Станислав Васильевич Вторушин Золотые годы Часть 4 То Первое мая осталось для меня самым незабываемым праздником. С женой и сыном я провел всего сутки. На следующий день вылетел в Новосибирск, а оттуда в Александровское, в которое с огромными приключениями добрался только шестого мая. Александровский аэродром, из-за весенней распутицы, похожий на огромное болото, самолеты не принимал и нас посадили в Нижневартовске.   Просидев там до позднего вечера, и, уже смирившись с тем, что ночевать придется прямо в самолете, мы вдруг узнали, что из Стрежевого за нами прислали вертолет. Многие обрадовались этому, потому что больше половины пассажиров летели именно в Стрежевой. Вертолет и увез нас на томскую землю. Мое отсутствие в редакции не заметили и я снова включился в работу. В Стрежевом познакомился с интереснейшим человеком - управляющим трестом "Томскгазстрой Геннадием Федоровичем Муравьевым. В отличие от многих специалистов, приехавших на Север из Поволжья, Муравьев был томичом. После окончания института работал на стройке мастером участка, прорабом и в тридцать с небольшим лет стал управляющим трестом. Когда началось освоение томского Севера, Лигачев направил его в Стрежевой. На Север Муравьев ехать не хотел и не скрывал этого. Лигачев вызвал его к себе, чтобы переубедить. Он умел это делать мастерски, потому что всегда находил неотразимые аргументы. Но Муравьев даже в кабинете первого секретаря обкома держался стойко.   В качестве последнего довода сказал: - Егор Кузьмич, моя жена категорически отказывается ехать в Стрежевой. - А мы её туда и не посылаем, - самым серьезным тоном ответил Лигачев. - Речь идет только о вас. Муравьеву не оставалось ничего, кроме как поблагодарить первого секретаря обкома за доверие. Но, приехав на Север и увидев собственными глазами масштабы предстоящих гигантских работ, Муравьев сразу же загорелся энтузиазмом. Его захватила лихорадка большой стройки. Он понимал, что самая главная задача - как можно быстрее обеспечить людей нормальным жильем. Я уже говорил, что в поселке не было ни водопровода, ни канализации. На его улицах стояла такая непролазная грязь, что по ним можно было ходить только в резиновых сапогах. Лигачев, когда прилетал в Стрежевой, сразу же надевал охотничьи ботфорты. В 1968 году в Стрежевом стала выходить многотиражная газета "Томский нефтяник". Литературным сотрудником в ней работал молодой поэт Боря Овценов. Он написал стихотворение о том, каким будет город через несколько лет. Две строчки из этого стихотворения я помню до сих пор. Они звучали так: "И по проспекту Ермакова девчонка в лодочках пройдет".   В то время пройтись по поселку в туфлях было самой большой мечтой покорителей Севера. Осваивая нефтяные месторождения, они забыли про туфли, костюмы с галстуками, вечерние платья. Но никто не жаловался на судьбу. Большая цель давала столько положительных эмоций, что они перекрывали все остальное.   Однако мечта дожить до того времени, когда в любую погоду можно будет ходить в туфлях, постоянно жила в душе каждого. Муравьев дал команду отсыпать песком площадки перед домами, чтобы хотя бы вокруг них сделать территорию благоустроенной. Тогда же на главную улицу Стрежевого - проспект Ермакова начали укладывать первый бетон. Другим интереснейшим человеком, с которым мне удалось сблизиться в те дни, был начальник Александровской нефтеразведочной экспедиции Николай Иванович Воронков. Среднего роста, кряжистый, неторопливый в движениях, но остроумный, любящий анекдот и хорошую шутку, он не был таким открытым, как Муравьев, и больше походил на удельного князька маленького, но независимого Государства. Таким и должен быть начальник геологической экспедиции. Геологам всегда приходится работать на отшибе от остальных, они даже селятся отдельными поселками и начальник экспедиции у них вроде отца родного. Он и казнит, и милует, и вся атмосфера на работе и в быту зависит оттого, каким окажется именно он. Воронкова также прислали на Север из Томска. Александровская экспедиция, открывшая самую большую нефть в области, работала со срывами. Во время бурения скважин одна авария следовала за другой, постоянно срывался план и по проходке, и по приросту разведанных запасов. Лигачев послал Воронкова вытаскивать экспедицию из прорыва. Он был абсолютно уверен, что Николай Иванович с этим справится. Воронков был единственным человеком на Севере, с которым я познакомился еще в Томске. Причем, обстоятельства этого знакомства оказались не самыми лучшими. У меня перед Воронковым было не проходящее чувство вины.   