Станислав Васильевич Вторушин Золотые годы Часть 20 С Горбачевым судьба заставила меня соприкоснуться два раза. Первый раз в октябре 1986 года, когда он прилетел в Прагу из Рейкьявика, где вел трудные и, как тогда всем казалось, чрезвычайно важные переговоры с президентом США Рональдом Рейганом о сокращении стратегических вооружений двух стран. По установившейся традиции после каждых таких переговоров их результаты по горячим следам обсуждались с руководителями всех Государств - участников Варшавского Договора, для чего они собирались в одной из столиц социалистических стран. Когда Горбачев прилетел в Прагу, все они уже были здесь. Встречать Генерального секретаря ЦК КПСС в аэропорт Рузине приехало почти все руководство Чехословакии, наш посол В.П. Ломакин с несколькими высокопоставленными сотрудниками посольства, командующий Центральной группой войск, штаб которой располагался недалеко от Праги в городке Миловице, два советских корреспондента - я и заведующий отделением ТАСС Юрий Трушин, а также оказавшийся в это время в чехословацкой столице первый секретарь Московского горкома КПСС Виктор Гришин. О его появлении на аэродроме следует сказать особо. Москва и Прага считались городами-побратимами, имели обширные экономические, культурные, научные и общественные связи и постоянно обменивались делегациями. Самые представительные из них возглавляли Гришин и первый секретарь Пражского горкома Коммунистической Партии Чехословакии Антонин Капек. У Гришина и Капека были хорошие личные отношения, поэтому появление Гришина в чехословацкой столице считалось вполне нормальным явлением.   Так было бы и на этот раз, если бы не сопутствующие визиту обстоятельства. А они заключались в том, что Горбачев уже начал расправляться с брежневской гвардией, многие люди из окружения бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС ушли в небытие, но Гришин пока оставался на своем посту. Однако все знали, что над ним уже занесен домоклов меч Перестройки. Чехословацкие руководители, прекрасно разбиравшиеся в Политике, видели неприязнь, с которой Горбачев относился к Гришину. Они не хотели, чтобы при их посредничестве состоялась встреча Горбачева с Гришиным, которую Генеральный секретарь ЦК КПСС всячески избегал у себя в Москве. Горбачев мог просто не понять этого. Капек очень осторожно предложил Гришину перенести визит на некоторое время. Но тот настоял на первоначально согласованной дате. Мне кажется, что Виктор Васильевич Гришин в тайне души все-таки надеялся встретиться в Праге с Горбачевым, чтобы прояснить позиции друг друга и попытаться найти точки соприкосновения.   Но то, что произошло, повергло в шок не только его, но и всех нас Посол Ломакин, хотя и был ярым сторонником Перестройки, конечно, не мог запретить Гришину приезжать на аэродром. Тот еще являлся членом Политбюро и по своему рангу находился намного выше посла. На аэродроме все, кто встречал Горбачева, разделились на две группы. Одну составили чехи, среди которых почему-то оказались и мы с Трушиным, другую - представители нашей страны. День был пасмурным, тяжелые темные облака висели над самым аэродромом и мы увидели самолет Горбачева ИЛ-62, когда он уже с посадочной полосы выруливал к зданию, в котором встречали особо важных персон. Едва самолет остановился, к нему сразу же подкатили два трапа. Горбачев неторопливо спустился по второму трапу, он был в темно-сером пальто и такой же серой шляпе, осмотрелся по сторонам, поднял голову кверху и сказал: - Хотел посмотреть из окна самолета на Прагу, но в нём кроме облаков ничего не было видно. После этого он сделал несколько шагов навстречу нам. Справа от него в шеренгу выстроились чехословацкие руководители, слева - представители посольства и других советских представительств. Гришин был третьим в шеренге после посла и командующего Центральной группой войск. Когда Горбачев подошел к нему, оторопело застыл на несколько мгновений, мотнул головой, словно не веря своим глазам, и лишь после того, как пришел в себя, протянул руку для приветствия. Гришин схватил его в объятья, притянул к себе и по-брежневски стал целовать в щеку. Трушин успел шепнуть мне на ухо: "Последний поцелуй". Горбачев уперся ладонями в Гришина, отодвинул его от себя и, не оглянувшись, пошел дальше. До нас он не дошел, свернул к кортежу автомашин, которые стояли рядом, и поехал в отведенную ему резиденцию в Пражском Граде. В это время по переднему трапу самолета стала сходить на землю Раиса Горбачева. Несколько крепких парней, по-видимому из охраны, на вытянутых руках несли за ней её платья и костюмы. Раису тоже поджидал кортеж автомобилей. Надо сказать, что в то время и чехи, да и большинство из нас, работающих за границей, относились к чете Горбачевых с большим уважением. Стоявшая рядом со мной Ева Фойтикова - жена главного идеолога, кандидата в члены Президиума ЦК Компартии Чехословакии Яна Фойтика, сказала, не скрывая восторга: - Раиса Горбачева выглядит как настоящая леди. - И, повернувшись ко мне, спросила: - Это Правда, что она знает несколько иностранных языков? Я не мог ответить на этот вопрос определенно, поэтому, пожав плечами, сказал: - По-моему, знает. Гришин не попал ни в тот, ни в другой кортеж автомобилей. С аэродрома ему пришлось ехать в свою гостиницу. Он, по всей видимости, еще надеялся, что его пригласят если не на совещание руководителей стран Варшавского Договора, которое проводил Горбачев, то хотя бы на общий ужин. Но Горбачев забыл о нём, как только оказался в машине. И первому секретарю Московского горкома Партии пришлось одному сидеть в гостинице все то время, пока Горбачев находился в Праге. Меня, откровенно