Дмитрий Алексеевич Симуков Обитатели нашего поселка гипертекстовая версия статьи С бездумностью детства я не придавал особого значения людям, живущим у нас в поселке. Некоторых я знал по школьным учебникам русского языка и литературы — Алексея Мусатова, Константина Симонова, Иосифа Дика и других. С Мусатовыми наша семья хорошо знакома — мама с моей сестрой жили в одной комнате с Маргаритой Николаевной Мусатовой и её сыном Сашей в самом начале войны в эвакуации в Ташкенте. Полюбоваться мамиными розами к нам часто заходил Виктор Сергеевич Розов (ей Богу, это не специальный каламбур!). Спустя почти сорок лет он будет вспоминать об этом, выступая на папином 90-летнем юбилее в ЦДРИ в 1994 году. Мы соседствовали с Михаилом Абрамовичем Червинским (его дача почти напротив нашей), который творчески, как сиамский близнец, неотъемлем от Владимира Захаровича Масса. С Массом часто общался мой папа. После ухода Владимира Захаровича наша семья сблизится с его дочерью Анечкой, прекрасным писателем со своим ярко выраженным стилем. С ней и папа, а потом и я вели долгие интересные беседы о литературе, о жизни. Непосредственно напротив нас жил известнейший кинооператор-документалист Роман Лазаревич Кармен. По вечерам с его участка частенько доносился оживленный шум, пение под гитару — то пели кубинцы, соратники Фиделя Кастро и гости Кармена. Позже кубинцы сменились чилийцами. Почти в конце нашей аллеи дача Михаила Ильича Ромма с изящным невысоким деревянным забором в клеточку из тонкого штакетника, выкрашенного белой краской. За забором, словно два белых медведя, бегают две огромные лохматые южнорусские овчарки, глухо облаивая проходящих мимо людей. Мы знаем, что эти собаки из породы охранников, и близко к забору не подходим. А вот писательница Наталья Ильина этого не знала и чуть ли не нос к носу захотела поздороваться с одной из собачек. Потом её нос ей же долго пришивал на место хирург в больнице. При въезде в поселок справа стояла дача детского писателя Иосифа Дика. Я в свое время рыдал над его рассказом о маленьком щенке-овчарке, которого вырастили брат и сестра, а потом отдали помогать санитарам на фронте, где этот любимец семьи и погиб. А когда я увидел самого писателя, то был поражен: он залихватски вел свою "Победу", а у него не было обеих кистей рук! Война… В машине вместо рулевого колеса — сплошной металлический круг с четырьмя дырками для культей, которыми он ещё и скорости ухитрялся на руле переключать. Удивительный человек. А здесь живет Климентий Минц, автор книги "Клуб знаменитых капитанов". В 50–60-е годы на её основе была сделана не менее знаменитая радиопостановка, вроде сегодняшнего телесериала, которая многие годы заставляла нас, детей, бежать к радиоприемнику, чтобы не пропустить очередную радиопередачу. Повзрослев, мы, молодежь, с уважением поглядывали на Григория Яковлевича Бакланова. Это его военные повести, честные и человечные, рассказывали правду войне. Такими же правдивыми были и самые первые повести Юрия Бондарева, тоже о прошедшей войне… А здесь дача Льва Шейнина, который написал бестселлер 30-х – 50-х годов "Записки следователя". Шейнину в начале 60-х продал дачу Михаил Маклярский. Фамилия "Маклярский" мне была знакома по титрам создателей полюбившихся фильмов "про разведчиков" –– он был автором их сценариев, в том числе своего шедевра –– сценария фильма "Подвиг разведчика". Неоднократно я слышал эту фамилию и в разговорах папы, поскольку Маклярский был членом нашего кооператива. Уже в наши дни я узнал, что Михаил Маклярский был не только сценаристом, также как и не случайной была продажа его дачи Льву Романовичу.   Оба они были из одного "гнезда сталинского": Маклярский –– один из руководителей разведывательной и диверсионной деятельности за рубежом, Шейнин, –– правая рука прокурора-инквизитора А.Я.