Станислав Васильевич Вторушин Золотые годы Часть 18 Сибирь отдалена от западных границ страны на тысячи километров и дыхание холодной войны мы, сибиряки, никогда не воспринимали с такой остротой, с какой оно ощущалось в Европе. Между тем, война шла по своим законам до полного уничтожения противника. В Праге я впервые по-настоящему ощутил, какой костью в горле был Советский Союз у Соединенных Штатов Америки и остального западного мира. Вскоре после того, как я приступил к работе, отдел печати МИДа организовал поездку иностранных корреспондентов, аккредитованных в Чехословакии, в Южную Моравию. Для меня она была первой и я не только охотно откликнулся на неё, но и с интересом рассматривал своих коллег из других, в первую очередь, капиталистических стран. Около Чернинского дворца, в котором располагался МИД, находилась большая стоянка автомобилей. Все корреспонденты, в том числе и я, приехали туда на своих машинах. Дальше наш путь предстоял на МИДовском автобусе. У меня была "Волга, я скромненько поставил её в дальнем конце стоянки. Наши тассовцы ездили на "Жигулях". Они припарковали свои машины рядом с моей. На "Жигулях" ездили и большинство корреспондентов социалистических стран. Правда, поляки пользовались "фиатом", который по итальянской лицензии производился в Польше, а восточные немцы предпочитали другим машинам "вартбург", по классу равнявшийся нашим "Жигулям" и польскому "фиату. Корреспондентка западногерманской газеты "Франкфуртер Рундшау, довольно симпатичная молодая женщина, жившая в Вене, но обслуживающая и Чехословакию, приехала на новенькой, сверкающей лаком "ауди". Толстый, как колобок, с большими, на выкате глазами, круглым лицом и черной вьющейся шевелюрой корреспондент "Голоса Америки" прикатил на "форде. Корреспондент финского радио Пекка, которого все почему-то на чешский манер звали Пепиком, приехал на "БМВ". В программе поездки было посещение местечка Аустерлиц, где, как известно, произошло первое сражение войск императора Александра I с армадой Наполеона. Это сражение подробно описал в романе "Война и мир" Лев Толстой. Наша армия потерпела там поражение. На месте битвы поставлен памятник, здесь же погребены останки воинов трех армий - русской, австрийской, которая была нашей союзницей, и французской. Недалеко от места сражения в старинном замке города Славков имеется музей, посвященный этой битве. Самая большая экспозиция в нём, к моему удивлению, была отведена Наполеону. Иностранные корреспонденты ходили по замку от экспоната к экспонату и вслух восхищались подвигами французского полководца. Я молчал до тех пор, пока Пепик, постоянно вертевшийся около корреспондента "Голоса Америки", не произнес: - Вот у кого надо учиться, как воевать с русскими. Я сначала хотел промолчать, но не сдержался и сказал так, что услышал весь зал: - Особенно после сражения у Бородина. Не начал бы Наполеон воевать с русскими, дожил бы в своей Франции в тепле и спокойствии, в окружении любовниц до глубокой старости. Пепик тут же отвернулся и ушел в другой конец зала. Корреспондент "Голоса Америки" нас, русских, просто не замечал. Как, впрочем, и мы его. Но вечером, когда мы сидели в погребке южноморавского городка Годонин, знаменитого своими вино-градными винами, Пепик уже крутился около меня, словно никогда не только не восхищался Наполеоном, но и не слышал о нём. Оказывается, он хорошо знал имена наших хоккеистов, неоднократно бывал в Ленинграде, где его гостеприимно принимали и угощали водкой русские. И я не стал сердиться на него из-за Наполеона, пролившего столько русской крови. В конце концов все войны заканчиваются миром. Должен сказать, что с большинством западных корреспондентов у меня, да и других наших журналистов были вполне нормальные отношения. Мы никогда не ссорились, не наскакивали друг на друга. Хотя, конечно, одних и тех же исторических деятелей, как и сами исторические события, оценивали по-разному. Но Советский Союз, как Государство, они не только не любили, а откровенно пылали к нему лютой ненавистью. Западные корреспонденты не замечали ничего хорошего в нашей жизни, все их материалы о нас были отрицательными. Примерно такими, какими сегодня являются информационные выпуски российского телевидения, показывающие нашу нелегкую жизнь. Нынешняя официальная как российская, так и западная пропаганда, объясняют эту ненависть тем, что у нас были слишком разные идеологии. Но за все время общения с западными корреспондентами ни один из них ни разу не заводил со мной разговор о нашей идеологии. Немка из "Франкфуртер Рундшау постоянно удивлялась не тому, что я представляю коммунистическую газету, а объему материала, который мне ежемесячно приходилось передавать в редакцию. Мои репортажи, корреспонденции, заметки, авторские статьи появлялись практически в каждом третьем номере газеты. Она была счастлива, если ей удавалось напечататься хотя бы раз в неделю. Причем, ни аналитических статей, ни авторских материалов от неё не требовали. Она занималась только мелкой Информацией, репортажами и интервью. Нас разделяли не государственные системы, а представление о мире, о том, каким должен быть человек и к каким идеалам ему необходимо стремиться. У нас и у них на генетическом уровне заложены разные духовные начала. Человек западного мира любой ценой стремится к материальному богатству, а русский, не отрицая необходимости материального благополучия, - к богатству духовному. Вот почему они не понимают нас, считая русскую душу загадочной. А мы не всегда понимаем их. В этой связи мне вспоминается история, произошедшая с моим словацким знакомым Йозефом Коваром, проработавшим семь лет на заводах Форда в Америке. Днем он стоял у конвейера, где собирались трактора, а вечером шел в общежитие, надоевшее за годы работы хуже горькой редьки. Досугом рабочих никто не занимался и каждый проводил его, как мог. Словака поселили в комнату к американцу. Однажды в жаркий воскресный день ему захотелось попить пива и он решил пригласить с собой соседа по комнате. Когда американец услышал, что сосед зовет его пить пиво, у него вдруг напряглись скулы, он соскочил с кровати, весь сжался и, резанув от ярости кулаком по воздуху, сказал, что никуда не пойдет. Йозеф по наивности подумал, что у соседа неважное настроение. Через несколько дней он снова пригласил его пить пиво. На этот раз американец соскочил со стула и со всего размаху въехал ему кулаком в лицо. - Кто ты такой, чтобы приглашать меня? - закричал рассвирепевший американец. - Ты думаешь, у меня нет денег, чтобы самому купить пива? У меня счет в банке в десять раз больше твоего, а ты принимаешь меня за нищего. И