1993

Валентин Сергеевич Павлов
Август изнутри. Горбачев-путч
События августа

Август начался 3-го числа расширенным заседанием Кабинета Министров СССР с участием руководителей правительств союзных республик под председательством Президента СССР. Па повестке дня вопросы “О прогнозных оценках производства сельскохозяйственной продукции в 1991 году и обеспечении населения страны продовольствием”, “Об обеспечении народного хозяйства топливом”, “Об экономическом соглашении меду Союзом ССР и суверенными республиками”, “ Об организации Межреспубликанского комитета по иностранным инвестициям” и “О преобразовании ВДНХ СССР в акционерное общество “Межреспубликанский деловой выставочный центр”. От ведения этого заседания с такой повесткой Горбачев долго уклонялся.
 
Неоднократные переговоры с ним, мои лично и особенно В. Щербакова, определенного докладчиком по антикризисной программе, долго не получали положительного эффекта. Кабинет Министров СССР в разном составе неоднократно рассматривал вышеуказанные вопросы. Всем было ясно, что требуются кардинальные Политические решения.
 
Поэтому Горбачев тщательно избегал аудитории, где он не смог бы в очередной раз одному сказать, что пошел сюда, а другому — туда, а сам, в конечном итоге, ушел бы домой, чтобы, встречаясь с политиками, давать поручения подготовить предложения руководителям экономики и наоборот – обещать хозяйственникам собраться и решить политические вопросы с государственным руководством республик. На заседании, о котором идет речь, не подвергалась сомнению необходимость закупки зерна, прежде всего фуражного, за рубежом, необходимость регулирования платежного баланса для обеспечения процесса производства и потребления в рамках международного разделения труда.
 
Все попытки найти решение порознь, в то время как экономика каждой республики и страны в целом была экономикой единого народнохозяйственного комплекса, были нереальны с точки зрения осуществления и чреваты разрушением. Наиболее активным и последовательным тараном сепаратизма выступало Российское правительство во главе с И. Силаевым. Было даже странно порой видеть и слышать, как, вроде бы, грамотные люди несли заведомую чушь, лишь бы не дать союзному правительству реально управлять экономикой и теми процессами, за которые оно несло ответственность перед страной.

2
 
На заседании 03 августа 1991 года согласованное решение о совместной закупке хлеба и фуража, обслуживании внешних обязательств создании запасов топлива на зиму сорвал в очередной раз И. Силаев. Он упрямо твердил одно: мы сами; сами продадим нефть и газ, лес и алмазы и купим себе хлеб, товары для населения, сырье, оборудование и полуфабрикаты и вообще все что нужно будет для села. промышленности и транспорта; сами заключим прямые договоры на поставку с другими республиками на взаимовыгодных условиях, сами окажем помощь, если сочтем необходимым, соседям; сами определим, сколько Россия должна дать средств Союзу и на какие цели ..
 
Все доводы разума И. Силаев, как глухарь на току, отвергал с ходу. Он даже не понял тогда угрозы развала самой России, когда ему впрямую задавали. вопросы о том, почему он так уверен, что среднеазиатские республики будут поставлять России хлопок, газ, а Казахстан — уголь, металлы и хлеб по действующим ценам за рубли, если РСФСР начнет продавать свою продукцию на экспорт за доллары; не пугает ли его инфляционное обесценение рубля в результате искусственно вводимой долларизации производства. “Нет, мы сами все сделаем и все сможем”, - неизменно звучало в ответ.
 
Итог известен — в России начался стремительный развал после августа 1991 года, а И.Силаев с товарищами, срочно отбыл на западные хлеба, где пребывает в благополучии и поныне ( до 1996 года-rednews.ru), за счет все той же России. Но в русле темы этой книги главным итогом заседания было два высказывания Горбачева: первое - о довольствии. “Нужны чрезвычайные меры — значит чрезвычайные. Заставляйте всех! И пусть не капризничают. Речь идет не о том, что мы отменяем реформы, не о том, что мы отменяем экономические отношения.
 
Нет! Речь идет о том, что в чрезвычайных ситуациях все государства действовали и будут действовать, если эти обстоятельства диктуют чрезвычайные меры . У нас сегодня, я прямо скажу, чрезвычайно с продовольствием складывается” (т.60, л.д.279) И второе - о финансах и рублях. “Поручить товарищу Павлову вместе с председателями правительств с привлечением всех необходимых экспертов, на основе сегодняшнего обсуждения и внести предложения на рассмотрение Совета Федерации” (т. 60, л. д. 397).

Это резюме обсуждения свидетельствует о том, что Горбачев прекрасно отдавал себе отчет в последствиях противостояния и единственно возможном выходе из создавшегося кризиса в стране. Важно и то, что решения, дающие возможность увидеть свет в конце тоннеля, он принимать в этих условиях не собирался. Вновь было предложено договариваться, согласовывать, продолжать, уточнять и т. п. И это не было случайностью.

3
 
Чтобы окончательно ответить на вопрос об ответственности Горбачева по статье закона, остается определиться в том, сознательно или неумышленно действовал Президент СССР. Я уже приводил, но и в данном контексте еще раз повторю, что ответил 14 сентября 1991 года Горбачев на вопрос Генерального прокурора СССР. И. Трубин в ответ на долгий монолог архиосторожно спрашивает: “Верховный Совет оказался отстраненным и почувствовал очень большую обиду?” Горбачев отвечает: “ Я не могу с этим согласиться.
 
Как он был отстранен, если в Ново-Огареве во всех заседаниях принимали участие Лукьянов, Нишанов, Лаптев? Это, во-перевых…” Я тоже не согласен, больше того, уверен, что они во всех заседаниях не участвовали хотя бы потому, что были в разъездах. Но и при этом, трое еще не делегация. Где же Премьер-министр СССР, где председатели комитетов и комиссий? Ни много ни мало – девять отсутствующих против трех, указанных в качестве участников, архитрудно не заметить, даже если очень стараться.
 
“Во-вторых, Верховный Совет. Обсуждал проект Договора и высказывал свои соображения, которые были переданы в Ново-Огарево. Кстати, они этим не удовлетворились и еще подчеркивали какие-то моменты, то есть все было доведено”. Каково. Излагает. Логика, слово, мысль чего стоят!” Но я должен сказать – это же договор — такой компромисс и нахождение такой общей точки зрения, что во всем его объеме довольных не было. А что, я всем был доволен?”
 
Вот наконец-то он вымучил из себя ответ. Не выполнял он решение Верховного Совета СССР и не собирался, полностью понимая, что делает. “Налицо всё же процесс — тяжелый, трудный, но процесс консолидации, определенного взаимодействия ( чего? Сепаратистских сил?). И с этой точки зрения (надо понимать развала) я стремился к подписанию договора в середине или в двадцатых числах августа.
 
Возвратившись из-за границы, А.Лукьянов в связи с этим пытался выяснить, чья это инициатива. Как видно, не всех это устраивало”. Значит, не всех. И то спасибо. Все-таки оказывается, участвовавший во всех, как утверждает Горбачев, заседаниях в Ново-Огареве, Председатель Верховного Совета СССР тем не менее не знал, оказывается, многого, по его, Горбачева же, словам. Во всем участвовал, все знал, а тут почему-то пытается выяснить у автора происходящее. “С этих позиций — я бы сказал — уехал я в отпуск, рассчитывая, что с подписанием 20 августа договора (но ведь подписывать должны были на съезде,. назначенном на ноябрь-декабрь ) мы выходим на новый этап. У меня была уверенность в том, что мы (опять думаю: кто это мы, от чьего имени .вещает? ) на правильном пути. Это позволяло мне отлучиться, я такой сделал для себя вывод” ( т.31, л.д.30 )

4
 
Значит, Горбачев сознательно действовал с целью развала СССР как .единого федеративного социалистического государства и потому предпринял меры по засекречиванию проекта Договора, устранению союзной делегации от работы над ним и его подписания. Больше того, он прямо признается, что “…в результате дискуссий ( где и с кем?) были определены шесть республик, а Украина, Азербайджан, Туркмения — на второй этап, и согласие появилось ”.
 
Иначе говоря, шесть республик Горбачев уже тогда мимоходом уже тогда отделил от СССР, не спрося ни народ, ни съезд, ни даже Верховный Совет СССР, а еще три — оставил на потом, как получится. Что же удивительного в том цинизме, с которым ставится точка, на союзной делегации, от которой одни помехи и возражения, да требования выполнить волю народа.
 
