1989 Анатолий Александрович Собчак Тбилисский излом, или кровавое воскресенье 1989 года Глава 2. Парламентское расследование - как это было Нет ничего сокровенного, что не открылось бы; и тайного, что не стало бы явным. Библия. Евангелие от Матфея. Приступая к расследованию, никто еще толком не представлял, как пойдет дело. Ведь ни у кого из нас не было опыта работы в подобного рода комиссиях. Да и не только у нас - ни у кого в стране! Ведь мы по существу первая парламентская комиссия. А первый блин, как всем известно... В составе комиссии люди очень разные по характерам, темпераменту, жизненному опыту и мировоззрению   Я понимал, насколько трудно будет избежать грозящего нам разброса мнений и даже раскола. Ведь в случаях, когда в работе любой комиссии часть ее членов занимает "особую позицию", это почти всегда ведет к девальвации результатов. Особенно, если речь идет о политически острых и неоднозначно оцениваемых событиях. Разброс мнений в такой ситуации дает прекрасную возможность оппонентам дезавуировать полученные итоги, опротестовать или дискредитировать их. Но самый обычный и опасный вариант - при обсуждении работы сослаться на различия в оценках и ограничиться "принятием к сведению" выводов комиссии, ведь за этой формулой, по сути, упрек в отсутствии реального результата. Поэтому, возглавив парламентскую комиссию по расследованию, я прежде всего задумался над тем, как построить ее работу, чтобы на основании множества фактов к единому мнению пришли люди с разным жизненным опытом и разными политическими убеждениями. Начиная расследование, следовало сразу думать и о его результатах. Конечно, их нельзя предугадать, тем более вначале, но надо, не откладывая, организовать дело с расчетом на непредвзятость выводов. Потому и решили сначала всем составом ехать в Тбилиси и лишь потом перенести работу в Москву, и тут уже выслушать всех, кто в столице оказался причастным к событиям 9 апреля. Если б мы начали с Москвы, как это предлагалось некоторыми членами комиссии, расследование невольно зашло бы в тупик: многие смотрели бы на происшедшее "московскими" глазами. Как следователь начинает всегда с осмотра места происшествия, так и наша комиссия через десять дней (отдых был необходим!) после окончания первого Съезда вылетела в Грузию. Было это в конце июня. Впрочем, комиссия приступила к делу уже в дни съезда. Мы обсуждали план своей работы и с каждым разом осознавали, как трудно нам придется: события еще кровоточили, Грузия не вышла из шока, в печати появлялись все новые и новые сведения о количестве отравленных армейскими газами. Каждое лишнее слово с трибуны съезда, казалось, грозило новыми взрывами. Порою создавалось впечатление, что бикфордов шнур тлел прямо в зале заседаний. Общественное мнение страны переживало "синдром катастрофы"   В один из последних дней съезда пришел Горбачев. Конечно, его засыпали вопросами. Он еще раз повторил, что накануне трагедии был в Англии. И хоть Москва держала его в курсе, подробностей и деталей он, разумеется, не знал. О трагедии узнал утром 9 апреля, около десяти утра. Где узнал? На даче, куда поехал еще 7-го вечером, сразу после того, как самолет приземлился в Москве. Точнее - после короткой встречи в аэропорту. В Грузию мы отправились почти всей нашей комиссией; исключения были сделаны лишь для тех, кто действительно не мог поехать. Кроме генерала Говорова, который летел своим собственным самолетом, все мы отправились обычным рейсом Аэрофлота. Прилетели поздно вечером. Столица Грузии встретила морем огней, уходившим до самого горизонта. Нас отвезли в пригород Тбилиси на дачу Совета Министров. Здесь нам предстояло жить и работать. Утром стало ясно, что у нас будут сложности. И у меня, и у других членов комиссии в Тбилиси много друзей и знакомых. Уже на следующее утро начались звонки и приглашения. Люди откуда-то узнавали наши телефоны, и грузинское гостеприимство грозило нам тем, что работа, еще не начавшись, будет сорвана. Я собрал членов группы и сказал, что какое-либо общение на частной почве должно быть нам