Станислав Васильевич Вторушин Золотые годы Часть 21 15 января 1986 года Горбачев выступил с предложением ликвидировать все ядерные вооружения, накопленные на земном шаре, до конца ХХ столетия. Сегодня даже непосвященному в Политике человеку ясно, что ничего, кроме демагогии, в нём нет. Заставь тех же американцев отказаться от своего ядерного оружия? Ведь без этой дубины, мощь которой они показали человечеству сразу после того как получили её в руки в Хиросиме и Нагасаки, ни о каком мировом господстве не может быть и речи. Но в те годы уставшим от гонки вооружений людям такое предложение легло как бальзам на душу. Редакция попросила меня срочно выяснить мнение министра иностранных дел Чехословакии Богуслава Хнеупека по поводу предложения Генерального секретаря ЦК КПСС. Опытный и осторожный Политик согласился на телефонное интервью, но ответил весьма лаконично: - Мы считаем эту программу исторической и она находит нашу полную поддержку. Большего Хнеупек не сказал, понимая, что программа Горбачева никогда не может быть реализована на практике. Но вслед за ней начались конкретные шаги, в первую очередь по разоружению Советского Союза. Год спустя мы подписали с США договор о сокращении ракет средней и меньшей дальности. Американцы убирали из Западной Европы "Першинги-2" и крылатые ракеты, мы - так называемые "ОТР-22" и тактические ракеты, подпадающие под определение "меньшей дальности".   Эта была громадная уступка американцам потому, что никаких ракет меньшей дальности у них не было, а мы ликвидировали целый класс оружия, которое давало нам огромные политические преимущества в переговорах. Но поскольку до конца ХХ столетия оставалось немного, никто в руководстве нашей страны не возразил против ликвидации оружия "меньшей дальности". В феврале 1988 года наше ядерное оружие передового базирования было выведено из Чехословакии. Вывод подавался с большой помпой, но сам его процесс походил на бегство. Чехи, конечно, радовались, что их территория оказалась свободной от ядерного оружия. Я прекрасно понимал их и вполне разделял эти естественные чувства. Но у меня сразу возникло пока еще робкое, но очень тревожное ощущение того, что вывод ракет - только начало вывода всех наших войск из Европы. Развал Совета Экономической Взаимопомощи, мощнейшее наступление антисоциалистических, антисоветских сил в Польше, где к власти рвалась проамериканская "Солидарность" во главе с Лехом Валенсой, возня, затеянная с отстранением Гусака от руководства Коммунистической Партией Чехословакии уже выстраивали все события последнего времени в определенную линию.   Единственное, что пока еще прочно удерживало всю мировую социалистическую систему - это наши войска в Европе. Ведь они стояли там, как противовес американской армаде, расквартированной в Западной Германии, Италии, Англии, Турции, Норвегии и других странах. И американцы никогда и нигде не заявляли о том, что эти войска когда-нибудь, пусть даже в самом отдаленном будущем, будут возвращены в Соединенные Штаты. Они были нужны им не для решения военных задач, а как мощный инструмент международной Политики. То же самое можно было сказать и о наших войсках. Пока они стояли в Европе, наши политические позиции в ней оставались незыблемыми. С момента вывода наших ракет из Европы и все нарастающей дискредитации Социализма в нашей стране, где впервые после Великой Отечественной войны снова ввели карточки на продовольствие и все громче звучали голоса о пересмотре истории, я постоянно ждал если не взрыва, то сигнала к антисоветским выступлениям в Чехословакии. И он прозвучал в самом начале января 1989 года. Сразу после Нового года на главной площади Праги - Вацлавском намнести - у памятника сидящему на позеленевшем бронзовом коне Святому Вацлаву собралась внушительная группа молодежи с плакатами, призывающими к свободе и Демократии. Поводом послужила двадцатилетняя годовщина самосожжения у этого памятника студента философского факультета Карлова университета Яна Палаха. Он протестовал против подавления свобод и ввода в Чехословакию советских войск. Вскоре после трагической гибели студента следственные органы выяснили, что его цинично подставили. Палаха уговорили облить себя бензином и поджечь, уверяя, что как только пламя будет заснято на кинопленку, его потушат и он не пострадает. Парень поверил. Но организаторам акции нужен был не огонь, а смерть человека. Никто из них не собирался тушить пламя на заживо сгорающем Яне Палахе. Наоборот, чем сильнее он горел, тем эффектнее получались кадры у садистов-операторов. Палах умер от ожогов в больнице. И вот теперь снова вспомнили его, как самую яркую жертву борьбы за свободу. Митинги продолжались несколько дней, правоохранительные органы в нерешительности следили за ними, не зная, что делать. Разогнать дубинками неудобно, ведь молодежь собралась, чтобы вспомнить своего погибшего сверстника. Арестовать - тем более. Никаких уголовных нарушений никто из митингующих не совершал. Митинги прекратились сами собой, но ощущение того, что это только начало, осталось. Вскоре выяснили главного организатора беспорядков. Им оказался известный диссидент и неудачный драматург, ни одна из пьес которого не шла в театрах Чехословакии, Вацлав Гавел. Гавела судили, дали символический срок, но очень скоро выпустили из тюрьмы. О митингах и о процессе над Гавелом истерически кричала вся западная Пресса. Во время суда, который был закрытым, Гавел произнес хорошо отрежиссированное последнее слово. На оглашение приговора пригласили Прессу. Правда, судья запретил делать какие-либо съемки и звукозапись. Корреспондентка одной из западных радиостанций, по моему Би-би-си, речь Гавела записала. Она приколола к пиджачку сделанный в виде броши микрофон и никто в зале суда не заметил этого. Я на оглашение приговора не пошел, от советских журналистов там был корреспондент ТАСС Валерий Ржевский. Он и рассказал мне про историю с микрофоном. После оглашения приговора корреспондентка Би-би-си прямо на крыльце здания суда много раз прокручивала речь Гавела и давала её переписывать всем, кто желал. Когда я узнал об этом, стало ясно, что спецслужбы Чехословакии оказались в кризисе. Они перестали чувствовать за своей спиной поддержку власти. Здесь следует сказать об одном очень важном моменте. В январе 1989 года в Вене состоялась общеевропейская конференция по правам человека. На ней рассматривались проблемы свободы слова, религиозного вероисповедания, соблюдения демократических принципов в государственной и общественной жизни. Конференция носила ярко выраженный антисоциалистический характер. Несмотря на это её итоговый документ подписали не только Советский Союз, но и все социалистические страны Европы. Как вспоминал потом Генеральный секретарь ЦК Компартии Чехословакии Милош Якеш, Горбачев требовал от них поставить подпись под