Вышинского, пятнадцать лет исполнявший обязанности начальника следственного отдела Прокуратуры СССР. И тот и другой были арестованы в разгар кампании "борьбы с космополитизмом". Во время Великой Отечественной войны Маклярский в звании полковника работал в 4-м (диверсионно-разведывательном) управлении НКВД под руководством генерал-лейтенанта Павла Судоплатова. Именно Михаил Маклярский в ноябре 1941 года руководил сетью диверсантов в Москве, созданной на случай, если бы немцы заняли Москву. Вот как об этом писал в своих воспоминаниях генерал Судоплатов: "Мы также готовили для противника "приманку". Предположительно ей мог стать Лев Константинович Книппер, композитор, немец по происхождению (и, добавим, автор известнейшего шлягера 30-х "Полюшко-поле" – Д.С.), проживавший с женой Марией на Гоголевском бульваре. Задачи, поставленные перед группой Книппера, были особыми. Он стал спецагентом-групповодом и должен был действовать в Москве по разнарядке "Д", то есть для осуществления диверсионных актов, операций и акций личного возмездия (если выражаться не столь витиевато, то на обычном языке это означает физическое устранение – Д.С.) против руководителей германского рейха, если бы они проявились в захваченной столице… Москвы немцы не взяли, но мы отметили боевыми медалями за большую работу по подготовке подполья Л.Книппера и его жену". Кстати, одну из таких диверсионных групп было поручено возглавлять также Михаилу Румянцеву – знаменитому клоуну "Карандашу".   В состав одной группы входил и отец писателя Юлиана Семенова. А ещё я узнал, но уже из другого источника, что Льва Константиновича Книппера вообще прочили на пост бургомистра Москвы (!), если бы… Но, к счастью, история распорядилась иначе, да и у пятилетнего Юры Лужкова уже начали проявляться яркие организаторские задатки… Кроме того, М.Маклярский был автором идеи и разработчиком знаменитых стратегических радиоигр с немецкой разведкой, "переиграв" и её и высшее руководство вермахта и Германии. Одним из тех, с кем тогда вместе работал Маклярский, был и легендарный Фишер-Абель… У нас живут композиторы Дмитрий Кабалевский, Оскар Фельцман, Александр Флярковский, Модест Табачников, поэты Павел Антокольский, Семен Кирсанов. В поселке купил дачу дирижер Кирилл Кондрашин, который для старшего поколения неразрывно связан с юным американским чудо-пианистом Ваном Клиберном, получившим первую премию на I Международном конкурсе им. П.И. Чайковского в 1958 году. Мы живо обсуждали местную сенсацию — Ван Клиберн приезжал на дачу к Кондрашину, с которым подружился на конкурсе. Там он загорал, расслабившись в шезлонге, и просил жену Кондрашина Нину (как она мне сама рассказывала) готовить ему на завтрак "блинчики с творогом и вареньем". Наименование полюбившегося ему блюда Клиберн со страшным американским акцентом произносил по-русски. Чуть позже нас, старожилов, в поселке появился Юлиан Семенов. Колоритная личность: огромный, бородатый, шествующий иногда в алой рубахе навыпуск, босой, в темных очках. Однажды он напугал мою бедную тетю, неожиданно появившись из-за кустов на лесной тропинке. Им уже написан легендарный Штирлиц, в одном из интервью прозвучали смутные намеки на встречу писателя с любимцем Гитлера и диверсантом №1 Отто Скорцени.   Это живо заинтересовало моего папу, и он, как-то встретившись с Семеновым, задал тому напрямую вопрос — встречался он или не встречался. "Алексей Дмитриевич, — пробасил Юлиан, — да вот как мы с вами сейчас стоим, так и я с ним просидел всю ночь в ресторане в Мадриде в 1974 году. Ещё там была его жена. Скорцени все джин с тоником тянул, мы много разговаривали. А на следующий день он мне двухтомник своих воспоминаний прислал с дарственной надписью…" Много позже подтверждение словам писателя я найду в его книге "Лицом к лицу" . Как в музей деревянной скульптуры Коненкова и одновременно в картинную галерею нас, детей, приглашает к себе дачу художник Орест Верейский посмотреть на его диковинные работы из древесных корней и сучьев, которым Орест Георгиевич лишь чуть-чуть помог явить себя людям в ином качестве. Напротив участка Верейского — дача писателя Кремлева. Она огорожена высоким сплошным забором с декоративной ромбовидной решеткой из деревянных планок поверху. Этот основательный деревянный забор выкрашен под цвет кирпича. Однажды на него уселись носившиеся по участку куры. "На "Кремлевской" стене — "Кремлевские курянты" — сострил кто-то из наших. В начале 70-х эта дача чуть было не стала артефактом большой политики и экономики. В то время в Москве