заказано. Чтобы это не было расценено как влияние на нас. И чтобы не было попыток оказать на комиссию какое-либо влияние. Так и решили. В первый же день все позвонили в город и предупредили знакомых и друзей: мы по делам службы, так что не обижайтесь, навестить не сможем. Не знаю, как других, но меня мои коллеги из Тбилисского университета поняли. Тогда же решили, что до конца работы никто из членов комиссии отлучаться в город не будет. А если приспеет надобность, ездить будем не в одиночку. С самого начала мы хотели предупредить саму возможность каких-либо случайностей или провокаций, которые могут поставить под сомнение нашу работу. И этот режим (я уж не говорю про сухой закон) жестко выдерживался. Ни отлучек, ни развлечений у нас не было. За одним исключением - кинорежиссер Эльдар Шенгелая в воскресенье повез нас на свою родину в Алазанскую долину, где открывался музей его матери, знаменитой грузинской киноактрисы 30-50-х годов Наты Вачнадзе. Старинный княжеский дом, люди, приехавшие из окрестных сел, дух торжественности и света, прекрасные песни и слова... Мы словно прикоснулись к самой душе грузинского народа. Прикоснулись к празднику. Когда работаешь, не отвлекаясь, время не ощущается. В девять утра мы уже в Доме правительства. Здесь в зале Президиума Верховного Совета Грузии проходили все слушания. Полуторачасовой перерыв на обед - и вновь до вечера работа. Для поездок в Дом правительства нам выделили "Чайки" и черные "Волги" с эскортом   В первый же день решаем отказаться от кортежа, а попросить выделить в наше распоряжение два "рафика", на которых и ездили в течение всего времени пребывания в Тбилиси. На дачу возвращаемся к семи, а иногда и к восьми вечера и уже без посторонних обсуждаем полученную информацию, анализируем показания очевидцев, планируем завтрашний день. Здесь же просматриваем видео- и кинозаписи. Особенно ценна лента, снятая операторами госбезопасности. Ее мы крутим десятки раз, ведь на ней зафиксирован весь ход митинга и побоища перед Домом правительства. А таймер в углу кадра позволяет с точностью до секунды определить время. Операторы КГБ снимали митинг непрерывно, с девяти вечера 8 апреля до пяти часов утра, когда все было кончено и в кадре оставалась только мертвая, покрытая изодранным тряпьем, обувью, сумками и бутылками площадь. Профессионализму операторов нельзя не отдать должного, они и точку для съемки выбрали весьма грамотно: камера была установлена в здании Дома художников, как раз напротив Дома правительства. Смотрим и другие версии, снятые кинематографистами Грузии и любителями. Визуальной информации здесь меньше, но вместе с пленкой госбезопасности возникает стереоскопический эффект: ты сам уже живешь на этой злосчастной площади, переживаешь трагические секунды беды. И кажется, что от людей на площади тебя отличает только одно: они еще не знают, чем все это закончится. Они возбуждены, на их лицах вся палитра чувств - от радости до тревоги. А потом - ужас, ужас... В первый же день работы встречаемся с комиссией Верховного Совета Грузии по расследованию этих событий. Сначала встречают нас настороженно и даже неприязненно. Ведь уже есть одна комиссия, созданная высшим органом государственной власти республики. Зачем еще такая же из центра - от недоверия или со специальным заданием? Но после того, как мы объяснили, что готовы работать в постоянном контакте, использовать все данные, полученные грузинской комиссией, что ее члены могут принимать участие во всех наших заседаниях, холод отчужденности начал рассеиваться. В дальнейшем мы не раз собирались вместе и обсуждали наиболее важные вопросы, возникающие в процессе расследования. Благодаря этому многие спорные моменты и несовпадения в выводах обеих комиссий были сняты, хотя по ряду вопросов различия в оценках сохранились. Опросы - черновая, наиболее трудоемкая работа   Мы опросили и руководителей республики, и партийных вождей - всех, кто был причастен к принятию решения и его воплощению в жизнь. Но главное - очевидцы-горожане, врачи скорой помощи, священники, солдаты и