документом, мотивируя это тем, что это поможет ему на переговорах о разоружении. Однако сделать нормой жизни Венскую декларацию сразу после её подписания оказалось невозможным. Некоторые её положения входили в противоречие с действующей конституцией Чехословакии. Между тем, была уже готова новая конституция, которую после всенародного обсуждения должны были принять в 1990 году. Министр юстиции Мариан Чалфа, которому было поручено привести в соответствие основной закон и положения Венского документа, издал распоряжение по своему ведомству провести это соответствие не с действующей, а с новой, еще не принятой конституцией. Это поставило правоохранительные органы в неловкое положение. Им надо было защищать то, что через несколько месяцев будет отменено. Именно в это время западная пропаганда начала беспрецедентное давление на социалистические страны, настраивая против них общественность своих Государств. Перестройка, затеянная Горбачевым в СССР, всколыхнула все социалистические страны. В первую очередь потому, что Москва начала переоценку сделанного за годы советской власти. Особенно шумная кампания развернулась по поводу ввода войск стран Варшавского Договора в 1968 году в Чехословакию. Демократическая Пресса, в первую очередь "Московские Новости", а затем и государственное телевидение стали называть это прямой агрессией, направленной на подавление свободы чехословацкого народа. В руководстве же Чехословакии к событиям 1968 года было совсем другое отношение. Там считали, что поднимать эту проблему пока преждевременно потому, что её обсуждение может только расколоть общество и посеять в стране хаос. Надо было сначала решить первоочередные вопросы, касающиеся прежде всего улучшения жизни людей, а уж потом заниматься переоценкой исторических событий. Об этом было в вежливой форме сказано Горбачеву во время его встречи в Москве с Милошем Якешем, но тот оставил мнение чехословацкой стороны без внимания. Милош Якеш впервые встретился с Горбачевым в августе 1978 года после того, как вместе с женой провел свой отпуск в Крыму. На обратном пути на короткое время задержался в Москве. В старой партийной гостинице, расположенной в переулке Грановского недалеко от Кремля, к нему вместе с женой Раисой приехал Горбачев и пригласил на обед. Чета Горбачевых очень понравилась Якешу. Во время обеда Михаил Горбачев вел себя просто и непринужденно, почти не говорил о Политике и сельском хозяйстве, за которое отвечал в ЦК КПСС, беседа шла в основном о семье, о детях, внуках, о частной жизни. Последняя их встреча, во время которой, как казалось Якешу, Горбачев вел себя по-дружески открыто, состоялась в январе 1988 года. На ней Горбачев все время подчеркивал необходимость изменить в КПСС стиль всей партийной работы, закрепить в ней демократические принципы, расширить права Советов и местного самоуправления. Говорил он и об углублении чехословацко-советского сотрудничества, причем подчеркивал, что именно оно должно быть примером для других. Однако уже вскоре его позиция по отношению к Якешу и Чехословакии в целом резко изменилась. Весной 1989 года я впервые услышал от некоторых чехословацких руководителей и особо информированных журналистов о том, что в скором времени из Чехословакии и Венгрии будут полностью выведены советские войска, а в Польше останутся только части, охраняющие коммуникации, ведущие в Германию. Примерно в это же время во время частных разговоров с высокопоставленными сотрудниками нашего посольства все чаще и чаще стали раздаваться слова о том, что Перестройка в Чехословакии идет слишком медленно, в руководстве сохраняется засилье старых кадров и это мешает ускорению перемен. Не исключаю, что эти разговоры могли идти от некоторых чешских руководителей, лелеявших надежду подняться на волне Перестройки на самую вершину власти. Незаинтересованность Горбачева в укреплении единства социалистических стран их руководители ощутили уже в 1988 году на заседании Политического консультативного комитета Государств - участников Варшавского Договора, которое проходило в Варшаве. На все заседание было отведено всего два часа, где каждый из руководителей выступил с краткой Информацией о положении в своей стране и на этом оно закончилось. Впервые такое заседание прошло без предварительной повестки дня и какой-либо подготовки к нему. Не было даже обмена мнениями по тем проблемам, о которых говорили. Еще более тяжелое впечатление оставило такое же заседание, состоявшееся в 1989 году в Бухаресте. Председательствовал на нём Милош Якеш. Перед началом заседания Горбачев подошел к нему и тихо сказал, чтобы он попросил Чаушеску не затягивать свою речь. - У нас нет времени, а он говорит слишком долго, - сказал Горбачев. Якеш молча кивнул, но предупреждать Чаушеску не стал. И не потому, что тот являлся хозяином страны, на территории которой проходило заседание. Выступление Николае Чаушеску было очень интересным. Он говорил о негативном опыте сотрудничества Румынии с капиталистическими странами. С болью в душе, словно предчувствуя свой близкий конец, он призвал сидящих в зале руководителей Государств - участников Варшавского Договора не капитулировать перед капитализмом и не ожидать того, что неравно-правное сотрудничество с ним обернется для кого-то пользой. - Сотрудничество Румынии с капиталистическими странами принесло нам только потери и тяжелые разочарования, - с го-речью говорил Чаушеску. - Равноправное сотрудничество может развиваться лишь в рамках мировой системы Социализма. Горбачев, слушая его выступление, набычился и ничего не ответил. Последняя встреча Якеша с Горбачевым состоялась 6 октября 1989 года в Берлине, куда они оба прилетели на празднование 40-летия провозглашения ГДР. Якеша встречал член Политбюро ЦК Социалистической единой Партии Германии Кренц. По дороге в отель он сказал, что после празднования Эрих Хонеккер уйдет со своего поста. - По всей видимости Генеральным секретарем ЦК стану я, - сказал он. - Во всяком случае мне это предложили. Якеш почувствовал, что под ногами закачалась земля. Не потому, что Кренц мог не справиться с ролью первого лица Государства. Эрих Хонеккер был символом ГДР. Прошедший через гитлеровские застенки, он стоял у истоков её создания, вместе со страной преодолел все трудности и выстоял, завоевал большой авторитет в мире. Якеш знал его еще с тех пор, когда Хонеккер был Председателем Союза свободной немецкой молодежи. Хонеккер был веселым и оптимистичным человеком, с ним всегда было интересно общаться, потому что он был умным собеседником. Преданный делу Социализма, Хонеккер резко критиковал Горбачева за односторонние уступки США и Западу, понимая, что их результатом может быть только ликвидация Социализма. Наступление международного империализма на всю социалистическую систему приближалось к своему апогею. Особенно тяжелым