только и пересудов было, что о сенсационном "неравном браке". Дело в том, что дочь греческого магната-судовладельца, всемирно известного миллиардера Онассиса Кристина пожелала резко изменить свою судьбу наследной принцессы судовой империи. Её избранником стал сотрудник Совфрахта Сергей Каузов, с которым она случайно (ну, конечно же, случайно!) познакомилась на какой-то международной конференции, куда её послал крестный отец. (Сам Онассис к тому времени умер) Советская действительность предстала перед Кристиной в виде маленькой кооперативной квартиры, да ещё, как говорят, со свекровью в придачу. Ну, молодая жена и решила подыскать для жилья что-нибудь более подходящее в Подмосковье. Поиски привели её в наш поселок, и вроде состоялись даже переговоры с вдовой Кремлева Ефросиньей Яковлевной, женщиной своеобразной. Но этой сделке века не суждено было осуществиться. Видимо, её условия не удовлетворили обе стороны. Как всегда, одна история цепляет другую. Теперь мне думается, что Кристина с Сергеем не случайно появились у нас на Пахре. Похоже, им это подсказал самый первый председатель нашего дачного кооператива в 50-е, знаменитый острослов, драматург и киносценарист Иосиф Прут, которого Кристина величала просто и незатейливо по-французски –– папa. Голова идет кругом… Оказывается, как пишет Прут в своих воспоминаниях, его, ещё маленького Оню, родители послали на учебу в Швейцарию, в престижную школу Эколь Нувэль. В числе прочих её воспитанников был, в частности, и будущий шах Ирана. Школа находилась в городке близ Лозанны. Ближайшим другом и даже побратимом Они стал греческий мальчик, его однокашник, –– сын судовладельца Константин Гратцос. Впоследствии Костя стал компаньоном Онассиса и крестным отцом Кристины. После смерти своего отца та предложила Гратцосу должность Генерального директора всего её миллиардного дела. Константин же не порывал дружеских связей с Прутом и, когда Кристина поехала в Москву по каким-то делам, попросил оказать ей внимание и помощь. А уже перед самой её свадьбой, чтобы не слишком светиться в "империи зла", Гратцос предложил Пруту представлять сторону невесты, то есть быть посаженным отцом. Вот после этого Кристина и стала называть Иосифа Леонидовича папa. Как просто все в нашем мире. Как я уже говорил, мы тесно общались с Маргаритой Николаевной Мусатовой, для меня и моей сестры — просто тетей Ритой. К моменту нашего окончательного переселения в Пахру она уже несколько лет жила в своем полностью отстроенном доме, в котором каждое лето гостил кто-нибудь из её добрых знакомых. Как-то раз тетя Рита пришла посмотреть, как мы устроились. Её сопровождала маленькая девочка лет пяти. Это была Катюша, внучка её подруги, гостившей на даче Мусатовых. Девочка была очаровательна, непосредственна и все время принимала различные балетные позы, заявляя, что будет балериной. Мы все ею искренне любовались. Кстати, отец этой девочки, режиссер и актер, хороший знакомый моей сестры, рассказывал, как его дочь, вернувшись однажды из детского сада, со всей серьезностью поведала родителям, что полюбила мальчика из своей группы, собирается выйти за него замуж, а посему уходит из родительского дома.   И здесь надо отдать должное её папе и маме. На мой взгляд, они продемонстрировали вершину педагогического таланта. "Ну что ж, — сказали они, — в таком случае мы соберем твои вещи". Что тут же и было сделано, и чемоданчик с вещами был выставлен на лестничную площадку. Новый оборот событий не заставил долго раздумывать. Девочка взяла чемоданчик и молча вернулась с ним в квартиру. Больше вопрос о "замужестве" не возникал. Как интересно сейчас смотреть на ту самую девочку, появляющуюся на экране телевизора в качестве известной ведущей театральной программы совместно с бывшим министром культуры РФ! Балериной она не стала, но в полной мере реализовала свою природную артистичность. У Мусатовой одно лето жила и другая её знакомая, детская писательница Зоя Воскресенская. Она специализировалась на ленинской тематике для детей. Спустя многие годы, в начале 90-х, неожиданно выясняется, что Зоя Ивановна Воскресенская, а точнее Рыбкина, четверть века проработала во внешней разведке, да ещё под руководством генерала П.