он снова накинулся на Йозефа. Но тот дал ему сдачи и американец осекся. После этого Йозеф начал объяснять, что в его стране пригласить знакомого на кружку пива считается обычным делом и никто за это не сердится. Наоборот, такое внимание считается знаком доброго расположения к человеку. За это надо не налетать с кулаками, а говорить спасибо. - Ты живешь не в вашей стране, а в моей, - сквозь зубы сказал американец. - Я могу к тебе хорошо относиться, но больше никогда не приглашай меня на пиво. У меня для этого есть свои деньги. К этой истории можно относиться как угодно, но она говорит о том, что мы, славяне, и американцы слишком разные люди. Как рассказал Йозеф, в Америке нельзя позвать соседа помочь построить дом, привезти сена, занять у него соли или спичек. Есть деньги, найми и построй, купи, чего недостает. Нет денег - живи, как хочешь, и ни на какую помощь не надейся. В суровом мире постоянной борьбы за выживание побеждает сильнейший. Удел слабого - погибнуть. И это воспринимается, как должное. Это их мораль. И если мы будем навязывать собственные ценности друг другу, мы никогда не найдем общего языка. Я это быстро понял и даже, освещая жизнь Чехословакии, населенной очень близким нам по духу народом, старался подчеркивать не то, что нас разъединяет, а то, что объединяет. Тем более, что я с первого взгляда влюбился в Чехословакию. В её чистенькие ухоженные деревеньки, в зеленые холмы со старинными замками на вершинах, в добрый трудолюбивый народ, заботливо сохраняющий свои традиции, обычаи и богатую Культуру. Чехи относились к Америке с таким же недоверием, как и мы. Холодная война давила на них тяжелым грузом. Во все времена своей истории они свободно разъезжали по Европе, точно так же, как европейцы могли свободно приезжать к ним, но холодная война поставила столько преград на пути общения, в том числе экономического, что это постоянно раздражало. Из-за ограничений в торговле срывались многие выгодные контракты, не развивался культурный, научный и спортивный обмен, обособление западных и восточных стран постоянно углублялось. Разрядка была нужна не только социалистическому блоку, но и Западной Европе. Однако Америка не хотела никакой разрядки. Ей нужно было довести холодную войну до конца, то есть до полного уничтожения Советского Союза. В 1983 году американцы приняли решение о размещении на своих базах в Западной Европе ракет средней дальности "Першинг-2", оснащенных ядерными боеголовками. Подлетное время этих ракет до наших городов составляло всего шесть-восемь минут. До Праги оно было вдвое меньше. Народы восточноевропейских стран стали жить в постоянном страхе. Ведь никто не мог дать гарантию того, что какой-нибудь сумасшедший американский генерал во время нервного срыва (а такое может случиться с каждым человеком) не нажмет на пусковую кнопку "Першинга-2". И тогда от всей Европы останутся только дым и пыль. Чтобы поставить европейские Государства, предоставившие свои территории под американские военные базы, в равные с нами условия, на совещании руководителей социалистических стран в Москве было принято решение о размещении таких же ракет с ядерными боеголовками в Чехословакии, Польше и Восточной Германии. Напряжение с обеих сторон достигло своего пика. Дыхание холодной войны стало обжигать Европу. В июне 1983 года в Праге состоялась Всемирная ассамблея "За мир и жизнь, против ядерной войны. На неё прибыли около трех тысяч представителей антивоенных движений из ста сорока стран. Для освещения работы ассамблеи редакция создала специальную бригаду. Кроме меня в неё вошли работавший в Вене корреспондент Правды Игорь Мельников и приехавший из Москвы политический обозреватель газеты Юрий Жуков. Помимо всего прочего Жуков являлся еще членом Президиума Всемирного Совета Мира.   Я впервые участвовал в таком громадном и ответственнейшем форуме и, конечно, волновался. Ассамблея проходила в пражском Дворце Культуры, построенном специально для подобных мероприятий. Её работу освещали сотни корреспондентов практически из всех стран мира. Должен сказать, что чехи умеют организовывать самые большие форумы. Для журналистов там были созданы идеальные условия. В огромном многоэтажном подземном гараже выделена специальная стоянка для машин журналистов. Четко и безотказно работал пресс-центр, который моментально выдавал самую последнюю Информацию, в том числе тексты докладов выступающих. Здесь же работал узел связи, из которого без помех можно было передать сообщение в любую редакцию любого Государства. Западные корреспонденты, постоянно озабоченные поиском какого-нибудь изъяна в любом мероприятии, проводимом в социалистической стране, ходили зеленые от злости. Несмотря на все старания, они не могли придраться к организации работы ассамблеи. Поскольку подобная ассамблея была первой в моей жизни, я до сих пор помню многие её детали. Форум открыл заместитель Председателя Национального собрания Чехословакии Томаш Травничек. Затем слово было предоставлено президенту Чехословакии Густаву Гусаку. Я видел его несколько раз вблизи, в том числе однажды совсем рядом, когда на приеме в честь дня освобождения Чехословакии, отмечавшемся девятого мая в зеркальномом зале Пражского Града, он пожимал руку моей жене. Он всегда выглядел безукоризненно элегантным, но немножко бледным, а на этот раз показался мне еще бледнее. У Гусака было плохое зрение, он носил очки с очень толстыми стеклами. Осторожной походкой он вышел к трибуне, неторопливо протер носовым платком очки, снова надел их и, оглядев зал, начал говорить. Очевидно, ему требовалось время, чтобы сосредоточиться. Говорил он четким негромким голосом, зал чутко ловил каждое его слово. - Развитие международной обстановки в последнее время обоснованно вызывает серьезнейшие опасения, - сказал он. - Мы становимся свидетелями, как теряются многие позитивные результаты Политики разрядки напряженности. С глубоким беспокойством мы вынуждены констатировать, что именно в стране, которая первой создала атомную бомбу и применила это страшное оружие, и ныне имеются силы, видящие в этом оружии инструмент запугивания, средство для установления мирового господства. На нашем континенте уже сейчас сосредоточен огромный разрушительный потенциал. По решению НАТО его намечено еще более увеличить в результате планов размещения в ряде стран Западной Европы новых американских ракет средней дальности. Если договоренность об ограничении ядерных вооружений в Европе, исключающая размещение здесь новых американских ракет, будет сорвана и возникнет дополнительная угроза безопасности СССР и его союзников, Советский Союз примет своевременные