А произошло следующее. Как-то Левицкий позвал меня к себе и сказал: - Послушай, Стас, надо срочно сделать материал о соревновании буровых бригад в объединении "Томскнефтегазразведка. Буровики все время срывают план, соревнование там организовано плохо. Он достал папку, в которой находились обязательства буровых бригад, постановление бюро обкома по организации соревнования, подчеркнул некоторые цифры. Выходило, что если бы соревнование было лучше организовано, буровики справились с обязательствами безо всяких проблем. Воронков, работавший незадолго до этого начальником цеха бурения Васюганской нефтеразведочной экспедиции, отвечал в объединении за соревнование. Весь материал был в руках у Левицкого и я не понял, почему он не взялся за него сам. Может, не хотел портить отношения с руководством объединения, может имелись какие-то другие причины. Так или иначе мне надо было идти к Воронкову для неприятного разговора. Я очень не хотел этого делать, но выбора не было. Материал вышел, организация соревнования была раскритикована и Воронкову пришлось писать ответ в редакцию.   И вот, приехав в Александровское, я узнаю, что Николай Иванович Воронков уже месяц, как здесь, и, мало того, является начальником нефтеразведочной экспедиции. Я все время откладывал встречу с ним, но тут возникла ситуация, которая заставила ринуться к геологам. Зайдя в редакцию районной газеты, я увидел, как Коля Стригунков положил телефонную трубку на рычаги аппарата, повернулся к двери, но мне показалось, что меня он не увидел. - Что с тобой? - спросил я, невольно удивившись. Коля тряхнул головой и сказал: - Александровская экспедиция открыла новое месторождение нефти. - Когда? - спросил я. - Сегодня начинают испытание скважины. Я тут же помчался в экспедицию, которая находилась на краю поселка. Поднялся на второй этаж конторы, где находился кабинет Воронкова. Секретарша пропустила меня к нему. - Это Правда, что вы открыли новое месторождение? - спросил я прямо с порога. - Ты сначала пройди в кабинет, сядь, - сказал Воронков. - Отдышись маленько. Я тоже отдышусь, потому что и мне надо унять сердце. А потом поговорим о месторождении. Каждое открытие для геологов - событие на всю жизнь. Редко кто из них может пересчитать эти открытия хотя бы на пальцах одной руки. У очень многих, истоптавших не одну сотню километров тайги, пробуривших не один десяток разведочных скважин, так и не бывает на счету открытия. В геологии кроме расчета важно еще и везение. Воронков оказался невероятно везучим. Не успел приехать в экспедицию - и уже новое месторождение. Мне показалось, что он сам еще не мог поверить в то, что произошло. - Ты понимаешь, - сказал он, - есть люди, которым не везет всю жизнь. А есть - родившиеся под счастливой звездой. Я теперь каждую первую скважину на новой структуре буду давать бурить только буровому мастеру Владимиру Васильеву. Советское месторождение открыла его скважина. Сейчас он закончил проходку скважины на площади Стрежевой. На ней подняли очень хороший нефтеносный керн из пласта Ю-1. Мощность пласта составляет тридцать метров и он прослеживается на всем среднем Приобье. Ты представляешь, что это такое? Я понял, что если Воронков обращается ко мне на "ты, значит простил критику, в которой был мало виноват. К социалистическому соревнованию у него никогда не лежала душа. Он признавал только практическую работу. - А где это месторождение? - спросил я. - Совсем рядом со Стрежевым. Прямо