Лядов П.Ф. История становления российской протокольной практики в XX столетии по материалам Архива внешней политики Российской Федерации 1918—1999 гг. С выходом России на международную арену в эпоху Петра I наряду с реформированием всей системы государственного аппарата и созданием дипломатической службы были по существу заложены новые нормы протокола и этикета, приближенные к общепринятым западным стандартам. При жизни Петра I в 1717 году появилось первое печатное пособие по вопросам этикета “Юности честное зерцало или Показания к житейскому обхождению”. Тогда же в количестве 100 экземпляров на русском и голландском языках была издана работа Эразма Роттердамского “О правилах хорошего тона”. В начале царствования дочери Петра I Елизаветы в 1744 году был разработан первый общегосударственный акт, закрепивший сложившиеся к тому времени протокольные нормы. Этот документ был официально опубликован в 1747 году под названием “Церемониал о послах чужестранных государей при императорском всероссийском дворе”*. В этом документе зафиксирован детально разработанный порядок приема иностранных послов (извещение о назначении, привилегии и иммунитеты, учет принципа взаимности, порядок нанесения визитов, вручения верительных (“верющих”) грамот, воинские почести, придворный церемониал и т. п. — всего 98 параграфов). В следующем веке правовая база российского протокола получила свое дальнейшее развитие. В 1827 году увидел свет доработанный свод протокольных правил под названием “Высочайше утвержденные этикеты при Императорском российском дворе”. В 1834 году Николай I специальным указом впервые утвердил образцы формы для лиц, находившихся на государственной службе, в том числе для сотрудников Министерства иностранных дел (изменения в образцы дипломатической формы вносились позднее в 1897 и 1905 годах также соответствующими законодательными актами).   07 мая 1883 г. в “Собрании узаконений” появилось официальное описание бело-сине-красного российского флага. Одновременно утверждены и соответствующие правила (этикет флага). В 1889 году был опубликован еще один документ “Правила светской жизни и этикета”. Таким образом к началу XX столетия российский протокол имел уже достаточно солидную правовую базу   В основу протокольных норм Российской империи были положены общепризнанные правила международной вежливости, традиции и условности, соблюдаемые в международном общении с учетом национальных особенностей и обычаев. На рубеже XX века Россия имела богатый опыт кодификации правил приема высоких зарубежных гостей, иностранных послов, организации приемов, проведения переговоров, международных конференций и встреч. В основу норм российского протокола легли положения Венского регламента 1815 года и собственные юридические акты. К 1917 году вопросы протокола (“этикета и церемониала”) находились в ведении одного из двух функциональных департаментов Министерства иностранных дел Российской империи (Департамент общих дел). Формирование правовой основы российской протокольной практики после 1917 года   После Октябрьской революции вместе с другим “буржуазным хламом” оказались выброшены за борт также исторически сложившиеся нормы дипломатического протокола и этикета. Мотивация была проста: “Мы не придаем никакого значения всяким церемониям и стараемся их упростить”, поскольку представителям рабоче-крестьянского правительства “не следует становиться рабом чуждого нам по духу этикета”. Однако уже с первых шагов на международной арене официальные представители молодой Советской республики сразу столкнулись с тем, что нельзя строить нормальные отношения с зарубежными странами независимо от их общественно-политического строя, без соблюдения выработанных общепринятых норм межгосударственного общения. Достаточно быстро пришло понимание того, что во взаимоотношениях с иностранными правительствами, с властями той или иной страны, с дипломатическими представительствами и международными организациями необходимо соблюдать определенные протокольные нормы и правила международной вежливости, а также учитывать национальные особенности, традиции и условности.   Уже в 1923 году во все российские полпредства рассылается циркулярно достаточно интересный с точки зрения норм протокола документ под весьма красноречивым названием “Краткая инструкция о соблюдении правил принятого в буржуазном обществе этикета”. В преамбуле документа в одной фразе сразу четко обосновывалась его основная посылка: “Необходимость поддержания контакта с дипломатическими, правительственными кругами обязывает к соблюдению известного принятого в этих кругах минимума этикета, без коего невозможно поддержание отношений и резкое отступление от коего может даже повести к нежелательным конфликтам, ввиду того значения, которое придается в буржуазном обществе внешним условностям”. В инструкции протокольной части НКИД содержались подробные рекомендации, касающиеся соблюдения основополагающих протокольных норм российскими дипломатическими представителями, сотрудниками полпредств и их женами. Детально прописывались все основные правила протокола и этикета, начиная с прибытия полпреда и до его отъезда (вручение верительных грамот, порядок нанесения визитов, проведения дипломатических приемов, выражения поздравления и соболезнований, ответа на приглашения, использования визитных карточек и т. п.). В специальном разделе инструкции давались рекомендации по “церемониалу для жен дипсостава и визитов дамам”, а также правилам ношения одежды на различных протокольных мероприятиях. Аналогичная инструкция была направлена и во все консульские учреждения. Та же линия проводилась и в отношении иностранных диппредставительств, аккредитованных в Москве. Наркоминдел Чичерин обращал особое внимание на необходимость соблюдения общепринятых протокольных формальностей всеми сотрудниками наркомата, указывая на то, что “иностранные дипломаты чрезвычайно щепетильны в вопросах о своевременных ответах на визиты, приглашения и т. д.”. В сентябре 1926 года заведующим отделами был направлен специальный циркуляр, в котором предписывалось согласовывать все вопросы, касающиеся общения с иностранными дипломатическими представителями с Протокольным отделом НКИД, “проводящим в этой области общую линию”. Словесная риторика и идеологический подтекст проходили в эти годы красной нитью через любой нормативный документ   Вместе с тем в практической работе учитывалось, что резкий отход от сложившихся протокольных норм и традиций может нанести ущерб престижу страны на международной арене. 21 ноября 1924 г. Постановлением Президиума ЦИК были утверждены “Руководящие указания полномочным представителям за границей”, содержавшие рекомендации по вопросам протокола. В документе говорилось о необходимости заранее устранять любые возможные недоразумения протокольного характера, вызываемые, в частности, отказом наших дипломатических представителей от участия в тех или иных церемониальных актах и манифестациях, с разъяснением, что такие шаги, продиктованные исключительно соображениями идеологического порядка, не должны мешать поддержанию и развитию межгосударственных отношений. В этой связи отмечалось, что “воздержание советских представителей от участия в манифестациях, имеющих монархический или вообще чуждый советскому строю характер, ни в коем случае не может и не должно рассматриваться, как акт пропаганды или как демонстрация политического характера”. Каждое советское посольство, говорилось в указаниях, “представляет государство рабочих и крестьян, где царит особый жизненный уклад, определяемый общественно-моральными воззрениями трудящихся классов”. В силу этих обстоятельств аккредитованные при иностранных правительствах представители СССР “соблюдают простоту форм” и “отказ от внешних обрядностей, связанных обычно с положением дипломата, но ни в коем случае не вытекающих из него, не должен поэтому рассматриваться как акт недоброжелательства”. Таким образом, можно констатировать, что уже к середине 20-х годов использование международных протокольных норм достаточно прочно вошло в обиход российской дипломатической службы. Попытки игнорировать их в первые годы революции, наполнить классовым содержанием успеха не имели. Они лишь подтвердили тезис о том, что протокол по самой своей природе интернационален и внепартиен. Тем не менее собственный свод протокольных правил вырабатывался еще довольно долго и складывался в основном эмпирическим путем. В подтверждение этого тезиса можно привести ответ, данный на обращение китайской миссии в Москве в мае 1925 года с просьбой проинформировать о действующих правилах советского церемониала и этикета. В своем ответе НКИД ограничился лишь следующим общим замечанием: “Задача протокольной части состоит в том, чтобы сочетать принятые в других странах и освященные международными обычаями условности с принципами простоты, отвечающими строю СССР”. Характерно, что на аналогичную просьбу посольства КНР в 1952 году также были даны только устные разъяснения в отношении существующей практики, поскольку “печатными материалами по вопросам дипломатического церемониала и техники протокола Протокольный отдел не располагает”. Пожалуй, одними из немногих официальных юридических документов по вопросам, касающимся применения протокольных норм в 30-е годы, были Постановление ЦИК и СНК от 27 августа 1926 г. “О порядке сношений правительственных учреждений и должностных лиц Союза ССР и Союзных республик с правительственными учреждениями и должностными лицами иностранных государств”, а также Постановление от 14 января 1927 г., утвердившее “Положение о дипломатических и консульских представительствах на территории СССР”. В этих документах, которые в дальнейшем были доработаны   И заменены более поздними законодательными актами (Указ Президиума Верховного Совета СССР “О порядке сношений государственных учреждений СССР и их должностных лиц с учреждениями и должностными лицами иностранных государств” от 16 декабря 1947 г., Указ Президиума Верховного Совета СССР об утверждении “Положения о дипломатических и консульских представительствах иностранных государств на территории Союза Советских Социалистических Республик” от 23 мая 1966 г.), содержалась первая официальная регламентация привилегий и иммунитетов иностранных дипломатических представителей, а также порядок поддержания контактов с ними. 20 декабря 1937 г. была утверждена инструкция НКИД СССР “О порядке прописки членов дипломатического корпуса в СССР и сотрудников иностранных посольств и миссий”, которая регулировала вопросы регистрации дипломатов и членов персонала диппредставительств. В мае 1941 года статус дипломатических представителей Советского Союза, которые до того именовались полпредами, был приведен в соответствие с международной классификацией, и они получили соответственно ранги (классы) послов, посланников и поверенных в делах. 28 мая 1943 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были введены личные ранги для сотрудников дипломатических представительств и центрального аппарата. Тогда же Постановлением Совнаркома была введена форменная одежда, которая позднее осталась только у послов и посланников. Какого-либо единого нормативного документа, обобщающего в целом действующую практику дипломатического протокола в советский период, не было вплоть до 50-х годов. В решении Коллегии МИД СССР в мае 1955 года этот факт был отмечен как один из серьезных недостатков в работе Протокольного отдела. Правда, в 1935 году учебным отделом НКИД была издана брошюра Н. Колчановского “Дипломатические техники”. В 1938 году она была переиздана весьма ограниченным тиражом (2 тыс. экземпляров). Издание, носившее гриф “Для служебного пользования”, состояло из двух частей. Первая часть “Техника ведения дипломатических сношений” в основном повторяла инструкцию протокольной части НКИД 1923 года и затрагивала круг вопросов, касающихся деятельности дипломатических представительств (структура, функции, состав, порядок назначения и вступления в должность, вопросы протокольного старшинства, привилегии и иммунитеты). Отдельный раздел был посвящен вопросам дипломатического этикета (правила пользования флагом, визитные карточки и их возможности, поздравления и соболезнования, дипломатическая переписка и ее оформление, проведение приемов, протокольная одежда и т. п.). Вторая часть брошюры “Техника заключения международных договоров и проведения международных конференций” включала весь круг связанных с этим вопросов. Однако эта брошюра была издана в качестве “пособия для сдачи техминимума” и в качестве обобщающего нормативного документа рассматриваться не могла. В этом же ряду можно назвать сборник материалов по вопросам дипломатического протокола и дипломатической практики, подготовленный и выпущенный в свет уже в 1964 году одним из законодателей послевоенного советского протокола Молочков Ф.Ф.ым*. Протокольный отдел МИД СССР активно работал над составлением основных положений протокольной практики, которые призваны были обеспечить единообразный подход ко всему комплексу вопросов дипломатического протокола и этикета. Во второй половине 50-х годов были, наконец, систематизированы нормы, правила и церемониал визитов на высшем уровне. В апреле 1958 года был разработан и утвержден специальный нормативный документ по вопросам организации работы с иностранными делегациями.   Практически все нормативные документы по протокольным вопросам вплоть до 90-х годов утверждались решениями и постановлениями высших партийных инстанций и носили закрытый характер В 1976 году Министерством иностранных дел был разработан основополагающий документ “Основные положения протокольной практики”, который был утвержден Постановлением Политбюро ЦК КПСС. В документе были четко сформулированы единые правила приема иностранных делегаций и определены обязанности министерств и ведомств в связи с приемом иностранных делегаций и высших должностных лиц. На Протокольный отдел МИД СССР была возложена задача координации всех вопросов, связанных с применением Основных положений протокольной практики, в качестве единого государственного протокола. Об основных положениях протокольной практики были проинформированы официальные дипломатические представители иностранных государств, аккредитованные в Москве. В 80-е годы в основные положения протокольной практики вносились отдельные изменения, которые в значительной мере были продиктованы сугубо личностными мотивами, и в первую очередь состоянием здоровья высших советских руководителей в эти годы. Дальнейшие изменения в действующую протокольную практику в плане ее определенной демократизации, а также более единообразного применения правил и норм, определяющих характер и уровень протокольных мероприятий, были внесены в годы Перестройки. Протокольный отдел Министерства иностранных дел был преобразован сначала в Службу государственного протокола, а затем в Управление государственного протокола. После избрания Горбачева Президентом Советского Союза в мае 1990 года в рамках Управления делами Президента был создан Протокольный отдел. После распада СССР в конце 1991 года и образования Содружества Независимых Государств (СНГ) Министерство иностранных дел Российской Федерации направило ноту главам всех дипломатических представительств в Москве, в которой просило довести до сведения своих правительств, что Российская Федерация продолжает осуществлять права и выполнять обязательства, вытекающие из международных договоров, заключенных СССР (нота № 11/угп от 13 января 1992 г.). МИД обратился также с просьбой рассматривать дипломатические и консульские представительства СССР, аккредитованные в соответствующих странах, в качестве дипломатических и консульских представительств Российской Федерации и признавать прежний статус за главами упомянутых представительств (нота № 1/угп от 03 января 1992 г.). Управление Государственного протокола Министерства официально довело до их сведения, что “Положение о дипломатических и консульских представительствах иностранных государств на территории СССР” от 23 мая 1966 г. продолжает действовать на территории Российской Федерации до принятия нового законодательного акта по этому вопросу (нота № 70/угп от 31 января 1992 г.). В одном из первых указов Президента Российской Федерации от 18 декабря 1991 г., касающихся формирования российского внешнеполитического ведомства, была поставлена задача создания Службы Государственного протокола, обеспечивающей единую протокольную практику в Российской Федерации. В соответствии с этим Указом была проделана большая работа по разработке протокольных норм новой России, которые должны единообразно применяться на всей территории Российской Федерации. В начале 1992 года протокольное подразделение при Президенте было реорганизовано в Службу протокола Администрации Президента, которая в 1995 году преобразована в Управление протокола Президента Российской Федерации. Подразделения, занимающиеся вопросами протокола, созданы в настоящее время в аппарате Правительства России, в ряде центральных органов федеральной власти, а также в администрациях глав субъектов Российской Федерации. 27 июля 1992 г. утверждено “Положение об организационно-протокольном обеспечении международных контактов российского руководства”, а вслед за этим разработаны соответствующие нормативные документы, определяющие единую практику приема в Российской Федерации глав государств, глав правительств и министров иностранных дел иностранных государств. Международные контакты Российской Федерации за последнее десятилетие получили весьма активное развитие   Только в течение одного года в Москве принимают более ста иностранных делегаций на уровне глав государств, глав правительств и министров иностранных дел. Весьма интенсивно осуществляются и международные контакты российского руководства. По состоянию на 01 января 2001 г. Россия имеет дипломатические отношения со 180 зарубежными странами. В Москве аккредитованы главы дипломатических представительств 153 иностранных государств, находятся посольства 137 стран. В свою очередь Российская Федерация имеет диппредставительства в 143 странах. Основные положения российской протокольной практики приема зарубежных государственных деятелей на высшем и высоком уровне определяются на сегодня указами Президента Российской Федерации от 6 мая 1994 г. и 22 февраля 1997 г. Положения этих документов регулируют проведение ключевых мероприятий, связанных с приемом всех иностранных гостей высокого уровня, и определяют протокольное старшинство официальных должностных лиц и других участников любых мероприятий государственного характера. В июне 1995 года утверждено Положение о Департаменте Государственного протокола МИД, которое подводит соответствующую правовую основу под его деятельность. Основной задачей ДГП является обеспечение “средствами и нормами дипломатического протокола внешнеполитических мероприятий Российской Федерации, применения единой протокольной практики при приеме иностранных официальных делегаций и осуществления визитов руководителей России в зарубежные страны”. Департамент строит свою работу с учетом общепринятых в международной практике протокольных норм, положений Венской конвенции о дипломатических сношениях (1961 г.), характера двусторонних отношений между государствами и руководствуется в своей деятельности федеральным законодательством, указами и распоряжениями Президента Российской Федерации, постановлениями и распоряжениями Правительства, другими нормативными актами. Фонды Архива внешней политики Российской Федерации позволяют начиная с 1918 года проследить историю становления самых различных аспектов российской протокольной практики на протяжении последнего столетия, что и является целью настоящего исследования. Международная вежливость и основные принципы протокольной практики. С первых шагов выхода на международную арену протокол молодой Советской республики, отдавая дань революционной фразеологии, строился тем не менее с учетом общепринятых в мировой практике протокольных норм. Помимо объективных критериев, о которых говорилось выше, определенную роль здесь, видимо, сыграл и субъективный фактор. Дело в том, что в течение почти 17 лет, вплоть до 1934 года, протокольное подразделение Наркоминдела возглавлял Флоринский Д.Т. , принятый на работу во внешнеполитическое ведомство Российской империи в 1911 году и являвшийся в определенной степени носителем уже устоявшихся традиций и правил. Анализ сохранившихся в архиве дневников Флоринского Д.Т. наряду с официальными документами того времени позволяет выделить основные положения, которые были положены в основу строительства протокольной практики в новых условиях. Это относится как к деятельности иностранных дипломатических представительств в Советском Союзе, так и к первым шагам наших дипломатических представителей за рубежом. Главное здесь — констатация необходимости строительства собственных норм дипломатического протокола при соблюдении одного из важнейших принципов: строгое соблюдение установленных протокольных норм при обеспечении равных правил применительно к одним и тем же поводам. “В основу нашей протокольной работы мы кладем уважение прав иностранных представителей, присвоенных им международной практикой и соглашениями, соблюдение в отношении их международной вежливости и оказание им гостеприимства. Мы говорим, может быть, меньше пышных фраз, но стараемся обеспечить дипкорпусу наиболее эффективное содействие. Наряду с этим мы строим наш протокол так, чтобы сделать его наиболее удобным, гибким и наименее обременительным”. “В наш трезвый деловой век изощренности дипломатических форм повсеместно отмирают; отходят в область истории как золотые кареты, так и напыщенное манерничество старой дипломатической школы; совершенные способы передвижения вытесняют неудобные цилиндры; пиджак постепенно заменяет фрак... В СССР мы идем по пути максимального упрощения церемоний и этикета, что не означает, однако, отказа от соблюдения известного минимума принятых международных правил, организующих и регулирующих отношения с дипкорпусом...” “Мы исходим из того, что протокол строится по территориальному принципу. Это наиболее удобный принцип. Таким образом, каждая страна строит свой протокол применительно к своим условиям и обычаям. Например, пышный придворный этикет монархических стран не применим в республиканских и т. д.”. Другим важным выводом, который можно сделать на основе архивных документов, является то, что в практике применения протокольных норм последовательно проводился тезис о том, что “в отношении церемониала не существует принципа взаимности” и каждое государство руководствуется собственными протокольными нормами, которые, однако, должны применяться единообразно. Со ссылкой на этот принцип были, например, отклонены претензии посла Афганистана, который по прибытии в Москву в начале февраля 1924 года требовал для себя организации специальной церемонии встречи, ссылаясь на протокольную практику своей страны. В ответ на его требования было сказано, что, поскольку этот церемониал утвержден единым нормативным актом (Постановлением ЦИК), “мы не можем отходить от него, не вызывая законных нареканий со стороны других представителей”. Таким образом, в основу формирования собственной протокольной практики с самого начала было положено соблюдение требования единообразного применения любой протокольной нормы. Аналогичный подход относится не только к вопросам церемониала, но и к другим аспектам протокольной работы, в том числе к дипломатической переписке. В практическом плане это нашло отражение в циркуляре, разосланном по НКИД в августе 1928 года, в котором говорилось о необходимости использования единообразного комплимента в конце не только вербальных, но и личных нот “вне зависимости от ранга дипломатического представителя, которому нота адресована”. Требование соблюдения норм международной вежливости и единого подхода к этим вопросам в практической работе НКИД нашло отражение и в циркуляре  Чичерина, разосланном всем заведующим отделами в сентябре 1926 года. “Иностранные дипломаты чрезвычайно щепетильны в вопросах о своевременных ответах на визиты, приглашения и т. д., — говорилось в этом документе. — Нам, понятно, нет смысла вызывать отражающиеся на работе НКИД неудовольствие и обиды из-за невыполнения этих пустых формальностей, которым, однако, иностранцы придают такое большое значение”. Далее нарком вменяет в обязанность руководителям всех подразделений НКИД “немедленно оповещать” заведующего Протокольным отделом о визитах иностранных дипломатических представителей, а также “о всех получаемых визитных карточках и приглашениях для своевременного на них ответа”. Одновременно предлагалось согласовывать с Протокольным отделом, “проводящим в этой области общую линию”, и все другие вопросы протокольного характера. Появление циркуляра  Чичерина в немалой степени объяснялось и тем, что принятые в протокольных канонах визиты вежливости иностранных дипломатов официальным лицам страны пребывания довольно широко практиковались дипкорпусом в Москве. Существовала довольно сложная система визитов, ответных визитов, направления визитных карточек и т. п.   Те же правила поведения вменялись и нашим представителям за рубежом Не случайно в уже упомянутом циркуляре протокольной части НКИД подробно расписывался порядок нанесения визитов полпредом по прибытии в страну назначения. Полпредам следовало наносить личные визиты (после приема у министра иностранных дел и вручения верительных грамот) заместителям министра, директору департамента, ведающего русскими делами, начальнику канцелярии министра, заведующему протокольной частью, лицам, встречавшим полпреда на вокзале, главе правительства, министрам, председателям палат парламента, мэру города, высшим придворным и воинским начальникам, присутствовавшим при вручении верительных грамот, а также дипломатическим представителям государств, с которыми “Россия находится в договорных отношениях”. При этом рекомендовалось “сделать личные визиты начальникам посольств и миссий, а остальному составу таковых, значившимся в списке дипкорпуса (советники, секретари, атташе) оставляются карточки, на коих предварительно надписываются карандашом в левом верхнем углу фамилия адресата”. Циркуляр содержал и детальные правила пользования визитными карточками по самым различным протокольным поводам. Постепенно в более поздние годы эта сложная и весьма обременительная протокольная практика была упрощена. Однако только в 1939 г. по договоренности с дуайеном дипкорпуса, аккредитованного в Москве, были отменены как обязательная протокольная форма визиты вежливости глав диппредставительств Наркоминделу и членам коллегии НКИД. Таким образом, российская дипломатическая служба уже в первые годы после революции приходит к пониманию того, что без строгого соблюдения (пусть и с оговорками идеологического плана) основополагающих норм международной вежливости и общепринятых протокольных правил нельзя успешно строить межгосударственные отношения. На протокольный отдел НКИД возлагается задача координации и практической реализации всех связанных с этим вопросов. Дипломатическая иерархия и протокольное старшинство   Протокол по самой своей природе иерархичен. Любая государственная церемония или дипломатический раут связаны с необходимостью соблюдения определенного протокольного порядка или, другими словами, протокольного старшинства. Приглашенным на государственный акт или официальное мероприятие главам дипломатических представительств предоставляется в соответствии с этим принципом приоритетное почетное место в непосредственной близости от главы государства или правительства, если они участвуют в этой церемонии.   Несмотря на то, что до 1941 года главы дипломатических представительств СССР за рубежом именовались не послами, а полпредами, не возникал вопрос о том, чтобы не признавать иерархию внутри дипкорпуса, устанавливаемую в соответствии с освященными историей международными канонами. Разъясняя основные принципы действующей протокольной практики, шеф протокола НКИД Флоринский Д.Т. в беседах с аккредитованными в Москве иностранными представителями настойчиво проводил мысль о том, что упрощение отдельных церемоний и этикета никак не означает отказа от соблюдения общепринятых международных правил дипломатического старшинства: “Мы реальные политики. Диалектика учит учитывать все факторы на данном историческом этапе и делать соответствующие практические выводы. Это в полной мере относится и к протоколу. Вряд ли, например, нам было бы целесообразно брать сейчас инициативу по отмене рангов и уравнению послов и посланников, аккредитованных в Москве. Это, несомненно, был бы левый загиб, который принес бы ничем не оправдываемые осложнения в отношениях с дипкорпусом. О такой революционизации нашего протокола говорить не приходится...” Вопрос о том, кто занимает более высокое положение, имеет первостепенное значение для протокольной службы любого государства   Но в советские времена эта проблема стояла особенно остро, поскольку какого-либо официального норматива, с одной стороны, здесь не существовало, а с другой — при проведении любого мероприятия всегда приходилось учитывать особую иерархию партийной номенклатуры. В рамках международного общения также возникали весьма деликатные ситуации протокольного свойства, когда, например, Генеральный (или Первый) секретарь ЦК КПСС выезжал за рубеж и встречался с главами государств, будучи формально членом Президиума Верховного Совета СССР. После совмещения постов генсека и Председателя Президиума Верховного Совета протокольная острота была снята. Тем не менее официально вопрос о протокольном старшинстве был решен лишь после учреждения поста президента в конце 90-х, когда были утверждены “Основные положения государственной протокольной практики Российской Федерации (Государственного протокола Российской Федерации)”. В приложении к этому документу юридически закреплено протокольное старшинство при проведении в Российской Федерации официальных мероприятий (в том числе применительно к мероприятиям в рамках международных контактов). Иностранные послы, будучи в соответствии с международным правом, представителями главы своего государства, всегда ревностно относились к вопросам протокольного старшинства и весьма болезненно реагировали на все случаи, когда считали, что их права в какой-то степени ущемлены. Поскольку никакого официального документа о протокольном старшинстве при проведении мероприятий с участием высших должностных лиц не существовало, от дипкорпуса постоянно поступали запросы о порядке старшинства членов правительства и ответственных работников НКИД.   