В течение ХХ
века Россия дважды в ходе двух мировых войн выступала в качестве участника могущественной коалиции, и
"образ союзника" играл в сознании российского общества важную роль, причем не только в отношении к внешнему миру, но и при решении внутриполитических проблем. Как неоднократно отмечалось выше, для мифологизированного сознания внешний мир представляет собой
"темную", или, в лучшем случае, "серую" зону, то есть область повышенной опасности, враждебную или недоброжелательную по отношению к человеку, где все иное и все неустойчиво65.
И даже союзник, также принадлежащий к миру за пределами освоенной территории (то есть внешнему миру), воспринимается как нечто неустойчивое, сомнительное, потенциально враждебное. Подобное отношение к союзникам фиксируется не только в годы
Великой Отечественной войны, но и на других этапах русской (и не только русской) истории. Отношение к союзникам, реальным или потенциальным, и общая
мифологизация представлений о внешнем мире в массовом сознании ярко проявились в годы русско-турецкой войны 1877-1878 гг. В частности, крестьяне разных губерний были убеждены, что
"все англичанка портит дело, она помогает туркам" (Новгородская губ.), что
"если бы не помешала "англичанка", то русские непременно бы взяли Константинополь" (Рязанская губ.)66
В народном сознании в качестве союзника России (кроме славян, в частности, болгар, и греков, которые тоже считались
"славянами"), выступал... Китай: "Китай за нас подымется. Царь Китаю не верит, боится, чтобы не обманул..." – говорили крестьяне67. Характерна, при всей фантастичности этих утверждений, нотка недоверия к
"союзнику". Как в общественном мнении, так и в массовом сознании России к началу ХХ в. традиционным было недоверие к Англии. При этом в исторической реальности в годы самых крупных коалиционных войн, в которых участвовала Россия (в частности, наполеоновские войны, в том числе война 1812 г., 1 и 2 мировые войны) вследствие различных геополитических и прочих обстоятельств Англия становилась союзником России (что, конечно, действовало на отношение к ней), но затем все быстро возвращалось на свои места, и эта инерция была преодолена лишь в 60-80-е годы нашего века, когда Англия потеряла статус мировой державы.
Поэтому, как отмечает В.А.Емец, накануне Первой мировой войны
"требовалась решительная ломка стереотипов... в общественно-политическом сознании правящих кругов и целых социальных групп населения"68. С этим связана, в частности, деятельность министра иностранных дел Извольского, который первым начал
"работать" с прессой в целях изменения общественного мнения. Тем не менее в общественном сознании недоверие к Англии в значительной степени сохранялось, к Франции же отношение было лучше. В отличие от второй мировой войны, в 1914-17 гг. военные действия велись одновременно на Западном и Восточном фронте. Союзники, как водится, склонны были недооценивать усилия друг друга, тем не менее чувство
"общего дела" находило свое отражение в массовом сознании. В годы войны предпринимались целенаправленные усилия по формированию в общественном мнении и массовом сознании
"образа врага". Наряду с этим, хотя, к слову сказать, с гораздо меньшей интенсивностью, пропаганда работала и над формированием позитивного и
достаточно [докажите!] наглядного образа союзника.
Примеров множество; в частности, в России были изданы открытки с изображением симпатичных солдат в форме стран Антанты с текстами государственных гимнов, причем русский солдат ничем не выделялся в этой серии69. Конечно, ход многолетней, тяжелой войны не мог не отражаться в массовом сознании и помимо пропаганды. Иногда вспоминали и о союзниках. Так, стабилизация Восточного фронта после русских неудач в Восточной Пруссии и предотвращение взятия немцами Парижа в самом начале войны («чудо на Марне") тут же нашли отклик в частушке, записанной в 1914 году: немец битву начинал И в Варшаве быть желал; Шел обедать он в Париж – Преподнес французик шиш 70. Здесь следует отметить, во-первых, равнозначность событий на Западном и Восточном фронте для автора частушки, и, во-вторых, то, что уменьшительное
"французик" носит явно доброжелательный, даже ласковый характер. Постепенно, однако, по мере усталости от войны в российском общественном мнении все ярче вырисовается тенденция к обличению корыстных союзников, стремившихся за счет России достигнуть своих целей.
