Вильгельм Райх Анализ личности Глава 4. О технике анализа характера. Начало Введение Наш технический метод основан на трех основных теоретических подхо дах. Топографический подход определяет принципы техники в смысле осозна ния бессознательного. Динамический подход гласит, что это осознание должно происходить не впрямую, а с помощью анализа сопротивлений. Структурный подход и знание структуры определяют, что в анализе сопротивлений характе ра каждый отдельный случай влечет за собой вполне определенный план, исхо дящий из данной конкретной ситуации. Поскольку осознание бессознательного, т.е. топографический процесс, счи тается задачей исключительно аналитической техники, бессознательные про явления пациента должны быть переведены на язык сознательного в последова тельности их появления. Динамика анализа во многом зависит от воли случая, т.е. действительно ли акт осознания высвободит соответствующий аффект; есть ли в интерпретации нечто большее, чем просто интеллектуальное влияние на пациента. Само включение динамического фактора, т.е. требование, чтобы пациент не только вспоминал, но и переживал то, что вспоминает, осложняет ся тем, что "бессознательное должно быть осознано". Поскольку динамический эффект анализа зависит не только от материала, воспроизводимого пациентом, но и от его сопротивлений, которые он выставляет против этого материала, и от их эмоциональной напряженности, то задача аналитика никогда не бывает легкой. Поскольку с топографической точки зрения важно помочь пациенту осознать самые понятные и легче всего интерпретируемые элементы бессозна тельного в последовательности их проявления, то необходимо, принимая во внимание динамический фактор, отбросить этот план как средство ориентации в анализе. Вместо этого должен быть принят другой план, который включает и содержание материала, и аффект, а именно образец последовательных сопро тивлений. При реализации этого плана появляются трудности, не рассматри вавшиеся нами ранее.   Защитный панцирь и сопротивление характера   Сопротивление пациента основному правилу анализа Наши пациенты редко способны к анализу с самого начала. Только очень немногие из них подготовлены для того, чтобы следовать основному правилу и полностью открыться перед аналитиком. Конечно, пациенту не такто легко сразу довериться аналитику, тем более незнакомому. Кроме того, годы болез ни, влияние невротических факторов, отрицательный опыт общения с психо терапевтами  короче, вся вторичная фрагментация эго  все это создает ситу ацию, затрудняющую анализ. Устранение этой ситуации является предвари тельным условием для анализа, и оно может быть легко достигнуто, если не осложнится особенностями или характером пациента, который сам является частью невроза и развился на невротической основе. Обычно это называется нарциссическим барьером. Есть два основных пути преодоления этих сложно стей, особенно в отношении, связанных с сопротивлением основному правилу.   Первый путь, помоему, более предпочтительный  подготовка пациента к анализу путем объяснений, уверений, побуждений, убеждений и тому подобно го. В этом случае, устанавливая нечто наподобие позитивного переноса, аналитик пытается убедить пациента в необходимости открыться и довериться ана литику. Это в целом соответствует технике, предлагаемой Нунбергом. Однако опыт учит нас, что этот педагогический подход весьма ненадежен, зависит от непредсказуемых случайностей и не имеет надежной основы. Аналитик посто янно находится во власти колебаний переноса, его старания по подготовке пациента к анализу часто не дают ощутимого результата. Второй метод сложней и применим не ко всем пациентам. Это гораздо более надежный подход, в котором делается попытка заменить инструктивные меры аналитическими интерпретациями.   Конечно же, это не всегда возможно, но все же именно это  идеальная цель для анализа. Вместо побуждений паци ента к анализу с помощью объяснений, уверений и тому подобного аналитик выбирает более пассивно-е отношение, пытаясь разъяснить текущее поведение пациента, понять, почему он колеблется, говорит напыщенно или смущенно, говорит только на одну тему из многих, критикует аналитика или воспроизво дит глубинный материал, зачастую в необычных количествах. Короче говоря, аналитику предстоит сделать одно из двух: (1) попытаться убедить нарциссичес кого пациента, говорящего напыщенными фразами, что его поведение вредно для его лечения и ему лучше отбросить аналитическую терминологию и вылезти из своей скорлупы; (2) отбросить всякие попытки убеждения и ждать, пока не ста нет ясно, почему пациент поступает именно таким образом. Может, например, выясниться, что демонстративное поведение пациента  эта попытка скрыть чувство неполноценности по отношению к аналитику.   В этом случае аналитик должен попытаться повлиять на пациента через последовательную интерпретацию его действий. В отличие от первого подхода, второй полностью придержи вается принципов анализа. При использовании чисто аналитических интерпретаций вместо наставле ний и других активных мер, необходимых для изменения характеристик паци ента, метод анализа характера является весьма эффективным. По определенным клиническим соображениям необходимо выделить осо бую группу сопротивлений, с которыми мы встречаемся при лечении наших пациентов, как "сопротивление характера". Эти сопротивления выделяются нами не из-за специфики их содержания, а из-за специфических манер анализируемого человека. компульсивный характер развивает сопротивления, форма которых специфически отличается от сопротивлений истерического характера, а форма их сопротивлений, в свою очередь, отлична от сопротивлений генитального, нарциссического, компульсивного или неврастенического характеров. Форму реакций эго, различающихся в зависимости от типов характера даже при сход ном опыте, можно проследить по младенческим переживаниям, так же как и содержание симптомов и фантазий.   Что лежит в основе сопротивления характера   Некоторое время назад Гловер сделал попытку разграничить неврозы ха рактера и симптоматические неврозы. Александер также исходил из этого раз граничения. В ранних работах я тоже соглашался с этим, но позже пришел к выводу, что это разграничение имеет смысл только для неврозов с ярко выра женными симптомами ("неврозы характера") и без таковых ("симптоматичес кие неврозы"). В первом случае, естественно, симптомы более осознанные, во втором выделяются черты невротического характера. Но действительно ли эти симптомы не имеют невротической основы т.е. не имеют корней в невроти ческом характере? Единственная разница между неврозами характера и симпто матическими неврозами состоит в том, что во втором случае невротический ха рактер порождает также симптомы, он, так сказать, сконцентрирован в них. Вопрос о том, что невротический характер в одном случае усиливается в огра ниченных симптомах, а в другом  находит иные пути для выполнения требо ваний либидозного стаза, требует более подробного исследования (см. часть II). Но если признается, что симптоматические неврозы также укоренены в невротическом характере, то ясно, что во всяком анализе мы имеем дело с со противлениями, которые являются проявлениями невротического характера.   Отдельный анализ будет отличаться только в отношении важности анализа для данного случая. Впрочем, ретроспективный взгляд на аналитический опыт пре достерегает нас от недооценки этого в каждом отдельном случае. С точки зрения анализа характера, разграничения между хроническими неврозами, т.е. существующими с детства, и острыми, т.е. появившимися позже, не имеют существенного значения; совершенно неважно, появились ли эти симптомы в детстве или позднее. Это значит, что невротический характер, т.е. основа реакций симптоматического невроза, формируется, по меньшей мере в основных чертах, к моменту окончания эдиповой стадии. Большой кли нический опыт свидетельствует о том, что граница, которой пациент обознача ет время начала своей болезни, в ходе анализа всегда исчезает. Поскольку формирование симптомов не является описательной характери стикой, мы должны рассмотреть и другие характеристики. Сразу приходят на ум осознание болезни и ее рационализация. Отсутствие осознания болезни, не является, конечно, совершенно надеж ным показателем, но может указывать на невроз характера. невротический сим птом ощущается как нечто чуждое и порождает ощущение болезни.   С другой стороны, черта невротического характера, например, преувеличенное стремле ние к порядку компульсивной личности или тревожная стеснительность исте рической личности, органически инкорпорируются в личность. Ктото может страдать от застенчивости, а ктото не будет от этого чувствовать себя больным. Только тогда, когда характерологическая застенчивость станет патологической стыдливостью, когда компульсивноневротическая приверженность к порядку превратится в компульсивный обряд; иными словами, когда невротический ха рактер обострится невротически, только тогда человек ощутит себя больным. Естественно, есть симптомы, которые не осознаются или понимание кото рых несущественно. Существуют некоторые черты характера, которые иногда выглядят патологическими, например  иррациональные приступы ярости, крайняя неряшливость, склонность ко лжи, пьянство, хвастовство и тому по добное. В целом, однако, осознание болезни показательно для невротического симптома, а отсутствие его говорит о черте невротического характера. Второе важное различие состоит в том, что ни истерическая рвота, ни абазия, ни компульсивный счет, ни компульсивное мышление не могут быть рационализированы.   О смысле симптома не может быть и речи, тогда как черта невротического характера имеет достаточно рациональную мотивацию и по этому не выглядит патологической или бессмысленной. Более того, чертам невротического характера есть объяснение, которое бу дет немедленно отвергнуто как абсурдное в приложении к симптомам. Мы нередко слышим: "Я просто такой". Смысл этого утверждения состоит в том, что этот человек просто не может вести себя по-другому  таков его характер. Однако это не соответствует фактам, ведь анализ их развития показывает, что характер стал таким, а не какимнибудь иным, по весьма специфическим при чинам. Поэтому он подлежит анализу и может измениться, как и симптом. Иногда симптомы так укореняются в личности, что становятся похожи на черты характера. Например, это компульсивный счет, полностью вошедший в основу необходимости человека быть методичным, или компульсивная мето дичность, проявляющаяся в каждодневных ригидных действиях (жестких огра ничениях), например перед началом работы. Такие модели поведения считают ся скорей эксцентричными, чем патологическими. Итак, понятие о болезни может быть весьма расплывчатым и иметь множество оттенков  начиная с симптома как отдельного инородного элемента, включая черту невротического характера и "дурную привычку", и вплоть до рационально объясняемого поведения. Впрочем, поскольку эти оттенки для нас практически бесполезны, рекомендуется разграничивать симптомы и черты невротического характера, не смотря на искусственность всех подобных разграничений. С учетом этой оговорки мы хотим предложить еще один подход, относящийся к определению структуры симптома и черт характера   В процессе анализа обнаруживается, что симптом имеет очень простую структуру в сравнении с чертой характера   Действительно, симптом также бывает весьма неопределен ным; но чем глубже мы проникаем в его причины, тем больше мы выходим за пределы симптома и тем ясней понимаем, что его основа лежит в характере. Следовательно, с теоретической точки зрения, основа реакции, связанная с характером, может выражаться в любом симптоме. Симптом впрямую опреде лен ограниченным числом бессознательных позиций; истерическая рвота, на пример, основывается на вытесненном желании феллации или оральному же ланию к ребенку.   