Станислав Васильевич Вторушин Золотые годы Часть 10 Из Тюмени до Нижневартовска самолет ТУ-134 летит всего один час тридцать минут. Я впервые попал в этот город, который был у всех на слуху, и с интересом знакомился с ним. Нижневартовск расположен всего в шестидесяти километрах севернее Стрежевого и природа в обеих городах совершенно одинакова. Та же безмолвная, немного угрюмая Обь, та же мрачная, бесконечная тайга вокруг. Только вот тюменские нефтяники уже успели построить здесь бетонную взлетно-посадочную полосу для современных реактивных самолетов, а в Стрежевом о такой полосе еще мечтали. Правда, здание аэровокзала оставалось все тем же деревянным и стареньким, но рядом с ним уже поднимался двухэтажный корпус из красного кирпича новых воздушных ворот города. На дворе стоял сентябрь, недавно прошел дождь и улицы Нижневартовска были покрыты тонким слоем липкой и скользкой серой грязи. Ходить по ним можно было только в резиновых сапогах. Я еще из Тюмени позвонил в горком и попросил, чтобы заказали гостиницу и прислали в аэропорт машину. В городе тогда уже проживало более пятидесяти тысяч жителей, но в нём была всего одна маленькая деревянная двухэтажная гостиница, принадлежавшая нефтяникам.   Точно такая же, как в Стрежевом. На первом её этаже располагалось небольшое кафе и несколько номеров, на втором - комнаты жильцов. Один номер второго этажа был оборудован для совещаний. В нём, кроме спальни, имелась большая комната с длинным столом, за которым можно было проводить заседания. В этом номере останавливалось только высокое начальство. В первую очередь руководители области и Главка и гости из Москвы. Как мне сказали, год назад в этом номере жил Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Он тоже прилетал сюда, чтобы своими глазами увидеть, как идут дела на Самотлоре. В Нижневартовске до этого не было ни одного помещения, в котором можно было бы провести общегородское мероприятие. Нефтяники решили построить свой Дом Культуры. Но поскольку денег на него ни в Министерстве, ни в Госплане не отпускали, они на свой страх и риск, сделав немало усовершенствований, переоборудовали под Дом Культуры типовую ремонтно-механическую мастерскую, которые поступали на Север по мере потребности. Дом Культуры получился неплохой и они с гордостью показали его Косыгину. Председатель Совета Министров неторопливо прошел по вестибюлю, скользнул взглядом по зрительному залу и спросил: - Во сколько он вам обошелся? Нефтяники, боясь, что им сделают упрек за излишнюю трату денег, назвали цифру, которая была значительно меньше истраченной. Косыгин, глубоко вздохнув, сказал: - Добавили бы еще столько и сделали человеческий. После этого Главтюменнефтегазу, бывшему генеральным заказчиком по застройке Нижневартовска, выделили деньги на строительство современного Дворца Культуры. Проезжая по городу, я видел, что его уже начали возводить. О Косыгине и в Тюмени, и в Нижневартовске все говорили с очень большим уважением... Устроившись в гостинице, я направился в горком Партии. Надо было познакомиться с первым секретарем, побольше узнать о городе и его проблемах. Ведь теперь в Нижневартовске мне придется бывать довольно часто. Первым секретарем оказался Сергей Дмитриевич Великопольский - человек примерно моих лет, до недавнего времени бывший здесь секретарем по идеологии, а до этого работавший в обкоме комсомола. Наш первый разговор с ним почему-то никак не мог завязаться, поэтому прямо от него я позвонил начальнику управления "Нижневартовскнефть" Роману Ивановичу Кузоваткину и пошел к нефтяникам. Кузоваткин оказался человеком суховатым, слишком занятым делами и потому предельно конкретным. Мне показалось, что он не очень обрадовался встрече с корреспондентом Правды. - С чем приехали и что вас интересует? - казенным голосом спросил он и кивнул на стул, приглашая садиться. - Меня интересует все, что связано с Самотлором, - сказал я. - В том числе и вы. Ведь его осваивает ваше управление. - А чего о нём говорить? - пожал плечами Кузоваткин. - О Самотлоре, по-моему, уже все сказано. - Я о нём, например, почти ничего не знаю. А это значит, что читатели нашей газеты - тоже. - Знаете что? - вдруг оживился Кузоваткин и пристально посмотрел на меня. - Съездите на месторождение, гляньте на него своими глазами. А потом поговорим. Не возражаете? Я до сих пор не знаю, почему ему в голову пришла такая мысль. Может быть потому, что у него не было времени на беседу, может быть имелись какие-то другие причины. Но мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Кузоваткин тут же распорядился насчет машины, дал сопровождающего. Мы договорились, что завтра с утра встретимся снова и я направился на Самотлор. На улице дул промозглый ветер, тяжелые, рваные тучи тянулись над самым городом. Я часто сталкивался на Севере с такой погодой, она всегда навевала на душу тоску. Но сегодня погода показалась особенно неприветливой. У дверей объединения стоял заляпанный грязью "УАЗик", который ждал нас. В нём было тепло и уютно, и вскоре, миновав несколько пятиэтажных домов и целый микрорайон из притулившихся