Из устных разъяснений, которые давал на этот счет шеф протокола, протокольное старшинство применительно к международной деятельности выглядело в первые годы после революции следующим образом: Председатель ЦИК, Председатель Совнаркома, Народный комиссар по иностранным делам, прочие наркомы, секретарь ЦИК, зам. наркоминдел СССР, наркомы РСФСР, другие замнаркомы СССР, члены коллегии наркоматов СССР, члены Реввоенсовета, замнаркомы РСФСР. Среди заведующих отделами Наркоминдела приоритет отдавался зав.политическим отделом, зав. делами данной страны, зав. протокольным отделом, а для остальных руководителей протокольное старшинство определялось длительностью пребывания в соответствующей должности. Вопрос о протокольном старшинстве, о месте иностранных послов и посланников в церемониальном плане стоял достаточно остро, и до конца 30-х годов здесь возникали постоянные трения между протоколом Наркоминдела и дипкорпусом из-за амбиций ряда глав миссий. Дуайен [doyen - франц. самый старший по возрасту] дипкорпуса германский посол граф Ранцау в 1927 году, ссылаясь на 300-летнюю практику, отстаивал, в частности, точку зрения, что “послы в силу своего исключительного положения” обязаны наносить первые визиты лишь главе государства, главе правительства и руководителю иностранного ведомства, а остальные “даже самые важные сановники страны, включая министров”, должны, мол, первыми наносить визит послам. Такой же принцип, считал он, должен быть положен и в основу рассадки на протокольных мероприятиях. Однако при этом дипкорпус в Москве не всегда учитывал другое правило, закрепленное в протокольной практике, в соответствии с которым, исходя из принципа международной вежливости, послы добровольно уступают свое место главе правительства, министру иностранных дел, а в ряде случаев и другим высшим должностным лицам страны своего пребывания. В этом отношении представляет интерес прецедент во время поездки наркома  Чичерина в Берлин. Протокольный отдел германского МИД в связи с обедом у министра Штреземана в неофициальном порядке запросил советского посла Крестинского, не согласится ли он “уступить свое место наркому и сидеть не справа, а слева от хозяйки”, поскольку имеет право на место перед Министром иностранных дел”.   Тем не менее разный подход к этой норме международной вежливости со стороны глав иностранных миссий в Москве в 30-е годы стал причиной протокольного конфликта. Тот же Крестинский пять лет спустя, возвратившийся к этому времени в Москву и занявший пост заместителя наркоминдела, оказался “протокольной жертвой” амбициозных представителей московского дипкорпуса. В 1932 году на обеде в британском посольстве ему было предоставлено место за столом только после четырех послов. Аналогичные казусы возникали не только с послами, но и с иностранными посланниками   В ряде случаев они заявляли протест, если члены коллегии НКИД занимали по сравнению с ними более высокое место, мотивируя это тем, что члены Коллегии представляют только “одно ведомство”, в то время как посланники — свое правительство. Так называемая обеденная проблема к середине 30-х годов приобрела такую остроту, что шеф протокола НКИД поставил перед дуайеном [doyen - франц. самый старший по возрасту] вопрос о ненормальности сложившегося положения с точки зрения норм международной вежливости, когда официальных представителей НКИД в иностранных представительствах в буквальном смысле слова “загоняют в конец стола”.   В этой связи зав. протоколом обратился к дуайену с просьбой не приглашать его на обеды, устраиваемые в иностранных миссиях, “на которых представителю НКИД не может быть предоставлено удовлетворительное место, ибо нынешнее отношение дипкорпуса ставит меня, как шефа протокола, в определенно неудобное положение”. Отстаивая престиж ведомства иностранных дел и достоинство его руководящих сотрудников, зав. протоколом НКИД обосновывал свой демарш тем, что в столь деликатной проблеме необходимо руководствоваться в первую очередь нормами международной вежливости, а не чисто формальным подходом. “Правила куртуазии” исходят из общепринятого принципа различного отношения к вопросу старшинства между лицами, занимающими одно и то же положение (соответственно дипломатический ранг) при проведении протокольных мероприятий в “своем доме” и в “чужом доме”. “С точки зрения общепринятой практики в иностранных домах при равенстве чинов представителей местного правительства садят во всяком случае выше иностранных, напротив, в местных домах лучшие места предоставляются иностранным дипломатам. В обоих случаях исходят из принципа куртуазии”. Эту точку зрения отстаивал и признанный авторитет в области протокола Молочков Ф.Ф., который дважды возглавлял протокольный отдел Министерства иностранных дел. Со ссылкой на автора книги “Дипломатический протокол” Ж. Серре, он в одной из своих работ приводит примеры из протокольной практики Франции и Германии, подтверждающие правомерность именно такого подхода к проблеме старшинства в протокольной практике. С первых шагов на международной арене НКИД СССР весьма щепетильно относился ко всем вопросам, связанным с соблюдением протокольного старшинства в отношении советских дипломатических представителей за рубежом. Так, например, в феврале 1924 года внимание советского полпреда в Италии было обращено на необходимость строгого соблюдения протокольного правила, в соответствии с которым “послы делают визиты послам, но не посланникам, ожидая визитов последних. Если Вы первыми сделаете им визиты, Вы этим самым до известной степени уменьшите свой ранг в глазах Ваших коллег и Мининдела”.   В ноябре 1933 года в связи с установлением дипломатических отношений с США советским полпредам в Англии, Франции, Германии и Польше было направлено указание завязать контакты с американскими представителями, содержавшие одновременно и практический совет, касающийся соблюдения норм протокола: “Рекомендуем нанесение первого визита разрешать в зависимости от старшинства, а именно, нашим Полпредам и Поверенным в делах надлежит сделать первый визит в тех случаях, когда они младше американца. В противном случае должны ожидать его визита. Если бы, однако, со стороны представителя САСШ такого визита не последовало, целесообразно в зависимости от обстановки дать ему в деликатной форме намек о своевременности подобного визита”. Таким образом, в отношении одного из важнейших принципов протокола, — теории протокольного старшинства — протокольная практика нашей страны с самого начала строилась на основе неукоснительного и строгого соблюдения этой общепризнанной международной нормы. Протокол и символы суверенитета государства   Неотъемлемой принадлежностью каждого государства являются государственный герб, флаг и гимн, которые олицетворяют символы его суверенитета. Каждый из этих символов выступает и используется дипломатическими представительствами в строго установленных случаях в соответствии с общепринятыми протокольными нормами и традициями страны пребывания. Правила международной вежливости, на которых основана современная протокольная практика, требуют уважения к символам государства в межгосударственных отношениях. Отступление от этих правил принято рассматривать как проявление неуважения к суверенитету государства, как оскорбление его достоинства. Российский и советский протокол всегда уделяли самое серьезное внимание вопросам государственной символики. В первых инструкциях, направлявшихся в полпредства, разъяснялось, что диппредставитель вправе поднимать национальный флаг своего государства как над зданием представительства, так и на средствах передвижения. При этом обращалось внимание на то, что подъем флага иностранными дипломатическими представительствами и консульскими представительствами “является их привилегией и запрещать им пользоваться в определенные дни флагом или настаивать на вывешивании своего флага в дни наших национальных праздников мы не можем”. В отношении средств передвижения указывалось на необходимость соблюдать традиции страны пребывания и ежедневно устанавливать флаг на транспортном средстве только, если таковы практика других представительств (в противном случае поднимать флаг только в том случае, если диппредставитель следует на официальную церемонию). 29 августа 1924 г. было принято Постановление ЦИК и СНК СССР о флагах и вымпелах, на основе которого в апреле 1930 года было составлено циркулярное письмо Протокольного отдела НКИД, которым должны были руководствоваться наши загранпредставительства. Протокольный отдел сообщал этим письмом утвержденный коллегией порядок поднятия и приспуска флага в праздничные и траурные дни. Таких дней в эти годы было всего два: флаг поднимался только 7 ноября и приспускался 22 января (в других случаях без указания Центра флаг не вывешивался). В этой связи представляет интерес документ, опубликованный в собрании законов и распоряжений правительства СССР за 1924 год, на который также обращалось внимание наших загранпредставителей. В документе, подписанном М. И. Калининым 19 сентября 1924 г. и озаглавленном “О днях, посвященных памяти В. И. Ленина”, Президиум ЦИК СССР постановил: “I. Разъяснять, что день кончины В. И. Ульянова — Ленина (21 января), объявленный II съездом Советов СССР днем траура, является рабочим днем. 2. Нерабочий день 22 января, посвященный памяти 22 (9) января 1905 г., одновременно посвящается памяти В. И. Ульянова — Ленина”. Помимо двух (праздничного и траурного) дней предписывалось вывешивать флаги “в твердо установленные в стране пребывания дни, а также в особых случаях, на основании циркуляра дуайена или согласованности с ним”. В отношении вывешивания флагов в дни национальных праздников третьих государств предлагалось придерживаться существующей в стране практики: или не вывешивать флаги вовсе, или вывешивать их лишь в отношении “договорных стран”. Флаги могли подниматься или приспускаться на основании циркуляра дуайена также “по случаю особо важных событий в третьих государствах, с коими СССР находится в договорных отношениях”. Оговаривалось также, что в странах, где, согласно обычаю, иностранные миссии “держат флаги непрестанно поднятыми” (некоторые страны Востока и портовые города), наши дипломатические и консульские представительства должны были строго следовать установившейся практике. В сентябре 1949 года со ссылкой на то, что циркуляр 1930 года “значительно устарел”, заведующий Протокольным отделом МИД Молочков Ф.Ф. подготовил новый проект Постановления правительства о пользовании флагом. После обсуждения проекта на заседании Коллегии в марте 1950 года и заключения правового отдела Совета Министров, Протокольному и Договорно-Правовому отделам МИД было поручено доработать его с учетом зарубежной протокольной практики. Анализ ответов наших диппредставительств на соответствующие запросы показал, что единых норм этикета государственного флага не существует и каждая страна руководствуется собственными правилами   Работа над проектом документа продолжалась. Он вновь рассматривался на заседании Коллегии (1952 г.), но только 19 августа 1955 г. Указом Президиума Верховного Совета было утверждено новое “Положение о государственном флаге СССР”, а 30 ноября 1955 г. Постановлением Совета Министров № 1975 одобрена единая инструкция по применению этого положения. В соответствии с новым положением загранпредставительства СССР поднимали государственный флаг 22 апреля, 1 и 2 мая, 7 и 8 ноября, 5 декабря (“День Сталинской Конституции”). Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 августа 1966 г. Положение о Государственном флаге было дополнено указанием, что помимо выше перечисленных дней флаг поднимается также 8 марта (Международный женский день) и 9 мая — в праздник Победы. Содержавшееся в прежней инструкции положение о том, что “флаг приспускался на половину флагштока 21 и 22 января (в день памяти В. И. Ленина и событий 9 января 1905 г.), а также в другие дни “по специальному указанию МИД СССР” в новой инструкции было опущено. Подъем государственного флага в дни национальных праздников и в траурные дни страны пребывания осуществляется с учетом местной практики, в честь национальных праздников третьих стран, с которыми установлены дипотношения, — строго на основе взаимности. Консульские учреждения в портовых городах поднимают флаги ежедневно от восхода (обычно в 8 час. утра) и до захода солнца. Красный флаг был государственным символом Советского Союза с 1917 года по 5 ноября 1990 г. Правительство РСФСР приняло решение о создании новой российской символики. 21 августа 1991 г. Чрезвычайная сессия Верховного Совета РСФСР постановила “считать исторический флаг России — полотнище из равновеликих горизонтальных белой, лазоревой и алой полос официальным Национальным флагом Российской Федерации”. Как известно, образец трехполосного бело-сине-красного российского флага был утвержден указом Петра I от 20 января 1705 г. для торговых судов: “На торговых всяких судах, которые ходят по Москве-реке и по Волге, и по Двине, и по иным по всем рекам и речкам ради торговых промыслов, быть знаменам по образцу, каков, нарисовав, послан под сим Его Великого Государя указом. А иным образом знамен, опричь того посланного образца, на помянутых судах не ставить. А если кто учинится тому, Его Великого Государя указу ослушен и тому учинено будет жесткое наказание”. С 1883 года “высочайшим повелением” Александра III трехцветный флаг стал официальным флагом Российской империи: “По Всеподданейшему Министра Внутренних Дел докладу Государь Император в 28 день 1883 г. Высочайше повелел соизволить: чтобы в тех торжественных случаях, когда признается возможным дозволить украшение зданий флагами, был употреблен исключительно русский флаг, состоящий из трех полос: верхней — белого, средней — синего и нижней — красного цветов”. После распада СССР Президентом Российской Федерации 11 декабря 1993 г. был подписан Указ “О Государственном флаге Российской Федерации”. Этим указом в целях упорядочения использования флага и “совершенствования протокольной практики” было утверждено соответствующее Положение, которое действовало до конца 2000 года. 25 декабря 2000 г. Президентом Российской Федерации В. В. Путиным были подписаны законы о государственном гербе, о государственном гимне и государственном флаге Российской Федерации В них говорится, что герб, гимн и флаг являются государственными символами Российской Федерации. Ряд статей содержит правила использования государственных символов и их защиты. В соответствии с законом государственный флаг Российской Федерации поднимается на зданиях дипломатических представительств, консульских учреждений, резиденций глав дипломатических представительств и консульских учреждений, когда это связано с исполнением этими лицами служебных обязанностей. Дипломатические и консульские представительства имеют право устанавливать государственный флаг в служебных помещениях и на своих транспортных средствах. Закон четко определяет, что этикет государственного флага должен соответствовать нормам международного права, правилам дипломатического протокола и традициям страны пребывания. В соответствии с нормами протокола флагу отдаются высшие государственные и воинские почести. Достоинство флага подлежит защите как внутри страны, так и за ее пределами. Оскорбление флага должно рассматриваться как оскорбление нации и государства.   Документы* “№ 371 30 апреля 1928 г. Тов. Карахану** Копия: т. Флоринскому”*** Уважаемый товарищ, Я ознакомился с проектом т. Флоринского. Не хватает самого главного — деловых разговоров. В этих проектах прием означает обед, но нигде нет приемов, означающих обсуждение деловых вопросов. В XVIII столетии важнейшие дела обсуждались мимоходом в 5 минут, между ужином и метрессами. Неужели с этой традицией надо считаться. В сводном плане встреч и приемов в Москве имеется под первым днем краткое указание: прием у т. Калинина. Что это значит? Будет ли обед и где именно? Нигде я не нашел указания, где будет происходить, как этот обед, так и последующие: не на Софийской же, где будет сам падишах. Никогда не лезут к приглашенному, чтобы у него самого устраивать обед с его приглашением. Под следующим днем я нахожу: прием у т. Чичерина. Обед ли это и где именно. На другой бумажке я нашел указание относительно этого второго обеда: “костюм-фрак”. Но если на этот второй обед мы пригласим т. Калинина, то нельзя же нам быть во фраке, когда он будет в пиджаке. У многих из обозначенных приглашенных вообще нет фраков. Нельзя же быть мне овердрессед, когда Калинин будет ундердрессед. Под третьим днем значится, между прочим, посещение дома Красной Армии и Флота и уголка, посвященного Афганистану. Надо внимательнейшим образом пересмотреть этот уголок, чтобы там не было чего-либо унизительного или чего-либо, напоминающего о территориях, отнятых Россией. Далее значится: обед в Афганской миссии. Деталей нет никаких ни относительно костюмов, ни относительно всего прочего. Четвертым днем оказывается воскресенье. Каким образом в воскресенье можно показывать производство, я не понимаю. Нельзя же специально заставлять заводы работать в воскресенье. Далее значится посещение Госбанка. И в Госбанке в воскресенье работа не производится. В Большом театре падишаху и его свите отводится центральная ложа. Далее сказано, что я там буду, а также т. Карахан, т. Луначарский и прикомандированные. Это все неясно. Надо точно установить, сколько в этой свите людей, сколько прикомандированных, и не получатся ли селедки в бочке. Под пятым днем значится: “Красный Мак”. Это кажется мне абсолютно неудобным и даже недопустимым. Борьба против Англии на восточной почве кончается цветами красного мака, то есть внутренней революцией. Мы этим как будто нарочно говорим падишаху: “Борись, борись с Англией, сколько хочешь, результатом будет революция у тебя самого”. Нельзя же такие глупости говорить потентату. Между тем “Красный Мак” это именно и говорит. А где же все-таки разговоры, какое же время будет уделено для дела? В ленинградской программе совсем не значится т. Карахан. Разве он туда не собирается. В крымской программе совершенно отсутствует турецкий флот. Впервые к нам прибывает несколько судов, а не только “Гамидие”, как в Одессе. Почему же это все исчезло. Программа должна быть разработана с включением турецких гостей. Где будет находиться падишах в период, предшествующий посадке за стол. Обыкновенно публика перед обедом стоит в соседней комнате в довольно неприятном состоянии. Королей не заставляют ждать. Между тем, он приедет, а тот или другой трактир, готовящий обед, не будет готов. Надо иметь в виду, что делать с падишахом в этот период. Надо дать Ленинграду более точные инструкции относительно всего вообще. Напоминаю, что в юбилейные торжества т. Киров при иностранных консулах вспомнил о том, как в 1918 г. консулы протестовали против террора, и сказал: “Вместо этих отвратительных консулов скоро будут красные консула других советских государств”. Не скажет ли Киров что-нибудь подобное относительно королей. Между прочим, Аманулла не любит попов, но в полной мере поддерживает ислам, и свои главные речи произносит в мечетях. Наша публика склонна считать его революционером, чем-то вроде интеллигентов прежнего времени, выходцев из высших слоев, и будут говорить с ним о религии в тоне единомышленников. Это особенно возможно в Ленинграде. С товарищеским приветом (Чичерин) АВП РФ, ф. 08, оп. 11, п. 47, д. 63, лл. 81—83 Дискуссия об этикете в 1923—1924 гг. (по материалам печати)* Как должен одеваться советский дипломат? Анкета “Вечерней Москвы” Ф. А. Ротштейн, член Коллегии НКИД Дискуссия о цилиндрах значительно запоздала: ее следовало поднять тогда, когда наши первые представители ездили за границу. Это было в начале 1921 года, когда мы отменили обычные дипломатические ранги и скромно назвали наших представителей заграницей “полномочными представителями”. Тогда мы могли зараз объявить во всеуслышание, не вызывая больших недоумений, а тем менее протестов, что эти наши представители будут политическими агентами нашего правительства и, в качестве таковых, будут поддерживать необходимые деловые сношения с правительствами, при которых они аккредитованы. Не участвуя в придворных церемониях и заранее отказываясь от связанных с этим прав, привилегий и обязанностей. Если бы мы тогда это сделали, то нашим полпредам не приходилось бы подвергать себя унижению рядиться в непривычные им перья и проделывать те скабрезности, к которым они вынуждаются сейчас. В свое время Вениамин Франклин, представитель молодой американской республики, явился к пышному двору Людовика XVI в простом сюртуке из домашнего сукна. Французские придворные чуть не попадали в обморок и поднимали его на смех. С тех пор, однако, буржуазные историки не перестают с восхищением говорить о его мужестве и противопоставлять его буржуазную “искренность” искусственному маскараду французского двора. То, что имел смелость сделать Франклин, могли бы сделать и мы. Большевики и придворный этикет Однако это не случилось. Мы не приняли вовремя надлежащих мер и очутились, не успев опомниться, в болоте дипломатического церемониала. Сейчас было бы трудно пойти назад: мы рискнули бы подвергнуться политическому и общественному остракизму. Однако и сейчас можно свести все эти неприятные и оскорбляющие нас частности буржуазного дипломатического быта до скромных размеров, в зависимости от объективной обстановки и собственного такта полпреда. Каждый из нас может только говорить покамест на основании, главным образом, своего личного опыта, и поэтому, не впадая в эгоизм или рисовку, могу про себя сказать, что за бытность мою полпредом в Персии, я, например, ни разу не нашел для себя нужным надевать цилиндр. Нужно иметь в виду, что Персия — страна монархическая, со старинным придворным этикетом, и была первым государством (не новой формации), которое признало нас де-юре. Нужно также помнить, что тогда о нас, большевиках, шли самые дикие легенды, в которых мы изображались, не то бандитами, не то “хамами”, которым “порядочным” людям неловко даже подавать руку. Несмотря на то, что я был первый полпред в Персии и что на меня первого выпала задача рассеять эти легенды, я все же, как говорил, сумел обойтись за все время моего пребывания там без цилиндра. фрак мне тоже пришлось нацеплять, кажется, не более двух раз, когда пришлось присутствовать на парадных официальных банкетах в честь шаха, на которых все другие посланники и министры были в расшитых золотом мундирах и проч. Визит к шаху К самому шаху, которого мне приходилось навещать очень часто, я никогда не являлся иначе, как в простой визитке, а два раза, воспользовавшись жаркой погодой, я даже осмелился явиться в легкой пиджачной паре и однажды даже в белом парусиновом костюме. Камергеры долго не хотели меня пустить, заявляя, что я срываю весь придворный этикет. Один из них снял было свой черный сюртук и пробовал надеть его на меня. Сам же шах только смеялся, когда я ему рассказал об этом эпизоде и уверял его, что мои намерения так же невинны, как мой летний костюм. У себя я никогда не принимал иначе, как в простом пиджаке. Можно обойтись без банкетов Я вообще за все время моего пребывания в Персии не дал ни одного банкета и ни разу не поставил на стол иного вина, кроме дешевых сортов местного производства. Ни разу я не угощал шампанским или ликерами. Ко мне приходили знатные гости на мой домашний обед, меню которого в этих случаях увеличивалось обычно на одно мясное или сладкое блюдо. Так обедали у меня всякие министры, знатные ханы и знатные иностранцы. Вообще, за все время я устроил всего два больших приема: один вечерний, по случаю поднятия в первый раз Красного флага над нашей миссией, а другой раз — по случаю годовщины Октябрьской революции. В первый раз я угощал огромную толпу своих гостей чаем, печеньем и мороженым, а второй раз — холодной закуской. И оба раза не только я и мои сотрудники были одеты в простые пиджачные пары, но даже в пригласительных билетах гостям предложено было явиться в обычном своем одеянии. И оба раза, в подавляющем большинстве, гости явились в простых пиджаках, а дамы в своих обычных платьях. И это настолько нравилось публике, что даже европейские газеты писали о моих нововведениях чуть ли не в том стиле, в каком историки пишут и сейчас о домашнем сюртуке Франклина. Слова В. И. Ленина Если я позволил себе привести эти примеры из личного опыта, то с исключительной целью показать, как, до известной степени, все же возможно, при известных обстоятельствах, держаться скромных рамок в своем общении с окружающим, чуждым нам миром. Я, конечно, далек от того, чтобы обобщать свой опыт на все времена и все положения и бросать обвинения тем из наших полпредов, которые почему-либо не в состоянии делать то, что я делал в Персии. Напротив, я припоминаю наставление, данное Владимиром Ильичем, одному из наших несчастных товарищей, отправлявшихся на восток с кислой миной, говорившему о том, как ему придется наряжаться в черный фрак и цилиндр. “А если бы Вам пришлось нацепить юбку, — сказал Владимир Ильич, — чтобы представляться ко двору, то Вы и это должны были бы проделать”.   О цилиндрах и прочих буржуазных пережитках “Рабочая газета” Красный командир Гориков (Азамас) обращает наше внимание на две замеченных им ошибки. 1) Наши красные купцы слишком крепко держатся за старые вывески. Например, в объявлениях крупными буквами печатается “Экономическое Общество офицеров” и только впереди малюсенькая буква “б” (что означает — бывшее). Крупными буквами печатается фамилия “Мюр и Мерилиз”, а настоящий-то нынешний хозяин (Мосторг) незаметно прилепился к хвосту. То же и мыло “Брокар”. И Брокар удрал во Францию, и офицерское звание отменено, и Мюра с Мерилизом (английские буржуи) давно нет. А за их постылые фамилии почему-то прячутся наши советские торговцы. Тов. Гориков протестует. Это, — говорит он, — умаляет значение нашей власти, да и для торговли никакой выгоды не дает. Если по этой дорожке идти далеко, — пишет товарищ, — пожалуй, не стоит чеканить нам свою новую монету с гербом. Валяй прямо десятирублевки с Николкиным портретом, да сбоку где-нибудь прибавь маленькую букву “б” (бывший). “Надо наш герб ставить, где только можно. На каждой спичечной коробке и пачке курительной бумаги. Это — агитация за нашу власть и за нашу промышленность”. Тов. Гориков совершенно прав. Можно допустить только одну поправку. Там, где на фабрике осталось много старых этикеток, оберток, коробок со старыми клеймами, просто из бережливости жалко выбрасывать готовое добро. Но на вывесках и объявлениях, на новых обертках, ярлычках и прочих клеймах старого названия лучше совсем не ставить. Второе неудовольствие т. Горикова вызвано буржуазным одеянием наших советских заграничных представителей (послов). Почему изображенный в “Красной Ниве” на картинке т. Шумяцкий (наш посол в Персии) одел на голову цилиндр и вообще вырядился буржуазным франтом? Нужно ли подделываться под буржуазный фасон? — спрашивает т. Гориков и отвечает: не нужно... Тов. Шумяцкий — наш старый боец. Ему от царских палачей грозила смертная казнь. При Колчаке он вел подпольную опасную работу в Сибири. Не для франтовства напялил он теперь на себя нелепый цилиндр. Не из любви к монархам ездит он на прием к персидскому шаху. Тут приходится, как в подпольные времена, приспособляться и наряжаться по обстоятельствам. Ведь и буржуазным дипломатам приходится у нас кое к чему приспособляться. На наших заседаниях, когда играют Интернационал, буржуазные дипломаты встают. 7 ноября, в день нашей победы над буржуазией, буржуазные послы и посланники приходят к товарищу Чичерину и поздравляют в его лице русский народ с праздником. Что в это время думает, допустим, чехословацкий дипломат? Нас это не касается. А заведенную формальность он выполняет. Бывают и такие случаи. Когда наш полномочный представитель приезжает в другую страну, его там встречают торжественно, и тамошний военный оркестр играет “Интернационал”. А если тот же “Интернационал” тут же на вокзале запела бы кучка рабочих, их бы потащили в тюрьму. Приходится друг к другу приспособляться. Может быть, некоторые излишества и тут есть. Так, например, будучи в Генуе, я заметил, что Ллойд-Джордж был без цилиндра, а прочие дипломаты в цилиндрах, особенно из маленьких стран. Пожалуй, советская дипломатия могла бы кое-что убавить из обычных дипломатических правил. Авось, из-за этого с нами воевать не станут. Вот наш дорогой Калиныч во фрак не наряжается. А ему постоянно приходится принимать у себя в Кремле в торжественной обстановке дипломатов. На днях он пригласил присутствовать на приеме двух беспартийных крестьян, членов ЦИКа. Уж этих-то сынов земли ни в какой фрак не спрячешь. Так в своем деревенском одеянии и остались. Интересно, что скажут читатели “Рабочей газеты”. Каково их мнение по вопросам, которые поднял т. Гориков?   