должны были ее эвакуировать, в следствии ненадежности своих войск и наступления большевистских атаманов.
Не лучше была обстановка и в Виннице, к которой подходило пламя большевистского пожара извне, а население самой Винницы было настроено против Директории и можно было ожидать восстания. Директории надо было бежать дальше, что она и сделала в начале марта, чтобы не попасть в руки большевиков. Винницкий период се жизни и деятельности закончился.

На естественный вопрос, почему же Директорию не защищали ее войска, исчерпывающий ответ дает отчет о совещании представителей партий и Правительства, на ст. Казатин 21 февраля 1919 г.. Участник этого совещания, Исаак Мазепа (впоследствии Украинский Премьер, и “колесного” периода, и в эмиграции) пишет: “Почти все надднепровские формирования в это время таяли как снег от дезертирства, а те их солдат, которые остались в армии Директории, панически отступали перед совсем немногочисленным врагом.
 
Представитель единственно боеспособной части — “Сечевых Стрельцов” — Е. Коновалец сказал: “нужно было ясно сказать себе и народу: или большевизм, или противобольшевнзм. Директория не имела ни того, ни другого. В результате, мы очутились в безвыходном положении. Не имеем сторонников ни тут, на Украине, ни там, в остальном мире... настроение населения обернулось теперь против Директории. Это — последствия большевистской агитации и своеволия некоторых, деморализованных фронтовыми неудачами, войсковых частей. Поэтому крестьяне, вместо того, чтобы помогать нам, нападают на наши обозы, не дают даже воды, гонят нас со словами: “чего вам тут нужно? Идите от нас! Мы сами дадим себе совет!” (“Украина в огне и буре революции” стр. 109-111).
 
А дальше Мазепа сообщает о самовольном оставлении фронта “сечевыми стрельцами”: “наиболее дисциплинированная часть, не слушал приказов высшей команды, оставила фронт и ушла в тыл. Фактически, украинская армия, как целое, уже не существовала”. Пишет это украинский Премьер, который был, конечно, обо всем отлично осведомлен и ошибки сделать не мог. А срочное бегство Директории и “вождей” из Винницы, через несколько дней после совещания в Казатине, неопровержимо свидетельствует об отсутствии у Директории сил, даже для защиты собственной столицы — Винницы и ставит под вопрос утверждения сепаратистов об “антибольшевизме” всех украинцев и борьбе за “национальное освобождение” украинского народа.

Усложняло обстановку и то обстоятельство, что “между тогдашними украинскими большевиками и не большевиками, не взирая на глубокие политические расхождения между ними, все же продолжал существовать извечный контакт и далее взаимная помощь” — говорит Мазепа на стр. 134 своей книги (Украина в огне и буре революции) и сообщает, что лидер, активно сотрудничавших с большевиками, украинских “независимых” эсдеков, Ткаченко, “все время ездил с Украинским Правительством”, а Директория, по признанию ее членов (Швеца и Макаренка) поддерживала материально этих “независимых” эсдеков. Явление, совершенно исключительное и, вероятно, единственное в истории. Только наши украинские социалистические вожди, ведя борьбу с большевиками, могли додуматься до того, чтобы возить с Правительством лидера партии, активно сотрудничавшей с большевиками и помогать этой партии материально Не доставало еще только приглашения его участвовать в заседаниях Правительства. А, возможно, что и участвовал. Зная то, что сообщил сам украинский премьер, можно допустить и это. Не удивительно, что Директория и окружающие ее “вожди” изо дня в день теряли свой авторитет не только в народе, но и среди тех, которые, волею судеб, бежали вместе с ними.

Бегство в Проскуров

Из Винницы Директория двинулась в Проскуров, но уже через несколько дней была вынуждена бежать и оттуда, т.к. большевистский повстанческий отряд захватил Жмеринку и Проскуров оказался под угрозой. После взятия украинскими большевиками Жмеринки, вся, так называемая, “юго-западная часть фронта армии Директории”, была отрезана и вскоре перестала существовать. Кое-какие силы еще оставались на севере, в районе Ровно, но и они по своим настроениям давали Директории основания сомневаться в их надежности.
 
Состав армии Директории

Надо иметь ввиду, что вся “армия Директории” была чрезвычайно пестрой, как по своему составу, так и по настроениям. Во время Гетмана, не мало офицеров русской армии вступили в кадры будущей Украинской армии просто как специалисты, не будучи вовсе сторонниками Украины вообще, а социалистическо-шовинистической, в особенности. Будучи разбросаны, как “кадры” будущих корпусов и дивизий, по разным городам Украины, они были захвачены восстанием врасплох и им ничего не оставалось делать, как “признать Директорию”, а в дальнейшем, не желая попадать в руки большевиков, делить ее судьбу. Все они стремились в Белую Армию и при первой возможности уходили туда. Часть пробралась к Деникину, а значительная часть летом 1919 г. оказалась в “Западной Добровольческой Армии Бермонта-Авалова, которая тогда формировалась в Прибалтике.
 
Немало было в “армии Директории” и остатков гетманских карательных отрядов и “Державной Варты”, попавших в эту армию и делавших ее судьбу по тем же самым причинам, что и упомянутая выше группа офицеров. Директорию и ее социалистическое направление они люто ненавидели, но обстоятельства заставляли итти с нею. Были еще группы антибольшевистски настроенной учащейся молодежи, которые, по своим настроениям были весьма далеки от настроений Директории, но все же ушла вслед за ней. С другой стороны, не мало было элементов определенно пробольшевистских, которые приняли участие в противогетманском восстании, а в дальнейшем, не успев разойтись по домам, были захвачены общим потоком поспешного бегства Директории и очутились в рядах ее “войска”.

Целеустремленной и боеспособной частью были только “сечевые стрельцы” — галичане, которых население Украины считало “чужими” и относилось к ним враждебно. Так называемых “национально-сознательных” украинцев, в армии было не так много вообще и, к тому же, они резко делились на определенных антисоциалистов, находившихся у Директории под сомнением, и на сторонников ее национально-социалистической программы, из рядов которых заполнялись разные высшие должности.

Всей этой разношерстной массы, по исчислениям инспектора Укр. Армии, капитана Удовиченко, (произведенного Директорией в генералы), было по спискам около 50.000 к началу занятия Украины сторонниками Харьковского Правительства. В дальнейшем, это число “таяло, как снег на солнце”, по признанию самого украинского премьера. И после Жмеринки и бегства из Проскурова, не насчитывало и одного десятка тысяч, включая и 3.000, которые бежали с Директорией из Киева.

Бегство из Проскурова
 
В Проскурове состоялось последнее заседание Директории в полном составе, с участием кооптированного представителя от Западной Украины — Петрушевича. После этого она уже никогда не собиралась. Нетругаевич и Андриевский уехали в, еще не занятый поляками Станиславов; Винниченко — за границу (почти одновременно с Грушевским), а Петлюра продолжил свою “деятельность” в районе Ровно. Правительство Остапенка после Проскурова тоже распылилось: часть, кружным путем, через Румынию, поехала в Одессу вести дальше переговоры с Антантой, а сам Остапенко с несколькими министрами продолжал верить в успех переговоров и ждать помощи, разделившись между Станиславовом, куда уехала одна часть, и Ровно, куда направилась к Петлюра другая часть министров.
 