друг к другу балков, мы оказались за городом. Месторождение было всего в нескольких километрах от Нижневартовска. К нему уже проложили бетонную дорогу, разрезавшую уходящее почти до горизонта болото, покрытое редкими чахлыми рыжеватыми сосенками. Куда ни глянь, везде разбухший от влаги буро-зеленый мох с блюдцами темной таинственной воды. Казалось, что в этих местах не может быть никакой жизни. Но вот вдали нарисовался ажурный силуэт буровой. К ней вела выложенная из сосновых бревен лежневка. Мы миновали её и увидели огромное озеро. В нескольких сотнях метров от него на искусственном острове, к которому вела такая же лежневка, тоже стояла буровая. "Как же здесь работать?" - подумал я и начал догадываться, почему Кузоваткин захотел сначала познакомить меня с Самотлором, а уж потом вести разговор о нём. Надо было увидеть условия, в каких приходилось трудиться нефтяникам. А дорога, между тем, пробираясь среди болот, уходила все дальше. Однажды рядом с ней я увидел торчащий из болота ковш экскаватора. Мне показалось, что кто-то специально положил его на зеленый мох. Сопровождающий, перехватив мой взгляд, сказал: - Вот только ковш и остался наверху. А весь экскаватор ушел в трясину на дно болота. Хорошо, что хоть экскаваторщик успел выскочить. - И часто у вас бывают такие случаи? - спросил я. - Не часто, но бывают. Экскаватор утонул, а буровые стояли. Это было удивительно. Кроме буровых над болотом возвышались ажурные серебристые конструкции установок комплексной подготовки нефти, электрические подстанции, тянулись линии электропередачи. Болото показывало свой характер, но люди уже прочно оседлали его. Утром я снова был в кабинете Романа Ивановича Кузоваткина. На этот раз он встретил меня приветливее. - Ну и как вам, Самотлор? - спросил он. - Если вы имеете в виду болота, то они меня впечатлили, - ответил я. - Меня они тоже впечатлили, - сказал Кузоваткин. - Но все дело в том, что Самотлор - самое крупное месторождение нефти в Советском Союзе. Геологи уверяют, что его запасы составляют три миллиарда тонн. Я думаю, что меньше, но в любом случае ничего подобного у нас еще не было. И, я совершенно убежден, не будет. Хотя геологи утверждают обратное. Могу только пожелать им удачи. Сегодня Самотлор дает больше половины всей тюменской нефти. Весь прирост её добычи в этой пятилетке идет, в основном, за счет него. - Кузоваткин замолчал, достал из лежащего на столе спичечного коробка спичку и начал крутить её в пальцах. Потом, помедлив, сказал: - Самотлор нельзя осваивать так, как мы начали разрабатывать другие месторождения. Он уникален, потому и отношение к нему должно быть особое. При этих словах Кузоваткин так нажал на спичку, что она с сухим треском лопнула, он выбросил её в пепельницу и достал новую. Я понял, что Роман Иванович недоговаривает, у него на душе лежит что-то такое, от чего он никак не может освободиться. - А сейчас этого особого отношения нет? - спросил я, глядя ему в глаза. - Нет, - твердо ответил Кузоваткин. - Многие рассматривают Самотлор, как большой карман. Чем глубже в него засунешь руку, тем больше выгребешь. Но ведь надо думать и о том, что будет после этого. Бездонных карманов не бывает. - Кто же может засунуть туда руку, кроме вас? - спросил я. - Кто угодно. Министерство, Госплан... Ведь главная часть валютной выручки страны идет от продажи нефти. На эти деньги, кстати, мы покупаем не только ширпотреб, промышленное оборудование, но и трубы для наших нефте- и газопроводов. Разведанные запасы сырья в Тюменской области действительно огромны. Но для того, чтобы осваивать новые месторождения, кроме ресурсов надо иметь базу освоения. А у нас этого пока, к сожалению, нет. В то же время на Самотлор мы уже вышли. И у многих появился очень большой соблазн решить все проблемы за счет него. И Кузоваткин, загибая пальцы, начал перечислять то, на чем, по его мнению, надо сосредоточить сейчас главное внимание. Самой большой бедой освоения территории является отсутствие в области базы стройиндустрии. Все строительные материалы, включая кирпич, железобетон, металлические конструкции на Тюменский Север везут из других регионов, иногда за тридевять земель. Например, из Ленинграда, Белоруссии, с Украины. Это неимоверно удорожает строительство, тем более, что на Север до сих пор не пришла железная дорога. Все грузы доставляются летом по реке, зимой - с помощью авиации. Все до мельчайшей подробности учесть нельзя, поэтому, когда начинает сдаваться объект, обнаруживается нехватка то одного, то другого. Министерство нефтяной промышленности, Госплан СССР, Тюменский обком Партии приняли неправильную концепцию строительства северных городов. Их решили возводить только капитальными методами промышленного строительства. А на самих месторождениях создавать вахтовые поселки. В результате тысячи людей вынуждены ютиться в балках, которые представляют из себя ничто иное, как самые настоящие трущобы. Между тем, на Севере имеются неограниченные запасы леса, из которого можно возводить прекрасные деревянные дома со всеми удобствами. Наши предки строили их и они стоят здесь