Вот что говорится в воспоминаниях британского генерала А.Нокса, относящихся к 1915 г., о беседе с генерал- квартирмейстером Западного фронта генералом П.Лебедевым.
"Разговор коснулся доли тягот, выпавших на долю каждого из союзников... [Лебедев] упрекал Англию и Францию за то, что они взвалили основную тяжесть войны на Россию"71. К концу 1916 – началу 1917 гг. подобные взгляды получили широкое распространение, особенно среди нижних чинов и младших офицеров, причем как всегда наиболее негативные оценки относились к роли Великобритании, готовой
"воевать до последнего русского солдата", для чего англичане "втайне сговорились с начальством, подкупив его на английские деньги"72. Весной 1918 видный российский публицист отмечал исчезновение симпатий к союзникам и повсеместное распространение
"немецкопоклонства"73.
2
После Октябрьской революции союзники, фактически встав на одну из сторон в гражданской войне, для победителей (и для значительной части населения) оказались врагами, организаторами интервенции и многочисленных заговоров («дело Локкарта",
"дело Рейли" и т.д., и т.п.) и это, разумеется, отразилось в массовом сознании. Для другой же части населения они по-прежнему оставались союзниками, только теперь не против немцев, а против большевиков, как в прошлом, так, возможно, и в будущем. Любопытно отметить, что в 1920-е годы чаще всего в роли потенциального противника и возможного
"освободителя" от власти 272 большевиков выступала Англия. Германия, недавний враг в мировой войне и ближайший партнер советского правительства в эти годы, в массовом сознании присутствует слабо, в то время как Польша фигурирует
достаточно [докажите!] часто, упоминаются также Франция, Япония, США, Китай.
"Союзники" избирались массовым сознанием, исходя прежде всего из внутриполитических, а не внешнеполитических рассуждений (или
"англичане" против коммуны, или "рабочие и крестьяне Англии" как союзники СССР).
"Как только Англия объявит войну на СССР, то мы в тыл советской власти пойдем и не оставим в Москве ни одного живого коммуниста..." – говорилось в одном из писем 1927 в
"Крестьянскую газету"74.
Новый образ союзника в 20-30-е годы – революционный пролетариат всего мира, в том числе Запада. Официальная пропаганда всячески поддерживала подобные представления. Так, в информационном письме агитмассотдела Орловского окружкома (июль 1930 г.) подчеркивалось:
"День 1 августа в настоящем году совпадает с 16-ти летием Империалистической войны. В этот день рабочие запада свой гнев против капиталистов-поджигателей войны выразят в массовой забастовке, которая должна показать, что на случай войны рабочие сумеют остановить заводы, фабрики и остановят машины, производящие средства истребления человечества. В этот день громко будет звучать лозунг
"Руки прочь от Советского Союза" и т.п."75
В 1938 году вышел в свет сборник
"Красноармейский фольклор", полностью состоявший из произведений того же жанра, что и частушки о подвигах Кузьмы Крючкова. В одной из вошедших в сборник
"красноармейских песен" звучала такая строфа: К нам из Венгрии далекой, Из баварских рудников, Мчатся лавиной широкой Красных тысячи полков76. В этих словах отразились реальные события – появление Венгерской и Баварской советских республик. Но подобные представления часто экстраполировались и на будущее: От Петрограда до Вены Тянется фронт боевой, Скоро от Темзы до Сены Встанет гигант трудовой77. В результате возникли и прочно утвердились в массовом сознании соответствующие иллюзии, которые впоследствии мучительно изживались в годы второй мировой войны.