говоря, это больно резануло. Какими бы ни были личные отношения между ними, Гришин являлся одним из высших руководителей Партии и Государства. И нельзя было так грубо унижать его в присутствии стольких представителей других стран. Поведение Горбачева ударяло по авторитету не только Гришина, но и всего Государства. Как, впрочем, и самого Горбачева. Ведь впоследствии Ельцин обошелся с ним таким же образом. Политика всегда цинична, но искусство политиков заключается в том, чтобы чувствовать грани, за которые нельзя заступать. Совещание было не очень продолжительным, Горбачев лишь проинформировал руководителей социалистических стран Европы о переговорах в Рейкьявике, которые хотя и завершились ничем, но дали надежду на будущее. После этого состоялся общий для всех ужин, устроенный Густавом Гусаком, и гости разъехались. И здесь началось самое невероятное. Вечером мне позвонил корреспондент "Голоса Америки" и спросил: - Скажите, это Правда, что Горбачев остался ночевать в Праге? - Мне он об этом ничего не сказал, - ответил я. Корреспондент "Голоса Америки" положил трубку. Потом позвонили из "Франкфуртер Рундшау, через некоторое время раздался звонок от моего коллеги из болгарской газеты "Работническо дело" и все спрашивали о том, Правда ли, что Горбачев остался ночевать в Праге? Последней звонила заведующая пражским отделением "Синьхуа. - Если я не сообщу об этом в свое агентство, меня уволят, - трагическим тоном произнесла она. Мне было жаль симпатичную китаянку, тем более, что нас с женой регулярно приглашали на приемы в Китайское посольство, где угощали знаменитой пекинской уткой и другими экзотическими блюдами и жене очень нравилось ходить туда. Но я действительно не знал, остался ли Горбачев ночевать в Праге или нет. Поэтому сказал своей китайской коллегине: - Напишите, что по вашим сведениям он остался, а никакой другой Информации вы не имеете. Она поблагодарила и положила трубку. Интерес к тому, где находится Горбачев, задел и меня. Ведь если он решил ночевать в Праге, значит у него остались незавершенные дела. Они могут касаться как двусторонних советско-чехословацких отношений, так и многосторонних, относящихся к стратегии всех стран Варшавского Договора. И если это так, то значит, вырабатывается новая совместная линия поведения на переговорах с Соединенными Штатами. Значит, кроме Горбачева в Праге должны остаться и некоторые руководители социалистических стран. Это, конечно, была пища для размышлений и такая Информация представляла лакомый кусок для западных корреспондентов. Я знал, что в нашем посольстве, которое, безусловно, знает все, мне никто ничего не скажет, поэтому позвонил знакомому чешскому журналисту, который был всегда хорошо осведомлен в вопросах большой Политики. - Да, остался, - вялым тоном ответил он на мой вопрос. - Но никакой Политики здесь нет. Просто был долгий перелет из Рейкьявика, потом совещание и человек решил сначала хорошо выспаться и отдохнуть, а уж потом лететь домой. У меня чуть не остановилось сердце. Я представил, как завтра утром, Горбачев с Раисой, хорошо выспавшись, неторопливо позавтракают, погуляют по парку Пражского Града, потом поедут в аэропорт и полетят домой. Учитывая разницу во времени между Москвой и Прагой, дорогу до аэропорта, перелет у руководителя Государства на это уйдет целый день. Огромная страна почти с трехсотмиллионным населением будет жить своей жизнью, а Горбачев своей. Но я тут же подумал о том, что и руководитель Государства имеет право на личную жизнь. Может быть такая остановка и однодневный отдых были у него обговорены с теми, кого он оставил вместо себя в Москве. Встретившись через пару дней с главным редактором "Руде Право" Зденеком Горжени [Zdeněk Hoření], который присутствовал на ужине в честь руководителей Государств - участников Варшавского Договора, я спросил, была ли на этом ужине выпивка. Вопрос был принципиальным потому, что в 1986 году Горбачев начал тотальную войну с алкоголем в нашей стране. Чтобы купить бутылку портвейна, в Москве надо было несколько часов отстоять в очереди. И если уж руководитель страны пошел на такую крутую меру, значит он сам должен быть примером воздержания для всего народа. Но Горжени [Zdeněk Hoření] ответил на это: - Законы Советского Союза на территорию Чехословакии не распространяются. Мало того, в покоях, где ночевал Горбачев, вино было оставлено не только на столе, но и на подоконнике. Зденек засмеялся. Я не знал, Правду он говорил или шутил, но чем больше узнавал о Горбачеве, тем более противоречивое мнение складывалось о нём. С одной стороны, его популярность на международной арене стремительно росла, с другой - все, что он делал в своей стране ни на йоту не продвигало вперед ни экономику, ни социальную сферу, ни ту Демократию, о которой он твердил в каждом своем выступлении. Сегодня у нас практически не говорят о Горбачеве, хотя он живет, здравствует, владеет каким-то крупным долларовым фондом и свободно разъезжает по всему миру. А между тем его шестилетнее правление требует тщательного исследования. Ведь именно за это невероятно короткое по историческим меркам время было сделано то, что не могли сделать с нашей страной ни экономика всего капиталистического мира, ни его отборные, оснащенные по последнему слову техники армии. Разрушить такое Государство можно было только изнутри, что прекрасно доказал на практике Горбачев. А тогда его боготворили все. Объехавший почти весь мир политический обозреватель "Руде Право" Душан Ровенский освещал ход переговоров Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Он совершенно искренне восхищался тем, какой эффект произвел на журналистов Генеральный