Ровно-Каменецк

На известное время Ровно делается временной столицей У.Н.Р. Значительная же группа политических деятелей и служащих разных министерств, после бегства из Винницы, очутилась в Каменец-Подольске, в том числе и лидеры эсдеков: И. Мазепа, С. Викул и др., а также, сам Грушевский. Что происходило и каковы были тогда (март 1919 г). настроения во второй столице У.Н.Р. — Каменце дает исчерпывающую картину один из лидеров эсдеков — И. Мазепа. На стр. 139 и 140-ой своих воспоминаний он пишет: “небольшой Каменец был переполнен служащими разных учреждений, которые были эвакуированы из Винницы. Никто не знал, почему сюда, в этот слепой угол Подолии, была направлена вся эта масса людей и государственного имущества. Можно было только догадываться, что правительство сделало это в надежде на ожидаемую помощь со стороны французского командования. Но среди чиновников, которые очутились в Каменце, господствовало убеждение, что это пришло уже “начало конца”. Никто не верил, что положение на фронте переменится в нашу пользу. Авторитет Директории и Правительства пали так, как никогда.
 
Все это усилило почву для расширения советофильских настроений среди эвакуированных чиновников. Как раз в это время (20-22 марта) в Каменце происходил уездный крестьянский съезд, в котором приняли участие Грушевский, Степаненко, Лизановский и другие эсеровские лидеры. Съезд был созван для выборов уездного “Трудового Совета”, согласно с законом Директории о создании “Трудовых Советов” на местах. Но, после обсуждения общей ситуации, Съезд принял резолюцию, в которой высказался за советскую форму власти, против переговоров с французским командованием и за переговоры с большевиками”.

В результате таких настроений, в переполненном лидерами, “атаманами” и просто беженцами, Каменце, создался полный хаос, который усиливался грызней между собою разных политических лидеров, обвинявших друг друга в неудачах. Создавались и распадались всякие “Комитеты Защиты”; в склоки активно вмешивались, по своей инициативе,, разные “атаманы”. Арестовывали и выпускали лидеров и министров. “Признавали” и “не признавали” Директорию и Правительство. И с трепетом ждали большевистского восстания или наступления. Только когда выяснилось, что большевики на Каменец не идут, все немного успокоилось и Каменец временно разгрузился от многочисленных лидеров и “вождей”.

Центр в Ровно

Конец марта — начало апреля были временем перенесения центра У.П.Р. в Ровно, где находился Петлюра, уже выдвинувшийся на роль фактического руководителя того предприятия, которое сейчас одни называют “борьбой украинского народа за свое национальное освобождение”, а другие — “неудавшейся попыткой небольшой группы украинской социалистическо-шовинистической молодежи и полуинтеллигенции навязать свою волю украинскому народу. Тот неоспоримый факт, что народные массы Украины за Петлюрой не пошли и он бежал с горсточкой сторонников, убедительно свидетельствует, что никакого “народного движения”, как теперь утверждают сепаратисты, не было. Этого же мнения придерживается и бывший Премьер и Глава Директории, Винниченко, который, находясь в эмиграции, написал свою общеизвестную фразу: “Будем честны с собой и другими: мы воспользовались несознательностью масс. Не они нас выбирали, а мы им навязали себя”. (“Возрождение Нации”, том II стр. 190).

Единовластие Петлюры

В начале апреля, после отъезда за границу Грушевского и Винниченко и фактического распада Директории, Петлюра всю власть взял в свои руки и сразу же резко изменил политику. Так называемые “правые” (правительство Остапенко) были отстранены и заменены эсдеками и эсерами. В результате совещаний партийных лидеров, по воле Петлюры, было сформировано новое правительство, которое возглавил, молодой, правоверный марксист, эсдек, Б. Мартос, бывший земский служащий, с узким кругозором мелкого чиновника, и самоуверенностью молодости и той “патологической жаждой власти”, о которой писал С. Шелухин. Остальные министры: Мазепа, Ливицкий, Ковалевский, Сиротенко и другие — все были эсдеки и эсеры, по качествам такие же, как и новый премьер. Так называемые “правые” группировки: социалисты-федералисты, социалисты-самостийники и народные республиканцы, из которых состояло прежнее правительство Остапепка, войти в новое правительство или, хотя бы его поддерживать, решительно отказались. Их поддерживали, всемерно также галичане и член Директории Андриевский.

Ориентация на большевиков

Правительство Мартоса решило ориентироваться “влево”, опираясь на эсдеков и эсеров и веря в возможность как-то договориться со своими единомышленниками по ту сторону фронта (они верили или делали вид что верят в наличие таковых), но без капитуляции перед Харьковским Правительством. Объективных данных для такой веры не было никаких; основывалась она только на собственном желании договориться со вчерашними товарищами по Центр. Раде и разным революционным организациям, которым удалось захватить власть и выгнать их с территории всей Украины кроме нескольких уездов Волыни. 9-го апреля Б. Мартос с товарищами принял “власть” в свои руки и начал свою деятельность в качестве премьера Украинской Народной Республики, территория которой тогда ограничивалась г. Ровно и несколькими уездами вокруг.

Положение на “фронте” было исключительно тяжелым, не только в военном отношении, но и в политическом. Разношерстные вооруженные группы, называвшиеся “Армией УНР”, занимали ряд населенных пунктов и железнодорожных станций. Никакого непрерывного фронта не было. Ни одна сторона не наступала, но большевики накапливали силы для окончательного удара. Связь и дисциплина существовали больше только на бумаге, чем в действительности. Вера в успех дела и авторитет Директории и Правительства стремительно падали. С одной стороны, росли капитулянтские настроения; с другой — злоба против вождей и их социалистических экспериментов, мало отличавшихся от большевистских. Новое правительство не обращало на это внимания и усердно занялось “продолжением линии Трудового Конгресса”. 12-го апреля выпустило длиннейшую декларацию, в которой повторялось все то, что уже много раз было сказано в бесчисленных декларациях партий, правительств и союзов; 18-го апреля выработало “условия соглашения с социалистами по ту сторону фронта”; усиленно проводили выборы уездных и волостных “рабоче-крестьянских трудовых советов для контроля над деятельностью местных властей”.
 
Чем отличались эти советы от совдепов по ту сторону “фронта” — никакого вразумительного объяснения никто не давал. Да и дать его было невозможно, ибо, по существу, это было одно и то же. Разница состояла только в личности вождей, которых должны были поддерживать эти советы: здесь — социалистов — Петлюру, Мартоса, Мазепу, Ливицкого, Сиротенка и Ко.; там — тоже социалистов и тоже украинцев: Коцюбинского, Шахрая, Затонского, Шуйского, Заливчего, Скрыпника, Любченка и др.

Положение на фронте

О положении на фронте вспомнило, наконец, и правительство и обратилось к “атаману” А. Мельнику, начальнику штаба “Действующей Армии” с просьбой дать об этом информацию. Вот как пишет об этом один из участников разговора с А. Мельником министр И. Мазепа:

“А. Мельник сказал, что наше положение на фронте просто трагично. большевики бросили против нас свои лучшие части местного формирования. Например, Таращанскую дивизию, которая состоит преимущественно из украинцев. Это деморализующе действует на наших солдат. Многие из них просто бегут с фронта”... “Казаки не хотят биться против своих братьев — украинцев. Выходит так, будто мы здесь ведем борьбу не за украинское дело, а за правительство Директории, которое потеряло популярность в народных массах”... “Мы, военные, считаем, что нужно сговориться с левыми украинцами с той стороны фронта. Только тогда мы сможем сорганизовать свои боеспособные силы для борьбы с большевизмом” (И. Мазепа, “Украина в огне и буре рев.”, стр. 154).
Безотрадная картина, которую дает Мельник (впоследствии — один из вождей фашизма), равно, как и совет будущего вождя фашистов договориться с “левыми” заслуживает того, чтобы на это обратить внимание

Только молодость и малокультурность вождей, их неутолимая жажда власти (любой ценой и с любой помощью) и безнадежное военное положение, могли породить мысль “искать сговора с левыми украинцами по ту сторону фронта”. Простая и естественная мысль, захотят ли этот сговор и нужен ли он их “левым” товарищам по ту сторону фронта, вождям по ту сторону просто не приходила в голову, хотя об этом тоже следовало подумать. Ведь в то время во власти “левых товарищей”, которые пошли на сотрудничество с большевиками, была вся Украина и они занимали руководящие посты, а “петлюровцы” были загнаны в угол Волыни и никакой силы, ни идейной, ни военной из себя не представляли. Идеей же украинской самостийности, на что делали ставку “петлюровцы”, поднять массы было невозможно, что наглядно показали все события последнего времени. Но “петлюровцы” верили (или делали вид, что верят) в огромную силу идеи “национального освобождения” (отношение к которой народ уже показал) и делали ставку на уже битую карту.

