Николай Петрович
крестился в храме Ильи Обыденного в середине лета. Был поздний вечер, и,
кроме него и пожилого священника, в крещальне никого не было. Николай
Петрович сам наносил воды в купель, после чего разделся по пояс и стоял
босиком в закатанных до колен брюках, ожидая, когда батюшка приступит к
таинству. Из раскрытого окна доносились отдаленные звуку города, гул
троллейбусов, звонки велосипедов и детские крики, в душной, нагревшейся
за день комнате жужжали комары - все было обыденно и просто, и эта
обыденность как-то странно поражала его воображение.
Николай Петрович бывал в этом храме довольно часто. Он стоял обычно в
стороне от молящихся, прислонившись к свечному ящику, и наблюдал за
огоньками свечей перед образами, изредка поднимая голову и разглядывал
грубоватую роспись на потолке, прислушивался к пению хора и забывался в
своих мыслях и воспоминаниях, дожидаясь каждый раз, когда служба
кончится и люди, смешавшись, подойдут под благословение к священнику,
переодевавшемуся в простую рясу. Он любил все это, но никогда не мог
представить, что сам встанет среди этих людей, будет также кланяться,
креститься, прикладываться к иконам и опускаться на колени. Ему
казалось, что, начни он так делать, в его действиях непременно
проскользнет фальшь, потому что он не верит так, как они. Он словно
глядел на все со стороны, хотя в иные минуты испытывал невыразимое
чувство, что-то почти младенческое в своей нежности и любви к неведомой
силе, собиравшей их всех здесь.
Так он жил, имея веру в душе и полагая, что с него и этого будет
довольно, но с годами им стала овладевать тревога. Его все чаще тянуло в
храм, он стал понемногу разбираться, о чем поет хор и возглашает причт,
какая молитва за какой последует и чем отличается одно богослужение от
другого. Это нисколько не приблизило к тому, что происходило в храме, и
не дало душе успокоения. Напротив, именно здесь он острее, чем где бы то
ни было, чувствовал одиночество и неполноту собственной жизни. Душа его
томились, и в конце концов, так и не преодолев ему самому непонятных
страх и не уверенный, что поступает правильно, он подошел к священнику,
который ему нравился больше других, и попросил, чтобы тот его окрестил.
Священник задал ему несколько вопросов, спросив среди прочего, серьезно
ли желание его стать христианином и насколько осознает всю важность
этого шага. И Николай Петрович, избегая посвящать этого человека во все
сомнения своей мятущейся души, коротко ответил "да", пожелав лишь, чтобы
крещение было совершено тайно, без занесения его имени в церковную
книгу. Привыкший к такого рода просьбам батюшка немного помедлил и
кивнул.
Также медленно и обстоятельно он сделал все, что полагалось по чину,
велел Николаю Петровичу самому прочесть трудный текст символа веры,
подсказывая в непонятных местах, и после того, как все было кончено,
поздравил его и произнес небольшую проповедь. Он говорил очень доходчиво
и тепло, и его простые, ясные слова до такой степени растрогали Николая
Петровича, что прежние опасения забылись, и ему стало легче, точно и в
самом деле с этой минуты невидимый ангел взял его под свою защиту.
Было уже совсем темно, когда, попрощавшись со священником и неловко
наклонив голову под его благословенной рукой, Николай Петрович вышел на
улицу. Город опустел, разгоревшийся за день асфальт отдавал жар, было
тихо, и лишь кое-где в вышине изредка пролетал ветер, касаясь верхушек
деревьев. Николай Петрович в чистой белой рубашке ощутил легонькую
цепочку с крестиком, шел по глухим закоулкам и дворам и вдруг поймал
себя на нелепом и смешном воспоминании, что, пожалуй, такое же
пронзительное, счастливое чувство он испытал лишь однажды в жизни - в
детстве, когда его приняли в пионеры и он шел среди других детей,
распахнув куртку, с ярко-красным галстуком.
Теперь он был переполнен детской благодарности к Богу за то, что наконец
все исполнилось и после стольких тягостных и бессмысленных лет и его
жизнь обретает цельность, он станет ходить в храм и ощущать себя не
сторонним наблюдателем, а истинным христианином.
Назавтра он пошел на службу. Был канун большого праздника, и народа в
этот раз собралось много. Николай Петрович прошел вперед и встал возле
клироса. Ему почудилось, что все его узнают и смотрят как-то особенно,
точно радуясь тому, что Господь сподобил его перешагнуть отделявшую
прежде от них черту. Началась всенощная, и он стал вместе со всеми
креститься и кланяться после каждого прошения ектиньи, с умилением
прислушиваясь к собственной душе и ища в ней отголоски новых ощущений.
Однако не прошло и получаса, как с ним произошла странная вещь.
Неожиданно Николай Петровича потянуло выйти на улицу. Это было какое-то
очень мучительное, сильное чувство, какого он прежде никогда не
испытывал, но храм, пение, запах ладана, свечи - все это вдруг
подействовало на него угнетающе. Его взгляд против воли стал пробегать
по сторонам, мысли и чувства рассеялись, и само пребывание здесь
показалось бессмысленным и совершенно ненужным. Он почувствовал себя еще
более чуждым всем, чем прежде, словно его заперли и насильно удерживают.
Несколько священников вышли на середину для совершения литии - народ
расступился, давая им место, и стало еще теснее. Из распахнутых окон
несло зноем, и зноем несло от множества свечей, и Николай Петрович не в
силах более совладать с собою, чувствуя, что, если он сейчас не выйдет,
с ним произойдет что-то ужасное, стал проталкиваться к выходу.