секретарь ЦК КПСС во время пресс-конференции в университетском зале Исландской столицы. - Ни один лидер социалистического содружества, - говорил он мне, - не умеет держаться так свободно, как Горбачев. Он понимает шутку, может пошутить сам, но главное, что он всегда откровенен. И при каждом удобном случае старается подчеркнуть свою близость к народу. Может подойти к толпе, пожать руку случайным людям. И это не может не нравиться. Он везде кажется своим. Очень хорошее первоначальное впечатление Горбачев произвел и на Зденека Горжени [Zdeněk Hoření]. Зденек первым из журналистов взял у него обширное интервью, посвященное итогам переговоров в Рейкьявике. Это интервью обошло всю мировую Прессу. Я тоже радовался начавшимся переменам, особенно тому, что нашим предприятиям была дана свобода для сотрудничества со своими коллегами из социалистических стран. И я, как мог, содействовал этому. Мне, родившемуся и выросшему в Сибири, было завидно, что в Чехословакии, находящейся в умеренном климате, в любом магазине на любой вкус можно было выбрать женскую шубку, дошку, дубленку, меховую зимнюю одежду для детей. Хотя сырья для производства тех же дубленок здесь практически не было. Приехав в отпуск в Новосибирск, я зашел к начальнику областного управления сельского хозяйства Анатолию Григорьевичу Незавитину, рассказал о том, что вижу в Чехословакии каждый день и предложил: - Давайте попробуем создать совместное предприятие по производству дубленок? - А что для этого надо сделать? - спросил Незавитин, у которого сразу заблестели глаза. - Пока не знаю, - ответил я. - Но вот вернусь в Прагу, переговорю с заинтересованными лицами, если такие найдутся, и тогда вы уже вместе с ними обсудите это. Незавитин согласился. В Праге я пошел к заместителю министра промышленности Йозефу Пару, с которым был хорошо знаком. Я даже приглашал его к себе домой, он приходил ко мне со своей симпатичной рыжеволосой дочкой, которой в то время было лет шесть-семь. Йозеф Пар занимался вопросами легкой промышленности. Идея создать совместное советско-чехословацкое предприятие сразу заинтересовала его. В Сибири было широко развито овцеводство, но отсутствовала современная технология выделки овчин, Чехия располагала такой технологией, но не имела своего сырья. Пар тут же позвонил в город Трутнов, где располагалось крупнейшее в республике овчинно-меховое предприятие "Кара и высказал эту идею его директору. Дальше все начало развиваться естественным образом. Чехи пригласили сибиряков во главе с Незавитиным на свое предприятие, потом сами побывали в Новосибирской области. А через пару месяцев в один прекрасный воскресный день у меня в корреспондентском пункте раздался совершенно неожиданный звонок. Звонили из аэропорта. Оказалось, что в Прагу прилетели десять работниц новосибирского совхоза "Шарапский", где решили разместить совместное предприятие. По договору с "Карой они должны были пройти в её цехах месячную стажировку. Перед вылетом отправили в Трутнов телеграмму, в которой попросили встретить делегацию в аэропорту. Но их никто не встретил. Я, откровенно говоря, растерялся. Разместить на ночлег десять человек в своей квартире я не мог. Дозвониться до "Кары было делом совершенно безнадежным, потому что в воскресенье на предприятии никого, кроме сторожа, нет. На всякий случай все-таки позвонил. Попал именно на сторожа. Он сказал, что автобус за сибиряками три часа назад выехал в Братиславу. - Почему в Братиславу? - спросил я. - Ведь они прилетели в Прагу. - В телеграмме написано, что прилетают в Братиславу, - ответил сторож. - Но они прилетели в Прагу. Как им теперь добраться до Трутнова? В трубке послышалось сопение, сторож надолго замолчал, очевидно что-то соображая. Потом сказал: - Час назад я видел нашего диспетчера. Если найду его, объясню ситуацию, может быть он что-то придумает. Перезвоните мне минут через двадцать. Я перезвонил. Сторож сказал, что он разыскал диспетчера и тот пообещал найти автобус и отправить его в Прагу. Если все будет нормально, часа через четыре он будет в аэропорту. Я поблагодарил сторожа и поехал в аэропорт. Надо было успокоить своих земляков. Объяснить, что от Праги до Трутнова триста километров, а до Братиславы еще дальше. Если уж они ошиблись в названии аэропорта назначения, пусть терпеливо ждут разрешения ситуации. В зале ожидания аэропорта я сразу же узнал своих землячек. Сдвинув кресла, они сидели кружком и пили пиво, закусывая его шпекачками. Все женщины первый раз оказались за границей. Но их спокойствию и сообразительности можно было только удивляться. Они быстро нашли пункт обмена валюты, обменяли рубли на кроны и теперь неторопливо коротали время. Увидев меня, искренне обрадовались и тут же пригласили в свою компанию. Я спросил их, почему они решили, что самолет должен прилететь в Братиславу? На что получил совершенно потрясающий ответ. - А мы думали, что Прага и Братислава совсем рядом и если нас не окажется в одном аэропорту, автобус тут же переедет в другой. Я сказал им, что это не так и посланный за ними в Братиславу автобус напрасно проедет в два конца почти семьсот километров. Женщины огорченно повздыхали и пообещали извиниться перед руководством "Кары" за ошибку. Вскоре за ними пришел другой автобус и отвез их в Трутнов, где под руководством опытных наставников они в течение месяца учились шить дубленки. Совместное предприятие, получившее название "Карасиб", в не всякого сомнения, было лучшим в Сибири. Сибиряки отправляли в Трутнов мокросоленые овчины, там их выделывали, красили и возвращали в Новосибирскую область. В поселке Шарап по чешским лекалам из них шили прекрасные дубленки. Для