А.Судоплатова . Я не могу не привести здесь несколько строк из её воспоминаний, которые касаются одного из наиболее драматических эпизодов нашей истории. "Нашей специализированной группе было поручено проанализировать информацию всей зарубежной резидентуры, касающейся военных планов гитлеровского командования, и подготовить докладную записку. Для этого мы отбирали материалы из наиболее достоверных источников, проверяли надежность каждого агента, дававшего информацию о подготовке гитлеровской Германии к нападению на Советский Союз… Наша аналитическая записка оказалась довольно объемистой, а резюме — краткое и четкое: мы на пороге войны. 17 июня 19 41 года я по последним сообщениям агентов Старшины и Корсиканца с волнением заверила этот документ. Заключительным аккордом в нём прозвучало: "Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время". Подчеркиваю, это было 17 июня 19 41 года …Иосиф Виссарионович ознакомился с нашим докладом и швырнул его. "Это блеф! — раздраженно сказал он. — Не подымайте паники. Не занимайтесь ерундой. Идите-ка и получше разберитесь". И уже после войны именно ей, начальнику немецкого отдела внешней разведки, Берия поручил в июне 1953 года прощупать почву относительно возможного объединения Германии в обмен на долгосрочные кредиты. В Берлин Рыбкина прибыла, однако её миссия на том и завершилась, не успев начаться –– в Москве был арестован Лаврентий Берия. Вот вам и детская писательница… В нашем поселке жили также поэты Андрей Дементьев, Юлия Друнина, сценарист Алексей Каплер, писатели Сергей Антонов, Юрий Нагибин, Владимир Тендряков, Юрий Трифонов и многие другие известные люди. В конце 50-х в нём появились Эмиль Гилельс, Александр Твардовский, Николай Эрдман, Генрих Боровик, Эльдар Рязанов, Зиновий Гердт, Людмила Зыкина. Здесь жили министр энергетики Дмитрий Жимерин, академик, директор Института русского языка АН СССР Виктор Виноградов. А не так давно здесь поселился Владимир Войнович, автор бессмертного Чонкина и других острейших произведений. До этого времени Войнович присутствовал в нашем поселке как бы опосредовано: во-первых, вечерами мы слушали по радио "Свобода" его сатирическую повесть "Москва 2042", а, во-вторых, Чонкиным Эльдар Александрович Рязанов назвал своего огромного добродушного черного ризеншнауцера. На даче нашего соседа, детского писателя Бориса Костюковского, в разное время жили "чеховский продолжатель" Александр Вампилов, композитор Марк Фрадкин, друг нашей семьи, выдающийся танцовщик Большого театра, народный артист СССР Алексей Ермолаев. Одно время с середины 60-х, когда я уже учился в своем Инязе, у Л.Шейнина снимал дачу профессор из нашего же института –– Илья Романович Гальперин. С ним у меня связана одна маленькая история. Гальперин преподавал у нас стилистику. Это был весьма импозантный господин, про которого ехидные языки сложили эпиграмму: "Илья Романыч Гальперин — гроза супружеских перин". Судя по его взору, умаслявшемуся каждый раз при виде хорошенькой студентки, так оно и было на самом деле. Читал он курс интересно, с широкими выходами на культуру, политику, историю. "Стиль — это человек" — любил цитировать Илья Романович кого-то из великих. Довольно экстравагантным образом с Гальпериным познакомился мой папа. Он сидел на березе рядом с забором и отпиливал засохшую верхушку дерева, а внизу в тот момент проходил профессор. Вероятно, вид одного интеллигента, сидящего на березе, привлек внимание другого интеллигента, шагавшего по дороге. Так или иначе, Гальперин вступил с папой в разговор. Представившись, профессор тут же поинтересовался у папы, не видит ли тот с высоты своего положения прогуливавшихся дам. Папа несколько удивился вопросу, но сказал, что никого вблизи не видит. Тогда Илья Романович немедленно рассказал какой-то весьма скабрезный анекдот. Вообще-то говоря, анекдотичной была сама ситуация: на березе сидит драматург, а его развлекает анекдотами пикантного содержания профессор-лингвист. Наступила летняя сессия, когда мне нужно было сдавать стилистику Гальперину. Но я столкнулся с проблемой: в деканате мне предложили поработать переводчиком на какой-то