Л. Сосновский. О соблюдении буржуазного этикета На анкету “Рабочей Москвы” о необходимости соблюдения работающими за границей товарищами по линии НКИД некоторых правил буржуазного этикета, в частности в отношении формы одежды, я могу лишь всецело присоединиться к мнениям, высказанным уже тт. Сосновским и Шумяцким на столбцах “Рабочей Москвы”. Действительно, поскольку наши представители посланы для увязки и укреплений отношений с буржуазными государствами, им приходится поддерживать постоянную личную связь с представителями этих государств, бывать на приемах, обедах, церемониях и в свою очередь принимать у себя. Этот постоянный личный контакт является одним из необходимейших условий успешной дипломатической работы. С другой стороны, не нанося существенного ущерба нашим интересам, наши красные дипломаты не могут отказываться от присутствия на официальных приемах, на которых они выступают в качестве представителей Рабоче-Крестьянского Государства. А участие во всех этих церемониях и банкетах связано с облачением в соответствующий костюм, безусловно требуемый буржуазным этикетом. Возникает диллема, следует ли нашим представителям отказываться от участия в церемониях и банкетах или идти по линии наименьшего сопротивления и облекаться в случаях, когда это, безусловно, требуется, в одиозные для нас фраки и смокинги. Интересы дела, конечно, требуют покорения этой печальной необходимости, покуда в государствах, с которыми нам приходится иметь дело, не созреет сознание о ненужности всех этих предрассудков. Нас, здраво и по-марксистски смотрящих на вещи без излишней сентиментальности, не должны смущать такие мелочи.   Не следует забывать, что в результате Октябрьской революции создались две весьма обширные и отличные группировки — рабоче-крестьянский СССР и весь конгломерат буржуазных государств, в которых живы старые предрассудки и традиции. Экономическая необходимость, осознанная ныне даже нашими врагами, непреодолимо толкает эти два мира на путь сотрудничества, для осуществления коего требуется установление известного modus vivendi...   В результате естественно возникают некоторые курьезы: так, например, нашим Полпредам приходится появляться иногда во фраке, а во дворцах властителей буржуазных государств играют Интернационал для встречи наших Полпредов, когда церемониал требует исполнения национального гимна. Никому не придет, конечно, в голову подумать, что наши старые партийные товарищи облекаются в непривычный для них фрак из щегольства. Это делается, скрепя сердце, с должной оценкой этой шутовской одежды, в интересах дела, в интересах СССР, в интересах великих принципов, провозглашенных Октябрьской революцией. Т. Шумяцкий выдвигает предложение о создании особой формы для сотрудников НКИД, которая избавила бы их от необходимости облекаться во фрак. Вопрос этот уже несколько раз поднимался. Но даже в случае положительного его разрешения наши представители на Западе не будут освобождены от фраков, так как ношение формы допустимо лишь в строго определенных случаях (например при вручении верительных грамот). Ни одно правительство не допустит повседневного ношения иностранной формы, и мы первые против этого боролись в отношении иностранных военных агентов. Однако, отдавая таким образом внешне дань буржуазным предрассудкам, когда это безусловно требуется, наши Полпредства наряду с сим неуклонно и решительно проводят в жизнь брошенные лозунги “простоты и экономии”. В этом отношении они весьма отличны от миссий буржуазных государств, стремящихся перещеголять одна другую в роскоши приемов и обстановки для “поднятия и поддержания престижа” представляемых ими стран. В проведении этого принципа простоты мы, конечно, можем сделать еще больше у себя дома, в СССР. Так, например, упрощен до последней степени церемониал вручения верительных грамот Председателю ЦИК СССР иностранными послами и посланниками. Нет ни экстравагантных экипажей, ни скачущей кавалерии, ни шеренг чиновников в раззолоченных мундирах, ни прочей мишуры и блеска, принятых в таких случаях в буржуазных странах. У нас дело сводится к обмену приветственными речами и интимной деловой аудиенции у Председателя ЦИКа, позволяющей обменяться мнениями по вопросам, интересующим обе стороны. Чрезвычайно упрощены также и другие “дипломатические церемонии”, как обмен визитов, обмен визитными карточками и т. д. Доминирует деловой подход к делу и проводится твердая линия упрощения всей этой “светскости”, которая служит столь усиленным предметом забот буржуазных дипломатов и которой ими придается такое большое и чуть ли не первостепенное значение. Флоринский Москва, 7 января 1924 г. Как должен одеваться советский дипломат “Вечерняя Москва” Недавно в советской печати тт. Л. Сосновским и Б. Шумяцким (полпредом СССР в Персии) был задет уже не раз поднимавшийся вопрос о форме одежды (фрак, цилиндр) наших советских дипломатов за границей и о соблюдении ими этикета, принятого при буржуазных правительствах. В частности, полпред СССР в Персии т. Шумяцкий выступил с горячим предложением реформы, долженствующей отгородить большевиков-дипломатов от их буржуазных коллег. Тов. Шумяцкий предложил установление для советских дипломатов самой скромной официальной формы одежды, например, черной тужурки с красным кантом у ворота и с гербом на лацканах, черных брюках и черной фуражке с советским гербом. По мнению т. Шумяцкого, при наличии этой обязательной государственной формы, советские дипломаты за границей не должны будут рядиться во фраки и цилиндры, потому что по дипломатическим правилам парадный костюм дипломатов является или фрак с цилиндром, или официальная форма, установленная для дипломатов тем или иным государством. Ввиду большого интереса, который приобретает этот сравнительно небольшой вопрос в связи с предстоящим новым расширением сферы международных отношений СССР, редакция “Вечерней Москвы” опросила ряд виднейших деятелей советской дипломатии. М. Литвинов, замнаркома по иностранным делам Тт. Сосновский и Шумяцкий на страницах “Рабочей газеты” дали, кажется, почти исчерпывающие объяснения печальной необходимости, заставляющей советских дипломатов иногда рядиться в чужие перья. Как бы ни были серьезны вопросы о новом быте, как бы сильно мы не хотели отличаться побольше от окружающей буржуазной среды, у советского дипломата на первом месте должны быть соображения дипломатической целесообразности того или иного поступка. Мы посылаем своих дипломатов ведь для налаживания добрых приличных отношений с буржуазными странами. Успех работы зависит в большей мере также от способностей дипломата наладить и личные хорошие отношения с представителями стран, с которыми ему приходится приходить в соприкосновение.   Имея это в виду, приходится частенько, скрепя сердце, приспособляться к вкусам и привычкам этих людей. Как бы мы ни относились, например, к лорду Керзону, мы вынуждены обстоятельствами иметь с ним дело. Если бы советский дипломат, желая символизировать рабоче-крестьянский источник советской власти, явился бы к Керзону в рабочей блузе или крестьянской поддевке и смазных сапогах, “шокируя” (раздражая) при каждом посещении Керзона, то миссия нашего дипломата от этого вряд ли стала бы успешнее, а скорее наоборот. Керзон, конечно, не послал бы нам из-за этого второго ультиматума, но, желая избавить себя от “неприятного” ему зрелища, он старался бы избегать личных сношений с нашим представителем, а советское дело от этого, несомненно проиграло бы. Если бы меня спросили, каким критерием (правилом) наши дипломаты должны руководствоваться в своих бытовых сношениях с внешним миром, я бы ответил: “Скромностью, но не в смысле обязательной чрезмерной скромности одежды, а в смысле избегания всего того, что внешне выделяло бы его в окружающей его среде...” В вопросах одежды мы и у себя дома ведь приспособляемся друг к другу и к общей среде. Мы все носим одежду того или иного покроя: тужурку, блузу, мещанский пиджак, не потому, что мы не можем придумать себе более изящной, более удобной, иногда даже более дешевой формы одежды. Если бы каждый решал этот вопрос индивидуально, по своему вкусу, то наша одежда была бы разнообразнее. Многие предпочли бы, например, летом, на курортах, нынешней обычной стеснительной одежде римскую тогу, греческий хитон, а может быть, гимнастические и даже купальные костюмы. Что мешает нам проявлять в этом деле свой индивидуализм, свой личный вкус? Я думаю, что, главным образом, здоровое, естественное чувство скромности, нежелание выделяться и привлекать к себе всеобщее внимание. Мы, таким образом, приспособляемся к чужим предрассудкам, которых мы сами не разделяем. Тот же принцип применим и к быту дипломата. Явиться в блузе или светлом пиджаке на банкет, где все присутствующие облачены, согласно установленному этикету, в черные костюмы, было бы проявлением такой же нескромности и дурного вкуса, как, например, если бы буржуазный дипломат вздумал прийти во фраке и цилиндре к нам на фабрично-заводской митинг. Помимо всего прочего, я полагаю, что именно чувство скромности должно заставлять наших дипломатов в торжественных случаях не выделяться по возможности из среды, в которую они попали. Они проявляли бы дурной вкус и нескромность, если бы явились хотя бы в самых изящных одеждах, во фраках или смокингах, там, где другие одеты в пиджаки, или если бы напялили на себя военную форму, когда остальные, тоже не военные, одеты в штатское платье. По этим соображениям я отвергаю предложение тов. Шумяцкого об установлении особой формы для советских дипломатов с красными выпушками, гербами и т.п., по той именно причине что они этим опять-таки становились бы центром внимания. Пренебрегание местным этикетом (обычаями) иногда прямо-таки вредно. Я бы мог привести этому многочисленные примеры, но остановлюсь лишь на одном из них. Наша генуэзская делегация вполне правильно поступила нарядившись по переезде границы в обычное заграничное платье. Лишь один весьма почтенный товарищ не захотел расстаться со своим рваным, довольно-таки неопрятным, картузом и черной блузой, “щеголяя” в них всюду: на улицах, на заседаниях конференции и т. д. Заграница сразу обратила на него внимание и стала придумывать объяснение такому странному поведению. Пошли догадки, предположения: “сверхкоммунист”, “чекист”, “око Ленина”, “политкомиссар при делегации” и т. п. Буржуазная пресса подхватила эти догадки и ими переплетала свои комментарии о выступлениях делегации на конференции. Товарищ, думавший, что, сохраняя свой быт, он проявляет особую скромность, на самом деле оказался, невольно, единственным щеголем среди нас. Смысл щегольства ведь в том и состоит, чтобы выделяться и привлекать к себе внимание. Этой цели, хотя бы и бессознательно, он и достиг. Это не было бы так опасно, если бы указанным поведением он не давал пищи буржуазной прессе для вредных догадок и затемнения действительного смысла того или иного выступления делегации. Итак, резюмирую: приспособляться к заграничной среде заставляет наших дипломатов как чувство скромности, так и соображения дипломатической целесообразности. Мы можем предъявлять им лишь одно требование, чтобы они, как говорится, не перебарщивали. Не выделяясь из общей среды, они должны признавать лишь минимальные требования этикета. Незачем одевать фрак и цилиндр, когда достаточно чистого черного пиджачного костюма и мягкой шляпы или котелка. Не за чем являться, где бы то ни было, надушенным, напомаженным и прилизанным, как это, к сожалению, иногда делают представители хозяйственных органов за границей. Мы не думаем, чтобы полпреды, где бы то ни было грешили излишествами по этой части. этикет, присутствие на торжественных обедах, банкетах, приемах — составляют самую тягостную часть обязанностей советских дипломатов. Когда и где возможно, они от этой обязанности уклоняются. Они не благословляют, а проклинают свое амплуа (должность, когда им приходится менять удобные, изящные тужурки и “толстовки” на безобразные, стеснительные хомутообразные крахмальные рубашки и фраки). Не попрекать за это надо полпредов, а жалеть их. Освободиться от этой необходимости удастся лишь тогда, когда остальные страны подвергнуться процессу советизации и места нынешних дипломатов займут уполномоченные Коминтерна. Как должен одеваться советский дипломат? Анкета “Вечерней Москвы” Ф. Ф. Раскольников, полпред СССР в Афганистане Коммунисты, работающие заграницей в качестве полпредов, поставлены в довольно затруднительное положение. С одной стороны, они обязаны поддерживать престиж Советской Республики и всячески избегать того, чтобы стать посмешищем. Ввиду этого, им в известной степени приходится считаться с существующими правилами международных приличий. Советским дипломатам приходится волей-неволей следить за своей одеждой, за чистотой белья, одним словом, за своим внешним видом более строго, более тщательно чем каждый из нас делает это у себя дома, в пределах советской территории. Но, с другой стороны, — здесь также необходима борьба с излишествами. Собственное чутье и такт каждого коммуниста должны подсказать ему, что можно себе позволить и чего нельзя. На Востоке иначе Ношение обращающей на себя внимание одежды, злоупотребление цилиндрами, шикарными выездами может дискредитировать представителей Советской власти в глазах местного рабочего класса. Я затрудняюсь сказать, насколько необходимы фраки, цилиндры и т. п. буржуазные атрибуты в условиях западноевропейской работы, но, как восточный полпред, могу заявить, что в мусульманских странах это абсолютно не вызывается обстоятельствами. В Афганистане, еще со времен тов. Сурица, в парадных случаях было заведено ношение круглой барашковой шапки. Я тоже продолжал эту традицию, и должен сказать, что афганскому самолюбию гораздо больше льстили эти скромные головные уборы, чем самые фешенебельные цилиндры буржуазных послов. Точно так же ни Сурицом, ни мной ни разу не одевался фрак; должен сознаться, что цилиндра и фрака даже не было в нашем гардеробе. В некоторых официальных случаях я, как бывший военмор, иногда надевал военно-морскую форму. Нужна форма Но это, разумеется, не выход из положения. Для устранения необходимости прибегать к ношению не соответствующей нашему пролетарскому достоинству одежды, наркоминдел необходимо, по образцу, военного ведомства, в самом срочном порядке выработать форму одежды, обязательной для ношения во всех официальных случаях. Скромность и простота этого советского мундира должна сочетаться с такой же благородно внешней элегантностью, какой отличается, например, форма нашего красноармейца. П. Керженцев, бывший полпред в Швеции Вопрос о форме одежды для наших дипломатических представителей не один раз возникал у работников НКИД. Мы никогда не придавали ему значение. Разве не приходится нам подписываться в письмах к представителям воинствующего фашизма: “с полным уважением” (?). Разве не приходится приносить поздравления по разным официальным поводам, ничего общего не имеющим с успехом международной революции? Вопрос всегда решался так: дипломатические мелочи и условности не играют для нас никакой роли, поскольку мы добиваемся главного. Не все ли равно: подписывает ли наш посол договор в пиджаке или в жакете. Важно, чтобы сам договор был толков и нужен. Скромность и демократичность Конечно, в своем обычном обиходе наша красная дипломатия за границей должна давать образец скромности и демократичности. Это у нас проводится довольно хорошо. Но если в некоторых официальных случаях (а их бывает 2—3 в год) наш дипломат наденет жакет или фрак, то, право, от этого никакой беды не будет. Выход, предлагаемый Т. Шумяцким, т. е. создание специальной формы для наших дипломатов, пожалуй, остроумен, но боюсь, что эта форма обойдется подороже нашему казначейству, чем те парадные костюмы, которые изредка вынуждены надевать наши послы за границей. =================== История становления российской протокольной практики в ХХ столетии Установление дипломатических отношений. Вступление дипломатического представителя в должность. В 1918 году РСФСР имела дипломатические отношения только с тремя государствами. Однако уже к концу 1921 года (за год до образования СССР) официальные связи с зарубежными странами существенно расширились. Из данных, опубликованных в первом изданном после революции справочнике “Дипломатический корпус и иностранные миссии при Правительстве РСФСР” (по состоянию на 15 ноября 1921 г.), можно видеть, что всего в российской столице насчитывалось 15 официальных дипломатических представительств: посольство Афганистана, чрезвычайное посольство Персии, посольство Правительства Великого Национального Собрания Турции, миссии Польши, Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии, полномочные представительства ряда Советских Социалистических Республик, вошедших затем в состав СССР (Азербайджанской, Армянской, Грузинской, Белорусской, Украинской), а также полпредства Бухарской Народной Советской Республики и Дальневосточной Республики. Кроме того, на правах дипломатических представительств действовали Австрийская миссия по делам военнопленных, Британская торговая миссия, Чехословацкая торгово-промышленная миссия и Временное представительство Германского правительства. Следует отметить, что почти половина стран, установивших дипотношения с РСФСР к концу 1921 года, составляла государственные образования, возникшие на территории бывшей Российской империи и вошедшие затем в состав СССР. Количество российских официальных миссий за границей в первые годы советской власти было невелико. На конец 1921 года собственно дипломатические представительства, возглавлявшиеся полпредами, были только в 10 странах: Германия, Латвия, Литва, Эстония, Финляндия, Персия, Турция, Грузия, Бухара и Хива. В Англии, Италии и Чехии РСФСР была представлена постоянными председателями торговых делегаций, в Австрии — полномочным представителем по делам военнопленных. В Монголии, Китае (Кульджа), Дальневосточной Республике и в Ташкенте были аккредитованы уполномоченные российского правительства, а в Швейцарии находилось официальное представительство Российского общества Красного Креста. В 1924 году количество стран, установивших дипломатические отношения с Советским Союзом, возросло до 22, в 1940-м — до 29 и к концу Второй мировой войны, в 1945 году, — до 51. Соответственно число дипломатических миссий, аккредитованных в Москве, выросло к 1945 году до 32. В последующем эта динамика нарастала значительно более высокими темпами. В 1960 году СССР имел дипотношения уже с 69 государствами, в Москве было аккредитовано 53 иностранных дипломатических представительства. По данным на 1 января 2001 г., Российская Федерация поддерживает дипотношения со 180 государствами. В Москве аккредитованы 153 главы дипломатических представительств, находятся посольства 137 стран. Относительно порядка установления дипломатических отношений российская протокольная практика всегда исходила из общепринятых международных норм: обмен посланиями, телеграммами, нотами идентичного содержания, подписание соответствующего договора или соглашения. Правда, в первые годы советской власти документы об установлении дипломатических отношений наряду с констатацией юридической нормы содержали, как правило, и соответствующий идеологический рефрен. Так, в ответ на послание главы Афганистана Амануллыхана 7 апреля 1919 г. Председатель ВЦИК М. И. Калинин направил 27 мая 1919 г. ответное послание, в котором, в частности, говорилось: “Установлением постоянных дипломатических сношений между двумя великими народами откроется широкая возможность взаимной помощи против всякого посягательства со стороны иностранных хищников на чужую свободу и чужое достояние”. Договором был закреплен факт установления дипотношений с Монголией в 1921 году, Китаем в 1924 году, Йеменом в 1928 году, обменом нотами — с Францией в 1924 году, Чехословакией в 1934 году и т.д. Главное, чтобы любой документ об установлении дипотношений ясно фиксировал достигнутую договоренность, а не ограничивался лишь одним заявлением о намерениях сторон. Такой подход был четко сформулирован в докладной записке заведующего Договорно-правовым отделом МИД СССР С. А. Голунского на имя заместителя министра иностранных дел В. А. Зорина: “Дипломатические отношения устанавливаются на основании соглашения, достигнутого между двумя договаривающимися государствами. Соглашение же может считаться достигнутым только тогда, когда обе стороны твердо и определенно выразили свое желание и свою готовность установить между собою дипотношения. Практика государств показывает, что это желание и готовность всегда подтверждается в каком-либо документе — договоре, ноте, официальном заявлении”. Недоговоренность в ходе переговоров и неточность в итоговом документе могут поставить под вопрос или сам факт установления дипломатических отношений, или их уровень (на уровне посольств или миссий), а также дату вступления в действие достигнутого соглашения, что является весьма важным для последующей истории развития отношений между двумя государствами. В первые годы советской власти, когда количество дипломатических представительств в Москве было невелико, протокольная практика встречи послов по прибытии обставлялась с церемониальной точки зрения весьма торжественно. На вокзале выстраивался почетный караул, исполнялись государственные гимны, во встрече принимал участие целый ряд ответственных сотрудников НКИД, включая одного из замнаркомов. Столь же торжественно обставлялась и церемония вручения верительных грамот. Однако уже к 1924 году протокол встречи вновь назначенных послов стал носить более деловой характер, закрепленный соответствующим нормативным документом. 16 февраля 1927 г. заведующий Протокольным отделом НКИД Флоринский Д.Т.  личной нотой уведомил дуайена дипкорпуса германского посла графа Брокдорф-Ранцау об отмене почетного караула на вокзале при встрече иностранных послов (“с целью упрощения протокольных формальностей”). Об изменении церемонии вручения верительных грамот и придания ей менее пышного характера свидетельствует письмо  Чичерина на соответствующий запрос И. В. Сталина 4 июня 1925 г.: “Вопрос об исполнении в Москве национальных гимнов других государств при вручении послами верительных грамот был разрешен путем принятия ЦИКом установленного церемониала, в силу которого вручение верительных грамот происходит без музыки”. Решением Коллегии НКИД 13 апреля 1931 г. был введен новый церемониал в отношении приезжающих в Москву послов, который предусматривал следующий порядок: “1. Для встречи вновь назначенного посла (или посланника) при его прибытии выезжает только зав. Протокольным отделом или его помощник. (В отдельных случаях, когда посол знаком с наркомом или его заместителем, его от их имени приветствует генеральный секретарь НКИД.) 2. Автомобиль НКИД не высылается кроме тех случаев, когда нового представителя в Москве некому встречать. 3. Кроме краткого приветствия встречающих других почестей не оказывается (почетный караул, оркестр музыки, речи). 4. Вновь прибывший посол делает визиты только наркому, членам коллегии, зав. Протокольным отделом. 5. Ответный визит послу отдает только зав. Протокольным отделом, остальные ограничиваются посылкой визитной карточки. 6. При вручении грамот послом в нашей стране присутствует только: секретарь ЦИК, нарком, один член коллегии, зав. соответствующим Политотделом НКИД, зав. Протокольным отделом и пом. зав. Протокольным отделом. В сообщении для печати о состоявшемся вручении грамот присутствующие не перечисляются. 7. При вручении грамот за послом посылается автомобиль и его сопровождает из миссии в Кремль и обратно зав. Протокольным отделом или его помощник. 8. Специального обеда или завтрака вновь прибывшему послу нарком не устраивает. 9. В случае отъезда посла в отпуск или возвращения из отпуска представитель НКИД на встречу не посылается. 10. При вручении отзывных грамот присутствуют с нашей стороны только нарком или его заместитель и зав. Протокольным отделом. 11. При окончательном отъезде представителя его провожают: зав. Протокольным отделом и зав. соответствующим отделом НКИД, а в отдельных случаях генеральный секретарь”. В 1934 году церемониал вручения верительных грамот иностранными послами претерпел дальнейшие изменения. В докладной записке наркома М. М. Литвинова и заведующего Протокольным отделом НКИД Флоринского Д.Т.  Председателю ЦИК М. И. Калинину было предложено отменить обмен речами, которые “большей частью весьма шаблонны”. При этом делалась ссылка на протокольную практику ряда зарубежных государств (“в Италии и Англии речи не произносятся, в Турции и Греции недавно отменены”). Измененный церемониал предусматривал вместе с тем элементы воинских почестей (“парные почетные часовые” у входа в Большой Кремлевский дворец, встреча на верхней площадке лестницы комендантом Кремля, рапорт начальника почетного караула). Более детально была разработана протокольная сторона церемонии вручения верительных грамот (доклад шефа протокола о прибытии посла, аудиенция Председателя ЦИК, представление персонала дипмиссии после аудиенции и т. п.). 7 января 1946 г. заведующий Протокольным отделом МИД Молочков Ф.Ф. представил записку с описанием церемонии вручения верительных грамот, в основу которой была положена протокольная практика, введенная в 1934 году. Местом проведения церемонии был предложен Екатерининский зал Большого Кремлевского дворца. В записке в мельчайших подробностях расписан весь сценарий, который по существу послужил основой для последующих нормативных документов, касающихся вопросов, связанных с аккредитацией иностранных дипломатических представителей. 22 декабря 1947 г. Молочков Ф.Ф. выступил с инициативой внести ряд дополнений в установленный порядок вручения верительных грамот, предложив, в частности, восстановить практику обмена речами с опубликованием в печати текста речей и фотографий самой церемонии вручения. Однако заместитель министра иностранных дел А. Я. Вышинский не поддержал инициативу Молочков Ф.Ф.а, написав В. М. Молотову, что, по его мнению, “необходимости в этих нововведениях нет”. Резолюция министра 28 декабря 1947 г. гласила: “Согласен с т. Вышинским”. Таким образом, была закреплена существовавшая протокольная практика, в соответствии с которой при вручении верительных грамот обе стороны ограничивались краткими приветствиями. Однако 7 июля 1948 г. произошел следующий казус. Посол Франции при вручении верительных грамот Н. М. Швернику спонтанно произнес речь, на которую Председатель Президиума Верховного Совета ответил. В качестве выхода из создавшегося положения Протокольный отдел предложил не упоминать в сообщении для печати о факте обмена речами, чтобы “не создавать прецедента и не изменять существующего порядка”. Тем не менее к началу 60-х годов Молочков Ф.Ф. сумел претворить в жизнь свои предложения. Уточненный и детально разработанный им церемониал вручения верительных грамот предусматривал обмен речами с их переводом на русский и иностранный язык. Протокольный отдел МИД составил подробную памятку о “порядке аккредитования в СССР главы иностранного дипломатического представительства в ранге посла или посланника”, которая подробно расписывала все церемониальные моменты аккредитации иностранного посла, начиная с его прибытия в Москву. Этот церемониал вручения верительных грамот сохранялся с некоторыми изменениями и уточнениями (передача текста речей в письменном виде вместо их произнесения и некоторые другие элементы) практически вплоть до появления в структуре государственной власти поста президента. После распада СССР порядок вступления вновь назначенного посла в должность при сохранении некоторых ранее разработанных церемониальных элементов претерпел ряд достаточно существенных изменений. В соответствии со статьей 86 Конституции Российской Федерации только Президенту принадлежит исключительное право принимать верительные и отзывные грамоты аккредитуемых при нем дипломатических представителей. (В соответствии с нормой советского протокола этим правом обладал не только Председатель Президиума Верховного Совета СССР, но, в случае его отсутствия, и один из его заместителей. До принятия 12 декабря 1993 г. Конституции Российской Федерации прерогативой принимать верительные грамоты был наделен не только президент, но и вице-президент.) Принятый в настоящее время церемониал предусматривает возможность вручения верительных грамот Президенту в назначенный день и час сразу несколькими послами. Порядок аккредитации главы иностранного дипломатического представительства предусматривает его встречу по прибытии в аэропорт заместителем директора Департамента Государственного протокола (ДГП) или другим ответственным сотрудником. Дата и час прибытия определяют очередность вручения верительных грамот. В ходе первой встречи посла с директором ДГП разъясняется порядок предстоящей церемонии, после чего он наносит визит заместителю министра иностранных дел и передает ему копии своих верительных грамот. С этого момента глава диппредставительства считается фактически приступившим к своим обязанностям. В день, назначенный для вручения верительных грамот, посол направляется в Кремль на автомашине из президентского гаража в сопровождении одного из ответственных сотрудников ДГП, который после завершения церемонии сопровождает его до посольства или резиденции. Другие дипломаты посольства на церемонию не приглашаются. У входа в Большой Кремлевский дворец посла встречает комендант БКД или его заместитель, выстраивается почетный расчет в парадной форме. Группа послов, ожидающих вручения верительных грамот, собирается в Георгиевском зале, а затем переходит в Александровский зал, где и проходит церемония. Президент в сопровождении министра иностранных дел и заместителя руководителя Администрации входит в зал под звуки президентских фанфар и принимает верительные грамоты послов в соответствии с протокольной очередностью. Производится официальное фотографирование с каждым из послов, вручающих свои грамоты. После завершения этой процедуры Президент обращается к послам с краткой приветственной речью, затем подается бокал шампанского. После краткой неформальной беседы с группой послов, вручивших верительные грамоты, церемония завершается. Протокольная практика запроса агремана на назначенных в Российскую Федерацию послов в целом полностью соответствует общепринятым международным нормам и каких-либо существенных изменений не претерпела. Агреман может запрашиваться как в устной, так и в письменной форме, неизменным остается лишь требование биографической справки на вновь назначаемого дипломатического представителя. Какие-либо документы или нормативы на этот счет касаются лишь сугубо организационных моментов. В январе 1989 года МИД проинформировал посольства в Москве, что “в целях упорядочения запросов агреманов при назначении новых иностранных послов и ответов на них” эти запросы предлагается направлять “в принятой в международной протокольной практике форме” в Протокольный отдел, который “уполномачивается сообщать посольствам результаты рассмотрения этих запросов”. При запросах через посольства за границей ответы направляются по тем же каналам. В соответствии с российской протокольной практикой после вручения верительных грамот посол направляет главам дипломатических представительств личные письма о факте вручения. Затем посол наносит визиты официальным лицам страны и дипкорпусу. В Москве обязательными визитами являются визиты руководству министерства, директору политического департамента, курирующего страну посла. Что касается визитов руководству страны, протокольный департамент оказывает содействие в их организации. Все просьбы о приеме российскими руководителями глав дипломатических представительств передаются только через соответствующие подразделения Министерства иностранных дел. Территориальный принцип построения национальной протокольной практики, положенной в основу Государственного протокола Российской Федерации, твердо отстаивал Молочков Ф.