На улице ему сделалось легче. Был обычный вечер, Николай Петрович присел
на лавочку в соседнем дворе и, глядя на купол колокольни в лесах,
задумался. Что-то непонятное случилось с ним, он вдруг ощутил почти
физическую тяжесть при мысли, что сейчас войдет в это душное и тесное
помещение и будет стоять еще долгих два с половиной часа. Ему захотелось
пойти домой, включить телевизор и смотреть какой-нибудь бессмысленный
фильм, перемежая его с чтением не менее бессмысленной газеты. Однако,
бросив недокуренную сигарету, он вошел в храм, решив во что бы то ни
стало преодолеть эту слабость и достоять до конца. И тут с ним произошла
чудовищная вещь. Только он начал повторять вслед за священником молитву,
как в мозгу у него возникло похабное слово и он несколько раз мысленного
его произнес. Он попытался стряхнуть его, как стряхивают с ботинка
грязь, но ничего у него не получилось, и когда он опять обратился к
Господу и Богоматери, в голове возникла жуткая похабщина. От ужаса и
внутреннего отчаяния, не понимая, что с ним происходит и как это
происходит, Николай Петрович покачнулся, пытаясь побороть этот ужасный
голос, стиснул зубы, но тот настойчиво пробивался, привязавшись, как
назойливый мотив. Это было настолько омерзительно, что не в силах более
терпеть, Николай Петрович, не оборачиваясь, вышел из храма и бессильно
отпустился на ту же самую лавочку, где только что курил.
Он был раздавлен и уничтожен всем происшедшим. Почему, как получилось,
что именно теперь, когда он крестился и приблизился к Богу, когда
очистился от прежних грехов и началась его новая жизнь - почему случился
весь этот кошмар, он не знал и никак не мог себе объяснить. Но вдруг как
холодная и трезвая догадка пришла к нему мысль, что в тот самый момент,
когда он крестился и отрекся от сатаны, то получил не только
ангела-хранителя, но и приступившегося к нему злобного беса, и по
неведомой причине этот бес оказался сильнее.
Что теперь делать и как жить дальше, Николай Петрович не знал. Еще
несколько раз он приходил в храм, молился, но всякий раз злобная сила,
подстерегая его, заставляли произносить богохульства, и он с трудом
удерживался от того, чтобы они не вырвались наружу. О том, чтобы пойти к
священнику и все ему рассказать, Николай Петрович и думать не смел. Он
стыдился случившегося, как позорной болезни, и жизнь его превратилась в
адскую муку. Он уже не мечтал о том, чтобы вернуться в храм - он хотел
лишь одного, чтобы бес оставил его, хотел жить, как тысячи людей вокруг,
ни разу в жизни не задумывавшиеся ни о Боге и ни о дьяволе, но пути
назад не было. Одиночество его сделалось невыносимым, он не знал, что
делать с собою, куда деться, как прожить это жуткое время и сколько оно
еще продлится. А город по-прежнему изнывал от небывалой жары - солнце
садилось в душное чистое небо, ночь не приносила прохлады, и снова
начиналась жара.
Тогда отчаявшись, загнанный в угол, Николай Петрович в минуту
просветления рассудка вдруг вспомнил, что священник говорил о том, что
ему будет необходимо особенно в первое время часто причащаться, и скорее
от безвыходности он решил это сделать. Несколько дней постился и читал
молитвы, с удивлением и тайной радостью замечая, что ужасные слова и
образы не мучают воспаленную душу.
Николай Петрович воспрял духом, казалось, кошмар забылся и после
стольких мук он обретет долгожданный покой. Но когда на литургии после
общей исповеди он стал подходить к чаше, рассудок его внезапно
помутился, и его стала бить судорога. Испытывая невероятное омерзение к
собственному телу, он словно извне увидел, как затряслись его голова и
руки, и чем ближе была чаша, тем сильнее он бился и храпел.
Стоявший возле священника молодой дьякон крепко, привычным движением
схватил его за плечи и стал подводить к причастию, добродушный батюшка,
изменившись в лице, что-то строго крикнул и Николай Петрович как будто
успокоился, но в последний момент, увернувшись от ложечки со Святыми
Дарами, оттолкнул дьякона и бросился вон из храма.
От этого потрясения несчастный оправился не скоро. Еще долго его
воображение преследовала жуткая картина, и он не мог позабыть, как
тряслось ставшее будто чужим тело. По счастию, жара, больше трех недель
испепелявшая город, спала, задул северный ветер, и Николаю Петровичу
стало легче.
Постепенно он успокоился, и с течением времени, когда силы его
восстанавливались, рассудил, что происшедшее с ним было не что иное, как
нервный срыв, помноженный на невыносимую жару. Они-то и сыграли с ним
злую шутку, и нет никакой необходимости искать иные объяснения. Но в
церковь он с тех пор не заходил ни разу.
Лишь много лет спустя, когда эта история позабылась, и он вспоминал ее
скорее как курьез, однажды бродя по Остожью, решил зайти в знакомый
храм.
Несколько минут Николай Петрович стоял и глядел на знакомую роспись и
иконы. Слушал, как поют певчие, но никаких прежних чувств, ни светлых,
ни темных, в душе у него не было. Он собрался было выходить, как вдруг
ему почудилось, что кто-то на него смотрит. Николай Петрович обернулся,
но придел был пуст - только несколько свечей догорали перед иконой
Спасителя.
Он пристально поглядел на икону, побледнел, а потом сделал несколько
шагов, неловко упал на колени и словно со стороны услышал свой
собственный голос:
- Боже, милостив буди мне грешному.
http://www.zavet.ru/publ/kroh002-varlamov.htm
Источник
Литература
www.pseudology.org
|