В том же 1927
достаточно [докажите!] типичными были такие высказывания –
"пусть Англия идет на нас воевать, а пока рабочие и крестьяне Англии сбросят свое правительство, как было в Германии"78. Но страны Запада как таковые могли выступать в качестве полноценных союзников СССР
лишь в одном случае – в случае победы там социалистической революции. В
тезисах доклада Зиновьева на Пленуме ЦК РКП 22 сентября 1923 говорилось, что в случае советизации Германии,
"союз советской Германии и СССР в ближайшее же время представит собой могучую хозяйственную силу... Союз советской Германии и СССР представит собою не менее могучую военную базу. Общими силами обе республики в сравнительно короткое время сумеют создать такое ядро военных сил, которое обеспечит независимость обеих республик от каких бы то ни было посягательств мирового империализма..."79
3
Однако после неудачной попытки
"подтолкнуть" революцию в Германии, надежд на скорую советизацию Европы не было, и в будущей войне союзниками могли быть только капиталистические страны. В опубликованной в начале 20-х гг. брошюре И.И.Вацетиса предполагалось, что в будущей войне столкнутся два блока – Великобритания, Франция, Япония и Америка, с одной стороны, и Россия, Германия, Австрия (страны, оказавшиеся после мировой войны в состоянии внешнеполитической изоляции) – с другой80. Но уже к концу 1920-х гг. ситуация в Европе изменилась, и в опубликованном в 1928 исследовании в число потенциальных противников СССР были включены практически все западные страны, за исключением традиционно нейтральных Швейцарии и Швеции, а в качестве потенциальных союзников выступали лишь Китай и колониальные владения81. После поражения китайской революции и конфликта на КВЖД в 1929 и Китай на время был исключен из списка возможных союзников. В результате при разработке планов на 2-ю пятилетку была поставлена задача
"обеспечить Красной Армии возможность вести борьбу с любой коалицией мировых капиталистических держав и нанести им сокрушительное поражение, если они нападут на СССР [курсив мой – авт.]"82
Даже страны Восточной Европы воспринимались как потенциальные противники. И после прихода нацистов к власти в Германии и подписания в мае 1935 советско-французского и советско-чехословацкого договоров о
взаимопомощи ни в пропаганде, ни в общественном сознании эти страны почти
не фигурировали в качестве союзников83. Если политическая элита не
доверяла потенциальным союзникам из соображений в первую очередь
идеологических, то военная элита весьма критически относилась к
боеспособности западных армий, чему есть ряд свидетельств. В частности
командарм 2-го ранга 274 Седякин, занимавший в разное время посты начальника Управления ПВО РККА, заместителя начальника генштаба, командующего ПВО Бакинского района, вернувшись из поездки во Францию в 1935 г., заявил, что на маневрах
"находился рядом с Гамеленом и другими генералами, и я чувствовал, что мне нечему у них учится, а они, несомненно, чувствовали наше военное превосходство"84.
Впрочем и советские дипломаты скептически относились к идее союза с Западом, исходя из своих представлений о настроениях западной политической элиты. И все эти настроения, бытовавшие
"наверху", проникали по различным каналам в массовое сознание. В предвоенный период традиционное недоверие советского руководства к европейским державам, бывшим и, одновременно, потенциальным союзникам, стало одной из причин неудачи политики коллективной безопасности. С началом второй мировой войны вопрос о выборе союзников приобрел особую актуальность.
После подписания пакта Риббентропа-Молотова на роль потенциального союзника, казалось, могла претендовать Германия. Во всяком случае, на Западе противники Германии советско-германское партнерство рассматривали как нечто, весьма близкое к союзническим отношениям. Но в советском общественном сознании фашистская Германия все равно оставалась скорее наиболее опасным и вероятным противником, чем союзником; пакт 1939 года и последовавшие за ним соглашения воспринимались в лучшем случае как тактический ход советского правительства, чему имеется
достаточно [докажите!] свидетельств. В 1939-1940 годах в официальной пропаганде Англия и Франция рассматривались как главные виновники войны, агрессоры, потенциальные противники. Подобная пропаганда не могла не отразиться в массовом сознании.
Но, вместе с тем, сохранялась и память о союзе в Первой мировой войне; с другой стороны, память о прошлой германской войне и немецкой оккупации Украины, образы и представления, внедрявшиеся антифашистской пропагандой 30-х годов, вели к росту антинемецких настроений. Постепенно, по ходу войны, в советском массовом сознании, наряду с традиционным недоверием к Англии, складывается уважительное и сочувственное отношение к ее борьбе с фашизмом; отношение же к Франции, которую традиционно воспринимали в России с симпатией, было тем более позитивным несмотря на все зигзаги официальной пропаганды. Британский журналист А.Верт приводит такие высказывания своих собеседников в СССР, относящиеся к 1940 году:
"Знаете, сама жизнь научила нас быть против англичан – после этого Чемберлена, Финляндии и всего прочего.