Ф., являвшийся одним из законодателей нашего протокола. В своей записке первому заместителю министра иностранных дел В. В. Кузнецову в 1957 году он подчеркивал правомерность и целесообразность именно такого толкования протокольной нормы. “В нашей стране существуют свои протокольные правила и обычаи, и международная практика не требует взаимности в протоколе. Например, в ряде стран при вручении верительных грамот предусматривается почетный караул и исполнение гимна страны посла. У нас такой протокольной нормы нет и никто не предъявляет претензий ... Важно в протокольной практике то, что в отношении диппредставителей соблюдались бы одинаковые правила без дискриминации. Протокол встречи и проводов посла у нас предусматривает только шефа протокола независимо от того, как провожали или встречали нашего посла. Это позволяет нам сохранить определенный порядок в протоколе и не давать повода к нареканиям. Протокол встречи и проводов посла у нас никогда не менялся (даже в годы войны при приезде послов США и Англии). Несмотря на известную рутинность в международной протокольной практике, эта рутинность может иногда оказаться полезной, особенно в случаях, когда в интересах дела можно укрыться за эту стабильность протокольных норм”. Столь же жестко Молочков Ф.Ф. рекомендовал подходить к вопросам неукоснительного соблюдения протокольных норм и нашим представителям за рубежом. Он постоянно обращал внимание на необходимость строго следовать установленному протоколу страны пребывания. Эти требования были весьма четко сформулированы в связи с казусом, произошедшим с советским послом во Франции А. П. Павловым при вручении верительных грамот Президенту Французской Республики В. Ориолю 5 мая 1950 г. Посол сообщил, что он вынудил французов согласиться с отступлением от принятого церемониала. Он потребовал, чтобы в кортеже, направляющемся в Елисейский дворец в качестве резервной, шла машина посла под государственным флагом СССР, в то время как сам посол находился с шефом протокола в президентской машине. Посол Павлов, писал Молочков Ф.Ф. в докладной на имя А. Я. Вышинского, “подверг ревизии протокол страны, принимающей посла. Это редкий случай в протокольной практике. По существу же изменение, на котором настоял посол, могло привести к обратному результату — к иронии французов на счет особой фантазии советского посла. То, что французы могли легко отвести это предложение заявлением, что обычно машина посла идет под флагом только тогда, когда в ней находится сам посол, свидетельствует о том, что французы отнеслись к этому делу как к мало серьезному. Если это так, то тов. Павлов с точки зрения своего престижа, как посла, не выиграл, а проиграл. Считал бы целесообразным порекомендовать послу осторожнее относиться к нововведениям в протоколе, особенно, если они не приносят пользы ни престижу посла, ни престижу нашей страны”. В этой связи следует упомянуть еще один казус с советским посланником в Дании И. Г. Сысоевым в июне 1954 года, также вызвавший соответствующую реакцию шефа протокола. Посланник прибыл в Копенгаген в летний период, когда король находится в загородной резиденции. Шеф королевского протокола проинформировал посланника, что вручение верительных грамот в соответствии с установленной практикой возможно не ранее середины августа. Посланник, который хотел присутствовать на открывающейся вскоре промышленной выставке уже в своем официальном качестве, стал настаивать на более ранних сроках. Шеф протокола дал согласие, но предупредил, что в таком случае церемония вручения верительных грамот будет носить лишь полуофициальный характер (без участия королевы и свиты, без почетного караула, без королевского экипажа, без парадных мундиров и т. п.). Решение было оставлено на усмотрение посланника, который дал свое согласие и вручил верительные грамоты в рабочем кабинете короля в неофициальной обстановке. На факт отступления от принятого в стране церемониала при вручении верительных грамот советским дипломатическим представителем было обращено внимание в Москве. По предложению Протокольного и территориальных отделов посланнику было сделано соответствующее внушение за подписью заместителя министра иностранных дел В. А. Зорина: “При вручении Вами верительных грамот по отношению к Вам была допущена дискриминация. Несмотря на то, что за два дня до приема Вас королем, Вам стало известно, что процедура вручения верительных грамот будет носить полуофициальный характер, Вы, проявив непонятную поспешность, не сочли необходимым информировать об этом Центр. Считаю, что в данном случае Вы поступили неправильно”. Из всех протокольных норм, подчеркивал Молочков Ф.Ф., протокол вручения верительных грамот является в каждой стране наиболее определенной, наиболее четко сформулированной нормой. Отступление от установленного порядка можно рассматривать как попытку нанести ущерб престижу страны, которую представляет посол. Это может выразиться в затягивании первого приема посла министром иностранных дел, в затягивании фиксированной даты вручения гра-мот, в присутствии на церемонии вручения лиц с меньшим служебным положением, чем обычно, и т. д. Отступление от установленной церемонии вручения верительных грамот — явление в международной практике крайне редкое и может быть продиктовано только исключительными обстоятельствами. В российской протокольной практике известен один из таких редких случаев, когда по соображениям политической целесообразности возникла необходимость срочной аккредитации дипломатического представителя, не имеющего на руках оригинала верительных грамот. В мае 1945 года посол Италии Кварони предложил в целях ускорения акта вручения верительных грамот передать Председателю Президиума Верховного Совета лишь текст этих грамот, сообщенный ему по телеграфу. Сам оригинал верительных грамот должен был быть передан советскому послу в Италии для последующей пересылки в Москву. Протокольный отдел МИД совместно с соответствующим территориальным отделом сочли возможным согласиться с этим предложением, установив следующую процедуру: подлинник верительных грамот передается итальянским МИД советскому послу и одновременно их текст сообщается послу Италии в Москве по телеграфу. После того как совпосол подтвердит получение оригинала грамот и в свою очередь передаст в МИД их текст, официальная церемония вручения может состояться. С соблюдением такой же процедуры произошла в конце войны аккредитация советского посланника в Рейкьявике и исландского в Москве. Однако, как уже говорилось выше, отступление от установленных правил аккредитации дипломатических представителей в мировой протокольной практике дело совершенно исключительное. Верительная грамота является важнейшим документом не только протокольного, но и юридического характера, адресуемым главой одного государства главе другого государства. В протокольной практике нашей страны всегда уделялось самое серьезное внимание не только церемониальной стороне вручения верительных грамот, но и их правильному оформлению как по форме, так и по содержанию. Обосновывая такой подход, Молочков Ф.Ф. в справке на имя А. Я. Вышинского 14 августа 1941г. подчеркивал значение этого документа, поскольку он представляет собой общие полномочия дипломатического представителя, отражает характер и уровень межгосударственных отношений. В связи с неточностями, допущенными в текстах верительных грамот диппредставителя Чехословакии Фирлингера и ряда посланников (Канада, Тува), Молочков Ф.Ф., ссылаясь на международные нормы, обращал внимание на то, что формула любой верительной грамоты всегда весьма определенна и должна содержать ряд обязательных элементов, а именно: “а) в общих словах — цель миссии; б) фамилию и имя аккредитуемого представителя; в) ранг (качество), в котором аккредитуется диппредставитель; г) просьбу о доверии всему тому, что от имени главы государства или правительства будет излагать диппредставитель; д) надлежащий комплимент. Верительная грамота подписывается главой государства и скрепляется руководителем ведомства иностранных дел. Вновь прибывший диппредставитель представляет ведомству иностранных дел копии своих верительных грамот для проверки правильности их редакции. Отступление от требуемого трафарета, пропуск какой-либо одной из составных частей верительных грамот может повлечь за собой просьбу о представлении грамот в правильной редакции”. Таким образом, даже в самые трудные первые месяцы после начала Великой Отечественной войны шеф протокола выдвигал требование точного и полного соблюдения всех общепринятых международных стандартов и протокольных норм. Современная российская протокольная практика аккредитации дипломатических представителей иностранных государств строится в полном соответствии с общепринятыми нормами международной вежливости и собственными традициями. Церемония вручения верительных грамот — это по существу первый официальный акт вновь назначенного посла, его первый контакт с главой государства, поэтому понятно то значение, которое придается современным протоколом церемониальной стороне этого мероприятия, проведению его в полном объеме в соответствии с протокольной практикой страны пребывания и безупречному оформлению текста верительных грамот с юридической и протокольной точки зрения. Положение иностранных дипломатических представительств в Москве. Привилегии и иммунитеты членов дипломатического корпуса. В первые годы после революции иностранными дипломатическими представителями признавались представители иностранных государств, аккредитованные независимо от ранга при ЦИК или Наркоминделе. За главами и членами диппредставительств признавалась экстерриториальность. На началах взаимности и в соответствии с нормами международного права они также пользовались другими правами, “присвоенными им по положению”. С 25 апреля 1921 г. членам дипкорпуса стали выдаваться дипломатические карточки. Наряду с освобождением от национальной юрисдикции иностранные дипломаты получали ряд других льгот и привилегий. Новые правила устанавливались не на пустом месте. В качестве прецедента при подготовке соответствующих законодательных положений отделами НКИД использовались как международно-правовые акты, так и отдельные юридические документы Российской империи, в частности Таможенный устав. В одной из сохранившихся в архиве справок правового отдела отмечается, что до 1917 года иностранные дипломаты в течение первого года пребывания в России могли беспошлинно ввозить грузы в неограниченном количестве (“право первого обзаведения”). Каждые последующие 5 лет беспошлинный ввоз разрешался в пределах так называемых “уступочных пошлин”, размер которых зависел от ранга дипломатического представителя (послы — 6750 руб., посланники — 4500 руб., поверенные в делах и дипагенты — 2800 руб., военные атташе —1500 руб.). В соответствии со статьей 880 Таможенного устава Российской империи “Особы от иностранных держав, приезжающие в качестве послов, посланников, министров и поверенных в делах, пропускаются с находящейся при них свитой без досмотра, на этом же основании пропускаются особы, присылаемые к высочайшему двору от чужестранных правительств с поручениями, и все чиновники, принадлежащие к иностранным миссиям в России пребывающим, как то советники, секретари посольств и другие, имеющие дипломатические звания”. Постановлением Совнаркома РСФСР от 31 мая 1922 г. лимит уступочной пошлины был установлен для всех глав иностранных представительств в сумме 20 тыс. рублей (золотом) в год. Грузы и багаж, прибывающие с владельцем (в пределах личного пользования) от таможенного досмотра и оплаты пошлины освобождались. Вопрос о сохранении этой привилегии стоял достаточно остро в конце 20-х годов. В целях борьбы с имевшими место со стороны некоторых членов дипломатических миссий злоупотреблениями на коллегии НКИД обсуждалось предложение о возможности полной или частичной отмены освобождения от досмотра багажа иностранцев, являющихся членами дипломатического корпуса. В теоретическом и практическом плане, несомненно, представляет интерес справка заведующего экономическо-правовым отделом НКИД Сабанина, подготовленная в этой связи для коллегии. “Теория международного права в лице большинства авторитетов признает, что таможенные льготы чинов дипломатических миссий из всех дипломатических привилегий являются привилегией наиболее условной. Эти таможенные льготы состоят в освобождении от оплаты пошлинами ввозимого и вывозимого имущества и в освобождении от таможенного досмотра. Освобождение от оплаты пошлинами в тех или иных пределах признается повсеместно. Что же касается освобождения от таможенного досмотра, то большинство авторов стоит на той точке зрения, что дипломатические привилегии являются привилегиями, необходимыми для того, чтобы дать каждому чиновнику возможность свободного и беспрепятственного выполнения возложенных на него служебных функций. С этой точки зрения надлежит признать, что выполнение дипломатических функций в одинаковой мере может быть осуществлено как тогда, когда багаж дипломата не досматривается, так и тогда, когда он подлежит таможенному досмотру. Если в настоящее время большинство государств признало принцип освобождения от таможенного досмотра багажа лиц, принадлежащих к составу дипломатических миссий, то это делается в силу соображений международной вежливости, для того, чтобы показать дружеское расположение к этой категории лиц со стороны правительственных учреждений того государства, в котором данная миссия имеет свое местопребывание. Вышеизложенное разделяется такими авторитетами, как Ф. Ф. Мартенс, Прадье-Фодере, Сатоу, и др. Интересную позицию в этом вопросе занимает швейцарский дипломат Одье, автор известного курса о дипломатических привилегиях, который считает, что в предоставлении дипломатам права на освобождение их от таможенного досмотра и связанной с этим уплаты таможенных пошлин следует видеть не только акт простой вежливости, но нечто большее. Одье говорит, что в основе других дипломатических привилегий, в частности, в основе иммунитета посольского дома, по существу лежит опасение, что при отсутствии такого иммунитета может быть нарушена неприкосновенность документов и переписка посла. То же опасение, по мнению Одье, возникает и в данном случае, ибо нельзя создать полную гарантию неприкосновенности документов и переписки, провозимой дипломатами, если багаж их будет подлежать таможенному досмотру”. Отмечая, что случаи отмены этой привилегии на практике имели место в основном в первой половине XIX столетия и в более позднее время неизвестны, Сабанин анализирует далее действующую практику государств в отношении досмотра багажа дипломатов, отмечая, что они различаются в основном лишь в отношении круга лиц, пользующихся этой привилегией (только главы миссий или все дипломатические сотрудники). Сама указанная привилегия законодательно закреплена в протокольной практике подавляющего большинства стран, в том числе и России. Изданная 19 апреля 1927 г. закрытая инструкция предусматривала, что как при въезде, так и при выезде от таможенного досмотра и от оплаты таможенных пошлин освобождаются “багаж дипломатических представителей, аккредитованных при правительстве СССР и членов дипломатических представительств иностранных государств на территории Союза ССР, а равно грузы и багаж тех сотрудников дипломатических представительств, которые имеют на своих дипломатических паспортах дипломатические визы соответствующего Полномочного Представительства СССР”. Таким образом, советское законодательство и протокольную практику отличало весьма широкое понимание привилегии освобождения от таможенного досмотра, поскольку эта привилегия распространялась на всех лиц, обладающих дипломатическими паспортами. В справке Сабанина делается вывод о том, что и теория международного права, и практика иностранных государств, и наше собственное законодательство дают чисто формальную возможность отменить или ограничить эту привилегию на деле, однако это может привести к ответным санкциям, поскольку большинство государств дает таможенные привилегии на началах строгой взаимности. Привилегии и иммунитеты членов дипломатического корпуса, сформулированные на основе общепризнанных норм международного права и действующей протокольной практики, были закреплены в конце 20-х годов в соответствующих нормативных документах. 14 января 1927 г. Президиумом ЦИК и СНК СССР был принят первый крупный государственный акт, регламентирующий права, привилегии и иммунитеты иностранных дипломатов, — “Положение о дипломатических и консульских представительствах на территории СССР”. В соответствии с этим законодательным актом иностранным дипломатам гарантировалась личная неприкосновенность, изъятие из судебной юрисдикции, освобождение от прямых налогов, сборов и личных повинностей. Неприкосновенными являлись служебные и жилые помещения дипломатов независимо от того, располагались ли они в посольстве или в коммунальных домах. Вход в эти помещения без специального согласия главы представительства был закрыт. Как дипломат лично, так и занимаемые им помещения не подлежали обыску. Дипломатические привилегии распространялись полностью на семью дипломата — на его жену, незамужних дочерей и несовершеннолетних детей. Должно было уважаться достоинство дипломата как официального представителя иностранного государства. Было закреплено право диппредставительств на беспрепятственные сношения со своими властями (шифрпереписка, диппочта и т.п.), личная неприкосновенность дипкурьеров и самой дипломатической почты (на началах взаимности). Наркоминделу было предоставлено право распространять дипломатические привилегии и иммунитеты также на временно находящихся на территории СССР диппредставителей и членов диппредставительств иностранных государств, аккредитованных при правительствах третьих стран. В целом принятый в 1927 году документ полностью соответствовал общепринятым международно-правовым нормам и протокольным стандартам. В соответствии с Положением 1927 года принадлежность к числу лиц, относящихся к дипломатическим представителям иностранных государств, и наделение их соответствующими привилегиями и иммунитетами удостоверялась документами, выдаваемыми НКИД. Члены дипломатического корпуса получали в Протокольном отделе дипломатические карточки и освобождались от регистрации в административных органах, а также от прописки в органах милиции, если они проживали на территории дипломатического представительства. Однако если они проживали вне этой территории, то должны были быть прописаны в органах милиции (без личной явки и без проставления каких-либо отметок о прописке в их паспортах). Инструкция НКИД от 20 декабря 1937 г. “О порядке прописки членов дипломатического корпуса в СССР и сотрудников иностранных посольств и миссий” предусматривала, что все иностранцы, приезжающие в СССР с дипломатическими или служебными паспортами, снабженными дипломатическими визами, освобождаются от получения видов на жительство, но подлежат, однако, обязательной прописке в органах милиции и регистрации в Протокольном отделе. Действующая протокольная практика также предусматривает соответствующий порядок регистрации сотрудников дипломатических представительств иностранных государств. Порядок регистрации и выдачи личных документов определен инструкцией МИД Российской Федерации от 17 октября 1997 г. Принадлежность к дипломатическому, административно-техническому и обслуживающему персоналу дипломатических представительств на территории Российской Федерации удостоверяется документами, выдаваемыми Департаментом Государственного протокола. Дипломатические карточки выдаются главам представительств и лицам, отнесенным к членам дипломатического персонала. Административно-техническим сотрудникам и обслуживающему персоналу посольств выдаются служебные карточки. (При выдаче служебных карточек персоналу диппредставительств стран, с которыми имеются специальные соглашения о распространении на них на основе взаимности дипломатических привилегий и иммунитетов, в них делается соответствующая запись). Соответствующие нормативные акты регламентировали и порядок передвижения иностранных дипломатических представителей по территории СССР. В первые годы ограничения на передвижение были весьма жесткими. В последующем эти положения неоднократно пересматривались в направлении их постепенной либерализации. Передвижение дипломатических и консульских представителей по территории СССР могло иметь место лишь при условии предварительного уведомления соответствующих органов о предполагаемых поездках с указанием маршрута, пунктов остановки и продолжительности поездки. Посольствам и миссиям была разослана циркулярная нота НКИД о порядке передвижения, к которой был приложен список, в котором перечислялись закрытые районы и населенные пункты, поездки в которые запрещались. Каждая поездка подлежала обязательной регистрации не позднее 48 часов до ее начала (не считая праздничных и выходных дней). После войны, в июне 1953 года, персоналу дипломатических представительств было предоставлено право более свободного передвижения в Подмосковье в пределах 40-километровой зоны. Вместе с тем проезд по Ленинградскому, Ярославскому и Серпуховскому шоссе разрешался лишь транзитом с правом остановки в городах Клин (музей П. И. Чайковского) и Загорск (Троице-Сергиева лавра). Более либеральный порядок был введен лишь в 70-е годы. С 5 апреля 1974 г. главам дипломатических представительств и членам их семей предоставлено право посещать открытые города и районы любым видом транспорта без какого-либо предварительного уведомления (посла, помимо членов семьи, могли сопровождать личный переводчик и шофер). Право свободных поездок в открытые города и районы Московской области без предварительного уведомления было предоставлено также дипломатическому и административно-техническому персоналу иностранных посольств и миссий. Новый порядок передвижения не затрагивал, как и прежде, закрытые местности и населенные пункты. Он вводился строго на основе взаимности и не распространялся на дипломатические представительства тех стран, в которых имелись какие-либо ограничения для сотрудников наших загранучреждений. Протокольная практика Российской Федерации предусматривает значительно более либеральный режим передвижения поездок персонала иностранных дипломатических представительств. В октябре 1992 года на основе взаимности были отменены закрытые районы и нотификация поездок иностранных дипломатов по территории страны (нота МИД России № 311/Сгп от 19.10.92 г.). Для дипломатов государств, не давших согласия на отмену нотификации на основе взаимности, сохранен уведомительный порядок регистрации их передвижения по территории России. Согласно этому порядку, главы диппредставительств, полномочные министры, советники, главы консульских учреждений и члены их семей могут посещать открытые города и районы любым видом транспорта. Поездки других дипломатических сотрудников по открытым городам и районам должны осуществляться с предварительным уведомлением Департамента Государственного протокола. Важное место в протокольной практике занимает вопрос о порядке сношений иностранных дипломатических представительств с властями страны пребывания. Одно из первых постановлений “О порядке сношений между государственными учреждениями и служащими СССР и Союзных Республик и государственными учреждениями и служащими иностранных государств” было утверждено ЦИК и СНК СССР 27 августа 1926 г. В соответствии с этим документом иностранные представительства имели право свободных сношений со всеми органами, созданными для обслуживания населения (почта, телеграф, банк, билетные кассы, пожарная часть и т. п.). Они были вправе непосредственно обращаться также в органы милиции, если требовалась немедленная помощь. Во всех остальных случаях иностранные посольства, миссии и их должностные лица должны были обращаться в Наркоминдел. Обращение к другим ведомствам практически исключалось. Позднее право прямых сношений с иностранными загранучреждениями по вопросам торгово-экономических связей было предоставлено Министерству внешней торговли (МВТ). 16 декабря 1947 г. был принят весьма жесткий нормативный акт, касающийся порядка сношений с учреждениями и должностными лицами иностранных государств. В соответствии с новым порядком при получении любого письма или запроса от иностранных диппредставительств и должностных лиц все материалы требовалось незамедлительно направлять в МИД (или МВТ). При личных обращениях, “не входя в обсуждение” переадресовывать их в те же министерства, которые наделялись исключительным правом ответа иностранцам. “Всякий иной порядок сношений может иметь место не иначе, как при наличии прямого указания на него в законе или вступившем в силу международном договоре или же по особому разрешению МИД СССР”. В этом вопросе действующая российская протокольная практика находится в полном соответствии с общепринятыми международными нормами. Статья 41 Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 года подтверждает эту норму сношений: “Все официальные дела с государством пребывания, вверенные представительству аккредитующим государством, ведутся с министерством иностранных дел государства пребывания или через это министерство, либо с другим министерством, в отношении которого имеется договоренность, или через это другое министерство”. В октябре 1998 года МИД России направил посольствам и представительствам международных организаций в Москве ноту, в которой со ссылкой на указанную выше статью Венской конвенции напомнил о необходимости соблюдения установленного порядка в отношении контактов с высшими должностными лицами Российской Федерации. В отношении привилегий и иммунитетов членов дипломатического корпуса в Москве современный российский протокол основывается по-прежнему на нормах, действующих с 1966 года. 23 мая 1966 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР было утверждено новое положение о дипломатических и консульских представительствах, на основании которого они наделяются соответствующими привилегиями и иммунитетами. Это положение действует до настоящего времени. Привилегии и иммунитеты предоставляются исключительно для осуществления их функций в соответствии с нормами международного права. Положение 1966 года идет по линии более широкой регламентации привилегий и иммунитетов по сравнению с нормативным актом, принятым в 1927 году. В частности более широко трактуется порядок предоставления прав и преимуществ административно-техническому и обслуживающему персоналу иностранных дипломатических представительств. Возможность распространения дипломатического иммунитета на технический и обслуживающий персонал отдельных иностранных диппредставительств на основе взаимности была предусмотрена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1956 г. (До настоящего времени такие соглашения заключены с США, Великобританией и Канадой). Отдельной статьей зафиксирован приоритет международного договора. В тех случаях, когда международным договором, в котором участвует наша страна, установлены иные по сравнению с принятым положением правила, применяются правила международного договора. Более четко и категорично подчеркивается обязанность иностранных дипломатов строго соблюдать правопорядок страны пребывания — уважать действующие законы, постановления и правила. Положение о дипломатических и консульских представительствах на территории СССР принято после присоединения Советского Союза в 1964 году к Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 года и полностью обеспечивает привилегии и иммунитеты работающих в Москве иностранных дипломатов. Специальной статьей зафиксирован принцип личной неприкосновенности главы дипломатического представительства и членов дипломатического персонала. Они не могут быть подвергнуты задержанию или аресту, пользуются иммунитетом от уголовной, гражданской и административной юрисдикции, освобождаются на основе взаимности от всех общегосударственных и местных налогов и сборов, а также от всех местных повинностей. Обеспечивается личная неприкосновенность иностранных дипломатов, неприкосновенность служебных и жилых помещений, архивов, документов, официальной переписки, дипломатической почты. Подтверждено право беспрепятственного сношения дипломатического представительства со своим правительством и т.