сотни лет. Деревянные дома строятся на Севере Канады, на Аляске, где американцы тоже нашли нефть. А у нас возводить их не разрешают. Госстрой строго следит за выполнением принятой концепции. Что же для человека важнее - воздушный замок, который из мечты неизвестно когда превратится в реальность, или нормальное жилье, которое любой наш служащий может построить для себя в течение года? Мы готовы помочь в этом своим работникам материалами, транспортом, всем остальным, что имеется в нашем распоряжении. Разрешение на строительство индивидуального деревянного жилья резко облегчило бы освоение новых, особенно отдаленных месторождений. Правда, кроме разрешения, для этого необходимо принять программу строительства автомобильных дорог. Одной железной дороге справиться с нашими проблемами невозможно. Я вам скажу, что, когда мы проведем железную дорогу до Нижневартовска, она будет несколько лет полностью загружена только одной перевозкой труб для магистральных нефтепроводов. Необходимо думать и о будущем здешних городов. Нельзя превращать их только в спальные районы для нефтедобытчиков. Рано или поздно добыча нефти стабилизируется. Что делать людям, которые высвободятся в результате этого? Их будут тысячи и тысячи. Мы строим для них сейчас жилье, детские сады и школы, поликлиники, магазины. Что тогда делать со всем этим? Между тем на наших промыслах уже сейчас ежегодно сжигается в факелах свыше десяти миллиардов кубометров газа. Вы были на промысле и собственными глазами видели эти факела. А ведь попутный газ - это ценнейшее сырье для нефтехимии. В каждую навигацию мы с неимоверными муками завозим на Север сотни тысяч тонн горючего. Его можно получать на месте. Если мы хотим по-настоящему обжить этот край, нам просто необходимо развивать здесь нефтепереработку и нефтехимию. Кузоваткин снова сломал спичку и, как и раньше, выбросил её в пепельницу. Я буквально по пунктам записывал в блокнот все, что он говорил. Самотлор ставил перед страной огромные проблемы. В них надо было разбираться, а для этого требовалось встречаться и с Муравленко, и с Богомяковым, и с руководителями Министерства нефтяной промышленности и Госплана СССР. И еще одно сразу залезло в душу: не надорвется ли Самотлор от повышенных планов и социалистических обязательств? А может наоборот - надо сразу взять все от Самотлора, создав за счет него базу для освоения других месторождений? - Сколько же все-таки планируется добывать нефти с главного месторождения страны? - спросил я. Роман Иванович на мгновение задумался, потом сказал: - Смотря с какой точки зрения к этому подходить. В этом году мы должны получить здесь шестьдесят один миллион тонн. Но Самотлор может дать и сто, и сто пятьдесят миллионов. Правда, если мы выйдем на эти самые сто пятьдесят миллионов, то на следующий же год начнется резкое падение добычи. Чтобы не нарушать геологию пласта и как можно выше поднять коэффициент нефтеотдачи, необходимо очень точно рассчитать максимальную добычу. И потом в течение десяти, а, может быть, и больше лет держать её на этом уровне. Нельзя рвать такое уникальное месторождение, потомки нам его не простят. Именно этим мы сейчас озабочены больше всего. Скажу откровенно, тогда я не совсем осознал, да, наверное, и не мог до конца осознать всей озабоченности главного хозяина Самотлора. Это осознание пришло примерно через три года, когда в Главтюменнефтегазе начались другие, очень сложные времена. А пока и тех проблем, которыми поделился Кузоваткин, было более чем достаточно для нескольких крупных статей. Я распрощался с ним, пообещав как можно чаще бывать в Нижневартовске и писать не только о героических делах нефтяников, но и о том, что вызывает у них наибольшие заботы. Из конторы "Нижневартовскнефти" я направился в управление буровых работ № 2, которое готовило для нефтяников промысловые скважины. Его возглавлял Авзалитдин Гизятуллович Исянгулов. Это был немного полноватый черноволосый человек среднего роста с круглым лицом и хитроватыми поблескивающими глазами. Исянгулов был хорошо известен не только на Тюменском Севере. Работать он начал в Башкирии, где прошел путь от бурового мастера до начальника управления и прославился, как волевой, знающий, расчетливый руководитель. Когда началась добыча нефти в Тюмени, он так же как когда-то Фарман Салманов, вместе со всем своим коллективом переехал из Башкирии в Урай, где его буровики побили все тогдашние рекорды скорости проходки скважин. В 1971 году коллектив Исянгулова снова в полном составе снялся с места и перебрался в Нижневартовск, чтобы начать освоение Самотлорского нефтяного месторождения. - Куда направитесь после Самотлора? - спросил я после того, как мы поздоровались и Исянгулов усадил меня у своего стола. - Никуда, - ответил Исянгулов и пристукнул кулаками по столу, словно проверяя на прочность свое рабочее место. - У нас на Самотлоре дел хватит до конца жизни. - А как семья воспринимает такие переезды? - невольно вырвалось у меня. Я по себе знал, что поговорка: "Два раза переехать - все равно, что один раз погореть" родилась не на пустом месте. У меня самого