через него пройдет нефтепровод. Его можно начинать разрабатывать хоть завтра. - Я бы хотел слетать туда, - сказал я. - Лети, сейчас там как раз начинают испытание скважины. - Я прилечу завтра Воронков позвонил в диспетчерскую, сказал, чтобы меня взяли на буровую. На Стрежевую площадь через некоторое время должен был отправиться вертолет. Мы попрощались и я пошел на вертолетную площадку. Диспетчерская располагалась в балке - маленькой деревянной избушке на полозьях, которую при необходимости всегда можно перетащить трактором с места на место. Рядом с ней находилась сделанная из толстых бревен вертолетная площадка. Вертолета еще не было и я направился к диспетчеру. Открыл дверь и вижу - за маленьким самодельным столом сидит рыжеватая женщина, а рядом с ней на скамеечке Коля Стригунков. - Что за день сегодня? - сказал я, глядя на Колю. - Куда ни пойду, обязательно наткнусь на тебя. - Это я на тебя натыкаюсь, - возразил Коля. - Сначала в редакции, а теперь здесь. Но ты мне дорогу не перебежишь. Снаружи раздался нарастающий гул вертолета. Мы вышли из балка. Когда вертолет сел на площадку, к нему подкатила машина с каким-то оборудованием. Его быстро погрузили и мы поднялись в воздух. Я никогда не был на испытании скважины и не имел ни малейшего представления о том, как это происходит. Мне казалось, что буровой мастер в присутствии руководства экспедиции и всех членов бригады должен открыть на скважине вентиль и как только из неё к небу устремится черный фонтан нефти, он тут же перекроет его. Ведь главное - удостовериться в том, что нефть идет.   На деле все оказалось совсем по-другому Из руководства экспедиции на буровой находился главный геолог Иван Васильевич Пискунов, но он даже не вышел из балка мастера, когда прилетел вертолет. У буровой вышки не было никакой суеты, ни одного лишнего человека. И никаких признаков нефти. Мы с Колей постояли около буровой, зашли в балок, поздоровались с Пискуновым и мастером. - Иван Васильевич, когда начнутся испытания? - спросил Коля. - Они уже идут, - Пискунов приподнялся на стуле и выглянул в окно, за которым высилась буровая. - Покажите нам, как испытывается скважина, - попросил я. - Мне это еще не приходилось видеть. - Пойдемте, - легко согласился Пискунов. Коля открыл дверь, пропуская вперед главного геолога, мы направились за ним. Он привел нас под мостки буровой к устью скважины. Мы с Колей с любопытством уставились на неё. Выбиваясь из скважины, по фонтанной арматуре стекала на землю вода, образуя небольшое озерцо. Пискунов нагнулся, зачерпнул ладонью воду, понюхал её, потом лизнул языком. Повернулся ко мне и предложил: - Попробуйте. Я последовал его совету. Вода оказалась пресной и пахла илом - Пока идет промывка скважины, - сказал Пискунов. - Освобождение её от раствора. Как только закончится промывка, пойдет нефть. Все было так буднично и просто, так тихо и спокойно, что я почувствовал невольное разочарование. Никаких переживаний на лицах геологов, никакого фонтана, с оглушительным ревом рвущегося из-под земли. Пискунов, очевидно, заметил это. Когда мы направились к балку, он сказал: - Нефтяной пласт находится на глубине почти два с половиной километра. Его давление уравновешивается столбом глинистого раствора в скважине. Как только мы освободим её от этого раствора, подземная стихия покажет себя. Вечером вместе с водой на поверхность начали подниматься коричневые шарики величиной с просяное зернышко. Попадая в озерцо, они лопались, расплываясь в радужные пятна. Я с любопытством смотрел на это представление. Потом шарики стали увеличиваться в размерах, превращаясь в сгустки. Буровой мастер Васильев отдал распоряжение перекрыть верхнюю задвижку скважины. Поток воды с примесями нефти направился по трубе подальше от скважины. Никаких новых событий ни вечером, ни ночью не произошло. В семь часов утра вместе с водой из трубы вдруг начал выбиваться похожий на голубое пламя газ. Да и сама вода была не той, какую мы пробовали несколько часов назад. Она на одну треть состояла из нефти. Газ тут же улетучивался, распространяя в воздухе сладковатый запах. На лицах Пискунова и Васильева появилось напряжение.   