И когда Генпрокурор РФ Степанков осмелился спросить: “Лукьянов оговаривал с вами дату его возвращения в Москву накануне подписания договора?”, Горбачев разъяснил:”Он должен был приехать и участвовать. Это как бы была наша правительственная делегация. ( Вот уж воистину, чтоб не сомневались и не вспоминали про делегацию вместе со всем Верховным Советом). Но дата его приезда не обуславливалась, так как это не было существенным”(т. 31, л. д. 32).,? Проще и яснее сказать нельзя. Приедет — не приедет, согласен — не согласен, значения для Горбачева не имеет. Я так хочу, мне лично это надо. А цель для таких людей всегда оправдывает средства.

Но в тот момент, к сожалению, я еще не знал того, что происходило за моей спиной. Лишь через полтора года мне стало известно, что 13 января 1992 года на допросе в качестве свидетеля Ельцин говорил правду:”После подписания последнего варианта Союзного договора, разработанного в Ново-Огареве, планировалось принятие новой Конституции Советского Союза. В соответствии с новой Конституцией не предусматривалось существование съезда народных депутатов, а предлагалось существование Верховного Совета, состоявшего из двух падает Совет республик — по представительству каждой республики, вторая палата избирается из числа избирателей.
 
При реорганизации власти и управления имелось в виду, что в основном будут координационные органы, но будет межреспубликанский экономический комитет и в этом комитете соответствующие отделы – департаменты по различным направлениям, которые будут заниматься вопросами бывшего правительства. В дальнейшем не исключался вариант создания настоящего Кабинета Министров. Министерства предполагалось в основном упразднить”.Это свидетельство прямо уличает Горбачева в том, что он тайно действовал в нарушение Конституции СССР и присяги Президента СССР.
 
5
 
Налицо свидетельство о наличии антиконституционного заговора во главе с Горбачевым. Небезынтересно и то, что когда сегодня осуществленные. Ельциным практические попытки реализовать эти договоренности привели к краху СССР, создали и углубляют политический и экономический кризис в России, один из первых в рядах критикующих – Горбачев.. Открещиваясь тем самым от своего авторства и соучастия, он предает теперь Ельцина, Назарбаева и других созидателей и исполнителей. У проигравшего нет родителей, он сирота. Этот вывод Горбачев знает давно и следует ему неуклонно.
 
Но вся беда для него в том, что Ельцин говорил это больше года назад, еще тогда, когда критик Горбачев молчал. Правда,. Это больше года назад, еще тогда, когда критик Горбачев молчал. Правда, не для прессы. Ельцин, полагаю, временно вообще избегает называть Горбачева в качестве подлинного автора многих своих акций, осуществленных уже в качестве Президента Российской Федерации, — уполномоченные представители, мэры, префекты, диктаторские полномочия, либерализация цен и т.п.

Если говорить о практических шагах, то в рамках подлинного заговора готовились и акции по нейтрализации тех сил и конкретных лиц, которые могли, по оценке заговорщиков, воспрепятствовать или. По крайней мере затруднить достижение главной цели – ликвидации единого федеративного государства. Тот же Ельцин говорит прямо и откровенно: “29—30 июля 1991 года я встречался в Ново-Огареве с Президентом СССР М.С.Горбачевым и Президентом Казахстана Н. А. Назарбаевым.
 
На этой встрече обсуждался вопрос о замене некоторых высших руководителей Союза. В основном речь шла о Председателе Кабинета Министров СССР В.С.Павлове. Предположительно также о Председателе КГБ СССР В. А. Крючкове, но в отношении него утвердительного решения принято не было. Говорилось, что в дальнейшем может возникнуть эта проблема.
 
В таком же совещательном духе речь шла и о Министре обороны СССР Д. Т. Язове. Других кандидатур вместо них не обсуждалось. Вместо Павлова предлагалась кандидатура Назарбаева. В проекте договора не было предусмотрено поста вице-президента СССР, как я уже сказал, рассматривался вопрос о замене Павлова, обсуждался вопрос о слиянии Министерства иностранных дел СССР и Комитета внешнеэкономических связей СССР, упразднении по крайней мере 60—70 министерств, тогда все министры освобождались” (т. 67, л. д. 254).

6
 
Спустя восемь месяцев, 13 августа 1992 года, допрошенный в качестве свидетеля Горбачев, отвечая на вопрос А. Фролова: “Имела ли место в конце июля 1991 года ваша встреча с Б.Н.Ельциным, Н. А. Назарбаевым и какие вопросы на ней обсуждались?”, полностью подтвердил вышеизложенные показания Ельцина, сказав буквально следующее: “Да, такая встреча была в рамках работы над проектом Союзного договора. Речь шла о том, что необходимо сделать в первую очередь после его подписания и, в частности, о реформировании союзных органов. Обсуждался вопрос о премьер-министре в плане предложения этого поста Назарбаеву, шла речь о возможной замене,.
 
Прежде всего с учетом возраста, Крючкова и Язова, а также ряда других высших руководителей” (т. 130, л. д. 145). Хотел бы обратить внимание читателей на одно обстоятельство, имеющее значение для понимания происходившего в дальнейшем и к чему мы вынуждены будем еще не раз возвращаться, объясняя внутреннюю логику событий и их суть. Речь идет не о замене того или иного должностного лица, не справляющегося со своими обязанностями или уступающего в чем-то более достойным кандидатам, путем выдвижения.
 
Нового кандидата для обсуждения и принятия решения в установленном законом порядке. Здесь речь идет о ликвидации конституционных органов — Съезда и Верховного Совета СССР, Кабинета Министров СССР, министерств, ведомств и замены должностных лиц путем подготовки и подписания нового Договора. Причем полномочий на это не было, и сами действия являлись нарушением законов СССР и прямых решений законодательной власти страны. Речь идет о замене не Премьер-министра СССР В. С. Павлова, а политического противника разрушения Союза ССР. В связи с возможным поражением в открытой. Политической борьбе с ним, принято решение о противоправном упразднении Кабинета Министров СССР вообще, с возможным в будущем восстановлением при другом составе и порядке формирования.

Но в тот момент это все еще было впереди. А пока в воскресенье, 4 августа 1991 года, я был приглашен на проводы в Форос семьи Горбачевых. Проводы были на удивление короткими. Без обычного обсуждения разных текущих задач, поручений, сообщений. Правда, я этому не придал никакого значения. Лето, выходной. Все устали. У кого Крым и море на полтора месяца, у кого дача и Москва-река хоть на полдня. Единственное, что сказал Горбачев и что имело какое-то значение, относилось к Г. Янаеву: “Ты остаешься на хозяйстве”.
 
В практике нашей страны при временном отсутствии первого лица в государстве или первого лица высших органов власти и управления письменных документов об исполнении заместителем обязанностей никогда, по крайней мере на моей памяти, не издавалось. Этой фразы было более чем достаточно для всех присутствующих. Тем более, что согласно Конституции СССР, ст. 127-4, “Вице-президент СССР... замещает Президента СССР в случае его отсутствия и…” После взлета президентского самолета все разъехались отдыхать.

7
 
С понедельник 5 августа 1991 года я продолжал вести работу по подготовке и проведению уборки урожая, стабилизации топливно-энергетического комплекса, валютного положения и экспортно-импортных операций, организации разработки плана и бюджета на 1992 год, занимался другими делами из повседневной экономической жизни. Параллельно началась проработка вопросов, вытекающих из прошедшего расширенного заседания Кабинета Министров СССР. Дел хватало. В свете ответственности за их решение начались проработки подготовки моего посещения Кузбасса, Караганды и Целины.
 
Это были одни из ключевых пунктов решения задач топлива, хлеба и валюты, и я полагал необходимым побывать там лично и оперативно решить на месте или возвратившись в Москву- те вопросы, которые тормозили дело и мешали нормализации жизни людей. Мне удалось многое увидеть и понять во время визита в Ка релию, Якутию, на Камчатку и Сахалин. К сожалению, много меньше удалось успеть сделать из того, что было надо по жизни. Утешение, от того что не я виной тому, слабое. И вот тут-то и. Появился на сцену проект Договора о Союзе суверенных государств, исполненный Горбачевым со товарищами.