Все это выражено в характере: первое  в виде ребячества, второе  в материнском отношении. Но истерический характер, определяю щий данный симптом, основан на разнообразии  в основном антагонисти ческих  стремлений и обычно выражается в специфических поведении и об разе жизни. Анализировать поведение не так легко, как симптом; в целом, однако, и первый и второй можно проследить и понять на основе влечений и переживаний. В то время как симптом соответствует определенному переживанию или одному ограниченному желанию, характер, т.е. специфический образ жизни человека, представляет выражение всего прошлого этого человека. Так что симптом может проявиться неожиданно, в то время как развитие каждой отдельной черты характера требует многих лет. Мы также должны учитывать, что симптом не проявится, если основа невротической реакции не существует в характере.   При анализе невротическая черта характера в целом проявляется как ком пактный механизм защиты против наших аналитических усилий, и, когда мы прослеживаем происхождение этой защиты, мы видим, что она имеет и опре деленные структурные функции. С одной стороны, она защищает от внешних раздражителей, с другой  служит средством взять верх над либидо, которое постоянно выдвигается ID, поскольку либидозная и садистская энергии ис пользуются при формировании невротических реакций, при компенсации и т. д.   Тревожность постоянно связывается в процессах, лежащих в основе формиро вания и сохранения этой защиты,  поскольку, согласно утверждению Фрей да, тревожность связана с компульсивными симптомами. Следовательно, нам нужно подробнее остановиться на структуре формирования характера. Поскольку в этой структурной функции как защитном комплексе черта невротического характера устанавливает определенный, хотя и невротический баланс, анализ представляет угрозу для этого баланса. Именно из такого меха низма нарциссической защиты эго вытекает сопротивление, придающее спе цифические черты анализу каждого отдельного случая.   О технике анализа сопротивления характера   Кроме содержания сновидений, ассоциаций, оговорок и других сообщений пациента, заслуживает особого внимания то, как пациенты рассказывают о сво их сновидениях, делают оговорки, производят ассоциации и формируют сооб щения.* Случаи строгого соблюдения основного правота достаточно редки, и тре буются долгие месяцы аналитической работы, чтобы исподволь внушить паци енту необходимость открытости. То, как пациент говорит, смотрит, здоровает ся с аналитиком, лежит на кушетке, изменения его голоса, соблюдаемый им уровень общепринятой вежливости и т.д. важные ключи к пониманию скры тых сопротивлений, с помощью которых пациент противостоит основному пра вилу. А поскольку они поняты, то могут быть устранены с помощью интерпре тации. Должно интерпретироваться не только то, что говорит пациент, но и то, как он это говорит. Аналитикам часто приходится сталкиваться с тем, что ана лиз не продвигается, ибо пациент не производит "материал". Под материалом обычно понимается содержание ассоциаций и коммуникаций.   Но когда паци ент молчит или однообразно повторяет одно и тоже это также материал, который должен быть использован полностью. Редко встречается ситуация, когда пациент вообще не выдает никакого материала, и мы должны обвинять лишь себя, если не можем использовать как материал само поведение пациента. * Форма выражения является гораздо более важной, чем собственно содержание. Сегодня, чтобы добраться до решающе важных детских переживаний, мы используем только форму выражения. Именно форма выражения, а не содержание, приводит нас к биологическим реакциям, лежащим в основе психических проявлений. Конечно, нет ничего нового в утверждении, что поведение и форма комму никаций имеют аналитическое значение. Мы хотим этим сказать, что они дают нам возможность для анализа характера очень определенным и относительно сложным способом. Отрицательный опыт, полученный при анализе некоторых невротических личностей, учит нас, что вначале форма коммуникаций имеет гораздо большее значение, чем их содержание. Скрытые сопротивления очень часто встречаются у бесконечно вежливых и корректных пациентов, более того, всегда проявляющих обманчиво позитивный перенос или восторженно и мо нотонно кричащих о своей любви к аналитику; у тех, кто воспринимает анализ как своего рода игру; у "надежно защищенных", исподтишка смеющихся над всем и вся. Это перечисление можно продолжать до бесконечности.   Чтобы подчеркнуть, что отличает анализ характера от анализа симптома, и лучше разъяснить общую идею нашего тезиса, рассмотрим два случая. Первый относится к двум мужчинам с преждевременной эякуляцией, у одного из них пассивно-женственный характер, у другого  фаллически-агрессивный. Вто рой случай  две женщины с расстройствами приема пищи, одна с компуль сивным характером, вторая с истерическим. Преждевременная эякуляция пациентовмужчин имеет одинаковое бессоз нательное значение: страх перед (отцовским) фаллосом. На основе страха пе ред кастрацией, лежащего в основе симптома, оба пациента производят перенос негативного восприятия отца на аналитика. Они ненавидят аналитика (отца), потому что чувствуют в нем врага, ограничивающего их удовольствие, и каждый из них чувствует бессознательное желание избавиться от него. В то время как фаллически-садистский характер хочет избавиться от опасности ка страции с помощью брани, пренебрежения и угроз, пассивно-женственный ста новится все более и более доверчивым, все более пассивно- преданным, все более идущим навстречу пожеланиям аналитика. У обоих характер формирует сопротивление: первый реагирует на угрозу агрессивно, второй убирает ее с помощью компромиссов, уклончивости и показной преданности. Конечно, сопротивление пассивно-женственного характера является более опасным, поскольку пользуется хитростью.   Он производит изобильный материал, вспоминает младенческие переживания, кажется великолепно адаптированным, но в глубине души таит упрямство и ненависть   Поскольку он так себя ведет, то не решается проявить свою истинную сущность. Если аналитик не обратит внимания на его поведение и будет просто заниматься тем, что он производит, то, как говорит нам опыт, никакие усилия и разъяснения аналити ка не изменят состояния этого пациента. Может случиться даже, что пациент вспомнит свою ненависть к отцу, но не сможет пережить ее, пока полностью не поймет значение своего обманчивого поведения в переносе, то есть пока не начнется глубинная интерпретация его ненависти к отцу. В отношении женской пары следует сказать, что у обеих женщин основное содержание позитивного переноса  то же, что и у проявившегося симптома: фантазия об оральной феллации.   Однако сопротивление, вытекающее из этого позитивного переноса, полностью отличается по форме его проявления. Жен щина, страдающая, например, от истерии, будет вести себя робко и опасливо молчать; женщина с компульсивным неврозом будет упрямо молчать и вести себя с аналитиком холодно и надменно. При переносе сопротивления здесь используются разные средства для отражения позитивного переноса: в первом случае это  тревожность, во втором  агрессия. Можно сказать, что в обоих случаях ID выражает одно и то же желание, которое поразному отражает эго. А форма этой защиты у обеих пациенток всегда будет оставаться неизменной: женщина, страдающая от истерии, всегда будет защищаться через проявление тревожности, а женщина с компульсивным неврозом всегда будет защищаться через проявление агрессии, вне зависимости от того, какое бессознательное содержание находится на грани прорыва. Другими словами, сопротивление ха рактера пациента не меняется и исчезает только вместе с неврозом. Защита характера является формой выражения нарциссической личности, запечатленной в психической структуре.   В дополнение к известным сопротивлениям, мобилизованным против каждого нового кусочка бессознательного материала, существует и постоянный фактор сопротивления, базирующийся на бессознательном и относящийся не к содержанию, а к форме. Мы называем этот постоянный фактор "сопротивлением характера". На основе всего сказанного выше подытожим самые важные черты сопро тивления характера. сопротивление характера выражено не содержательно, а формально, в рам ках типичного поведения индивидуума, в том, как он обычно говорит, ходит и жестикулирует, и в его характерных привычках (как он улыбается или хмурит ся, говорит связно или бессвязно, вежлив или агрессивен). Для сопротивления характера важно не то, что пациент говорит или делает, а то, как он говорит и поступает; не то, что он видит в сновидениях, а то, как он трактует их, сокра щает, искажает и т.д. сопротивление характера у пациента не изменяется в зависимости от со держания. Различные характеры производят одинаковый материал различ ным образом. Позитивный отцовский перенос у женщины, страдающей от ис терии, выражается и отражается поиному, чем у пациентки с компульсивным неврозом. В первом случае механизмом защиты служит тревожность, во втором агрессия. сопротивление характера, проявившееся в той или иной форме, можно определить с помощью содержания материала, проследив его к инфантильным переживаниям и инстинктивным интересам как невротический симптом. В повседневной жизни характер играет ту же роль, какую он играет в качестве сопротивления в лечении: роль аппарата психической защиты.   Следовательно, мы говорим о "сопротивлении характера" эго против внешнего мира и ID. Если проследить формирование характера с раннего детства, мы обнару жим, что в это время сопротивление характера вытекает из тех же причин и служит тем же целям, что и сопротивление характера в текущей аналитической ситуации. Проекция сопротивления характера анализу отражает его инфан тильное происхождение. А ситуации, которые кажутся случайными, но на деле порождены сопротивлением характера анализу,  полная копия тех детских ситуаций, что послужили причиной формирования характера. Итак, в сопро тивлении характера функция защиты есть сочетание проекции младенческих отношений на внешний мир. С точки зрения структуры, характер в повседневной жизни и сопротивление характера при анализе служат средством избегания того, что неприятно, попыткой утвердить и сохранить психический (пусть даже и невротический) баланс, и потребить вытесненную инстинктивную энергию или энергию, избе жавшую вытеснения.   