до сих пор не было квартиры. - А что семья? - пожал плечами Исянгулов. - Моя семья все время со мной. У нас так принято - куда я, туда и жена с детьми. Позже я узнал, что так было не у всех нефтяников. Жена начальника Нефтеюганского управления буровых работ Александра Филимонова, помучившись с ним год во времянке, хлебнув досыта и северных морозов, и сибирского гнуса, вернулась назад на берега Волги и наотрез отказалась переезжать в Тюменскую область. Как ни уговаривал её Филимонов, сохранить семью не удалось. На тюменской земле он прославился на всю страну, стал лауреатом Государственной премии, Героем Социалистического Труда, а драма личной жизни нет-нет да и напоминала о себе сердечной болью. Исянгулов поднял на меня глаза и, как бы продолжая разговор, сказал: - Конечно, на каждом новом месте надо все начинать с нуля. И быт свой устраивать, и учиться работать по-новому. На Самотлоре все не так, как на Шаимских месторождениях, где мы работали раньше. Условия здесь совершенно другие. Строители готовят нам точки зимой. Чтобы мы могли протащить к ним буровые, промораживают болота, строят лежневые дороги, отсыпают площадки. С каждой такой площадки, не передвигая установку, мы бурим по несколько скважин. Для этого пришлось освоить наклонное бурение. Раньше мы это делали только в исключительных случаях. Он опять посмотрел на меня и предложил: - Вы бы съездили на нашу буровую. Там все увидите своими глазами. Вместе с вахтой буровиков я снова отправился на Самотлор. Под вахтовый автобус была приспособлена самая мощная в то время вездеходная машина "Урал". Вместо кузова на неё поставили будку с жесткими сидениями. На них разместились буровики во главе со своим мастером Григорием Петровым. Пока автобус неуклюже переваливался на скользких бревнах лежневки, Григорий Кузьмич рассказывал мне о своих первых впечатлениях о Самотлоре. - Я сюда приехал раньше своей бригады, - поглядывая в окно, за которым проплывало бесконечное болото, неторопливо говорил он. - Решил осмотреться и подготовить все для работы на новом месте, чтобы бригада не имела ни дня простоя. Чтобы прилетели - и прямо с аэродрома на буровую. Так и получилось. 22 октября 1971 года мы забурили здесь свою первую скважину. В тот год бригада прошла 56 тысяч метров скважин. Такая скорость бурения и по сибирским понятиям считалась очень высокой. Но основной "метраж" падал на место прежней работы. Там для бригады не было никаких секретов - геологический разрез площади хорошо изучен, режимы проходки отработаны. Тут же все приходилось осваивать заново. На Шаиме наклонное бурение было исключением. Его применяли в том случае, когда установить станок на проектной отметке мешали болото или река. На Самотлоре - все скважины наклонные. Здесь надо быть снайпером, чтобы вывести скважину именно в ту точку, которую указал геолог. - А структура месторождения? - сказал Петров и снова посмотрел в окно автобуса. По всей видимости, болото постоянно не давало ему покоя. - Самотлорские скважины имеют очень большой дебит, внутрипластовое давление достигает колоссальных величин. Долото проходит через загазованные зоны и газовые шапки. Чуть прозевал - и смотри, как бы инструмент не выбросило наружу. Такие случаи здесь бывали не один раз. Освоить Самотлор могли только незаурядные люди. Первые скважины здесь начало бурить специально созданное для этого управление буровых работ № 1, которое возглавил Валентин Иванович Хлюпин. Человек одаренный, сумевший в тяжелейших условиях в самое короткое время создать великолепную организацию. Но самой выдающейся личностью в этом коллективе был буровой мастер Геннадий Левин. О таких людях говорят, что он - мастер от Бога. За свою работу он первым из нижневартовских буровиков получил звание Героя Социалистического Труда. И вот ему-то уже через год решил бросить вызов Григорий Петров. За этим захватывающим соревнованием следила вся Тюменская область. Бригада Петрова пробурила в 1973 году 92,680 метров скважин. Это был рекорд страны. Бригада Геннадия Левина отстала от неё на две тысячи метров. За это достижение Петрову присвоили звание Героя Социалистического Труда, многим членам бригады вручили ордена. Геннадий Левин не любил уступать и в 1974 году соревнование между двумя мастерами вспыхнуло с новой силой. В него включились и другие бригады. Самотлорские буровики побили все мыслимые и немыслимые рекорды проходки скважин. А поскольку стране требовалось все больше нефти, руководство Государства щедро осыпало их наградами. Звание Героя Социалистического Труда в управлении буровых работ № 2 получили пять человек. Не были обойдены этой наградой мастера скоростного бурения и других нижневартовских предприятий. Как правило, оно давалось руководителям тех бригад, которые сумели пройти за год сто тысяч метров скважин. В конце концов это привело к тому, к чему и должно было привести. Чтобы достичь заветной цифры, некоторые наиболее предприимчивые люди стали использовать для этого любые, в том числе и не совсем достойные, средства. Никаким соревнованием тут уже и не пахло, но об этом я расскажу немного