Антиконституционная и антигосударственная суть проекта Договора была на столько очевидна, что уже 10 августа 1991 года за № ПВ -6098 мною был подписан документ следующего содержания: “Президенту СССР товарищу М. С. Горбачеву Постановлением Верховного Совета СССР от 12 июля с.г. “О проекте Договора о Союзе суверенных государств” утверждена Союзная делегация полномочная для подписания Договора. Полагал бы необходимым до начала подписания Договора собрать Союзную делегацию для обсуждения проекта Договора. В предварительном порядке направляю имеющиеся у Кабинета Министров СССР предложения и замечания по проекту Договора. В. Павлов ( т.56, л.д.249)

К письму были приложены на четырех страницах “Предложения и замечания Кабинета Министров СССР к проекту Договора о Союзе суверенных государств.
.Позволю себе напомнить читателю, что официальная публикация проекта Договора в средствах массовой информации состоялась только 16 августа 1991 года, то есть в пятницу, а 20 августа Горбачев собирался уже начать подписание. Притом и эта публикация, так сказать, на выходные, состоялась вынужденно. Она вообще не планировалась по сценарию. Ей предшествовало начало публикации проекта в газете “Московские новости” 15 августа 1991 года в порядке так называемой “утечки информации”. Последовал скандал “в благородном семействе”. Горбачев был взбешен, но поезд уже ушел. Пришлось согласиться напечатать, в принципе, но не слишком широко и без анализа в. средствах массовой информации.

Отослав Горбачеву и Лукьянову свои замечания и предложения 10 августа 1991 года, я официально направил членам Президиума Кабинета Министров СССР и большой группе министров, возглавлявших основные, ведущие отрасли экономики и сферы деятельности, полученный от Горбачева проект Договора о Союзе Суверенных Государств и поручил им в ближайшие дни сообщить свои возможные замечания и предложения. Одновременно была создана параллельно действующая группа специалистов из аппарата Управления делами Кабинета Министров СССР, Министерства юстиции СССР и других органов для более тщательной проработки проекта Договора, сбора, изучения и обобщения возможных замечаний и предложений от членов Президиума, министерств и ведомств. Я не считал для себя возможным, в силу самого. Характера документа, единолично принимать по нему решения.
 
8
 
Свое назначение членом Союзной делегации в качестве Премьер-министра СССР я рассматривал как доверие возглавляемому мной органу исполнительной власти, с одной стороны, и, с другой, - не считал возможным одному человеку, какой бы пост он не занимал и какими бы званиями не обладал, принимать решения, касающиеся всей страны и каждого ее гражданина в отдельности, без совета и обсуждения, без участия коллективного разума. В связи с этим уже 13 августа было принято решение о вынесении вопроса об отношении Кабинета Министров СССР к присланному Горбачевым проекту Договора о Союзе Суверенных Государств на рассмотрение Президиума Кабинета.
 
Повестка с указанием темы и даты заседания была уже разослана всем участникам 16-го числа. Сам факт рассылки означает, что заседание и его тема были определены заранее, а не накануне в пожарном порядке. В этом легко убедиться, заглянув в документы Управления делами, спросив людей. Даже без специальных вопросов В. Щербаков в своих свидетельских показаниях говорит, что он лично получил повестку за два дня до заседания, а В. Догужиев, выйдя из отпуска 16 августа 1991 года, уже имел официальное приглашение на заседание с повесткой дня “О проекте Договора”.

Столь прозаические вещи приходится затрагивать в связи с тем, что следствие, фабрикуя свое обвинение, не затруднило себя даже элементарной проверкой фактов и документов, не говоря уж об их объективной оценке. Более года официальная версия гласила — заговор состоялся 17 августа 1991 года во время встречи на объекте “АБЦ” КГБ. СССР. Она перекочевала и в книгу В. Степанкова и С. Лисова, их интервью и статьи. Между тем, после августа 1992 года уже официальная версия гласит, что так называемый заговор состоялся 5 августа 1991 года, а лично я вступил в него 16 августа 1991 года во время визита В. Крючкова с 17 до 18 часов.
 
Эта произвольная дата требует изменить всю последующую версию событий, но нет ни фактов, ни времени. В итоге остается утверждать, что я, якобы будучи одним из организаторов заговора, уже 5 августа получил проект Договора, сознательно задержал его, никому не показывая, до 10-го числа и только тогда написал резолюцию. Прямо экстрасенс, ясновидящий, который уже 5-го знал, что, опять же по версии следствия, 16-го будет вовлечен В. Крючковым в заговор и туг же активно в него включится, дав указание своему помощнику, и тоже, кстати, заранее, с утра, подготовить проект Заявления Кабинета о невозможности подписания проекта Договора. Как будто не было никакой подготовки и других документов.
 
Правда, совсем непонятно, почему же проект Заявления никому не раздали и на Президиуме не обсуждали. И Павлов молчал, ни на кого не давил. Тем не менее вывод следствия более чем оригинален – Президиум решил единодушно подписать Договор, чем сорвал злые умыслы Премьер-министра. Между тем в действительности Президиум Кабинета Министров СССР 17 августа 1991 года, рассмотрев вопрос о Договоре о Союзе Суверенных Государств, принял решение из двух пунктов. Первый гласил: “...одобрить в принципе текст Договора о Союзе Суверенных Государств. Отметить, что в нынешней крайне сложной политической и социально-экономической ситуации подписание Союзного договора и его четкое исполнение будут иметь важное значение для стабилизации обстановки в стране, формирования обновленной Федерации суверенных республик”.

Отразив таким образом в первом пункте отношение к Договору. Вообще, во втором Кабинет четко изложил свое отношение к содержанию конкретного проекта, подготовленного Горбачевым.
 
9
 
Вместе с тем, как показал состоявшийся на заседании обмен мнениями, ряд предусмотренных Договором положений требует допол-нительной проработки и уточнения:

а) особую озабоченность вызывает то обстоятельство, что в нем не нашли должного решения такие жизненно важные проблемы, как продовольственное обеспечение в стране, снабжение народного хозяйства и населения топливом, тепловой и электрической энергией, функционирование единой финансово-банковской системы.
Президиум Кабинета Министров СССР считает, что исключение из сферы ведения Союза полномочий по координации и объединению усилий республик в указанных областях может привести к тому, что республики вынуждены будут в одиночку решать такие, сложнейшие проблемы, хотя в нынешних условиях они практически к этому еще не готовы. Более того, такой подход противоречит сути рыночной экономики, выдвинутому самой жизнью требованию о сохранении и дальнейшем развитии единого экономического пространства;

б) не нашли надлежащего отражения в тексте Договора вопросы реализации полномочий, отнесенных к ведению Союза в сфере принятия и исполнения союзных законов, а также формирования федеральной системы правоохранительных органов. Не устранены и существующие ныне условия противопоставления законов Союза и республик;

в) крайне важным представляется создание более надежной, устойчивой финансовой базы для формирования союзного бюджета;
г) требуют уточнения положения Договора о собственности. Президиум Кабинета Министров СССР считает, что объекты, закрепляемые за Союзом образующими его государствами, должны рассматриваться как союзная собственность.

д) особого внимания требует отработка механизма реализации Договора , и прежде всего в переходный период. В этой связи необходимо предусмотреть, что республики берут на себя обязательства не принимать до подписания Договора в союзных органах односторонних. Решений об изменении системы управления союзным хозяйством;

е) учитывая возможность различного толкования многих положений Договора, важно выработать четкие определения содержащихся в нем терминов и понятий.
Учитывая вышеизложенное, Президиум поручил Юридическому отделу Кабинета Министров СССР, т. Цыганенко, и Минюсту СССР, т. Вышинскому, в суточный срок подготовить конкретные предложения о внесении поправок и дополнений в текст Союзного договора, а в качестве варианта — проект соответствующего протокола, который должен стать неотъемлемой составной частью указанного Договора, обязательной для исполнения. Заместителям Премьер-министра СССР, министрам и руводителям ведомств, принимавшим участие в заседании, поручалось до конца дня сформулировать свои соображения по всем указанным вопросам и представить их в Кабинет Министров СССР.
 
10
 
Забегая вперед могу сказать, что указанные физические и юридические лица эти поручения выполнили точно и в заданные сроки. Тут же после окончания обсуждения и принятия решения члены Президиума договорились о том, что его, это решение, надо вынести на рассмотрение Кабинета в полном составе. Президиум, учитывая важнейшее значение принятия на съезде проекта Договора для судеб государства и населения, счел свои полномочия недостаточными и необходимым прибегнуть к совету в полном конституционном составе в качестве коллективного органа.

Как видно из самого решения. Президиум Кабинета Министров СССР ни в коей мере не решал Договор по Горбачеву. Он уже не в первый раз высказался за подписание Договора, но не такого, а принципиально другого — федеративного, того, за который народ недвусмысленно проголосовал на референдуме 17 марта 1991 года. Что касается Заявления Кабинета , то оно просто в тот момент не требовалось по логике событий.
 