начало осени 1989 года оказалось для ГДР. С помощью непрерывной пропаганды и огромных материальных ресурсов Западной Германии удалось организовать массовый побег восточных немцев на свою территорию. Очень неприглядную роль в этом сыграла Венгрия, открывшая для восточных немцев границу с Австрией. В обмен на это она получила от Западной Германии хороший кредит. Я сам был свидетелем массового побега немцев. В Венгрию они ехали через Прагу. Когда Чехословакия закрыла для них свою границу с Венгрией, они кинулись в Посольство ФРГ, прося там политического убежища, которое им тут же предоставляли. Весь центр Праги был забит автомобилями, которые немцы бросали, прорываясь в посольство. Часть их потом была возвращена в ГДР, но многие прибрали к своим рукам наиболее ловкие люди. В каждой стране есть те, кто готов поживиться на чужом горе. В этой ситуации уход Хонеккера мог только еще больше дестабилизировать внутреннее положение ГДР. Его авторитет позволял успокоить народ, объяснить, что райская жизнь, обещанная в ФРГ, все равно обернется мифом. Никто никогда ничего не получает даром. Но для этого Хонеккеру требовалась поддержка Советского Союза. Однако Горбачев не только отказался общаться в Берлине с Хонеккером, он не скрывал своего презрительного отношения к нему. На это моментально обратили внимание и руководители социалистических Государств, и политические деятели Запада. Социализм был продан за тридцать сребренников. Для того, чтобы облегчить его окончательную сдачу, оставалось убрать последних из могикан. Одним из них вне всякого сомнения являлся Эрих Хонеккер. В социалистических странах Европы выросла целая плеяда руководителей, пришедших к власти в пятидесятые годы и находившихся у её руля несколько десятилетий. Все они имели большой международный авторитет. Кроме Хонеккера среди них были Янош Кадар, Тодор Живков, Николае Чаушеску. В 1989 году Генеральный секретарь ЦК Венгерской Социалистической рабочей Партии Янош Кадар был уже в преклонном возрасте и хотя его авторитет в стране оставался еще очень высоким, он уже мало влиял на дела в Государстве. В руководстве Венгрии шла скрытая, но очевидная для всех борьба за наследство патриарха венгерского Социализма. Между тем Милош Якеш, неоднократно встречавшийся с ним после того как стал Генеральным секретарем ЦК Компартии Чехословакии, говорил о Кадаре как о человеке, обладающем не только большим опытом, но и очень уважительном, всегда прислушивающемуся к чужому мнению. В общении с ним Якеш почерпнул немало ценного. К сожалению, Кадар уже не мог противостоять Горбачеву и вскоре ушел из политической жизни Венгрии, приблизив время её сдачи западным державам. Интереснейшей личностью являлся президент Румынии Николае Чаушеску. Несмотря на свой жесткий характер и стремление к единоличному управлению страной, он до конца дней оставался романтиком, твердо веря, что еще при его жизни Румыния станет всесторонне развитым, процветающим социалистическим Государством. Он утверждал, что никакая Перестройка его стране не нужна, все социально-экономические и общественно-политические реформы в ней уже проведены. Чаушеску вне всякого сомнения страдал манией величия. Об этом говорит и то, что он заставил поклоняться себе свой народ, и сооружение ряда объектов, подобных президентскому дворцу, которые еще столетия должны напоминать румынам о честолюбивом правителе. В личной жизни, как говорят те, кто его знал, он был закрытым и очень одиноким человеком. Несмотря на недостатки, Николае Чаушеску был преданным интернационалистом, готовым отстаивать интересы Социализма и тех, кто борется за свою свободу и независимость. Плохо или хорошо, но после своего ухода Чаушеску не оставил народу ни одного гроша заграничного долга. Страна жила при нём только на то, что зарабатывала сама. Неординарной и по-своему яркой личностью был Генеральный секретарь ЦК Компартии и неизменный президент Болгарии Тодор Живков. Он являлся убежденным сторонником Социализма, свято верил в него, смело шел на различные реорганизации и эксперименты. Живков всегда считал, что если у него что-то не получится, Советский Союз и другие социалистические страны помогут Болгарии. Особое положение по сравнению с остальными занимал президент Польши Войцех Ярузельский. Кадровый военный с безупречной репутацией он должен был по мнению сторонников социалистического пути развития Польши подобно генералу де Голлю спасти страну в самый кризисный для неё период существования. Ярузельский был честным человеком и большим патриотом Польши. Он готов был сделать все, чтобы вывести её на путь процветания. Дело было за малым - за поддержкой Советского Союза. Но именно Польшу Горбачев отдал первой на заклание Западу. 17 ноября 1989 года взорвалась Чехословакия. Казалось бы ничто не предвещало этого взрыва. Оппозиция проводила митинги, распространяла листовки, делала все, чтобы дестабилизировать общественную жизнь, но по мнению тех, с кем я общался и кто был хорошо информирован, до взрыва было еще очень далеко. Но 17 ноября огромная, невиданная до сих пор масса молодежи численностью несколько тысяч человек с антиправительственными лозунгами в руках заполнила Национальный проспект, пытаясь пройти на центральную площадь и устроить там митинг. Полиция получила распоряжение не пропустить её. толпа попыталась смять стражей порядка, в результате чего возникла потасовка. Несколько десятков человек оказались ранены. Один полицейский нанес студенту удар дубинкой по голове и рассек лицо. Все это крупным планом с заранее подготовленных точек снимало западное и чехо-словацкое телевидение. Кадры избиения службой безопасности молодежи тут же пошли в эфир. Телеведущие, показывающие крупным планом полицейского, ударившего студента, обращались ко всем гражданам страны с просьбой назвать его имя. Телевидение требовало немедленно предать его и других стражей порядка, разгонявших демонстрацию, суду и вынести им самое суровое наказание, предусмотренное уголовным кодексом. Разгон манифестации немедленно осудил Центральный Комитет Социалистического союза молодежи, руководство студенческого движения, Чехословацкая Социалистическая Партия и ряд других организаций. Выражая поддержку студентам, отменили представления все пражские театры. К ним тут же присоединились театральные коллективы Братиславы, Брно и других городов. Студенты Праги, Братиславы, Оломоуца прекратили занятия. На ряде крупных предприятий раздались призывы к всеобщей забастовке. В Праге, да и во всей Чехословакии, начались трудные дни. На следующий день после разгона демонстрации на Вацлавской площади чехословацкой столицы собрался стотысячный митинг. Я поехал туда, но все подъезды к площади были перекрыты толпами народа. Пришлось оставить машину за несколько кварталов и пешком пробираться на площадь. К ней шли колонны людей. Они несли