и эффективные ответные меры. Необходимо предотвратить дальнейшее обострение напряженности, укрепить международную стабильность. Все мы живем на одной планете. Надо спасти её от грозящей катастрофы. Густав Гусак, вне всякого сомнения, был одним из самых авторитетных лидеров восточноевропейских стран. Он выступал как крупный государственный деятель международного масштаба, пользующийся большим уважением всех миролюбивых сил. Он четко и ясно формулировал самые животрепещущие проблемы международной обстановки. Участники ассамблеи слушали его с огромным вниманием. Тем более, что он говорил о том, о чем думали они сами. Вслед за ним выступил Президент Всемирного Совета Мира - стройный черноволосый индус Ромеш Чандра. - Мы прибыли в Прагу со всех континентов с единственной целью, - сказал он, - сделать все для того, чтобы дети нашей планеты никогда не испытали ужасов Хиросимы и Нагасаки. Мы знаем, что сейчас испытываются новые американские межконтинентальные баллистические ракеты "МХ", готовится размещение "першингов" в Европе. Мы должны добиться того, чтобы на земле нигде не было ракет - ни на западе, ни на востоке, ни на юге. Чтобы ядерное оружие было поставлено вне закона. Затем ассамблея перешла к практической работе, развернув дискуссии сразу в десяти секциях. Её сопредседатель - генеральный секретарь Международной лиги женщин за мир и свободу канадка Эдит Баллантайн предложила проекты программы работы ассамблеи и правил процедуры. Они были утверждены. Наибольший интерес у всех, естественно, вызвала развернувшаяся в зале дискуссия на тему "Опасность ядерной войны для жизни и пути её предотвращения". Началась она необычно. На огромном экране перед взорами взволнованных делегатов прошли кинокадры, воскресившие в их памяти трагедию сотен тысяч жителей японского города Хиросимы, погибших под ударом американской атомной бомбы. Это были кадры из фильма, который привезла с собой канадская делегация. Больше всего меня потряс вид полностью разрушенного города, над руинами которого возвышались похожие на скелет останки небольшого здания с голыми ребрами купола. Ничего, кроме этого здания, после атомного взрыва в Хиросиме не осталось. Этот канадский фильм оказал на всех делегатов очень сильное впечатление. Вечером в Праге состоялся грандиозный митинг, на который собрались около двухсот тысяч человек. Люди приехали в столицу из близлежащих городов и селений и колоннами направлялись к историческому центру Праги - Староместской площади. Когда стемнело, многие из них зажгли факелы и шествие колонн продолжалось при свете колеблющихся огней, создающих впечатление непоколебимой решимости. Я никогда не видел ничего подобного. Казалось, весь народ высыпал на улицы, чтобы поддержать участников Ассамблеи "За мир и жизнь, против ядерной войны. Мы в Советском Союзе, особенно на таких дальних его рубежах, как Сибирь, никогда не ощущали противостояние двух миров с такой остротой, как это чувствовалось в центре Европы. Ведь от Праги до границы с западногерманской Баварией было всего двести километров. Оттуда на социалистические страны были нацелены не только ракеты, но и жерла дальнобойных пушек, снаряженных снарядами с ядерной начинкой. Ведущие страны Запада не сделали никаких выводов из двух мировых войн, опустошивших Европу. Они усиленно готовились к третьей, подстегивая к этому нас, и все зависело оттого, у кого раньше сдадут нервы. Я с интересом освещал работу ассамблеи, продолжавшейся почти неделю, Правда каждый день давала отчеты о ней на своих страницах. На ассамблее было немало выдающихся людей, с которыми в другое время просто невозможно было бы встретиться. Однажды в вестибюле дворца, когда я разговаривал с чешским журналистом, мимо нас прошел коренастый рыжеволосый человек в костюме и клетчатой рубашке без галстука, на которой была расстегнута верхняя пуговица. Я невольно засмотрелся на него, потому что показалось, будто где-то мы уже встречались. У человека было мужественное лицо, колючие рыжие брови с редкой сединой только придавали ему решительности. Чешский журналист заметил мое внимание и спросил, кивнув на рыжеволосого, остановившегося недалеко от нас: - Вы знакомы? - Кто это? - тихо спросил я. - Джеймс Олдридж. Я оторопел. Книгами Олдриджа, особенно такими, как "Герои пустынных горизонтов" и "Горы и оружие, я зачитывался в годы своей юности. Мне казалось, что никто лучше его не знает арабского востока, на территории которого разворачивались события романов. В те же годы по рассказу Джеймса Олдриджа "Последний дюйм" у нас был поставлен прекрасный фильм. В нём звучала великолепная мужественная песня, которую тогда распевали на многих вечеринках и слова которой написал мой хороший знакомый московский поэт Марк Соболь. Он много раз приезжал в Барнаул и я неоднократно участвовал в поэтических семинарах, которыми он руководил. Во время этих посещений Марк Соболь часто бывал у меня дома. Олдридж подошел к стойке, за которой красивая чешская девушка бесплатно раздавала участникам ассамблеи кофе, попросил чашечку и, отойдя на шаг, стал неторопливо потягивать крепкий ароматный напиток. Я не удержался, тоже взял чашку кофе и остановился около Олдриджа. Мы молча смотрели друг на друга. Джеймс Олдридж наслаждался кофе, а я наслаждался тем, что стоял рядом с ним и смотрел на него. Мне было до слез жаль, что я не знал английского. А Олдридж не знал ни русского, ни чешского. Допив кофе, мы так же молча кивнули друг другу, поставили чашки на стойку и разошлись по своим делам. Он ушел на какую-то секцию обсуждать проблемы борьбы за мир, я - в пресс-центр, чтобы взять последние выступления участников ассамблеи и передать в редакцию отчет об очередном дне её работы. Там же, на ассамблее, я познакомился с Валентиной Терешковой, бывшей председателем Комитета советских женщин. Я почему-то думал, что в космонавты должны отбирать физически крепких людей, а Терешкова оказалась небольшой хрупкой женщиной с бледным, почти болезненным лицом. Как раз в день открытия ассамблеи на американском корабле "Челленджер" в качестве одного из членов экипажа на околоземную орбиту поднялась астронавтка Салли Райд - первая женщина Соединенных Штатов, отправившаяся в космос. Терешкова, конечно же, откликнулась на это событие. - Мне приятно сознавать, - сказала она, - что сегодня в космосе находится третья представительница женщин планеты, на этот раз - из Соединенных Штатов Америки. Я верю, что мы будем едины в том, чтобы космос всегда оставался мирным, свободным от любых видов оружия и служил только прогрессу человечества и взаимопонимания между народами. Среди делегатов ассамблеи были