международной выставке. Время её проведения совпадало с сессией, и мне нужно было досрочно сдать несколько экзаменов, в частности "спецпредмет" на военной кафедре и стилистику у Гальперина. С полковниками с кафедры проблем не было, но c Гальпериным… Широко было известно, что Илья Романович терпеть не мог досрочной сдачи студентами своего экзамена. Голова гудела от головоломки типа "волк-коза-капуста". И я решился. Выбрав удачный момент, я приблизился к Гальперину в институтском коридоре и напрямую поделился с ним своими трудностями, подхалимно заметив, что мне известно о его негативном отношении к "досрочникам". Это сработало: профессор "удобрился" и предложил встретиться с ним в институте ближайшую субботу. Я похолодел: как раз на этот день я договорился сдавать "войну", о чем и поведал И.Р. –– "А когда же вы собираетесь сдавать мне мой курс? –– недоуменно поднял брови И.Р. –– В понедельник я занят." Я, блея от ужаса, пролепетал, что и он и я живем в одном и том же дачном поселке, и что если бы уважаемый профессор уделил бы мне толику своего драгоценного времени в воскресенье, то я был бы счастлив прибыть к нему на дачу в любой удобный для него час. Гальперину эта идея понравилась, и он сказал, что сам зайдет за мной после прогулки. Утро ближайшего воскресенья прошло в нашей семье под тревожные возгласы "вперед смотрящих": "Гальперин идет!" (такое раннее предупреждение было как нельзя кстати, поскольку я разгуливал по участку в весьма легкомысленном одеянии, учитывая летнюю жару). Несколько раз тревога оказывалась ложной. Солнце уже перевалило за полдень, когда профессор, как говорится, "подкрался незаметно" со стороны Роммов. Он вальяжно шел вдоль нашего забора и, позвонив в калитку, пригласил меня сопроводить его к себе на дачу. –– "Ну-с, молодой человек, — начал Илья Романович, не давая мне опомниться, — давайте побеседуем с вами о стилистике. Начнем, пожалуй, с формы и содержания". Естественно, вся наша дальнейшая беседа проходила на английском языке. (Все предметы у нас читались на этом языке Чосера и Шекспира, кроме, кажется, истории КПСС). Как я завидовал в тот момент своим сокурсникам, которые будут просто тянуть билет, отвечать профессору в аудитории, а он будет постепенно уставать от наплыва народа и… А здесь мне предстояло отдуваться по всему курсу стилистики. Я весьма бойко начал говорить о проблеме формы и содержания, их единстве, борьбе между собой "в соответствии с марксистским законом о единстве и борьбе противоположностей" (тут, по-моему, И.Р. несколько передернул плечами) и т.п. Когда мы дошли до дачи профессора и расположились на террасе, наша беседа коснулась уже такого стилистического средства, как аллитерация. И здесь мне сослужила добрую службу моя хорошая память. У меня несколько натянутые отношения с поэзией: с детства я больше любил прозу и драматургию. Но в тот момент, словно гигантский скат из глубин океана на поверхность памяти выплыл отрывок из детективной повести "В погоне за призраком" Н.Томана, опубликованной в детгизовском альманахе "Мир приключений" в 1955 году. К моменту нашей беседы с профессором прошло уже четырнадцать лет, как я читал эту повесть, а память все ещё цепко удерживала использованный в ней отрывок из стихотворения "Ворон" Эдгара По:   Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего…   Но не блистательная поэзия мэтра стиля запала мне в душу, а то, что этим стихотворением какой-то там иностранный шпион пользовался в качестве кода для шифровки своих гнусных сообщений в свой не менее омерзительный Центр. –– "Илья Романович, — начал я, проникновенно. — Посмотрите, как изумительно использует Эдгар По аллитерацию в своем "Вороне" (кое-что помнил на английском), как создает он атмосферу ужаса, неотвратимого конца всей человеческой жизни лишь мастерским обыгрыванием слов с "шуршащими" согласными. А какой дивный перевод, сохранивший эту стилистическую тонкость в английском языке и передавший её той же аллитерацией, но уже русской! Надо ли говорить, что я получил свои заслуженные "пять" баллов, и мы расстались с профессором весьма довольные друг другом. Рассказывая об обитателях нашего поселка, не могу не упомянуть ещё