Ведь Кабинет исходил из того, что Президент СССР и руководители республик не меньше нас уважают законы, решения референдумов, съездов и Верховного Совета СССР и не могут быть инициаторами и организаторами антиконституционных действий. Именно в расчете на это мы договорились, что я найду способ довести до Горбачева подготовленные замечания, предложения и проекты документов еще до подписания Договора и аргументированно отстаивать наши позиции как член союзной делегации. Горбачев, улетая, говорил на аэродроме, что он вернется18-го вечером или 19-го утром, так как он еще не определился, а мы узнаем о его решении через В. Болдина.

Это же он подтвердил при телефонном разговоре со мной, обещал встретиться и обсудить мои замечания заранее. Так что суточный срок на доработку документов диктовался прежде всего ожидавшимся его возвращением. Необходимость же столь принципиальной позиции обуславливалась наличием огромной разрушительной силы заряда, который был горбачевским проектом здания общесоюзной и российской государственности, национального мира, спокойствия и безопасности граждан, их экономического благополучия.

Такая оценка проекта Договора по Горбачеву не есть результат моего личного мнения или мнения членов Президиума Кабинета, министров и других должностных лиц, которых в псевдодемократической прессе обычно облыжно обвиняют в необъективно по причине приверженности к благам и привилегиям, стоящими, дескать, за их должностями. Хотя в жизни все наоборот, прежде всего как раз обвинители и есть те, кто этими благами, привилегиями и т. п. услугами “со стороны” пользовался и пользуется более всего и всех. Предложенный Горбачевым проект Договора рассматривала группа из 15 экпертов и единодушно высказалась о том, что те серьезные замечания, которые он у них вызвал, ставят под сомнение правовую значимость самого Договора. Они признали документ внутренне противоречивым, нелогичным и не имеющим значения правопреемственного.

Внешне для широкого круга читателей может показаться , что речь идет о вопросах второстепенных. Однако, с точки зрения реального государственного строительства, именно они, эти вопросы, имеют решающее значение. Среди них проблема правопреемственности одна из важнейших. Но горбачевский проект не гарантировал се сразу в нескольких сферах.

Эксперты признали, что, во-первых, не обеспечивается правопреем-ственность финансов. Не оговорена функция Госбанка СССР как единого эмиссионного центра. Не определены права и обязанности национальных банков по отношению к Госбанку СССР, за ним не закреплена монопольная функция резервирования активов и авуаров национальных банков, право быть единственным, кто наделяет полномочиями, открывает и закрывает банки, выступает представителем в сфере мировых финансовых отношений.
 
11

Отсутствие правопреемственности в сфере финансов не может устроить мировое сообщество, а это в свою очередь означает, что по отношению к каждому из создающих неправоприемный Союз государств будет реализован принцип “финансовой мышеловки”. На современном этапе общественной жизни мне уже нет нужды приводить доказательство своей правоты. Читатель сам знает, как это происходило на практике после августа 1991 года, знает и результат.
Второе, на что указывала экпертиза, это необеспеченность декларативно провозглашаемых в проекте Договора прав личности.
 
Эксперты прямо говорили, что в СССР социальные права защищаются конкретным документом - бюджетом СССР, а утверждающий его Верховный Совет СССР и есть субъект социальной защиты гражданина СССР. Для гарантий защиты социальных прав и исполнения бюджета создается и - наделяется полномочиями единая налоговая служба СССР. Что касается юридических прав, то их гарантируют в СССР единая юстиция и единая федеральная безопасность с соответствующими механизмами — Минюстом, общесоюзными органами, аналогичными ФБР и т. д.
 
Все это в проекте Горбачева отсутствует, а вне этого права не гарантированы. И, наконёц, гражданские права гарантируются единым гражданским законодательством, единым для СССР, со своим механизмом — Гражданским кодексом и Верховным судом СССР, который должен по мировым нормам рассматривать иски типа “республика против СССР”, “СССР против республик”, “Петров и республика против СССР”, “СССР и Петров против республик” и т. п. Этого проект также не имел.
 
О правоте постановки такого вопроса сегодня можно спросить у безработных, беженцев, пенсионеров, военнослужащих и многих, многих других, на деле столкнувшихся в послеавгустовские дни с проблемой защиты своих прав — к кому, куда идти, что просить и что он может. Тысячи и тысячи людей и судеб, вопросов и просьб без ответа.

Третье. Экспертное предупреждение состояло в том, что вне признания" этого Договора верховной законодательной властью СССР этот документ нелегитимен для мирового сообщества. Эта принципиально важно потому, что ходившие в прессе высказывания, инспирируемые зачастую самим Горбачевым, о возможном подписании Договора типа “9+0” означали не более чем фикцию. В действительности о ликвидации Союза ССР в тот период не ставило на повестку дня ни одно республиканское руководство. Народы всех республик не поддерживали такие замыслы никогда.

Четвертое замечание обращало внимание на то, что, как ни странно, на фоне шума о мировом сообществе, общечеловеческих ценностях и т. д. в проекте Горбачева вообще отсутствовало обращение к мировым нормам, ссылка на мировые документы, понятия международного права конкретно не использованы.
Пятое. Проект оставлял никак не решенным вопрос о выходе республик из Союза.
 
Сейчас всем ясно почему. Но эксперты уже тогда обращали внимание на то, что для мирового сообщества возникает опасная казуальность. Сегодня, скажем, вышла, не рассчитавшись по мировым обязательствам СССР, Эстония, завтра — Армения, послезавтра — Украина. А кто будет платить? Об этом предупреждении сегодня не лишне вспомнить, когда Россия, объявившая себя плательщиком по всем обязательствам, за весь Союз, стремительно погружается в трясину долгов иностранным государствам.

И, наконец, шестое. Я позволю привести дословно: “...Признав Федерацию, договор на деле создает даже не конфедерацию, а просто клуб государств. Он прямым путем ведет к уничтожению СССР, в нем заложены все основы для завтрашних валют, армий, таможен и др. Проводя эту линию тайно, неявно, он — вдвойне опасен, поскольку размывает все понятия в такой мере, что возникает государственный монстр” (т. 56, л. д. 254).
 
12

Полагаю, что хоть в какой-то мере смог раскрыть причину столь острой политической борьбы вокруг Договора. Не за Договор или против, за Горбачева или за Ельцина, “демократию” или тоталитаризм идет сейчас бескомпромиссная борьба, а за единую страну и достойную жизнь для ее собственного народа — хозяина, с одной стороны, за удельные княжества и захват принадлежащего народу национального достояния, с другой.
 
По этой же причине нынешние власти России прилагают все усилия, чтобы провести процесс по делу ГКЧП как процесс над уголовными преступниками, не останавливаясь при этом перед многочисленными нарушениями уголовно-процессуального законодательства. Политический процесс явил бы всему миру, а главное, нашему народу совсем другое лицо и теперешнего борца за экологию Горбачева и многих других. Не зря же, почти тремстам иностранным журналистам, всем отказали в аккредитации на судебном процессе, а из отечественных допущены лишь пять, и принято решение отказать в праве прямой телетрансляции процесса.

После завершения заседания Президиума Кабинета Министров СССР 17 августа 1991 года я пришел к себе и попросил вызвать машину, чтобы ехать на дачу. Было уже около 16 часов, суббота. .Во время моего ожидания и сборов позвонил В. Крючков. После взаимных любезностей он пригласил меня заехать ненадолго на его дачу, чтобы в узком кругу обменяться информацией и мыслями о состоянии экономики и общественно-политической ситуации, так как положение очень тяжелое и ухудшается оно слишком быстро.

Объект АБЦ

Встреча на объекте “АБЦ” КГБ СССР заслуживает особого внимания. О ней, в основном со слов В. Степанкова и Е. Лисова, проправительственной прессой в целом написано, пожалуй, даже больше, чем о так называемом “штурме Белого дома”. Ведь с самого первого дня и почти до сегодняшнего дня меня и моих коллег обвиняют в том, что именно там, на этом объекте 17 августа 1991 года и был организован заговор, составлены планы, поставлены задачи, распределены роли и силы для их реализации. Но ни конкретизировать обвинение, ни представить каких-либо доказательств следствие так и не смогло. Все попытки запутать обвиняемых и большинство свидетелей, заставить их оговаривать друг друга провалились.

В предъявленном мне обвинении от 5 декабря 1991 года в заговоре с целью захвата власти Е. Лисов утверждает, что 17 августа 1991 года мною на конспиративном объекте “АБЦ” КГБ СССР в г. Москве разработан план захвата власти в стране, в соответствии с которым было намечено: Президента СССР, находившегося на отдыхе в Форосе (Крым), изолировать на даче и лишить связи с внешним миром” предъявив ультиматум: либо немедленно ввести в стране режим чрезвычайного положения, либо уйти в отставку.
 