бывший президент Мексики Л. Эчеверрия Альварес, генеральный секретарь Индийского национального конгресса Ваджпаи, председатель парламента Финляндии Э. Пюстюнен, генеральный секретарь Африканского национального конгресса Южной Африки Альфред Нзо, мэр американского города Беркли Гарри Ньюпорт, многие выдающиеся деятели Культуры со всех континентов, священнослужители, руководители национальных профсоюзов. Но один участник ассамблеи стоял особняком ото всех. В последний день её работы перед началом пленарного заседания я задержался в вестибюле и уже готовился войти в зал, как вдруг заметил возникшее вокруг оживление. Затем люди расступились и мимо меня, чуть согнувшись, быстрым шагом в зал прошел невысокий человек в серо-зеленой униформе из грубого сукна и черно-белом клетчатом платке на голове. Он шел в кольце пяти или шести крепких молодых парней, которые закрывали его со всех сторон. Я сразу узнал Ясира Арафата. Лидер палестинского сопротивления стремительно прошел на сцену за стол президиума и сел с краю. Все, кто был в зале, поднялись со своих мест и аплодисментами приветствовали его. Менее года назад Ясир Арафат героически сражался с израильской армией на юге Ливана. В зале Дворца съездов было организовано несколько фотовыставок, отражающих жизнь горячих точек планеты. Помню фотографии из Сальвадора, на которых засняли людей, обезглавленных "эскадронами смерти", обожженных американским напалмом вьетнамских детей, и жуткие снимки из палестинских лагерей Сабра и Шатилла после того, как их захватили израильские солдаты. На стенах домов, тротуарах - кровь людей, а на улицах горы трупов женщин и детей с перерезанным горлом. Сабра и Шатилла производили на всех участников ассамблеи такое же страшное впечатление, как Хиросима после американской атомной бомбардировки. Израильская разведка Моссад охотилась за Ясиром Арафатом по всему миру. Ей удалось выследить и убить нескольких его ближайших помощников, но сам Арафат оставался неуловимым. В Прагу он прилетел на небольшом самолете, при этом никто не знал, что он здесь появится. Даже для руководства ассамблеи его возникновение в зале оказалось полной неожиданностью. Выступив перед делегатами и рассказав о борьбе палестинского народа за свою независимость, Арафат исчез также неожиданно, как и появился. И снова никто не знал, в какую страну он улетел. Несколько лет спустя мне попала в руки книга бывшего сотрудника Моссад Виктора Островского "Лестью и обманом", вышедшая в Канаде, куда он эмигрировал из Израиля, и переизданная в Праге. В ней он рассказывал о структуре, методах работы израильской разведки и некоторых наиболее громких её операциях. Моссад и сегодня является одной из самых эффективных разведок мира, но обнаружить и уничтожить Ясира Арафата, несмотря на все старания, ей оказалось не по силам. Арафат как национальный герой, когда созрели для этого условия, сам легально прибыл в Палестину и стал её первым руководителем. На ассамблее я убедился в том, что у Советского Союза, который отстаивал интересы мира, очень много влиятельных друзей на всех континентах. А у тех немало друзей в своих странах. Всемирный Совет Мира и его национальные организации проводили огромную разъяснительную работу о Политике нашей страны и её врагов. Американцы вывели свои войска из Вьетнама не без его помощи. Миролюбивые силы не позволили Соединенным Штатам, рвущимся к мировому господству, развязать локальные войны и в некоторых других точках земного шара. Но напряженность между Советским Союзом и Западом они создавали постоянно. 31 августа 1983 года советские летчики сбили над Сахалином самолет Боинг-747, следовавший из США в Южную Корею и принадлежащий южнокорейской авиакомпании. По заявлению руководства авиакомпании на его борту находилось более трехсот пассажиров. На следующий же день во всем мире поднялась невиданная кампания против нашей страны. Самолетам "Аэрофлота запретили приземляться в аэропортах западных Государств. Что это означает, я сразу же ощутил на себе. Все наши официальные лица, делегации деловых людей и общественных организаций, направляющиеся в Западную Европу и на американский континент, вынуждены были лететь нашими самолетами до Будапешта, Праги или Белграда, затем пересаживаться на самолеты компаний этих стран и следовать дальше. Каждое ведомство обзавелось подопечными.   Посольство заботилось о дипломатах, торгпредство - о сотрудниках Министерства внешней торговли и представителях крупнейших предприятий и производственных объединений, я - о корреспондентах Правды, направляющихся на Запад. Первым мне пришлось отправлять из Праги в Нью-Йорк Сергея Вишневского, работавшего обозревателем отдела международной Информации. В ожидании самолета в Праге он провел почти сутки и я непрерывно находился около него. Кормил, возил по городу, показывая достопримечательности чехословацкой столицы, и все время созванивался с аэропортом, чтобы в нужный момент привезти туда своего гостя. Вслед за ним проследовали еще несколько человек. Затем раздался совершенно неожиданный звонок из Лондона. Звонил наш корреспондент в Англии Аркадий Масленников. - Слава, - сказал он, - через два часа самолетом компании "Бритиш эрлайнс" к тебе вылетает Виктор Григорьевич Афанасьев. Встреть, пожалуйста, его. - Как он туда попал? - спросил я. - Ведь прямого сообщения между Москвой и Лондоном сейчас нет. - Он прилетел ко мне через Белград, а в Москву решил возвращаться через Прагу, - сказал Масленников. - Встречай его в аэропорту и смотри не опоздай. У меня задрожала рука, когда я опускал на аппарат телефонную трубку. Дистанция между главным редактором Правды и рядовым корреспондентом настолько велика, что общаться между собой один на один им не приходится практически никогда. Главный редактор является членом Центрального Комитета Партии, присутствует на всех заседаниях его секретариата, он осуществляет политическое руководство газетой. А рядовой корреспондент - самое нижнее звено иерархической лестницы редакции. Тот, кто находится на самом её верху, для него все равно, что небожитель. Главного редактора Правды Виктора Григорьевича Афанасьева я видел только на планерках и летучках, перед отъездом в Чехословакию был у него в кабинете, где он давал напутствие перед дальней дорогой. Все это происходило в официальной обстановке и на официальном уровне. А здесь предстояло быть с ним один на один, по сути дела на равных. Я не был готов к этому морально и помимо своей воли испытывал сильное волнение. Прежде всего, боялся возить Афанасьева по городу. Водитель я был еще не слишком опытный, а автомобильное движение в чехословацкой столице