Для находившихся на фронте эта политика вождей, конечно, была не секрет и вызывала резкое осуждение, особенно в частях антисоциалистически настроенных, каких было не мало. Родилась мысль устранить социалистических вождей и отдать власть в руки более умеренных групп. Осуществить ее попытался командующий северный участком фронта, молодой и решительный атаман Оскилко. Незадолго перед тем, имея опытного начальника штаба, русского генерала Агапеева, Оскилко выдержал несколько удачных боев с небольшим отрядом красных и его популярность была велика.

Бунт Оскилко

28 апреля он попытался сделать переворот: арестовал часть министров и социалистических вождей и выпустил воззвание о наделении землей крестьян в собственность, обещая выдать “бумаги на вечное и потомственное владение землей”. Благодаря своевременно предпринятым социалистами мерам и сделанным Оскилко тактическим ошибкам, переворот не удался — и Оскилко с рядом видных единомышленников бежал. Но самый факт возможности поднять антисоциалистический бунт, который имел не мало сочувствующих, свидетельствует, что в рядах “петлюровцев” настроения были далеко не одинаковы и социалистические эксперименты Петлюровского правительства не всегда находили сочувствие даже в рядах армии. Выступление Оскилко окончательно деморализировало “фронт”.
 
Никаких надежд организовать хоть какой-нибудь отпор, уже наметившемуся наступлению украинских большевиков портив Петлюровской армии, не было. Петлюре и его сторонникам оставалось только — или драться с малым шансом на успех, благодаря ненадежности “армии” — или бежать. Они выбрали последнее. 5-го мая Ровно было оставлено. Все двинулось на Запад, в Галицию.

Продолжение бегства

На короткое время Петлюра с “армией” задержался в Радзивилове, где сразу же начали делаться попытки реорганизации этой армии, которая до этого, по словам одного из Петлюровских генералов — Безручка, “имела малоорганизованный, полупартизанский характер. Формируют части более активные люди., которые, собравши около себя кружок, получают после санкцию Правительства и делаются Н-ой частью. Подсчет сил и управление ими часто были не под силу высшему командованию. Было в армии много людей, особенно офицеров, нетвердых или и совсем ненадежных с национальной точки зрения”. (Газета “Дiло” от 20 июня 1937 г). Характеристика правильная и точная. Ее полностью подтверждают данные многочисленных мемуаристов того времени.

К этому можно прибавить, что в то время (весна 1919 г). сами большевики всех выступавших против них, называли “бандами” или “петлюровскими бандитами”. Так они назвали и несколько, никому не подчинявшихся, партизанских отрядов, которые в марте 1919 г. оперировали в нескольких десятках километров на северо-запад от Киева. Это дало основание, задним числом, сидя в эмиграции, создать миф о “мартовском наступлении Волынской группы войск УНР”.

Институт политруков

“Реорганизация армии” не ограничилась “перегруппировками” (на бумаге) многочисленных “корпусов” и “дивизий”, иногда состоявших из сотни-другой малодисциплинированных людей, под командой совсем недисциплинированных “атаманов”. 13 мая было решено в армии ввести институт национально-политических комиссаров, подъ названием “державных инспекторов”, с самыми широкими полномочиями, правом вмешиваться в действия строевых командиров и “следить за политически-национальной благонадежностью армии”. Во главе “державных инспекторов” был поставлен некий В. Кедровский, главной квалификацией которого была малокультурность, чисто собачья преданность Петлюре, верность социализму и желание играть роль. Но дела он не поправил, а только внес двоевластие в армию, которое, конечно, не подняло ее боеспособности. В армии его называли “петлюровским шпионом” и брезгливо сторонились.

Когда поляки начали наступление с севера (16-го мая), то оказалось, что армия вообще не хочет воевать. Луцк был отдан без боя; вся “Холмская группа” войск была ликвидирована без выстрела. Добровольно перешли на сторону поляков дивизия Стренгирова, отряды атаманов Тимченка, Абазы и других. Полякам достались огромные склады боеприпасов, оружия и продовольствия. Петлюровский генерал Капустянский в своих воспоминаниях объясняет эту катастрофу изменой антисоциалистически настроенных командиров и солдат, не желавших воевать за социалистическое правительство Петлюры. А И. Мазепа, чтобы высказать полное к ним презрение, называет их “малороссами” (у самостийников это — ругательное слово). В результате же, Петлюре пришлось бежать дальше — на Красное и Тарнополь.

Продвигаясь по галицийской территории на юг, вдоль старой русско-австрийской границы, Петлюра с правительством и армией, к началу июня, оказался около Волочиска, который был в руках большевиков. Дальше, на юг, доживали свои последние дни враги Петлюры и его политики — Галицкое правительство и, сотрудничавшие с ним, “правые” надднепрянцы, с членом Директории Андриевским во главе (Швец и Макаренко были с Петлюрой; Винниченко — за границей).

Но и на юг путь уже был перерезан поляками, которые были в нескольких километрах и продолжали наступать, не обращая внимание на сделанное Петлюрой предложение перемирия. Положение было такое, что “каждый час можно было ожидать полной ликвидации государственного центра”, как пишет в своих воспоминаниях И. Мазепа — “Мы стояли перед дилеммой, к кому попасть в плен: к полякам или к большевикам”.

Каменец - столица

В такой обстановке было решено атаковать Волочиск. Мобилизовавши все силы, даже служащих министерств, было поведено наступление против, ничего не ожидавших, незначительных большевистских сил. Волочиск был взят, а кроме того очищен и небольшой клочок территории между линией Старо-Константинов-Проскуров-Каменец и бывшей австрийской границей. Украинское правительство опять было на своей земле. Встал вопрос: что — дальше?

Не имея никаких шансов продолжать борьбу с большевиками имеющимися силами, Правительство опять ухватилось за старую идею: соглашение с “левыми товарищами по ту сторону фронта” и организацию с их помощью восстания, чисто национального, для изгнания “московских оккупантов”. В связи с переговорами, которые велись еще раньше, Правительство было пополнено представителями этих “левых товарищей” (Одрина, Черкасский), прибывшими из Киева. Вся надежда возлагалась теперь на энтузиазм, который должен был охватить массы, узнавшие, что с Петлюрой сотрудничают и “левые”, которые раньше шли с большевиками.
 
Бунт Болбачяна

Пока же что, сосредоточившись в Каменец-Подольске, Правительство занялось очередной “реорганизацией армии” и политическими разговорами. Антиправительственные настроения росли и привели к открытому бунту полк. Болбачана, доблестного командира “Запорожского Корпуса”, антисоциалиста, противника политики Петлюры и, кроме того, подозреваемого в симпатиях к Добровольческой Армии Деникина. Бунт был подавлен и Болбочан расстрелян, но дисциплину в армии бунт расшатал еще больше и привел к такому положению, что наказной атаман — Осецкий и его начальник штаба — В. Тютюнник заявили Правительству, что “если в течении 2-3 дней не придет помощь от Галицкой армии, ликвидация фронта — неизбежна”.