плакаты, на которых крупными буквами были написаны требования: объявить в стране свободные выборы, ввести в практику общественной жизни политический плюрализм, правдиво информировать общественность о жизни страны. Демонстранты выражали недовольство правительством. Из колонны можно было услышать призывы к открытому диалогу, демократизации общества. Ситуация, сложившаяся в стране, была экстренно обсуждена на совместном заседании федерального и чешского республиканского правительств. В заявлении, принятом на нём, говорилось, что решающим условием реализации программы Перестройки и демократизации является активная поддержка всего общества, в том числе молодежи. Попытки нарушить общественный порядок, вызвать недоверие к деятельности правительства, к социалистическому строю вызывают беспокойство. Такие действия противоречат интересам общества. Проблемы надо решать не в атмосфере слухов и антисоциалистических выступлений, а в спокойной и деловой обстановке. В этих условиях Чехословакии особенно требовалась поддержка Советского Союза и других социалистических стран. Но Горбачев молчал, а наша демократическая Пресса стеной встала на защиту чехословацкой оппозиции. Насаждаемый Горбачевым политический плюрализм уже вовсю гулял по нашей стране. Не могли оказать Чехословакии помощь и социалистические страны Европы. В Румынии началось восстание против Чаушеску, в ГДР не прекращалось бегство граждан, в Польше вовсю хозяйничала "Солидарность". 21 ноября председатель федерального правительства Ладислав Адамец встретился с представителями общественности, среди которых были рабочие, студенты, деятели искусства. Он заявил, что поручил генеральному прокурору ЧССР расследовать обстоятельства, во время которых сотрудниками органов безопасности было ранено несколько студентов. Адамец был очень амбициозным человеком. Он почувствовал, что авторитет власти падает, обществу требуется новый лидер. И бросил первый пробный камень, сказав буквально следующее: - Наша встреча является конкретным доказательством того, что федеральное правительство не избегает диалога. Нет таких вопросов, о которых было бы невозможно говорить. Но делать это надо не на улице, а в спокойной обстановке. Возвратитесь в лекционные аудитории, откройте театры и тогда можем начать продуктивный диалог. Ладислав Адамец дал понять, что требования, выдвигаемые оппозицией, обоснованны и никто не может их решить лучше, чем он. Вечером того же дня по национальному телевидению выступил Генеральный секретарь ЦК Компартии Чехословакии Милош Якеш. Я внимательно ловил каждое его слово. Он был бледен, лицо его казалось напряженным, речь давалась с трудом. В отличие от Адамеца Якеш понимал, что в эти дни решается судьба социалистической Чехословакии. Потому и говорил о самом главном: - Наше общество находится на перекрестке своего дальнейшего развития, - Якеш сделал паузу, мне даже показалось, что у него перехватывает дыхание. По всей видимости он понимал, что это выступление может оказаться последним публичным его появлением перед нацией. Потом продолжил негромким, тревожным голосом: - Мы полностью сознаем, что дальнейшее развитие Социализма в ЧССР не обойдется без реформ и не отступим от курса, направленного на улучшение жизни людей. Вместе с вами желаем того, чтобы проводимые в стране преобразования быстрее давали конкретные результаты. На то, как их проводить, естественно, имеются различные взгляды. Но, отстаивая их, нельзя переходить границы. Их определяют наша конституция и законы социалистического Государства. Как же действуют и какая программа у тех групп, которые стоят за нынешними событиями в Праге? Они стремятся беззастенчиво манипулировать частью молодежи и злоупотреблять её искренней заинтересованностью в ускорении перемен. Это воздействие распространяется и на часть нашей творческой интеллигенции. На карту поставлено дело трудового народа, Социализма, с которым связывают свое будущее большинство наших людей, включая молодежь. Сегодня, более чем когда-либо, нам всем надо проявить высокую гражданскую ответственность, разум и рассудительность, защитить ценности Социализма. Я думаю, это была последняя возможность вернуть нарастающие события в исходную точку. Для этого Милошу Якешу и тем слоям общества, которые стояли за ним, нужна была четкая, ясная и, главное, твердая поддержка Советского Союза. Но Горбачев и в эту, самую критическую минуту для нашего вернейшего союзника в Центральной Европе, промолчал. Оппозиция прекрасно поняла, что ей развязали руки и теперь уже не видела перед собой никаких препятствий, которые бы помешали взять власть. 23 ноября на Вацлавской площади Праги, где уже шесть дней подряд проходили грандиозные митинги, собралось почти пятьсот тысяч человек. Казалось, что сюда пришла вся страна. На балконе здания социалистической Партии, в котором размещалась редакция газеты "Свободное слово", появились руководители оппозиции во главе с драматургом Вацлавом Гавелом, возглавившим "Гражданский форум", который объединил несколько общественных, в основном, диссидентских организаций. Глядя на него, я сразу вспомнил находящуюся недалеко отсюда Староместскую площадь, где тоже имелось здание с подобным балконом. Сорок лет назад при таком же стечении народа с него выступал тогдашний премьер чехословацкого правительства Клемент Готвальд. Буржуазные министры, входящие в правительство, подали в отставку, протестуя против наметившегося социалистического пути развития Государства. Готвальд обратился к народу с просьбой поддержать его. Свою страстную речь он закончил словами: "Будьте едины и решительны и ваша Правда победит!" И народ поддержал Готвальда. Сегодня на таком же балконе стоял другой лидер и, перекашивая маленькие рыжеватые усики, говорил в разносившие на всю площадь его голос динамики: "Мы хотим жить в свободной, независимой, процветающей Чехословакии! Мы требуем Демократии, справедливости для всех, свободных выборов в органы власти!" И толпа, замирая, слушала уже его. Боясь быть раздавленным, я стоял прижавшись к дереву на тротуаре Вацлавской площади и думал о том, как неблагодарен народ к тем людям, которые кладут свои жизни на плаху ради его благополучия. Он хочет иметь все, не поступаясь ничем. Но ни один народ ничего не получает даром. За социальные гарантии - пенсию, которая бы давала возможность жить, не унижаясь, бесплатное образование и здравоохранение, личную безопасность, нравственность и духовность, подаренную тебе Государством квартиру, отсутствие безработицы, проституции, наркомании, детской беспризорности, за чувство причастности к великому сообществу, которое уважают во всем мире, все равно надо чем-то платить. Ограничением личного богатства, свободы делать то, что захочется даже при наличии большого количества денег, обязанностью трудиться, в том числе и тогда, когда этот труд