Евно Азеф возглавил боевую организацию
эсеров - а жертвы, которые понесло от нее чиновничество, были поистине
массовыми. Богров взялся убить
Столыпина - что его толкало?
Урицкий,
возглавив Петроградскую ЧК, проявил потрясшую город жестокость - убить его и
вызвать ответный "красный террор" идет Каннегисер. Тут же
Фанни Каплан стреляет в Ленина.
Троцкий организует убийственную кампанию по
"изъятию церковных ценностей" - посмотрите состав комиссии. Кровавую вакханалию,
культ жестокости воспевают Багрицкий и
Бабель.
За рубежом
Р.Якобсон и
В.Шкловский в модных ресторанах "тешатся
байками" сотрудника ГПУ Осипа Брика о том, как пытают и расстреливают русских
священников ("Для нас тогда чекисты были - святые люди," - вспоминает
Лиля Брик
в 60-е годы, и А.Ваксберг в 1998 г. тает от умиления).
Не будем уж говорить о катастрофе первого этапа
коллективизации с разрушительной попыткой
превратить русскую деревню в киббуц. Да и сталинские репрессии почему-то были
поручены охотно взявшимся за них аграновым и шварцманам, и они старались вовсю -
хотя в результате под нож пошли и якиры с гамарниками и сами же аграновы.
Бывает.
Тут речь о еврейском
мессианизме. Сегодня еврейский поэт с гордостью
признает:
Мы там, куда нас не просили,
Но темной ночью до зари
Мы пасынки слепой России
И мы ее поводыри.
Беда наша в том, что мессианизм
этот не ослабевает, а приобретает культурную и философскую базу
И философия эта жестока. В "Независимой газете"
главный раввин Москвы Рав Пинхас Гольдшмидт на исходе перестройки дал
мистическое обоснование для уничтожения СССР: "Гематрия, один из разделов
Каббалы, где
дается объяснение явлениям на основе числовых значений слов и понятий,
показывает нам, что сумма числовых значений слова "Мицраим" - "Египет" и "СССР"
одинаково. Так же и ситуация сейчас во многом сходна". Значит, наша страна
олицетворяла "египетский плен", а мы, "египтяне", должны претерпеть все ужасы,
насланные Саваофом на Египет?
А вот
Иосиф Бpодский,
накануне смерти, оплевав в "Известиях" Россию, так объясняет суть евpейства. Он,
мол, стопpоцентный евpей не только по pодству, но и по духу: "В моих взглядах
пpисутствует истинный абсолютизм. А если говоpить о pелигии, то, фоpмиpуя для
себя понятие веpховного существа, я бы сказал, что Бог есть насилие. Ведь именно
таков Бог
Ветхого завета".
Так от кого же, с какой стороны
нам надо опасаться репрессий?
И еще одно соображение, методологического
характера. В последнее время, когда повторять сказку о "миллионах расстрелянных"
стало неприлично, во всяком случае, для образованного человека, в среде
антисоветских идеологов, эксплуатирующих тему репрессий, появился новый прием.
Стали говорить, что неправомерно вообще пытаться рассуждать о репрессиях
рационально - тем, кто сам на Колыме не страдал.
Мол, у тех, кто страдал, своя, недоступная нам
мера и недоступная нам рациональность. А мы все, не страдавшие, суть потомки
палачей, и мои претензии к обманщикам типа
Разгона или
Солженицына, выдвинутые в "рациональном по-палачески" плане, имеют
ничтожное значение. Мол, цифры Солженицына ("сорок три миллиона расстрелянных")
- выражают не обычные физические величины, а имеют особый мистический смысл.
Да, в этой позиции есть зерно
типа "слезинки ребенка" Достоевского
Как только эту слезинку помянут, у людей
парализует здравый смысл. Снимаю шляпу перед чуткостью людей, которые это зерно
в себе культивируют. Но когда они его расширяют в пространстве и времени и
используют в качестве политической дубинки, встает проблема со слезинками детей
следующих поколений.
Мне кажется, что у всех нас есть трудность в
переходе между уровнями " личное-социальное " и " моментальное-историческое ".
То есть, сопереживая что-то личное, мы распространяем его вширь до социального,
а во времени - на многие будущие поколения. Этим и пользуются идеологи.
Когда человека забивают в застенке или на Колыме,
для него лично рушится весь мир, для многих необратимо. И для него это - главное
событие в жизни. Но если мы на этом основании через 60 лет отказываемся
рационализировать это событие как частичку социального процесса, чтобы понять
его и разумнее устроить жизнь наших детей (детей и внуков того человека), то мы
уже сами расширяем это разрушение мира на все общество. Мы из солидарности и
со-страдания с жертвой как бы отказываемся жить и давать жить детям.
Это, на мой взгляд,
неправомерно и граничит с сумасшествием
Я думаю, что если бы истязаемые на
Колыме люди узнали о таком результате, их муки
бы многократно усилились. Из личных контактов с людьми, реально страдавшими на
Колыме, я делаю именно такой вывод. То есть, сами эти люди, кому повезло
пережить удар, вернуться живыми и восстановить образ мира, четко разделяли
личное и социальное, владели временем и никак не хотели, чтобы мир из-за их
страданий рушился для всех и навсегда.
Дело не в том, что нельзя слиться душой со
страдающим человеком, как бы оставив без своей души тех, кто живет сегодня.
Дело, думаю, в том, что нельзя и "разделить" свою душу по разумному расчету.