Встреча двух правительств

Счастливое стечение обстоятельств спасло Петлюру и петлюровцев от полной катастрофы. Как раз в эти дни Галицкое правительство и армия вынуждены были оставить Галицию и перейти на территорию, находившуюся под властью Петлюры. Как уже упомянуто выше, Галицкое правительство стояло на умеренных позициях и к социалистическим экспериментам надднепрянских украинских вождей относилось резко отрицательно. С ним солидаризировались и “правые” надднепрянцы. Не удивительно поэтому, что между двумя Правительствами и двумя армиями, оказавшимися на одной и той же территории, не только не дошло до полного слияния, что было бы логично, принимая во внимание решение о “Соборной Украине”, но не установились даже благожелательные отношения.

Больше двух месяцев сосуществовали эти два правительства, тщетно пытаясь найти общий язык и выработать общую линию политики. Петлюровцы панацею от всех бед видели в социализме и всю надежду возлагали на “левых товарищей” и силу национальных лозунгов. Галичане относились к этому скептически и выход из положения видели в вооруженной борьбе с большевиками, для чего нужна дисциплинированная армия, а не петлюровская импровизация. В случае успеха борьбы, галичане надеялись на помощь Антанты всей Украине, в том числе и Галиции.

После бесчисленных совещаний, конференций, деклараций, которые так любили незадачливые социалистические украинские вожди, они все же должны были капитулировать перед галичанами и принять их условия: отказ от советского уклона и устранения с поста премьера Мартоса, тяготевшего к большевикам. Но до слияния правительстве и армий, так и не дошло. Слишком уже различны были те элементы, из которых слагались и армии, и правительства двух Украин — Надднепрянской и Западной. Премьер Мартос был смещен и заменен таким же как и он марксистом, эсдеком Исааком Мазепой, бывшим до революции мелким служащим Екатеринославского земства. Перемена была чисто персональная. Политическое лицо нового правительства не изменилось.

Хотя Петлюра и был провозглашен Главковерхом и при нем был создан особый штаб для руководства обоими армиями, армия по-прежнему оставалась разделенной на Галицкую и Надднепрянскую.
Пока происходили все эти совещания, переговоры и комбинации, обстановка резко изменилась. Армия Деникина быстро наступала и к середине лета 1919 г. была уже в пределах Украины. большевики бросили все свои силы на борьбу с Деникиным и все Правобережье оказалось без сколько-нибудь значительных большевистских частей. Создались исключительно благоприятные условия для наступления украинских вооруженных сил, которые были сосредоточены в районе Каменца.

Наступление

В начале августа началось наступление, которое почти не встречало сопротивления противника. Это было, в сущности, движение по освобожденной противником территории. Многочисленные украинские мемуаристы приводят разные цифры численности наступавших армий, а потому установить их точно невозможно. Грубо приблизительно, силы Петлюровского “войска” были около 10,000, а Галицкой армии — около 40.000. В главном направлении — на Киев двинулись галичане, под командой генерала Кравса, которому был подчинен также “Запорожский Корпус” петлюровской армии, состоявший из добровольцев (численностью меньше полка). Силы петлюровских “атаманов” были поделены между Волынским и Одесским направлениями наступления.

Ген. Кравс быстро продвигался вперед, и уже к концу августа был на подступах к Киеву. Казалось бы естественным, чтобы с ним продвигался и “Головной Атман” Петлюра со своим Правительством и лидерами политических партий. Однако на Киев они не двигались. Многочисленные сепаратистические историки и мемуаристы вопрос об этом обходят молчанием. Только бывший помощник начальника штаба “Головного Атамана”, ген. Курманович, рассказывает в своих воспоминаниях, что командующий войсками, наступающими на Киев, ген. Кравс, категорически воспротивился присутствию Петлюры и его окружения. Как бывший офицер австрийского морального штаба и человек правых убеждений, Кравс органически не выносил надднепрянских социалистически лидеров и “атаманов”. В своем кругу, он называл Петлюру “неудавшимся попом” и “цыганом” (как известно, Петлюра — не окончивший курс семинарист, сын полтавского цыгана), а социалистических лидеров — “полубольшевиками”.
Кроме того, к этому времени определилось резкое расхождение между “петлюровцами” и “галичанами” в вопросе об отношении к Деникину.

Отношение к Доброармии

Несмотря на то, что Галиция до войны была центром и рассадником украинского сепаратизма, Галицкое Правительство и армия были единодушны в желании самого тесного сотрудничества с Деникиным, несмотря на его “единонеделимческое” направление. Факт тяготения галичан к Деникину не только не скрывают, но всячески выпячивают все украинские сепаратистические историки и мемуаристы, считая это их ошибкой и даже изменой идее Самостийной Украины. Для правильного понимания истории этот факт чрезвычайно важен, ибо он свидетельствует, с какой быстротой и легкостью галичане освободились от шовинистического руссоненавистничества, которое десятилетиями культивировалось среди галицкой интеллигенции при активной поддержке Австро-Венгерского правительства.
Отношение руководителей политики надднепрянской Украины в Деникину было резко отрицательным. И вовсе не по причинам национальным, как теперь утверждают сепаратисты.
 
Не надо забывать, что все они были не только социалисты, но и социалисты левые, с большим уклоном к большевизму, а потому не имели никакой надежды, не только удержаться у власти, но даже и получить возможность свободной деятельности в случае победы Деникина. Кроме того они знали, что подавляющее большинство культурной части населения Украины настроено за Деникина и против политики Директории, как в национальном, так и в социальном вопросе. Понимали также студенты и полуинтеллигенты-министры и, нередко, полуграмотные “атаманы”, что при сотрудничестве с Деникиным и неизбежном при этом пересмотре их квалификаций, у них нет надежды задержаться на министерских и высших командных постах.

Все это вместе взятое делало их непримиримыми противниками Деникина и толкало на сотрудничество с большевиками, недавними товарищами по революционным кружкам. Но, несмотря на все свое желание, они не решались открыто стать на сторону большевиков, как из боязни Галицкой Армии, бывшей неизмеримо сильнее их “войска”, так и из-за настроений этого “войска”, в котором был не малый процент определенных антисоциалистов и проденикиицев, а также и в следствии отсутствия уверенности, что большевики будут с ними считаться. В результате, галичане получили возможность двигаться на Киев, фактически почти отстранивши от участия в этом походе петлюровское “войско”, которое бездействовало на правом фланге, в районе Бирзулы, давши возможность крупному большевистскому отряду (целой дивизии) прорваться на север и соединиться с 12-ой Сов. Армией в районе Киева.

Киевский кофликт

30-го августа юго-западные и южные предместья Киева были в руках Галицкой армии. В тот же день подошли к Киеву и добровольцы Деникина, занявши Никольскую и Предмостную слободки на левом берегу Днепра. На следующий день ген. Кравс назначил торжественное вступление в Киев своей армии и парад на Думской площади. Пока галичане строились для встречи ген. Кравса, через Печерск вошли добровольцы и их эскадрон мирно выстроился рядом с конной сотней галичан. Когда подъехал ген. Кравс, командир добровольческого эскадрона ему представился и изъявил желание рядом с украинским флагом, уже вывешенным на Думе, вывесить и русский, на что ген. Кравс согласился.
 
Подъем русского флага вызвал взрыв энтузиазма многотысячной толпы киевлян, запрудивших Думскую площадь и Крещатик. Это вызвало негодование подъехавшего петлюровского “атамана” Сальского. Он приказал галичанам снять русский флаг, но галичане отказались выполнить его приказание. Тогда, по приказу Сальского, один из его политических единомышленников сорвал русский флаг и бросил под ноги лошади Сальского, который начал его, демонстративно топтать. Ошеломленная этой выходкой толпа разразилась криками негодования, а добровольцы дали в воздух несколько залпов и пулеметных очередей. Наступило всеобщее смятение. Виновник всего — Сальский, галопом бросился удирать по направлению к Бессарабке, следом за ним побежал его небольшой отряд “гайдамаков”; галичане же в полном порядке отошли в близлежащие улицы.