не совсем устраивает тебя. Жить в свободной, независимой, процветающей стране хочет каждый. Но каждый ли готов заплатить за это ту цену, которую с него потребуют? Речь Гавела воспринималась толпой с восторгом, глядя на митингующих, я понял, что в стране появляется новый лидер. Гавелу верили больше, чем Генеральному секретарю ЦК КПЧ, чем председателю правительства и председателю Федерального собрания. толпа любит слушать то, что ей нравится, то, о чем каждый думает в глубине души. 24 ноября собрался пленум ЦК Компартии Чехословакии. На него пришли деморализованные люди. Страна бурлит, Запад преподносит эти события как бархатную революцию, а главный союзник и защитник мировой социалистической системы - Советский Союз - молчит, словно его не существует вообще. Мало того, почти вся советская Пресса, словно сговорившись, пишет о событиях в Чехословакии то же самое, что и западная. Между тем, митинги из Праги перекинулись на все города страны. Профсоюзный комитет завода "ЧКД" призвал провести 27 ноября общенациональную предупредительную забастовку. События начали выходить из-под контроля руководства страны. Состоявшийся пленум не нашел выхода из положения. Вместо серьезного и всестороннего анализа обстановки и выработки мер, которые могли бы успокоить общество, в выступлениях участников посыпались обвинения в адрес руководства, требования уйти в отставку. В ответ на это Якеш заявил, что в отставку готов уйти не только он, но и все члены, кандидаты в члены Президиума, а также секретари ЦК КПЧ. Отставка была принята. Новым секретарем ЦК КПЧ избрали сорокавосьмилетнего Карела Урбанека, бывшего до этого председателем комитета ЦК КПЧ по партийной работе в чешских областях. Через несколько дней после этого я встречался с ним, но если бы меня сейчас попросили обрисовать как он выглядит, я бы не вспомнил. Думаю, сегодня не вспомнят этого и большинство чехов и словаков. И не потому, что Карел Урбанек был плохим человеком. Его не знало общество. А народу в тот момент нужна была знаковая, или как сейчас говорят, харизматическая личность. При всем уважении к нему, Урбанек такой личностью не являлся. В новом Президиуме ЦК не оказалось семи бывших его членов. В том числе президента Чехословакии Густава Гусака, председателя федерального правительства Ладислава Адамеца, председателя Федерального собрания Алоиса Индры и, конечно же, бывшего Генерального секретаря Милоша Якеша. Это, вне всякого сомнения, резко ослабило всю Партию и её позиции в обществе. 27 ноября в стране началась всеобщая предупредительная забастовка, в которой приняли участие несколько миллионов человек. На заводских митингах звучали слова о том, что страна оказалась в глубочайшем кризисе и нужна срочная программа выхода из него. Все ждали, кто предложит такую программу. Сложность, однако, заключалась в том, что такая программа должна была объединить всю нацию в одночасье оказавшуюся на историческом перепутье. В этих условиях состоялся новый пленум ЦК КПЧ, решивший провести в январе следующего года внеочередной съезд Партии, на котором принять новый устав и программу выхода общества из кризиса. Между тем, "Гражданский форум", организуя ежедневные митинги и собирая на них все больше и больше сторонников, уже почувствовал в своих руках реальную силу. Он резко осудил ввод в Чехословакию в 1968 году войск пяти Государств - участников Варшавского Договора и призвал Федеральное собрание немедленно обратиться к парламентам СССР, Польши и ГДР с требованием объявить эту акцию нарушением норм международного права и Варшавского Договора. Признание этого факта означало тот самый вывод войск из Центральной Европы, о котором уже несколько месяцев осторожно говорили наши дипломаты. Сегодня, по прошествии стольких лет, легко прослеживается полная координация действий Горбачева и чехословацкой оппозиции. Тогда мне, например, это даже не приходило в голову. В ней не укладывалось, что президент Советского Союза может быть предателем своего собственного Отечества. 30 ноября состоялась чрезвычайная сессия Федерального собрания Чехословакии, на которой была отменена статья конституции о руководящей роли компартии в чехословацком обществе. За неё единогласно проголосовали все депутаты, в том числе и сами коммунисты. Главным аргументом за отмену было то, что политический авторитет завоевывается не силой закона, а привлекательностью программы. Именно этот авторитет должен дать моральное право претендовать на роль ведущей силы общества. После принятия этой поправки к закону председатель Федерального собрания Алоис Индра подал в отставку и ушел со своего поста. 3 декабря председатель федерального правительства Ладислав Адамец должен был сформировать правительство, в котором были бы представлены основные политические силы страны, а также беспартийные. Одиннадцать членов старого кабинета были освобождены от своих должностей. На их место пришли восемь новых, среди которых было по одному представителю социалистической и народной партий, и трое беспартийных. Шестнадцать мест в кабинете, включая премьера, заняли коммунисты. 4 декабря "Гражданский форум" собрал на Вацлавской площади свыше двухсот тысяч своих сторонников. Выступая с уже известного всем балкона, Вацлав Гавел заявил, что состав нового правительства свидетельствует о непонимании серьезности ситуации, сложившейся в стране, и фактическом игнорировании отмены Федеральным собранием статьи конституции, которая закрепляла руководящую роль КПЧ в обществе. Его поддержали другие выступающие. Участники митинга выдвинули требование, чтобы не позднее 10 декабря в правительстве были проведены дополнительные изменения. Если это требование не будет удовлетворено, 11 декабря состоится новая всеобщая забастовка. Присутствовавший на митинге представитель студенческого забастовочного комитета тут же объявил, что студенты отменяют свое решение о прекращении забастовки и будут продолжать её до 11 декабря. Такое же решение приняли и актеры большинства театров страны. Одновременно с этим Вацлав Гавел потребовал обнародовать имена и расследовать деятельность тех чехословацких должностных лиц, которые принимали участие в решении о вводе войск стран - участников Варшавского Договора в Чехословакию в 1968 году, а также отозвать из Федерального собрания депутатов, не оправдавших доверия. При этом он назвал имена Милоша Якеша, Васила Биляка, Алоиса Индры и некоторых других. От имени "Гражданского форума Гавел предложил считать митинг собранием избирателей, требующих отзыва этих депутатов. Оппозиция перешла в открытое наступление, она оказывала все формы давления на правительство, Федеральное собрание, президента страны. Конечной её целью стало досрочное проведение парламентских выборов. Одновременно началась беспрецедентная кампания по дискредитации Коммунистической Партии Чехословакии. 