очень напряженное. Поэтому решил обратиться за помощью к только что ставшему главным редактором "Руде Право" Зденеку Горжени [Zdeněk Hoření]. Помимо всего прочего, мне надо было обязательно поставить его в известность о приезде в Прагу Афанасьева. Отношения между нашими газетами были самыми братскими и Афанасьев не мог, находясь в Праге даже несколько часов, не встретиться с Горжени [Zdeněk Hoření]. Когда я позвонил в "Руде Право", мне показалось, что Горжени [Zdeněk Hoření] даже обрадовался приезду Афанасьева. Правда, при этом спросил, сколько дней тот пробудет в Праге. Я не знал ни этого, ни того, зачем он летит в чехословацкую столицу, но на всякий случай сказал Горжени [Zdeněk Hoření], что визит Афанасьева продлится не более, чем один-два дня. Горжени [Zdeněk Hoření] заехал за мной и мы направились в пражский аэропорт Рузине. Афанасьева встречали в зале для особо важных персон. Он вышел из самолета немного заспанный, увидев нас, слегка улыбнулся, поздоровался за руку. И виновато сказал, обращаясь ко мне: - В суматохе забыл в Лондоне свой плащ. Позвони, пожалуйста, Аркадию, пусть вышлет с какой-нибудь оказией. Мы поехали в гостиницу "Интерконтинентал", в которой решили поселить Афанасьева, а потом все втроем пошли ужинать в ресторан, куда нас пригласил председатель Международного союза журналистов Иржи Кубка - высокий, широкоплечий человек, казалось, высеченный из огромного, неотесаного куска скалы. Резиденция Международного союза журналистов, который объединял национальные союзы всех социалистических, а также целого ряда развивающихся стран, находилась в Праге. Из капиталистических Государств в этот союз входила, по-моему, только Финляндия. Его председателем был чех Иржи Кубка, но Афанасьев, входивший в руководство союза, играл там ключевую роль. Прежде всего потому, что основные средства на содержание этой организации выделял Советский Союз. Уже с первых минут общения Афанасьева и Кубки я заметил, что они мало симпатизируют друг другу. Афанасьев был очень озабочен мировым общественным мнением вокруг нашей страны, сложившимся после инцидента с южнокорейским самолетом. Ему хотелось, чтобы Международный союз журналистов занял четкую и ясную позицию в этом вопросе, которая заключалась в том, что виновником инцидента была южнокорейская сторона. Кубка вяло реагировал на его нажим, откровенно склоняясь к позиции стороннего наблюдателя.   Я видел, что Виктор Григорьевич начинает постепенно закипать. На столе были разные напитки, но он пил небольшими глотками только красное сухое вино. Потом вдруг налил себе почти целый фужер, залпом выпили его, поднялся из-за стола и пригласил секретаршу Кубки, которая была с нами в качестве переводчицы, танцевать. Та вспорхнула со своего стула и тут же оказалась около Афанасьева. Но Виктор Григорьевич был уже сильно разозлен. Танец не успокоил его. Он отвел партнершу на место и, кивнув мне, сказал: - Пойдем отсюда. Зденек Горжени [Zdeněk Hoření] тоже встал из-за стола. Мы проводили Виктора Григорьевича, не ставшего прощаться с Кубкой, до его номера, пожелали ему спокойной ночи и разъехались по домам. Рано утром я был у Афанасьева. Он выглядел не таким уставшим, как накануне. Мы сходили в ресторан позавтракать, потом поехали в Международный союз журналистов. Кубка ждал нас. Сегодня он был совсем другим. Веселым, много шутившим, готовым обсуждать с Афанасьевым любые вопросы, идти на любые компромиссы. Они поговорили о проблемах Международного союза журналистов, о самых важных мероприятиях, которые нужно провести в ближайшее время, согласовали позицию по поводу инцидента с самолетом. Потом мы поехали в "Руде Право" к Горжени [Zdeněk Hoření]. Зденек пригласил нас поужинать, но Афанасьев совершенно неожиданно для меня предложил: - Давай поужинаем на моей территории. - Где? - спросил Горжени [Zdeněk Hoření]. - В корреспондентском пункте Правды. Когда я сказал жене, что вечером у нас будут ужинать Афанасьев и Горжени [Zdeněk Hoření], она сначала растерялась, а потом деловито произнесла: - Бери ручку и бумагу, записывай, что надо купить. Хотя мы прожили с женой много лет, она не переставала удивлять меня то своей непосредственностью, то, наоборот, холодной деловитостью. Незадолго до этого с ней произошел любопытный случай. В самом конце апреля я получил из канцелярии Президента Густава Гусака приглашение на прием в честь дня освобождения Чехословакии от фашистской Германии. Прием всегда проводился в один день - 9 мая. На него вместе с женами приглашалось все руководство страны, видные деятели науки и Культуры, главы дипломатических миссий, иностранные журналисты, аккредитованные в Праге. Ни я, ни моя жена никогда не были на приемах такого уровня. Я сразу же задался вопросом: что там будет происходить и как себя вести? Жену одолела совсем другая проблема: что надеть и как выглядеть? Хорошее платье у неё было, но ей показалось, что подходящих туфель для него нет. Он обегала все пражские магазины, но ничего подходящего не нашла. Обратилась за советом к женам наших корреспондентов, которые уже по несколько лет жили в Праге. - Надо ехать в Дрезден, там есть хороший магазин фирмы "Саламандер", - решительно заявила жена корреспондента ТАСС Алексея Сенина Ольга. - У меня тоже нет подходящих туфель. Когда речь идет о покупках, женской сообразительности и изобретательности иногда можно только удивляться. Наши жены сбегали в консульство и получили визы для поездки в ГДР. Уговорили Алексея Сенина свозить их на машине в Дрезден, благо от Праги до него всего сто тридцать километров. Купили там туфли фирмы "Саламандер" и явились на прием, чувствуя себя звездами бала. Прием всегда производил ошеломляющее впечатление даже на тех, кто бывал на таких мероприятиях много раз. Подниматься в залы, где он проходил, приходилось по широкой большой лестнице, по обеим сторонам которой стояла вышколенная прислуга. Уже одно это производило на людей особое впечатление. В главном зале вместо наружной стены были огромные и высокие, почти до самого потолка, окна. На противоположной стене, словно точное отражение этих окон, были установлены зеркала. Огромный зал светился переливающимися хрустальными люстрами и у человека возникало ощущение, что он попал во дворец сказочного волшебника. Вдоль обеих стен зала стояли нескончаемые столы с винами и закусками. Можно было подходить к любому, брать, что хочется и общаться с тем, кто тебе нужен. Примерно через полчаса после начала приема в зале появился президент Чехословакии Густав Гусак вместе с Председателем правительства и несколькими членами Политбюро. Он неторопливо шел через весь зал, постоянно останавливаясь и здороваясь с главами дипломатических миссий и видными деятелями Чехословакии, приглашенными на прием. Иногда во время этих остановок завязывался короткий разговор. Гусак всегда здоровался за руку с женщинами, оказавшимися на его пути. Попав в зеркальный зал Пражского Града, моя жена, раскрыв глаза от удивления, долго не могла прийти в себя. И когда около неё оказался Гусак, она даже не заметила его. И лишь увидев, что все, кто окружал её, вмиг преобразились, повернулась и столкнулась лицом к лицу с президентом Чехословакии. Гусак улыбнулся, пожал ей руку и пошел дальше. А жена онемела и еще несколько мгновений стояла, как изваяние, не в силах произнести ни слова. Затем посмотрела на ладонь, которую пожал президент, и сказала: - Нет, вы как хотите, а мне надо выпить. Мы рассмеялись и пошли к столам. ...