Под улюлюканье киевлян, Сальский и его петлюровское “войско”, бросая в беге оружие, пробежали по Васильковской улице и небольшими группками рассеялось в районе Киевского предместья— Демиевки. Так столица Украины — Киев, встретила тех, кто самозвано хотел навязай, ей свою волю. Связавшись с командующим добровольцами — ген. Бредовым, ген. Кравс поехал к нему для выяснения недоразумения. К этому времени подъехала из Фастова делегация Петлюровского Правительства, во главе с Омельяновичем-Павленко и хотела принять участие в разговоре с ген. Бредовым. Но Бредов отказался их принять и приказал передать, что если они появятся, то он их арестует. Петлюровцы немедленно вернулись назад.

С ген. Кравсом ген. Бредов заключил соглашение о немедленном отводе частей его армии на линию: Игнатовка-Васильков-Германовка (около 30 км от Киева), что и было выполнено 1-го-сентября. Такое же описание киевских событий, только подробнее, дает И. Мазепа, в книге — “Украина в огне и буре революции”. (на стр. 68-71). По соглашению, было возвращено оружие разоруженным надднепрянцам, находившимся в составе “Запорожского Корпуса” (галичане не разоружали). Не безынтересно напомнить подробности этого разоружения, которое произошло без кровопролития и без единого выстрела. В ночь с 30 на 31 августа эти “запорожцы”, среди которых был большой процент киевлян — учащейся молодежи, ушедшей от большевиков, были назначены охранять железнодорожный и цепной мосты и не допустить перехода через них добровольцев.
 
Но при появлении добровольцев “запорожцы” начали с ними брататься
 
А утром 31-го августа сами помогали добровольцам разоружать петлюровцев из “Запорожского Корпуса”. Когда же разоруженным “запорожцам” было возвращено оружие и они получили возможность отойти на указанную им линию, их командир — Сальский, не досчитался более половины, хотя и не было ни одного убитого или раненого. “Запорожцы” — киевские гимназисты, реалисты и студенты, остались в Киеве, а многие из них поступили в добровольческую армию. Этот общеизвестный факт сепаратисты старательно замалчивают, но о нем говорят многие галичане (Скидан, Карпенюк и др)., печатавшие свои воспоминания в “Червовой Калине” и других изданиях в начале 30-х гг. во Львове.
Киевские события произвели огромное впечатление, как на петлюровцев, (надднепрянских украинских социалистов), так и на галичан и имели свои последствия. Петлюровский премьер И. Мазепа пишет: “чужой нам Киев сразу же поспешил дать деникинцам всякую поморщь, начиная от обычных информаций и кончая вооруженными отрядами местных добровольцев”. (“В огне и буре революции”, стр. 71). Что украинская столица — Киев была “чужой” для украинцев заметил, не только петлюровский премьер, но и тысячи галичан, бывших свидетелями восторженного приема деникинцев в Киеве. М. Скидан пишет: “хоть мы и пришли в свой столичный город, но, по существу, с точки зрения военной стратегии — в чужой город”... “Деникинцы чувствовали себя там, как дома; для них формировались отряды, печатались газеты”.

Галичане окончательно убедились, что все разговоры о необычайной популярности Петлюры — мыльный пузырь и начали об этом открыто говорить и критиковать действия всей петлюровской верхушки. В газете “Стрелец” — органе Галицкой Армии печатается ряд резких статей по этому вопросу. Так, например, в № от 11-го сентября, бывший министр, галичанин Назарук пишет: “Почему это масса генералов из царской армии не служит нам? Вспоминаю только такие известные имена, как генералы Кордашенко, Мусиенко, Прохорович, Рустанович, Драгомиров и другие. Где они? Я сам скажу где: — в армии Юденича и Деникина. Почему? — И на это дан вам ответ. Они украинцы и служили бы у нас, если бы у нас были другие обстоятельства. Какие именно? — Если бы у нас атаманами не были подпрапорщики или люди, которые и подпрапорщиками никогда не были и даже военную карту не умеют читать. Это — факты, которые докажу перед каждым судом... Каждая часть должна “опаршиветь”, если имеет такого атамана, хотя бы она и была самой здоровой, ибо рыба портится от головы — и понемногу все завоняет”.

На этот прямой вызов и конкретное обвинение, социалистические вожди и министры, предпочли не отвечать. Расправиться, как с Болбачаном, с Назаруком они не смели — за ним стояла Галицкая Армия.
Суд бы был не в их пользу и, вероятно, начал бы с рассмотрения военной квалификации самого Головного Атамана — Петлюры. Молчать — было благоразумнее. Попытка петлюровцев воздействовать на Галицкую армию, через политруков — “государственных инспекторов” не увенчалась успехом, ибо доступ для них туда был закрыт. И не только для них, но и для министров, о чем тогдашний премьер И. Мазепа пишет так: “Даже члены нашего правительства фактически были лишены возможности посещать Галицкую Армию.” (стр. 76, “Украина в огне и буре революции”).

Петлюре ничего не оставалось делать, как в приказе-телеграмме, от 6-го сентября написать: “прошу Президента Петрушевича, повлиять на галицких офицеров тыла, которые неосмотрительно разговаривают на темы безосновательного контакта с Деникиным и тем разлагают общественность и войско”. (Цитируется по воспоминаниям И. Мазепы, стр. 74).

Антагонизм между галичанами и социалистами, выступавшими от имени надднепрянцев, рос изо дня в день. Дело доходило до того, что галичане физически расправлялись с агентами петлюровских политруком — “государственных военных инспекторов”, пытавшихся в своей социалистическом духе просвещать галичан. А главе этих инспекторов” — Б. Кедровскому, хотевшему приехать в Галицкую Армию, было передано, что с ним поступят так, как “сделали болбачановцы” (они его “в тихую” жестоко выпороли).

Война с Деникиным

Петлюра и его окружение стремились поскорее развязать войну против Деникина. Тогдашний премьер И. Мазепа в своих воспоминаниях пишет: “После отступления от Киева наше правительство видело единственный выход в том, чтобы возможно скорее начать борьбу с армией Деникина”, (стр. 77). “Но”, продолжает Мазепа — “Галицкая Армия, продолжала жить своей собственной жизнью, как будто государство в государстве”... “она жила надеждой на соглашение с Деникиным”.

Желание петлюровцев поскорее начать войну с Деникиным, подогревалось сведениями о восстаниях и партизанщине, появившихся на территориях занятых Деникиным. Вызваны они были, как известно, его реакционной социальной политикой вообще, а, в земельном вопросе, в частности. Но петлюровцы, вероятно, искренно верили, что все повстанцы — это их сторонники (человек ведь легко верит в то, чего хочет) и свою главную ставку делали на повстанцев. Кроме того борьба против Деникина автоматически делала их союзниками большевиков и открывала возможности для соглашения с ними в случае победы.

Усиленная агитация в этом направлении среди петлюровского “войска”, которую проводил “инспектор” .— политрук Кедровский, принесла свои плоды. Отдельные “атаманы” начали проявлять сбою агрессивность. Уже в половине сентября на ст. Бирзула, где стояли и деникинский и петлюровский отряды, петлюровский отряд неожиданно окружил и разоружил деникинцев. В ответ на ото, последовало распоряжение Деникина: “при встрече с войсками Петлюры — предлагать им разоружиться или покинуть территорию, занятую Доброармией”. Этот приказ, по словам ген. Удовиченко, был перехвачен петлюровцами и ускорил их выступление против Деникина.