офицеры. Ради этого едем в парашютно-десантный полк (он участвовал в разгоне митинга), тут же выясняем: да, саперные лопатки были применены. Десантники убеждают нас, что другого способа выполнить приказ у них не было. А начальство, этот приказ отдавшее, наличие лопаток отрицает. Так, в анонимной листовке, распространенной позднее на Втором Съезде народных депутатов СССР, военные вновь заявят, что лопаток не было! Едем и во внутренние войска, в восьмой полк, наиболее пострадавший при операции из-за неумелых, непрофессиональных действий отцов-командиров. Встречаемся с работниками милиции, здравоохранения, врачами скорой помощи, священнослужителями, с людьми самых разных профессий и самой разной политической ориентации. Все они или участники митинга, или очевидцы событий на площади. Вызываем и командование Закавказского военного округа: генерала И. Родионова, главного руководителя операции, начальника штаба генерала В. Самсонова и многих, многих других. Просматриваем все военные документы, шифрограммы и распоряжения. Они секретны, и с этого рода информацией в нашей комиссии работают двое: я и генерал-лейтенант А. Голяков. Изучаем документы КГБ, Совмина, ЦК компартии Грузии. В результате механизм трагедии предстает перед нами во всей полноте. Но пока лишь на республиканском уровне. Что же мы хотели выяснить в Тбилиси и что удалось установить? Прежде всего необходимо было по документам и по свидетельствам участников и очевидцев событий восстановить в мельчайших подробностях реальную картину происшедшего. К этому времени в средствах массовой информации как в нашей стране, так и за рубежом появилось множество леденящих душу подробностей и сюжетов по тбилисским событиям: о том, как солдаты саперными лопатками добивали женщин, о том, как парашютисты были сброшены прямо на площадь, о том, что наутро грузовиками вывозили трупы погибших и т. д. и т. п. Необходимо было очистить реальный ход событий от мифических и фантастических, в том числе умышленно распространяемых и нагнетаемых, наслоений. Комиссия проделала громадную работу, тщательно проверяя факты подобного рода. И с большим облегчением мы смогли сделать вывод о том, что не было ни грузовиков с трупами, ни женщин, зарубленных лопатками или с разрубленной саперной лопаткой грудью. Не было и солдат, которые гнались за жертвами вплоть до гостиницы "Иверия" и там уже их добивали. Ни одного свидетельства, подтверждающего эти факты, комиссия не добыла. По свидетельствам очевидцев, прежде всего врачей скорой помощи и работников милиции, установили место обнаружения каждого из погибших и составили схемы, где были обозначены места гибели людей. Все погибли либо непосредственно на площади перед Домом правительства, либо вблизи нее - около храма Мтацминда, справа от площади. Следующим по важности после восстановления истинной картины событий был вопрос о причинах возникновения митинга и противостояния митингующих с существующей властью. В нашем распоряжении было сообщение ТАСС о причинах событий 9 апреля, в котором говорилось следующее: К обстановке в Тбилиси Как уже сообщалось, в Тбилиси, у здания Дома правительства, в течение последних дней проходили митинги, которые были использованы группами экстремистов для нагнетания нездоровых настроений в городе и республике. В ночь на 9 апреля, после 21 часа, несмотря на принимаемые партийными, советскими и правоохранительными органами меры, обстановка на митинге стала резко осложняться и выходить из-под контроля. Митингующие призывали население республики к проведению забастовки, гражданскому неповиновению. Выдвигались лозунги националистического, антисоветского характера, разжигающие межнациональную рознь, содержащие призывы к ликвидации Советской власти в Грузии, созданию временного правительства республики и выходу ее из Союза ССР. Лидеры так называемого "национально-освободительного движения Грузии" начали оглашать планы захвата власти, в толпе прозвучали угрозы расправиться с коммунистами и представителями власти. На неоднократные обращения руководителей республики, видных деятелей