Угостить Афанасьева и Горжени [Zdeněk Hoření] ей хотелось если и не так, как угощали на приеме у президента, но все равно по самому высшему разряду. Сейчас уже не помню, что она приготовила, но я съездил в магазин и купил все, что было записано на бумажке. Вечером Зденек Горжени [Zdeněk Hoření] на машине "Руде Право" привез ко мне Афанасьева. Горжени [Zdeněk Hoření] уже был у нас со своей женой Ириной и, как мне показалось, мы сразу почувствовали общность душ. Зденек - очень интеллигентный, мягкий, открытый человек. Если ему кто-то понравился, он никогда не скрывал этого. С ним легко общаться, легко говорить на любые темы. Но как общаться с Афанасьевым и о чем говорить с ним, я не знал. Виктор Григорьевич сам начал разговор с того, что его больше всего тревожило. - Я не могу понять всей этой истории с южнокорейским самолетом, - сказал он, глядя то на меня, то на Горжени [Zdeněk Hoření]. - И никто у нас не может её понять. Самолет оснащен самым современным навигационным оборудованием, более тысячи километров он летел в нашем воздушном пространстве. Летчик прекрасно знал это и не только не уходил из него, но и не выходил на связь со своими наземными службами. Когда над Сахалином наши истребители дали ему команду следовать за ними, он не отреагировал и на это. Я не могу поверить, что на борту самолета находились пассажиры. Если бы они были, командир корабля не мог вести себя так. - Тогда что это могло быть? - спросил Горжени [Zdeněk Hoření]. - Чудовищная провокация. И организовали её американцы, чтобы вскрыть всю нашу систему воздушного слежения. Они готовы, не дрогнув, поднести фитиль к запалу, который взорвет весь мир. Когда-нибудь мы узнаем Правду об этой истории. Но сегодня американцы добились своего. Они в один миг уничтожили все, что было сделано в последнее время для разрядки международной напряженности. Афанасьев был очень расстроен инцидентом. Особенно шумихой вокруг сбитого самолета, начатой во всех странах по команде Запада. Забегая вперед скажу, что вскоре после инцидента наши спецслужбы обнаружили самолет на дне Японского моря и тщательно обследовали его. В нём не было никаких останков ни одного человека. Несколько лет спустя газета "Известия" в материалах своего корреспондента подала это как сенсацию. Но Афанасьев уже тогда был убежден, что наши летчики сбили не пассажирский авиалайнер, а самолет-шпион. Ужин в корреспондентском пункте растянулся на всю ночь. Вина хватило бы и на следующий день, но пили мало. У Виктора Григорьевича было тревожное настроение, ему хотелось высказаться. Слушая его, я понял, насколько он одинок. С Горжени [Zdeněk Hoření] они были на ты, звали друг друга только по имени и, очевидно, лишь ему он мог сказать то, что мучило больше всего. А, может быть, специально хотел сделать это. Как я вскоре понял, Афанасьев очень доверял Зденеку и почти всегда был предельно откровенен с ним. Примерно в середине беседы Афанасьев поднял внимательные глаза на Горжени [Zdeněk Hoření], немного помолчал и глухо произнес: - Перед самым отлетом в Лондон встречал Андропова, возвращавшегося поездом после лечения с Кавказских Минеральных Вод. Он - не жилец. Я впервые услышал о том, что Генеральный секретарь ЦК КПСС, избранный на эту должность менее года назад, тяжело болен. Состояние здоровья высших руководителей страны считалось государственной тайной, её хранили за семью печатями. - Неужели дело обстоит так плохо? - спросил Горжени [Zdeněk Hoření]. - К сожалению, да, - сказал Афанасьев и протянул руку к бокалу с вином. Мы все понимали, что это означает для страны. И не только для неё, но и для всего социалистического содружества. Политику в России всегда определял, да и сейчас определяет всего один человек - её руководитель. Только от него зависели жизнь и будущее сотен миллионов людей. Горжени [Zdeněk Hoření] тоже выпили, отодвинул фужер и осторожно спросил: - Кто может встать вместо Андропова? - Желающих много, - сказал Афанасьев. - Лидера нет. Мы надолго замолчали, каждый уйдя в свои мысли. Потом Афанасьев начал рассказывать о войне, на которой был летчиком и получил тяжелое ранение в руку, о своей послевоенной службе в Чите. О том, как познакомился со своей будущей женой, как женился, переехал в Москву. У меня возникло ощущение, что и в семейной жизни он тоже одинок. Может быть это судьба всех политиков, потому что Политика не оставляет времени ни на семью, ни на личную жизнь? Но как мне показалось, моя семья искренне понравилась Виктору Григорьевичу. За время моей работы в Чехословакии он много раз был в Праге. И каждый раз приезжал к нам на ужин. Почти всегда на этих ужинах присутствовал и Зденек Горжени [Zdeněk Hoření], с которым у меня установились самые теплые отношения. Более казенные, но все равно дружеские отношения установились и с шеф-редактором журнала Проблемы мира и Социализма Юрием Александровичем Скляровым. Не казенных отношений установиться не могло, потому что он был очень сухим, привыкшим только к официальному общению человеком. До переезда в Прагу Скляров работал в Правде первым заместителем Афанасьева, а до этого заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Мы, естественно, знали друг друга, но более близкое знакомство произошло в Праге. Я случайно встретил Склярова, прогуливающегося по улицам чехословацкой столицы. Поздоровались, разговорились. Оказалось, что он жил недалеко от меня. Вместе с ним, как и со мной, жил внук. Я пригласил Склярова к себе домой, он с удовольствием принял приглашение и пришел вместе с внуком. Затем наша семья нанесла ответный визит ему. Я рассказываю об этом потому, что журнал Проблемы мира и Социализма играл ключевую роль во взаимоотношениях КПСС с коммунистическими и рабочими партиями капиталистических и развивающихся стран. Многие деятели международного