4
Но постепенно, как-то очень незаметно мы начали восхищаться англичанами, потому, очевидно, что они не склонились перед Гитлером"85.
Повороты в пропаганде и полная неопределенность в общественных настроениях
хорошо иллюстрируются в воспоминаниях современника: «...помню газеты с
портретами улыбающихся вождей Молотова и И.Риббентропа, мамины слезы, чей-то успокаивающий голос:
"Это – ненадолго. Там, наверху, соображают". Еще помню разговоры такого рода: будем ли мы сражаться с Англией?.. Уже с зимы 40-го года пошли разговоры, что Гитлер на нас непременно нападет. Но в окнах
ТАСС – плакаты с совсем иным противником. На одном из них изображен воздушный бой; наши самолетики красные, а вражеские – из них половина уже сбита и горит – черные, с белыми кругами на крыльях (белый круг – английский опознавательный знак)"86. Ни политическое, ни военное руководство по-прежнему не рассчитывало в будущем столкновении с Германией, которое становилось все более вероятным, ни на каких союзников. Об этом говорит, в частности, тот факт, что на стратегических играх в Генштабе РККА в январе 1941 никакие союзники СССР не фигурировали во вводных (союзником
"западных", то есть Германии,
во второй игре выступали "южные", очевидно, Румыния)87.
В первые дни войны
в речи Сталина 3 июля 1941 говорилось о том, что советский народ имеет
"верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа"; сочувственные заявления западных правительств были упомянуты лишь вскользь88. 12 июля в Москве было подписано советско-английское соглашение о совместных действиях против гитлеровской Германии, положившее начало оформлению антигитлеровской коалиции. Тон советской прессы и пропаганды стал меняться в благоприятную для союзников сторону. Например уже в августе 1941 на 1-м Всеславянском митинге писатель А.Толстой говорил о
"могучей союзнице", "могущественной и свободолюбивой Великобритании"89. В сборнике пословиц, выпущенном в 1942 Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), на первой же странице было приведено несколько пословиц (с пометкой
"новая"), говорящих о "близости" Америки и СССР. Одна из них звучала так:
"Эка благодать – от Москвы до Америки стало рукой подать"90.
Выступая на торжественном заседании 6 ноября 1941 года, Сталин упомянул о существующих в США и Англии демократических свободах и подчеркнул, что
"Великобритания, Соединенные Штаты Америки и Советский Союз объединились в 276 единый лагерь, поставивший себе целью разгром гитлеровских империалистов и их захватнических армий"91. Изменения в советской пропаганде, конечно, не остались незамеченными. Московский врач Е.И.Сахарова 6 января 1942 записала в дневнике:
"Газеты наши стали очень интересны, читаешь их с захватывающим желанием прочесть все, что есть, – и из области наших событий, и сообщения наших могучих союзников. Сегодня очень интересна речь по радио Идена о поездке в СССР, даже не лишена некоторой поэзии"92.
Впрочем, отмеченные изменения в пропаганде не стоит преувеличивать. Выше упоминалось о попытках формирования
"образа союзника" в годы Первой мировой войны. Во время второй мировой войны такие усилия предпринимала, в частности, пропаганда США; так, вышел комплект фотоплакатов с изображением английского, канадского, австралийского, русского и других солдат с общей надписью –
"Этот человек твой друг. Он воюет за свободу". Плакаты были явно рассчитаны на образное, эмоциональное восприятие, характерное для массового сознания, причем образ союзника отличался не только привлекательностью, он был персонифицирован. В советской же пропаганде военных лет эта тема развития практически не получила.