науки и культуры, представителей общественности проявить благоразумие и разойтись митингующие не отреагировали, а организаторы митинга продолжали накалять страсти. Не вняли они и призыву выступившего перед собравшимися католикоса Грузии Илии Второго, проявив к нему грубость и бесцеремонность. В этой ситуации с целью обеспечения общественной безопасности и предотвращения непредсказуемых последствий руководство республики приняло решение - прервать антисоветское, антиобщественное сборище, очистить площадь у Дома правительства. Подразделения МВД и войск строго выполняли инструкции о неприменении оружия, о мерах предосторожности, особенно к женщинам и подросткам. Однако отдельные группы экстремистов, вооруженных камнями, палками, металлическими предметами, оказали яростное сопротивление. Их действия вызвали в толпе давку, в результате которой погибло 16 человек. Несколько десятков получили травмы различной степени. Пострадали и 75 военнослужащих и сотрудников милиции. Раненым оказана срочная медицинская помощь. Для расследования причин трагических последствий указанных событий образована правительственная комиссия во главе с Председателем Совета Министров Грузинской ССР З. А. Чхеидзе. В настоящее время площадь у Дома правительства освобождена от митингующих и взята воинскими подразделениями под контроль. Несколько зачинщиков беспорядков задержаны. Ведется расследование. Принимаются меры по недопущению новых антиобщественных проявлений. Решением республиканских органов в городе введен комендантский час. Рабочий класс, крестьянство, интеллигенция, трудовые коллективы республики осуждают провокационные действия экстремистов, повлекшие за собой тяжелые последствия, требуют от властей обеспечить нормализацию жизни, безопасность, спокойствие и порядок. ("Правда" - 10.04.89 г.). Если отбросить привычные для нашей официальной прессы того периода оценочные суждения, то необходимо было установить, действительно ли в Тбилиси имела место чуть ли не попытка государственного переворота, насильственного захвата власти или происходил мирный, но с антиправительственными лозунгами митинг. В нашем обществе, только-только освобождающемся от уз тоталитаризма, с неимоверным трудом утверждается очевидная до банальности мысль, что за лозунги и демонстрации, даже если они направлены против правительства, против существующих порядков - убивать нельзя, как нельзя и использовать армию против собственного народа. В процессе заслушивания комиссией показаний очевидцев и участников трагедии нам с каждым днем становились более понятными причины происшедшего. Противостояние, а вернее, отрыв руководства республики от масс, неумение и нежелание понять нужды и требования народа, элитарное существование партийного и государственного руководства - вот истинные причины возмущения людей, их выступления против Системы и тех, кто ее олицетворяет. Нас поразило, что ни один из десятков и сотен людей, с которыми мы встречались в Тбилиси, не сказал доброго слова о руководителях республики. Зато немало было сказано о взяточничестве, коррупции, мафиозной организации власти... Запомнился и такой штрих, характеризующий грузинских руководителей: во время разгона митинга они из окон Дома правительства наблюдали за расправой с их собственным народом, и никто не сделал даже попытки вмешаться и остановить трагическое развитие событий. А ведь еще днем 8 апреля перед домом, в котором жил Д. Патиашвили, словно предчувствуя беду, собралась большая толпа женщин, которые обращались с призывом не допустить насилия над их мужьями и сыновьями. Но они так и не были услышаны.   