Надо, чтобы душа была полностью "и там, и здесь", чтобы она научилась трудиться
в разных плоскостях в разных ипостасях. Не знаю, разрабатывал ли кто-нибудь этот
вопрос, но на практике мы видим жуткие перекосы в обе стороны. Одни готовы из-за
репрессий уморить ныне живущих и даже прямо выводят из этого свои политические
установки. Другие, чуя гибельность такого подхода, ищут ложные оправдания
репрессиям.
Когда говоришь, что надо помянуть наших погибших
на Колыме соотечественников, вынести из прошлого уроки и закрыть тему репрессий,
то такой подход отвергают как жестокость (цензуру) традиционного общества. А-а,
не желаете, мол, слышать "неудобные вопросы". Антисоветские идеологи в принципе
отвергают "закрытость" темы страданий, запрет на растягивание образа страданий в
пространстве и времени.
Я же думаю, что для жизни
общества цензура на определенного типа "социализацию" личного страдания
необходима
Думаю даже, что "сокрытие" страдания, как и
"сокрытие" благодеяния, есть вещи симметричные. Почему нельзя давать милостыню
явно? Милостыня - именно "неудобный вопрос". То ли дело Армия спасения - все
гласно, распишись в ведомости и получай. Или
Никита Михалков - прямо на сцене дает чек для
бедных актеров, растроганный
Вячеслав Тихонов, беря чек, плачет.
Николай I регулярно выдавал деньги всем
действительно нуждающимся семьям казненных и сосланных декабристов. При этом он
скупо считал, прибавлял, убавлял. Все это делалось на уровне государственной
тайны, которая хранилась всеми причастными к ней лицами под строжайшим
контролем. Сложные чувства, которые возникли бы в обществе, узнай оно об этих
неудобных делах, были исключены этой цензурой. Иррациональность жизни в этом
вопросе была под замком.
Идея об особой статистике и особой рациональности
числа жертв репрессий схожа с тем, как евреи иррационализировали
Холокост, но они эту иррациональность
экспортировали вовне, в мировую культуру (при этом отдельные недостойные люди на
этом вполне рационально наживаются). Здесь же нам предлагается глотать
иррациональность самим.
Причем А.Н.Яковлев, я уверен, сам предельно
рационален и все прекрасно знает.
Социальная проблема возникает потому, что
иррационализация репрессий проводится не во время схоластического спора в
монастыре, а в определенном политическом контексте. Большую часть общества
втянули в позицию, которую можно выразить такой моделью: дети узнают, что
построенный покойными родителями дом обошелся родителям очень дорого, и на этом
основании решают этот дом сжечь.
Общественный строй - это дом народа. Его
строительство стоило много пота и крови, но эти пот и кровь были материалом для
дома. Так это понимало и подавляющее большинство тех, кто страдал на Колыме. И
теперь этот дом, за который они отдали свою кровь, дети сжигают именно как
искупление этой крови.
Мне кажется, это просто
чудовищно
При идеологической эксплуатации репрессий
используется еще один общий и, вероятно, необходимый для жизни дефект
восприятия. Вернее, он необходим с точки зрения нравственности отдельной
личности, но недопустим в социологии. Он состоит в том, что восприятие, в том
числе у очевидцев трагедии и писателей мемуаров, выхватывает из реальности и
фиксирует события аномальные, потрясающие - а массивную обыденность вообще может
стереть из памяти настолько, что люди начинают искренне верить, что ее вообще не
было. Поэтому страдания людей (репрессии), независимо даже от их масштабов,
становятся главным событием и для читателя.
У писателя даже возникает потребность настолько
преувеличить трагедию, чтобы она в уме читателя заслонила массивную обыденность
и устранила тревогу от ее забвения. Но когда начинаешь вникать в материалы типа
истории по
Броделю (история, дотошно воспроизводящая
"структуры повседневности"), то замечаешь это чудовищное искривление меры. Да,
для какой-то части состоялась трагедия - но ведь при этом и другие люди жили,
где-то надо и о них вспомнить.
И тут сразу возникает конфликт
с нормальным, но нормальным в совсем ином плане, искривляющим восприятием
В тебе начинают видеть сатанинскую хитрость. Этот
разрыв я еще в детстве пережил, сравнивая литературу о гражданской войне с
обыденными воспоминаниями родных, которые жили в ее эпицентре. Да, была война и
были трагедии, их помнят, но при этом и жизнь продолжалась. Потом то же самое -
о репрессиях.
Теперь мне повезло, и я сумел вывезти из
библиотеки института, закрываемой из-за нехватки денег, подписки всех главных
российских исторических и социологических журналов за 7 лет и прочел их все.
Кстати, только после 1992 г. пошли статьи о советском строе, дающие реальное
знание, совместимое с тем, что я видел лично и слышал от родных. Официальная
доктрина советской истории убивала именно самое
ценное в знании о советском проекте и строе. И только в этих постсоветских (и
даже антисоветских) работах закрывается тот разрыв, который у меня был с
официальной историей с детства.
Из этого чтения я сделал вывод, что мы просто
обязаны прилагать усилие и разделять эти два универсума - массивную обыденность
и потрясающие, трагические события. Оба универсума важны, беда в том, что мы их
смешиваем. В результате у очень большой части граждан возникло расщепленное,
несовместимое с жизнью сознание. Тип его прекрасно выразила одна дама в
магазине. В январе 1992 г., когда вздули цены и очередь взвыла, она сказала:
"Люди в ГУЛАГе страдали, так теперь цены вздули справедливо".
С.Г.Кара-Мурза "Советская цивилизация" (том I)
www.pseudology.org |