Помощь союзников, их участие в войне с общим врагом порой недооценивались советской прессой и официальными лицами; об этом, как правило, не говорил в своих речах Сталин. Одним из немногих исключений явилось его выступление 6 ноября 1941 г., где было упомянуто о поставках военной техники и стратегического сырья и предоставлении займа СССР. Подобная позиция советского руководства не раз вызывала дипломатические осложнения. Например, в марте 1943 посол США в СССР У.Стэндли на специальной пресс-конференции заявил, что советская информация по проблемам ленд-лиза необъективна93. Характерно, что советские средства массовой информации на первый план выдвигали поставки продовольствия, хотя по стоимости поставки вооружения и военных материалов их намного превосходили. Необходимый
"внутренний" результат был таким образом достигнут: подавляющее большинство советских граждан, лишенных альтернативных источников информации и обладавших
достаточно [докажите!] устойчивым, сформированным еще в предвоенные годы набором негативных стереотипов относительно Запада в целом, имело весьма слабое представление о реальном вкладе союзников в войну, о боевых действиях в Северной Африке или на Тихом океане и о гуманитарной помощи (справедливости ради нельзя не отметить, что послевоенная западная историография в свою очередь принижала значение Восточного фронта для общей победы; с другой стороны, в современной отечественной публицистике роль союзников вообще и
"ленд-лиза" в частности порой явно преувеличивается). Плохо представляли себе советские люди повседневную жизнь американцев и англичан.
5
Выступая на совещании Совинформбюро в феврале 1943
его глава Лозовский заявил:
"В Англии, США, Канаде возникли комитеты помощи Советскому Союзу. Правда, эти комитеты посылали некоторые вещи, например: медикаменты, продукты и т.д. Так вот, эти комитеты посылают запросы с просьбой сообщить им, каким образом оказанная ими помощь воздействовала на победу Красной Армии. Это значит, нужно им сообщить, как их 5 банок консервов помогли угробить 300 тыс. немцев под Сталинградом"94. В результате гуманитарная помощь союзников воспринималась, в соответствии с существующими стереотипами, как
"подарки рабочих и крестьян" США и Великобритании, а порой даже как товары, закупленные Советским правительством95. Конечно, изменился не только тон, но и содержание советской пропаганды.
По подсчетам одного из исследователей, общий объем материалов о жизни союзных стран в газетах и журналах увеличился в среднем в четыре раза, при этом вместо сюжетов об обострении классовой борьбы, росте эксплуатации, агрессивности внешней политики Запада появились более объективные и нейтральные материалы об истории и культуре, системе образования и военной экономике этих стран, их действиях на различных фронтах96. Вместе с тем непропорционально большое место занимали публикации о росте авторитета СССР на Западе, о положительных высказываниях в его адрес как западных лидеров, так и рядовых трудящихся, о позитивном восприятии советской культуры, и так далее.
Любые осложнения в отношениях с союзниками вызывали изменение тона советской прессы, появление различного рода критических комментариев и карикатур. С другой стороны, при необходимости тон прессы мгновенно менялся в благоприятную для союзников сторону. Так, накануне конференции в Тегеране в СССР была развернута пропагандистская кампания по поводу 10-летия установления дипломатических отношений между СССР
и США. По этому поводу новый посол США А.Гарриман выразил Молотову
"большое удовлетворение"97. Еще более активная кампания развернулась после успешного завершения Тегеранской конференции.
"Весьма знаменательными были полученные от американского посольства в Москве сообщения о реакции русских газет, которая свидетельствовала о
"почти революционном изменении" в отношении Советов к Соединенным 278 Штатам и Великобритании. Казалось, что вся пропагандистская машина была направлена на то, чтобы вызвать энтузиазм по поводу
"исторических решений" в Тегеране..." – отмечал американский мемуарист Р.Шервуд98.
Вместе с тем перелом на фронте заставил советское руководство задуматься об очертаниях послевоенного мира и перспективах межсоюзнических отношений. Уже в 1943 советская пропаганда получает указания об усилении ее
"наступательного характера" – в первую очередь в отношении союзников по антигитлеровской коалиции99. Что касается массового сознания, то в нем в годы войны образ союзника предстает в самых различных ипостасях. Наряду с позитивными представлениями часто встречаются и проявления традиционного недоверия (особенно в отношении Англии), которое лишь усугубилось в предвоенные годы. Вместе с тем нельзя не согласиться с современным исследователем, который пришел к выводу, что
"советской внутренней пропаганде удалось добиться многих из поставленных перед нею целей... ей удалось отделить в массовом сознании советского народа
"простых людей" этих стран от их политических и государственных структур"100. У
же в первые дни войны в сводках НКВД были отмечены высказывания о том, что политика Литвинова, направленная на союз с Англией и Францией, была верной. Характерно, что эти высказывания проходили по разделу
"антисоветских", один из говоривших это был арестован101. Очевидно, "органы" еще не успели осознать новую международную реальность, несмотря на заявления с обещаниями помощи со стороны правительств США и Англии, прозвучавшие 22 июня. Впрочем, в дальнейшем, особенно в 1941-1942 гг., в таких же сводках НКВД, сомнения относительно результативности отношений с союзниками, не совпадающие с тоном прессы на данный день, также проходили по разряду
"антисоветских"102. В информационных документах НКВД были отмечены высказывания о том, что речь Сталина 3 июля 1941 была рассчитана на завоевание симпатии в Англии и Америке,
"которых мы объявили союзниками". Были, впрочем, и обратные высказывания, например:
"Надеяться на помощь Англии и Америки – безумие"103. Подобные настроения существовали и в офицерском корпусе. Так, генерал-майор Потапов, попавший в плен к немцам, на допросе в сентябре 1941 безапелляционно заявил, что
"русские считают Англию
плохим союзником"104.