коммунистического движения, преследуемые у себя на родине, жили в Праге, работая в этом журнале и получая там зарплату. Кстати, некоторое время в нём работал и будущий премьер Российского правительства Евгений Примаков. В конце 1983 года, несмотря ни на какие протесты общественности, американцы начали размещать ядерные ракеты средней дальности на территории ФРГ, Англии и Италии. Президент США Рональд Рейган, люто ненавидевший Россию и объявивший её империей зла, в стратегическом противостоянии двух держав пошел ва-банк. Надеялся на то, что у советского руководства дрогнут нервы и оно начнет сдавать свои позиции на международной арене. А, значит, создаст наиболее благоприятные условия для американской внешней экспансии, направленной на захват новых рынков и сырьевых ресурсов. Ведь все войны, горячие или холодные, ведутся для того, чтобы сильный отобрал у слабого то, чего ему не хватает в своей стране. И я сразу подумал, что история с южнокорейским самолетом нужна была Рейгану для того, чтобы, используя её, разместить в Европе свои ракеты. Он искал любой повод обострить международную ситуацию и надавить на нас. Но советское руководство не пошло на уступки. В декабре в Москве собрались руководители социалистических стран и приняли решение в ответ на действия американцев разместить советские ядерные ракеты средней и меньшей дальности в ГДР, Чехословакии и Польше. В те дни я встречался со многими чехословацкими политическими деятелями, журналистами, руководителями промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Скажу откровенно, это не вызвало никакой радости в душе ни одного из них. Все они, да и я, живущий на границе западного и восточного мира, вдруг ощутили на своей коже ледяное дыхание надвигающейся войны. Никогда еще со времен карибского кризиса международная обстановка не накалялась до такой степени. Но, оказывается, это ледяное дыхание ощутили не только мы. Сразу же зашевелилась общественность Западной Европы. В Германии, Италии, Англии стали возникать грандиозные стихийные митинги, на которых люди требовали вывода американских ракет. Ситуация начала поворачиваться против Соединенных Штатов. В феврале 1984 года в Праге, в журнале Проблемы мира и Социализма, состоялось совещание секретарей свыше девяноста коммунистических и рабочих партий. Нашу страну представлял кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев. Мне поручили освещать это совещание в нашей газете. А значит, находиться в тесном контакте с руководством делегации КПСС. До этого я видел Пономарева всего один раз, когда мне вручали диплом об окончании Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Он сидел в президиуме в качестве почетного гостя. Сейчас я столкнулся с ним лицом к лицу и еле узнал его. Это был маленький сухой старичок с желтым болезненным лицом и заткнутыми ватой ушами. Он выглядел очень нездоровым. За десять лет, прошедшие с тех пор, когда я видел его первый раз, он резко сдал и производил гнетущее впечатление. У него не было сил высидеть в конференц-зале, где проходило совещание, от перерыва до перерыва. Пономарев постоянно уходил в комнату отдыха, где врач иногда делала ему какие-то уколы. Когда я впервые встретился с ним в этой комнате, он от усталости даже не протянул руку для приветствия, просто кивнул головой. Его правой рукой на совещании был здоровый и энергичный заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Вадим Загладин. Нам с корреспондентом ТАСС Юрием Трушиным, который тоже освещал совещание, отвели отдельную комнату, где мы могли, не отвлекаясь ни от чего, работать. В первую очередь знакомиться с выступлениями участников совещания, уже переведенными для нашей делегации на русский язык. Если нужно было прокомментировать какое-то из них, обращались к Загладину. Он был человеком доступным, с хорошим чувством юмора, иногда, чтобы разрядить обстановку, рассказывал анекдоты. Однажды заходит к нам в комнату и говорит: - Мужики, услышал замечательный анекдот. Мы с Трушиным повернулись к нему и отложили ручки в стороны. - Пригласил Рейган в гости Швейка, - загадочно улыбнувшись, начал Загладин. - Провел его в овальный кабинет Белого дома и говорит, показывая на карту мира: "Вот видите, господин Швейк, три кнопки. Золотую, серебряную и бронзовую. Нажму на бронзовую - не будет Европы. Нажму на серебряную - не будет Азии. Нажму на золотую - не будет всего мира. Такой сегодня стала мощь Америки". - Осмелюсь доложить, господин президент, - отвечает Швейк. - У пани Мюллеровой было три горшка - золотой, серебряный и бронзовый. Когда русские танки в 1968 году вошли в Прагу, не успела воспользоваться ни одним. Обделалась прямо в передней. Загладин громко расхохотался, рассмеялись и мы. Анекдот был, как нельзя, к месту. - Это по поводу размещения Рейганом американских "першингов"? - спросил я. - По поводу нашего ответа ему, - сказал Загладин и вышел из комнаты. С главным докладом на совещании выступил Пономарев. Его ждали, поэтому слушали очень внимательно. Доклад был посвящен анализу международной обстановки и позиции Соединенных Штатов по отношению к Советскому Союзу и всему социалистическому содружеству. - Советский Союз, - медленно, негромким голосом сказал Б.Н. Пономарев, - обратился к администрации США с предложением приступить к переговорам по всему комплексу вопросов, касающихся ядерных и космических вооружений. Речь идет о совершенно новых переговорах, которые охватывали бы как вопрос о немилитаризации космоса, так и вопросы ядерных вооружений, причем все они рассматривались бы и решались во взаимосвязи. СССР готов искать и вырабатывать самые радикальные решения, которые позволяли бы продвигаться к полному запрещению использования и в конечном итоге ликвидации ядерного оружия. Согласие США на переговоры объясняется рядом причин. Прежде всего - последовательной, принципиальной Политикой социалистического содружества. Кроме того, обеспокоенность бесцеремонной, опасной Политикой США выразили правящие круги ряда европейских капиталистических стран. Антивоенные настроения нашли отражение в деятельности парламентов. Немалую роль сыграли и многие Партии, входящие в Социнтерн. Все это и, конечно, тревога самих американцев за безопасность своей страны побудили президента США и представителей его администрации изменить тон своих выступлений. В них стали преобладать ноты, рассчитанные на то, чтобы рассеять представление о Рейгане как о президенте войны. Пока же, добавил Пономарев, положение остается опасным. Ни администрация США, ни НАТО в целом не снижают темпов материальной подготовки войны, продолжают ориентироваться на вооруженную