М.: Прогресс-Традиция, 1998, ISBN 5 89493 016 2 Виктор Клемперер LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога Героизм. Вместо предисловия Язык — это больше, чем кровь. Франц Розенцвейг Мой жене Еве Клемперер Ещё двадцать лет назад Я посвятил Тебе сборник статей. О посвящении в обычном смысле слова, как о приношении, у нас с Тобой Речь не шла: Ты совладелец моих книг, рождавшихся из нашей духовной общности. И до сих пор ничего не изменилось. Но на сей раз дело обстоит несколько иначе, не так как в случае моих прежних публикакций. На этот раз Я ещё в меньшей степени имею право на посвящение Тебе, чем тогда, в те мирные времена, когда мы занимались филологией. Ибо без Тебя этой книги сегодня вообще не было бы, а её автора и подавно. Если бы Я захотел все это подробно объяснить, потребовалось бы написать сотни страниц, и среди них множество интимных. Вместо этого прими размышления филолога и педагога в начале этих этюдов. Ты знаешь — и это расслышит даже глухой, — о ком Я думаю, когда говорю моим слушателям о Героизме. Дрезден, Рождество 1946 Виктор Клемперер   В Языке Третьего рейха благодаря появлению новых жизненных потребностей чаще стала встречаться приставка ent (причём всякий раз неясно, с чем мы имеем дело, — с неологизмом или же с проникновением в разговорную Речь терминов, уже известных в кругах специалистов). Перед воздушным налетом затемняли окна — так возникла повседневная рутина "раз темнения" (Entdunkeln). На чердаках в связи с опасностью пожара ничто не должно было загромождать путь пожарникам: чердаки "разгромождались" (entrümpeln). Нужны были новые виды сырья для изготовления продуктов питания — горький конский каштан "разгорчался" (entbittern). Для исчерпывающего обозначения главной задачи современности было придумано аналогичным образом составленное слово. Нацизм чуть было не погубил Германию. Усилия, направленные на-то, чтобы излечить её от этой смертельно опасной болезни, называют сегодня денацификацией (Entnazifizierung). Я бы не хотел, чтобы это уродливое слово имело долгую жизнь, Я и не верю в это. Оно исчезнет, как только выполнит свою миссию перед современностью, и сохранится лишь в истории. Вторая мировая война дала множество примеров, когда-то или иное выражение, казавшееся сверхживучим и абсолютно неистребимым, внезапно теряло голос: оно исчезало вместе с породившей его ситуацией и, подобно окаменелости, будет когда-нибудь о ней свидетельствовать. Так случилось со словом "Блицкриг" и связанным с ним прилагательным "молниеносный", так было с "битвами на истребление" и сопутствующим понятием "котел", "подвижный котел" (сегодня уже нужно пояснять, что Речь идёт об отчаянных попытках окруженных дивизий прорвать кольцо), так было с "войной нервов" и, на исходе войны, с "конечной победой". "Плацдармы" жили с весны до лета 1944 года, они ещё существовали и позднее, хотя и распухли до бесформенных пространств. Но когда Париж пал, когда вся Франция превратилась в "плацдарм", тогда слово внезапно исчезло, а его окаменелость вынырнет когда-нибудь лишь на уроке истории. То же произойдет и с самым весомым, главным словом нашей переходной эпохи: однажды исчезнет и слово "денацификация", ибо ситуации, завершить которую оно призвано, уже не будет. Но для этого нужно ещё какое-то время, ибо исчезнуть должны не только дела Нацистов, но и их образ мыслей, навык нацистского Мышления и его питательная среда — Язык Нацизма. Сколько понятий и чувств осквернил и отравил он! В так называемой вечерней гимназии Дрезденской высшей народной школы и на диспутах, организованных Культурбундом и Союзом свободной немецкой молодежи, мне-то и дело бросалось в глаза, что молодые люди — при всей их непричастности и искреннем стремлении заполнить пробелы и исправить ошибки поверхностного образования — упорно следуют нацистскому стереотипу Мышления. Они и не подозревают об этом; усвоенное ими словоупотребление вносит путаницу в их умы, вводит в соблазн. Мы беседовали о смысле Культуры, гуманизма, Демократии, и у меня возникало ощущение, что вот вот вспыхнет свет, вот вот прояснится кое-что в этих благодарных умах, но тут вставал кто-нибудь и начинал говорить — ведь это лежало на поверхности, так что избежать этого было невозможно, — о героическом поступке, или о геройском сопротивлении, или просто о Героизме.   