6
Разноречивые отклики вызвал доклад Сталина 6 ноября 1941 г., где он впервые говорил о реальной помощи союзников. Наряду с удовлетворением и надеждами на скорое открытие
"второго фронта" 279 были и такие высказывания: "Сталин теперь открыто расписался в полном бессилии СССР в войне с Германией. Из доклада следует понимать, что теперь все зависит от помощи Америки и Англии"105. По свидетельству А.Верта, в СССР в 1942 постоянно
"делались нелестные сравнения между отчаянным сопротивлением русских в Севастополе и
"малодушной" капитуляцией англичан в Тобруке", высказывалось убеждение. что
"англичанам верить нельзя" и так далее106. Уже в октябре 1941 московский журналист Вержбицкий записал в дневнике:
"На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов. А где английская помощь? А может быть, английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов? Весь мир знает, как тонко умеет
"англичанка гадить"..."107
Подписание англо-советского и американо-советского соглашений в мае-июне 1942 вызвало следующие комментарии:
"Договору с Америкой нельзя придавать существенного значения, так как он составлен в крайне запутанных выражениях и предусматривает главным образом выгоды Америки, а не интересы СССР... Договор означает предоставление американским банкирам концессий, а стало быть и расширение частной инициативы внутри Советского Союза... В нашей смертельной борьбе против Германии у нас нет другого выхода, чем этот тесный союз с Англией, но боюсь, что договор все же более выгоден Англии, чем нам. Англия основательно связывает нас по рукам и ногам не только на время войны, но и на послевоенное время..."108
Своеобразным напоминанием о пропаганде и утвердившихся массовых стереотипах предвоенных лет служили довольно распространенные высказывания о том, что
"для американцев и англичан одинаково ненавистен гитлеризм и коммунизм", что
"Англия изменит нам и воевать придется долго – пока не ослабнет и Советский Союз и Германия, тогда Англия и Америка продиктуют свои условия и нам, и Германии", что, наконец, у нас такие союзники, которые в одинаковой степени ненавидят и Германию, и Советский Союз"109. Порой в народном сознании образ союзника сливается с образом врага:
Ты, Германия и Англия,
Чего наделала!
Мою буйную головушку
Без дроли сделала!
Ты, Германия и Англия,
Давайте делать мир!
По последнему милому
Все равно не отдадим!110.
По свидетельству того же Верта, отношение к союзникам со стороны населения временами было намного более прохладным, чем отношение властей.
"Обычно предполагается, что "добрый русский народ" настроен гораздо больше в пользу Запада, чем его правительство. В тот момент наблюдалось обратное", заключает он, имея в виду 1943 111 Это было связано с ожиданиями
"второго фронта". И в пропаганде, и в массовом сознании тема "второго фронта" занимала особое место. Хотя боевые действия против Италии и затем Германии велись союзниками в Северной Африке, а с 1943 и на Апеннинском полуострове, то есть в Европе, в качестве настоящего
"второго фронта" советское руководство соглашалось признать лишь массированную высадку союзных войск на территории Франции. Как известно, подобная высадка была осуществлена в Нормандии летом 1944
7
Тем временем тема задержки
"второго фронта" стала одной из любимых для "официальных" сатириков. Важное место заняла она и в массовом сознании, тем более что отсутствие
"настоящего второго фронта" было объявлено одной из основных причин тяжелых поражений Красной Армии летом 1942 года. По мнению многих, открытие
"второго фронта" означало скорый конец войны. "Второго фронта" ждали постоянно. Так, уже в декабре 1941 московский врач Е.Сахарова записала в своем дневнике:
"Сегодня Англия объявила войну Финляндии, Румынии и Болгарии. Это очень хорошо. Это очень хорошо. Это то, что т.Сталин назвал
"вторым фронтом". Если активна будет деятельность Англии, то нам, безусловно, станет значительно легче и не будут так дробиться наши военные силы"112.