Ограничение несвязанной тревоги или  что равнозначно  поглощение блокированной психической энергии является одной из глав ных функций характера   Инфантильный элемент продолжает жить и действовать в невротическом симптоме так же, как он содержится, продолжает жить и действовать и в характере. Это объясняет, почему существенное ослабление сопротивления характера обеспечивает несомненное и прямое приближение к центральному инфантильному конфликту. Как эти факторы влияют на используемую технику анализа характера пациента? Есть ли существенные различия между анализом характера и обычным анализом сопротивлений? Различия есть, и они относятся: 1) к последовательности интерпретации материала; 2) к самой технике интерпретации сопротивлений.   В отношении первого пункта: говоря об "отборе материала", мы дол жны быть готовы встретить важное возражение. Нам скажут, что любой отбор противоречит основному принципу психоанализа: аналитик должен следовать за пациентом, должен позволить пациенту вести себя. Каждый раз, когда ана литик производит отбор, он рискует пасть жертвой собственного субъективно го взгляда. Прежде всего, мы должны указать, что в том отборе, о котором мы сейчас говорим, речь не идет об игнорировании аналитического материала. Однако психоаналитик должен интерпретировать материал в соответствии со структурой невроза. Весь материал обязательно будет интерпретирован, вопрос лишь в том, что на определенный момент одна деталь оказывается важнее дру гой. Мы также должны понять, что аналитик всегда какимто образом произво дит отбор, ведь даже систематизацию отдельных деталей сновидения вместо последовательной их интерпретации он делает осознанно. И поскольку это происходит, аналитик производит также субъективную селекцию, когда рас сматривает только содержание, а не форму коммуникаций. Следовательно, сам факт, что пациент в аналитической ситуации производит материал самых разных видов, заставляет аналитика делать отбор интерпретируемого материала.   Необходимо осуществить лишь правильный отбор, т.е. отбор, соответствующий данной аналитической ситуации. С пациентами, которые в силу определенных черт своего характера неодно кратно пренебрегали основным правилом, а также во всех случаях, когда личность противодействует аналитику, необходимо из хаоса материала выде лить сопротивление характера и аналитически проработать его значение. Есте ственно, это не означает, что остальным материалом можно пренебречь. На против, все, что дает нам понимание значения и природы определенной черты характера, является ценным и приветствуется. Аналитик просто откладывает анализ и, что еще важней, интерпретацию того материала, который не имеет непосредственного отношения к сопротивлению переноса,  до тех пор, пока сопротивление характера не будет понято и устранено хотя бы в основных чертах. В третьей главе я попытался указать на опасности проведения глубокой интер претации до того, как устранено сопротивление характера. В отношении второго пункта: обратим внимание на некоторые осо бые проблемы техники анализа характера. Вопервых, мы должны предчув ствовать возможное непонимание. Мы утверждали, что анализ характера начи нается с выделения и последовательного анализа сопротивления характера.   Это не значит, что необходимо заставить пациента отбросить агрессию, обман, не говорить бессвязно, следовать основному правилу и т.д.   Такие требования не только противоречат аналитической процедуре, но и попросту бесполезны. Во вторых, хочу еще раз подчеркнуть, что описываемое здесь не имеет ничего общего с так называемым обучением пациента и тому подобным. При анализе характера мы спрашиваем себя, почему пациент обманывает, говорит бессвяз но, эмоционально блокирован и т.д., мы пытаемся возбудить интерес пациента к особенностям его характера, чтобы с его помощью разъяснить их значение и природу через анализ. Иными словами, мы просто выбираем из личностной сферы черту характера, которая диктует основное сопротивление, и, если воз можно, показываем пациенту поверхностные отношения характера и симптомов.   Но потом мы предоставляем ему решать, хочет он или нет использовать эти знания для того, чтобы изменить свой характер. В своей основе, наша про цедура здесь не отличается от подобной при анализе симптома; единственная разница состоит в том, что при анализе характера мы должны изолировать черту характера и представлять ее пациенту вновь и вновь, пока он не сможет понять и осознать ее как беспокоящий его компульсивный симптом. Как ни странно, в ходе этого процесса выясняется, что личность меняется по крайней мере, временно. И поскольку анализ характера развивается, тот толчок, что положил начало сопротивлению характера в переносе, автомати чески появляется на поверхности в незамаскированной форме. Применив это к нашему примеру пассивно-женственного характера, мы можем сказать, что чем старательней пациент препятствует своей склонности к пассивно-й преданнос ти, тем более агрессивным он становится. Ведь его женственное, преданное поведение было, в основном, энергетической реакцией против вытесненных агрессивных импульсов. Рука об руку с агрессивностью, однако, появляется инфантильная тревожность перед кастрацией, которая некогда послужила при чиной трансформации агрессии в пассивно-женственную позицию.   Так, с по мощью анализа сопротивления характера мы добираемся до центра невроза до эдипова комплекса. Давайте, однако, не будем обманываться. Изоляция и объективизация, как и аналитическая работа по выявлению сопротивления характера, обычно зани мает много месяцев, требует больших усилий и, что самое важное, упорства и терпения. Когда достигнут прорыв, работа аналитика, порождаемая эффектив ным переживаниями пациента, обычно продвигается семимильными шагами. Если же сопротивление характера пациента остается незатронутым, если ана литик просто следует за пациентом, постоянно интерпретируя содержание пред ставленного им материала, такие сопротивления будут с течением времени образовывать балласт, избавиться от которого станет почти невозможно. Когда такое происходит, аналитик может не сомневаться в том, что все его интерпре тации пропали зря, что пациент продолжает во всем сомневаться, принимая объяснения лишь для вида или втайне смеясь над всем. Если в самом начале аналитик пренебрег работой с этими сопротивлениями, то на поздних стадиях, когда уже даны существенные интерпретации эдипова комплекса, он начинает чувствовать, что попал в безнадежную ситуацию.   Я уже пытался опровергнуть точку зрения, что сопротивления не могут быть устранены, пока не известно, чем они были вызваны в раннем детстве. В начале лечения аналитику просто необходимо различать текущее значение сопротивлений характера и то, для какой цели необходим инфантильный мате риал. Этот материал нам необходим для устранения сопротивления. Если в самом начале аналитик удовольствуется фактом наличия сопротивления и ин терпретацией его текущего значения, то через недолгое время появится и ин фантильный материал и с его помощью сопротивление будет устранено. Когда ударение делается на первоначально отвергавшийся факт, невольно возникает впечатление, что другие факты потеряли свою важность. Если в дан ной работе мы делаем такое сильное ударение на анализе формы реакции, то это вовсе не означает, что мы пренебрегаем содержанием. Мы просто хотим добавить то, что не было ранее оценено по достоинству. Наш опыт учит нас, что анализу сопротивлений характера должно быть отдано абсолютное первен ство; но это вовсе не значит, что до определенного времени анализ сводится лишь к сопротивлениям характера, а затем аналитик берется за интерпретацию содержания.   Эти две фазы, анализ сопротивлений и анализ инфантильных пе реживаний, в большой степени перекрывают друг друга. Просто в начале ана лиза первенство следует отдать анализу характера (подготовка анализа с помо щью анализа), а на последующих этапах основное ударение падает на интер претацию содержания и младенческих переживаний. Впрочем, это  не жесткое правило, его применение зависит от поведенческих образцов отдельного паци ента. Интерпретация инфантильного материала одного пациента начинается раньше, другого  позднее. Впрочем, следует строго придерживаться одного правила: следует избегать интерпретаций глубинного материала, даже в случае появления вполне ясного материала, пока пациент не готов воспринять его.   В этом, конечно же, нет ничего нового. Но, исходя из самых разных вариантов работы аналитика, важность понимания того, что подразумевается под "подго товкой к аналитической интерпретации", очевидна. Решая это, мы обязательно должны разделять то содержание, которое напрямую относится к сопротивлению характера, и то, которое относится к другим сферам опыта. Обычно в начале анализа пациент подготовлен принять первое, но не второе. В целом, общая идея анализа характера заключается в том, чтобы достичь максимально возможной гарантии в подготовительной аналитической работе и в интерпре тации младенческого материала. Здесь мы сталкиваемся с важной задачей ис следования и систематического описания различных форм характера и  в зависимости от этого  различных сопротивлений переносу. Техника работы в таких ситуациях диктуется их структурой.   Техника работы в отдельных ситуациях, связанных со структурой сопротивления характера   Теперь мы обратимся к проблеме техники анализа характера в отдельных ситуациях и к тому, как эта техника проистекает из структуры сопротивления характера. Для иллюстрации возьмем пациента, который с самого начала ока зывает сопротивление. В данном случае сопротивление характера имеет весь ма сложную структуру; существует много определяющих факторов, взаимо действующих друг с другом. Я попытаюсь объяснить причины, побудившие меня начать интерпретацию именно с определенного элемента сопротивления. Станет также понятно, что последовательная и логичная интерпретация защиты эго и механизма этой защиты ведет к самому ядру основных младен ческих конфликтов.   Случай с проявлением комплекса неполноценности   Тридцатилетний мужчина обратился к аналитику, считая, что он не может "понастоящему наслаждаться жизнью". Он не мог сказать, действительно ли он чувствует себя больным. На самом деле он не думал, что действительно нуждается в лечении. Но он чувствовал, что должен сделать чтонибудь. Он слышал о психоанализе  возможно, он поможет ему понять самого себя. Он не был уверен, что у него есть какиенибудь симптомы. Выяснилось, что у него очень слабая потенция; он редко вступает в сексуальные отношения, с неохотой сближается с женщинами, не получает удовольствия от сношения и, кроме того, страдает от преждевременной эякуляции.   