6 декабря по национальному телевидению выступил председатель правительства Ладислав Адамец. Он заявил, что не может работать под все усиливающимся давлением "Гражданского форума. Для того, чтобы правительство нормально выполняло свои обязанности, оно должно иметь доверие общественности и время для проведения необходимых экономических преобразований. Если этих условий нет, оно не может нести ответственность за развитие событий. Исходя из логики действий оппозиции, нынешнее правительство никогда не сможет работать в нормальных условиях, поэтому я ухожу в отставку, заявил Адамец. Опрос общественного мнения, проведенный несколько дней назад, показывал, что Ладислав Адамец являлся самым популярным политическим деятелем страны. Но для того, чтобы трансформировать эту популярность в реальную политическую власть, ему требовалась поддержка со стороны, в первую очередь из Москвы. Однако Горбачев опять предательски промолчал, ожидая, когда "Гражданский форум" полностью возьмет власть в свои руки. Уход Адамеца означал начало передачи политической власти в стране. Оппозиция требовала, чтобы половина всех министерских кресел принадлежала беспартийным, а остальные места были распределены между тремя партиями - коммунистической, социалистической и народной. Главной же её целью были досрочные парламентские выборы. Часть коммунистов тоже настаивала на этом, доказывая, что только новые выборы могут показать реальное соотношение сил и степень влияния каждой Партии. Для переговоров о составе нового правительства сошлись представители "Гражданского форума, коммунистической, социалистической и народной партий. Результатом переговоров стала договоренность о так называемом правительстве национального согласия, в котором десять мест заняли коммунисты, семь министерских кресел было отдано беспартийным, по два - представителям социалистической и народной партий. Президент Гусак утвердил это правительство и назначил его председателем Мариана Чалфу, бывшего заместителем у Ладислава Адамеца. А на следующий день сам Густав Гусак подал в отставку. Опытный Политик, он понял, что оказался преданным, время на решение кризиса упущено, власть в стране полностью перешла в руки оппозиции. Сохранить её без решительной поддержки стран - участников Варшавского Договора и в первую очередь Советского Союза было невозможно. Для этого не требовалось применять войска и проливать невинную кровь. Нужна была лишь четкая и ясная, твердая политическая позиция. Такая, какой всегда придерживаются американцы, когда дело касается их национальных интересов. Но у президента СССР Горбачева никаких национальных интересов уже не было. По чехословацкой конституции президент страны избирался не всенародным голосованием, а депутатами Федерального собрания. Коммунисты предложили внести изменения в основной закон и проводить выборы только всенародным голосованием. "Гражданский форум" категорически выступил против этого, отстаивая старый порядок. Депутаты Федерального собрания поддержали его позицию. Выборы президента были назначены на 29 декабря. 20 декабря открылся внеочередной съезд Компартии Чехословакии, который должен был проанализировать причины её кризиса, а также условия, в которых теперь придется работать коммунистам. Поговорить об этом за день до съезда я пришел в Пражский горком Партии, где неоднократно бывал за годы своей работы в Чехословакии. Он стал неузнаваем, начиная с порога здания. Вместо постового у входа сидел старичок, любезно объясняющий, как найти необходимый кабинет. Уже по его отношению к посетителям было видно, что их в эти дни не так много. В высоких гулких коридорах горкома было пусто и тихо. Исполняющий обязанности первого секретаря Виктор Пазлер, с которым мы договорились о встрече, с трудом выговаривая слова, хрипло произнес: - Не вовремя заболело горло. Надо быть среди людей, выступать в рабочих коллективах, а я не могу. У Пазлера был усталый вид. Спрашиваю, почему в горкоме нет первого секретаря, а он только исполняет его обязанности? - Старое руководство ушло в отставку, а для того, чтобы избрать новое, надо провести общегородскую конференцию. Её решили собрать после съезда, в начале января. Ситуация в городской партийной организации, насчитывавшей 152 тысячи коммунистов и являвшейся самой крупной в стране, оказалась чрезвычайно сложной. Двенадцать тысяч человек уже подали заявления о выходе из Партии. Свыше двухсот партийных организаций предприятий и учреждений объявили о самороспуске. Прекращалась деятельность органов КПЧ в армии, пограничных войсках, войсках Министерства внутренних дел, подразделениях корпуса национальной безопасности. - Если в Пражской городской организации останется хотя бы половина её членов, это будет хорошо, - сказал Виктор Пазлер. - Почему же произошел кризис? - спросил я. - Считалось, что если руководящая роль Партии закреплена в конституции, значит, это автоматически предполагает её постоянный авторитет в обществе. На деле оказалось не так. Но это только часть проблемы. Другая заключается в том, что перестал существовать тот самый пролетарский интернационализм, на котором держалась вся социалистическая система. Империалистический интернационализм не только остался, но и укрепился, а от пролетарского отказались. Вы знаете, кто в этом виноват. Пазлер замолчал и посмотрел на меня, но я не стал обсуждать причины, по которым Советский Союз отказался защищать своего союзника. Вместо этого спросил: - Где же выход? Что необходимо предпринять для преодоления кризиса? - В том виде, в котором Партия существовала раньше, ей уже трудно возродиться, - сказал Пазлер. - Она в значительной степени утратила доверие народа. Партия должна изменить свою структуру, Политику, может быть, свое название. Такие предложения выдвигаются на многих партийных конференциях. 20 декабря в пражском Дворце Культуры открылся внеочередной съезд Компартии Чехословакии. Отправляясь туда, я обратил внимание на то, что многие здания чехословацкой столицы обклеены призывами самых разнородных общественных движений и организаций, но не увидел ни одного лозунга, посвященного съезду или обращенного к его делегатам. С тех пор, как из конституции исключили статью о руководящей роли КПЧ, её съезды стали внутренним делом Партии. Съезд открыл Генеральный секретарь ЦК КПЧ Карел Урбанек. Выступая с докладом, он, в частности, сказал: - Мы провозгласили Перестройку, вдохновленные примером Советского Союза. Однако Партия не сумела её осуществить. Урбанек все еще ссылался на пример Советского Союза, надеясь на помощь главного оплота Социализма. Он не видел или не хотел видеть, что и КПСС, и сам Советский Союз уже обречены на ту же участь, что и Чехословакия. Дальше он сообщил, что после 17 ноября из Компартии Чехословакии вышло 62290 человек, распущено 3478 первичных парторганизаций. Следствием кризиса