Политрук Ю.И.Каминский писал домой с фронта в июне 1942 г.:
"Поздравляю вас всех с договором 26 мая и соглашением о втором фронте. Это сразу вернет войне ее первоначальные темпы, но только в другую сторону, с нашей земли в Европу"113. Однако, вслед за официальной пропагандой, большинство советских граждан к идее второго фронта относилось скептически. Так, физик В.С.Сорокин писал в апреле 1944 в частном письме:
"Наши проклятые союзники собираются продемонстрировать, что они собираются предпринять демонстрацию, что они собираются... (и так далее) предпринять наконец вторжение. Они описывают с величайшей обстоятельностью корабль, который они построили для перевозки войск, искусство своих будущих операций и все, относящееся к делу, из чего следует, что это все одни разговоры"114. Виновниками в задержке
"второго фронта" считали все тех же англичан, в первую очередь У.Черчилля.
Один из собеседников А.Верта в 1942 утверждал, что русские должны были быть благодарны Черчиллю уже за то, что он не встал на сторону немцев, и предсказывал, что пока Черчилль остается у власти,
"второго фронта" не будет115. Бомбардировки, которым подвергали союзники территорию Германии, вызывали в общем удовлетворение. Вот как эта нетрадиционная тема преломляется в традиционном народном творчестве: Ой, яблочко, Да из Америки, Довело ты врага До истерики. Ой, яблочко, Да из Британии, Будет помнить тебя Вся Германия 116.
Но, конечно, подобные действия, так же, как и кампания в Северной Африке, не могли заменить открытия
"второго фронта", под которым, вслед за официальной пропагандой, советские граждане подразумевали либо массовое вторжение союзнических войск на континент через Ла-Манш, либо (это особенно характерно для ленинградцев) в Финляндии, упоминались также южная Франция, Италия, Балканы. Помимо
"второго фронта", еще два конкретных аспекта отношений с союзниками были зафиксированы в массовом сознании военного времени. Это тема ленд-лиза, поставок продовольствия, снаряжения, военной техники. И кроме того – осмысление перспектив, которые открывал на будущее сам факт возникновения антигитлеровской коалиции. В 1942-44 гг. постепенно укрепляется ожидание позитивных изменений после войны, и в значительной степени это было связано как раз с ролью союзников.
Предполагалось, что союз с США и Великобританией должен привести к некоторой демократизации советского общества, тем более, что продолжение союза военных лет казалось многим необходимым для послевоенного восстановления СССР (об этом, в частности, в своих письмах и дневниках писал академик Вернадский117). Впрочем, и здесь были разные мнения. Так, уже упоминавшийся В.С.Сорокин писал в январе 1944 г.:
"Насчет того, что планируют союзники, прочти в № 10-11 "Мирового хозяйства" о том, что они собираются сделать в Европе после войны. Вот уж кто мерзавцы, так это они. Ханжи и бандиты, каких больше не найдешь нигде. Не далее как в 1947 мы будем иметь с ними дело"118. Иногда в массовом сознании на союзников возлагались совсем уже невероятные надежды. Например, в Ленинграде в 1942 появились слухи о том, что ведутся переговоры о сдаче города
"в 282 аренду" на 25 лет. В результате "скоро будет изобилие продуктов и разных товаров, так как город сдают в аренду англичанам и американцам"119.