Он очень слабо осознавал свою импотенцию. Он, как он выразился, примирился со слабостью потенции. Есть много мужчин, которым это не нужно. По его поведению и манерам сразу становилось ясно, что он крайне затор можен и угнетен. Во время разговора он не смотрел в глаза собеседнику, гово рил мягко, нерешительно, приглушенным голосом, смущенно прокашливаясь. При всем этом, однако, было видно, что он изо всех сил старается преодолеть застенчивость и казаться уверенным в себе. Впрочем, все признаки чувства неполноценности были налицо. Пациент, ознакомившись с основным правилом, стал говорить мягким, неуверенным голосом. Первые коммуникации включали в себя воспоминания о двух "ужасных переживаниях". Однажды, ведя машину, он сбил женщину, которая в результате умерла. В другой раз он попал в ситуацию, когда он помо гал делать операцию трахеотомии человеку, который задыхался (во время вой ны пациент был санитаром).   Он не мог вспоминать об этих случаях без ужаса. Во время первых сеансов он говорил о своем доме однообразным, несколько монотонным, мягким и неуверенным голосом. Как предпоследний ребенок среди многих братьев и сестер, в семье он был на втором плане. Любимцем родителей был старший брат, примерно на 20 лет старше его. Брат много путе шествовал и видал всякие виды. Дома он хвастал своими приключениями, и, когда он возвращался из путешествия, "весь дом крутился вокруг него". Хотя зависть и ненависть к брату были ясно видны из содержания его рассказа, пациент стал неистово отрицать эти чувства в ответ на мои осторожные рас спросы.   Он заявил, что никогда не чувствовал ничего подобного по отношению к брату. Потом он стал рассказывать о матери, которая очень любила его; она умер ла, когда ему было семь лет. Говоря о ней, он тихо заплакал, устыдился своих слез и долго молчал. Казалось ясным, что мать была единственным человеком, от которого он получал внимание и любовь, и ее смерть стала для него тяже лым ударом, так что он не мог удержаться от слез, вспоминая о ней. После смерти матери он прожил пять лет в доме своего брата. Его все более растущая враждебность к властной, холодной и неприветливой натуре брата стала оче видной не из того, что он говорил, а из того, как он говорил. Потом в нескольких не слишком содержательных предложениях он упомя нул о том, что у него есть друг, который любит его и восхищается им. После этой коммуникации наступила долгая пауза. Через несколько дней он расска зал о сновидении: он видел себя в незнакомом городе.   Он был со своим другом, но у друга было другое лицо   Поскольку для целей анализа пациент покинул город, в котором жил раньше, то логично было заключить, что человек из его сна  это аналитик. Тот факт, что пациент отождествляет его с другом, мог быть интерпретирован как показатель зарождающегося позитивного переноса; но ситуация в целом свидетельствовала против этого, и даже против такой ин терпретации. Сам пациент узнал аналитика в друге, но ничего к этому не доба вил. Поскольку он или молчал, или монотонно выражал сомнения о своей возможности проводить анализ, я сказал ему, что он точно так же никогда не осмеливался выразить старшему брату свою враждебность и даже не решался подумать об этом сознательно. Это было правильно, но я допустил ошибку, интерпретируя его сопротивление так глубоко. Интерпретация не достигла цели, и я ждал несколько дней, наблюдая за его поведением, выясняя, какое значение имеет это сопротивление для текущей ситуации.   Вот что было мне ясно: в дополнение к перенесению ненависти к брату, существовала еще и сильная защита против женственной позиции (сновидение о друге). Естествен но, я не мог идти на риск и интерпретировать в этом направлении. Поэтому я продолжал указывать на то, что он, по той или иной причине, избегает меня и анализа. Он согласился с этим и добавил, что его образ жизни был всегда таким жестким, недоступным, оборонительным. Хотя я постоянно и настойчиво на каждом сеансе и при каждой возможности привлекал его внимание к его упор ству, меня поражал тот монотонный голос, которым он твердил свои возраже ния. Каждый сеанс начинался с одних и тех же высказываний: "К чему все это? Я ничего не чувствую; анализ не влияет на меня; я не смогу довести это до конца; я не могу; мне ничего не приходит в голову; анализ не влияет на меня" и т.д. Я не мог понять, что он старается выразить.   Но было понятно, что именно в этом лежит ключ к пониманию его сопротивления.* Данный случай дает нам хорошую возможность изучить различие между подготовкой пациента к анализу с помощью метода анализа характера и активно суггестивного метода. Я мог бы попытаться оказать на пациента ободряющее воздействие, чтобы он произвел дополнительные коммуникации. Возможно, что я таким образом смог бы создать искусственный позитивный перенос; но опыт других случаев говорил мне, что с помощью такого подхода далеко не уйдешь. Поскольку все его поведение не оставляло места сомнениям в том, что он препятствует анализу в целом и мне как аналитику в частности, было трудно продолжать интерпретации и ждать его дальнейших реакций. Однажды, когда мы вернулись к сновидению, он сказал, что лучшее доказательство того, что он не отверг меня,  то, что он идентифицирует меня со своим другом.   Я исполь зовал эту возможность, чтобы сделать предположение, что он ждет от меня того же понимания и любви, что и от друга, что он был разочарован, а теперь оби жается на мою сдержанность. Ему пришлось допустить, что он питал ко мне такие чувства, но не решался их высказать. Впоследствии он сказал мне, что всегда нуждался в любви и особенно в признании, что его поведение всегда было защитным, особенно в отношении мужественно выглядящих мужчин. Он чувствовал, что не стоит наравне с ними, и в отношениях с другом играл женственную роль. Он опять предоставил мне материал для интерпретации своего женственного переноса, но его поведение в целом предостерегало меня от поспешных выводов.   Ситуация была сложной, ведь пациентом были резко отклонены элементы его сопротивления, которые я уже понимал,  ненависть к брату и нарциссическиженственное отношение к превосходящим его. Так что в то время от меня требовалась крайняя осторожность, чтобы не допустить резкого окончания анализа пациентом. Более того, на каждом сеансе он почти непрерывно и однообразно жаловался, что анализ не оказывает на него ника кого воздействия. Даже после почти четырех недель анализа я все еще не понял его отношения ко мне хотя предполагал, что оно является существенным и резким сопротивлением характера. '* Хотя это объяснение психологически правильно, оно не отражает всей картины. Сегодня мы понимаем, что подобные жалобы  прямое выражение вегетативной, т.е. мышечной зашиты. Пациент жалуется на отсутствие чувств, потому что его плазмати ческие потоки и ощущения блокированы.   Короче говоря, этот недостаток в своей основе имеет чисто биологическую природу   В оргонной терапии такой блок ослабляется с помощью биофизических, а не психологических методов. В то время я заболел и прервал сеансы на две недели. Пациент прислал мне бутылку коньяка для укрепления здоровья. Он выглядел довольным, когда я возобновил анализ, но попрежнему продолжал жаловаться, говоря, что его терзают мысли о смерти. Он не мог выкинуть из головы мысль, что чтонибудь случится с кемнибудь из его семьи, а когда я болел, он боялся, что я умру. Однажды, когда его особенно мучили эти мысли, ему пришло в голову послать мне коньяк. Было очень заманчиво интерпретировать его вытесненное стрем ление к смерти. Материала для такой интерпретации было более чем достаточ но, но я решил, что это будет бесполезно и только лишь отскочит от стены жалоб: "Со мной ничего не происходит; анализ никак не влияет на меня".   Со временем, конечно, скрытая неопределенность жалоб типа "Со мной ничего не происходит" стала ясной. Это было выражение его глубоко вытесненного пас сивноженственного переноса желания анальных сношений. Но разумно ли было бы интерпретировать его гомосексуальные желания, как бы ясно они ни выражались, когда его эго продолжало сопротивляться анализу? Вопервых, нужно было прояснить значение его жалоб о бесполезности анализа. Я должен был показать ему, что его жалобы беспочвенны. Он рассказывал о новых сно видениях, мысли о смерти стали менее выраженными, с ним происходило и многое другое. Я знал из опыта, что скажи я ему это, я не облегчу положения, разве что ясно почувствую сопротивление, противостоящее анализу, и матери ал, предоставляемый ID. Более того, наверняка мне придется сделать вывод, что существующее сопротивление не пропустит к ID никакую мою интерпретацию.   Поэтому я продолжал поддерживать его поведение  интерпретируя его пациенту как выражение его сильной защиты и говоря ему, что мы оба должны ждать, пока нам не станет ясен смысл этого поведения. Он уже улавливал, что мысли о смерти, появившиеся у него в связи с моей болезнью, не обязательно говорят о его любви ко мне. В течение следующих недель впечатления от его поведения и жалоб умно жились. Мне становилось все более ясным, что эти жалобы тесно связаны с защитой его женственного переноса, но ситуация все еще препятствовала точ ной интерпретации. У меня не было сжатой формулировки его поведения в целом.   Подытожив свои наблюдения, я пришел к следующим выводам:   1. Он жаждет любви и признания от меня и любого мужчины, который выглядит более мужественно, чем он. То, что он стремится к любви и ра зочарован во мне, уже неоднократно и безуспешно интерпретировалось.   2. Его отношение ко мне  перенос его бессознательного отношения к брату,  безусловно, переполнено ненавистью и завистью; чтобы эта интерпретация не пропала даром, лучше не анализировать его поведение, исходя только из этих чувств.   3. Он отражает свой женственный перенос; защита не может быть интерпретирована, если не касаться запретной фемининности.   4. Он ощущает себя неполноценным по отношению ко мне из-за сво ей фемининности  и его постоянные жалобы являются всего лишь отра жением комплекса неполноценности.   Теперь я интерпретировал его чувство неполноценности по отношению ко мне. Вначале  безуспешно. После нескольких дней, когда я постоянно рас крывал его природу, наконец проявилась его чрезмерная зависть  не ко мне, но к другим людям, которые также превосходят его. И тут меня неожиданно осенило, что его постоянные жалобы, что "анализ на него не действует", не имеют никакого иного значения, кроме "это бесполезно". Из этого следовало, что аналитик плох, бессилен и ничего не может с ним сделать. Его слова нужно было понимать частично как выражение его победы, а частично  как жалобы на аналитика. Я рассказал ему, что означают его постоянные жалобы, и был пора жен достигнутым успехом.   Он признал, что моя интерпретация вполне возможна. Он немедленно привел множество примеров, в которых обнаружива лось, что он всегда вел себя таким образом, когда ктото хотел повлиять на него. Он сказал, что не может переносить чужого превосходства и всегда стара ется относиться к таким людям уничижительно. Он добавил, что всегда делал противоположное тому, что ему говорили такие люди. Он привел множество воспоминаний о своем вызывающем поведении по отношению к учителям. Здесь и лежала его подавленная агрессивность, самым крайним ее выраже нием в этом отношении было стремление к смерти. Но наша радость оказалась краткой. сопротивление вернулось в той же форме  те же жалобы, та же депрессия, то же молчание.   