позже. А пока, покачиваясь в автобусе, пробиравшемся к буровой через болото, я сидел рядом с Григорием Петровым и слушал его рассказ. - Когда наши буровики впервые увидели Самотлор, - Петров кивнул в сторону окна, - многие удивились: как же здесь работать? Куда ни глянь - везде болота. А ведь освоились. Мало того, вышли в лидеры. На Севере очень важно чувствовать плечо друг друга. Мы стараемся не брать в коллектив готовых специалистов, а воспитывать своих. Вот почему бригада такая дружная. Не будь этого, при наших переездах не только она, но и все управление давно рассыпалось бы. Конечно, здесь очень многое зависит от руководителя. Исянгулова мы любим. Мне понравился Григорий Петров, понравилась его бригада. Вернувшись из Нижневартовска в Тюмень, я написал большой репортаж о буровиках Самотлора, который вскоре был опубликован в Правде. Вообще работа на новом месте началась для меня относительно легко, хотя в глубине души я не мог перебороть робости перед именитыми правдистами и чувствовал себя по сравнению с ними мальчишкой-учеником. В то же время понимал, что пройти эта робость может только после того, как научусь писать не хуже, чем они. Глубоко мыслить, поднимать по-настоящему государственные проблемы. А для этого необходимо иметь доступ к самой важной Информации, касающейся освоения огромного края. Одним из источников такой Информации были заседания бюро обкома Партии, на которых обсуждались все главные вопросы жизни и развития области. Когда я был корреспондентом областной газеты, меня приглашали на все заседания бюро райкома. Я думал, что став корреспондентом Правды, начну получать такие же приглашения на бюро областного комитета Партии. Но в Тюмени это не было принято. корреспондентов центральных газет на заседания бюро не приглашали. Они не знали, какие вопросы там обсуждались, кого хвалили, а кого ругали, какие меры намечались для того, чтобы решить ту или иную проблему бурно развивающейся области. Я высказал свое недоумение по этому поводу заведующему орготделом, в чью компетенцию входила подготовка заседаний бюро. - А почему вы ставите такой вопрос? - искренне удивился он. - Ни в уставе Партии, ни в одном другом документе ни слова не сказано о том, что корреспондент Правды обязан присутствовать на заседании бюро обкома. - А где же я буду узнавать важнейшую Информацию, которая необходима мне для работы? - спросил я. - В областной газете. Там публикуются все материалы, которые бюро считает необходимым предать гласности. Меня такой ответ не устраивал и я решил обратиться напрямую к Богомякову. Дозваниваться до первого секретаря обкома опять пришлось невероятно долго, но когда я все же связался с ним и начал объяснять причину своего звонка, он тут же сказал: - На те бюро, на которых мы посчитаем необходимым ваше присутствие, вы получите приглашение. Но там, где мы будем обсуждать свои внутренние вопросы, корреспонденту Правды быть, наверное, не обязательно. Я обрадовался тому, что смогу присутствовать хотя бы на некоторых заседаниях. Это уже открывало доступ к участию в обсуждении многих проблем. Однако прошло одно заседание бюро, затем другое, а меня так и не пригласили. Между тем, на них обсуждались важнейшие вопросы. Один касался развития трубопроводного транспорта, другой - строительства линий электропередачи. В тюменском Заполярье начинал создаваться крупнейший в мире газодобывающий комплекс, но там ощущалась острейшая нехватка электроэнергии. А ЛЭП от Сургута до Заполярья строилась очень медленно. О чем говорили по поводу этого на бюро обкома я так и не узнал. В это же время произошла и еще одна неприятная вещь. Мы с семьей вот уже три месяца жили в гостинице. В ней можно было переночевать, но не наладить семейный быт. Питаться приходилось в столовой, не всегда удавалось и выспаться. В коридорах иногда до самого утра гремели голоса прилетевших с Севера подвыпивших нефтяников и газовиков. Но тяжелее всех приходилось сыну. Он учился в восьмом классе, домашних заданий задавали много, а у него не было ни стола, за которым можно готовить уроки, ни полки, где бы он мог хранить учебники. Вот почему, прогуливаясь вечером по городу, мы с женой часто смотрели на дом, в котором нам пообещали квартиру. Октябрьские праздники уже прошли, а его до сих пор не сдали. По моим сведениям эта сдача должна была состояться со дня на день и мы невольно волновались. И вот однажды также вечером мы идем по улице и видим, что в этом доме светятся все окна. Не было никакого сомнения в том, что дом заселили, но нас об этом почему-то не поставили в известность. Утром, едва дождавшись начала рабочего дня, я позвонил председателю горисполкома. Думал, что он обрадуется и пригласит к себе за ордером на квартиру. Но вместо этого председатель извиняющимся тоном сказал: - Вы же знаете, что квартирами в таких домах распоряжаюсь не я. В списке, который мне дали на ордера, вашей фамилии не было. Я все понял, поблагодарил председателя и положил трубку. Но в худшее верить не хотелось, мне все казалось, что произошла какая-то нелепая ошибка. Ведь эту квартиру предложил не кто иной, как