стало то, что из КПЧ уходит немало честных людей. Такие разительные перемены произошли с Партией всего за один месяц. Главным документом, принятым съездом, была программа "За демократическое, социалистическое общество в ЧССР". В ней, в частности, говорилось: "Мы выступаем за преобразование КПЧ в современную политическую Партию, которая включится в демократическое движение европейских левых сил. Мы выступаем за полную свободу мышления, духовного и культурного творчества, обмен Информацией, поддерживаем свободу взглядов, убеждений и вероисповедания. КПЧ решительно выступает против любого стремления к монополии в этих областях". На съезде был исключен из Партии многолетний член Президиума ЦК Васил Биляк, приостановлено членство тридцати трех её ведущих деятелей, в том числе Г. Гусака, А. Индры, Я. Фойтика, Л. Штроугала, Й. Ленарта, Б. Хнеупека, М. Завадила и других. Было ясно, что и программа "За демократическое, социалистическое общество в ЧССР", и исключение из Партии её ведущих деятелей были продиктованы стремлением показать себя решительнее и демократичнее, чем набравший силу "Гражданский форум". Но это могло привести только к еще большей потере Партией её позиций, отходу на вторые или даже третьи роли в обществе. Что и случилось уже в самом скором времени. 29 декабря 1989 года депутаты Федерального собрания избрали президентом Чехословакии Вацлава Гавела. Компартия Чехословакии перевернула сорокалетнюю страницу своей послевоенной истории. К власти в стране пришли диссиденты, считавшие главными виновниками всех своих бед нашу страну. Министром иностранных дел стал бывший корреспондент чехословацкого радио в Вашингтоне Владимир Динсбир. После 1968 года он ушел из журналистики, перебивался разными заработками, одно время был даже кочегаром в котельной. Через несколько дней после его назначения всех советских корреспондентов, аккредитованных в Праге, вызвали в отдел печати МИД. Представитель МИД в очень жестком тоне высказал свое недовольство освещением в советской Прессе событий в Чехословакии. По его мнению все они подавались только в негативном плане. Мы молча выслушали длинную речь, потом я сказал, что каждый корреспондент имеет право на свое видение событий и собственное мнение. В этом и заключается свобода слова, за которую боролась как советская, так и чехословацкая печать. И не следует обижаться, если мнение журналиста иногда не совпадает с официальной точкой зрения. После этого разговор стал мягче, нам даже предложили по чашке кофе, но пить его не хотелось. Мы поняли, что отношение к нашей стране со стороны чехословацких властей резко изменилось. Вскоре начался вывод из Чехословакии наших войск. Могущественнейшая еще совсем недавно мировая система Социализма разваливалась на куски. Чехословакия, за освобождение которой положили свои жизни сотни тысяч советских солдат, была отдана без единого выстрела, в Польше пришла к власти "Солидарность", в Румынии шла настоящая гражданская война. Чехословацкое телевидение ежедневно показывало шахтерские марши, стрельбу на улицах Бухареста, убитых и раненых мирных жителей, рассказывало о бегстве Чаушеску. Наконец, прервав передачи, объявило: - Главный преступник Румынии Николае Чаушеску пойман вместе с женой. На следующий день показали суд над ним, проходивший в какой-то деревенской избе. Чаушеску был в помятом зимнем пальто, без шапки, с растрепанными волосами, молчалив и растерян. Он выглядел очень измученным. Такой же выглядела и его жена. По всей видимости перед этим они несколько суток не спали. Ни судей, ни государственных обвинителей, ни адвокатов в комнате не было. За деревянным столом напротив четы Чаушеску сидели двое мужчин. Они задали ему два или три вопроса, причем так невнятно, что разобрать их было невозможно. Чаушеску долго молчал, потом выдавил из себя несколько слов. После этого его и жену вывели во двор, поставили к беленой известью кирпичной стене и расстреляли. Николае Чаушеску упал на землю, уткнувшись лицом в сухую траву и неловко подвернув под себя руку. Рядом с ним упала его жена. Чехословацкое телевидение показывало эти кадры несколько дней подряд. Очевидно, для устрашения бывших руководителей компартии. На меня кадры расстрела Чаушеску произвели жуткое впечатление. Из всех бывших социалистических стран Европы сторонники Социализма остались у власти только в ГДР. Но все понимали, что дни их сочтены. В апреле рухнула берлинская стена. Тысячи людей из Западного и Восточного Берлина одновременно начали разбивать её кувалдами, крошить ломами, затем подогнали автокраны и бульдозеры. Мы с женой много раз были в Берлине, на меня он не производил впечатления. Во время штурма в апреле 1945 года Берлин был почти полностью разрушен нашими войсками. В нём осталось очень мало старых зданий, а новые города все похожи друг на друга. Но жене Берлин нравился. Нравилась закованная в гранит Шпрее, одетые в бетон и камень берега каналов, широкие городские магистрали и особенно пригороды, по своему виду очень напоминающие окраины Праги. В юности мы все зачитывались Ремарком, его роман "Три товарища знали почти наизусть и во время второго или третьего приезда в Берлин жена сказала: - Хочу попробовать свиные ножки с капустой. Ремарк очень красочно описывал, как герои его романа уплетали их в небольшом ресторанчике под Берлином, и жене тоже захотелось отведать это немецкое национальное блюдо. Вечером мы пошли в маленький ресторан, расположенный на берегу Шпрее. Он находился в глубоком подземелье, в которое вели крутые ступеньки, и мне показалось, что залы ресторана разместились под дном Шпрее. Ресторан очень походил на чешский, единственно, что его отличало - так это одежда официантов. В Чехословакии почти все официанты носят черные брюки и белые рубашки. На берлинских брюки тоже были черными, а рубашки - клетчатыми, какие носят в Шотландии. Официантки вместо брюк носили черные юбки и такие же клетчатые рубашки. Блюдо из свиных ножек называлось "Ajsban". Когда официант поставил его на стол, мы были просто ошарашены. На огромных тарелках лежали не ножки, а громадные свиные лытки, обложенные несколькими видами гарнира. Съесть такое блюдо одному человеку не представлялось возможным. Мы выпили по несколько кружек пива, но осилить все, что стояло на столе, не смогли. Ресторанчик нам очень понравился и я до сих пор благодарен жене за то, что она затащила меня туда. Теперь я знаю, что представляет из себя блюдо, которое ели герои Ремарка. К слову сказать, после этого иногда мы стали готовить его и у себя дома. Нашим гостям оно тоже нравится. Но что более всего поразило меня в Берлине - это музей "Пергамон". Он расположен в самом центре города. Во время штурма Берлина от всех домов, стоящих рядом с ним, остался один щебень. Фашисты оказывали в этом районе особенно ожесточенное сопротивление, поэтому наши