Но теперь я знал, что мое разоблачение сильно повлияло на него, и, как следствие, его фемининное поведение стало более выраженным. Немедленным результатом этого стало возобновление отражения женственности. При анализе этого сопротивления я вновь пошел от его чувства неполноценности по отношению ко мне, но расширил эту интерпретацию тем, что он не только чувствует себя неполноценным, но также, именно поэтому, чувствует себя поставленным в подчиненное положение по отношению ко мне факт, который сильно задел его мужскую гордость. Несмотря на то, что до того он привел много материала о своем зависимом поведении по отношению к мужественным мужчинам и показывал полное по нимание этого, он больше не желал ничего об этом слышать. Это породило новую проблему. Почему он отказывается признать то, что сам ранее описы вал? Я продолжал интерпретировать значение его резкого поведения, его чув ство неполноценности по отношению ко мне, его отказ принять то, что я объяс няю ему, хотя его отказ противоречил его прежней позиции.   Он признал, что это правда, и привел подробный рассказ своих отношений с другом   Оказалось, что он действительно играл фемининную роль; в сновидении у него часто были пассивные гомосексуальные половые контакты. Я не мог показать ему, что его защитное поведение  не более чем выражение борьбы против его капитуля ции перед анализом. Это также оскорбляло его гордость и являлось причиной того, что он упрямо отрицал воздействие анализа. Он отреагировал на это под тверждающим сновидением: он лежит на кушетке с аналитиком, который его целует. Это сновидение высвободило новую волну сопротивления, попрежне му проявившегося в жалобах (анализ не воздействует на него, не может повли ять на него, ни к чему не ведет, он совершенно ничего не чувствует и т. д). . Я интерпретировал его жалобы как выступление против анализа и защиту против возможной капитуляции. В то же время, я начал объяснять ему структурное значение его блока.   Я говорил ему, что на основе того, что он рассказал о своем детстве и отрочестве, ясно, что он оградился против любых разочарований, которые испытал во внешнем мире, и против грубого, холодного обращения со стороны отца, брата и учителей. Тогда это было для него единственным спасе нием, пусть даже оно ограничило его возможности наслаждаться жизнью. Он немедленно согласился с этим объяснением как правдоподобным, и подкрепил его воспоминаниями о своем поведении по отношению к учителям. Он всегда считал их холодными и враждебными (ясная проекция его собствен ных чувств), и даже, когда они ругали его, внутренне он оставался безразличен. В связи с этим он сказал мне, что он часто хотел, чтобы я был более строгим. Вначале смысл этого желания мне показался не относящимся к ситуации; гораздо позже стало ясно, что в основе его упрямства лежало намерение свалить вину на меня и моих прототипов  учителей.   Несколько дней анализ шел без сопротивлений, теперь он рассказывал, что в раннем детстве был очень буйным и агрессивным ребенком. Любопытно, что тогда же он рассказал о сновидении, отразившем сильное женственное отно шение ко мне. Я смог разве что предположить, что воспоминание об агрессивности одновременно мобилизовало чувство вины, выразившееся в этих снах пассивно-женственной природы. Я не стал анализировать сны не только пото му, что они не были прямо связаны с существующей ситуацией переноса, но и потому, что не был уверен в его готовности понять связь между его агрессией и снами, выражавшими чувство вины. Я предполагаю, некоторые аналитики мо гут счесть это произвольным отбором материала.   Я могу, однако, противопоставить этому клинически проверенное положение, что достигнуть оптимума в терапии можно при установлении прямой связи между текущей ситуацией и младенческим материалом. Так что я просто выскажу предположение, что его воспоминания о буйном поведении в детстве показывали, что некогда он был совершенно иным, совершенной противоположностью его теперешнего, и при дальнейшем анализе предстоит открыть то время и те обстоятельства, которые привели к изменению его характера. Возможно, его нынешняя женственность была движением в сторону от агрессивной маскулинности. Пациент совсем не отреагировал на это разоблачение и вернулся к прежнему сопротивлению: он не справится, он ничего не чувствует, анализ не действует и т.д.   Я вновь проинтерпретировал его чувство неполноценности и постоянные попытки показать бессилие анализа (или, скорей, аналитика)   Я также пытался подвести его к переносу его отношения к старшему брату. Он сам говорил, что брат всегда играл доминирующую роль. Он сказал об этом с большим замеша тельством  видимо, это имело отношение к основной конфликтной ситуации его детства. Он повторил, что его мать уделяла больше внимания брату, не придавая, впрочем, субъективного отношения этому предпочтению. Подталкива емый с помощью осторожных вопросов в этом направлении, он полностью закрылся от осознания своей зависти к брату. Следует предположить, что эта зависть была так сильно связана с ненавистью и была вытеснена из-за страха, что не осознавалось даже чувство зависти. Особо сильное сопротивление по явилось в результате моей попытки открыть его зависть к брату; оно продолжа лось много дней и было отмечено стереотипными жалобами на его бессилие. Поскольку сопротивление не исчезало, следовало предположить, что оно явля ется непосредственной защитой от аналитика. Я опять стал убеждать его гово рить открыто, без страха перед анализом и особенно перед аналитиком, и рас сказать мне, какое впечатление произвел на него аналитик при первой встрече.* -------------- * С тех пор я приобрел привычку просить пациента дать описание моей личности. Это всегда оказывается полезным в ситуациях блокирования переноса. После этого объяснения внезапно проявился центральный элемент сопро тивления характера. В правильно и последовательно проведенном анализе такое будет происходить всегда.   После долгого колебания он сказал мне неуверенным голосом, что аналитик показался ему очень мужественным, безжалостным по отношению к нему мужчиной, который, должно быть, безжалостен и к женщинам при сексуальные контактах. После четырех месяцев анализа проявились вытесненные отношения к бра ту, которые так тесно связаны с самыми разрушительными элементами существующего переноса  зависти к силе и потенции. Пациент, обнаруживая силь ные аффекты, внезапно вспомнил, что всегда осуждал брата в самой резкой форме, потому что брат волочился за девушками, соблазнял их и, в придачу ко всему, выставлял это напоказ. Моя внешность напомнила ему о брате. Обод ренный, я опять объяснил ему ситуацию переноса и показал, что он отождествляет меня со своим высокопотентным братом и именно по этой причине не может довериться мне, т. к. он осуждает меня и обижается, как когдато осуж дал и обижался на предполагаемое превосходство брата. Затем я сказал ему, что теперь совершенно очевидно, что основа его неполноценности кроется в чувстве импотенции.   Пациент вдруг вспомнил, что неоднократно сравнивал свой маленький пенис с большим пенисом брата и из-за этого завидовал брату. Как и ожидалось, опять возникло мощное сопротивление; опять он стал жаловаться, что ничего не может и т.д. Теперь я мог пойти дальше и показать, что его жалобы являются вербализацией чувства полового бессилия. Его реак ция оказалась совершенно неожиданной. После моей интерпретации он впер вые заявил, что никогда не доверял ни одному мужчине и вообще ни во что не верит  в том числе и в анализ. Естественно, это был большой шаг вперед. Но значение этого заявления и его связь с предыдущей ситуацией прояснились не сразу. Он два часа рассказывал обо многих разочарованиях, которые он перенес в жизни, и пришел к выводу, что его недоверие может быть рационально прослежено исходя из этих разочарований. Несколько дней ситуация не меня лась  прежние жалобы, знакомое поведение. Я продолжал интерпретировать элементы сопротивления, которые были мне знакомы, когда внезапно появил ся новый элемент. Он сказал, что боится анализа, потому что он может лишить его идеалов. Теперь ситуация вновь прояснилась. Он перенес на меня страх перед кастрацией, который ощущал по отношению к брату. Он боялся меня.   Естественно, я не стал говорить о страхе перед кастрацией, а продолжил тему его комплекса неполноценности и импотентности и спросил его, не чувствовал ли он превосходства над людьми из-за своих высоких идеалов, не считал ли он себя лучше других людей. С этим он с готовностью согласился; а затем пошел еще дальше. Он стал доказывать, что действительно чувствует себя выше других мужчин, которые охотятся за женщинами, обладая поистине животной сексу альностью, и добавил, что, к сожалению, это чувство часто нарушается его импотенцией. Очевидно, он еще не полностью пришел к пониманию своей сексуальной слабости. Теперь я мог разъяснить ему, каким невротическим об разом он пытался обращаться со своим чувством импотенции, и объяснить ему, что он должен стараться восстановить чувство потентности в сфере идеалов. Я рассказал ему про компенсацию и вновь обратил его внимание на сопротивление анализу, происходящее из его скрытого чувства собственного превосход ства. Ведь если бы это чувство было направлено на достижение успеха, то ему понадобилась бы чьято помощь и анализ помог бы ему победить невроз, скры тое значение которого сейчас открылось. Защитой в его варианте невроза явля ется бессознательное стремление превратиться в женщину. Таким образом, дви гаясь от его эго и защитных механизмов, я подготовил почву для интерпретации комплекса кастрации и фемининной фиксации.   Так, используя как отправную точку поведение пациента, аналитику уда лось проникнуть прямо в центр невроза: к страху кастрации, зависти к брату, вытекающему из предпочтения брата матерью и сопутствующего разочарова ния в ней. Уже проявились черты эдипова комплекса. Здесь важно не то, что проявились бессознательные элементы  это часто происходит спонтанно. Важна последовательность, в которой они проявились, и близкий контакт, ко торый они имели с защитой эго и переносами. Также немаловажно, наконец, что это произошло благодаря чистой аналитической интерпретации поведения пациента и сопутствующих аффектов. Это и составляет специфику последова тельного анализа характера. Это означает тщательную проработку конфликтов, ассимилированных эго. Давайте посмотрим, что бы было, если бы мы не стали последовательно концентрировать внимание на защите эго пациента. В самом начале существо вала возможность интерпретировать пассивно-гомосексуальное отношение па циента к брату и стремление к смерти. Можно не сомневаться, что сны и пос ледующие ассоциации дали бы дополнительный материал для интерпретации. Однако же, если предварительно не проработана тщательно и систематично защита эго, никакая интерпретация не вызовет аффективной реакции; вместо этого мы бы получили знание о его пассивных желаниях, с одной стороны, и защиту, скрывающую аффекты, с другой. Эти аффекты, относящиеся к пассив ности, и импульсы убийства остались бы в функции защиты. И в результате хаотическая ситуация, типичная унылая картина анализа, богатого интерпрета циями и бедного успехами.   