п. Глава дипломатического представительства в качестве посла или посланника аккредитуется при Президиуме Верховного Совета СССР (сейчас — при Президенте Российской Федерации), а в качестве поверенного в делах — при министре иностранных дел. В документе 1966 года имеется еще одно важное положение, согласно которому привилегии и иммунитеты, предусмотренные для членов дипломатического персонала представительств, распространяются на представителей иностранных государств, на членов парламентских и правительственных делегаций, а также на основе взаимности на сотрудников делегаций иностранных государств, которые приезжают для участия в межгосударственных переговорах, международных конференциях и совещаниях или с другими официальными поручениями. В целом Положение о дипломатических и консульских представительствах 1966 года полностью соответствует основным положениям Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 года и не противоречит мировой протокольной практике. П. Ф. ЛЯДОВ, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке Ниже публикуются отрывки из дневников заведующего протокольным отделом НКИД СССР Флоринского Д.Т.  за период 1922—1926 годов, которые хранятся в Архиве внешней политики Российской Федерации. ИЗ ДНЕВНИКА ЗАВЕДУЮЩЕГО ПРОТОКОЛЬНЫМ ОТДЕЛОМ Флоринского Д.Т. * 2 марта1922 г. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА В Коллегию НКИД Поддержание отношений с иностранцами и посещение иностранных миссий связано с расходами, покрывать которые из жалования не представляется, к сожалению, возможным. Приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и т.д. Кроме того невозможно бывать у иностранцев и никогда не звать их к себе, т. к. невольно попадаешь в положение “бедного родственника” и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно. В виду изложенного и поскольку признается полезным поддержание внеслужебных отношений с иностранцами и посещение миссий, что, к сожалению, связано с характером работы Протокольной части, необходимо располагать известным кредитом “на представительство”, из которого могли бы производиться вышеуказанные расходы. Полагаю, что кредит в 100 золотых рублей в месяц обеспечил бы необходимый минимум. Расходы из означенного кредита, предоставленного Протокольной части, будут производиться со всей возможной экономией и отчет по израсходованным суммам будет представляться Управделами. АВП РФ, ф. 057, оп. 2, п. 101, д. 1, л. 1. 10 января 1925 г. Окончены приготовления к встрече Эрбетта. Заказали автомобили, грузовик и т. д. У т. Ягоды возникли сомнения относительно приемлемости выставления почетного караула от транспортной школы ОГПУ. Т. Чичерин подтвердил, что таково именно желание НКИД. Действительно это лучшая воинская часть, к которой мы до сих пор обращались в подобных случаях и которая превосходно выполняла свое задание. Иностранцам коротко говорится, что почетный караул выставлен Московским гарнизоном. 11 января 1925 г. Встреча Эрбетта, приехавшего в 10 часов утра. На вокзале был выстроен почетный караул при оркестре музыки. Куча фотографов, и кинематографических аппаратов и корреспондентов… Сказав послу краткое приветствие от имени Правительства СССР, я представил ему т. Каган. Затем посол пошел вдоль фронта почетного караула, поздоровавшись с ним по-русски. Перед вокзалом караул продефилировал церемониальным маршем. Создалась порядочная толпа, державшаяся сдержано. Отправились в посольство в следующем порядке: в первой машине — посол, г-жа Эрбетт и я; во второй — т. Каган с секретарями. За нами следовало несколько автомобилей с фотографами и один грузовик с кинематографическим оператором, производившим снимки во время всего пути до посольства. У входа в посольство и затем в самом посольстве снова щелкали аппараты неутомимых фотографов, которым посол охотно предоставлял оперировать. Одним из первых вопросов посла, был о приеме у т. Чичерина. Он чрезвычайно обрадовался, узнав, что т. Чичерин примет его сегодня же. Затем он просил устроить ему возможно скорее прием у т. Литвинова и вручение верительных грамот, ибо он хотел бы безотлагательно приступить к работе. По дороге в посольство он и его жена интересовались всем, что им приходилось видеть, восхищались порядком и хорошим состоянием города. Между прочим, г-жа Эрбетт наивно спросила, могут ли они гулять по городу. Не удивительно ли, что даже жена посла, назначенного в СССР, находится до такой степени под влиянием нелепых слухов и сведений, распространяемых за границей о СССР. Супруги Эрбетт производят весьма приятное впечатление. Посол хорошо говорит по-английски и по-немецки. АВП РФ, ф. 057, оп. 5, п. 102, д. 1, лл. 16—17. 14—15 января 1925 г. В 6 часов я заезжал к послу с визитом и для того, чтобы просить его исключить из речи, которую он будет произносить при вручении верительных грамот, фразу, что “доверие может существовать лишь при условии выполнения принятых сторонами обязательств”, ибо в этой фразе может быть усмотрен намек на недоверие французского правительства к союзному правительству в отношении корректного выполнения принимаемых обязательств (такое обвинение усиленно муссировалось в свое время нашими врагами). Эрбетт, заверив что означенная фраза отнюдь не имеет такового смысла, заявил, что считает необходимым сохранить ее в иной формулировке, не оставляющей место для каких-либо сомнений. Опустить вполне эту фразу — это означало бы навести французское министерство на мысль, что мы умышленно требуем устранить подтверждение о святости соблюдения обязательств и договоров. Впечатление, конечно, было бы самое неблагоприятное, а кроме того, взятая нами в этом отношении инициатива могла бы со временем сделаться известной вне министерских стен и дала бы почву для нападок на СССР со стороны врагов франко-советского сближения. Мы довольно долго просидели в совместных поисках подходящей редакции и в конечном итоге остановились на том, что скользкая фраза будет вычеркнута, а к предыдущей фразе гласящей, что “доверие возникает и может существовать лишь при условии уважения каждой из сторон к свободному волеизлиянию и законам другой стороны” будет добавлено “и правам”. АВП РФ, ф. 057, оп. 5, п. 102, д. 1, лл. 5—8. 24 января 1925 г. Многолюдный и оживленный прием у графини Манзони... Из НКИД т.т. Дмитриевский с женой, Канторович, Каган и я. Затем, конечно, весь состав итальянского посольства и новый итальянский консул в Ленинграде. Графиня Манзони не могла скрыть своего удовлетворения по поводу появления на ее журфиксе товарищей из НКИД. Как я многократно имел случай докладывать, дипломаты не без основания жалуются, что мы не желаем с ними знаться, пренебрегаем ими и всячески это подчеркиваем. Такая вынужденная отчужденность чрезвычайно болезненно переживается дипкорпусом, не желающим примириться с отсутствием известных личных отношений, освященных практикой международных сношений, въевшихся в плоть и кровь профессиональных дипломатов и выявляющих, с их точки зрения, дружественные отношения между представляемыми ими государствами. Вот почему большинство из них, не отличаясь особым философским складом ума, никак не может переварить московской практики, идущей в разрез со всеми традициями и навыками, принятыми в этой области в других странах, и вот почему они столь чутки и благодарны за проявление с нашей стороны даже небольших знаков внимания, выходящих несколько из сферы непосредственных официальных отношений. Возвращаясь к приему Манзони, должен вновь отметить, что появление наркоминдельцев бесспорно произвело на всех присутствующих весьма отрадное впечатление, которое в значительной степени усилилось вследствие присутствия жены т. Дмитриевского. До сих пор поддержание отношений по дамской линии, неизбежных в виду усиления дамского элемента в дипкорпусе, лежало почти исключительно на А. В. Литвиновой, не имеющей естественно возможности в достаточной степени их культивировать. Нужно надеяться, что жена т. Дмитриевского владеющая языками и держащая себя просто, но с большим тактом возьмет на себя в свою очередь часть “светских” тягот, которые неизбежно вытекают из нынешнего положения вещей и императивно ими диктуются. АВП РФ, ф. 057, оп. 5, п. 102, д. 1, лл. 16—17. 2 июля 1925 г. Встреча нового турецкого посла Зекиа бея. Из НКИД т.т. Сабанин, Осетров и Лучевойд. Обычная церемония с почетным караулом. Отмечу образцовый порядок. С послом приехала его жена (еще молодая и интересная дама, но не говорящая ни на одном европейском языке) и четверо маленьких детей. Я проводил посла в посольство. По дороге обычные дружеские излияния. Меня приглашали “на чашку чая”, от которой я тщетно старался отказаться, не желая стеснять посла, уставшего, очевидно с дороги. Вместо чая угощали портвейном с тортом. Это в 10 часов то утра. В комиссии по разгрузке, после моего заявления, что французское и японское посольства берут дома по Мертвому пер. и Спиридоновке 32, эти дома были закреплены за Бюробином. Однако Комиссия решительно отказала в предоставлении площади (даже в доме, который ныне ремонтируется Бюробином) для переселения её жильцов из этих домов. Таким образом комиссия, проводящая явно враждебную Бюробину линию, фактически лишила его возможности провести в жизнь первое постановление Комиссии. Нельзя же в самом деле передавать миссиям заселенные дома. Мне не дали возможности высказаться и заявить протест по поводу такого рода решений комиссии, противоречащих интересам государства. Нарком отправил тов. Рыкову письмо с протестом против решения комиссии по разгрузке. АВП РФ, ф. 057, оп. 5, п. 102, д. 1, лл. 113—115. 8 сентября 1925 г. ЛИЧНО тов. МУЗЫКА тов. ДРОЖЖИНУ По вопросу об устройстве банкета в связи с юбилейными празднованиями Академии Наук должен высказать нижеследующие соображения: 1. Устройство банкета следовало бы безусловно поручить “Савою”, который имеет уже в этом отношении необходимый опыт, полученный в результате длительного натаскивания. Все известные мне до сих пор попытки обращения к другим организациям неизменно приводили к провалам. Так, я нисколько не сомневаюсь, будет и в данном случае, если мы обратимся в МСПО, которое никакого опыта в этом деле не имеет. Мне непонятно, зачем нам обращаться к организациям, не проявившим себя на практике или проявившим далеко не удовлетворительно, а обходить организацию, специализировавшуюся в интересующей нас отрасли. Это мне тем более непонятно, что “Савой” берет на себя всю организацию банкета и назначает вполне приемлемые цены, о которых мы могли бы с ним договориться. 2. Я положительно думаю, что следует отказаться от устройства обеда и остановиться на “фуршет” (буфет, в котором будут и холодные и горячие блюда). Как я указывал, обед представляет первое и почти непреодолимое неудобство — это распределение мест. Будут и дипломаты, и ученые. Кого помещать за стол президиума и в каком порядке? Тут мы не оберемся трудностей и всякого рода нареканий, т.к. все это публика очень обидчивая, чрезвычайно щепетильная и считающаяся с этими условностями. Второе неудобство — это долгое сидение за столом, ибо как хотите, а подача обеда на 1000 человек хотя бы из 4-х блюд займет продолжительное время. Причем все это время мы прикованы к своим часто не интересным соседям. Такое длительное сидение отнюдь не способствует поднятию настроения. Правда обед способствует более удобному обмену речами. Но это преимущество не компенсируется вышеприведенными недостатками. Поэтому я положительно высказываюсь за “фуршет”. Организацию я мыслю таким образом: гости собираются в кулуарах, затем раскрываются двери в Колонный зал, где посредине накрыт большой стол. Вдоль лож и в ложах расставлены стойки, за которыми размещаются гости, если они того желают. У эстрады 2—3 больших стола для членов правительства и наиболее почетных гостей. Стол “а ля фуршет” накрыт также в малом зале. Столики поставлены как в малом зале, так и в кулуарах для гостей, которых не вместит Колонный. Такой порядок позволяет собираться группами, переходить от одной группы к другой, обмениваться мнениями, одним словом удастся создать желанную интимную обстановку. В значительной мере это будет, конечно, зависеть от хозяев и распорядителей. Когда гости закусят, т. Л. Б. Каменев произнесет с эстрады свою речь, на которую ответят присутствующие ученые. О моменте произнесения речи будет подан сигнал. Далее я положительно не считал возможным организацию во время банкета “программы”. В такой обстановке среди “номеров”, мне думается, т. Каменеву не удобно было бы говорить. К тому же хорошие артисты вряд ли согласятся выступать под аккомпанемент ножей и тарелок закусывающих. Лучшее поэтому ограничиться хорошим оркестром, а после обмена речей, можно было бы выпустить двух-трех хороших певцов, чтобы завершить вечер. АВП РФ, ф. 057, оп. 8, п. 8, д. 20, л. 20. Февраль 1926 г. Прием у Ранцау по случаю годовщины Веймарской конституции. Так как я приехал одним из первых, Ранцау имел возможность посетовать на недостаточность помещения и вытекающую из этого затрудненность устройства приемов. Был сервирован обильный завтрак, а не в пример прошлым разам, когда давали лишь чай и сладкие пироги. На приеме присутствовал весь дипкорпус, кроме афганцев. Из НКИД — Чичерин, Аралов, Канторович, Дмитриевский, Лашкевич, Каган, Баркусевич, Лоренц и Пухерман. Из НКВТ — Ганецкий и Богги. Обычный успех имел тов. Радек, которому дипломаты на перебой старались быть представленными. Говорил с мексиканским посланником и с литовским и датским поверенными в делах относительно их визитов к японскому послу, которому я их и представил во время приема. Каждому из них разъяснил в отдельности, что посланники и поверенные в делах обязаны послу первичным визитом. Миралья обращал мое внимание на то, что на парад по случаю выпуска красных командиров из всех военных агентов приглашен был только японец, и спрашивал в чем дело. Я пояснил, что это произошло, очевидно, совершенно случайно, т. к. японский посол был накануне с визитом у тов. Фрунзе. Вечером мне позвонили на квартиру и просили приехать в “Савой” на банкет Авиахима в честь французского летчика Аррошара (предполагалось, что от НКИД будет только тов. Залкинд ). Из французского посольства были Лабоннь и Генрио. Эрбетт извинялся, что приедет не надолго, т. к. у него обед, на котором он должен присутствовать. В действительности Эрбетт просидел до самого десерта. Был мил и любезен. Тов. Муклевич отсутствовал и мне кажется это не слишком удобно, принимая во внимание, что был приглашен посол. Разошлись рано, т. к. Аррошар вылетел обратно в Париж в 3 часа утра. — За обедом корреспондент “Гаваса” говорил, что Беро очень недоволен своим пребыванием в Москве: из-за незнания языка, он принужден целыми днями сидеть в своей комнате. Ему не удалось до сих пор видеть ни одного пионера, ни одного нашего культурного учреждения, ни одной фабрики. Стоило ли приезжать в Москву, чтобы мариноваться в скверной комнате “Большой московской гостиницы”. А это досадно, т. к. во Франции с мнением Беро очень считаются и очень рассчитывают на беспристрастную его информацию об СССР. За обедом познакомился с советником посольства Поззи, прибывшим на 4 дня в качестве дипкурьера, и передавшим мне рекомендательное письмо от Геллю. Поззи, видный и решительного вида мужчина с большим, по-видимому, самомнением, просил меня устроить для него прием у тов. Чичерина и дать ему возможность познакомиться с нашими музеями, которыми он очень интересуется. Любопытно отметить, что Поззи благодарил от имени военного министра устроителей банкета за прием, оказанный французскому летчику. Впервые я встретился также с новым советником Лябоннем, который не счел нужным делать личные визиты. Сам виновник торжества Аррошар — совсем еще молодой человек — выглядел довольно усталым; это впрочем и понятно, принимая во внимание совершенный им перелет. — На банкете были произнесены с обеих сторон обычные приветственные речи. Обед в “Деловом Клубе”, данный тов. Фрумкиным для германского посольства и делегации. Тов. Чичерин и Аралов от приглашения отказались. Из НКИД были т.т. Лоренц и Гнедин. Хотя во главе хозчасти “Делового клуба” стоит бывший метрдотель “Яра”, но говорят, что подают там ниже всякой критики. Добрейшего Ранцау раза три хватили блюдом по голове, и он демонстративно тер себе после этого голову. Жаль, что обслуживание не на достаточной высоте, т. к. помещение клуба прекрасное и могло бы быть использовано для некоторых деловых приемов. Говорил с тов. Пугачевым относительно не приглашения военных агентов, за исключением японца, на парад по случаю выпуска красных командиров. Чтобы сгладить этот промах, решено пригласить военных агентов на Всесоюзное первенство РККА с 16 по 23 августа. Приглашения будут разосланы Протокольной частью “по просьбе Начальника Штаба РККА”. Приходил Миакава относительно банкета, который хочет устроить Танака по случаю прилета японских летчиков. Просил проверить и корректировать список приглашенных, а также определить старшинство. По последнему вопросу я просил Миакаву зайти в понедельник, т. к. не считая себя достаточно компетентным, считал нужным в отношении старшинства военных снестись с тов. Сиротинским. Представитель “Авиахима” сообщил, что банкет для японских авиаторов состоится на следующий день после их прилета в Москву. Приглашенных 105. Дальнейшие сокращения не могут быть произведены. Миакава получил от меня список с указанием старшинства приглашенных на банкет к послу. Просил меня одолжить из нашего запаса несколько бутылок ликеру, т. к. посол не получил еще своего вина. Ездил с т. т. Черныхом и Магалифом в Гохран. Богатейшие склады серебра и хрусталя. В подарок персидскому послу можно было бы наметить серебряный чернильный прибор или большие хрустальные вазы с серебром. Для Реза шаха предпочтительно остановиться на сабле. На складах имеется одна подходящая сабля, осыпанная бриллиантами (примерная стоимость 3000 руб.) По справке заведующего, имеется однако еще более великолепное оружие взятое на учет Реввоенсоветом, с которым и следует снестись. Другим подарком эвентуально мог бы явиться английский серебряный сервиз на 70 персон, находящийся в НКИД. Музыкальный вечер у Эрбеттов. Действует известный пианист Жюль Марше, сыгравший также небольшое произведение присутствовавшего в зале Н. А. Рославец. Много наркоминдельцев. Т.т. Скобелев, Лапинский, академик Лазарев и др. Одним словом, Эрбетты постарались объединить возможно большее советское общество. После концерта, ужин а ля фуршет. Радушие хозяев компенсировало за скудность и посредственное качество блюд, выбранных однако с большой претензий (салат из омаров, паштет из фазанов, свежий ананас). АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, л. 27. Февраль — март 1926 г. Вместе с т.т. Магалифом и Поляковым выбрал в Гохране подарки для Реза Шаха и Ибн-Сауда. Для Шаха мы окончательно остановились на палаше, золотая ручка которого, превосходной работы, осыпана бриллиантами, лучшего оружия не найти, хотя его стоимость относительно невысока — 3.000 рублей. Трудней было выбрать саблю Ибн-Сауду. Первоначально мы также остановились на палаше, тоже с золотой ручкой, осыпанной бриллиантами, но менее богатой, чем первая. Однако т. Поляков отверг затем это европейское оружие. Из восточных сабель имеются только бухарские: одна, поднесенная Бухарой наследнику, достаточно богата, но требует вытравления надписей и инициалов, а также значительного ремонта и подборки нескольких камней, взамен выпавших — времени для этой работы недостаточно; другие слишком аляповаты и недостаточно богаты. Так мы ни на чем не остановились. В Гохране имеется еще один ящик с богатыми восточными саблями, но вскрытие его сопряжено с некоторыми формальностями и может быть произведено лишь в начале будущей недели. На этот ящик мы и возлагали свои надежды. Помимо того, мне кое-что обещал т. Пугачев, который выяснит через пару дней свои резервы. Приходил советник итальянского посольства, граф Негри и совершенно доверительно просил выяснить, не имеется ли в архивах бывшего Министра Двора завещания бывшего великого князя Георгия Михайловича (расстрелянного в 1919 г.) и в положительном случае может ли быть выдана итальянскому посольству копия этого завещания. Он дал понять, что посольство действует по личному поручению короля, и указал на родственную связь между бывшим великим князем и итальянским королевским домом. Негри деликатно просил дать ему в возможной скорости ответ, считаем ли мы вообще возможным наведение такой справки. …В нашей прессе помещена телеграмма т. Калинина, при чем она обезличена и из нее выпущены все обращения к Эмиру. Мне думается, что в таком виде ее лучше вообще было бы не помещать, поскольку у афганцев имеется полный текст и они должны были сделать соответствующие выводы из такого сокращения. Не испортили ли мы таким образом всей каши? В 12 часов ночи у Ранцау в честь адмирала Бенке японский посол, китайский поверенный в делах, т.т. Чичерин, Штейн и я. Весь дипсостав посольства. После ужина посол увел т. Чичерина и адмирала в кабинет, покинув остальных гостей на попечение своих чиновников. Японский посол выдержал полуторачасовую беседу с Гаем и, наконец, отправился по собственному почину в кабинет, где заседал любезный хозяин. На месте Танаки я бы никогда больше не стал принимать приглашений Ранцау после такого с ним обращения. АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, лл. 36—39. Март 1926 г. Осматривал у т. Дыбенко превосходную саблю в ножнах и с рукояткой из слоновой кости тончайшей работы. Это был бы прекрасный подарок для Ибн-Сауда. Т. Дыбенко хочет за саблю 7.000 рублей. Коллегия не сочла возможным пойти на такой расход. Окончательно решено подарить Реза Шаху палаш с золотой ручкой. Для Ибн-Сауда и Джадамба намечены отобранные также в Гохране — для первого палаш с золотой ручкой, а для второго — бухарская сабля, осыпанная алмазами. Коллегия не соглашалась с доводами отдела Ближнего востока, что Ибн-Сауду нельзя дарить европейское оружие. Ведь действительно у Ибн-Сауда, вероятно, немало азиатского оружия, а потому он оценил бы европейский палаш, выглядящий достаточно богато. АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, л. 40. 7 ноября 1926 г. 7 ноября утром состоялся обычный парад, на котором присутствовали многие члены дипкорпуса, в том числе итальянский, французский и турецкий послы. Военным агентам разослал приглашения Реввоенсовет (к слову замечу, что секретарь отделения внешних сношений т. Поляк, с которым приходится постоянно иметь дело, очень путанный человек, осложняющий самые простые вопросы). После парада военные атташе, присутствовавшие в форме, приносили поздравления т. Ворошилову. Предложенная мною маленькая реформа — установить легкие переносные стулья или скамейки для наиболее почтенных членов Дипкорпуса — была отвергнута военными, мотивировавшими, что неудобно, чтобы дипломаты сидели во время парада, когда все остальные стоят. Парад в этом году прошел быстрее, чем обычно, к удовлетворению дипломатов в виду промозглой погоды. Неизменный успех имели кавалерия и тачанки. АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, л. 162. Ноябрь 1926 г. Весьма интересное описание дано т. Довгалевским имевших место в Стокгольме по случаю шведско-бельгийского брака торжеств, на которых присутствовало 4 короля. Наше положение было особо щекотливо как в виду сугубо монархического характера торжеств, так и в виду отсутствия дипломатических отношений с Бельгией. Т. Довгалевский сумел найти выход из этого положения и, оставаясь в рамках строгой корректности, создал любопытный прецедент в области протокольных отношений. АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, л. 172. ИЗ ДНЕВНИКА ПОЛПРЕДА В ШВЕЦИИ т. ДОВГАЛЕВСКОГО 1. В день получения Вашей шифровки об отсутствии препятствий к моему участию на приеме у бельгийского короля я имел беседу с турецким поверенным в делах Гайдарбеем и бельгийским посланником бароном Гроотом. От первого я узнал, что инпродуктором на приеме короля Альберта будет Гроот, разославший в это утро (30/Х) приглашения “главам миссий тех стран, которые состоят с Бельгией в официальных сношениях”. Вечером того же дня барон Гроот, с которым я поддерживаю хорошие отношения, подтвердил мне это обстоятельство, подчеркнувши, что считал этот выход из положения по отношению ко мне наиболее корректным; все же он очень извинялся передо мной и выразил надежду, что наши добрые отношения не омрачатся. Он был между прочим того мнения, что мне нужно представиться кронпринцу Леопольду и поздравить его. Несколько забегая вперед, отмечу, что при встречах на торжествах Гроот был со мной весьма любезен и предупредителен; на обеде во дворце моей дамой была жена советника бельгийской миссии, а на галапредставлении в опере я был в одной ложе с этой же дамой и дочерью Гроота. Как на обеде, так и в опере бельгийская королевская чета не обходила гостей, а гости по желанию сами подходили к ним; не участвовав в предварительном приеме, я не имел никаких оснований подойти к ним. 2. Торжества длились от 31/Х по 4/ХI и были обставлены с большой пышностью. 31/Х я был на дневном приеме у принца Карла, где представлялся кронпринцу Леопольду и поздравлял молодых. Было очень шумно, тесно и душно. На столах, стульях и диванах были разложены напоказ подарки, преподнесенные принцессе Астрид: масса цветов, сделанный из сахара макет дома, в котором родилась Астрид (преподношение стокгольмских кондитеров), дорожные нессесеры, сумочки, — целый брик-а-брак. Тут же я узнал, что португальский посланник — дуайен дипкорпуса — обратился к дипкорпусу с циркулярным предложением сделать общий подарок, в выборе которого положиться на вкус французского посланника. Последняя приписка обидела дипломатов, тем более, что стало известно, что француз преподнес отдельный подарок от себя, и начинанию дуайена не было дано хода. Отмечу вскользь, что португальский посланник граф Мартес Феррао за трех— четырехмесячное дуайенство вел себя очень некорректно по отношению к нам, минуя нас во всех коллективных действиях дипкорпуса. Отозванный из Стокгольма, он уезжает в Португалию на днях. Из разговоров с отдельными дипломатами я узнал, что каждый в отдельности будут преподносить подарки, и, чтобы не выделяться, я со своей стороны послал букет цветов. 1/ХI утром приехала бельгийская королевская чета, причем дипкорпус приглашен был наблюдать торжественный въезд с балкона оперы. Кроме меня, присутствовали т.т. Асмус и Орас (военно-морской атташе). 2-го вечером состоится прием у короля Альберта; по окончании приема главы миссий должны были присоединиться к остальным гостям и вместе с ними проследовать в обеденный зал. Я явился во дворец незадолго до обеда, был проведен в зал, где ожидали остальные приглашенные. Через несколько минут явились главы дипкорпуса, и все присутствующие были приглашены к столу. Таким образом, все обошлось для меня без малейшей неловкости. Мне трудно было установить принцип, которым дворцовое ведомство руководствовалось при рассаживании гостей; во всяком случае, я занимал, на мой взгляд, одно из почетных мест невдалеке от королевских семейств справа. За обедом короли Густав и Альберт обменялись приветственными речами, в которых отмечалась новая связь между королевскими домами Швеции и Бельгии. Ничего политического в речах не сквозило. После обеда король Густав и члены шведского королевского дома обходили гостей, здороваясь с ними. З/ХI днем я заезжал во дворец расписаться в книге. На столе лежали также и книги членов бельгийской королевской семьи; я расписался только в книге кронпринца Леопольда. 3/ХI вечером состоялось галапредставление в опере, на котором присутствовали 4 короля, включая прибывших в это утро датского и норвежского королей. Меня посадили в соседнюю с королевской ложу. 4/ХI днем состоялось бракосочетание в Тронном зале. Главы миссий заняли специально им отведенные места в порядке старшинства; остальные члены миссий были размещены на хорах. Церемония бракосочетания была совершена небезызвестным нам бургомистром гор. Стокгольма Линдхагеном, левым с.д. В пространных газетных отчетах, в которых с упоением описывались пышные зрелища, дамские наряды и разукрашенные парадные формы мужчин, отмечалось присутствие на церемонии мое и т.