того, чтобы качество изделий оставалось на европейском уровне, в штате предприятия "Карасиб" была предусмотрена должность технолога, которую постоянно занимал представитель чешской стороны. Вначале было договорено, что сибиряки станут рассчитываться за выделку частью овчин. Но поскольку спрос на дубленки был неограниченным, рассчитываться стали шкурами крупного рогатого скота, выделка которых в Новосибирской области не производилась. При этом стало возникать положительное сальдо в пользу сибиряков. Для его погашения чехи стали посылать в Шарап заготовки женских шубок из меха нутрии. Предприятие "Карасиб" стало не только самым модным, но и очень эффективным. В совхозе "Шарапский", где кроме профессии доярки и механизатора никогда ничего не было, появилась своя рабочая элита - швеи совместного предприятия. Попасть в эту элиту считала за честь каждая девушка села. А у нас с Анатолием Григорьевичем Незавитиным появилась идея создать еще одно совместное предприятие. В те годы среди наших женщин особой модой пользовалось домашнее вязание. Но лучшая пряжа, которая продавалась в наших магазинах, была импортной. Между тем в Новосибирской области насчитывалось несколько сот тысяч тонкорунных овец. И ни одного килограмма их шерсти не перерабатывалось на месте. Я снова обратился к Йозефу Пару, и он свел меня с руководством предприятия, занимавшегося переработкой шерсти. К сожалению, не помню его названия, знаю только, что оно находилось в Западной Чехии, в городке Нейдек. Мы поехали туда вместе с женой. Когда я показал директору предприятия образцы шерсти алтайской тонкорунной овцы, которую разводили в Новосибирской области, у него задрожали руки. Он тут же вызвал главного технолога и показал ему эту шерсть. Тот повертел её в руках, растеребил и твердо произнес: - Это австралийская шерсть. Такой шерсти в Советском Союзе просто не может быть. Где вы её взяли? Я сказал, что мне её в качестве образца прислали из Новосибирска. Главный технолог недоверчиво посмотрел на меня и сказал: - Если это шерсть сибирской овцы, пусть нам пришлют её немытой. Тогда и продолжим разговор о совместном сотрудничестве. Мне не оставалось ничего, как согласиться с этим предложением. Вернувшись в Прагу, я позвонил Незавитину и попросил прислать хотя бы килограмм немытой шерсти. Вскоре с оказией из Новосибирска мне передали её целый мешок, но продолжить переговоры с чешской стороной о производстве высококачественной шерстяной пряжи в Новосибирской области не удалось. В нашей стране заканчивалась горбачевская Перестройка, а с ней и история великого Государства. Все, что было сделано до этого, пускалось под откос. Печальная участь постигла и совместное предприятие "Карасиб". Если раньше за сырье, отправленное на переработку за границу и возвращенное нам в виде полуфабриката, не надо было платить таможенную пошлину, то теперь её ввели в двойном размере. Сначала пошлина взималась за сырые шкуры, отправляемые на выделку в Чехословакию, потом за выделанные, которые чехословацкая сторона направляла в Новосибирск. Кроме того, в несколько раз возросла стоимость железнодорожных перевозок. В результате только эти издержки оказались значительно дороже самой шубы. Продукция совместного предприятия при сопоставимом или даже более высоком качестве стала неконкурентоспособной по сравнению с турецкими, греческими или даже исландскими дубленками. Так было удушено не только это предприятие. Придуманная схема взимания налогов и повышения транспортных тарифов в очень короткое время уничтожила всю отечественную легкую промышленность, расчистив рынок для китайских, турецких и других товаров. При этом за ворота закрывшихся предприятий были выброшены сотни тысяч людей, в первую очередь женщин, которые были заняты на текстильных, швейных, трикотажных, кожевенно-обувных фабриках. О том, что Горбачев делает что-то не так, в Чехословакии почувствовали уже вскоре после его первого визита в Прагу. Западная Европа стремилась к объединению, расширяя рамки Европейского экономического союза, куда приняли Грецию, Португалию, Испанию и вели подготовку по вступлению еще ряда стран. Началась работа по замене национальных валют общеевропейской. И в Праге ждали, что такие же процессы начнутся и в Совете Экономической Взаимопомощи. Внутренний рынок СЭВ был значительно больше западноевропейского, спрос на товары в несколько раз превышал предложение и для того, чтобы его покрыть требовалась модернизация экономики, резкое усиление взаимодействия, в том числе и через создание совместных предприятий, а на заключительной стадии интеграции использование единой валюты, общей для всех стран - членов СЭВ. Все это по мнению чешских, да и не только чешских, экономистов позволило бы странам СЭВ в очень короткое время сделать резкий скачок как в темпах производства, так и в области научно-технического прогресса. Но в Советском Союзе стали принимать одно решение за другим не просто затрудняющее, а пол-ностью исключающее всякое сотрудничество. Помню встречу с членом Президиума, секретарем ЦК Компартии Чехословакии Йозефом Ленартом, отвечавшим за работу промышленности. Я пришел к нему с просьбой написать статью о чехословацко-советском сотрудничестве. В то время много говорили о создании совместного легкового автомобиля, который бы одновременно производился в Советском Союзе, ГДР и Чехословакии. Такая возможность была вполне реальной. Все три страны располагали необходимой производственной и научно-технической базой, квалифицированными кадрами и традициями автомобилестроения. Чехословацкий завод "Шкода, например, который сегодня, кстати сказать, принадлежит фирме "Фольксваген", первые