22-го сентября Головной Атаман Петлюра издал приказ о начале войны против Деникина, назначив “командовать наступлением” того самого Сальского, который вызвал киевский инцидент. Этому приказу предшествовали два события: совещание Петлюры, членов его Правительства, двух оставшихся с Петлюрой, членов Директории (Макаренка и Швеца) и представителей Галицкого Правительства, в первый раз согласившихся принимать участие в совместном заседании. По настоянию надднепрянцев, было решено “готовиться к борьбе с Деникиным и наступать на Одессу”. О наступлении на Киев в решении этого совещания не упоминается, т.к. оно не было уверено, выполнит ли приказ ген. Кравс, командовавший группой киевского направления, — сторонник соглашения с Деникиным.
Решение совещания и овации Петлюре, по словам И. Мазепы, так его растрогало, что он заплакал... Точно так же, как заплакал, когда узнал о движении немцев на Украину в 1918 г.

Сотрудничество Петлюры с Лениным

Вторым событием, определившим подлинные настроения петлюровцев, была посылка особого уполномоченного к Ленину, с предложением сотрудничества Директории с большевиками. Вот как рассказывает об этом тогдашний премьер Укр. Нар. Респ. И. Мазепа в своих воспоминаниях (стр. 84-85) “как раз в это время (середина сентября) в Каменец приехал швейцарский коммунист Ф. Пляттен, личный друг Ленина. На нашу территорию он попал случайно. Еще в июне 1919 г. он вылетел из Москвы в советскую Венгрию с поручением от Большевистского Правительства. Но аэроплан упал на румынской территории и был конфискован румынским правительством. Пляттена румыны также задержали и не пропустили дальше в Венгрию. По его желанию, его переправили через Днестр на территорию, занятую украинскими войсками. Пляттен связался с галицким социал-демократом П. Бензой, которого он знал лично со времен пребывания Бензы в эмиграции в Швейцарии. Узнавши от Бензы об общей ситуации на нашем фронте и о том, что мы не сегодня-завтра объявляем войну Деникину, он предложил услуги — быть посредником между нашим правительством и правительством Ленина для заключения военной конвенции против Деникина. Директория и Петрушевич дали на это согласие. Через несколько дней Платтен выехал в Москву с предложением от нашего правительства”.

Приведенные выше слова заслуживают особого внимания, ибо они написаны премьером того правительства, которое посылало эту просьбу Ленину о сотрудничестве, а также и премьером эмигрантского “Украинского Правительства”, уверявшего в начале 50-х г.г. весь мир о “непримиримой вражде к большевикам” во все времена, как всей Украины и украинцев вообще, так и Петлюры и его единомышленников, в частности. Вопроса, как совместить антибольшевизм украинцев с предложением их правительства большевикам вместе воевать против антибольшевика — Деникина, Мазепа не касается. Он только свидетельствует о действии Петлюровского правительства, каковое действие иначе, как пробольшевистским назвать нельзя.

Говоря о согласии галицкого диктатора Петрушевича с противоденикинскими мероприятиями петлюровцев и всячески это согласие подчеркивая, Мазепа все же вынужден признать, что “хотя Петрушевич и подписал декларацию против Деникина, но это не мешало ему колебаться и менять свое мнение под влиянием людей из его окружения. В этом особенно фатальную роль сыграл своими информациями и пропагандой из-за границы член зап.-укр. делегации в Париже, В. Панейко. Без преувеличения можно сказать, что, своей преступной антисамостийнической деятельностью, он был в высшей мере причиной тех событий, которые вскоре произошли на нашем фронте”. (“Украина в огне и буре”, стр. 89). В результате ли “преступно антисамостийнической деятельности” делегата Самостийной Украины, или по причине настроений украинской армии и неспособности полуграмотных “атаманов”, но события в ближайшие недели разыгрались следующим образом:

Добровольческая Армия начала наступление против петлюровцев, не ожидая пока Ленин пришлет им помощь. Уже к 15 октября все петлюровское войско находилось в состоянии беспорядочного бегства на запад к бывшей австрийской границе, на которой теперь стояли поляки.

Галицкая армия в Доброармии

Галицкая же Армия окончательно разорвала с петлюровцами и в половине ноября перешла на сторону Деникина. Между нею и командованием Доброармии было заключено соглашение следующего содержания: “Галицкая Армия, в полном составе, с этапными установлениями, складами и железнодорожным составом, переходит на сторону Доброармии и отдается в полное распоряжение Главного Командования Вооруженных Сил Юга России через Командующего Войсками Новороссийской области”.

О положении частей, верных Петлюре, в своей книге “Украина в войне за державность” (стр. 118-119) генерал-инспектор армии У.Н.Р. Удовиченко пишет следующее: “В ротах осталось по 5-10 бойцов, а полки доходили до 50-60 штыков. Все бойцы держались до тех пор пока тиф не валил их с ног. С тяжелыми усилиями части Украинской Армии, отбиваясь от врага, который постоянно наседал, отходили на запад к польской границе. Около 26 ноября остатки Украинской Армии с боем оставили Проскуров, а 20 ноября сосредоточились в районе Староконстантинова. Украинская Армия была полностью изолирована. С юга и востока по ее следам шла Добровольческая Армия; с запада — польские корпуса; с севера — Красная Армия. Положение нашей армии становилось трагичным и безнадежным. Перед ней были две возможности: или сдаться на милость белых или красных москалей, или перейти границу Польши, где она будет разоружена. Командование Армии решает вывести остатки дивизий в район Любара-Острополя. Около 1-го декабря части заняли вышеупомянутый район”.

Так закончилось то наступление против Деникина, командовать которым несколько недель тому назад Петлюра назначил известного по своей глупой выходке в Киеве, атамана Сальского. Незадачливый полководец вместо наступления “командовал отступлением”, в результате которого, по данным ген. Удовиченка, к началу декабря во всей Украинской Армии осталось 4.000-5.000 бойцов. (“Украина в войне за державность”, стр. 122).

В начале августа, продвигаясь на восток, петлюровские полководцы рассчитывали, что их армия будет расти, как снежный ком, притоком добровольцев и присоединением повстанцев. Они верили, что народ только и ждет Петлюру и что все население с восторгом относится к его политике. В этом их убеждали эсеровские и эсдековские лидеры, считавшие что — “массы за ними”. Однако действительность показала, что за четыре месяца исхода по Украине (август-ноябрь) петлюровская армия, по данным ее генерал-инспектора, потеряла более половины своего состава. И не в боях, а главным образом от — болезней и дезертирства. Одни — уходили по домам; другие — к красным; третьи — к белым. Надежды же на пополнение оказались мыльным пузырем. Над этим нужно было задуматься, как руководителям украинской политики, так и многочисленным “атаманам” и следовало подвести итоги и сделать выводы, когда остатки армии сбились в Любаре.
 
Но, для этого надо было иметь гражданское мужество и честность, признать ошибки собственных установок и вытекавших из них действий

Но этими качествами не обладали социалистические юнцы и полуинтеллигенты, составлявшие правительство Петлюры и политическое руководство его армии. Признать, что “массы” не пошли за ними и их лозунгами — это значило признать свое политическое банкротство и тем самым потерять право на выступление “от имени Украины”; на производство своих социалистических опытов над украинским народом; на министерские портфели; на дипломатические посты и, связанную с ними, привольную жизнь в столицах Европы. — И они создали новый миф: что “тогда” настроения еще не созрели, а “теперь, когда народ отведал власти и красных, и белых москалей” — все только и ждут “свое войско УНР” и немедленно в него вольются, если оно только появится на Украине. В этот миф поверили (возможно, что некоторые и искренно) незадачливые украинские вожди и сделали из него соответствующие выводы. Генерал Удовиченко на стр. 122 своей книги “Украина в войне за державностъ” эти выводы формулирует так: “После многих совещаний, между 1-6 декабря, было принято решение:

1) Украинская Армия продолжает свои боевые действия. Для итого она должна прорвать вражеский фронт, выйти в тыл врага и начать, совместно с повстанцами, партизанскую войну.
2) Правительство УНР, во главе с Головным Атаманом С. Петлюрой, продолжает свою политическую работу в Европе, для чего должно выехать в соседнее государство — Польшу”. (О том, что Петлюра, не дождавшись конца этих совещаний, и не предупредивши даже многих министров, тайно исчез из Любара, Удовиченко скромно умалчивает).