При отказе президента выполнить указанное требование — осуществить его дальнейшую изоляцию, представить больным и поэтому неспособным к руководству, обязанности Президента СССР возложить на вице-президента СССР Янаева, образовать для управления страной Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР с передачей ему полномочий высшего органа власти, ввести в стране чрезвычайное положение. Для - осуществления намеченного плана якобы было принято решение о направлении в Форос к Президенту СССР группы участников заговора в составе Бакланова, Шенина, Болдина, Варенникова, Плеханова, Генералова с задачей будто бы изолировать президента и поставить перед ним требования заговорщиков.

Об “изоляции” Вы уже могли прочитать раньше. Теперь настала очередь несуществующих “планов”, иных мистификаций. В ходе предварительного следствия с самого первого дня я утверждал, что никаких планов захвата власти и изоляции Президента СССР не разрабатывал, и мне об этом ничего не известно, требовал исключить эти пункты из предъявляемого мне обвинения как надуманные и абсурдные.
 
Все мои ходатайства по этому вопросу остались не разрешенными следствием. Обычная, к сожалению, практика, ибо мотивированные постановления следствием, как правило, не выносились. Никаких доказательств в ходе следствия также предъявлено не было, следственных действий не производилось. Больше того, 10 января 1992 года письмом № 18/6214-91 следствие само подтвердило, что никаких “документов на этот счет в распоряжении следствия не имеется”.

2
 
В ответ на мою жалобу от 23 декабря 1991 года о том, что предьявленное мне обвинение надуманно и носит неконкретный характер, в связи_ с чем следствие нарушает уголовно-процессуальное законодательство уклоняется от его конкретизации, нарушая мое право на защиту, перекладывает на обвиняемого задачу доказательства его невиновности, генеральный прокурор РСФСР.
 
Степанков, наиглавнейший страж соблюдения презумпции невиновности по отношению к любому и каждому гражданину Российской Федерации, 4 февраля 1992 года письмом № 34п-55-92/6214-91 известил меня, что с обосновывающими обвинения доказательствами я могу непосредственно познакомиться в ходе выполнения требований от 201 УПК РСФСР. Другими словами, тебе дали 125 томов “дела”, читай и ищи доказательства собственной вины сам на себя. Нам, строителям правового демократического государства, тобой заниматься недосуг. Посиди пока на нарах, подумай, время есть.

Что же я нашел, когда ознакомился со всеми материалами дела относящимися к встрече 17 августа 1991 года. Убедился лишь в том, что имеющееся в постановлении от 5 декабря 1991 года о привлечет меня в качестве обвиняемого описание сущности так называемого плана захвата власти не более чем плод фантазии. Ко мне, к моему посещению объекта “АБЦ” КГБ СССР никакого отношения не имеет. Присутствовавшие на этой встрече свидетели показали следующее:

1. Егоров Алексей Георгиевич

“Впервые к разработке проблемы чрезвычайного положения в стране я был привлечен в декабре 1990 года (т. 7, л. д. 7). Примерно 15—16 августа с. г. ...Крючков на этот раз поручил нам подготовить документ о первоочередных мерах экономического, социально-политического и правового характера, которые следует реализовать в условиях чрезвычайного положения... (т. 7, л. д. 10).

Встреча носила неофициальный характер, ... и разговор велся свободный. Начал его Павлов. Он сказал, что только что закончилось заседание Президиума Кабинета Министров СССР, обстановка в стране сложная, крайне тяжелое положение с уборкой урожая, топливом, стране грозят голод и холод ...пора принимать решительные меры, вводить чрезвычайное положение ...В целом все согласились с тем, что надо вводить чрезвычайное положение (т. 7, л. д. II).

“Крючков достал из своей папки тот проект документа, который я и Жижин готовили перед встречей и, обращаясь к участникам, предложил ознакомиться с мерами, которые необходимо осуществить, вводя чрезвычайное положение. Хочу отметить, что на этой встрече документ еще не обрел название: “Постановление № 1 ГКЧП”. В тот момент мы его условно называли документом о неотложных мерах по стабилизации экономической и политической обстановки в стране” (т. 7, л. д. 12).

3
 
“...Павлов высказался, что надо применить правовые меры самого жесткого характера. Грушко возразил, что меры, предусмотренные документом, выведены на основе Конституции СССР и Закона о чрезвычайном положении и более жестких мер предусмотреть нельзя, достаточно этого” (т. 7, л. д. 12). Примечательно, что и по сей день мои слова из показаний “правовые меры” следователи старательно опускают в своих документах.

“Прямо (на этой встрече) не велось речи о создании ГКЧП и составе его участников, во всяком случае я такого не слышал” (т. 7, л. д. 13).
Вот ведь незадача. Свидетель не слышал, а следователи услышали. “На ужине в целом никаких вопросов существенных в плане введения ЧП не было, только в конце Крючков поднял проблему, что надо переговорить с Ельциным и лидерами других республик, чтобы они поддержали решение о введении ЧП” (т. 7, л. д. 14). Это уже, конечно, по В. Степанкову, преступно — он же и ныне утверждает, что мы нарушали суверенитет республик.

“Крючков высказал предложение слетать к Президенту и убедил. его временно передать свои полномочия Комитету по чрезвычайному положению, а самому отдохнуть в отпуске... Однако у остальных было отрицательное мнение по этому предложению” (т. 7, л. д. II—12).

“Я не слышал, чтобы на совещании шла речь об изоляции Президента в случае, если он не одобрит намерение собравшихся лиц” (т. 7, л. д. 78).
“По смыслу беседы я понял, что задачей лиц, которые должны лететь к Президенту, было, во-первых, сообщить ему о необходимости ввести в стране чрезвычайное положение, убедить его подписать Указ о введении ЧП, а, во-вторых, если это не найдет у него .поддержки, то согласиться временно передать полномочия Янаеву или группе лиц. Крючков предложил срок на один месяц, а другие, по-моему Павлов и.. возражали и говорили, что это не пойдет. Как их нужно понимать — ...я не знаю... на этой встрече не было определенного четкого плана-инструкции посланникам к Горбачеву, шел разговор. обменивались мнениями и конкретно план не был принят” (т. 7 л. д. 79).

Следователь: “Установлено, что лицам, назначенным лететь к Президенту, были даны четкие инструкции: предложить Президенту уйти в отставку, а в случае его отказа, объявить его больным изолировать его в Форосе, путем замены и усиления охраны, отключения связи. Вы подтверждаете это?”
Ответ Егорова А. Г.: “Нет, такой постановки не было, во всяком случае я не слышал. Как я уже сказал, не было выработано четкого плана, шло обсуждение: реплики, предложения, возражения, как я понял, лица, назначенные лететь к Президенту, должны были прежде всего убедить Президента в необходимости самому ввести чрезвычайное положение, ну то есть как я ответил на предыдущей встрече”.

Следователь: “Следствие располагает данными о том, что все же на этой встрече план был решен конкретный: в случае отказа Президента изолировать его, уйти в отставку или заявить о своей болезни. Вы должны были об этом знать, то есть Вами оглашались на этой встрече проект заявления Президента об уходе в отставку и, как альтернативный вариант, уход по его болезни. Вы подтверждаете это?”

Ответ Егорова А. Г.: “Нет, такого не было. Я категорически совершенно искренне говорю, что я не зачитывал какой-либо проект заявления Президента об уходе в отставку или по болезни. Речи “об изоляции Президента при мне не было. Я не могу объяснить, откуда появились данные о том, что зачитывал подобные документы. Я читал часть проекта, который лёг в основу постановления № 1 ГКЧП, и ничего больше” (т. 7, л. д. 79, 80).
 
4

Следователь: “Из материалов дела видно, что Вами и Грачевым был изготовлен Указ от имени Президента СССР с заявлением об уходе его в отставку. Этот документ оглашался на встрече 17 августа на объекте “АБЦ”. С этим документом летала делегация 18 августа в Крым к Горбачеву. Подтверждаете ли Вы это?”
Ответ Егорова А. Г.: “Нет, мы такого документа не готовили и я не слышал, чтобы он оглашался на встрече на объекте “АБЦ”. Ничего об этом документе я не слышал”.

Объективным может быть только один вывод: несмотря на грубые попытки следствия навязать свидетелю Егорову А. Г. ответ, который бы подтвердил выдумку обвинения, что прямо говорит об обвинительном уклоне следствия, свидетель на допросах 6 сентября, 17 октября и 16 декабря 1991 года последовательно, без колебаний заявляет, что ни об изоляции, ни об уходе в отставку Президента СССР на встрече 17 августа 1991 года даже речи не было, не то что разработки каких-либо планов захвата власти.
 