автомобили начал выпускать еще в конце ХIХ века, о немецком автомобилестроении и говорить нечего. Даже на таком автомобиле как "трабант", над которым все смеялись из-за его невероятной простоты, стоял двигатель высочайшей надежности и высочайшего качества. Мы тоже имели свои традиции. Но в целом автомобили социалистических стран не шли ни в какое сравнение с теми, что выпускались на Западе. И свой первый вопрос, который я задал Йозефу Ленарту, был о том, как продвигается идея о совместном автомобиле. Тем более, что совсем недавно я побывал на заводе "Шкода в городе Млада Болеслав, где мне показали новый чешский автомобиль "фаворит", который в самое ближайшее время собирались ставить на конвейер. Он хотя и был лучше предыдущего, но значительно уступал и "фольксвагену, и "опелю", и "рено". - Какое там автомобиль, - досадливо сморщившись, сказал Ленарт. - Мы совместную электробритву и то создать не можем. - А что этому мешает? - спросил я. - Ответы на эти вопросы надо искать в Москве. - Он посмотрел на меня и опустил голову. - Совместное сотрудничество развивается очень плохо. Но, откровенно говоря, боюсь, что в скором времени станет еще хуже. Ленарт не сказал, что заставляет его думать подобным образом, но вскоре все стало ясно. Советский Союз решил перейти в расчетах со странами СЭВ на твердую валюту. Раньше такой валютой была условная единица - переводной рубль. Логика подсказывала заменить его рублем реальным. Тем более, что Западная Европа стремительно шла к своей единой валюте - евро. Эта замена позволила бы резко облегчить взаиморасчеты, снять многие препятствия на пути сотрудничества, особенно мелких и средних предприятий, укрепить СЭВ и всю систему взаимодействия европейских социалистических стран. Но вместо рубля Михаил Горбачев сделал главной расчетной единицей американский доллар. Очевидно, у него уже была закулисная договоренность об этом с Рейганом. Большего удара по экономике социалистических стран нанести было невозможно. Они не имели долларовых запасов, их товарооборот со странами долларовой зоны был не очень большим, потому что главное сотрудничество было сориентировано на Советский Союз. Все это привело к началу ликвидации СЭВа и всего общего рынка социалистических стран. Помню озабоченные лица венгерских корреспондентов, узнавших эту, ошеломительную для них Новость. Венгрия не производила своих легковых автомобилей, все машины закупались в нашей стране. Закупки покрывались венгерскими товарами, в первую очередь изделиями легкой и пищевой промышленности. Это был хорошо отлаженный, сбалансированный обмен. Теперь выяснилось, что у нашей страны нет долларов на закупку венгерских товаров, а у венгров - для того, чтобы приобретать наши. Вся венгерская экономика оказалась в состоянии шока. Но длился он недолго. Вскоре венгерское правительство договорилось с фирмой "Опель" о строительстве в Венгрии автосборочного завода по выпуску автомобилей "Опель Астра". Такой завод был построен и венгры не стали покупать у нас ни одного "Жигуля", хотя до этого мы ежегодно поставляли их туда несколько десятков тысяч. То же самое стало происходить и в других социалистических странах Европы. Мы стремительно теряли рынок, сворачивая сотрудничество с, казалось бы, самыми надежными своими партнерами. Начались изменения и в политических отношениях. Как выяснилось потом, Горбачев не зря остался ночевать в Праге. Он долго беседовал с нашим послом Ломакиным, инструктируя его о тех мерах, которые следует предпринять, чтобы убрать с поста Генерального секретаря Компартии Чехословакии Густава Гусака. По мнению Горбачева тот уже стал слишком старым и перестал воспринимать веяния времени. Об этом проговорился корреспондент "Известий" в Праге Егор Яковлев, бывший у посла по сути дела личным советником. Несколько лет спустя мне рассказал об этом Зденек Горжени [Zdeněk Hoření]. Егор Яковлев, напоказ выставлявший себя ярым западником, был журналистом весьма средней руки и для того, чтобы его замечали, надо было все время крутиться около начальства. Когда этого не получалось, он просто выходил из себя. В апреле 1986 года произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Наши официальные органы долго не сообщали об этом, но в Чехословакии об аварии уже знали. В то время редакции четырех братских газет - Правды, "Руде Право", "Нойес Дойчланд" и "Трибуны Люду проводили ежегодное совместное спортивное соревнование, которое называлось велогонкой Мира. В ней принимали участие лучшие велосипедисты четырех стран. Велогонка начиналась прологом в Советском Союзе, затем переезжала в Польшу и дальше шла уже по её территории, а также дорогам ГДР и Чехословакии. На этот раз пролог решили сделать не в Москве, а в Киеве. Один из чехословацких велогонщиков отказался участвовать в соревнованиях. Как сказал мне Горжени [Zdeněk Hoření], ему запретила ехать в Киев жена. Побоялась, что муж может получить дозу радиации. Мы не знали о масштабах аварии и поэтому не имели понятия о том, какой радиационный фон имелся на то время в Киеве. Но как выяснилось позже, жена велосипедиста оказалась права. Вероятность радиоактивного заражения в Киеве была очень высокой. И не только в Киеве. И вот мы читаем в "Известиях" огромный репортаж Егора Яковлева о якобы заведомой лжи западной пропаганды, распространявшей слухи о радиоактивном заражении местности в результате аварии на Чернобыльской АЭС. Он на своем автомобиле проехал по Белоруссии и Польше, побывал на знаменитом чехословацком водохранилище Розкош, где видел счастливых отдыхающих людей и ни один из них не думал ни о каком радиоактивном заражении. Нам всем было неприятно читать этот материал. А