К ним никто даже не вышел. Тогда они пошли на площадь и присоединились к митингующим Неделя напряженной работы в Тбилиси подходила к концу. Мы уже выполнили намеченное, выслушали тех, кого хотели выслушать, а также тех, кто сам пришел к нам. Выступили по телевидению, встречались со студентами, женами офицеров в клубе ЗакВО, выезжали в воинские части. С каждым днем картина происшедшего все отчетливее возникала перед нами. Вместе с тем накапливалось все больше вопросов ответы на которые мы могли получить только в Москве. А там в это время уже начались заседания Верховного Совета, избранного съездом. Многие из нас - члены нового Верховного Совета - заторопились в Москву, где шло обсуждение и утверждение состава нового правительства. Возникла пауза, и для продолжения работы комиссия собралась в Москве лишь в конце июля. К тому времени нам выделили постоянное помещение в Манежном переулке, рядом с Кутафьей башней. Это было удобно - если выдавалась пауза в Верховном Совете, через пять минут я мог уже заниматься делами комиссии. Московский этап мы начали с изучения документов в Комитете госбезопасности, Центральном Комитете КПСС, Совете Министров, Министерстве обороны и Министерстве внутренних дел. К документам нас допускают без особых препятствий. Работники министерств, ЦК и КГБ исправно являются для слушания в комиссию. Но как быть с членами Политбюро? И главным образом - с Лигачевым и Чебриковым, которые в ЦК проводили совещания по Тбилиси накануне трагедии? По разным каналам пытаюсь связаться с ними: и через орготдел Центрального Комитета, и через личных их секретарей... Никакого результата. Обращаюсь к Разумовскому, секретарю ЦК по оргвопросам, - тот же эффект. Время идет, а все мои попытки связаться с членами Политбюро результата не дают. Тогда вспоминаю, что наиболее эффективными обычно бывают самые простые ходы и решения. Сажусь писать письмо на имя Горбачева: "Уважаемый Михаил Сергеевич! Комиссия Съезда народных депутатов по расследованию событий в Тбилиси закончила свою работу. Мы ознакомились со всеми документами и выслушали всех заинтересованных лиц, кроме членов Политбюро и тех руководителей партии и государства, которые принимали участие в совещании 7 апреля в ЦК, где было принято решение о направлении войск в Тбилиси. В случае, если в ближайшие два дня указанные лица не предстанут перед комиссией, мы вынуждены будем прекратить свою работу, завершить ее и записать в своем заключении, что эти лица от явки для дачи объяснений комиссии уклонились, и на них будет возложена вся связанная с этим политическая ответственность". Эту записку в конце июля я и передаю Горбачеву из рук в руки на заседании Верховного Совета На следующий день рано утром звонок: "Здравствуйте, Анатолий Александрович! С вами говорит помощник Чебрикова..." Выясняется, что его шеф хочет со мной переговорить и может прямо сейчас взять трубку. Мы не знакомы, поэтому Чебриков сначала представляется, говорит, что рад знакомству и слышал, что комиссия хочет с ним встретиться, и он готов... Тут же договариваемся, что он приедет в комиссию через три часа, к одиннадцати. Вешаю трубку, через пятнадцать минут вновь звонок. На этот раз в трубке голос Лигачева. Тот же, как под копирку, обмен любезностями. Предлагаю прийти в двум или лучше даже к половине третьего. Почему не раньше? Потому что Чебрикову назначено к одиннадцати, а разговор, по-видимому, будет долгим. В трубке почти минутная пауза. Видимо, мой собеседник не был готов к тому, что разговор с депутатской комиссией может быть таким длительным. Но что делать! Он соглашается и на половину третьего. Кстати, в тот день ему придется еще немного и подождать: с Чебриковым комиссия беседовала даже дольше, чем я предполагал. И с тем, и с другим разговор длился более трех часов. Впрочем, столь длинными диалоги Чебрикова и Лигачева с парламентской комиссией оказались не по нашей вине. Оба то давали не вполне четкие ответы, то много и подробно рассуждали на общеполитические темы и предпочитали уходить от острых вопросов. Лигачев говорил, что 7 апреля он провел в ЦК обычную деловую встречу, "просто обмен мнениями", что протоколов не велось, и ежели обо всех подобных совещаниях сообщать в прессе, то газетам не хватит бумаги. Наконец, что непосредственно после совещания он уехал в отпуск и о дальнейшем узнал из газет. Здесь, пожалуй, уместно вспомнить знаменитое восклицание П. Н. Милюкова в Думе: "Что это - измена или хуже - глупость?" Из того разговора в память врезались две фразы Егора