Решение это было немедленно приведено в исполнение: многочисленные “деятели” и сподвижники Петлюры попросили убежища в Польше, которая, имея свои виды, не только их приняла на жительство, но и взяла на содержание. А около 5.000 остатков армии, перейдя линию фронта (“прорывать” его не было нужно, ибо он не существовал), ушла на восток “поднимать Украину” и освобождать ее для проведения в жизнь социализации земли, создания “рабоче-крестьянских советов” и прочих социалистических экспериментов Центральной Рады и Директории.

Так закончился девятимесячный “колесный” период Директории (он был в поездах — “на колесах”). Совместно с 45-дневным “киевским периодом”, она не просуществовала и одного года. И в годовщину ее торжественного въезда в Киев все “вожди” спокойно “продолжали политику” в Европейских столицах; несколько тысяч ее “войска” брело по заснеженным равнинам Подолии и южной Киевщины в тщетной надежде “поднять Украину”; а многие тысячи, поверивших “вождям” сынов Украины, усеяли своими костями те пути, по которым их вели их незадачливые “вожди” и “атаманы”, погибнув больше от болезней, чем в боях.

* * *

Описывая события последних недель существования на родной земле Правительства и Армии У.Н.Р. и их действия и мероприятия, ген. Удовиченко избегает подробностей, чрезвычайно интересных и характерных. Значительно подробнее об этих последних двух неделях существования Украинской Народной Республики пишут другие мемуаристы, в частности, известный атаман Юрко Тютюнник.
Эти две недели (последняя ноября и первая декабря 1919 года) были неделями агонии Украинской Народной Республики, во время которой выявилось все то, что привело к этой агонии, а потому события этих двух недель следует изложить подробней. После перехода галичан к Деникину, Петлюровская Армия не только продолжала стремительно отступать на северо-запад, но и быстро разлагаться.
А украинские крестьяне заняли по отношению к ней определенно враждебную позицию. Характерный эпизод из взаимоотношений петлюровцев и крестьян описывает известный петлюровский “атаман Ю. Тютюнник в своей книге “Зимовий Похiд 1919-1920 р.” (Издание “Трембiта”. Коломия. 1923 г). На стр. 15 этой книги он рассказывает об эпизоде, известном под именем “Пашковецкая Республика”.

Пашковецкая республика

“Правительственный Центр был перенесен из Каменца в Проскуров. Туда же стягивались войска. Русские (Деникинцы) успели дойти до Проскурова раньше чем наши войска. Переехать Правительственному Центру дальше, в Староконстантинов, не удалось, т.к. в Пашковской волости возникло анархическое движение. Эта волость не признавала никакой власти и не пропускала через свою территорию никаких войск. В волости было организовано свое правительство. Ее “войско” стало на железнодорожной линии Проскуров— Староконстантинов и остановило всякое движение. Вся эта история известна под именем “Пашковецкой Республики”.

Украинское Правительство выслало к “пашковцам” целую делегацию во главе с П. Феденком. Был подписан формальный договор о пропуске через Пашковскую волость Украинского Правительства с войском и имуществом. Но собрание пашковцев не ратифицировало договор. Может быть считало договор унижающим достоинство “Пашковецкой Республики”. Правительство ни на что не решилось, и все кончилось тем, что все базы с имуществом, вагон с деньгами и даже некоторые документы попали в руки русских (Деникинцев), которые ворвались в Проскуров. Все, кто был в Проскурове разбежались кто куда. Часть удрала сразу же в Польшу, а часть остановилась в селе Войтовцах и потом побрела в Староконстантинов и Любар, обходя “Пашковецкую Республику”.

Так, по подробному описанию Ю. Тютюнника, произошло то “сосредоточение” Украинской Армии и Правительства в районе Староконстантинова, о котором пишет в своей книге (“Украiна у вiйнi за державнiсть”) генерал-инспектор Украинской Армии Удовиченко, умалчивая о чрезвычайно характерных подробностях того, как происходило это “сосредоточивание”. Благодаря замалчиванию этих подробностей, у читателя остается впечатление, что происходило не беспорядочное бегство разрозненных и деморализованных петлюровцев (что в действительности было), а нормальное передвижение Армии и Правительства Украинской Народной Республики.

Приблизительно в дни этого “сосредотачивания” произошла встреча двух украинских отрядов: галичан, уже формально признавших власть Деникина, и петлюровцев, двигавшихся на северо-запад. “К Деникину идете!” — сказал петлюровский атаман. “А вы к полякам!” — ответил офицер Галицкой Армии... И колонны украинцев разошлись в противоположных направлениях... Об этом рассказывает Ю. Тютюнник в упомянутой выше своей книге.

Столица в Любаре

В Любаре, куда к 1 декабря (1919 г). собрались Петлюровское Правительство и войско, уже были две власти, которые, как и Петлюра, претендовали на власть над всей Украиной. Одна — “Волынский Революционный Комитет”, стоявший на чисто большевистской платформе. Другая — “атаманский триумвират”, состоявший из атаманов Волоха, Божка и Данченка, не признававший власти Петлюры и стремившийся создать “Советскую Украину” и “Украинскую Красную Армию” при поддержке большевиков.

“Правительственный Центр”, “Атаманский Триумвират” и “Волынский Революционный Комитет”, во главе которого стоял какой то кузнец, один другому не подчинялись. Всякий распоряжался, как хотел. Хаос был страшный”. — Так пишет в своей книге “ Зимовий Похiд” известный сподвижник Петлюры, атаман Тютюнник. В той же книге он приводит характерный разговор между начальником штаба Петлюровской “Действующей Армии” и атаманом Волохом, в Любаре, 2 декабря 1919.

“Думаете ли вы подчиняться мне или не думаете? Или для вас никакая власть не существует?” — спросил начальник штаба. Волох ответил: “Брось, Васыль! Какая ты к черту власть? Тебя уже никто не слушает. Я уже приказов десять твоих не выполнил, а ты меня и до сих пор на виселицу не потянул. Коли б ты был власть, то повесил бы давно не одного... А так тебя повесят... Ей Богу, повесят”...
Так говорил лидер “Атаманского Триумвирата”, делавшего ставку на помощь большевиков в деле создания “Советской Украины” и “Украинской Красной Армии”.

Но не многим отличались и настроения петлюровского окружения от приведенных выше настроений “атаманов”. Вера в то, что большевики помогут создать Украину с особым “Украинским Красным Войском” была характерной для настроений этого окружения — украинских эсдеков и украинских эсеров. “В интересах правды надо сказать, что в то время широкие круги интеллигенции не имели бы ничего против организации Украинской Армии под красными знаменами” — так пишет на стр. 19 своей книги “ Зимовий Похiд” Ю. Тютюнник, несомненно хорошо осведомленный о настроениях петлюровцев.
В такой обстановке и при таких настроениях проходили последние дни того периода гражданской войны, который украинская сепаратистическая историография называет “борьбой за национальное освобождение украинского народа”.