посол Ломакин поставил его в пример другим журналистам. Потрясая перед носом газетой "Известия", посол, выходя из себя, говорил: "Яковлев написал, а вы побоялись сделать это. И тем самым не дали, как он, отпор западной пропаганде. Мы молчали потому, что возражать было бесполезно. Правда для нас и в то время была дороже лжи. Рассказываю об этом столь подробно только потому, что вскоре Яковлев стремительно пошел в гору. Сначала стал главным редактором газеты "Московские Новости", а затем советником Горбачева. Когда мы узнали об этом, сразу поняли - уже в самое ближайшее время ни нас, ни страну не ждет ничего хорошего. В апреле 1987 года состоялся официальный дружественный визит Горбачева в Прагу. Чехословацкие руководители придавали ему очень большое значение. Мировая система Социализма начала давать трещины. И не только потому, что США бросили против неё экономическую мощь и политическое влияние всего западного мира. В самих странах Социализма под видом демо-кратизации жизни, плюрализма мнений все громче и свободнее стал звучать голос пятой колонны. Одним из её главных рупоров в нашей стране стала газета "Московские Новости". В Чехословакии в это время проамериканская оппозиция была не так слышна, но все понимали, что если в Советском Союзе ничего не изменится, ждать её выступлений осталось недолго. К визиту Горбачева тщательно готовились. Был продуман маршрут его передвижения по стране, встречи с рабочим классом, крестьянством и интеллигенцией, подписание ряда важных документов. Мне было поручено освещать в газете каждый его шаг. Горбачев прилетел в Прагу вместе с женой Раисой. После встречи с Гусаком и другими руководителями Партии и Государства он побывал на заводе "ЧКД", затем в пражском Дворце Культуры состоялся грандиозный митинг, посвященный чехословацко-советской дружбе. Горбачев выступил на нём с большой речью, в которой, как и во всех его речах, не содержалось почти ничего конкретного. Он повторял уже известные свои высказывания о борьбе за мир и разоружении, об укреплении и расширении Демократии и ни слова не произнес о том, что Советский Союз всей своей мощью будет защищать завоевания Социализма не только на своей земле, но и на территории остальных стран социалистического содружества. Именно этих слов ждали от него больше всего и, мне думается, он хорошо понимал это. Но он не мог произнести эти слова потому, что в душе уже давно распрощался с Социализмом. Митинг закончился поздно вечером. Я приехал с него домой, написал отчет о пребывании Генерального секретаря ЦК КПСС в Праге, передал в редакцию и, сев в машину, помчался за триста пятьдесят километров в Братиславу, куда Горбачев должен был прилететь на следующий день утром. В Словакии у него была такая же обширная программа пребывания, как и в Чехии. По дороге в Братиславу недалеко от Брно прямо на автостраде расположено местечко Девет кржижу, что в переводе на русский означает "Девять крестов". По преданию на этом месте деревенский парень встретил свою невесту, которая вышла замуж за другого и возвращалась после венчания к себе домой. Парень застрелил из ружья её, жениха и всех, кто их сопровождал, а затем покончил с собой. В один день рядом с дорогой выросло девять могил. История трагическая. Но когда строили автостраду, именно на этом месте поставили бензоколонку, хороший мотель и очень уютный ресторанчик. Девет кржижу расположено как раз на середине пути между Прагой и Братиславой. Я добрался дотуда уже ночью. Решил заправить машину и выпить чашку кофе, потому что буквально засыпал за рулем. День был очень тяжелым и я чувствовал себя вымотанным до предела. Когда зашел в ресторанчик, увидел там почти всех наших журналистов, аккредитованных в Праге. Они тоже ехали в Братиславу. Все они уже понимали, что визит Горбачева в Чехословакию оказался пустым, он не укрепит ни двустороннее сотрудничество, ни социалистическую систему в целом. Не принесет ничего в этом отношении, по всей видимости, и посещение Горбачевым Братиславы. Но всем нам надо было выполнять свой журналистский долг. Мы просто обязаны были полностью осветить визит главы Государства в Чехословакию. В Братиславу приехали, когда над городом уже занимался рассвет. Добравшись до кровати в отеле, я тут же провалился в какое-то полузабытье. Понимал, что на отдых оставалось часа два и надо бы попытаться за это время уснуть, но сон не шел. Со мной такое случается, когда слишком устаю. Мысленно ругал за это Горбачева, который сейчас безмятежно спал в своей пражской резиденции, но такова специфика журналистской работы. Очень часто не ты руководишь обстоятельствами, а они тобой. Пролежав больше часа в постели, я понял, что уснуть все равно не смогу, поэтому встал и пошел в ванную. Принял горячий душ, посидел немного в кресле, чтобы окончательно прийти в себя, и спустился в ресторан выпить чашку черного кофе. Огромный зал ресторана был пуст, лишь за одним столиком, похожий на толстого нахохлившегося воробья, сидел советник нашего посольства в Праге Игорь Черкасов. Он тоже отвечал за визит Горбачева в Чехословакию. Я подсел к нему. Спросил, не будет ли в программе визита каких-нибудь изменений. - Кто его знает, что у него в голове, - пожав плечами, сказал Черкасов. - Нас об этом заранее не информируют. Горбачев должен был встретиться в Братиславе с руководством Словакии, посетить Братиславский Град и расположенный недалеко от словацкой столицы сельскохозяйственный кооператив "Цифер". В кооперативе к его визиту готовились недели две. Крестьянам хотелось рассказать о своих достижениях, которые были весьма заметны даже на фоне процветающего сельского хозяйства Чехословакии, показать