Кузьмича: "Я уверен, что у нас будет однопартийная Система" и "Мы в конце концов придем к тому, что где-то единицы, десятки - а их не больше - надо непременно изолировать, для того чтобы создать спокойную, нормальную жизнь для людей" (цитирую опять же по стенограмме. - А. С. ). По-моему, вторая фраза дает ключ к пониманию позиции политических деятелей типа Лигачева. Они ощущают себя носителями высшей правды. А для достижения оной годны любые средства. "Изолировать" ради собственного спокойствия единицы, десятки или тысячи "экстремистов" для них не проблема. Как не покривить душой для того, чтобы приблизить "прекрасное завтра". И стоит ли удивляться, что в результате "обмена мнениями" - в Тбилиси стали перебрасываться войска? Врезалась в память и сказанная вскользь фраза Чебрикова: "Мы дали определенную силу, с тем чтобы она могла помочь на месте решить, что делать". Пожалуй, точнее не сформулируешь идею той коллективной безответственности, которая на языке партийных функционеров называется "коллегиальностью принятия решений". Так рождается пресловутая "коллективная мысль", коллективное, роевое мышление Системы, больше уже напоминающее животные инстинкты. И я не исключаю, что тбилисская трагедия - результат именно такого бессознательного инстинкта самосохранения Системы.   Накануне своего политического краха, но уже после того, как тоталитаризм потерпел поражение на выборах народных депутатов, судорога событий 9 апреля была предопределена. Расчетливо ( хотя допускаю, что и не умышленно) Система попыталась спровоцировать такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванию перестройки, тогда еще не прошедшей этапа простой либерализации режима, и, главное, к смене лидера или, по крайней мере , к отрыву его от народных масс. Как показали дальнейшие события, Горбачев сумел усидеть в седле, но атмосфера недоверия между ним и широким фронтом демократии все же возникла. "Коллективная ответственность" при отсутствии ответственности персональной давала тот механизм, при котором можно было обойтись и без прямого заговора, без прямого, хлопотного и опасного в своей реализации, дворцового переворота. В этой связи нельзя не вспомнить об одном удивительном совпадении: пресловутый Указ об усилении ответственности за антигосударственные действия с его статьей 11 (которая, кстати, будет отменена первым Съездом) появился 8 апреля 1989 года. Совпадение, дающее повод для размышлений! В результате московских слушаний мы бесспорно установили, что ключевую роль в принятии решения о направлении войск в Тбилиси сыграло состоявшееся в ЦК КПСС 7 апреля под председательством Егора Лигачева совещание с участием ряда членов Политбюро и правительства. Среди них - Лукьянов, Крючков, Лигачев, Язов... Не правда ли, знакомые фамилии? И не только в контексте тбилисских событий? Мы пытались разыскать протокол этого совещания, как и следующего, состоявшегося 8 апреля, или какие-либо документальные сведения о совещаниях и принятых на них решениях. Тщетно! Почему же не протоколировалось совещание в Центральном Комитете 7 апреля 1989 года?   Мы так и не получили ответа на этот вопрос ни от Лигачева, ни от других высокопоставленных чиновников. Понимали ли они, сколь важное решение принимают? Уверен, что понимали. Думаю, именно поэтому и постарались не оставлять никаких документов, не вели никаких записей. Круговая порука безответственности гарантирует бюрократической Системе успех при любом развитии событий. Итак, решение никак не зафиксировано, а двое участников того совещания (заместитель министра внутренних дел Трушин и министр обороны Язов) немедленно отправляются это решение выполнять. И действуют весьма энергично: в тот же день вечером в Тбилиси начинают прибывать первые подразделения внутренних войск и спецназа, а утром 8 апреля прибудут и десантники. Да, Горбачева в Москве не было, но участники совещания не сочтут нужным поставить в известность даже главу правительства Рыжкова. А когда наша комиссия единодушно изумится, как же могло такое произойти, нам разъяснят, что решался политический