один забавный эпизод. Летним вечером году в 1962-м я и мои друзья (о них ещё пойдет речь) завалились в недавно выстроенный клуб санатория-профилактория. По сравнению со старым "дыгаевским" кинотеатром он казался для нас последним словом в архитектуре –– длинный узкий зал, внутренние стены поштукатурены "под шубу" и выкрашены в терракотовый цвет. "Только для отдыхающих! –– громко кричала кассирша. –– Дачники обслуживаются в последнюю очередь!" Испытав некоторое унижение от принадлежности к людям "второго" сорта в её понимании, то есть к дачникам, мы все же не теряли надежды купить билеты. И нам повезло. Я даже ухитрился плюхнуться в одно из кресел, стоявших вдоль стены в самом конце зала, благо что места были не нумерованы. В тот день давали какой-то модный итальянский фильм. Чуть ли не "Брак по-итальянски" с Марчелло Мастроянни и Софи Лорен. Когда уже гас свет, последней в зал вошла невысокого роста девушка и стала оглядываться в поисках свободного места. Все было забито битком. Страждущая публика даже примостились на полу в проходах вдоль рядов кресел. Тогда эта девушка просто села по-турецки на пол у моих ног, где ещё оставался крохотный свободный пятачок. Фильм начался. И одновременно я начал терзаться мыслями, далекими от того, что происходило на экране. Дело в том, что мне очень понравилась эта девушка. Да и не удивительно: мне шестнадцать лет, а тут рядом сидит такое чудо с модной челкой, закрывавшей лоб, чуть скуластенькая, с миндалевидными, немного раскосыми глазами, которые просто приковывали взгляд. И вот сижу я и думаю: уступить ей галантно место или нет? А что потом? Простая демонстрация рыцарского порыва? Знакомиться? Но для этого я в ту пору был чрезвычайно робок. И вот так, в раздрызганных чувствах, полуглядя на экран, а больше любуясь своей соседкой, устроившейся у моих ног, я и просидел все два часа. Вывалившись из душного зала после окончания сеанса, я увидел впереди свою прекрасную незнакомку, направлявшуюся в наш же поселок. Наша компания бурно обсуждала фильм, а я, не в силах скрыть переполнявшие меня чувства, тихо обратился к своему другу, Павлу Липатову: –– "Паш, посмотри, какая девочка… обалдеть!" Его реакция меня удивила, а потом смутила до крайности. Он захохотал: –– "Девочка! Это же Белла Ахмадулина!" Несколько лет назад он позвонил мне по телефону: –– "Видел в последних телевизионных новостях, как президент вручал Государственную премию "той самой девочке"? Как же это ты тогда классику и наследнице "Серебряного века" русской поэзии место не уступил?!" Да-а-а… Как там у Талейрана? –– Это было больше, чем преступление, это была ошибка. Из других знаменитостей середине 50-х я сам видел удалявшуюся сутулую фигурку женщины. –– "Светлана Сталина", –– тихо сказал кто-то из взрослых. В начале 90-х по одной из аллей мне встретился Григорий Явлинский. –– один, ещё без охраны! В задумчивости он шел к автобусной остановке на шоссе: видно, к кому-то приезжал в гости. И в тот же самый период на одной из стареньких дач Мосдачтреста, граничившего, как я уже говорил, с нашим поселком, у моего друга гостил как-то в воскресенье мэр Парижа, будущий президент Франции Жак Ширак! А сколько в нашем поселке побывало и других знаменитостей, о которых я и не знал… Но и одного приводимого здесь мною перечня имен достаточно, чтобы склонить голову в память об ушедших и с искренним почтением приветствовать ныне здравствующих знаменитых пахринцев. ------------------------ Павел Судоплатов. Разнее дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. "ОЛМА-ПРЕСС", М., 2001 стр.335-337 Юлиан Семенов. Лицом к лицу. Издательство "Полит. лит.", М., 1988, с.191 Иосиф Прут. Неподдающийся. Вагриус, М., 2000, с.356 Павел Васильевич Судоплатов (1907 – 1996), один из крупнейших организаторов советской разведки Зоя Воскресенская. Под псевдонимом Ирина. "Современник", М., 1997, титульный лист Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак, участники антифашистской группы "Красная Капелла" Сванидзе М. 1934-1953. Исторические хроники с Николаем Сванидзе. СПб, АМОФРА, 2007, с.371. Перевод М.Зенкевича, 1946.   Источник Дмитрий Алексеевис Симуков Города   www.pseudology.org