Несколько месяцев терпеливой и настойчивой ра боты над сопротивлением эго, при особом внимании к его форме (жалобы, интонации и т.д). , поднимают эго до уровня, необходимого для принятия вы тесненного материала и ослабления аффектов. Нельзя сказать, что в этом случае можно было применить две техники; техника лишь одна, если аналитик намерен изменять ситуацию динамически. Я надеюсь, что в этом случае ясно показана преобладающая разница в концеп ции применения теории к технике. Наиболее важный критерий эффективного анализа  использование немногих интерпретаций (но продуманно и после довательно) вместо множества несистематических интерпретаций, неспособ ных учесть динамический и структурный момент. Аналитик не позволяет ма териалу увлечь себя, но правильно оценивает его динамическое положение и структурную роль, и хотя в результате он позже подходит к материалу, но это происходит с гораздо большей аффективной нагрузкой и тщательностью. Вто рой критерий  проведение постоянной связи между текущей ситуацией и переживаниями раннего детства.   Первоначальная бессвязность и беспорядок в аналитическом материале трансформируются в аккуратную последователь ность, т.е., последовательность сопротивлений и их содержание уже опреде лено особыми динамическими и структурными отношениями данного невро за. Когда интерпретация проводится не систематично, аналитику всегда прихо дится начинать сначала, искать, скорей гадать, чем делать выводы. Когда же интерпретация проводится в соответствии с анализом характера, то аналити ческий процесс развивается естественно. В первом случае анализ с самого на чала протекает ровно, а потом все больше сталкивается с трудностями; во вто ром  самые серьезные сложности проявляются в первые недели и месяцы лечения, затем уступая место спокойному течению анализа, несмотря на работу с более глубинным материалом. Итак, судьба анализа зависит от начала лече ния, т.е. от правильности объяснения сопротивлений.   Третий критерий объяснение поведения пациента не произвольным образом, не с той позиции, которая кажется заметной и понятной, а с тех позиций, где сопротивление эго замаскировано сильней всего, систематически углубляя первоначальное наступ ление на бессознательное и прорабатывая важные инфантильные фиксации, эмоционально проявленные в данный момент. Позиция бессознательного, вы ражающаяся через сновидения и ассоциации, в определенный момент лечения, несмотря на ее центральную важность в неврозе, начинает играть полностью второстепенную роль и не имеет большого значения с точки зрения техники работы с данным случаем. У нашего пациента фемининное отношение к брату являлось основным патогенетическим фактором, но в первые месяцы анализа, с точки зрения техники, главной проблемой был страх потери компенсации импотенции, обеспечиваемый фантазийными идеалами это. Обычная ошибка аналитика сотоит в том, что он атакует центральный элемент невротической формации (которая тем или иным образом проявляет себя с самого начала), вместо того чтобы в первую очередь атаковать позиции, имеющее важное теку щее значение. Систематически и последовательно проработанные, эти пози ции должны привести к центральному патогенетическому элементу.   Короче говоря, важно  а во многих случаях это имеет решающее значение,  как, когда и с какой стороны аналитик проникает в ядро невроза. Нетрудно оценить описанное здесь как анализ характера по фрейдовской теории образования и разрешения сопротивления. Мы знаем, что каждое со противление состоит из импульса ID (который отражает импульс эго) и отра жаемого импульса эго. Оба импульса  бессознательные. В принципе, кажется безразличным, что именно интерпретировать первым  стремления ID или стремления эго. Приведем пример: если с самого начала взяться за гомосексу альное сопротивление, проявляемое через молчание, то можно начать со стрем ления ID, сказав пациенту, что он сейчас вовлечен в чувствительные интенции к личности аналитика и пройдет много времени, прежде чем он примирится с этой отвратительной мыслью. Следовательно, вначале аналитику нужно заняться другим аспектом сопротивления, более близким к сознательному эго,  защитой эго, для начала объяснив пациенту, что он молчит, потому что отвергает анализ "по той или иной причине", возможно, считая, что анализ какимто образом может быть для него опасен. Короче говоря, сопротивление может быть атаковано без вхождения в стремления индивида.   В первом случае аспект сопротивления, относящийся к ID, был атакован через интерпретацию; во втором случае через интерпретацию была атакована часть сопротивления, относящаяся к эго. Используя эту процедуру, мы одновременно проникаем в негативный пе ренос, которым обычно заканчивается каждая защита, и также в характер, в защиту эго. Поверхностный слой каждого сопротивления, т.е. слой, самый близкий к сознанию, обязательно должен быть негативным по отношению к аналитику, тогда как стремления ID основаны на любви или ненависти. Следо вательно, аналитик становится врагом и источником опасности, потому что требуя соблюдения утомительного основного правила, он провоцирует стремле ния ID и нарушает невротический баланс. При этой защите эго использует старые формы защитного поведения.   В крайнем случае оно призывает импульсы нена висти от ID для помощи в защите, даже если оно отражает стремление любви. Итак, если мы придерживаемся правила браться за ту часть сопротивления, которая относится к эго, мы в этом процессе также разрушаем и часть негатив ного переноса, некое количество аффективно нагруженной ненависти. Таким образом, мы избегаем опасности проглядеть деструктивные тенденции, кото рые зачастую превосходно замаскированы; и в то же время, позитивный перенос усиливается. Пациент легче понимает интерпретацию эго, потому что оно ближе к его сознательным чувствам; таким образом его удается подготовить к интерпретациям ID, которые последуют позже. Вне зависимости от того, с каким видом стремлений ID мы имеем дело, защита эго всегда имеет ту форму, которая соответствует характеру пациента; а одно и то же стремление ID отражается поразному у разных пациентов. Следовательно, интерпретируя только стремления ID, мы не касаемся характера; с другой стороны, мы включаем невротический характер в анализ, когда разби раемся с сопротивлениями со стороны эго. В первом случае мы немедленно говорим пациенту, что именно он отражает; во втором случае мы сначала разъясняем ему то, что он "что-то" отражает, потом  как он это делает, что означает это его действие (анализ характера), и только гораздо позже, когда анализ сопротивления существенно продвинется, мы говорим или показываем ему, какую он выдвигал защиту.   На этом пути к интерпретации стремлений ID, все подходящие отношения эго не рассматриваются аналитически, что предот вращает смертельную опасность, что пациент поймет что-либо слишком рано или останется безэмоциональным и безразличным. Анализ, в котором придается большое значение отношениям, проходит более упорядоченно и эффективно, без большого ущерба для теоретической исследовательской работы. В нем намного позже обычного изучаются важней шие события детства. Впрочем, это с лихвой компенсируется эмоциональной свежестью, с которой инфантильный материал проявляется после аналитичес кой проработки сопротивлений характера. Однако я должен упомянуть и о нескольких неприятных аспектах последо вательного анализа характера. Анализ характера держит пациента в гораздо большем напряжении, чем в том случае, когда характер не рассматривается. В этом есть преимущество: тех, кто не выдерживает, все равно невозможно было бы вылечить, и лучше, если курс потерпит неудачу через четыре или шесть месяцев, чем через два года. Опыт показывает, что если сопротивление харак тера не преодолено, то достичь успеха невозможно. Это особенно верно для случаев со скрытым сопротивлением характера. Преодоление сопротивления характера не означает, что у пациента изменится характер; это возможно толь ко после анализа материала раннего детства. Пациент просто должен объекти визировать сопротивления  в этом и состоит аналитический интерес. Если это достигнуто, вполне возможно благоприятное продолжение анализа.   Разрушение механизма нарциссической защиты   Основное различие между анализом симптома и анализом черты невроти ческого характера заключается в том, что симптом изолируется и объективизи руется с самого начала, а черта характера должна постоянно выделяться в ана лизе, чтобы пациент относился к ней так же, как и к симптому. Обычно это довольно трудно осуществить. Есть пациенты, которые совершенно не склон ны к объективному взгляду на свой характер. Это понятно, ведь это связано с разрушением нарциссической защиты и проработкой связанной с ней либи дозной тревожности. Двадцатипятилетний мужчина обратился ко мне за аналитической помо щью из-за нескольких небольших симптомов. Он вел себя свободно и уверен но, но я уловил неопределенное чувство напряженности в его поведении. Было что-то холодное в его манере общения, хотя он разговаривал мягким и слегка ироничным голосом. Анализ начался с бурного проявления эмоций и, в большой степени, игры пациента. Он плакал, вспоминая о смерти матери, и нервничал, описывая обыч ный процесс воспитания детей. Он дал лишь очень общую информацию о сво ем прошлом: брак его родителей был несчастливым; его мать была очень строга к нему; еще до вступления во взрослый возраст у него установились весьма поверхностные отношения с братьями и сестрами. Все его коммуникации под крепляли первоначальное ощущение, что его слезы, клятвы и другие эмоции неискренни и неестественны. Сам он утверждал, что все не так уж плохо, и постоянно улыбался во время своих рассказов. После нескольких сеансов он начал провоцировать меня. Например, когда я говорил, что сеанс окончен, он еще некоторое время демонстративно продолжал лежать на кушетке; или мог начать после этого беседу. Однажды он спросил меня, что я буду делать, если он схватит меня за горло. Через два сеанса он попытался меня напугать, резко выбросив руку к моей голове.   