вопрос, а глава правительства отвечает за вопросы хозяйственные. Ибо он - главный хозяйственник страны, а никак не политик. И по принятому в Политбюро распределению обязанностей такие вопросы в ведение главы правительства не входят. Но какой же это глава правительства, если без него можно решить и реализовать такое? На этот вопрос мы тоже не получили ответа. Встретилась наша комиссия и с Эдуардом Шеварднадзе. Он говорил, что события в Тбилиси стали его личной трагедией. Рассказал, как, прилетев в Тбилиси 9 апреля, он начал выяснять подробности применения отравляющих веществ. Военные долго твердили, что они не применялись, и только когда врачи доказали: у людей, бывших на площади, явные признаки отравления сильнодействующими химическими веществами, военные признали применение сначала различных модификаций "черемухи", а потом и газа "Си-Эс". Почему Шеварднадзе тбилисскую трагедию воспринял как собственную? Думаю, не только потому, что он грузин и тбилисец. Если бы Шеварднадзе 7 апреля был в Москве, а не в Лондоне и если бы он в ночь на 8-е вылетел в Грузию, как предлагал Горбачев, побоища у Дома правительства, видимо, удалось бы избежать. Но подготовленная Никольским и подписанная Патиашвили шифрограмма от 8 апреля представляла дело так, что положение стабилизируется и страсти на площади утихают. А в это время уже раскручивался маховик военной операции, и генерал Родионов, если воспользоваться выражением министра обороны, готовился "не спать ночь". Встретились мы и с Лукьяновым. А потом вновь пришлось писать письмо на имя Горбачева: "Уважаемый Михаил Сергеевич! Комиссия по расследованию событий в Тбилиси завершила свою работу, выслушала всех заинтересованных лиц и лиц, принимавших участие в этих событиях, ознакомилась со всеми документами. Мы пришли к определенным выводам, подготовили заключение комиссии, но хотели бы еще раз встретиться с Вами, чтобы нашу комиссию не упрекали, что она не посмела потребовать у Вас соответствующих объяснений, а Вас, что Вы не дали возможности комиссии получить необходимые объяснения..." Горбачев согласился, и встреча с ним состоялась. Было это уже в дни работы второго Съезда народных депутатов. Беседовали около часа. Мы просили объяснить, почему Горбачев на первом Съезде неправильно назвал дату своего возвращения из Англии, когда и как его информировали о положении в Тбилиси... Горбачев сказал, что на съезде он просто оговорился, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось. Была лишь обычная встреча в зале приемов в аэропорту. При этом он даже не мог вспомнить, кто именно информировал его о положении дел в Грузии ("то ли Чебриков, то ли Лигачев?"). Здесь же он узнал, что на всякий случай принято решение оказать Грузии помощь войсками и взять под охрану стратегические объекты и правительственные здания. Тут же Горбачев предложил Шеварднадзе и Разумовскому лететь в Тбилиси, и даже был подготовлен самолет. Но Шеварднадзе позвонил в Тбилиси Патиашвили, и тот заверил: срочности нет, обстановка разряжается. Для сравнения - строки из стенограммы: "Язов. Часов так в 23.30 прилетел Михаил Сергеевич из Англии. Все встречали. После того как Михаил Сергеевич коротко проинформировал о том, как была проведена поездка на Кубу, затем в Англию, он сразу спросил, как положение у нас. О том, что происходит в Тбилиси, он был в общем ориентирован, товарищ Лигачев сказал: вот получил такую-то шифровку сегодня от товарища Патиашвили; какое решение? Было принято решение направить туда товарищей Шеварднадзе и Разумовского для того, чтобы на месте решить все проблемы. И на случай, если они примут решение ввести комендантский час, вновь будет решение направить один полк воздушно-десантной дивизии и ряд других частей для охраны общественных объектов". Перечитаем внимательно эти строки: "...