Митинги и совещания

Еще в Войтовцах (23 ноября) Петлюра издал приказ: “кто желает — двинуться с ним в поход; остальных — расформировать и считать свободными”. Ясно, что этот приказ добил и последние остатки дисциплины в Петлюровском “войске”, которое, по словам того же Ю. Тютюнника, было настолько демократично, что “кто куда хочет — тот туда и идет”. Впоследствии, основываясь на этом приказе, “самораспустилась” единственная более или менее дисциплинированная часть — “Сеченые Стрельцы” и не пошла и так называемый “ Зимовий Похiд “ с остатками петлюровского войска”.
К этому надо прибавить и “митингоманию”, охватившую Армию и Правительство. Все “совещались”. Начиная с Петлюры и кончая низшими командирами и рядовыми бойцами. По словам того же Тютюнника, “Правительству мерещилась контрреволюция за каждым, кто бился на фронте и не устраивал совещаний и митингов”.

Недоверие и подозрительность парили в отношениях не только между отдельными партиями, лидерами, “атаманами”, но и между отдельными частями войска. Наиболее “демократичными” и верными себе Петлюра считал так называемых “гайдамаков”, которых возглавлял “атаман” Волох. Его определенно пробольшевисткого направления Петлюра не желал видеть. Все его внимание было обращено на воображаемую опасность “контрреволюции”, которой Петлюра и его единомышленники боялись так же смертельно, как и русская “революционная демократия” — деятели “февральской революции”.
Эту “контрреволюцию” они испытали на себе в 1918 году, когда была свергнута социалистическая Центральная Рада и, почувствовавшие свою власть, украинские крестьяне — собственники расправлялись шомполами с теми социалистами, которые провели закон о социализации земли. Они их не расстреливали и не вешали, но пороли немилосердно, не делая исключения для бывших и будущих петлюровских министров.

Опасаясь “контрреволюции” и зная “левое” направление “гайдамаков”, Петлюра всячески им покровительствовал и верил, что это его надежная, беззаветно преданная ему, лейб-гвардия. На самом же деле, “гайдамаки”, почувствовав полную безнаказанность и свою силу, превратились в преторианцев, диктующих свою власть и Петлюре и Правительству.

Восстание Волоха

Сначала они начали грабить склады. и захватывать для себя то, что было предназначено для всего “войска”. А, придя в Любар, Волох решил свергнуть Петлюру и самому сделаться “Головным Атаманом”. 2 декабря “гайдамаки” захватили все деньги Правительства, находившиеся в вагонах под охраной петлюровских юнкеров, которые не оказали никакого сопротивления, начали митинговать и решили “не проливать крови”. Митинговать начали и, находившиеся в Любаре, “3-я дивизия” и “Охорона головного Отамана” (личная охрана Петлюры). А “Сечевые Стрельцы”, не впутываясь в “петлюровские дела”, отошли в Новую Чарторыю, так как они уже решили расформироваться, согласно приказу Петлюры от 23 ноября.

Видя такую ситуацию, Волох распорядился арестовать Петлюру, Правительство и высший командный состав “армии”. Но Петлюра и его окружение опередили Волоха и успели бежать в направлении Новой Черторыи, где расформировывались “Сечевые Стрельцы”. Только министр Почты и Телеграфа — Паливода — не успел бежать и, под видом трубочиста, спрятался на чердаке своего министерства.
Видя неуспех своего переворота и зная, что к Любару приближается верная Петлюре “Киевская Дивизия”, Волох со своими “гайдамаками” ушел к Чуднову, вблизи которого находились большевистские войска Харьковского Правительства.

Оставшееся в Любаре петлюровское “войско” продолжало митинговать, к чему присоединилась и “Киевская Дивизия” (спасшая с чердака всего в саже министра Павливоду).
В результате митингов и разных совещаний, “войско” разделилось: одни побрели в Новую Чарторыю; другие, в том числе и “Охрана Головного Отамана” в полном составе, ушли в Чуднов к Волоху.
Любар перестал быть столицей Украинской Народной Республики.
 
Совещание в Новой Черторые. Бегство Петлюры

На три дня (3-6 декабря) столицей сделалась Новая Чарторыя. Здесь собрались остатки Правительства и высшего командного состава “войска”. Начались бесчисленные “рады” (совещания), которые так любил Петлюра. Какое-то непрерывное трехдневное совещание. Наконец, на 6 декабря Петлюра назначил “широкое” совещание для принятия “окончательных решений”, как было сказано в приказе Петлюры. Рано утром съехались в Чарторыю “командующие дивизиями” и собрались все находившиеся там министры, вожди и лидеры... Все ждали Петлюру. Но Петлюра, на им же созванное совещание, не явился, а еще накануне вечером тайно выехал через Шепетовку в Польшу... “Значит, Головной удрал!” — воскликнул один из “начальников дивизии”, узнавши об отъезде Петлюры, передает в своих воспоминаниях атаман Ю. Тютюнник.

В отсутствии Петлюры и большинства его министров, бежавших с ним, было принято то “окончательное решение”, ради которого созывалось совещание. Состояло оно в том, что около 5.000 “войска” ушло на восток в “ Зимовий Похiд “; “Сечевые Стрельцы” самораспустились; часть “войска” разбежалась; часть была через несколько дней интернирована поляками. Политические деятели и лидеры отправились в Польшу, с которой уже раньше за спиной у галичан, вели переговоры об отказе от Галичины и Волыни.
 
Предложение тогдашнего премьера И. Мазепы, чтобы в “ Зимовий Похiд “ отправилась и часть Правительства, военными было решительно отклонено. Они согласились только допустить некоторое количество “политических референтов”. Шесть марксистов — украинских эсдеков (Феденко, Чубук, Скляр, Загурский, Левицкий и Герасим) в качестве таких референтов (вернее, политруков) ушли на восток с “войском”. Сам премьер, которого “армия” не захотела взять с собой, пробрался нелегально на Правобережную Украину, провел там несколько месяцев и благополучно вернулся в Польшу.

Последнее воззвание

Перед тем как окончательно разойтись, та часть Украинского Правительства, которая добралась до Любара, выработала и огласила на упомянутом выше совещании 6-го декабря длиннейшее воззвание “к Украинскому Народу”.

В этом воззвании сообщается всему населению Украины, о том, что “Всемирный Социалистический Конгресс в Люцерне, 8 августа сего года признал единогласно Украинскую Самостийную Республику”; что “империалистические государства Европы строят свою политику на Востоке на порабощении Украины”; что Правительство временно переходит к “другим способам борьбы за нашу государственность” и что оно будет находиться в “надежном месте”, откуда и будет руководить борьбой. (О том, что это “надежное место” — Варшава — воззвание не говорит).

Воззвание это было лебединой песней петлюровцев, пропетой на родной земле. В дальнейшем они действуют уже пятое десятилетие в разных городах Европы и Америки, распространяя дезинформацию о характере и сущности событий времен Гражданской Войны.

Так закончилась деятельность многочисленных украинских социалистических правительств, о которых, не без юмора, прославленный петлюровцами атаман Тютюник пишет, что они “колебались от поисков социальной справедливости по рецептам Маркса, до Антанты, которая должна была “признать и не допустить до гибели такую надежную противобольшевистскую силу”.

В результате этой деятельности, Всемирный Социалистический Конгресс и Польша их признали, а население Украины за ними не пошло и их изгнало. То, что сепаратисты называют “борьбой за национальное освобождение” и что, в действительности, было борьбой кучки украинских социалистов-шовинистов за власть на Украиной, закончилось.
 
А Украина к концу 1919 года, оказалась вся во власти Украинского Харьковского Правительства, полностью принявшего советскую платформу
Оглавление
 
www.pseudology.org