Я инстинктивно отшатнулся и сказал ему, что анализ требует от него искренних воспоминаний, а не телодвижений. В другой раз, прощаясь после сеанса, он погладил меня по руке. Более глубоким, но необъяснимым значением его поведения был зарождающийся гомосексуаль ный перенос с садистским выражением. Когда я поверхностно интерпретиро вал эти действия как провокации, он улыбнулся и замкнулся еще больше. Вся кие действия и коммуникации прекратились; осталась только шаблонная улыб ка. Он начал погружаться в молчание. Когда я обратил его внимание на защитный характер его поведения, он лишь улыбнулся и, помолчав, с явной иронией в голосе несколько раз повторил слово "сопротивление". Таким обра зом, его улыбка и тенденция на все реагировать в ироническом ключе стали основным пунктом аналитической задачи. Ситуация сложилась достаточно трудная. Кроме скудной информации о детстве, я ничего о нем не знал. Таким образом, мне пришлось сделать упор на его поведение в анализе. С течением времени я занял пассивную позицию и стал ждать, что будет дальше; но перемен в его поведении не произошло. Так прошли две недели. Потом я понял, что его поведение соответствует моему отражению его агрессии. Тогда, для начала, я попробовал дать ему понять на стоящую причину его улыбки. Я сказал, что его улыбка, несомненно, означает множество различных вещей, но в данный момент это реакция на мою тру сость, выразившуюся в моем инстинктивном отступлении.   Он сказал, что это очень похоже на правду, но все же он будет продолжать улыбаться. Он говорил мало и о второстепенных вопросах, воспринимая анализ иронично, утверждая, что не верит ничему из того, что я ему говорю. Постепенно становилось все понятней, что его улыбка служит защитой от анализа. Я в течение нескольких сеансов указывал ему на это, но прошло еще несколько недель, прежде чем ему приснился сон. Ему снилась машина, распиливающая кирпичный столб на от дельные кирпичи. Трудно было понять значение этого сна, тем более что вна чале он не приводил никаких ассоциаций. Наконец он сказал, что сон совер шенно ясен  он, очевидно, относится к комплексу кастрации  и улыбнулся. Я сказал ему, что за его иронией кроется попытка дезавуировать тот знак, кото рый он получил во сне от бессознательного. Он вспомнил, что однажды, когда ему было примерно пять лет, он играл "в лошадки" во дворе родительского дома. Он ползал на четвереньках, и его пенис вывалился из штанишек; его мать увидела это и спросила, что он делает,  и он просто улыбнулся. После этого рассказа он опять замолчал. Но определенная ясность уже появилась: его улыб ка является частью материнского переноса. Когда я сказал ему, что он ведет себя так, как вел себя тогда с матерью, и что его улыбка должна иметь опреде ленное значение, то он лишь улыбнулся. Все это очень здорово, сказал он, но значение этого ускользает от меня. Еще несколько дней он продолжал молчать и улыбаться, а я, со своей стороны, последовательно интерпретировал его по ведение как защиту против анализа, а его улыбку  как победу над затаенным страхом перед этой интерпретацией. Но он со своей обычной улыбкой отверг эту интерпретацию своего поведения. Это также было последовательно интер претировано как блок против моего влияния, и я сказал ему, что он, наверное, в жизни постоянно улыбается. Он признал, что это единственная возможность не сдавать своих позиций в этом мире.   Однако, признав это, он непроизвольно согласился с моей интерпретацией   Однажды он пришел на анализ со своей обычной улыбкой и сказал: "Сегодня вы будете рады, доктор, я нашел коечто забавное. Моя мать называла кирпичами то, что находится между ног у коня. Это хорошо, правда? Видите, это комплекс кастрации". Я ответил, что это мо жет быть так или не так, но пока он упорствует в своем защитном поведении, не может быть и речи об анализе его сна. Он будет готов уничтожить любую ассоциацию и интерпретацию своей улыбкой. Нужно добавить, что это была не просто улыбка, в ней чувствовалась еще и издевка. Я сказал, что он без боязни может громко и от всего сердца смеяться над анализом. С этого времени его ирония стала проявляться гораздо явственней. Но вербальная ассоциация, так иронически выраженная, оказалась очень ценным ключом для понимания си туации. Как это часто бывает, анализ воспринимался им как угроза кастрации и отвергался сначала с агрессией, а потом с улыбкой. Я вернулся к агрессии, которую он проявлял в начале анализа, и дополнил мою прежнюю интерпретацию, сказав, что он использовал провокацию, чтобы проверить, до какой сте пени он может доверять мне и как далеко он может зайти. Короче говоря, его недоверие, вполне возможно, произрастает из детских страхов. Это объяснение произвело на него очевидное впечатление. Он вдруг задрожал, но быстро опра вился и стал вновь осмеивать анализ и аналитика. Исходя из нескольких его реакций на сон, я вполне уверился в том, что мои интерпретации попали в цель и подорвали его защиту эго, и не стал отвлекаться. К сожалению, он так же упорно держался за свою улыбку, как я  за свои объяснения. Много сеансов прошло без всякого продвижения. Я усилил свои интерпретации  не только из упрямства, но и для того, чтобы тесней связать его улыбку с предполагаемым инфантильным страхом. Он сказал, что боялся, что анализ пробудит его детс кие конфликты, и теперь его пугает возможность вновь проходить через то, с чем. как он надеялся, можно управиться с помощью улыбки. Но он обманывает себя, ведь его волнение, когда он рассказывал о смерти матери, было подлин ным. Я также рискнул заметить, что его отношение к матери было неоднознач ным; ведь он не только боялся и насмехался над ней, но и любил ее. Несколько серьезней, чем обычно, он рассказал о лишенном любви отношении матери к нему. Однажды, когда он капризничал, она даже поранила его руку ножом. Впрочем, к этому он добавил: "Да, что касается аналитической теории  это опять комплекс кастрации?".   Но казалось, что в глубине его души происходит что-то серьезное. Исходя из аналитической ситуации, я продолжал интерпре тировать текущее и скрытое значение его улыбки. В это время он рассказал мне еще несколько сновидений. Их содержание было вполне типично для симво лических фантазий на тему кастрации. Так, например, он воспроизвел сновиде ние, в котором появлялись лошади, и другое сновидение, в котором пожарная часть была поднята по тревоге и на пожарной машине поднималась высокая башня, с которой мощная струя воды падала на горящий дом. Тогда же он рассказал мне про случайное недержание мочи. Он сам распознал, попрежне му с улыбкой, связь между "лошадиным сном" и "игрой в лошадки". Он вспом нил, что большие гениталии лошадей всегда вызывали его интерес, и внезапно добавил, что несомненно подражал такой лошади в детской игре. Мочеиспускание также доставляло ему удовольствие, хотя он и не помнил, мочился ли он в постель, когда был ребенком. В другой раз, когда мы обсуждали инфантильное значение его улыбки, он дал другую интерпретацию улыбки в отношении детской игры "в лошадки". Вполне возможно, сказал он, что это была не ухмылка, а попытка обезоружить его мать  из-за страха, что она будет ругать его.   Так он подходил все ближе и ближе к тому, что я несколько месяцев интерпретировал ему на основе его поведения при анализе. Таким образом, функция и значение улыбки измени лись по мере развития эго: вначале это была попытка умилостивить мать, поз же улыбка стала компенсацией внутреннего страха, и наконец стала служить чувству собственного превосходства. Сам пациент нашел это объяснение, когда в течение нескольких сеансов восстанавливал путь, которым он старался пре одолеть страдания своего детства. Итак, значение усмешки оказалось таким: "Никто не может причинить мне вред; я невосприимчив ко всему". Во второй части этого смысла улыбка стала сопротивлением против анализа, защитой от возвращения прежних конфликтов. Видимо, инфантильный страх был основ ным мотивом его сопротивления. Сновидение, приснившееся ему в конце пя того месяца анализа, открыло еще один глубинный слой  страх быть брошен ным матерью. Сон был такой: "В сопровождении незнакомца я еду на машине через совершенно пустой мрачный город. Полуразрушенные дома с выбитыми стеклами. Никого не видно, словно этим городом правит смерть. Мы подъез жаем к воротам, и я хочу повернуть обратно.   Я говорю своему попутчику, что мы должны осмотреться. В сумерках я вижу мужчину и женщину, стоящих на коленях на тротуаре. Я иду к ним, чтобы что-то спросить. Я трогаю их за плечи, они пугаются, и я в страхе просыпаюсь".   Самая важная ассоциация  город похож на тот, где он жил в четырехлетнем возрасте   Символично, что явствен но сближаются смерть матери и инфантильное чувство. Попутчик  аналитик. В первый раз пациент воспринимает сон совершенно серьезно, без улыбки. сопротивление характера разрушено, и установлена связь с инфантильным материалом. С этого места, если не считать обычных помех, вызванных возвра щениями старых сопротивлений характера, анализ проходит без серьезных ос ложнений. Но появляется глубокая депрессия, которая исчезает только со вре менем. Естественно, трудности были гораздо большими, чем я смог отразить в этом кратком конспекте. Фаза сопротивления длилась почти шесть месяцев и была отмечена постоянными насмешками пациента над анализом.   Если бы не терпение и уверенность в эффективности последовательной интерпретации сопротивлений характера, можно было бы легко "выйти из игры". Давайте теперь попытаемся решить, действительно ли последующий ана литический инсайт в механизм этого случая определяет использование различ ных технических процедур. Действительно, манере поведения пациента можно было уделить меньше внимания и вместо этого подвергнуть более подробному анализу скудный материал сновидений. Действительно, он мог произвести ас социации, годные для интерпретации. Давайте опустим то, что до того, как пациент начал анализ, он всегда забывал свои сны или не видел снов вообще. И только когда его поведение стало последовательно интерпретироваться, он стал приводить сновидения определенного содержания и специфического отноше ния к аналитической ситуации.   Я готов услышать возражение, что пациент мог воспроизводить соответствующие сновидения спонтанно. Но не стоит спорить о вопросах, которые не могут быть доказаны. Существует обширный опыт, показывающий, что ситуация, подобно представленной этим пациентом, не может быть разрешена путем пассивно-го ожидания; так может произойти лишь случайно, если аналитик не контролирует ход анализа. Предположим, что мы интерпретировали эти ассоциации в отношении комплекса кастрации, т.е. старались помочь ему осознать вытесненное содер жание: страх кастрировать или быть кастрированным. В конце концов, такой подход также может привести к успеху. Но сам факт, что мы не можем сказать определенно, в этом ли дело; то, что мы принимаем элемент случайности, вы нуждает нас отбросить эту технику как неаналитическую, нарушающую саму сущность психоаналитической работы.   Подобная техника означала бы возвра щение к тому уровню анализа, когда не беспокоились о сопротивлениях, пото му что не распознавали их,  и поэтому интерпретировали значение бессозна тельного напрямую. Из самой истории данного случая видно, что применение такой техники означало бы пренебрежение защитой эго. Можно также возразить, что, поскольку техника, примененная в этом слу чае, была совершенно правильной, моя полемика попросту неуместна. Сказан ное мной очевидно и совершенно не ново  так работают все аналитики. Я не отрицаю, что общие принципы не новы, что анализ характера является част ным случаем принципов анализа сопротивлений. Однако многолетний опыт проведения семинаров ясно и недвусмысленно показывает, что хотя принципы техники сопротивлений общеизвестны и общепризнанны, но на практике обыч но действуют согласно старой технике прямой интерпретации бессознательного. Это несоответствие между теоретическим знанием и практикой служит причиной всех ошибочных возражений по отношению к систематическим попыткам со сто роны Венского семинара развивать последовательное применение теории в тера пии.   