вновь будет решение..." Ясно, встречавшие умолчали о том, что внутренние войска уже переброшены в Тбилиси, а десантникам отдан приказ; и в Грузию они прибудут через несколько часов. Горбачев дал согласие на переброску войск только в том случае, если Шеварднадзе с Разумовским на месте примут решение о комендантском часе. Все с ним на словах соглашаются, но Язов "забывает" отменить уже отданный приказ. Напротив, делается все, чтобы форсировать подготовку операции и не допустить в Грузию Шеварднадзе. Таковы факты, и читатель сам может делать выводы из них. Из стенограммы: "Чебриков. На аэродроме состоялся разговор, какие меры предпринимаются. Горбачев дал такой совет: пусть товарищ Шеварднадзе и товарищ Разумовский вылетают в Тбилиси. Но сделайте так: взвесьте, подумайте, когда лететь. Я согласен сейчас же отпустить. Но это же дело такое... Ночью шли переговоры... Мы собрались еще раз. Это было уже на следующий день в субботу (то есть 8 апреля. - А. С. ). Это совещание пришлось вести мне. Мы с группой товарищей обсуждали. Взвесили все "за" и "против". Еще раз просили позвонить. Вновь разговор идет о том, что ничего не надо, стоит самолет в аэропорту, все нормально... И потому было принято решение товарищу Шеварднадзе и товарищу Разумовскому не лететь. Отложили..." Итак, Горбачев едет на дачу отдыхать после визита на Кубу и в Англию, Лигачев скоропалительно уходит в отпуск, а заранее взведенная пружина уже отпущена, и ничто не в состоянии ее остановить. Приближались дни отчета нашей комиссии. Настало время писать заключение и готовить доклад на съезде Напомню: комиссия наша была весьма разнообразная по составу, в нее входили люди очень разные и по политическим пристрастиям, и по социальному положению, да и по степени подготовки и компетентности. С одной стороны, писатели, журналисты, генералы, всемирно известные ученые, с другой - ветераны афганской войны, молодые, искренние и совершенно неопытные в подобного рода расследованиях люди. Те, кто поначалу терялся и сидел молча, потом оказал нам огромную помощь, когда надо было ехать к десантникам и убеждать их сказать правду о 9 апреля. Они же привели на заседание комиссии большую группу "афганцев", проживающих в Тбилиси, и те дали ценные показания о том трагическом воскресном утре. Когда мы только приступали к работе, казалось, что достичь какого-то единого мнения просто невозможно. И все же наша комиссия стала единственной из всех комиссий съезда, чье заключение подписали все ее члены. Честная работа, которой ты весь отдаешься, не оставляет времени для амбиций. Ну что общего у генерала с неформалом из народного фронта? Но если оба заняты установлением истины, если оба в равной степени делят ответственность за результат своего труда, нет уже ни генералов, ни рядовых. Они оба из одной команды, матросы одного идущего к цели корабля. Мы были заняты поиском фактов. Проверяя, перепроверяя, сомневаясь, споря друг с другом и, наконец, убеждаясь в правоте факта, мы вырабатывали общие подходы. И отсекали все недоказуемое или недоказанное. Когда общие выводы стали очевидны каждому из нас, была сформирована редакционная группа нашей комиссии. В нее вошли писатель Борис Васильев, академик Олег Газенко, генерал Александр Голяков, профессор Александр Яковлев. К ним присоединились вскоре журналист из Литвы Витас Томкус и Хардо Аасмяэ из Таллинна. Мы уехали за город и в пансионате "Известий" на Красной Пахре в течение десяти дней - с утра до вечера - спорили над каждым словом. Десятки и десятки раз мы переписывали заключение комиссии. Было это так: мы поделили между собой разделы заключения, и каждый написал свой. Потом обсуждение каждой фразы, каждого слова. И - новая редакция. И вновь обсуждение. Здесь, выверяя каждый оттенок мысли, мы, как прачка воду из белья, отжимали эмоции и двусмысленности, выверяли логику и шлифовали стиль. Я и сегодня с благодарностью вспоминаю эти дни, общение с прекрасными и высокими людьми, соавтораминашего заключения. И при нынешних разброде и смуте в обществе, при, казалось бы, взаимонеприемлемых позициях и взглядах тоже, убежден, можно найти общий язык, можно прийти к согласию и взаимопониманию. Если, конечно, все стороны честны и действительно желают достичь результата, желают служить Истине и своему народу Оглавление   www.pseudology.org