Они с настороженностью смотрели на трубу Вскоре из-за леса, окружавшего буровую, послышался звук вертолета. Все повернулись в его сторону. Вертолет сделал круг и сел. Из него вышел Воронков и широким шагом направился к буровой. Пискунов на ходу докладывал ему обстановку. Николай Иванович, не останавливаясь, прошел к трубе, из которой вырывался газ. И вдруг из-под земли раздался звук, похожий на отдаленный гул реактивного самолета. Из трубы под мощнейшим напором хлынула нефть вместе с газом, который светлым кучерявым облачком зависал над землей и тут же растворялся в воздухе. Гул разрастался, заполняя пространство, закладывал уши. люди уже не слышали друг друга. Буровой мастер жестом распорядился перекрыть скважину и реактивный звук, скатившись по ней в подземелье, стих. Воронков подошел к приямку, зачерпнул ладонью нефть, понюхал и обвел всех торжествующим взглядом. Это была великая минута, и я подумал, что именно ради таких минут живут геологи. Все стали подходить к приямку и черпать ладонями нефть. К моему удивлению она оказалась не черной, как я себе представлял, а светло-коричневой и вовсе не пахла бензином или соляркой. У неё был особый, ни с чем не сравнимый, сладковато-приторный аромат. - Ну вот, мы открыли еще одно месторождение, - повернувшись ко мне, сказал улыбающийся Воронков. - Можете занести это в скрижали истории. Каждое открытие геологов - действительно историческое событие. Пройдут годы, на этой земле будут жить другие люди, но имена первопроходцев навсегда останутся в памяти потомков. Потому что новая жизнь в этих таежных дебрях, в которых до этого не везде ступала нога человека, начиналась с них. Я с удовольствием написал репортаж об открытии нового месторождения нефти на Севере Томской области. Через несколько дней он был напечатан в газете "Красное знамя". Между тем, на Север окончательно пришла весна. Обь разлилась на десятки километров и стала похожа на море. Такой широкой мне её не приходилось видеть. В Александровское пришел первый пароход. Встречать его вышел весь поселок. Пароход означал не только приход весны и то, что теперь водой можно было добраться до любой деревни, но и начало охоты и рыбалки. Я видел, как охотники, сложив в лодки рюкзаки и ружья, отплывали в куда-то им одним известные места и возвращались домой с убитыми утками и рыбой. Мой сосед Андрей Васильевич Шафранов, живший в другой половине дома, в котором располагались мы с Васей Сальковым, тоже уехал на охоту. Когда он вернулся, его жена Валентина Кузьминична принесла на тарелке нам с Сальковым две утки. Они были прямо из кастрюли, от них поднимался пар и дразнящий запах. Я попробовал одну из них, но не нашел в ней ничего особенного. А Вася съел свою всю без остатка. Я только через год понял причину его аппетита. Это была особенность Севера.   Но об этом я расскажу дальше Май подошел к концу, сын заканчивал школу и надо было перевозить в Александровское семью. Я позвонил в Томск и сказал об этом редактору. - Лети, - сказал мне Александр Николаевич Новоселов. - Я за тебя только рад. Я снова с пересадками отправился в Барнаул. На этот раз северные аэродромы действовали нормально и до Барнаула добрался без приключений. Провожать нас собрались все друзья. Впечатление было такое, словно мы расстаемся на всю жизнь. Подвыпивший Володя Гусельников, не отличавшийся вокальными способностями, вдруг взял гитару, на которой совершенно не умел играть, и запел: Мой друг поехал в Магадан - Снимите шляпу, снимите шляпу. Поехал сам, поехал сам - Не по этапу. Песню подхватили все. Потом начали давать советы, как жить на Севере. На что обратить внимание в первую очередь, а чего можно не замечать. Должен сказать, что из всех знакомых на Севере довелось пожить только Виктору Попову и Зое Александровой. Виктор несколько лет работал на золотых приисках корреспондентом "Советской