т. Асмуса и Ораса, причем указывалось, что “советский министр тоже не плохо выглядел”, намекая на скромный фрак мой без орденов и лент. Забыл упомянуть, что 4/ХI с утра мы вывесили флаг. Другие миссии (хотя, кажется, не все) вывешивали флаги начиная со 2/ХI, дня приезда бельгийской королевской четы. Подводя итог нашему участию в прошедших монархических торжествах, можно сказать, что нам удалось не пересолить ни в одну ни в другую сторону и не выходить из рамок требовавшейся корректности, а также избегнуть всякой неловкости, которая могла проистечь из присутствия в качестве первого гостя главы не признавшей нас страны. АВП РФ, ф. 057, оп. 6, п. 103, д. 1, лл. 173—17   Протокол дипломатических приемов Важнейшей составной частью протокола любой страны является организация и проведение дипломатических приемов, их церемониал и этикет. В международной жизни дипломатические приемы — одна из общепринятых и распространенных форм деятельности дипломатических представительств, ведомств иностранных дел, а также законодательных и исполнительных органов власти. Кроме сугубо представительского значения дипломатические приемы являются средством установления, поддержания и развития контактов дипломатического корпуса с властями страны пребывания. Важную роль они играют и при визитах высоких зарубежных гостей. Официальные приемы с приглашением на них членов дипломатического корпуса устраиваются главой государства, главой правительства, членами правительства, ответственными работниками Министерства иностранных дел и других ведомств в соответствии с основными правилами протокола, действующими в каждом государстве. Дипломатические приемы проводятся в ознаменование каких-либо событий: национальные праздники, важнейшие юбилейные и памятные даты в истории государства, “круглые” годовщины установления дипломатических отношений, подписание двусторонних или многосторонних договоров и соглашений основополагающего характера и т. д. Другой повод для проведения приема — оказание почестей или гостеприимства высшим государственным должностным лицам, находящейся с визитом в стране делегации, а также деятелям науки, культуры, искусства. Дипломатические приемы, организуемые в порядке повседневной работы представительства независимо от каких-либо событий, дают удобную возможность для укрепления связей, получения информации, разъяснения политики своей страны. Виды дипломатических приемов достаточно разнообразны и протокольная служба нашей страны всегда использовала весь их арсенал (вечерний или дневной прием по случаю национального праздника, завтрак, обед, ужин, обед-буфет, коктейль, фуршет, чай, “журфикс” и т. д.). Характеристике отдельных видов дипломатических приемов, правилам их организации и проведения посвящена богатая специальная литература. Разумеется, есть специфические особенности проведения дипломатических приемов в той или иной стране с учетом национальных традиций и обычаев, но с чисто протокольной точки зрения большого разнообразия здесь нет. Вместе с тем история становления российской протокольной практики позволяет сделать вывод, что именно в этой области протокола можно проследить тенденцию к постепенной демократизации протокольных норм, прежде всего с точки зрения церемониала и этикета дипломатических приемов. Представляет определенный интерес перечисление категорий официальных приемов, которые могли устраиваться от имени главы дипломатического представительства, содержавшееся в инструкциях по вопросам протокола в первые постреволюционные годы, и рекомендации по проведению различного вида приемов. Необходимость в этом была. А. М. Коллонтай описывает неудачную попытку организовать свой первый официальный обед в Норвегии в июле 1923 года и сетует на то, что “первый блин оказался комом” именно из-за того, что не были соблюдены элементарные требования протокола: “Обстоятельства меня подвели, но и Наркоминдел виноват. Нет инструкций, устанавливающих наше поведение, дипломатический этикет и протокол. В результате я сделала оплошность, разослав приглашение членам кабинета на обед, не договорившись словесно заранее с протокольным отделом... Что же получилось? Любезный отказ от всех министров... Мишеле (министр иностранных дел) извинился при встрече со мной, долго и любезно разъяснял тонкости дипломатического этикета. Но отказ кабинета остался в силе. Я все подробно отписала Наркоминделу…”2. Подробные рекомендации о правилах проведения и этикета дипломатических приемов были разосланы в наши полпредства только в конце 1923 года. Тем не менее в 1931 году полпред в Польше -В. А. Антонов-Овсеенко обращается в НКИД с горькой жалобой на неподготовленность персонала посольства к протокольной работе, что, по его мнению, является одной из причин изоляции совет-ских дипломатов в дипкорпусе. “Некоторые наши протокольные упущения, — замечает он, — способствуют еще большему углублению этой отчужденности”. Практика и протокол приемов тех дней несколько отличались от сегодняшних. На первом месте стоял так называемый парадный обед для наиболее ответственных лиц (члены правительства, главы диппредставительств, зав. протоколом и заведующие другими отделами МИД). После окончания парадного обеда рекомендовалось устраивать дополнительно вечерний прием, на который приглашался уже более широкий круг лиц, не участвовавших в обеде. Кроме парадных обедов устраивались отдельно вечерние приемы, обеды, завтраки и дневные приемы. Наиболее распространенным был вечерний прием, в конце которого подавался еще и ужин “а ля фуршет” (то есть, как пояснялось в инструкции, “без заранее обеспеченного каждому приглашенному сидячего места”). В день национального праздника или по случаю приезда в страну с официальным визитом члена правительства рекомендовалось проводить вечерний торжественный прием с приглашением дипломатического корпуса в полном составе (а не только глав представительств). На дневные приемы приглашался также весь дипломатический корпус и ответственные работники МИД. В меню дневного приема включались лишь чай, легкая закуска (или только сандвичи), сладости, фрукты и вина. О том, как претворялись эти рекомендации в реальной жизни наших полпредов с учетом местной практики, можно видеть из дипломатических дневников А. М. Коллонтай. 18 февраля 1929 г. она записывает: “Дипломатический корпус в Осло живет по этикету “сезона”, выполняя предписания “строгого протокола” зимних месяцев. Правила протокола требуют, чтобы и советское полпредство давало ежегодно обед членам кабинета. Для дипкорпуса и для видных фигур норвежской общественности я ограничиваюсь дневным приемом-чаем; для представителей финансового и промышленного мира даю интимный завтрак. Это отнимает меньше времени и стоит дешевле...”3. В отношении обедов и завтраков, устраиваемых в честь отдельных лиц по специальным приглашениям, пояснялось, что обеды чаще всего бывают с дамами, а на завтраки дамы приглашаются сравнительно редко. Подробно разъяснялся порядок направления приглашений на приемы с помощью пригласительных карточек. Карточки “имеют литографированный трафарет, заполняемый от руки чернилами фамилией приглашенного, указанием на характер, день и час приема и иногда на характер костюма, если из общего правила делается исключение”. В приглашениях на первое место всегда проставляются мужья (женам обеденные приглашения не посылаются, а в приглашениях мужей указывается, что приглашаются и их жены). Говорилось и о порядке ответа на приглашения. Пояснялось, что буквы R.S.V.Р. в нижнем углу приглашения означают просьбу ответить и что ответ должен быть дан немедленно, предпочтительнее личным письмом. Указывалось также на то, что приглашения и ответы на них обычно пишутся по-французски. Кстати, очень серьезно относился к соблюдению общепринятых форм дипломатического этикета при подготовке бланков пригласительных карточек Молочков Ф.Ф., весьма строгий ревнитель всех норм протокола. 6 февраля 1948 г. он направил письмо поверенному в делах СССР в Канаде Н. Д. Белохвостикову -с рядом замечаний по этому поводу: “Протокольный отдел МИД СССР обращает Ваше внимание на необходимость более строгого оформления пригласительных карточек на прием. Весь текст приглашения надо писать черными буквами без цветного шрифта. Герб следует сделать тисненым, хотя помещение герба не является обязательным. Не следовало также писать имя поверенного в делах вместо имени или инициалов его жены…” Отдельный раздел рекомендаций по этикету в 20-е годы посвящается рассадке гостей за столом, требующей строгого соблюдения их рангов. Пояснялось, что самыми почетными считаются места, “ближайшие к хозяину, а затем к хозяйке” (чем дальше — тем менее почетно). Учитывалось и протокольное правило правой руки (“место по правую руку почетнее места по левую руку”), а также равное с мужьями старшинство жен (“дамы считаются состоящими в том же ранге, как и их мужья”). Далее пояснялось, что, “если дипломатический представитель холост, место хозяйски занимает жена его заместителя, а если и он холост, то сам заместитель. Место хозяйки может быть предоставлено и самому почетному гостю (но не его жене)”. С тем чтобы не создавать “непреодолимых трудностей” в рассадке гостей (и связанных с этим обид), предлагалось в качестве выхода из положения приглашать работников своего представительства более низшего ранга по сравнению с минимальным рангом других приглашенных и им же предоставлять крайние места. О муках рассадки — свидетельство все той же А. М. Коллонтай: “Нудное дело рассадка гостей. Много раз меняешь, пока не получишь безукоризненный план размещения приглашенных на парадный обед... Особенно досадно, если вдруг кто-нибудь за день до обеда заболеет, надо найти подходящую замену. Звоню шефу протокола и снова корплю над рассадкой...”4. Давались рекомендации и в части произнесения речей и тостов (“стоя, в конце обеда, когда налито шампанское”) и языка, на котором следует их произносить — “на языке наиболее понятном присутствующим или по-французски (по-английски)”. Подчеркивалась необходимость строгой пунктуальности при посещении приемов с рассадкой (“опоздания более чем на 10 минут, особенно лиц младших рангов, является серьезным нарушением этикета”). Опоздание считалось позволительным лишь для лиц старших рангов (и то лишь в случае предварительного уведомления хозяина и согласия с его стороны). Кстати, еще один аспект протокольной работы может быть, на первый взгляд, несколько неожиданный. Безукоризненная аккуратность в соблюдении времени, самая строгая пунктуальность — основная заповедь протокола. Но, к сожалению, иногда эту заповедь не удается соблюсти по причинам от дипломата совсем независящим, а из-за недостатка транспорта или элементарного разгильдяйства работников “транспортного цеха”. Проблема эта стара как дипломатический мир, хотя острота ее и по сей день никак не спадает и преемственность традиций в этом вопросе вряд ли стоит приветствовать. Однако, к сожалению, и в 30-е и в 40-е годы “транспортный вопрос” порой становился непреодолимым камнем преткновения на стремлении работников протокольной службы быть образцом пунктуальности. Вот лишь три свидетельства на этот счет. Май 1928 года. Проводы высокого иностранного гостя из Москвы. “Приходится отметить неудовлетворительную работу автобазы в эту ночь. Несмотря на обещание сверхурочных шоферы значительно запоздали против назначенного времени, так что посол оказался на вокзале раньше всех нас и мы не имели времени осмотреть, все ли в порядке. Однако обошлось”. (А ведь могло и не обойтись!) Январь 1930 года. Дипломатический обед. Иностранный дипломат пытается протянуть руку помощи заместителю заведующего Протокольным отделом НКИД, но, как говорил поэт: “У советских собственная гордость. На буржуев смотрим свысока”. И вот результат: “Перед уходом Сескис, вспомнив, что мы соседи, предложил мне свою машину. Я отказался и пошел в бальных туфлях по гололедице пешком, так как автобаза и на этот раз, как вообще в последние месяцы, запоздала”. И наконец, интеллигентная просьба самого наркома  Чичерина: “Нельзя ли принять меры, чтобы шоферы знали, хотя бы в основном, топографию Москвы”. И далее следовало предложение “устроить шоферам нечто вроде экзамена по основным направлениям продвижения в Москве”. Еще несколько любопытных деталей протокольной стороны приемов, проводившихся в ту пору, — это художественная часть, танцы и игра в карты. В рекомендациях по проведению протокольных мероприятий говорилось, что на вечерних и дневных приемах могут даваться несколько концертных номеров, длительность которых обычно не превышает одного или полутора часов. Небольшая концертная программа практикуется при проведении наиболее торжественных приемов и в настоящее время. Гораздо более экзотично с позиций сегодняшнего дня выглядит другая протокольная сторона приемов, проводившихся в 20—30-е годы, — это танцы и карточные игры. Протокол проведения приемов с устройством танцев и карточных игр также строго регламентировался: “Танцы устраиваются на вечерних и дневных (!) приемах. После завтрака танцы не устраиваются. После обедов танцы устраиваются в тех случаях, когда за обедом следует вечерний прием с участием лиц, на обед не приглашенных... После обедов или во время вечерних приемов для желающих устраивается игра в карты (бридж, покер). Устройство чисто азартных игр не должно иметь места. Могут устраиваться специальные карточные вечера с приглашением на них только лиц, играющих в карты”. Особняком стояли приемы типа “журфикс”, которые теперь практически ушли в небытие. Такие приемы устраивались женой министра иностранных дел, члена правительства или главы дипломатического представительства. В уже упомянутых рекомендациях по вопросам протокола5 подчеркивалось, что жены диппредставителей, особенно в ранге послов, обычно имеют твердый приемный день — “журфикс”, один или два раза в месяц, днем от 17 до 19 (воскресенья следует избегать). Приглашение на “журфикс” посылается один раз на тот или иной период времени. В приглашении указываются те даты, в которые приглашающая будет дома, и часы приема. Угощение на “журфиксах” такое же, как и на дневных приемах6. В качестве примера можно привести описание отдельных приемов, которые активно устраивались дипкорпусом в Москве в конце 20—30-х годов. В одной из своих дневниковых записей в начале 1927 года зав. Протокольным отделом НКИД Д. Т. Фло-ринский отмечает: “На смену затишью, предшествовавшему новому году, идет волна приемов. Сезон начинается с опозданием и обещает быть утомительным в течение ближайшей пары месяцев, когда миссии начнут давать свои обеды пачками”. И далее идет перечисление различного вида приемов, устраиваемых посольствами и миссиями в Москве только в первой половине января 1927 года, и краткая их характеристика: “1 января — дневной прием у супруги посла Италии (ее первая суббота). Было довольно много народу. Танцевали под граммофон. 2 января — большой вечерний прием в латвийской миссии, прошедший с обычным оживлением. 4 января — “интимный обед” и бридж у персов. 5 января — обед в финской миссии с участием Литвинова. 6 января — вечерний прием у датчан. Танцы. 7 января — “интимная вечеринка” у поляков. “Фокстротировали” две пары. 9 января — дневной прием с танцами. В тот же день большое катание на коньках у англичан. 10 января — обед у итальянцев (Литвинов, Каменев). После обеда прием для дипкорпуса с танцами, прошедший довольно тускло. 11 января — “интимный обед” с партией бриджа и т. д. “Дипломаты развлекались как могли”. В другой дневниковой записи годом раньше можно прочитать о бале-маскараде, устроенном немцами: “Боркусевич сообщает о совершенно невероятном “богемном” вечере, устроенном в германской миссии, на котором все гости были одеты апашами, матросами и сутенерами, а дипломатические дамы — проститутками”. В фондах Протокольного отдела НКИД за 1927 год среди прочих материалов, относящихся к церемониалу и этикету приобщен перевод статьи из турецкой газеты “Иени-Иел” за 12 ноября 1926 г., направленный из Анкары в качестве приложения к одному из документов полпредства. Центральный заголовок довольно красноречив: “Как надо приглашать на танцы”. Судя по всему, этот любопытный материал рассматривался как своеобразное пособие по этикету, поскольку танцы были одной из существенных составных частей дипломатических приемов. Есть смысл привести этот отрывок целиком, как свидетельство несомненного интереса наших зарубежных представителей к вопросам этикета: “Танцевать с лицом, которому не представлен, не принято. Знакомить гостей друг с другом является обязанностью хозяйки дома. Кавалер, который хочет пригласить даму на танцы, должен сказать следующее: “можно будет пригласить Вас, пожалуйста, на этот танец”. Если дама уже занята, то она вежливо отвечает: “извините эфенди, я уже обещала другому”. Если только танцующее лицо вследствие своей усталости или по какой-либо другой причине откажется от приглашения танцевать, это лицо не может танцевать с другим или другой тот же танец. Если только дама два раза отказывает кавалеру в танце, то это значит, что она с ним танцевать не желает. В таком случае приглашать более эту даму не годится. По окончании танца кавалер должен сопровождать даму до ее места и, посадив даму, вежливо ей поклониться. Кавалер обязан привести даму, с которой танцует, до буфета. Дама и самостоятельно может пройти до буфета. Если же не имеется буфета, а разносят только напитки, кавалер должен помогать даме брать эти напитки, но отнюдь не выпивать самому”. Несколько отрывков из дневников Флоринского Д.Т.  за 1928 год: “14 января. Чайный прием в Греческой миссии с танцами под граммофон и бриджем. Этот первый прием такого рода в этом сезоне был весьма радостно встречен дипкорпусом и, главным образом, женской его частью. Единодушны были в том, что нынешний сезон протекает очень скучно. Вовсе нет общих приемов для дипкорпуса, а только чопорные официальные обеды для начальников миссий и небольшого числа “избранных”. Многие с грустью вспоминали “субботники” графини Манзони и приемы в английской миссии”. Через две недели, 31 января 1928 г., Флоринский Д.Т.  продолжает эту тему: “Вторник. Очередной чай-бридж у мадам Черутти (жена нового посла Италии). Итальянское посольство снова начинает играть руководящую роль в жизни дипкорпуса и служить объединяющим центром. Раньше это были танцевальные “субботники” графини Манзони, а теперь вторники у мадам Черутти, несмотря на введенное ею ограничение, так как приглашаются только бриджеры. Потребность в общении настолько велика, а общих приемов так мало, что бриджи мадам Черутти приобретают все большую популярность... В этот вторник играли на девяти столах; гостей было около 45 человек, среди них японский посол, шведский, норвежский и греческий посланники”. Еще несколько дневниковых записей 1929 года и снова танцы, танцы, танцы... “17 марта. Вечерний прием для дипмолодежи у советника итальянского посольства. Оживленные танцы. Отличный ужин”. “23 марта. Костюмированный бал в персидском посольстве. Много красивых или, по крайней мере, красочных костюмов. Костюмированы все дамы. Шефы миссий во фраке”. “2 апреля. Весь дипкорпус. Очень оживленно. Танцы. Хорошо и радушно принимают”. И для полноты картины — прыжок через несколько лет и еще одно свидетельство Флоринского Д.Т. : “21 февраля 1934 г., 22 часа. Прием у Аттолико (посол Италии). Т. Молотов, Литвинов, Ворошилов с женами, Микоян, Крестинский, Таиров, Собинов, Максакова. Заведующие отделами НКИД (управление делами, печати, правовой, экономическая часть), много военных. Небольшая концертная программа. Ужин в столовой за отдельными столиками. Оживленные танцы во время ужина и после него. Хороший котильон (!). Вечер прошел очень удачно”. Разумеется, все это лишь внешняя сторона светской жизни дипкорпуса в Москве, и она в данном контексте представляет интерес с точки зрения весьма активного использования таких форм представительской работы, которые в настоящее время или совсем ушли в небытие или постепенно исчезают из протокольного арсенала. Вместе с тем в те годы, несмотря на кажущуюся протокольную активность еще не очень многочисленных посольств и миссий в Москве, весьма нередки были и жалобы на инертность дипломатических представителей и на то, что они по сути дела сплошь и рядом “варятся в собственном соку”. Вот одно из таких свидетельств поверенного в делах Греции 1928 года: “Жалуются на монотонность, а никто ничего не предпринимает, чтобы интенсифицировать общение. Для того, чтобы повидаться с коллегами, приходится ждать национальных праздников, когда выкатываются огромные столы с яствами и происходит кормление в самых гротескных формах. Другой ракурс — официальные обеды, заполняющие в феврале все вечера, — нудная обязанность”. 6 ноября 1929 г. постоянно общающийся с дипкорпусом шеф протокола записывает в своем дневнике: “Со своей стороны должен заметить, что атмосфера напряженности и враждебности еще более усилилась с прошлого года... Картина настроений самая мрачная, о чем считаю долгом доложить Коллегии. Не следовало ли подумать о том, чтобы попытаться нейтрализовать враждебное влияние путем более внимательного отношения к отдельным членам дипкорпуса”. В условиях определенной изоляции, в которой находился в 30-е годы дипкорпус в Москве, иностранные дипломаты весьма ревниво относились к любым знакам внимания со стороны руководителей наркоминдела и других членов правительства. В качестве примера — выдержка из записи беседы Флоринского Д.Т.  с послом Персии 29 декабря 1931 г.: “Посол сказал, что он дружески в личном порядке хочет обратить мое внимание, насколько персы чувствительны в вопросах престижа. Если на их приеме будет оказано меньше почета, чем туркам, это будет чрезвычайно болезненно воспринято в Тегеране. Персы рассчитывают на полное равенство. Никто не станет обижаться, если тот или иной член Правительства, как общее правило, не принимает и не участвует в приемах, но дискриминация недопустима и оскорбительна”. Несмотря на то, что участие в светских раутах дипкорпуса отнимало немало времени и было порой весьма обременительно, руководство нарком-индела тем не менее уделяло в эти годы достаточно большое внимание общению с главами дипломатических представительств и активно откликалось на их приглашения. Цитируем все того же Флоринского Д.Т. : “15 января 1928 г. Превосходный, тонкий обед. У датчан всегда хорошо кормят, но на этот раз мадам Скау превзошла самою себя. Видно было, что постаралась в этот вечер и мадам Черутти (супруга посла Италии), нарядившаяся для встречи с наркомом в весьма пышный наряд...” Если судить по дневниковым записям шефа протокола, только в течение одного месяца (с 15 января по 18 февраля 1928 г.) нарком Чичерин побывал на обедах и приемах в посольствах Франции, Италии, Турции, а также в миссиях Польши, Латвии, Эстонии, Швеции, Дании и Норвегии (то есть в среднем один раз в три дня). Регулярно устраивали чаи для дам дипломатического корпуса супруги Литвинова и Луначарского. Эти мероприятия проходили неформально, весьма оживленно и пользовались неизменной популярностью. В практику представительской работы с дипломатическим корпусом вошли обеды от имени наркома в честь приезда новых послов и посланников, в которых обычно принимали участие и другие члены Коллегии. Для глав дипломатических представительств и других членов дипкорпуса устраивались официальные обеды от имени Коллегии НКИД, причем по полной протокольной программе, одним из непременных атрибутов которой были выступления известных певцов, музыкантов и актеров художественных театров. Вот несколько примеров: “6 мая 1926 г. Обед Коллегии для начальников миссий и прием для дипкорпуса, знаменующий закрытие зимнего сезона. Обед и прием с дамами. С нашей стороны — коллегия в полном составе. После 11 часов (вечера!) небольшая программа: Обухова, Викторина Кригер, Собинов, Нежданова, Голованов. Игумнов отказался в последний момент из-за затянувшегося концерта. После концерта — фуршет, а затем танцевали под рояль в английской гостиной”. “15 марта 1929 г. Большой вечерний прием для дипкорпуса и инкоров. Съезд гостей с 10 часов. Около 11 заиграл джаз-банд и начались танцы. В 11 ч. 50 м. небольшая программа (концерт). Затем — ужин, а после ужина снова танцы. Разъезжаться начали после 2-х часов”. “12 мая 1930 г. Вечерний прием Коллегии для дипкорпуса. Решено было первоначально ввиду ограниченного места пригласить по одному референту от политотделов. Я обходил завов, выяснял кандидатуры и параллельно, согласно инструкции -т. Литвинова, давал указания, как товарищам следует держать себя на этих приемах. Помимо НКИД были приглашены Луначарский с женой, Буденный с женой и некоторые крупные артисты (Немирович-Данченко, Берсенев и др.). Дипломатический корпус явился в полном составе кроме монгол и тувинцев... Силами театра Станиславского было поставлено первое действие из “Пиковой дамы” и первое действие из “Богемы”. После ужина — танцы. В зале — спустившиеся к ужину артисты, которые принимали участие в спектакле. Отсутствие у них фраков не шокировало. Дипломаты охотно с ними знакомились. Все прошло гладко. Прием можно признать вполне удачным. Неудовлетворителен был слишком крепкий и неудобоваримый крюшон. Вообще с вином было слабовато”. Можно было бы привести еще немало примеров, но главный вывод ясен: протокольная практика НКИД в части проведения дипломатических приемов полностью соответствовала в те годы общепринятым международным стандартам, которые были положены и в основу представительской работы иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве. Примерно таким же в 30-е годы был и протокол советских государственных приемов, проводившихся по случаю национального праздника. Приемы устраивались в особняке ЦИК. В начале предусматривалась короткая художественная часть, затем — ужин с частичной рассадкой для глав диппредставительств и членов советского руководства. После ужина, как и в дипмиссиях, устраивались танцы. С учетом характера работы советских учреждений в это время приемы начинались весьма поздно. Вот, например, протокольная запись приема с участием дипкорпуса, устроенного М. И. Калининым 7 ноября 1931 г. в особняке ЦИК СССР: “Официальное начало приема и съезд гостей в 22 часа, в 23.00 — небольшая концертная программа с участием Обуховой, Рейзена, Степановой и Нейгауза. В 23 часа 45 минут — начало ужина. Для глав дипломатических представительств и руководства были предусмотрены отдельные столы с рассадкой, для остальных гостей — два фуршетных стола. В час ночи начались танцы”. “В организационном отношении все было в порядке, — заключает шеф протокола НКИД. — Менее благополучно обстояло дело с составом приглашенных. Было много лишних людей, присутствие которых не вызывалось никакой необходимостью”. И здесь же он делает весьма нелестное замечание касающееся этикета: “Не к чести наших сотрудников нужно сказать, что они слишком энергично налегали сами на столы, вместо того, чтобы позаботиться об иностранных гостях”. Говоря об истории становления нашей протокольной практики, следует упомянуть и о так называемой обеденной проблеме, которая возникла в конце 20-х — начале 30-х годов. Выше уже упоминалось, что руководители НКИД уделяли постоянное внимание дипкорпусу и, как правило, принимали участие в проводимых главами миссий различного рода дипломатических приемах. Вместе с тем, с расширением дипкорпуса резко активизировалась и его протокольная жизнь. В результате посещение этих мероприятий, и в особенности официальных обедов, которые проводились в вечерние часы и отнимали довольно много времени, для руководящих работников наркомата стало превращаться в весьма обременительную обязанность. В этой связи в конце 1929 года было принято решение об отказе членов Коллегии НКИД от участия в официальных рутинных дипломатических обедах, которые проводились главой каждой миссии не менее одного раза в сезон (с января по апрель). Доводя это решение до сведения дуайена дипломатического корпуса, шеф протокола НКИД мотивировал его тем, что ответственным работникам наркомата “весьма затруднительно принимать многочисленные обеденные приглашения в силу чисто объективных причин (иной распорядок дня, общая загруженность, вечерние заседания)”. При этом пояснялось, что речь отнюдь не идет о прекращении контактов с дипкорпусом и “если шефы миссий желают видеть у себя наших ответственных работников, мы выдвигаем предложение о вечерних приемах (вместо обедов!), ибо последние не связывают абсолютно в отношении времени прихода и дают свободу маневрирования...” (На вечерние приемы можно приходить с опозданием, и они не сопряжены с утомительным двухчасовым сидением за столом после трудного рабочего дня. Кроме того, отказ от обеда чуть ли не накануне из-за вечерних заседаний, назначенных зачастую в экстренном порядке, может дать повод для обид и нареканий.) Речь не идет о посягательстве на принятую в дипкорпусе протокольную практику, а лишь о том, чтобы свести “до строго необходимого минимума официальные обеды с нашим участием”. Дипкорпусу никто не собирается навязывать организацию “многолюдных балов, вечерние приемы, о которых идет речь, могут проводиться примерно в том же составе, как официальные обеды”. К тому же это предложение “не касается экстраординарных случаев” (например, в связи с приездом нового посла или посланника). “Корпус приглашает нас на свои приемы и принимает наши приглашения; поскольку мы являемся таким образом участником этой светской процедуры, мы считаем себя вправе высказывать свои соображения и вносить предложения об установлении таких форм общения, которые нам кажутся наиболее приемлемыми и удобными”. Предложение НКИД об изменении практики участия ответственных сотрудников наркомата в протокольной жизни дипкорпуса, несмотря на всю аргументацию, поначалу было встречено в штыки многими главами миссий, но постепенно страсти, казалось бы, понемногу улеглись. В начале мая 1929 года Флоринский Д.Т.  записывает в своем дневнике: “Подводя итоги нынешнего сезона, можно констатировать, что сезон этот, начавшийся в довольно накаленной атмосфере обеденного вопроса, закончился вполне благополучно, удовлетворив насыщенностью своего финиша наиболее требовательных членов дипкорпуса. В течение этой зимы дипкорпус свыкся с нашей постановкой обеденного вопроса, который потерял остроту и к которому мы, очевидно, никогда больше не вернемся. В этом отношении установилась уже определенная московская традиция и практика. Некоторые миссии пошли уже по пути устройства вечерних приемов (вместо обедов). Эта тенденция будет развиваться и крепнуть”. Тем не менее “обеденный вопрос” будоражил московский дипкорпус 30-х годов еще довольно долго. В июле 1930 года  Чичерин был освобожден от обязанностей народного комиссара по иностранным делам. В личных нотах, разосланных главам дипмиссий в Москве 26 июля, уходящий нарком, сообщая о том, что “Союзное правительство” удовлетворило его просьбу, благодарил за содействие в работе по укреплению отношений между странами и выражал благодарность “за личные отношения” и, “в частности, за знаки внимания, которые Вы оказали мне во время моей болезни”. Наркомом был назначен М. М. Литвинов. Возвращаясь вновь к “обеденному вопросу”, шеф протокола записывает: “Германское посольство многократно справлялось, примет ли М. М. Литвинов приглашение посла на обед. Отвечено, что -М. М. Литвинов, к сожалению, должен отказаться в виду общего его решения не принимать обеденных приглашений; принятие приглашения Дирксена поставило бы его в неловкое положение в отношении других миссий”. Несколько лет спустя, в 1933 году, новый дуайен длипкорпуса (посол Персии) вновь возвращается к этой теме, замечая в беседе с шефом протокола НКИД, что “обида живет в сердцах шефов миссий”, о чем он “дружески информирует”. Суть обиды, по словам дуайена, в том, что министры иностранных дел всех без исключения стран ходят на обеды в советские полпредства, в то время как М. М. Литвинов “отказывается принимать приглашения”, в результате чего “получается очевидное неравенство”. В силу этого дуайен полагает, что “недовольство шефов миссий вполне обосновано”. В Москве 20 миссий и, по его мнению, Литвинов “может пожертвовать 20 вечерами в год, чтобы не обижать и не раздражать шефов миссий. Такой жест произвел бы чрезвычайно благоприятное впечатление в корпусе. Не следует забывать, что традиция дипломатических обедов въелась в плоть и кровь дипломатов, они считают эти обеды существенной частью своей работы. Дипкорпус во всех странах живет довольно замкнуто, собираясь главным образом в своей среде за обеденным столом. В Москве дипкорпус изолирован более чем где-либо, ибо нет общества, которое принимало бы. Вот почему отказ от обедов переживается особенно болезненно”. Отклонив тезис об изоляции дипкорпуса, заведующий протоколом НКИД возразил: “редко в какой столице дипкорпус живет так оживленно и интересно как в Москве... Правда у нас нет так называемого “общества”, которое задавало бы балы и приемы. Но ничего не поделаешь, приходится с этим считаться”. Следует заметить, что сравнительно незадолго до этого заведующий Протокольным отделом сам ставил вопрос о необходимости противодействовать изоляции и отчужденности дипкорпуса перед коллегией НКИД, о чем говорилось выше. Отвергнув рассуждения об изоляции дипкорпуса, Флоринский Д.