Обещанные на допросах следователями материалы свидетелю не предъявлялись и в деле также отсутствуют. Обсуждение же необходимости введения чрезвычайного положения, мероприятий, которые нужно было бы осуществить при его введении, предложения поехать с личным докладом по этому вопросу к Президенту СССР не являются уголовным преступлением, а составляют часть моих служебных обязанностей. Наконец, даже название ГКЧП тогда не существовало.

2. Ачалов Владислав Алексеевич

“...17 августа в конце рабочего дня, примерно в 17 часов ...Павлов стал рассказывать о состоявшемся заседании Кабинета Министров СССР. Он обрисовал обстановку в стране крайне сложную, я бы сказал сложнейшую, особенно региона Урала, Якутии, Челябинска и выделил две проблемы — энергетическую и продовольственную. Здесь же Павлов стал перечислять, кто и как выступил, особенно в защиту союзного договора и в конце подытожил, что всего было два выступления на этом совещании в защиту союзного договора. В конце Павлов подвел резюме, что надо лететь и договариваться с Горбачевым, но о чем договариваться он не говорил” (т. 94, л. д. 3, 4).
Следователь: “Расскажите подробнее о совещании 17.08 на даче КГБ”.
Ответ Ачалова В. А.: “Разговор шел в беседке. Павлов рассказал о тяжелом экономическом положении в отдельных районах страны и затем речь зашла о необходимости введения чрезвычайного положения, говорили о необходимости решить это с М. С. Горбачевым, для чего поехать к нему и уговорить ввести чрезвычайнее положение. От МО Язов предложил лететь Варенникову, тот согласился. После этого мы уехали. Разговора о том, что делать в случае отказа М. С. Горбачева от введения чрезвычайного положения не было.
...Ни об изоляции Президента, ни об отстранении его от власти никакого разговора не было. О вводе войск также речь не шла, ни о каком совещании у меня и согласования действий с офицерами КГБ разговора не было”.
Вывод также однозначен — показания 24 августа и II октября... 1991 года подтверждают одно: ни слова об отстранении, изоляции или отставке 17 августа 1991 года на объекте “АБЦ” КГБ СССР не говорилось.
Присутствовавшие обвиняемые по делу по поводу встречи 17 августа 1991 года показали следующее:

5
 
3. Грушко Виктор Федорович

Следователь: “Поясните подробно, как проходила встреча известных лиц на объекте “АБЦ” 17 августа с. г. Какова была тема встречи, кто, в какой последовательности и о чем на ней говорил, какие были приняты решения?”
Ответ Грушко В. Ф.'. “Разговор за столом был неофициальны, то есть не было порядка выступлений, какой-то последовательности, были реплики, возражения, отвлечения на посторонние темы, не было обозначено конкретной темы, говорили сбивчиво, перебивая друг друга. Как я понял, основной вопрос, который и занял большую часть времени, — это вопрос, что надо лететь к Президенту СССР в Крым, довести до него трагичность обстановки в стране и побудить принять решительные меры, то есть предложить ввести в стране чрезвычное положение, и если эта идея не найдет у него поддержки, то побудить, временно передать свои полномочия Янаеву по болезни, а потом, когда будет введено чрезвычайное положение, вернуться к своим обязанностям. Никакого злобного умысла в отношении Президента не вынашивалось, поэтому решили, что ехать к Президенту должны наиболее близкие к нему люди, которые могли убедить его. Как таковой вопрос о введении чрезвычайного положения не ставился... Не говорилось на этой встрече о создании ГКЧП, по-моему, такого наименовании еще придумано не было, и тем более, не было речи о насильственном отстранении от власти Президента. Это ни у кого из присутствующих и в мыслях не было, ведь собрались верные и близкие Президенту люди, которые хотели помочь ему справиться с ситуацией” (т. 4, л. д. 91)
“Крючков сказал, что он знает охрану и он примет меры... В чем эти меры заключались. Крючков не сказал” (т. 4, л. д. 92).
“Павлов четко сформулировал мысль о том, что надо лететь к Президенту, иначе наступит крах. Он также говорил о катастрофическом положении в экономике: гибнет урожай, нарушены хозяйственные связи и т. п., говорил, что каждая республика “тянет на себя одеяло” и что при таком положении может наступит хаос”. (т 4, л. д. 92)
“Темы о том, что надо поставить в известность о принятых, решениях Лукьянова, Бессмертных и Янаева, на встрече необсуждалось. Также не было разговора о том, что надо решить вопрос о применения войск я распределения сил ведомоств” (т. 4, л. д. 93).
Следователь: “Была ли речь о том, что подписание союзного договора приведет к развалу Союза, кем и на какой стадии она велась?”
Ответ Грушко В. Ф.: “Это говорил Павлов, в том плане, что надо лететь к Президенту до подписания Союзного договора, так как после его подписания это теряет смысл, будет поздно. О том, что нельзя допустить подписания договора, не говорилось”.
Следователь: “Из материалов дела видно, что на этой встрече Вами и Егоровым оглашались перед участниками проекты Обращения к советскому народу, заявление Советского руководства, постановление № 1, а Егоровым, кроме того, проект Заявления Президента об уходе в отставку и, как альтернативный вариант, проект его заявления о передаче полномочий Янаеву по болезни. Что Вы можете пояснить?”
Ответ Грушко В. Ф.: “Нет, не оглашались ни один из документов, как я уже сказал. Такие документы, как проекты заявлений Президента об уходе в отставку или о передаче полномочий Янаеву по болезни, нами не готовились” (т. 4, л. д. 93).
“Нет, на встрече не велось каких-либо разговоров о применении войск и я не слышал..., чтобы Крючков и Язов говорили об этом” (т. 4, л. д. 94).
“Вопрос о введении чрезвычайного положения на встрече на объекте “АБЦ” не в том плане, что он был решен еще ранее, а что он обсуждался еще ранее. Когда Крючков на встрече говорил, что Плеханов по прибытии в Форос “примет меры”, я понял, что Плехановым будет обеспечен проход на дачу прилетевшим и организована встреча с Горбачевым. Ни об изоляции, ни об отключении связи Крючков не говорил” (т. 4, л. д. 95).
Вывод также не вызывает сомнений — следствие говорит о несуществующих материалах, провоцируя допрашиваемого на желаемый ответ, но ответы, определенно свидетельствуют, что никто никаких планов 17 августа на объекте “АБЦ” не разрабатывал и об отставке, изоляции президента разговор не вел.

6

2. Болдин Валерий Иванович

“17 августа мне в больницу позвонил Крючков и пригласил. Когда я чуда приехал, то там находились... Речь зашла о положении с подписанием Союзного договора, состоянии экономических связей и в этой связи было предложено доложить обстановку Президенту и выехать для этого на юг в Крым, где в это время на даче в Форосе находился Президент СССР Горбачев М. С.” (т. 76, л. д. 213).

“Здесь обсуждался вопрос о развале государства, о необходимости принятия мер кардинальных — о сохранении Союза” (т. 76, л д. 223).
Следователь: “Валерий Иванович, скажите, 17.08.91 на базе КГБ, где Вы тоже были, был ли разговор о том, чтобы сменить охрану ни даче Президента, если он откажется с предложениями приехавшие к нему лиц?”

Ответ Болдина В. М.: “При мне такого разговора не был" (т. 76, л. д. 231).
Следователь: “Валерий Иванович, скажите, на этой встречу не обсуждался вопрос об отставке Президента, если он не согласится с принятием тех соображений органов, которых Вы назвали?”
Ответ Болдина В. И. “Вопрос об отставке Президента вообще не обсуждался”.
Следователь: “Скажите, не обсуждались ли вопросы на этой встрече об изоляции Президента?”
Ответ Болдина В. И.: “В моем присутствии таких вопросов не обсуждалось” (т, 76, л. д. 238).
Добавить к ответам В. Болдина 23 августа, 2 сентября, 2 и 10 октября 1991 года нечего и никаких комментариев не требуется.
 
7

3. Варенников Валентин Иванович

Из собственного заявления следствию: “Анализируя встречу 17 августа, чистосердечно заявляю, что я не мог себя считать вступившим в заговор: на встрече никакого разговора о захвате власти не было, наоборот, говорилось об укреплении существующей власти и стабилизации обстановки; находясь среди руководителей, которые уже обладают огромной властью (плюс говорили о Янаеве и Лукьянов), я не видел во всем этом заговор. Это были озабоченные обстановкой. руководители нашего государства;

— не говорилось и об отстранении Президента, а рассматривался вопрос о временной передаче его полномочий вице-президенту ( в связи с состоянием его здоровья и тяжелой ситуацией, в какой ока.т; М. С. Горбачев — имелась в виду обстановка в стране). Хочу особо подчеркнуть, что речь шла именно о временной передаче функции а не об отстранении... почему возникла эта идея о временной передаче функций...
 