Колымы, а Зоя была корреспондентом магаданского радио. Там они и поженились. Поэтому самый ценный совет дала молчавшая больше всех Зоя. Она сказала моей жене: - Оформляй контейнер и бери с собой все, что можно увезти. Комфортно надо устраиваться везде, даже в палатке. А вам придется провести на Севере несколько лет. Мы погрузили в контейнер шифоньер, кровать, кастрюли, несколько десятков книг и были благодарны за этот совет Зое. Как оказалось, в Александровском на все эти предметы был жесточайший дефицит. Поскольку в поселке практически не строилось жилье, на мебель не было особого спроса. Её и не завозили. По всей видимости, то же самое было и в Магадане, поэтому Зоя хорошо знала северные проблемы. Жена постоянно вспоминала её добрый совет. Из Барнаула вылетели четвертого июня. В городе уже наступило лето, женщины ходили в платьях с короткими рукавами и босоножках. Примерно так же была одета и моя жена. Сын также был одет по-летнему - в сандалиях и рубашке. В Томске солнце продолжало радовать нас. Мы вылетели из него утром, но долететь до Александровского не удалось. Самолет посадили в Каргаске, потому что александровский аэропорт был закрыт.   Оказалось, что там бушевала пурга. Когда пилоты сказали об этом, мы не поверили. Но, выйдя из самолета, почувствовали, что с природой творится неладное. Солнце на глазах затягивала дымка, с Севера тянул не сильный, но пронизывающий до самых костей ветер. Поеживаясь, мы пошли устраиваться в гостиницу. Ночью пурга обрушилась и на Каргасок. Почти до самого утра на улице свистел ветер, грохотала крыша, от налетающих снежных шквалов вздрагивали стекла. Когда мы проснулись и выглянули в окно, земля была укрыта толстым слоем снега. Жена в растерянности посмотрела на меня. Кроме летнего платья и босоножек у неё ничего не было, а снега выпало почти по колено. В своем одеянии она не смогла бы дойти даже до аэропорта. Надо было спасать семью. Я был одет теплее жены и сына, потому что на мне был пиджак. Накинув его, я побежал в редакцию районной газеты. Заведующий отделом промышленности Сережа Лапин, увидев меня, вытаращил от удивления глаза. - Ты откуда взялся? - спросил он, оглядывая мой пиджачок. Я начал рассказывать свою одиссею. Вокруг нас тут же собрались сотрудники редакции. Все они хорошо знали условия Севера и с такими бедолагами, как я, сталкивались не раз. Вскоре мне принесли полушубок, шапку, женские резиновые сапоги. Все это я отнес в гостиницу, а сам пошел в аэропорт выяснять обстановку. Мне сказали, что александровский аэропорт занесен снегом. Пока он не растает и не просохнет взлетно-посадочная полоса, авиарейсы туда выполняться не будут. Сколько времени потребуется на это, никто не знает. Может быть дня три-четыре, а, может быть, неделя. У меня засосало под ложечкой. Сразу подумалось, что неделю нам не выдержать. Гостиница не отапливалась, одну ночь мы кое-как переночевали, но чем дальше, тем в ней будет холоднее. В таких условиях можно подхватить и воспаление легких. Весь день и следующую ночь мы провели в тревожном ожидании. Я все время прислушивался: не раздастся ли с аэродрома гул самолетного двигателя. Если раздастся, значит механики начинают прогревать машины, готовя их к вылету. Но до самого утра никаких звуков моторов с аэродрома не донеслось. Утром я позвонил в аэропорт и мне сказали, что из Каргаска и Александровского никаких вылетов сегодня не будет. И вдруг слышу далеко в небе звенящий, нарастающий гул. Такой гул мог издавать только вертолет МИ-8. В Каргаске ни одной такой машины не было, здешних геологов обслуживали МИ-4. Вертолет летел с юга, со стороны Колпашево. Я увидел, что он начал снижаться и пошел на посадку в аэропорту. Я со всех ног кинулся туда. Мне показалось, что этот вертолет должен лететь в Александровское. У здания аэропорта столкнулся с командиром вертолета, который, посадив машину, шел по своим делам в диспетчерскую. Командиром оказался Красилов. Я кинулся к нему, как к спасителю. Очевидно, у меня был такой вид, что