Т.  ставит и окончательную точку на “обеденном вопросе”, ссылаясь на территориальный принцип построения протокола, в соответствии с которым каждая страна устанавливает свои протокольные правила применительно к своим условиям и обычаям: “В некоторых странах министры иностранных дел ходят на обеды, а у нас ввиду чрезвычайной загруженности и обилия вечерних заседаний, назначаемых зачастую за самый короткий срок, нарком вынужден отказаться от участия в дипломатических обедах, связывающих точностью времени. О таком решении Коллегии было доведено до сведения дуайена корпуса”. Главы миссий могли бы быть в претензии, если бы одни приглашения принимались, а другие нет. Именно в силу невозможности принимать все приглашения и “во избежании обвинения в дискриминации т. Литвинов уклоняется от всех обедов... но не уклоняется от посещения инмиссий, он просто указывает приемлемую для него форму: вечерние или чайные приемы. Следовательно, шефы миссий имеют полную возможность принимать у себя т. Литвинова, если они этого желают. Казалось бы, приглашая гостя, следует считаться с его пожеланиями, если хотят доставить ему удовольствие. Это как будто элементарно”. В последующие годы к этому вопросу больше не возвращались. Одна из важных протокольных норм, затрагивающая церемониал дипломатических приемов, — проблема рассадки за обеденным столом. Вопрос о протокольной рассадке довольно часто, особенно в первые послереволюционные годы, был предметом не только постоянных споров, но и досадных инцидентов на протокольных мероприятиях, проводимых дипкорпусом. Однако, как отмечалось выше, в нашей протокольной практике, исходя из правил международной вежливости, уже начиная с середины 20-х годов был установлен достаточно твердый порядок протокольного старшинства: “Наркоминделу отводится место наряду с послами (в порядке любезности в иностранных миссиях ему обычно предоставляется первое место). Заместители наркоминдела идут равным образом наряду с послами. Члены Коллегии — наряду с посланниками. Заведующие отделами — за постоянными поверенными в делах, но перед временными поверенными или наряду с ними. При участии членов правительства наркомам СССР должно быть отведено место наряду с послами. В отношении дам соблюдается старшинство мужа”. В последующем в анналах истории нашего протокола каких-либо проблем, инцидентов или трений в связи с участием иностранных представителей в дипломатических приемах не отмечается. Рассадка на всех видах протокольных мероприятий как при визитах на высшем уровне, так и на мероприятиях для дипломатического корпуса осуществляется в соответствии с общепринятыми правилами международной вежливости и церемониала. Принцип рассадки исходит из строгого соблюдения признанного служебного или общественно-политического положения гостей, поскольку нарушение этого правила может быть истолковано как сознательное нанесение ущерба как личному достоинству гостя, так и престижу представляемой им страны. В ряде случаев протокольной службе приходилось перебирать различные варианты рассадки с учетом политического значения того или иного события, но не в ущерб указанному выше принципу. Иностранному гостю, в частности, всегда отводилось почетное место на обедах, устраиваемых от имени И. В. Сталина. Например, на обеде по случаю визита в СССР Премьер-министра и министра иностранных дел Великобритании в октябре 1944 года Черчилль занимал место по правую руку от Сталина, а по левую руку от него — американский посол в Москве Гарриман. Министр Иден размещался по правую руку от Молотова, занимавшего место напротив хозяина, по левую руку от него — английский посол Керр. Места переводчиков (Павлов, Бирс, Потрубач и Смоляниченко) были чуть дальше от центра — рядом с Черчиллем, Иденом, Гарриманом и Керром, а заместители наркома иностранных дел Вышинский и Деканозов размещались в конце стола. Почетное место в центре стола отводилось иностранным гостям и на обеде у Сталина в узком составе в апреле 1945 года в честь Президента и Премьер-министра Польши, в то время как члены Политбюро ЦК КПСС Каганович, Микоян и Маленков “замыкали” стол. Протокол проведения торжественных мероприятий, включая приемы с участием дипкорпуса, как и прежде, предусматривал концертную программу, хотя столь популярные в 30-е годы танцы и карточные игры из обихода дипломатических приемов ушли совсем. Приемы для дипкорпуса и представителей советской общественности по случаю национального праздника и другим торжественным поводам устраивались в послевоенные годы, как правило, от имени В. М. Молотова. Он, в частности, давал прием по случаю 70-летия со дня рождения Сталина для глав иностранных делегаций, прибывших в СССР для участия в торжественном заседании в Большом театре, и дипломатического корпуса, аккредитованного в Москве. В связи с этим событием определенный интерес представляет имеющийся в архиве рекомендательный список музыкальных произведений “для игры по особому заданию” в ночь с 21 на 22 декабря 1949 г., свидетельствующий о художественном вкусе и пристрастиях вождя. Рекомендованный репертуар включает в себя довольно широкий спектр произведений русской и зарубежной классики, а также советских композиторов. Это Глинка, Глазунов, Мусоргский, Римский-Корсаков, Чайковский, Шопен, Сметана, Штраус (“Голубой Дунай”, “Сказки Венского леса”), Гуно (“Вальпургиева ночь” из оперы “Фауст”), Александров, Милютин, Дунаевский. Отдельной строкой указана песня “Сулико” в обработке Листова. В марте 1957 года в рамках мероприятий по подготовке к празднованию 40-летия Октябрьской революции Протокольному отделу МИД было поручено подготовить документ о порядке проведения правительственных приемов в Кремле. Все организационно-технические вопросы, связанные с подготовкой и проведением приемов, возлагались на Управление делами Совета Министров и Комендатуру Московского Кремля. В задачу Протокольного отдела входило составление списка приглашаемых гостей, “рассадка на приемах с сидячими местами” и подготовка сценария проведения приемов. Весь церемониал кремлевских приемов был тщательно расписан во всех мельчайших деталях и носил весьма торжественный характер. У главного подъезда Большого Кремлевского дворца гостей встречали два офицера Комендатуры Кремля и сотрудник Протокольного отдела, а в вестибюле — заместитель заведующего Протокольным отделом. Гости поднимались по парадной лестнице, где их встречал заведующий Протоколом МИД. В аванзале Георгиевского зала гостей приветствовали Председатель Президиума Верховного Совета СССР или Председатель Совета Министров (в зависимости от положения, занимаемого главой иностранной делегации). Если делегацию возглавлял глава государства, то при входе в Георгиевский зал исполнялся государственный гимн страны гостя и гимн СССР (по одному куплету). После исполнения гимнов проводилась церемония представления гостю высшего эшелона советского руководства (секретари ЦК КПСС, а также члены и кандидаты в члены ЦК КПСС), далее шло представление глав дипломатического корпуса. После завершения церемонии представления гостей приглашали к столу. Сценарий приема предусматривал специальный церемониал произнесения тостов. Первый тост провозглашался за здоровье главы государства гостя, при этом после тоста оркестр исполнял туш, если сам гость был главой государства. Оркестр исполнял туш и при ответном тосте, а также после каждого произносимого тоста, если в ходе приема их было несколько. В том случае, если иностранная делегация возглавлялась одним из руководителей правительства, то после первого тоста в честь главы государства гостя и при ответном тосте исполнялись государственные гимны страны гостя и СССР (а не туш). Правительственные приемы в Кремле в честь иностранных делегаций проводились обычно стоя (“фуршет”). Предусматривался определенный порядок размещения различных категорий гостей за столами в Георгиевском зале. Гости в большинстве своем приглашались с женами (с мужьями). Подготовленный Протокольным отделом список гостей утверждался специальной правительственной комиссией. В летнее время правительственные приемы проводились в Тайницком саду Кремля примерно по тому же сценарию. Иногда для проведения приема разрабатывался специальный сценарий. Поскольку приемы в Тайницком саду давно уже стали достоянием истории, видимо, отнюдь небезынтересен полный сценарий такого приема летом 1957 года во время проведения в Москве Всемирного фестиваля молодежи и студентов: “Иностранные и советские участники приема въезжают в Кремль через Боровицкие ворота. На территории Кремля их встречают сотрудники советского подготовительного комитета и члены советской делегации. Выйдя из машин у Боровицких ворот, они спускаются по дорожке вниз, в Тайницкий сад. На эстраде у входа гостей встречает оркестр. По двум дорожкам располагаются девушки в национальных костюмах народов Советского Союза. На фестивальных лентах через плечо у них подвязаны плетеные корзины, наполненные бутоньерками красных гвоздик. Каждому гостю они преподносят бутоньерку с булавками и приглашают пройти в сад. В это время на площадке официанты разносят бокалы с прохладительными напитками и соками. Здесь же находятся представители советской делегации и сотрудники советского подготовительного комитета фестиваля, которые встречают и провожают гостей в глубь сада. У киосков, построенных вдоль стены, размещаются официанты и официантки в русских национальных костюмах, угощая гостей русскими напитками (квас, брага, медок и другие). На склонах Патриаршего входа располагается русский народный хор с оркестром народных инструментов, которые сопровождают проход гостей русскими величальными песнями. В 19 час. 30 мин. по всем аллеям зажигаются разноцветные лампочки иллюминации, а кроны деревьев и кустов подсвечиваются. Напротив Патриаршего входа расположена небольшая эстрада, на которой в паузах выступления хора выступают отдельные солисты — певцы и инструменталисты (гусляры, баянисты, балалаечники и исполнители русских народных песен). Гости подходят к территории теннисных кортов и прилегающей к ним лужайке, которые уставлены накрытыми столами. На Кремлевской стене, напротив корта, установлен ярко освещенный герб Советского Союза, свет на который дается вместе с первым ударом курантов Спасской башни в 20 часов. В это время к собравшимся выходят руководители партии и правительства. Торжественно звучат оркестры и в небе над Кремлем возникает светящийся герб Советского Союза. Во время ужина будет дан большой концерт. Основные номера концерта будут идти на специальной эстраде, которая расположена в углу корта. В концерте примут участие ведущие мастера советского искусства и лауреаты Всесоюзного фестиваля молодежи. Когда официанты будут выносить десерт, то они вместе с ним на подносах принесут коробки с бенгальскими огнями. И как только зажглась и рассыпалась звездочками первая бенгальская свеча, в ответ ей загорелись в руках у гостей бенгальские огни. Не успели они догореть, как оркестр начал играть русскую хоровую музыку и в общем хороводе все встают из-за столов и движутся по направлению к Тайницкому саду. В перерывах между танцами на отдельных лужайках возникают народные танцы — гопак, узбекский танец, грузинская лезгинка, русская пляска, эстонский вальс, белорусская бульба и вновь общие танцы. В 24 часа погаснет свет на эмблемах, потухнут прожектора. Гости разъезжаются по домам”. В конце 50-х годов был создан прецедент использования представительских помещений в Кремле главами иностранных государств для проведения от их имени ответных протокольных мероприятий в честь советских руководителей в ходе визитов в СССР. Впервые это было сделано во время визита короля Афганистана, когда по его просьбе было дано согласие на проведение приема от его имени 29 июля 1957 г. в Большом Кремлевском дворце. В записке Протокольного отдела по этому поводу подчеркивалось, что прием в Кремле от имени иностранца предполагается провести в нашей стране впервые. 13 мая 1958 г. помещения Большого Кремлевского дворца были устроены танцы — для Президента Египта Насера и организации обеда от его имени. В том же 1958 году по инициативе Н. С. Хрущева было принято постановление об экономии государственных средств при проведении представительских мероприятий, было запрещено подавать крепкие напитки (водка, коньяк). При поездке иностранных делегаций по стране рекомендовалось отказаться от практики проведения дорогостоящих обедов и завтраков, заменив их организацией более экономичных приемов типа “фуршет”. При этом число приглашенных (в зависимости от состава приезжающей делегации) не должно было превышать 50—100 человек. Режим строгой экономии всегда был постоянным и неразлучным спутником представительской работы в нашей протокольной практике. На недостаток средств на эти цели жаловался еще в 1922 году заведующий протокольной частью НКИД Флоринский Д.Т. , обратившийся к Коллегии НКИД с просьбой выделить для этих целей 100 золотых рублей в месяц. Мотивируя свою просьбу, он писал: “Поддержание контактов с иностранцами и посещение иностранных миссий связано с расходами, покрывать которые из жалованья не представляется, к сожалению, возможным. Приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и т. д. Кроме того, невозможно бывать у иностранцев и никогда не звать их к себе, так как невольно попадаешь в положение “бедного родственника” и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно”. В 40—50-е годы говорить о какой-либо взаимности в отношении иностранцев, приглашающих наших представителей на свои дипломатические рауты, уже перестали. Да и посещение самих приемов стало делом далеко не безопасным. Тут уже не до ответных протокольных шагов, да и с деньгами по-прежнему было плохо. Годы летят, но проблема остается. После введения нового масштаба цен в 1961 году норма расходов на одного приглашенного при проведении дипломатических приемов была установлена в размере 4 руб. 50 коп., включая обслуживание. Основные положения протокольной практики 1976 года предлагают шире использовать приемы типа “фуршет” и проведение протокольных мероприятий при участии ограниченного числа советских официальных лиц. Уточнения, внесенные в основные положения протокольной практики в 1983 году, требуют, чтобы министерства и ведомства при приеме иностранных делегаций проводили все протокольные мероприятия не только при участии ограниченного числа официальных лиц, но и “при минимальных финансовых затратах”. В 1985 году пресловутый “сухой закон” наряду с новыми финансовыми ограничениями отнюдь не способствовал расширению представительской работы наших дипломатических загранпредставительств. О поистине катастрофическом положении, в котором оказались наши дипломаты как в центре, так и за рубежом в начале 90-х годов, даже не хочется говорить. Одним словом, всю историю нашего протокола в минувшем веке из десятилетия в десятилетие прочно и устойчиво пронизывает тенденция сокращения расходов на проведение дипломатических приемов и других представительских мероприятий. В 50-е годы в связи с быстрым увеличением числа иностранных представительств была предпринята попытка несколько упорядочить практику участия в протокольных мероприятиях советских официальных лиц. В августе 1956 года Протокольный отдел обратился к дуайену дипломатического корпуса шведскому послу Сульману с просьбой передать диппредставителям, аккредитованным в Москве, “пожелание, по возможности, воздержаться от устройства приемов и обедов по субботам и воскресеньям, а также в предпраздничные и праздничные дни, на которых предполагается присутствие советских представителей, поскольку присутствие для них на упомянутых мероприятиях в эти дни затруднительно...” Эта просьба была сформулирована с учетом мировой протокольной практики организации представительских мероприятий. В конце 50-х годов были официально установлены правила посещения дипломатических приемов, организуемых иностранными посольствами в Москве, представителями центральных ведомств и организаций. Советские руководители посещали приемы в иностранных диппредставительствах крайне редко. В отдельных случаях (приемы по случаю национальных праздников) персональное участие высшего эшелона определялось специальным решением Секретариата ЦК КПСС. В отношении советских гостей другого калибра решение о том, кто из получивших приглашение может идти на прием, принималось лично руководителями соответствующего ведомства, учреждения или общественной организации. При этом им предлагалось при решении этого вопроса руководствоваться в первую очередь соображениями полезности пребывания того или иного советского представителя на приеме в ино-странном посольстве. В 1963 году партийными инстанциями был принят документ “О мерах по упорядочению посещения советскими гражданами приемов”, в котором предлагалось централизовать и поставить под более жесткий контроль контакты с иностранцами в связи с “делом Пеньковского”. В середине 60-х годов Протокольный отдел по инициативе Молочков Ф.Ф.а подготовил подробный инструктивный документ “Дипломатические приемы и их организация”, в котором содержались конкретные рекомендации по проведению различных видов протокольных мероприятий с учетом общепринятой мировой практики и собственного опыта. Эти рекомендации по-прежнему актуальны. Проведение любого дипломатического приема, обеда, завтрака или какого-либо другого протокольного мероприятия требует решения большого круга организационно-протокольных вопросов. Прежде всего согласовывается вопрос о том, от чьего имени устраивается протокольное мероприятие. В зависимости от этого определяется его характер, место и время проведения, составляется список приглашенных и план рассадки гостей, рассылаются пригласительные карточки. Необходимо предусмотреть продолжительность протокольного мероприятия (в зависимости от его характера, традиций и обычаев страны), решить, кто встречает гостей у входа, знакомит с рассадкой и сопровождает до зала. Важно предусмотреть также место, где гостей встречает главный хозяин, от имени которого проводится прием или обед, кто и как представляет гостей. Требуется своевременно подготовить всю протокольную технику: кувертные, рассадочные, плановые карточки, а также карточки меню с переводом на язык страны гостя. Нужно также заблаговременно решить, где и как будет подаваться аперитив и кофе (если проводится обед или завтрак с рассадкой). Ответственный момент любого приема — обмен тостами: кто произносит тост со стороны хозяев, продолжительность, когда (под шампанское или в другое время). Наконец, надо тщательно продумать процедуру прощания после завершения протокольного мероприятия. Большое внимание Молочков Ф.Ф. уделял зарубежному опыту организации дипломатических приемов. По его инициативе нашим загранпредставительствам было поручено обобщить местную практику проведения дипломатических приемов, правила этикета и подготовить соответствующую информацию по весьма широкому кругу вопросов: виды дипломатических приемов, по каким преимущественно поводам они проводятся; круг приглашаемых лиц; способы приглашений (карточка, личная нота, устное приглашение); общепринятая в стране форма ответов на приглашения; принципы рассадки гостей за столом; меню на приемах с учетом особенностей национальной кухни, образцы меню; особенности сервировки стола; обмен речами, тостами (в начале приема или к концу); кто обслуживает приемы (есть ли категория специально подготовленных официантов); примерные схемы проведения приемов различного характера; форма одежды для мужчин и женщин применительно к местным условиям и в зависимости от вида приемов; существует ли специальный ритуал при проведении некоторых приемов (например, государственных); особенности дипломатического этикета страны пребывания. Молочков Ф.Ф. уделял большое внимание вопросам этикета проведения дипломатических приемов и соблюдению правил поведения, принятых в дипломатической среде. Во второй половине 50-х годов по его инициативе был сделан перевод основных глав работы английского автора Сензора “Dоn’t” (“Нельзя. Ошибки и нарушения правил приличия, более или менее часто встречающиеся в поведении и разговоре”). Отдельные главы этой работы — “Как не следует поступать за столом, в гостях, в общественных местах”, а также “Внешний вид и привычки” были разосланы как документ Протокольного отдела МИД по подразделениям министерства и в наши загран-учреждения, а позднее опубликованы в качестве приложения к книге Молочков Ф.Ф.а “Дипломатический протокол и дипломатическая практика”. В последнее время эти главы полностью вошли в ряд книг по современному этикету и деловому протоколу, изданных в конце XX столетия, но уже без ссылок на источники. Труды Молочков Ф.Ф.а по вопросам протокола и этикета и сегодня являются ценным подспорьем для российских дипломатов в их практической работе. Систематизированные Молочков Ф.Ф.ым принципы и нормы проведения дипломатических приемов лежат в основе действующей российской протокольной практики. В полном соответствии с этими нормами проводятся дипломатические приемы, завтраки и обеды, организуемые руководством Министерства иностранных дел в представительском особняке на Спиридоновке, в российских загран-представительствах за рубежом, а также протокольные мероприятия в Кремле по случаю национального праздника, юбилейных и памятных дат, а также в честь высоких иностранных гостей. Те же протокольные нормы определяют форму приглашения, характер изготовления специальных бланков пригласительных карточек, их рассылку. Строго соблюдается протокольное требование обязательного ответа на приглашение, если соответствующий прием проводился с рассадкой, а также когда в тексте содержится просьба ответить. Нередко в соответствии с устоявшимися протокольными канонами для этого, как и прежде, используется французская аббревиатура R.S.V.Р. В отношении использования различных видов приемов действующая российская протокольная практика мало чем отличается от общепринятых международных норм. Дипломатические приемы в зависимости от повода и времени проведения подразделяются на следующие основные виды: “Бокал шампанского” (с 12 до 13 часов), “Завтрак” (между 12 и 15 часами), “Чай” (между 16 и 18 часами), “Коктейль” или “Фуршет” (начало — в интервале от 17 до 18 часов, продолжительность — два часа), “Обед” (начинается в промежуток времени от 20 до 21 часа и длится два-три часа), “Ужин” (после 21 часа). В российской протокольной практике такой вид дипломатического приема, как “Ужин”, в настоящее время практически не используется. Время начала протокольного обеда выдерживается не столь строго, как прежде. Официальный обед может быть проведен уже начиная с 19 часов. В последнее время все чаще используется такая разновидность приема как “обед-буфет”, при котором гости сами выбирают блюда с общего стола, а затем свободно рассаживаются по своему выбору. Это одна из наиболее демо-кратичных форм вечернего дипломатического приема, поскольку в иных случаях строгое соблюдение принципа рассадки по протокольному старшинству является одним из важнейших правил, требующих неукоснительного соблюдения. В основном выдерживаются требования, касающиеся основных правил этикета при проведении дипломатических приемов (приход — уход, сервировка стола, форма одежды и т. п.). Опоздание на обед (завтрак) с рассадкой считается нарушением этикета и может быть расценено как знак неуважения. Первыми приходят младшие по должности, а затем — старшие. Во всех случаях официальным лицам рекомендуется не покидать прием раньше старших по положению гостей. Управлением протокола Президента разработан детальный ритуал проведения официального обеда (завтрака) в Кремле в честь глав иностранных государств7. Эти мероприятия, как правило, проводятся в Грановитой палате, в Георгиевском и Александровском залах Большого Кремлевского дворца или в Екатерининском зале Кремлевской резиденции Президента. Рассадка за столами осуществляется при строгом соблюдении принципа протокольного старшинства. Почетное место гостя — за главным столом по правую руку от хозяина, остальные гости занимают места за отдельными столами. Официальные тосты (речи) произносятся, как правило, в начале обеда. Используются различные формы приглашений, составленные в соответствии с требованиями дипломатического протокола и этикета. В конверт с приглашением вкладывается специальная памятка, содержащая необходимые пояснения о порядке проведения приема (на протокольном языке — так называемый вкладыш). Весь порядок проведения приема расписан до мельчайших деталей. Приглашенные на обед гости входят через главный подъезд Большого Кремлевского дворца, поднимаются по парадной лестнице и через аванзал проходят в Георгиевский зал, где получают карточки рассадки за столом. (“Ваше место за столом”.) Здесь же подается аперитив. Сбор гостей заканчивается за 15 минут до начала обеда. Президент Российской Федерации и глава иностранного государства встречаются тем временем в Зимнем саду. За несколько минут до начала обеда они выходят во Владимирский зал и располагаются в его центре лицом к Георгиевскому залу в определенном порядке (Президент, гость, супруга гостя, супруга Президента). После этого гостей приглашают во Владимирский зал для представления (иногда гостям заранее вручаются отдельные карточки представления). После представления гости проходят через Святые сени в Грановитую палату и останавливаются у своих мест, определенных планом рассадки. Сохранены и старые протокольные традиции проведения приемов. В ряде случаев после завершения обеда для приглашенных устраивается небольшой концерт в Георгиевском зале БКД. В приглашении на официальный обед в Кремле может быть указана форма одежды, например: мужчины — темный костюм, женщины — вечернее платье, военнослужащие — парадная форма с орденскими колодками. (О форме одежды на дипломатических приемах более подробно в следующей главе.) 3 июля 1931 г. Коллегия НКИД приняла следующее решение: “Предложить всем заведующим отделами устраивать приемы только на Спиридоновке, каждый раз по соответствующему разрешению члена Коллегии”. До передачи особняка на Спиридовке в ведение Наркоминдела представительские мероприятия проводились в доме на Софийской набережной, а также в доме отдыха в Узком. В апреле 1930 года, как зафиксировано в дневнике заведующего Протокольным отделом, он “ездил осматривать Архангельское на предмет возможного его использования для НКИД”, но, как видно, не получилось. этикет и протокольная одежда. Дипломатическая форма Вопрос об одежде дипломата или об одежде, принятой на дипломатических раутах и других протокольных мероприятиях, играл и продолжает играть далеко не последнюю роль не только в протокольных нормах любой страны, но и в обществе в целом. Строгие правила ношения одежды в полном соответствии с тем или иным официальным поводом всегда были одной из важнейших составляющих этикета, в том числе этикета дипломатического. История протокольной практики нашей страны полностью подтверждает это. Здесь не только дань этикету и так называемым светским условностям, но и следование сложившимся на протяжении веков нормам международной вежливости. А для любого дипломата вопрос о том, как одеваться по тому или иному поводу, — часть повседневной жизни, неотделимая от его профессии. Это особенно ощутимо в условиях работы за пределами своей страны. Не только глубокое знание истории, политики, культуры чужой страны, но и ее традиций, обычаев и норм протокола позволяет дипломату успешно работать за рубежом, устанавливать и укреплять деловые связи. Поэтому всегда приходится помнить по крайней мере первую часть известной пословицы об “одежке”, по которой встречают. От первого контакта, от впечатления, произведенного при первом знакомстве, зависит нередко, как сложится карьера дипломата в данной стране. Отступление от установленных норм поведения, пренебрежение правилами посещения протокольных мероприятий, в том числе касающихся одежды, могут поставить дипломата в весьма неловкое, а порой и просто дурацкое положение. Криминалом это, конечно, не является, но репутацию в обществе может серьезно подмочить. Среди протокольных казусов известен, например, случай, когда молодой протокольщик в одном из советских загранучреждений, получив пригласительный билет с пометкой: “форма одежды — black tie”, отправил посла на важный правительственный прием в черном галстуке. Присутствовавшие на этом обеде дипломаты долго перешептывались между собой, задавая риторический вопрос: “Кого из нас приехал хоронить советский посол?” Поэтому требования строго соблюдать нормы этикета, хотя и называли его тогда “буржуазным”, содержались во многих инструктивных документах, направляемых Наркоматом по иностранным делам в наши дипломатические представительства за границей. В уже упоминавшемся циркуляре 1923 года, подписанном заведующим Протокольной частью НКИД Флоринским Д.