В тот самый момент, когда это слово вступало — пусть и мимоходом — в игру, всякая ясность исчезала, и мы снова с головой погружались в чадное облако Нацизма. Причём не только молодые люди, недавно вернувшиеся с фронта или из плена и не встретившие ни почета, ни внимания, но и девушки, которые вообще не нюхали армейской службы, были всецело под обаянием Героизма в его сомнительной трактовке. Одно стало тогда ясно: невозможно рассчитывать на действительно верное восприятие сущности гуманизма, Культуры и Демократии, если вот так думают о Героизме, а точнее — не думают вообще. Но при каких обстоятельствах натыкалось это поколение (в 1933 году едва освоившее букварь) на слово "героический" со всей его однокоренной родней? Здесь надо ответить, что слово это всегда попадалось в военной форме, в трех разных униформах, и никогда — в гражданском платье. В книге Гитлера "Моя борьба" в тех местах, где говорится об общих подходах в деле воспитания, на передний план всегда выдвигается физическая Культура. Свое любимое выражение — "физическая закалка" — он почерпнул из лексикона консервативной партии времен Веймарской республики. Он восхваляет кайзеровскую армию при Вильгельме II как единственно здоровый и жизнеспособный орган в насквозь прогнившем теле народа. В воинской службе он прежде всего (или исключительно) видит воспитание физической выносливости. Лишь на втором месте для Гитлера стоит формирование характера; по его мнению, оно в большей или меньшей степени происходит само собой, когда в воспитании преобладаёт физическая сторона, духовная же — вытесняется.   На последнее место своей педагогической программы — и-то с неохотой, подозрительностью и бранью — он ставит развитие интеллекта и питание его знаниями. Страх перед мыслящим человеком, ненависть к мысли прорываются все в новых и новых формах. Рассказывая о своем возвышении, о первых успехах на митингах, он не меньше, чем свой ораторский дар, расхваливает бойцовские качества своих боевиков, из малочисленной группки которых скоро выросли "коричневые штурмовые отряды" SA, занимавшиеся исключительно применением физической силы, — в разгар собраний они обрушивались на политических противников и вышибали их из зала. Вот истинные его сподручники в борьбе за народную Душу, вот его первые Герои, которых он изображает забрызганными кровью победителями в неравном бою, достойными подражания бойцами в исторических схватках на митингах. Те же краски, тот же пафос и ту же фразеологию применяет Геббельс, говоря о своей битве за Берлин. Победу принесло не духовное начало, — не убеждение или даже одурачивание Масс средствами Риторики, — нет, окончательная победа нового учения одержана благодаря Героизму первых штурмовиков, "старых борцов".   Слова Гитлера и Геббельса можно дополнить свидетельством нашей знакомой, работавшей в-то время ассистентом в больнице одного саксонского фабричного городка. "Когда вечером после собраний к нам поступали раненые, — рассказывала она, — Я сразу же видела, к какой партии принадлежал пострадавший, даже если он был уже раздет и лежал в кровати: пациенты с черепными ранами, нанесенными пивными кружками или ножками от стульев, были Нацисты, с ножевыми ранами в груди — коммунисты". Что касается славы,-то в этом отношении история Штурмовых отрядов напоминает историю итальянской Литературы: в обоих случаях ореол славы, которая впоследствии уже не могла быть превзойдена, сияет над первыми поколениями. Следующая по времени униформа, в которую рядилось нацистское Геройство, была заимствована из реквизита автогонщика: шлем, очки консервы, грубые перчатки краги. Нацизм поощрял все виды Спорта, чисто же в языковом плане наибольшее влияние оказал на него бокс. Но самый яркий, самый излюбленный героический образ середины 30 х годов — это образ автогонщика: после гибели в автомобильной катастрофе Бернд Роземайер одно время занимал в народном сознании не менее почетное место, чем Хорст Вессель. (Примечание для моих коллег преподавателей: можно провести интереснейшие семинарские занятия на тему: связь Стиля Геббельса и Стиля летчицы Элли Байнхорн, автора мемуарной книги "Мой муж — автогонщик").   