авиация и артиллерия просто стерли с лица земли все их опорные точки. При этом в музей не попало ни одного снаряда. Только благодаря этому человечество может сегодня увидеть уникальные свидетельства своей древней истории. Город Пергам был основан на территории Малой Азии выходцами из Древней Греции в ХII веке до нашей эры. В ХIХ веке во время раскопок его обнаружили немецкие археологи. На месте древнего города был найден Большой алтарь Зевса, построенный в 180 году до нашей эры, многочисленные мраморные статуи, колонны, фронтоны зданий. Все это перевезли в Берлин, в специально созданный Пергамон-музей. Когда впервые попадаешь в него, испытываешь потрясение мастерством древних ваятелей. Мрамор не просто играл, а пел в их руках. На теле древних статуй видны даже набухшие жилки. Кажется еще немного, и в них запульсирует кровь. Именно здесь понимаешь, что легенда о Пигмалионе и его Галатее родилась не на пустом месте. На втором этаже музея собраны экспонаты древнего Вавилона, в том числе знаменитые Вавилонские ворота. Мы провели с женой в музее весь день, но нам показалось, что этого мало. Сюда хотелось возвращаться еще и еще раз. Через несколько дней после падения стены, разделявшей город на две части, мы поехали в Берлин. От Праги до него при хорошей езде и отсутствии очереди на пограничном переходе можно добраться часа за четыре. На этот раз пришлось долго петлять по Дрездену потому, что все его улицы оказались перекопанными. Но немцы не были бы немцами, если бы и здесь не навели порядок. Перед каждым своротком стояла табличка, показывавшая направление движения. Мы ни разу не остановились, чтобы спросить как выехать на берлинскую автостраду. И я сразу вспомнил Омск, через который однажды пришлось проезжать по дороге в Новосибирск. Чтобы проехать через город, потребовалось ровно полдня. Ни на одной улице раскинувшегося по обеим берегам Иртыша миллионного города не было ни одного указателя. О том, как проехать, можно было узнать только у прохожих, для чего приходилось останавливаться через каждый квартал. Берлин не изменился, если не считать, что на его улицах появилось больше западногерманских машин. Берлинская стена на основном своем протяжении оказалась нетронутой, Правда, теперь она была разрисована надписями и карикатурами. В одном месте были нарисованы целующиеся Брежнев и Хонеккер. Этот рисунок потом показали на весь мир, он обошел все журналы и газеты. Приезжая в Берлин, мы всегда останавливались у наших друзей, живших в доме советской науки и Культуры. Он расположен недалеко от Бранденбургских ворот между Унтер ден Линден и Лейпцигерштрассе. В этом же квартале находилось и Советское посольство. Унтер ден Линден - главная улица Восточного Берлина. Она начинается от Бранденбургских ворот. Пройдя через них, оказываешься в Западном Берлине. Прямо за воротами по правую руку от них стояло серое здание рейхстага. На аллейке перед рейхстагом расположились уличные торговцы, точно такие, какие заполняют сейчас улицы наших городов. Они продавали советские ордена и обмундирование советской армии. Меня удивило то, что наряду с формой сухопутных войск покупателям предлагалось и обмундирование моряков. Мы не глядя прошли мимо торговцев, обошли рейхстаг, на колоннах которого остались следы от пуль и осколков советских снарядов, и вышли на Бисмаркштрассе - широкий проспект, продолжавший за Бранденбургскими воротами Унтер ден Линден.   Этот проспект, пересекавший весь Западный Берлин, казался бесконечным. В дальней дали его отсвечивало на солнце золотом сооружение, похожее на башню, на вершине которой стояла окрыленная богиня победы - Нике. Мы решили дойти до этого места. Сооружение оказалось башней, построенной по приказу Бисмарка из стволов французских пушек, захваченных им после разгрома Франции. Говорят, что при первоначальном разделе Берлина в 1945 году эта зона оккупации досталась французам. И первым распоряжением де Голля было снести монумент, напоминающий о позоре Франции, с лица земли. Но поскольку памятник представлял историческую ценность, руководители Контрольного совета по управлению Германией решили его оставить. Правда, для этого Франции пришлось выделить другую зону оккупации. Мы обошли вокруг башни, постояли у закрытой калитки её низенькой металлической ограды и неторопливо пошли назад. Западный Берлин ничем не удивил нас. На следующий день мы поездили по нему на машине, зашли в несколько магазинов и с удивлением обнаружили, что товары в них стоят намного дороже, чем в Восточном Берлине или Праге. Но магазины, надо сказать, были шикарными. Торговый дом "Квелле, например, сверкая витринами, тянулся на целый квартал. У входа в него на дудочках и гитарах играл небольшой оркестр не то чилийцев, не то перуанцев. У их ног стояли перевернутые шляпы, в которые прохожие бросали монеты. Как мне потом рассказали, очень скоро такие оркестры южноамериканских индейцев появились в Западном Берлине почти у каждого большого магазина. Правда, музыкантами в них были переодетые русские. Наш народ быстро приспосабливается ко всему. Через несколько дней после ликвидации пропускных пунктов между двумя частями города восточные берлинцы стали жаловаться на западных из-за того, что те скупали все продовольствие. Колбаса и хлеб в Восточном Берлине стоили в два раза дешевле, чем в Западном. То же самое произошло и в приграничных городах Чехословакии. Их опустошали не только западные немцы, но и австрийцы. Западные немцы не верили восточным, когда те рассказывали им, сколько платят за квартиру, лекарства, детский сад, учебу в институте. Им все казалось, что это ничто иное, как коммунистическая пропаганда. Я понимал, что присутствую при гибели великой социалистической цивилизации, оболганной и дискредитированной не империалистической пропагандой, а собственными диссидентами и хорошо подготовленной пятой колонной, и с тревогой думал о том, что ждет меня дома. Никаких сомнений в том, что в ближайшие месяцы Социализм рухнет и у нас, уже не было. Надо было быстрее уезжать из Чехословакии, чтобы успеть устроить свой быт у себя на родине. Через несколько дней после поездки в Берлин мне позвонил Аверченко и спросил, куда бы я хотел возвратиться. Он имел в виду город. Я не задумываясь назвал Барнаул. - Почему Барнаул? - удивился Аверченко. Он, наверное, думал, что я попрошу оставить меня в Москве. Но я сказал: - В Барнауле у меня похоронена мать, там доживает свой век мой отец, живет сестра с дочкой. Да и у жены вся родня на Алтае. Аверченко немного помолчал, потом ответил: - А ты прав. Но в Барнауле место корреспондента у нас занято. Придется ждать когда оно освободится. - Борис Ефимович, я подожду, - сказал я, обрадовавшись, что Аверченко понял меня с первой фразы. - Думаю, что это продлится недолго. - Я тоже так думаю, - ответил Аверченко. Оглавление www.pseudology.org