Те, кто говорит, что это обшеизвестно, что в этом нет ничего нового, основываются на теоретических знаниях; те, кто утверждает, что "все это ошибочно" и "не относится к <a href="../Freud.htm">фрейдистскому</a> анализу", исходят из своей практической дея тельности, которая, как я уже говорил, существенно отклоняется от теории. Однажды коллега спросил меня, что бы я делал в следующем случае. В течение четырех недель он работал с молодым человеком, который на сеансах неуклонно молчал, но в остальном был весьма дружелюбен. Аналитик уже ис пробовал все возможное, угрожал прекратить анализ, и наконец, когда даже интерпретация сновидений не принесла результата, установил срок окончания анализа. Скудный материал сновидений не содержал ничего, кроме садистских убийств; аналитик говорил пациенту, что в его снах отчетливо видно, что в фантазиях он представляет себя убийцей.   Но это ни к чему не привело. Коллега не был удовлетворен моим утверждением, что не следует проводить глубокую интерпретацию пациенту с острым сопротивлением, даже когда материал про является достаточно ясно. Он считал, что альтернативные действия уже исчер паны. В ответ на мое предположение, что для начала стоит интерпретировать молчание пациента как сопротивление, он ответил, что это невозможно: для такой интерпретации нет подходящего материала. Но, не говоря о содержании сновидений, разве не является существенным материалом само поведение паци ента: противоречие между его молчанием на сеансах анализа и дружелюбностью в остальное время? Разве не понятно из ситуации по меньшей мере одно  что молчание пациента, попросту говоря, выражает негативное отношение или защиту; что оно выражает, если исходить из его сновидений, садистские импуль сы, которые он пытается скрыть за дружелюбным поведением?   Почему аналитик готов пойти на риск и делать заключения о бессознательном процессе на основании снов пациента, но боится делать заключения, исходя из поведе ния пациента, которое имеет отношение к значению аналитической ситуации?   Разве поведение пациента предоставляет менее убедительный материал, чем сновидения?   Я попытался убедить в этом коллегу, но он придерживался точки зрения, что сопротивлением заниматься нельзя из-за "отсутствия материала". Несомненно, интерпретировать кровожадные желания пациента было бы ошиб кой; это могло привести только к тому, что эго пациента стало бы еще более испуганным и менее поддающимся анализу. На семинаре рассматривались по добные сложности. Очень часто поведение пациента как материал для интер претации недооценивается; постоянно совершаются попытки устранить сопро тивление с позиций ID, а не через анализ зашиты эго; и наконец появляется утверждение, служащее индульгенцией,  "пациент просто не хочет выздоро веть, потому что он  слишком нарциссический".   Техника устранения проявлений нарциссизма в других типах не имеет фун даментальных отличий от описанного выше. Если, например, пациент никогда не проявляет эмоциональной вовлеченности в анализ и остается безразлич ным, какой бы материал он ни производил, то мы имеем дело с опасным эмо циональным блоком, анализ которого должен быть произведен раньше всего остального, если аналитик не хочет погубить весь материал и все интерпретации. Если дело в этом, то пациент может неплохо овладеть знаниями об анали тической теории, но не вылечится. Если, борясь с этим блоком, аналитик не решит отказаться от анализа из-за "сильного нарциссизма", он может догово риться с пациентом. Пациенту нужно дать право прекратить анализ в любое время; взамен он позволит аналитику заниматься своей эмоциональной слабо стью до ее полного устранения.   Со временем  обычно это занимает много месяцев (в одном случае это длилось полтора года)  пациент начинает посте пенно поддаваться анализу от постоянного давления на его эмоциональную слабость и ее причины. Между тем аналитик постепенно подыскивает нужные ключи для подрыва защиты от тревожности, которая и представляет собой эмо циональный блок. Наконец пациент поднимает бунт против аналитической угрозы своему защитному психическому сооружению. При этом пробуждается его агрессивность, и вскоре следует первый эмоциональный взрыв (например, негативный перенос) в форме пароксизма ненависти. Если аналитику удастся до этого дойти, то он выиграл состязание. Когда агрессивные импульсы проявляют ся открыто, эмоциональный блок пробивается и пациент становится доступным для анализа.   С этого момента анализ идет обычным образом. Трудность состоит именно в том, чтобы высвободить агрессивность. То же самое верно для тех случаев, когда нарциссические пациенты, в силу особенностей своего характера, изливают свое сопротивление вербально. На пример, они говорят высокопарно, используют терминологию, обычно пользуясь ей в ригидной манере или неправильно. Эта манера речи создает непроницае мую стену; пока она направлена на анализ, на реальный прогресс можно не рассчитывать. В таком случае последовательная интерпретация поведения па циента также провоцирует нарциссическое восстание: пациенту не нравится слушать, почему он говорит напыщенным, высокопарным языком или исполь зует техническую терминологию, чтобы скрыть свой комплекс неполноценно сти от самого себя, или что он путано говорит, потому что хочет казаться очень умным,  а на самом деле не способен просто сформулировать свои мысли.   Таким образом, жесткая почва невротического характера теряет изрядный учас ток, и мы приближаемся к инфантильному основанию характера и невроза. Мож но не говорить, что этого недостаточно для того, чтобы делать мимолетные намеки на природу сопротивления. Чем упорнее сопротивление, тем более после довательно его нужно интерпретировать. Если негативное отношение к анализу, спровоцированное этой последовательной интерпретацией, будет постоянно ана лизироваться, то вероятность того, что пациент прервет лечение, невелика. Немедленный результат аналитического ослабления вооружения характера и разрушения нарциссического защитного аппарата проявляется двояко:   1 ) ос вобождением аффектов от их реактивных образований и маскировки; 2) появлени ем доступа к центральной области инфантильного конфликта  эдипову комп лексу и страху перед кастрацией.   В этой процедуре есть преимущество, которое нельзя недооценивать: достигается не только содержание инфантильных пере живаний, но  что более существенно  они прямо предоставляются для ана лиза в специфическом контексте, в котором были ассимилированы, т.е. в той форме, в которой они были сформированы в это. Вновь и вновь мы видим при анализе, что динамическое значение одного и того же элемента вытесненного материала меняется в зависимости от степени, в которой ослаблена защита эго. Во многих случаях блокирование энергии детских переживаний поглощается характером в виде защитных механизмов, так что с помощью простой интер претации содержания можно добраться до воспоминаний, но не аффектов. В таких случаях может стать роковой ошибкой преждевременная интерпретация инфантильного материала.   Вначале должен быть проведен долгий, и не слишком плодотворный, анализ импульсивности характера   Если первыми высвобо дить аффекты, связанные с защитой характера, то автоматически будет иметь место новый катексис инфантильных инстинктивных переживаний. Интерпре тация сопротивлений в рамках анализа характера почти исключает воспомина ние без аффектов из-за нарушений невротического баланса, всегда происходя щих в самом начале анализа. Пусть следующий случай послужит примером того, какую важную роль может сыграть внимание или пренебрежение поведением пациента. Компуль сивный пациент двенадцать лет ходил на анализ без существенного улучшения; он хорошо знал о своих инфантильных мотивациях, например, о конфликте с отцом. Во время анализа он разговаривал странным монотонным голосом и постоянно заламывал себе руки.   Я спросил, подвергалось ли когданибудь ана лизу это его поведение. Оказалось, что не подвергалось. Вначале я не понял этот случай. Но однажды меня поразило, что он разговаривает, словно молит ся. Я сообщил ему о своем наблюдении, после чего он сказал мне, что в детстве отец заставлял его ходить на молитвенные собрания, что ему очень не нравилось.   Он молился, но через силу. Таким же образом он разговаривал с аналити ками все двенадцать лет. Выяснение этой, казалось бы, несущественной детали его поведения продвинуло анализ и открыло дорогу к более глубоко скрытым аффектам. В других случаях характер формируется как жесткая защитная стена против переживаний инфантильных страхов и в таком виде и существует, несмотря на вытекающую из этого потерю многих "радостей жизни".   Если пациент с таким характером приходит на аналитическое лечение из-за того или иного симпто ма, эта защитная стена продолжает служить сопротивлением характера и во время анализа; вскоре становится ясно, что ничего нельзя сделать, пока не разрушено сопротивление характера, которое скрывает и поглощает инфан тильную тревожность. Это, к примеру, относится к морально нечистоплотным и маниакальным, нарциссически-садистским характерам. В таких случаях аналитик часто сталкивается с трудным вопросом, оправдывает ли наличие симптома применение радикального анализа характера.   Пусть на этот счет не останется сомнений: когда анализ характера разрушает защиту, создается временное со стояние, примерно соответствующее разрушению эго. В некоторых крайних случаях такое разрушение действительно необходимо для последующего разви тия новой структуры эго, ориентированной на реальность. (Мы должны заме тить, однако, что такое разрушение рано или поздно произошло бы и само по себе  формирование симптома является этим сигналом).  В связи с этим нельзя игнорировать то, что анализ характера всегда прово цирует сильные эмоции, что часто создает опасные ситуации. Поэтому аналитик всегда должен мастерски владеть техникой анализа. Некоторые аналитики могут по этой причине отказаться от процедуры анализа характера. Но в таком случае аналитическое лечение большого количества пациентов обречено на провал.   Существуют неврозы, добраться до которых с помощью мягких мето дов  попросту невозможно. Методы, используемые в технике анализа харак тера, постоянное давление на сопротивление характера и последовательная ин терпретация его форм и мотивов столь же действенны, сколь и неприятны пациенту. Поэтому подготовка пациента к анализу характера является обяза тельным аналитическим принципом. Желательно с самого начала рассказать пациенту о всех предстоящих ему во время лечения сложностях и неприятностях. Оглавление Психология   www.pseudology.org