он в испуге остановился. - Что с тобой? - спросил он. - И как ты здесь оказался? - Сижу два дня, не могу улететь в Александровское, - сказал я. - Семья замерзает в гостинице. А вы куда летите? - Домой. - Можете взять меня? - Если успеешь обернуться за тридцать минут, - сказал Красилов. - У нас нет ни минуты лишнего времени. Я кинулся в гостиницу. Мне кажется, я бежал с такой скоростью, что меня не обогнал бы и олимпийский чемпион. Когда мы с женой и сыном появились на летном поле, Красилов нервно ходил взад-вперед около вертолета, поджидая меня. Но, увидев жену, не мог сдержать улыбки. Она была в больших, не по размеру, резиновых сапогах и мужском полушубке, накинутом на летнее платье. Мы прошли в вертолет, сели на удобные сиденья. В машине было тепло и чисто. Мы словно попали в другой мир. - Что в Александровском? - спросил я, когда Красилов вслед за нами поднялся в салон. - Кошмар, - махнул он рукой. - Такой падеры мне не приходилось видеть ни разу в жизни. О последствиях июньской пурги я узнал в Александровском. Мощный северный ветер принес не только снег, но и разогнал на Оби огромную волну. Несколько рыбаков, не успевших добраться на своих лодках до укромных мест, утонули. Два катера были выброшены волной на берег, один разбило о причал и он ушел на дно. Но самую страшную историю несколько дней спустя мне рассказал главный инженер нефтегазодобывающего управления "Томскнефть" Николай Филиппович Мержа. В этот день он возвращался на самолете АН-24 из Тюмени в Стрежевой. Он должен был долететь до Нижневартовска, а оттуда на вертолете добираться домой. Но на подлете к Нижневартовску аэропорт из-за непогоды закрыли. Видимость упала настолько, что на нём нельзя было произвести посадку. Пилоты повели самолет в Александровское. Его взлетно-посадочная полоса не принимала АН-24, здесь можно было совершить только аварийную посадку. Но и этот аэропорт закрыли из-за того, что видимость упала практически до нуля. Следующую посадку можно было совершить только в Каргаске, но АН-24 уже не мог дотянуть до аэродрома. В самолете с пятьюдесятью пассажирами на борту кончалось горючее и он был обречен упасть на землю. На середине пути между Александровском и Каргаском расположен маленький поселок Никольский. Зимой из Александровского сюда раз или два в неделю летают самолеты АН-2. Летом аэродром закрывается и связь поддерживается только по реке. Оказалось, что штурман самолета АН-24 когда-то работал в Александровском и знал этот маленький аэродром.   Садиться на него было безумием не только потому, что он совершенно не был оборудован и имел очень короткую полосу. Летом на ней всегда стояла неработающая сельхозтехника и паслись коровы и лошади. Но у пилотов не было выбора. Никольский был последней точкой, до которой мог дотянуть самолет. И они повели его туда. На счастье на аэродроме не оказалось ни сельхозтехники, ни домашнего скота. Горючего в машине не хватило даже на то, чтобы сделать круг и рассмотреть посадочную полосу. Но штурман точно вывел на неё самолет и АН-24 вопреки всем теоретическим расчетам совершил посадку. Ни один пассажир не пострадал, машина не получила ни одной царапины. На следующий день, когда волна на реке немного улеглась, за пассажирами из Нижневартовска прислали "ракету и она доставила их домой. С самолетом оказалось сложнее, но и его выручили. Из Нижневартовска на барже привезли автозаправщик с горючим, АН-24 заправили, и пилоты, конечно, с очень большим риском, сумели поднять его в воздух. Но об этом я узнал позже, а пока мы с женой и сыном сидели в МИ-8 и радовались тому, что попали в тепло и наше путешествие близится к концу. В Александровском снегу было еще больше, чем в Каргаске. Никто его, конечно, не расчищал и нам пришлось идти по узкой, протоптанной тропинке к нашему временному жилищу. Несмотря на строгое предупреждение Лигачева, первый секретарь райкома Партии Матвеев квартиры мне не дал. Не потому, что не хотел этого делать, а потому, что ни одной свободной квартиры в поселке