В своё время ВС СССР предвидел возможную тяжелую ситуацию в государстве, дал все необходимые полномочия. Президенту, чтобы он мог оперативно пресекать тяжелые тенденции ( т. ч. вводить президентское правление и т. д.). Но М. С. Горбачев своевременно этим не воспользовался, а сейчас ему выступать с чрезвычайными шагами поздно. Поэтому было решено ему помочь. А дальше он должен был продолжать свою деятельность, но уже в новых стабилизационных условиях.

...17 августа вообще ничего не говорилось о захвате власти, о перевороте и т. п. Никто в моем присутствии не говорил и о замене , законно избранных руководящих деятелей государства” (т. 103, л. д. 174, 175, 176).
(28/У111) Следователь: “Не связано ли включение Плеханова, командующего охраной Президента, с его последующей изоляцией?”
Ответ Варенникова В. И.: “Возможно, вопросы изоляции Президента участниками совещания ранее прорабатывались и в связи с этим какая-то задача Плеханову ставилась, но мне об этом ничего не известно”(т.93,л.д.249).

Следователь: “Когда Вам стало известно, что будет отключена связь на даче Президента СССР Горбачева?”
Ответ Варенникова В. И.: “...Если на совещании 17.08.91 на объекте КГБ обсуждался вопрос об отключении связи у Горбачева, то я этого не уяснил для себя... О том, что планируется изоляция Президента, я не понял, это не вытекало из разговора” (т. 102, 1д. д. 116).

Следователь: “Скажите, Валентин Иванович, об изоляции Президента в Форосе что-либо говорилось?”
Ответ Варенникова В. И.: “Я лично этого не слышал, так как в ходе беседы мы отдельные моменты разбирали по группам. К примеру, я иногда беседовал с Павловым, который сидел справа через кого-то, о проблеме уборки урожая, так как округа подчинялись мне и военнослужащие помогали решать эту проблему” (т. 102, л. д. 135).

8
 
“...содержание разговора на объекте “АБЦ” КГБ не может быть для меня свидетельством того, что якобы это был заговор” (т. 102, 1д.д.215).-
1 “Никаких документов не видел, в руках не держал, и никто их не зачитывал. Исключением было “Обращение к народу” — отдельные фрагменты работник КГБ зачитывал. Но они были патриотической направленности” (т. 102, л. д. 216).
“Ни одно из перечисленных (“намеченных”) мероприятий, а также ни одно из перечисленных требований в моем присутствии нигде не обсуждалось” (т. 102, л. д. 217).
“ГКЧП был создан до моего участия в беседе 17 августа” (т. 102, л. д. 219).
“Никаких, тем более заранее выработанных, ультимативных требований ни я, ни кто-либо из других присутствующих лиц в Крыму Президенту не предъявлял” (т. 102, л. д. 220).
Все приведенные показания 23, 24, 29 августа, 26 октября, 5 и 29 ноября 1991 года, как и другие показания Варенникова В. И., "четко подтверждают как раз обратное утверждению обвинения — никаких планов захвата власти, заговора, отставки и изоляции Преэидента СССР 17 августа 1991 года на объекте “АБЦ” КГБ СССР - обсуждалось.

4. Бакланов Олег Дмитриевич

Следователь: “16 августа Вы у Крючкова в здании КГБ были?” Ответ Бакланова 0. Д.: “Видимо, был такой факт, этого я отрицать не моту”.
Следователь: “Что это была за встреча, по каким вопросам?” Ответ Бакланова 0. Д-: “Возможно, это и был разговор о том что надо было ехать и договариваться с Горбачевым по поводу сложившейся ситуации. Видимо, это происходило 16-го числа, а не 17-го, как я говорил раньше” (т. 21, л. д. 69).
Следователь: “Когда обсуждался вопрос о том, что Президента нужно изолировать?”
Ответ Бакланова 0. Д.: “Этого я не знаю” (т. 21, л. д. 71). Следователь: “А каково Ваше отношение к тем конкретным действиям, которые изложены в обвинении?”
Ответ Бакланова 0. Д.: “Я могу сказать следующее: 17 августа 1991 года план захвата власти я не разрабатывал”.
Следователь: “А в этот день кто-то из других такой план разрабатывал ? ”
Ответ Бакланова 0. Д.: “Это мне не известно” (т. 22, л. д. 1)
Следователь: В каком виде оговаривалась на этом совещании 17 августа Ваша предстоящая поездка в Форос к Горбачеву?”
Ответ Бакланова 0. Д.: “По этому вопросу во время этой встречи никакого разговора не было”.
Следователь: “Как долго Вы находились в этот день на объекте “АБЦ”?
Ответ Бакланова 0. Д.: “Не более часа-полугора”. Следователь: “Что происходило на атом объекте во время встречи
Ответ Бакланова 0. Д.: “Я уже давал показания об этом. Шел разговор о тяжелом положении в стране, что необходимо принимать какие-то меры. По этому вопросу Президент занимает позицию очень пассивную и надо было какие-то конкретные предложения выработать вместе с Президентом, чтобы выйти из этой ситуации. Был просто обмен мнениями”.
Следователь: “А шла ли речь на этом совещании о замене Президента, о предложении ему уйти в отставку?”
Ответ Бакланова 0. Д.'. “Нет, не шла. И в Форосе Горбачеву никто из нас никаких требований не предъявлял и ни к чему не склонял”. Следователь: “А о введении в стране режима чрезвычайного"
положения или в отдельных ее местностях, об этом речь шла?” Ответ Бакланова 0. Д.: “Нет, не шла”.
 
9

Следователь: “А о возможности изоляции Президента?”
Ответ Бакланова 0. Д.: “Нет, не было”.
Следователь: “Документы какие-то везли с собой?”
Ответ Бакланова 0. Д. “У меня никаких документов не было.
И ни у кого из товарищей я каких-либо документов не видел”.
Следователь: “ГКЧП имел какое-то отношение к вводу войск в
Москву?” (т. 22, л. д. 97).
Ответ Бакланова 0. Д.: “Этот вопрос на ГКЧП не обсуждался”. Следователь: “Такого разговора не было где?”
Ответ Бакланова 0. Д.: “Нигде. Ни на ГКЧП, ни в индивидуальных разговорах” (т. 22, л. д. 110, 111).
5. Крючков Владимир Александрович
“Поехали Бакланов, Болдин, Варенников В. И., начальник сухопутных войск, Шенин 0. С. с целью переговорить о трудностях в стране с Горбачевым, показать, что кризис усиливается и что осень и зиму мы нормально не переживем” (т. 2, л. д.З).
“Цель: доложить обстановку в стране, показать, что становится все хуже и, учитывая, что М. С. Горбачев не идет на меры чрезвычайного характера, попросить его сделать это и. о. Президента Янаеву Г. И. Сам Президент должен был бы остаться в стороне, хотя бы несколько дней. Было также обусловлено отключить связь Президента, усилить охрану объекта, где он находился, для того чтобы надежно обеспечить его личную безопасность” (т. 2, л. д. 39).
Следователь: “А в случае его несогласия?”
Ответ Крючкова В. А.: “В случае его несогласия мы должны были обсудить вопрос по возвращении наших товарищей” (т. 3, л. д. 6).
“...это очень важно: что никогда, ни в ходе ни одного разговора никто не поднимал вопроса о том, чтобы лишить власти” (т. 2, л. д. 14).
Следователь: “Когда и от кого исходило высказывание о необходимости заменить Президента СССР?”
Ответ Крючкова В. А.: “Вопрос о необходимости замены Президента СССР М. С. Горбачева не стоял и его никто не ставил” (т. 2, л. д. 161).
“Хотел бы еще раз подчеркнуть, что вопрос о замене Президента СССР не стоял...” (т. 2, л. д. 163).
 