мощь, как на главное орудие своей внешней Политики. Поэтому важно не только не ослаблять, но наращивать выступления против гонки вооружений и военной опасности... Совещание коммунистических и рабочих партий оказалось вторым за последние полгода крупным международным форумом, который мне довелось освещать. Было интересно посмотреть на то, что представляют из себя руководители коммунистических партий, живущих и работающих в условиях противоположной нам общественно-политической системы. Здесь наглядным образом был виден тот самый классовый интернационализм, который нам вбивали в голову с детских лет. Должен сказать, что в основном он оправдывал себя. Одним из первых после Пономарева на трибуну поднялся член Политбюро ЦК Компартии Греции Димитрис Сарлис. - Мы еще раз убеждаемся в том, что борьба за мир не бесплодна, - сказал он, - что результаты этой борьбы могут стать еще более явными и привести к утверждению принципов мирного сосуществования в качестве общепризнанных норм международной жизни. Нам необходимо укреплять единство и солидарность между компартиями несоциалистических и социалистических стран. Его мысль продолжил Генеральный секретарь компартии Ирландии Джеймс Стюарт. - У компартий социалистических и капиталистических стран общая цель, - заявил он. - У них общий враг - империализм. Вот почему сегодня ощущается настоятельная необходимость усиления единства коммунистического движения. Примерно в таком же духе говорили секретарь Правления Германской коммунистической Партии Карл-Гейнц Шредер, Генеральный секретарь компартии Мальты Энтони Вассало, секретарь ЦК Компартии США Ли Длугин, руководители компартий латиноамериканских и азиатских стран. Исключение составил заместитель Председателя Президиума ЦК компартии Японии Хироси Мураками. Всю ответственность за возросшую в мире напряженность он в равной мере возложил как на США, так и на Советский Союз. Против этого тезиса выступили практически все, кто находился в зале. Прежде всего потому, что у Советского Союза и США были совершенно разные цели на мировой арене. США стремились подчинить себе другие страны вовсе не затем, чтобы установить там демократическое правление, а приобрести их сырьевые ресурсы и рынки сбыта. СССР преследовал гуманистические цели - выравнивание материальных основ жизни высокоразвитых стран и бывших колоний, дружбу народов, всестороннее развитие лич-ности. Японцы во всем оставались верными союзниками Соединенных Штатов и Мураками только подтвердил это. Для меня его позиция была совершенно непонятна потому, что именно Япония стала первой жертвой американской ядерной бомбардировки. Тогда же, в конференц-зале журнала Проблемы мира и Социализма, я впервые услышал серьезную тревогу о том, что США и их союзники по НАТО основной упор в борьбе со странами Социализма планируют перенести с военной конфронтации на информационную. Об этом говорили заместитель Председателя Социалистической единой Партии Западного Берлина Дитмар Аренс, Генеральный секретарь Коммунистической Партии Канады Уильям Каштан, секретарь ЦК Компартии США Ли Длугин и целый ряд других. Мне показалось, что руководство КПСС хорошо осознавало все последствия этой смены вех для нашей страны и всего социалистического содружества. Б.Н. Пономарев в своем выступлении специально остановился на этой проблеме, сказав, что в империалистических Государствах действует гигантский аппарат идеологической обработки. Он ведет оголтелую и бессовестную психологическую войну, которая является самой настоящей идеологической агрессией. Её цель - дискредитировать Социализм как общественную систему, сделать её непривлекательной не только для остальных народов, но и для жителей самих стран Социализма. Откровенно говоря, меня эта новая идеологическая война в те дни не насторожила может быть потому, что она и без того велась ожесточенно и мы в какой-то мере уже привыкли к ней. Только на содержание подрывных радиостанций и издание пропагандистской литературы американцы ежегодно тратили миллиарды долларов. Всем известно, за что и как присуждались Нобелевские премии в области литературы.   Я с очень большим уважением отношусь к творчеству Бориса Пастернака, считаю его стихи, опубликованные в романе "Доктор Живаго", просто великолепными, а такое из них как "Свеча горела на столе" одной из вершин русской поэзии ХХ века, но сам роман не смог дочитать до конца до сих пор. Он скучен, сер, а во многих местах просто беспомощен. Никто не мешал напечатать его в нашей стране и, если бы это было сделано, никакой Нобелевской премии Пастернак за него бы не получил. Еще меньше литературы в премиальном произведении другого нашего Нобелевского лауреата Александра Солженицына, гражданская позиция которого после возвращения на родину и прихода к власти ельцинской Демократии была мне очень близка. Но ведь и мы тратили на идеологическую войну немало денег. Многие всемирные организации содержались на них, все форумы, организованные в защиту мира, финансировались в основном из нашей казны, да и журнал Проблемы мира и Социализма держался в основном на наших деньгах. Но это было неизбежной платой за спокойную жизнь общества и те социальные гарантии, которые обеспечивались всем его гражданам. Американцы тоже ведь не жалели денег на поддержку близких им режимов и международных организаций. И очень часто не останавливались перед использованием военной силы для достижения своих интересов. Достаточно вспомнить их вторжение в Гренаду и Панаму и свержение там неугодных им режимов. Поддержка левых сил во всех капиталистических странах отвечала как нашим внутренним, так и внешнеполитическим интересам. Сегодня никто не станет отрицать, что содружество социалистических Государств, проводивших единую международную Политику, было мощной силой, удерживающей США от крупных военных авантюр, оно позволяло многим бывшим колониям обретать свою независимость, развивать экономику, Культуру, образование, здравоохранение. Эти страны входили в движение неприсоединения и тоже выступали как довольно серьезная стабилизирующая сила на международной арене. В своем развитии многие из них ориентировались на Социализм.   Может быть не все искренне, но какие-то черты социалистического развития привлекали их довольно серьезно. Об этом я мог судить еще по учебе в Высшей партийной школе, где было немало представителей Государств третьего мира. И я стремился понять, чем же притягателен Социализм? Везде ли он одинаков? Или, например, в той же Чехословакии он совсем не такой, как у нас? И чем на самом деле крепко Содружество, так ли уж прочны связи между его странами? Оглавление www.pseudology.org