первый секретарь обкома. Казалось бы - надежнее гарантии быть не может. Подождав несколько минут, чтобы успокоиться, я начал звонить Геннадию Павловичу Богомякову. На этот раз он тут же взял трубку. Я рассказал ему ситуацию с обещанной мне квартирой и попросил объяснить, что произошло. - Вы понимаете, - немного помедлив, сказал Богомяков, - у нас очень тяжелое положение с жильем у строителей. Поэтому квартиру пришлось отдать им. Но вы без жилья не останетесь. Как только будет сдаваться следующий дом, вы получите в нём квартиру. Я положил трубку и опустился на стул. Такого угнетенного состояния я уже не испытывал очень давно. Беда была не в том, что не дали обещанную квартиру, а в том, как это сделали. Ведь если возникла такая ситуация, можно было пригласить к себе, объяснить все человеческим языком и я бы это прекрасно понял. Можно было без особых проблем найти какой-то временный компромисс (который, кстати сказать, вскоре был найден), я бы пошел и на него. Но в обкоме посчитали, что о принятом решении корреспондента Правды не следует ставить даже в известность. Мне показалось, что все несчастья мира решили обрушиться на меня одного. С трудом оторвав взгляд от телефона, я поднял глаза и увидел, как по стене, шевеля длинными рыжими усами, ползет таракан. От одного его вида гостиничный номер, который и так уже надоел хуже горькой редьки, стал просто ненавистным. Я достал из папки чистый лист бумаги и не торопясь, обдумывая каждое слово, написал докладную записку главному редактору Правды Михаилу Васильевичу Зимянину.   В ней спокойно, бесстрастным протокольным языком сообщил о том, что в Тюменском обкоме КПСС корреспонденту Правды не разрешают присутствовать на заседаниях бюро обкома КПСС и до сих пор не решают вопрос с квартирой под корреспондентский пункт даже за счет предоставления временного жилья. Дальнейшее проживание в гостинице, которую, кстати сказать, оплачивает редакция, становится просто ненормальным. Корреспондент должен иметь условия для работы и я прошу главного редактора помочь решить этот вопрос. Перечитав записку, я вызвал по телефону стенографистку редакции и продиктовал её ей. В этот же день она легла на стол Зимянина. Никакой реакции на неё не было несколько дней. Но вот однажды поздним вечером в гостиничном номере раздался телефонный звонок. Трубку взяла жена и, тут же протянув её мне, настороженным голосом сказала: - Тебя просит к телефону Зимянин. Я торопливо кинулся к столу. Зимянин поздоровался, спросил как идут дела, какое впечатление на меня произвела Тюмень. Я ответил, что Тюмень понравилась, работа здесь невероятно интересная и я рад, что редакция направила меня сюда. - Вчера проходил Пленум Центрального Комитета КПСС, - сказал Зимянин. - Я встретился на нём с Богомяковым и обстоятельно поговорил. Я сказал ему, что исходя из своей практики знаю, что любой обком Партии старается иметь корреспондента Правды как можно ближе к себе, а не держать его на расстоянии. Это во всех случаях оказывается лучше для обеих сторон. Думаю, он все понял. А что у вас с корреспондентским пунктом? Я сказал, что до сих пор живу в гостинице и это представляет большое неудобство. Иногда ко мне приходят люди с просьбой разобраться в каких-то делах или с жалобами на действия местных властей и беседовать с ними приходится в присутствии семьи. Сына, который делает уроки, я вынужден на это время отправлять на улицу. - Потерпите еще немного, - сказал Зимянин. - Вопрос с квартирой не самый сложный, он обязательно решится. Я поблагодарил Зимянина и положил трубку. Через несколько дней мне позвонил заведующий орготделом бюро обкома и пригласил на заседание бюро. Богомяков, увидев меня в комнате заседаний, кивнул в знак приветствия, но разговаривать не стал. После бюро ко мне подошел заведующий финансово-хозяйственным отделом и, обращаясь как к старому знакомому, спросил: - Станислав Васильевич, а почему вы не хотите переехать во временную квартиру? - Потому, что впервые слышу о ней только сейчас, - ответил я. Через несколько дней мы с семьей перебрались в квартиру, расположенную на первом этаже здания, находящегося на центральной улице города. Напротив её окон находилась троллейбусная остановка, поэтому шума в ней было не меньше, чем в гостинице, но жена была рада, что ей наконец-то удалось обзавестись хоть каким-то углом. Легче стало работать и мне. Правда, временное проживание почти всегда затягивается надолго. Постоянную квартиру под корреспондентский пункт я получил только через год. Но потом не раз мысленно благодарил за неё Богомякова. После Тюмени мне приходилось переезжать еще три раза, но это была лучшая квартира, в которой когда-либо доводилось жить. Я бы не стал писать обо всех этих обстоятельствах, которые кое для кого могут показаться мелкими, если бы это было простым недоразумением или случайным просчетом со стороны Геннадия Павловича Богомякова. Узнав поближе, я стал лучше понимать его. Глобальных проблем, стоящих перед Тюменской областью, было столько, что можно было лишь удивляться, как он успевал справляться с ними. Для этого надо было обладать и огромной волей, и качествами незаурядного организатора. Геннадий Павлович имел в достатке и того, и другого. Но, невольно сравнивая его с Лигачевым, я видел, что хозяйственника в Богомякове было всегда больше, чем Политика.   