Какое-то время были очень популярны фотографии Героев дня — победителей международных автогонок, где они были засняты сидящими за рулем своих "боевых" машин или в картинной позе, опирающимися на их борт, а порой и погребенными под их обломками. Если геройским идеалом молодого человека не становился обнаженный мускулистый или затянутый в форму Штурмовых отрядов боец,-то им наверняка оказывался автогонщик; общим для обоих воплощений Героизма был неподвижный взгляд, выражавший непреклонную решимость и Волю к победе. С 1939 г. на смену гоночному автомобилю пришёл танк, автогонщика сменил водитель танка (так в сухопутных войсках называли не только механика водителя, но и мотопехотинцев). С первого дня войны и до крушения Третьего рейха Героизм любого сорта — на море, на суше и в воздухе — облачался в военную форму. Долго ли было длиться тыловой жизни, "цивильному" бытию? Доктрина тотальной войны со всеми её кошмарами обращается против своих создателей: борьба идёт повсюду, на каждой фабрике, в каждом подвале демонстрируется воинский Героизм, дети, Женщины и старики умирают той же героической Смертью, нередко в той же униформе, что раньше приличествовала лишь молодым солдатам вооруженных, сил. На протяжении двенадцати лет понятие героического и соответствующий набор слов все чаще применяются к воинской доблести, дерзкой отваге, презрению к Смерти в боевой схватке и ограничиваются этой областью. Не случайно Язык Нацизма пустил в обращение и сделал излюбленным новое и редкое прилагательное, порождение эстетов неоромантиков — "бойцовский, боевой" (kämpferisch). Слово "воинственный" (kriegerisch) стало слишком узким, напоминало лишь о делах войны, пожалуй, было оно и чересчур простодушно откровенным, выдавая задиристость и захватнический зуд. Вместо этого — "бойцовский"! Это слово в самой обобщенной форме обозначает напряженное, в любой ситуации нацеленное на самоутверждение (защитой или нападением), бескомпромиссное состояние Духа и Воли. Злоупотребление словом "бойцовский" в точности соответствует изнашиванию понятия "Героизм" при ложном, искусственном применении. — Но вы несправедливы к нам, господин профессор! "К нам" — Я имею в виду не Нацистов, Я не из их числа. Но на фронте Я был, оттрубил всю войну, если не считать вынужденных перерывов. Разве это не естественно, что в годы войны особенно много говорят о Героизме? И почему тогдашний Героизм должен непременно быть ложным? — Героизм — это не только мужество, не только способность поставить жизнь на карту. Все это есть у любого драчуна и каждого преступника. "Героем" первоначально называли того, чьи дела служили благу человечества. Захватническая война, да к тому же ведущаяся с такой жестокостью, как гитлеровская, не имеет никакого отношения к Героизму. — Но среди моих фронтовых товарищей было очень много ребят, которые не участвовали в зверствах и твердо держались того убеждения — ведь нам никогда по другому и не говорили, — что мы ведем оборонительную войну (пусть и путем нападения и захвата) и что наша победа послужит на благо мира. Настоящее положение дел мы узнали значительно позже, слишком поздно… И что же, вы не верите в-то, что подлинный Героизм может проявляться и в Спорте, что спортивные достижения могут принести пользу человечеству? — Конечно, это возможно, и вне всякого сомнения, среди Спортсменов и солдат даже в нацистской Германии были настоящие Герои. Но в принципе к Героизму именно этих профессиональных групп Я отношусь скептически. Их Героизм крикливый, чересчур выгодный, он слишком льстит тщеславию, чтобы быть подлинным. Не спорю, автогонщики были в буквальном смысле рыцарями индустрии, их головоломные гонки шли, по видимому, на пользу немецким фабрикам и тем самым отечеству, вероятно, они были нужны и общественности, поскольку при этом накапливался опыт для развития автомобилестроения. Но все равно, слишком много было здесь суетности, гладиаторской жажды победы! И если автогонщиков награждают венками и призами,-то солдат отмечают орденами и повышением в чине. Нет, лишь в редчайших случаях Я верю в Героизм там, где о нём трубят громогласно и во всеуслышанье и где в случае успеха он слишком хорошо оплачивается. Тем чище Героизм, тем значительнее, чем он тише, чем меньше у него публики, чем менее выгоден он для своего Героя, чем меньше у него декораций. Я ставлю в укор нацистскому понятию Героя именно его обязательную привязанность к декоративности и хвастовству. Официальный Нацизм не знал достойного, подлинного Героизма, он исказил само понятие, создал ему дурную репутацию. — Так вы отрицаете, что в эпоху гитлеризма существовал незаметный, истинный Героизм?   — В эпоху гитлеризма? Напротив, она порождала чистейший Героизм, но только на противоположной, так сказать, стороне. Я имею в виду многочисленных храбрецов в концлагерях, многих дерзких подпольщиков. Смертельную опасность, которой они подвергались, страдания, которые они переносили, не сравнить с фронтовыми невзгодами, а блеск наград отсутствовал начисто! Не почетная Смерть на "поле чести" маячила перед глазами, а в лучшем случае Смерть под ножом гильотины. И тем не менее — пусть и без внешнего блеска — этот Героизм был, вне всякого сомнения, подлинным, эти Герои все-таки имели внутреннюю опору и поддержку: они также чувствовали себя бойцами одной армии, они твердо и небеспричинно верили в конечную победу их дела, а с собой в могилу уносили гордую веру в-то, что когда-нибудь их имена воскреснут с тем большей славой, чем более позорной Смерти предают их сейчас. Но мне знаком ещё менее приметный Героизм, не имевший даже и этого утешения, Героизм, который не мог опереться на совместную принадлежность к какому-либо войску, политической группе, у которого не было даже надежды на грядущий почет, Героизм наедине с собой. Я говорю об арийских женах (число их совсем не так велико), которые не поддались никакому нажиму и не расстались со своими мужьями Евреями. Представьте себе будни этих Женщин! Сколько оскорблений, угроз, побоев, плевков вынесли они, сколько лишений перенесли, деля нормальный скудный рацион со своими мужьями, получавшими по еврейским карточкам паек ниже нормы там, где арийские рабочие, трудившиеся на фабрике рядом с ними, получали надбавки за тяжелую работу. Какой Волей к жизни они должны были обладать, когда болели от всей этой мучительной нищеты и позора, когда столько самоубийств по соседству искушали уйти в обитель вечного покоя, где нет Гестапо.   Они знали, что их Смерть неизбежно повлечет за собой Смерть мужа, ибо супруга Еврея отрывали от ещё не остывшего тела покойной жены арийки, чтобы отправить в смертельную ссылку. Какой Стоицизм, какая самодисциплина были нужны, чтобы снова и снова поднимать на ноги замученных непосильной работой и издевательствами отчаявшихся мужей. Под ураганным огнем на полях сражений, под градом штукатурки в бомбоубежище, даже перед виселицей человека поддерживает некое патетическое чувство.   Но в изнурительной мерзости грязных буден, за которыми должно последовать Бог знает сколько таких же грязных дней, — кто вынесет все это? И сохранять силу в таких обстоятельствах, быть настолько мужественной, чтобы постоянно убеждать другого человека, заставлять поверить в-то, что час настанет и наш долг — дождаться его, сохранить силы там, где человек предоставлен самому себе, ибо в "еврейском доме" человек одинок, коллектива нет, несмотря на общего врага, общую судьбу и даже общий Язык, — этот Героизм выше всякого Геройства. Да, безусловно, в гитлеровскую эпоху недостатка в Героизме не было, но в самом гитлеризме, в сообществе гитлеровцев имел место лишь внешний, искаженный и отравленный Героизм — вспоминаются роскошные кубки и позвякивание медалей, напыщенные Речи и хвалебный фимиам, вспоминаются жестокие убийства… Входит ли семейство однокоренных с "Героизмом" слов в LTI? С одной стороны, да, ибо оно встречается на каждом шагу и всюду отражает специфическую лживость и грубость Нацизма. Кроме того, оно неразрывно связано с восхвалениями германского избранничества: все героическое относилось исключительно к германской расе. А с другой — нет: ибо многие смысловые искажения прилипли к этой звучной семье слов ещё до эпохи Третьего рейха. Так что пусть оно будет упомянуто здесь, в конце предисловия. Но одно выражение необходимо зафиксировать как специфически нацистское. Хотя бы ради того утешения, которое от него исходит. Однажды — это был декабрь 1941 года — Пауль К. пришёл с работы, сияя от радости. По дороге он прочитал военные сводки. "В Африке дела у них плохи", — воскликнул он. "Что, неужели они сами это признали, — спросил Я, — ведь они всегда-только кричат о победах?"   Пауль ответил: "Они пишут: "Наши героически сражающиеся войска". "Героически" звучит как поминание, уж можете мне поверить". С тех пор слово "героически" не раз звучало в военных сводках как поминание и никогда не обманывало. Оглавление   www.pseudology.org