новую технику и новые технологии, ухоженную деревню с чистыми улицами и прекрасными домами. Просто поговорить как с человеком. Утром, как и предусматривалось визитом, Горбачев прилетел в Братиславу. Но у Раисы Горбачевой вдруг неожиданно разболелась голова. Визит был скомкан. Встретившись с руководством Словакии и заглянув на несколько минут в Братиславский Град, чета Горбачевых села в самолет и отбыла в Москву. В сельскохозяйственном кооперативе они так и не побывали. Разочарованию чехословацкой стороны не было предела. Передав в редакцию короткую Информацию о завершении визита, я возвратился в Прагу. Когда проезжал мимо "Девяти крестов", в голову почему-то пришла мысль о том, что Горбачев может поступить с Чехословакией точно так же, как неудачливый жених со своей невестой. Оставить один крест от всего, что за сорок лет было построено на поле чехословацко-советского сотрудничества. В конце 1987 года с поста Генерального секретаря Коммунистической Партии Чехословакии ушел Густав Гусак. Его место занял Милош Якеш - человек честный, преданный идеям Социализма. Кроме того, Гусак сохранил за собой пост президента Чехословацкой Социалистической Республики. Ни то, ни другое ни в коей мере не устраивало Горбачева. Густав Гусак пришел к руководству Чехословакии в самый трудный для неё период - в апреле 1969 года. Общество было расколото на сторонников социалистического пути развития и его противников, экономика находилась в упадке, программы вывода страны из глубочайшего кризиса не существовало. Густав Гусак очень быстро сумел объединить вокруг себя все здоровые силы, вернуть обществу стабильность и вывести его из кризиса. Именно за годы его правления каждый гражданин Чехословакии получил те социальные гарантии, о которых мог только мечтать и которых теперь у абсолютного большинства людей уже никогда не будет. Если бы не вмешательство Советского Союза, поддержавшего сторонников Социализма, Чехословакия ушла бы из содружества социалистических Государств еще в 1968 году. Я до сих пор не упоминал о событиях 1968 года по той простой причине, что во время моей работы в Чехословакии об этом почти никто не говорил. Хотя отношение к этим событиям у разных людей было разным. Скажу только, что и наша страна, и те люди, которые отстаивали Социализм в Чехословакии, боролись за свои национальные интересы. Не воспринимал и не воспринимаю никаких обвинений по поводу агрессии в адрес Советского Союза ни со стороны наших демократов, ни со стороны чешских националистов. Белочешский корпус принес нашему народу в годы гражданской войны в тысячи раз больше горя и страданий, чем советские войска чешскому народу в 1968 году. Но мы никогда не вспоминаем об этом, и правильно делаем. Потому что у каждого народа в шкафу найдется свой скелет. Надо искать не то, что разъединяет, а то, что объединяет нас. Скажу больше. Если бы левые попробовали сейчас сделать в Чехии государственный переворот, пусть даже бархатный, сиреневый или, используя нынешнюю терминологию, какой-то другой, в страну немедленно вошли бы войска НАТО. И никто бы не назвал их появление агрессией или жестоким подавлением Демократии. К нам всегда подходили с одним и тем же принципом: то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. С Политикой двойных стандартов, которую проводит по отношению к нам Запад, мы и сегодня сталкиваемся на каждом шагу. Не могу вспомнить ни одного случая агрессивного или просто хамского отношения к себе со стороны чехов. А ведь я прожил в Праге почти восемь лет. А вот других случаев сколько угодно. Моя жена иногда бывает чрезвычайно рассеянным человеком. Однажды, переходя улицу, она услышала у самого уха пронзительный полицейский свисток. Вздрогнув, остановилась и увидела рядом с собой молодого улыбающегося полицейского. - Пани, разве вы не видите, что в этом месте переход улицы запрещен? - сказал он. В ответ жена начала что-то лопотать. По выговору, а говорила она по-чешски с чудовищным акцентом, полицейский понял, что перед ним русская. Он остановил жезлом движение машин, перевел жену на другую сторону улицы и сказал на прощанье, чтобы в следующий раз она ходила только по переходам. И надо же так случиться, что через несколько дней, нарушая правила перехода, она снова налетела на этого полицейского. На этот раз он решительно поднял жезл, остановил движение и, раскинув руки, бросился к ней, выговаривая на ходу: - О, русская пани, я так рад, что вы еще живы! Он снова перевел её на другую сторону, спросил, где живет и попросил быть осторожнее на дороге. Автомобильное движение в Праге очень большое и если не пользоваться переходами, можно нарваться на серьезную неприятность. Она поблагодарила полицейского и пошла дальше. Но на этом её знакомство с симпатичным полисменом не закончилось. В следующий раз он поймал её на самой оживленной улице в центре Праги. Она шла с подругой, увлеченно разговаривая о чем-то и совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. И вдруг до неё дошло, что все движение остановилось. Замерли автомобили, перестал дребезжать на рельсах трамвай. На улице наступила неестественная тишина. У жены екнуло сердце. Она повернула голову и увидела идущего ей навстречу улыбающегося полицейского. - Пани, - сказал он, беря её под руку, - когда я дежурю, вы можете ходить на моем участке вдоль улицы. Он сопроводил её до тротуара и только потом разрешил движение автотранспорту. Конечно, встретив рассеянную женщину, полицейскому нравилось разыгрывать маленький спектакль. По всей видимости в глубине души он был немножечко актером. Но то, что это был добрый и порядочный человек, который хорошо относился к русским, не