В первоначальный период создания Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, когда многие проблемы удавалось преодолевать только за счет волевых решений, это, вне всякого сомнения, сыграло положительную роль. Но по мере того, как росли города и крепли производственные коллективы, невольно стала бросаться в глаза одна вещь. По уровню подготовки, глубине анализа происходящих на тюменской земле событий, широте кругозора многие первые секретари горкомов и райкомов Партии заметно уступали руководителям нефтегазодобывающих предприятий. Это говорило о том, что в области не было хорошей школы политических кадров. Здесь не умели растить и приближать к себе людей, на которых всегда можно было бы опереться. Богомяков возвышался над всеми, как Эверест над долинами Непала. И когда со страной случилась беда, он, по сути дела, оказался без войска. Не случайно ни один из тюменских секретарей не стал нефтяным или газовым королем или финансовым магнатом. Почти все богатства Тюмени уплыли в руки людей, никогда не живших и не работавших там. Но здесь я забежал слишком далеко вперед... Заканчивался первый, самый начальный период моего пребывания на тюменской земле, который, в общем-то, сложился не так уж и плохо. Я познакомился почти со всеми руководителями области и крупнейших её предприятий, несколько раз успел побывать на Севере, посмотреть как работают нефтяники, геологи, строители. За это время удалось напечатать несколько материалов, которые заметили и в Тюмени, и в Москве. Даже по тону разговора с сотрудниками редакции я почувствовал, что меня начинают признавать за своего. Это было хорошим стимулом для творческой работы. Единственное, чем не удалось обзавестись - это настоящими друзьями. Поэтому Новый год мы готовились встречать своей семьей. Но за пять дней до праздника случилось несчастье. Днем сын ушел на городские соревнования по самбо. Этим видом спорта он начал заниматься в Москве. В Кунцевском спорткомплексе, рядом с которым мы снимали квартиру, была хорошая школа самбо, работали замечательные детские тренеры. Сын оказался способным учеником, участвовал во многих соревнованиях, а в самом главном - первенстве Москвы - совершенно неожиданно для нас с женой стал победителем среди ребят своего возраста. Приехав в Тюмень, он продолжил занятия этим видом спорта. Но на первых же тренировках выяснилось, что по физической и технической подготовке он намного превосходит своих сверстников. И вместо того, чтобы участвовать в соревновании среди детей, тренер выставил его за взрослую команду. Сыну только недавно исполнилось четырнадцать лет, а боролся он с парнем, которому было за двадцать. И во время одного из приемов тот сломал ему руку. Прямо с соревнований на машине скорой помощи сына увезли в городскую больницу. Мы с женой узнали об этом только вечером, когда он сам позвонил нам, и сразу же приехали в больницу. Сын сидел в коридоре на стуле бледный, без единой кровинки в лице и ждал, когда будут готовы рентгеновские снимки. Увидев его, жена чуть не упала в обморок. Я пошел к врачу расспросить о характере травмы. Перелом оказался тяжелым, со многими осколками и можно было только удивляться, как сын переносил эту боль. Ему наложили гипс, сделали несколько уколов и отвели в палату. Вернувшись домой, мы с женой не спали всю ночь. Перед самым Новым годом врачи разрешили сыну покинуть больницу. Но к этому времени заболели мы с женой. В Тюмени ходила какая-то жуткая эпидемия гриппа и мы оказались его жертвой. Температура была под сорок, мы не вставали с постели и сыну со сломанной рукой приходилось обслуживать нас. Ходить в магазин за продуктами и даже что-то жарить на электрической плите. Незадолго до этого я готовил для Правды статью секретаря парткома Тюменского судостроительного завода Леонида Чернакова. Этот завод был интересен прежде всего своим директором Петром Петровичем Потаповым. Человеком образованным, чрезвычайно предприимчивым и очень требовательным. Прежде, чем заказать статью секретарю парткома, я решил поставить об этом в известность директора. Он пригласил меня к себе, рассказал о заводе, показал производственные цехи. Разговаривая с ним в кабинете, я обратил внимание на целое гидросооружение, которое было устроено у него на окне. Вода из одного небольшого аквариума переливалась в другой, потом в третий и в комнате постоянно слышалось веселое журчание маленького ручейка. Заметив мое любопытство, Потапов, кивнув на подоконник, сказал: - Удивительно успокаивает. Когда я слышу это журчание, мне кажется, что нахожусь не в своем кабинете, где постоянно одолевает куча каких-то проблем, а на лесной полянке. - Не хватает только пения птиц, - заметил я. - И птицы у меня поют, - сказал Потапов, но включать магнитофон не стал. Когда на тюменской земле начали добывать первую нефть, а трубопроводов, по которым её транспортируют еще не