не было. Василий Сальков оказался настоящим товарищем и я до сих пор вспоминаю этого человека с самыми теплыми чувствами. Когда мы вошли в дом, сразу увидели на печке полную сковородку жареных карасей. Вася тут же достал хлеб и поставил на стол бутылку водки. Мы и промерзли, и проголодались, и поэтому все это оказалось как нельзя кстати. Жена прошлась по дому, осмотрела комнаты и сказала: - В тесноте - не в обиде. Когда-нибудь квартиру все равно получим, а пока поживем и здесь. Сальков был рад этому, потому что не любил одиночества. Да и мы с ним уже сдружились. На следующий день я пошел в райком докладывать Матвееву о прибытии семьи. И сразу увидел озабоченность на его лице. Для него это была лишняя головоломка. Надо было устраивать мою жену на работу, а ничего подходящего для неё в райцентре не имелось. - Она у тебя была в отпуске в этом году? - спросил Матвеев. - Нет, не была, - сказал я. - Пусть отдохнет месяц. Привыкнет к нашим условиям жизни. За это время мы что-нибудь подберем. Жене Север понравился. В июне в Александровском стояли белые ночи. Солнце уходило за горизонт после десяти вечера и над Обью опускались легкие сумерки. Если на небе не было облаков, на улице можно было читать газету до часу ночи. Этим вовсю пользовались ребятишки, которых невозможно было уложить спать. Когда родители пытались загнать их в дом, они обычно отвечали: - Дайте поиграть. Вот стемнеет и пойдем спать. Темнеть начинало во втором часу, а в начале четвертого над горизонтом уже поднималась утренняя заря. Это было самое романтическое время для туристов и тех, кто впервые попал на Север. Сначала я тоже восхищался белыми ночами, но вскоре стал уставать. Ложиться спать приходилось слишком поздно, а вставать рано. Белые ночи ломали весь биоритм жизни. Чтобы не замечать их, надо было родиться на этой земле. Первые белые ночи в моей жизни запомнились еще одним событием. В начале июля, когда на Север приходит настоящее тепло, в Александровское прилетел Леонид Левицкий. Мы побывали с ним у нефтяников и строителей, а потом он предложил: - Давай смотаемся к рыбакам. В газете уже давно о них ничего не было, пишем только о первопроходцах Севера. Я позвонил директору рыбозавода и он сказал: - Приходите ко мне, я вас отправлю в бригаду Волкова. Мы сели на катер и поплыли вверх по Оби на речку Пасол, находящуюся километрах в двадцати от райцентра. Капитан катера высадил нас и уплыл дальше, пообещав забрать на следующий день. Мы поздоровались с рыбаками, познакомились с бригадиром. По опыту работы я знал, что разговорить людей лучше всего удается в непринужденной обстановке. Поэтому сказал Волкову: - Может, сварим уху, да похлебаем на свежем воздухе. - Оно бы можно, да только рыбы у нас нету, - ответил бригадир. - А где же она? - В реке. Если хотите, давайте заведем тонь. Я посмотрел на Левицкого, он согласно кивнул головой. - Давай заведем, - сказал я Волкову. Место, на котором расположились рыбаки, было необычайно живописно. Их стан стоял на пологом берегу, поросшем изумрудной травой. На другом, более высоком берегу, росли ветлы, а дальше, за поворотом, синела тайга. В реке постоянно плескалась рыба, пуская по воде расходящиеся круги. Над нами то и дело пролетали одинокие стремительные утки, все время торопящиеся куда-то. Совсем недалеко в прибрежной осоке надсадно скрипел коростель. Волков, отогнув высокие бродни, прошел по воде к небольшому низенькому катеру, на корме которого лежал мокрый невод. К нему тут же подошли два рыбака. Они стащили конец невода на берег, а бригадир на катере поплыл на середину реки. Невод, стуча по воде белыми пластмассовыми поплавками, скользил с кормы в воду. Растянув его на всю длину, катер на малом ходу направился вдоль берега. Два рыбака, держась за конец невода, пошли вдоль кромки воды за ним. Через несколько шагов один из них запнулся и упал. Я увидел, что у другого не хватает сил удержать невод и кинулся на помощь. Рыбак даже не посмотрел на меня. Сделав пару шагов, упал и он. Теперь на помощь мне пришел Левицкий. Только сейчас мы поняли, что оба рыбака в стельку пьяны. Минут двадцать, совершенно выбившись из сил, мы с Левицким тащили конец невода по берегу. Волкову было легче, за него это делал катер. Наконец и он подплыл к берегу и мы стали выбирать из воды нашу неподъемную снасть.   