Изменения политического строя под давлением союзников ожидала не только интеллигенция. Подобные настроения существовали и в деревне. Так, один из крестьян Тихвинского района Ленинградской области в 1944 говорил, что
"после войны у нас коммунистов не будет. Партия большевиков должна отмереть и отомрет, потому что наши союзники Англия и Америка капиталисты, поставят дело так, как им нужно"120. Особенно вероятным представлялась ликвидация колхозов. Характерно, что и здесь надежды во многом возлагались на союзников. Вот примеры подобных высказываний:
"Они требуют, чтобы не было больше колхозов, а наши не соглашаются. Возникнет новая война и нам тоже уж не справится, заберут нас англичане и не будет больше колхозов... Скоро дождемся того момента, когда будем работать на себя и жить самостоятельно, без палки. Так хотят наши союзники Англия и Америка"121.
8
Любопытно, что в межсоюзнической полемике (в частности, в западных средствах массовой информации) на первый план выступали требования свободы вероисповедания в СССР, а отнюдь не ликвидации колхозов. В советском массовом сознании все было как раз наоборот. Многие ожидали, что в результате ленд-лиза и заключенных в годы войны соглашений,
"все наши ценности союзники заберут и мы на них работай"122.
Конечно, наиболее симпатичным образ союзника рисовался в тех случаях, когда основывался на личных впечатлениях. В условиях войны появились элементы так называемой
"народной дипломатии". Однако, если со стороны союзников это была, как правило, инициатива отдельных лиц или небольших групп (например, мать троих погибших на фронте сыновей, группа английских моряков, лечившихся в советском госпитале), то с советской стороны ответные письма, как отмечает современный исследователь,
"составлялись в коллективах, на митингах и общих собраниях трудящихся, публиковались в газетах"123. Любопытно, что этот же исследователь устроенные для иностранных моряков
"встречи со знатными советскими людьми, экскурсии на предприятия и в учебные заведения, посещение госпиталей" расценивает как
"общение и контакты неформального характера"124.
Вообще именно контакты с иностранными моряками в портах Архангельска, Мурманска, Владивостока всегда приводятся в качестве примера, хотя количественно и территориально они носили ограниченный характер. Подобные контакты рядовых советских граждан с представителями союзников на протяжении почти всей войны, происходили также на некоторых участках фронта (челночные полеты американцев, французские летчики знаменитой эскадрильи
"Нормандия-Неман"), на территории Ирана, и, наконец, в немецком плену. Пожалуй, лишь в последнем случае они были и
достаточно [докажите!] массовыми, и неформальными. В воспоминаниях офицера-политработника рассказывается, что при освобождении Данцигского лагеря им были найдены многочисленные рукописные сборники песен, принадлежавшие содержавшимся в лагере советским девушкам. Офицер использовал их для политбесед с бойцами.
По его словам, помимо известных, в сборниках было много песен, сочиненных в лагере. Они по своей тематике делились на несколько групп, и одну из них составляли песни, где выражалось сочувствие военнопленным из славянских и союзных стран, особенно чехам, югославам, французам125. Необходимо помнить, что в подобного рода фольклоре находит отражение лишь то, что представляется для безымянного автора жизненно важным. В последний период войны Советская Армия, перейдя границу, заняла территорию сначала стран Восточной Европы, затем Германии. В 1944-45 гг. союзниками СССР стали такие вчерашние противники как румыны; на территории Германии в 1945 миллионы советских солдат встретились с американскими и английскими товарищами по оружию. образ союзника стал меняться, конкретизироваться; одновременно размывались, теряя жесткость и однозначность, пропагандистские стереотипы.
Не в первый уже раз в истории России победоносный заграничный поход привел к серьезным изменениям внутриполитической ситуации.
"Новое знание представляло для ре- жима реальную угрозу, но это знание уже нельзя было просто перечеркнуть, изолировав от общества всех, кто побывал по ту сторону государственной границы. Тогда пришлось бы помимо репатриированных изолировать еще и всю армию. Так или иначе, но после 1945 один из цементирующих советскую идеологию мифов – миф о безоговорочных преимуществах социализма перед капитализмом – теперь нуждался в дополнительных серьезных аргументах"126 – справедливо отмечает Е.Ю.Зубкова. Впечатления военных лет, в том числе и от прямого контакта с союзниками, сыграли свою роль в дальнейшей постепенной эрозии господствующей мифологии.
Сноски и примечания
Оглавление
Информация и информирование
www.pseudology.org
|