было, судостроительный завод в самые короткие сроки освоил производство нефтеналивных барж. На них сырье из Среднего Приобья доставляли на Омский нефтеперерабатывающий завод. Затем завод начал выпускать плавучие электростанции "Северное сияние. С электричеством на вновь осваиваемых нефтяных и газовых промыслах было плохо. Все энергоснабжение держалось на небольших дизельных электростанциях. На их доставку и запуск в работу уходило очень много времени. Корабелы стали монтировать электростанции на специальных судах. Поскольку рек на Севере много, такую электростанцию можно было легко доставить в любую точку. Для того, чтобы она начала снабжать энергией поселок и промысел, надо было лишь подключить её к сети. Электростанции настолько хорошо зарекомендовали себя, что их стали заказывать жители других северных регионов страны. Одну из них тюменские корабелы поставили даже на Чукотку. Отдел партийной жизни Правды попросил меня рассказать о партийной организации этого завода. Я посчитал, что будет лучше, если это сделает секретарь парткома. Мы встретились с Чернаковым, он написал статью, потом мы совместно с ним её отредактировали и она была напечатана в Правде. И вот перед самым Новым годом Чернаков звонит мне, чтобы поздравить с наступающим праздником. - Какой там праздник, - говорю я, с трудом шевеля языком. - Два дня не встаю с постели. - А что такое? - спросил Чернаков. - По всей видимости, грипп, - ответил я. Чернаков положил трубку, а примерно через двадцать минут в квартире раздался звонок. Сын открыл дверь. Порог энергично переступила черноволосая женщина и строго спросила: - Кто тут у вас болеет? Сын показал на комнату, в которой лежали мы с женой. женщина прошла к нам и сказала: - Я жена Леонида Чернакова. Можете звать меня Надя. Я принесла лекарство, которое быстро поднимет вас на ноги. Надя оказалась врачом. Узнав от мужа, что мы с женой заболели, она раздобыла интерферон и принесла нам несколько ампул. Тут же сделала по уколу, остальные ампулы положила на тумбочку около кровати и сказала: - Следующие уколы будет делать медсестра. Я договорюсь, чтобы она приходила к вам на квартиру. Не знаю, лекарство или искреннее человеческое участие сделали свое дело, но мы быстро встали на ноги. С тех пор Чернаковы стали нашими друзьями. Они познакомили нас с удивительными людьми - Михаилом и Галиной Агеевыми. Михаил Федорович работал заместителем заведующего отделом промышленности Тюменского обкома Партии. Галина - на одном из городских предприятий. Я назвал их удивительными потому, что Агеевы составляли необыкновенную семью. Если говорят, что все браки совершаются на небесах, то их брак был освящен самим Богом. Такую светлую, искреннюю, трепетную любовь друг к другу мне не доводилось больше встречать ни разу. В молодости у них обоих выдалась трудная жизнь, учиться пришлось заочно, но оба закончили вузы и сумели прочно встать на ноги. Свою рабочую биографию Михаил Агеев начал, плавая матросом по Иртышу и Оби. Одно время промышлял рыбу в Обской губе. О тех днях он всегда вспоминает с юмором. - Когда наше судно подходило к берегу, чтобы разгрузиться, - рассказывал Михаил Агеев, - над палубой сразу появлялась плотная серая туча комаров. Поэтому работали мы стремительно. Моментально разгружали судно, включали двигатели на полную мощность и старались как можно быстрее уйти от берега. Туча комаров неслась за нами, стараясь на ходу укусить того, кто не успевал от них отбиться. Наконец, комары отставали, мы бросали якорь, доставали бинокли и начинали высматривать рыбацкое счастье. Кругом, на расстоянии обзора, стояли такие же шхуны. Все внимательно следили друг за другом. Как только с какой-нибудь шхуны рыбаки начинали выбрасывать сети, все сразу мчались к ней, зная, что в этом месте ходят хорошие косяки муксуна или ряпушки. Но иногда рыбаки устраивали друг другу мелкие пакости. Обская губа в некоторых местах буквально забита ершом. Чтобы избавиться от конкурентов с иной шхуны вместо сетей сбрасывали в воду веревку с поплавками. В бинокль обман разглядеть трудно, поэтому рыбацкие бригады мчались к уловистому месту и начинали выбрасывать сети. Ерш тут же забивал их. А шутники вытаскивали из воды веревку и в одиночестве уходили искать рыбные места. Остальным же целый день приходилось вытаскивать из сетей колючих и скользких ершей. Можно только догадываться, какие слова они произносили по адресу шутников. Закончив институт, Агеев перешел на работу в Тюменское отделение Иртышского речного пароходства, оттуда его взяли в обком. Проработав там несколько лет, он перешел на должность секретаря областного совета профсоюзов. Затем связал свою жизнь с Тобольским нефтехимическим комбинатом. Мы до сих пор сохраняем друг к другу самые теплые чувства, по праздникам перезваниваемся, а иногда и встречаемся, хотя живем друг от друга за две тысячи километров. Самое большое, что имеется у человека в жизни, это его друзья и дети. С друзьями в Тюмени нам повезло. На календаре заканчивался 1974 год и мы с женой уже начинали чувствовать себя коренными тюменцами. Оглавление www.pseudology.org