Улов оказался очень большим. Мы вытащили десятка три крупных язей, почти столько же щук, несметное количество подъязков, окуней и прочей мелочи. Среди улова было с десяток стерлядок и две небольших нельмы. - Берите все это себе и езжайте домой, - предложил Волков. - Мы приехали не за этим, - сказал я, - а затем, чтобы поговорить о вас, о вашей работе и написать об этом в газете. - О чем вы с ними поговорите? - с горечью сказал бригадир. - Они же все пьяные, - он кивнул на все еще лежавших на берегу рыбаков и перевел взгляд на тех, что сидели у палатки. - Часа два назад к нам приставал катер нефтяников и мужики обменяли улов на водку. Раньше этого не было, а сейчас каждый день пристают по несколько катеров. - Ну, а вы бы не меняли. - Как тут не сменяешь, - бригадир покачал головой. - Один раз откажешь, другой, на третий не выдержишь. Ну, а кроме всего прочего, надо со всеми иметь хорошие отношения. Сегодня мы их выручили, завтра они нас. Без этого на Севере нельзя. Я сейчас поплыву домой, если хотите, заберу и вас. Мы с Левицким поняли, что поездка оказалась напрасной. Выдавать пьяных рыбаков за героев Севера не повернется душа, а рассказывать Правду не хотелось. Положения этим не исправишь, а обиду людям нанесешь на всю жизнь. Волков сложил в мешок самую крупную рыбу, затащил её на палубу катера и мы поплыли назад в Александровское. Репортажа для газеты о коренных жителях Севера не получилось.   Но из любой поездки газетчик все равно что-нибудь приобретет для себя. У меня с Волковым установились хорошие отношения, на следующий год я несколько раз приезжал к нему, а потом написал о нём очерк. К сожалению, жизнь бригадира закончилась трагически. Возвращаясь с весенней охоты, он рискнул переплыть на своей небольшой лодке Обь во время сильного шторма, перевернулся и утонул. Лодку прибило к берегу, а Волкова не нашли. Его похоронила Обь. Такие случаи на Севере происходили каждый год. Левицкий улетел в Томск, а меня вскоре пригласил к себе первый секретарь райкома Матвеев. - У меня все время болит голова о работе для твоей жены, - сказал он. - Что, если её сделать начальником районной "Союзпечати"? У нас освободилась эта должность. Мне почему-то казалось, что работа "Союзпечати" связана только с подпиской на газеты и журналы. Освоить это грамотному человеку не так-то сложно. Но на всякий случай я сказал Матвееву, что надо посоветоваться с женой. - Советуйся, только побыстрее, - ответил он. Жена встретила Новость без особой радости. Мне показалось, что она даже немного растерялась. - Ну какой из меня начальник "Союзпечати", - сказала она, - когда я представления не имею об этой работе? - Я тебе помогу. Буду писать за тебя статьи о подписке на периодическую печать в районную газету. Жена с жалостью посмотрела на меня: - Знаю я, какой ты помощник. Один раз напишешь, а потом за все придется отдуваться самой. После института жена работала технологом в отделе главного металлурга Барнаульского котельного завода. Она хорошо знала литейное производство и не имела ни малейшего представления о том, как распространяются среди населения газеты и журналы. Но в то время мы были молоды, а для молодости ничего невозможного не существует. Поскольку никакой другой работы в поселке не было, она согласилась на ту, какую предлагали. - Ну вот и хорошо, - произнес Матвеев, когда я сказал ему о согласии жены. - В "Союзпечати" у нас такая рутина, что без свежего человека там не обойтись. Нам надо наладить снабжение газетами и журналами не только жителей Стрежевого, но и строителей нефтепровода. Они уже начали завозить для него трубы на баржах. И я сразу понял, в какой хомут сунула голову моя жена. Оглавление www.pseudology.org