вызывает никакого сомнения. Вспоминается и другой случай, тоже связанный с женой. В одну зиму в Праге не было снега, розы цвели в нашем саду до Нового года. На Новый год жена поехала в Новосибирск навестить сына. Я отпустил её потому, что жену уже несколько месяцев мучили приступы ностальгии. На родине мы не знаем, что это такое, ностальгия появляется в долгом отрыве от дома. Иногда сидим с женой днем в нашей квартире, пьем кофе и вдруг у неё из глаз начинают потоком идти слезы, для которых казалось бы нет никаких причин. - Что с тобой? - спрашиваю я жену. Она шмыгает носом, утирает слезы и говорит: - Хочу домой. Меня тоже иногда мучила ностальгия, но мне было легче. Я все время был занят работой, свободного времени не оставалось ни минуты. Но я хорошо понимал душевное состояние жены и когда она засобиралась домой, не возразил ни слова. На этот раз она ехала поездом до Москвы не через Брест, а через станцию Чоп, расположенную на чехословацко-украинской границе. По украинской территории поезд долгое время идет по ущельям Карпатских гор. Когда въехали в Карпаты, жена вышла в коридор вагона и вдруг увидела горы, покрытые ослепительным белым снегом. И у неё снова невольно потекли по щекам слезы. В это время мимо проходил проводник. Увидев плачущую русскую женщину, остановился и сочувственно сказал: - Домов е домов, пани. "Родина есть родина". Она подняла на него благодарные глаза. Надо сказать, что чешские проводники в те времена подрабатывали на нашей территории. Загрузив в Праге полное купе пива, они торговали им после того, как поезд пересекал границу Советского Союза. В вагоне за чешским пивом выстраивалась очередь. Но как только к проводнику подходила жена, чтобы попросить стакан чаю или чашку кофе, он тут же прекращал торговлю и обслуживал её. - Это оправдова пани, - говорил проводник, отодвигая за порог купе любителей пива. "Оправдова по-чешски "настоящая". Жена стала для проводника настоящей пани только потому, что заплакала при виде родных снегов. людей, которые любят свою родину, уважают везде, к ним стараются относиться с подобающим достоинством. Чех, тоже любивший свою родину, уважал эти чувства в других. И с такими чехами и словаками на протяжении всей своей жизни в Праге я сталкивался каждый день. Вскоре после официального визита Горбачева в Прагу прилетел министр иностранных дел СССР Шеварднадзе. Это был странный визит потому, что, насколько мне не изменяет память, он не встретился даже со своим чехословацким коллегой Богуславом Хнеупеком. Зато пообщался с сотрудниками советских учреждений, находящихся в чехословацкой столице. Встреча проходила в клубе посольства при переполненном зале. Шеварднадзе было трудно узнать. Он выглядел худым, помятым, его потные волосы прилипли к голове и весь он казался бесконечно усталым. На это сразу обратили внимание, но объясняли такой вид министра тем, что он совершил дальний перелет и не успел привести себя в порядок. Шеварднадзе летел из Соединенных Штатов Америки. Цель его остановки была проста: объяснить нам то, что происходит в Советском Союзе. Многие люди уже перестали понимать цели Перестройки и полностью запутались в ней. Шеварднадзе объяснил все просто и лаконично. Взойдя на трибуну и обведя взглядом сидящих в зале притихших людей, он сказал своим уставшим, негромким голосом с очень заметным кавказским акцентом: - В стране идет революция. А, как вы знаете, главная цель всякой революции, это вопрос о власти. Дальше пошел набор тех же аргументов, которыми пользовался Горбачев. Государству требуется демократизация всей общественной жизни, свобода слова, соблюдение прав человека, пересмотр отношения к собственности, в том числе на землю. То есть смена всего общественного строя. Он не произнес этих слов открыто, но весь смысл его выступления заключался именно в этом. Многие расходились с собрания, понурив головы. Те, кто поумнее, понимали, что уже в самое ближайшее время нашу жизнь ждут не только серьезные изменения, но и очень трудные испытания. К чему они приведут? Куда пойдет страна и что станет завтра с нами и нашими детьми? Не потеряем ли мы те социальные завоевания, ради которых положили головы на плаху наши отцы и деды, а с ними десятки миллионов из их поколения? Наконец, что будет со страной?   Сохранит ли она свое достоинство в мире? Мы никогда никому не давали помыкать собой и неужели скатимся до того, что теперь позволим делать это? Неужели нам придется учиться жить с непроходящим чувством мировых изгоев в душе? Ведь Рейган на всю планету объявил Советскую Россию империей зла. Но так как жизнь с каждым днем становилась хуже, многие считали, что бояться перемен нечего. Потому что хуже просто не может быть. 25 апреля 1989 года состоялся Пленум ЦК КПСС, с докладом на котором выступил Горбачев. Он объявил о том, что семьдесят четыре члена и двадцать четыре кандидата в члены ЦК КПСС обратились к участникам Пленума с просьбой вывести их из состава ЦК в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья.   Среди подписавших обращение были А.А. Громыко, М.С. Соломенцев, Г.А. Алиев, М.В. Зимянин, В.И. Долгих, президент Академии наук СССР А.П. Александров, такие известные министры, как А.А. Ежевский, П.Ф. Ломако, Т.Б. Гуженко и многие другие. Среди подписавших заявление значилась и фамилия первого секретаря Новосибирского обкома Партии А.П. Филатова. Услышав это сообщение, я сразу понял: борьба за власть, о которой говорил Шеварднадзе, закончилась. Всю её полноту получили в свои руки Горбачев и его самое ближайшее окружение. Но еще раньше такая же борьба за власть началась во всех социалистических странах Европы. Оглавление www.pseudology.org