Т., подчеркивалось, что отступление от общепринятых правил этикета может привести к нежелательным конфликтам. Конечно, такой подход к вопросам этикета, тем более “буржуазного”, приходилось согласовывать с лозунгами революционного времени, которые мораль “отжившего свой век” общества отрицали на корню. Поэтому совершенно необходимые для практической работы дипломата инструкции приходилось сдабривать парой-тройкой идеологически выдержанных фраз: поскольку, мол, этикет этот представителям рабочего-крестьянского правительства “чужд по духу”, то и “рабом” его становиться не следует, но тем не менее обстоятельства, мол, сильнее нас. А посему — “необходимый минимум” соблюдать надо и “подчиняться определенным правилам также приходится, так как к этому вынуждает настоящее положение дел”. В инструкции НКИД подробно разъяснялось, как отвечать на визиты и приглашения на дипломатические приемы, обеды и завтраки, как рассылать самим такие приглашения, как выражать поздравления и соболезнования, как пользоваться визитными карточками и т. п. Специальные рекомендации, касающиеся одежды, содержались в разделе “Костюм”. Все было расписано предельно четко: “Днем во всех официальных случаях носится жакет (визитка). Воротничок (рубашки) крахмальный, ботинки черные, галстук темный” (“на траурные церемонии при жакете надевается непременно черный галстук”). фрак и смокинг носятся только вечером. Пояснялось, что днем фрак может быть надет лишь для вручения верительных грамот, но только, “если того безусловно требует обычай”. В этом же разделе инструкции говорилось и о других правилах этикета, которые следует соблюдать при ношении фрака или смокинга, а также об отдельных деталях такого наряда. В циркуляре НКИД 1923 года имелся еще один специальный раздел, который назывался “Церемониал для жен дипсостава и визиты дамам”. Женам полпредов и дипсостава рекомендовалось не слишком “увлекаться светской жизнью”, а ограничиваться лишь “необходимыми выездами на официальные приемы”. Туалеты жен должны отличаться “скромностью и простотой, ношение драгоценностей недопустимо”. Для дневных визитов “рекомендуется строгий “тайлер”, а для обедов и вечерних приемов декольтированное платье... При вечернем платье шляпа не носится... Одно и то же платье (та же проз-одежда, что и фрак) может носиться на все без исключения приемы и нет никакой надобности в нескольких платьях”. Термином “прозодежда” называли в 20—30-е годы все протокольные наряды, которые приходилось одевать советским дипломатам и их женам, соблюдая требования “буржуазного” этикета (визитка, смокинг, фрак, вечернее длинное платье). Следует подчеркнуть, что требования эти соблюдались весьма строго и не только дипломатами в наших загранпредставительствах, но и на всех официальных протокольных мероприятиях, проводившихся в Москве с участием дипкорпуса. В качестве примера можно упомянуть несколько типов приглашений на различные виды дипломатических приемов, которые рассылались протоколом в 1929 году членам коллегии и заведующим отделами НКИД: “ Чичерин приглашает Вас на вечер, устраиваемый в честь персидского посла, имеющий быть в понедельник в 9 часов вечера. Форма одежды — фрак”. “Протокольный отдел сообщает, что обед у -т. Стомонянова (Член Коллегии. — Прим. авт.) в честь польского посланника... состоится в четверг 9 декабря в 8 час. 30 мин. вечера на Софийской наб., 14. Форма одежды — смокинг”. Это приглашения на приемы вечерние: фрак, смокинг — альтернативы нет. А вот приглашение на дневной прием, где фрак или смокинг уже не требуются: “Протокольный отдел извещает, что в воскресенье 7 ноября (национальный праздник!) состоится прием дипломатического корпуса от 2 до 5 часов на Софийской наб., 14. Форма одежды — жакет или темный пиджак”. Насколько строго выдерживались требования этикета в отношении формы одежды на различных протокольных мероприятиях, проводимых в эти годы в столице Советского Союза, можно судить по переписке Протокольного отдела с советским полпредом в Норвегии в сентябре-октябре 1927 года (уже 10-я годовщина Октябрьской революции!). Полпред А. М. Макар, собравшийся в командировку в Москву, просит проконсультировать его, что из имеющегося арсенала “спецодежды” ему следует взять с собой, так как “придется бывать у диппублики по различным поводам”. Брать весь комплект полпред полагает излишним, считая, что требования к протокольной одежде в Москве не столь строги, как, скажем, в Осло или Риме, где он работал раньше. Поскольку “вероятно, у нас все это сильно упрощено, однако, возможно, что кое-какие нормы в этом смысле соблюдаются, — говорится в письме в Протокольный отдел. — Вы меня очень обяжете, если информируете срочно о необходимом минимуме”. И вот какой ответ (мягкий по форме, но весьма жесткий по существу) дает полпреду заместитель заведующего протоколом НКИД. Процитируем его полностью: “Уважаемый товарищ, Вы прибудете в Москву в разгар “сезона”. В ноябре большой прием у нас, несколько национальных праздников; начнутся журфиксы, завтраки и обеды. Поэтому, если это Вас не слишком затруднит, захватите с собой все разновидности нашей спецодежды. На дневных приемах мы бываем либо в пиджаках, либо чаще, в визитках. Смокинг нужен для обедов без дам. фрак необходим для вечерних больших приемов и обедов с дамами. Поэтому необходимым “минимумом”, о котором Вы пишите, оказываются все перечисленные виды одеяний...” Вышеупомянутые правила ношения протокольной одежды соблюдались достаточно долго. Изданное НКИД в 1938 году так называемое пособие к сдаче техминимума содержало аналогичные рекомендации в специальном приложении “Одежда и порядок ее ношения”: “Обычным повседневным костюмом дипломата является темный пиджак (летом возможен светлый). Днем, до обеда, в официальных случаях, носится либо черный пиджак, либо жакет (если ношение его принято в дипломатическом корпусе). Воротничок обязательно крахмальный. Галстук темный. Вечером носят фрак или смокинг. фрак надевается на обеды с участием дам и на большие вечерние приемы. Смокинг (костюм менее парадный) надевается на обеды, на которых дамы не участвуют, а также на небольшие вечерние приемы”. Допускались отступления от изложенного порядка, но “только, если приглашающий предупреждает о желании видеть гостя в более скромном костюме”. “Днем фрак носится лишь в особо торжественных случаях. Например при вручении верительных грамот и на торжествах, на которых дипломаты присутствуют в мундирах. При фраке всегда носится белый жилет и белый галстук. При смокинге всегда носится черный галстук и, преимущественно, черный жилет. Белый жилет одевается, если это принято в дипломатическом корпусе (например, обед с дамами). При фраке и смокинге носятся полуботинки. При полуботинках надеваются черные шелковые носки. Запонки на крахмальной рубахе (на груди и на рукавах) при фраке и смокинге должны быть простые (обычно перламутровые). Ношение цветных запонок или подделанных под жемчуг не должно иметь места. Пальто при официальных костюмах должно быть черное. Обувь всегда должна быть безукоризненно начищена. Цветная обувь носится только при летних костюмах. Жены дипломатов одевают днем закрытые платья, а вечером открытые или полуоткрытые (последние — если прием носит более скромный характер). Ношение фальшивых драгоценностей не должно иметь места. Днем дамы шляп не снимают. Вечером снятие шляп обязательно. В большинстве столиц буржуазных стран принято носить перчатки (на улице) независимо от времени года. Перчатки должны не слишком резко выделяться своим цветом от пальто (летом от костюма, если пальто не надето). В официальных случаях носятся серые (замшевые) перчатки”. Подчеркивалось, что одежда дипломата должна быть скромной по внешнему виду и абсолютно аккуратной. “Спортивные костюмы (для гольфа, верховой езды и т. п.) не должны служить повседневной одеждой. Платье крикливых фасонов, а равно всякого рода бросающиеся в глаза куртки, жилетки и джемперы, не должны носиться”8. Ношение фрака как официальной протокольной одежды сотрудников НКИД на дипломатических приемах с участием дипкорпуса было формально отменено Коллегией лишь в конце 1939 года. Заведующий Протокольным отделом В. Н. Барков по указанию заместителя наркома В. П. Потемкина, поблагодарив за приглашение на обед, сообщил дуайену дипкорпуса послу Германии о решении Коллегии: “Все мы будем в пиджачном костюме... и впредь на все обеды в дипкорпусе приглашенные от НКИД будут надевать пиджачные костюмы... Прошу г. Посла довести это до сведения дипкорпуса”. Посол, по словам шефа протокола, нашел совершенно естественным устанавливаемый порядок, заметив, что фрак в СССР не принято носить. “Мужчины просто примут это к сведению. Им все равно. Женщин это огорчит, поскольку дамы будут лишены возможности носить свои нарядные вечерние туалеты, которые они одевают, когда мужчины одеты во фрак”. фрак действительно требовал соответствующего дамского наряда. Об этом говорит в своих дневниках и А. М. Коллонтай. Описывая подготовку к официальному обеду в столице Норвегии, она замечает: “С платьем к этому обеду у меня вышла лихорадка. Заранее некогда было подумать о платье. Утром в день обеда сообразила, что если все мужчины будут во фраках, надо одеть что-нибудь более отвечающее случаю”9. Имеющиеся в Архиве внешней политики фонды Протокольного отдела подтверждают уже высказанный в начале этой работы тезис о том, что вопросы церемониала и этикета отнюдь не рассматривались Наркоминделом как совершенно никчемные или второразрядные среди других задач, решаемых в эти годы в сфере внешней политики. Разумеется, они ни в коей мере не выходили на передний план, но отношение к ним было достаточно серьезное. Это отчетливо проявилось еще в ходе так называемой дискуссии об этикете в 1923—1924 году. В этой дискуссии принимали активное участие Чичерин, Карахан, Раскольников, члены Коллегии Наркомата, ряд советских полпредов. Разумеется, всегда есть разница между изложением точки зрения на вопросы протокола и этикета в служебных документах или на страницах газет. Здесь, как и во многих других случаях, постоянно сталкивались революционная фразеология и интересы здравого смысла, требующие, как заметил шеф протокола НКИД, “покорения этой печальной необходимости”. Но главный вывод состоявшейся на газетных страницах дискуссии подтверждает прагматизм руководства НКИД в подходе к вопросу о необходимости соблюдения принятых мировым сообществом норм дипломатического протокола и этикета. Этот вывод был четко сформулирован заместителем наркома по иностранным делам -М. М. Литвиновым: “Как бы ни были серьезны вопросы о новом быте, как бы сильно мы ни хотели отличаться побольше от буржуазной среды, у советского дипломата на первом месте должны быть соображения дипломатической целесообразности того или иного поступка... Успех работы зависит в большей мере от способностей дипломата наладить личные хорошие отношения с представителями стран, с которыми ему приходится приходить в соприкосновение. Имея это в виду, приходится частенько, скрепя сердце, приспосабляться к вкусам и привычкам этих людей... Пренебрегание местным этикетом (обычаями) иногда прямо-таки вредно... этикет, присутствие на торжественных обедах, банкетах, приемах составляют самую тягостную часть обязанностей советских дипломатов... Они не благословляют, а проклинают свое амплуа (должность, когда им приходится менять удобные, изящные тужурки и “толстовки” на безобразные, стеснительные, хомутообразные крахмальные рубашки и фраки)...” Здесь, пожалуй, можно говорить об определенном расхождении между словом и делом, но расхождением порой вынужденным и чисто внешним, когда на словах любые светские условности и церемонии отрицались как “буржуазный хлам”, а на деле общепринятые в международном общении нормы церемониала, протокола и этикета неукоснительно соблюдались. Более того, всякое отступление от них воспринималось порой довольно болезненно, как попытка нанести урон престижу государства на международной арене. Даже такой казалось бы анахронизм, как цилиндр, достаточно долгое время признавался нашей протокольной практикой в качестве обязательного головного убора при церемонии вручения верительных грамот. В уже упоминавшейся инструкции 1923 года для советских полпредов говорилось: “Возражений против цилиндра не имеется”. В более поздних документах также указывается, что в торжественных случаях (вручение верительных грамот, церемонии на открытом воздухе) надевается цилиндр, если только местный обычай не допускает ношение котелка или мягкой шляпы. Вместе с тем появление в цилиндрах официальных представителей НКИД на церемонии вручения верительных грамот в Кремле, где велась официальная фото- и киносъемка, создавало немало проблем, в том числе чисто пропагандистского толка, поскольку на всех политических карикатурах этот головной убор был непременным атрибутом “недобитых буржуев” и “акул мирового империализма”. Весьма любопытна в этом отношении записка наркома  Чичерина начальнику штаба РККА -П. П. Лебедеву летом 1924 года. “Согласно принятому церемониалу, — пишет нарком, — заведующему протокольной частью Флоринскому приходится сопровождать в Кремль иностранных представителей для вручения верительных грамот Председателю ЦИК. Это связано с необходимостью надевать цилиндр, дабы “иностранные полпреды, отправляющиеся в этих головных уборах, не считали себя обиженными и не могли упрекнуть нас в отсутствии внимания”. Вместе с тем, отмечает  Чичерин, “ношение цилиндра неудобно для нас со всех точек зрения” и предлагает весьма кардинальный выход из создавшегося положения: “Желательно причислить Флоринского к какой-либо войсковой части, что позволило бы ему появляться в форме и избавило бы нас от затруднений”. Предложение В. Г. Чичерина было встречено с пониманием и в ноябре 1924 года Лебедев уведомил Наркоминдел “о зачислении зав. протокольной частью НКИД Флоринского в резерв при штабе РККА”. Доставлявшая головную боль проблема цилиндра была снята с повестки дня. Можно сказать, что таким образом в косвенном виде была по существу предпринята первая попытка возродить идею о форменной одежде в советском дипломатическом ведомстве. Вопрос о введении дипломатической формы, которая на официальных церемониях могла бы заменять все виды протокольной одежды (визитка, смокинг, фрак, цилиндр и т. д.), “столь чуждой по духу представителям рабоче-крестьянского правительства”, был поставлен в практическую плоскость несколько позже. В основе любой протокольной нормы лежат исторические традиции. Российские послы имели специальные дипломатические наряды еще до Петра Великого, когда был учрежден табель о рангах. После создания системы министерств в 1802 году форменная одежда дипломатов, как и других государственных чиновников, претерпела дальнейшую регламентацию, а внешний вид формы на протяжении XIX столетия неоднократно видоизменялся. В 1834 году были утверждены специальные виды форменной одежды для дипломатов и консульских агентов Российской империи, которые частично видоизменялись в 1894, 1897 и 1905 годах. В “Описаниях и правилах ношения форменной одежды для гражданских чинов ведомства Министерства иностранных дел” вводились следующие формы одежды: парадная, праздничная, обыкновенная, особая, будничная и дорожная. В арсенале дипломатической одежды были однобортные “полукафтаны” (с шляпой гражданского образца и треугольной шляпой), “мундирные фраки”, открытые двубортные сюртуки, укороченные двубортные или однобортные пальто (или шинель), а также жилеты, фуражки, перчатки, серебряные пуговицы с изображением государственного герба и многие другие аксессуары и т. д. Были введены погоны и знаки различия: “Министру и Товарищу Министра и всем штатным членам Министерства, служащим за границей, присваиваются продольные плечевые знаки. Всем же остальным чинам ведомства для отличия чинов полагаются петлицы на концах воротника”. Детально расписывались правила ношения различных видов формы (в том числе летнего и зимнего образцов). Следует заметить, что многое из того, что содержалось в “Описаниях и правилах ношения форменной одежды” 1905 года, было использовано при введении дипломатической формы в Министерстве иностранных дел в мае 1943 года, а также в 30-е годы, когда была предпринята первая попытка создать парадную и рабочую форму для сотрудников НКИД. О необходимости форменной одежды для советских дипломатов заговорили еще в 1923—1924 годах во время дискуссии об этикете. Однако в то время НКИД в лице зам. наркома Литвинова отклонил предложение о введении особой формы для наших дипломатов. Семя тем не менее оказалось, судя по всему, брошено на благодатную почву и в начале 30-х годов к идее о введении форменной одежды для сотрудников НКИД вернулись вновь. На этот раз выдвигались аргументы не только практического (замена нацио-нальной формой буржуазных фраков и цилиндров), но и чисто идеологического порядка. (Новая форма как символ верности дипломатов идее мировой революции.) Один из авторитетных сторонников введения советской дипломатической формы И. М. Майский писал из Лондона в Коллегию НКИД 28 января 1930 г.: “Я считаю, что дипломатическая форма по типу своему должна возможно ближе подходить к военной или полувоенной. Во-первых, потому, что военный костюм, вообще говоря, чрезвычайно удобен, а в то же время прост и красив. Во-вторых, потому, что приближающаяся к военному или полувоенному костюму форма будет символизировать тот факт, что наша война, война с капиталистическим миром, война за мировую пролетарскую революцию еще не кончена, и что советские дипломаты ни на один миг не должны об этом забывать... Необходимо, чтобы на форме были изображены наши эмблемы (на воротнике или на рукавах)”. В те же январские дни 1930 года временно исполняющий обязанности наркома М. М. Литвинов подготовил предложения о введении в обиход советской дипломатической службы форменной одежды. (Напомним, что еще в 1924 году он был решительным противником этой идеи.) Вот основное содержание этого документа: “Необходимость ношения фраков и смокингов на официальных приемах с участием иностранных дипломатических представителей, не отвечая духу нашего пролетарского государства, связана в то же время с рядом практических затруднений и является во всех отношениях весьма тягостной для ответственных работников НКИД, вынужденных по долгу службы принимать участие в таких приемах. Учитывая все эти моменты, Коллегия НКИД полагает отменить фраки и смокинги, установить определенный костюм, в котором сотрудники НКИД будут появляться во всех официальных случаях на территории СССР. Поскольку сотрудникам НКИД приходится постоянно встречаться с иностранными дипломатами также и в повседневной работе, Коллегия признает полезным установить три типа костюма, наилучшим образом отвечающие условиям наркоминдельской работы, с тем однако, что ношение форменной одежды является обязательным лишь на вышеуказанных официальных приемах с участием иностранных дипломатических представителей. Заграничных работников НКИД Коллегия полагает обязать носить установленную форму во всех случаях, допускаемых практикой страны их пребывания”. Было утверждено краткое описание одежды для личного состава НКИД, правила ее ношения и даже соответствующие эскизы и образцы. Гардероб советских дипломатов должен был состоять из двух вариантов кителя, рубашки, фуражки и пальто. В качестве парадной формы предлагался двубортный китель из черного сукна на шести металлических пуговицах, с двумя боковыми карманами и отложным бархатным воротником. К нему полагался однобортный жилет и белый крахмальный воротник. Повседневную форму собирались пошить из темно-синего или защитного цвета материала (для летнего времени — из белой рогожки). Китель по фасону предполагался однобортный на пяти металлических пуговицах с двумя накладными карманами с клапанами и стоячим отложным воротником. На углах воротника как парадной, так и повседневной формы — по красной звезде, а на левом рукаве выше локтя — государственный герб (вышитые). В комплект форменной одежды предполагалось включить черное общегражданского типа пальто, непромокаемый плащ, фуражку “французского покроя с подбородочным ремнем” (черную, защитного цвета или белую — в зависимости от костюма), а также рубаху из темно-синей шерстяной материи (летом — белую с накладными карманами и вышивкой государственного герба). Нарукавный знак состоял из упрощенного изображения государственного герба (глобус синего цвета со скрещенными на нем серпом и молотом, обрамленный золотыми колосьями, вверху — красная звезда). Положение о форменной одежде было представлено на утверждение коллегии для последующего внесения в Совнарком. Был сделан ряд практических шагов. Так, например, зав. Протоколом Флоринский Д.Т.  отмечает 15 января 1930 г. в дневнике: “Заказал в Гознаке эскиз нарукавного знака для формы. Будут готовы 22 января... Условился с трестом галантерейной промышленности о разработке эскиза и о составлении калькуляции для форменных пуговиц...” Однако в силу ряда причин форменная дипломатическая одежда, несмотря на всю подготовительную работу, введена не была и решение этого вопроса оказалось отложенным до мая 1943 года. В ходе общей кампании по введению во время Великой Отечественной войны нового обмундирования и знаков различия в вооруженных силах и госучреждениях была утверждена и дипломатическая форма для сотрудников советского внешнеполитического ведомства. 28 мая 1943 г. было принято постановление Совета Народных Комиссаров СССР о введении форменной одежды для сотрудников советского внешнеполитического ведомства. Этим постановлением вводилась парадная и повседневная форменная одежда для дипломатических работников Народного комиссариата иностранных дел, а также для дипсотрудников посольств и миссий СССР за границей. Постановлением утверждались образцы форменной одежды в зимнем и летнем вариантах, образцы и описание знаков различия дипломатического состава, а также правила ношения как повседневной, так и парадной формы. (Для сотрудниц НКИД, имевших дипломатические ранги, форменная одежда не вводилась.) Приказом по наркомату (№ 213 от 7 октября 1943 г.) переход на обязательное ношение форменной одежды был введен с 1 ноября 1943 г., причем контроль за правильным ношением дипломатической формы возлагался на Протокольный отдел НКИД. Отдельным пунктом приказа определялась категория ответственных работников, которым присваивалось право ношения парадной формы (советники Наркоминдела, заведующие, заместители и помощники заведующих отделами, эксперты-консультанты, помощники и заместители наркома). 6 июля 1948 г. приказом по министерству этот пункт был несколько скорректирован и право ношения парадной формы помимо министра и его заместителей было присвоено следующему составу дипломатических работников: члены коллегии, начальники управлений, заведующие отделами, помощники министра, помощники зам. министра, заместители начальников управлений и заведующих отделами, советники министерства). Наряду с этими категориями старших должностных лиц МИД СССР право ношения парадной одежды присваивалось также всем дипломатическим сотрудникам Протокольного отдела, а также переводчикам (по особому списку). Выдача парадной формы дипработникам других категорий, если это требовалось в порядке выполнения их служебных обязанностей, разрешалась только по указанию заместителя министра на основе письменного представления заведующего Протокольным отделом и руководителя соответствующим оперативным подразделением министерства. Кроме того, предусматривалась возможность выдачи парадной формы для разового использования. Постановлением Совнаркома от 28 мая 1943 г. утверждались и строгие правила ношения дипломатической формы. Повседневная форма должна была носиться дипломатическими сотрудниками центрального аппарата при исполнении повседневных служебных обязанностей. За границей только на территории и в помещениях посольства или миссии (однако в отличие от Москвы — в необязательном порядке). За пределами территории загранпредставительства ношение повседневной дипломатической формы не допускалось. В отличие от повседневной, парадная форма за границей могла одеваться и во вне посольской территории, но только согласно протокольным правилам страны пребывания. В Советском Союзе ношение парадной формы предписывалось в следующих случаях: — на приемах у Председателя Президиума Верховного Совета СССР (при вручении дипломатическими представителями верительных и отзывных грамот, на аудиенциях и т. п.); — на торжественных приемах и банкетах у Председателя Совета Министров и Министра иностранных дел; — на парадах и торжественных заседаниях в присутствии дипломатического корпуса; — на официальных встречах и проводах глав иностранных государств и глав иностранных правительств. Если возникала необходимость одеть парадную форму в каком-либо ином случае, то для этого требовалось специальное указание. Наряду с этим была разработана подробная инструкция к правилам ношения форменной дипломатической одежды, составленная с учетом общепринятых норм этикета и требовавшая внимательного отношения к ним. Форменная одежда, подчеркивалось в инструкции, обязывает лиц, которым она присвоена, к “более строгому соблюдению общепринятых правил поведения на улицах, в общественных местах, при пользовании городским транспортом и т. д.”. От дипломатов требовалось поддерживать форму всегда в безукоризненном состоянии: шинель, пиджак застегнуты на все пуговицы, белая сорочка, чистый воротничок, брюки разглажены, ботинки вычищены. “Лица в форменной одежде должны иметь подтянутый и опрятный вид”. Запрещалось смешивать форменную одежду со штатской, появляться в ней “на рынках, толкучках и тому подобных местах, а также на улице с громоздкими мешками, узлами и т. п.”. Более того, запрещалось даже брать с собой зонт. При встречах требовалось приветствовать друг друга “прикладыванием правой руки к головному убору” и также отвечать на приветствия военнослужащих и иностранцев (“при приветствии иностранцев головной убор не снимается”). За соблюдением правил ношения дипломатической формы и вышеупомянутой инструкции был установлен жесткий контроль. Так, например, в специальном распоряжении по министерству, подписанном заместителем министра А. Я. Вышинским 13 апреля 1946 г., говорилось: “В связи с наблюдавшимися случаями уклонения дипломатических работников Министерства иностранных дел СССР от взаимных приветствий (отдание чести), а также ответных приветствий на приветствия военнослужащих, чем нарушается пункт 4-й инструкции к правилам ношения форменной одежды, обязываю заведующих отделами и начальников управлений разъяснять дипработникам и особенно вновь аттестованным необходимость соблюдения правил, связанных с ношением форменной одежды”. Как повседневная, так и парадная форма включала комплект, состоящий из пальто, костюма (мундир или пиджак, брюки, жилет), фуражки, перчаток, рубашки, галстука и ботинок. Парадная форма была черного, повседневная — серого цвета. К парадной форме, которая изготавливалась из более дорогих материалов и с золотым шитьем, дополнительно полагался кортик установленного образца. (Предусматривался также зимний вариант форменной одежды — шапка-ушанка или папаха и меховой воротник из мерлушки или каракуля.) На пальто и костюмах имелись знаки различия (погоны), которые соответствовали дипломатическому рангу, присвоенному дипломату (от атташе до Чрезвычайного и Полномочного Посла). При подготовке визита генерала де Голля (2—10 декабря 1944 г.) Протокольный отдел внес предложение, чтобы ответственные работники министерства участвовали в ряде мероприятий программы в обязательном порядке в парадной форме (встреча и проводы в аэропорту, завтрак и обед у И. В. Сталина, прием для дипкорпуса с участием -В. М. Молотова). При этом решение предлагалось довести до сведения наркомата обороны, чтобы военные чины также были одеты подобающим образом. Форменная дипломатическая одежда почти 10 лет была неизменным спутником повседневной жизни советских дипломатов. В начале января 1954 года заведующий Протокольным отделом -Д. А. Жуков в докладной на имя А. А. Громыко внес предложения по совершенствованию дипломатической формы, указав на ряд недостатков, которые выявились за прошедшее десятилетие. Он предложил, в частности, отменить зимний головной убор к парадной форме и меховой воротник к ней, разработать фасон летнего кителя для повседневной носки, а также ввести в обиход парадный форменный костюм из легкого белого сукна для дипломатического состава в жарких странах. Финал рассмотрения предложений Д. А. Жукова оказался гораздо более кардинальным. В 1954 году форменная одежда для дипломатических сотрудников МИД СССР (повседневная и парадная) была отменена. Для Чрезвычайных и Полномочных Послов и Посланников первого и второго класса сохранили парадные мундиры с соответствующим шитьем и знаками различия. Для руководителей загранпредставительств в жарких странах, имеющих соответствующие дипломатические ранги, летние светлые мундиры были введены в обиход в качестве парадной формы. Послы и посланники перестали использовать форму старого образца после распада Советского Союза в конце 1991 года в связи с изменением государственной символики Российской Федерации (в частности, герба, который был непременным атрибутом парадного дипломатического мундира). Через 10 лет, в 2001 году, этот вопрос был вновь поставлен на повестку дня. Новые образцы дипломатической формы для российских послов и посланников разработаны с учетом требований времени и вводятся в обиход. ------------------- 1 Продолжение. Начало см. “Дипломатический вестник”, 2001, № 7—8; 2002, № 2. 2 А. М. Коллонтай. Дипломатические дневники. 1922—1940. Т. 1. М., 2001, с. 146—147. 3 Там же, с. 401. 4 Там же, с. 402. 5 АВП России, ф. 057, оп. 3, п. 101, д. 1, л. 20—26. Н. Колчановский. Дипломатическая техника. М. 1938. 6 Позднее, уже в 60-е годы Молочков Ф.Ф. несколько скорректировал понятие приема типа “журфикс” [jour-fixe - франц. определенное время], указав, что по времени проведения, угощению и форме одежды он не отличается от чая (а не от дневного приема). — Прим. авт. 7 Протокол Российской Федерации. М., 2000. 8 Н. Колчановский. Указ. соч., с. 77—78. 9 А. М. Коллонтай. Указ. соч., с. 147. Источник МИД   www.pseudology.org