10

6. Язов Дмитрий Тимофеевич
Следователь: “Поясните, все-таки заговор как таковой был? Был ли сговор?”
Ответ Язова Д. Т.: “...Что касается меня, то я считаю, что заговора не было” (т. 99. л. д. 118).
Следователь: “А по-русски можете сказать, а? Если не согласится, то какие действия должны быть у группы? Как Вы обговаривали?” Ответ Язова Д. Т.: “Не обговаривали вопрос. Какие действия группы должны быть, не обговаривалось. Я же Вам говорил” (т. 99,л. д. 121).
Следователь: “Нет, 17-го встречались на объекте. Ачалов был?”
Ответ Язова Д. Т. “Да”.
Следователь: “Там решался вопрос?”
Ответ Язова Д. Т.: “Да. Никто же не знал, что он будет изолирован”.
Следователь: “Только имелось в виду, что если нет, то...”
Ответ Язова Д. Т.: “Даже это не говорилось. Об этом даже там
конкретного разговора не было” (т. 99, л. д. 174).
Следователь: “Дмитрий Тимофеевич, Вы говорили о том, что для
16-го числа по линии КГБ в технической работе по этому слову был
привлечен Грушко, а от Вашего ведомства Ачалов?” Ответ Язова: “Ачалов, дня за два”.
Следователь: “От Вас какая конкретная была поставлена задача?”
Ответ Язова Д. Т.: “...речь шла о юридическом, так сказать, вот
решении, о законности решения такого вопроса”.
“На встрече 17.08.91 на объекте “АБЦ” не обсуждался вопрос, как поступать членам группы, которая должна поехать к Президенту, в случае его отказа ввести в стране чрезвычайное положение. Насколько я помню, в тот вечер разговоров по поводу объявления Горбачева больным, в случае его отказа от введения чрезвычайного
положения, не было”.
“Хочу отметить и то, что 17.08.91 на встрече также не обговаривались вопросы об образовании для управления страной государственного комитета по чрезвычайному положению. Этот разговор был также 18.08.91 после приезда членов группы от Президента СССР”
(т. 99, л. д. 240).
“...Заговора с целью захвата власти не было. При мне также вопросы не обсуждались... В моем присутствии вопрос о замене Президента на вице-президента Янаева не обсуждался...” (т. 99, л. д. 242).
“Должен отметить, что все указанные документы я впервые увидел на встрече в Кабинете Павлова 18.08.91. Тогда же только узнал об образовании ГКЧП и о его составе, а тем более, что я являюсь его членом”.
Очевидно, что ответы Д. Т. Язова не вызывают никаких сомнений в неправомерности утверждения следствия о том, что якобы 17 августа 1991 года на объекте “АБЦ” разработан план захвата власти, приняты решения об отстранении и замене Президента СССР, лишении его связи, изоляции и т. д.
 
11

7. Шенин Олег Семенович

“Вскоре подъехал Павлов В. С. Он сделал информацию о рассмотрении Союзного договора на Кабинете Министров СССР... Настаиваю на том, что вопросы как вводить ЧП, кто будет этим заниматься на отдельных направлениях, какие силы будут включены, не обсуждались” (т. 70, л. д. 39).
“Мне неизвестен никакой план по захвачу власти в СССР. При мне никогда, нигде не обсуждался вопрос о замене законно избранных высших государственных деятелей другими лицами” (т. 70, л. д. 40).

“Я настаиваю и утверждаю, что 17.08.91 никаких преслупных планов по захвату власти, как об этом домыслили и сочинили органы следствия на листе № 2, с моим участием не разрабатывалось. Никаких планов на встрече при мне не составлялось, никаких документов не готовилось и не рассматривалось” (т. 70, л. д. 152). “Присутствовавшие на встрече 17.08.91 пришли к выводу о необходимости поездки в Форос к Президенту СССР доложить ему крайне критическое положение. Речь на встрече шла именно о введении ЧП в стране” (т. 70, л. д. 153)

Я понимаю, что утомил читателя. Но для меня было главным убедить не речами и домыслами, а фактами, что заговор, если был таковой, то не со стороны ГКЧП. Видимо, эти документально зафиксированные на допросах показания повлияли на решение В. Степанкова отмешпъ 12 августа 1992 года постановление своего заместителя Е. Лисова от 23 декабря 1991 года, в котором тот, будучи руководителем следственной бригады, признал, что предварительное следствие не нашло фактов, которые объективно составляют по своему содержанию преступление, квалифицируемое ст. 64 УК РСФСР “Измена Родине”, и за отсутствием состава преступления уголовное преследование в этой части прекратил.
 
Вместо него было прс^п”явлено обвинение в заговоре с целью захвата власти, как самостоятельного преступления в соответствии с Законом СССР о государственных преступлениях. Но все, что Вы, уважаемый читатель, прочли выше, не требует объяснений по части заговора. Можно добавить лишь то, что комментарии к Уголовному кодексу РСФСР гласят: “характерным для заговора является наличие у его участников цели изменить существующий советский государственный и общественный строй. Однако как заговор с целью захвата власти следует квалифицировать и действия тех лиц, которые из карьеристских побуждений сорганизуются для замены неконституционным путем законно избранных или назначенных руководящих деятелей государства”. Говорить об изменении советского строя и связывать это со мной, когда на весь мир от имени ГКЧП объявлялось, что на всей территории страны верховенство имеют Конституция СССР и Законы СССР, не серьезно.
 
12

О карьеристских соображениях говорить смешно, ибо власть, и достаточно большая, у меня была. Видимо, это тоже учли наши бойкие писатели — прокуроры, и тогда... Е. Лисов заболел, дело принял А. Фролов, его надежный заместитель. Шустрый заместитель, не имея ни одного нового факта, не проведя с моим участием ни одного следственного действия, согласно указанию Генпрокурора РФ В. Степанкова от 12 августа 1992 года прерывает ознакомление с делом, возобновляет следствие и 25 августа предъявляет уже однажды отмененное обвинение в измене Родине, а 7 сентября, так ничего и не добыв и не сделав, закрывает следствие с этим обвинением. Заодно организацию заговора почему-то переносят на 5 августа 1991 года. Почему не на 1990 год? Даже жалобы и ходатайства обвиняемых не рассмотрели к тому времени. Опять куда-то торопились. Им некогда, следовательно, сойдет и так. Например, сами признают, что 5 августа меня нигде на встречах ни с кем не было, но я тем не менее остаюсь организатором.

Но самое “пикантное” заключается в том, что как только А. Фролов сделал безусловно грязное дело, Е. Лисов выздоровел. Вся его дальнейшая деятельность выразилась в подписании обвинительного заключения по обвинению, которое он сам же и признал безосновательным. Ведь вновь приняв дело к производству, он даже следственной бригады не создал, и сам нс появлялся ни разу. О морали говорить здесь не приходится, а с юридической точки зрения правомерность такого поведения я оценивать не компетентен. Все-таки зам. Генпрокурора РФ. Заявленные мной отводы ему и В. Степанкову они же сами рассмотрели и признали необоснованными. Единственное, что мне оставалось в той ситуации, — отказаться вообще знакомиться с их стряпней до суда, что я и сделал, как и многие мои коллеги.

О событиях 18 августа 1991 года и последующих дней много сказано и написано. Это, с одной стороны, облегчает мою задачу, а с другой — осложняет опасностью повторения широко известных фактов. Поэтому постараюсь касаться лишь фрагментов, не известных широкому читателю, либо тех, что, с моей точки зрения, освещены необъективно или ошибочно. Сам день я провел на даче с семьей. Сын с семьей закончил отпуск и собирался улетать. Собирали вещи, организовали прощальный обед (оказался символичным). Но внутреннее беспокойство меня не покидало.
 
Я так и не могу точно по сей день объяснить причину его появления. Но оно возникло и усиливалось. Мое знание прошлого и анализ поведения Горбачева в разных ситуациях к спокойствию не располагали. Тогда я решил позвонить А. Лукьянову и Г. Янаеву и уточнить, будут ли они вечером на встрече с уехавшими в Форос. При этом А. Лукьянову я прямо говорил, что, не исключено, Горбачев вернется в Москву вместе с поехавшими, так как в разговоре со мной он говорил о вечере 18-го или утре 19-го августа как дате встречи для предварительного обсуждения проекта Договора по моим и Президиума Кабинета замечаниям и предложениям. Оба подтвердили, что будут. Это немного успокоило, но не до конца.
 
13
 
Примерно в 18 часов позвонил В. Крючков и сказал, что полетевшие возвращаются, надо бы собраться. С учетом времени полета после 20 часов я прибыл в Кремль. Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачев выбрал свой обычный метод поведения — вы делайте, а я подожду в сторонке: получается — я с вами, нет — я ваш противник и не в курсе дела. Об этом свидетельствовали и ссылка на его самочувствие и пожелания успеха накануне, и “делайте как хотите сами”, под предлогом завершения врачебных процедур, целый час заставил приехавших к нему ожидать приема и картинные печаль и тревога мадам... Все это вместе взятое, переданное нам прибывшими, свидетельствовало о том, что Горбачев решил повторить сценарий чрезвычайного положения в Москве весной 1991 года. Разница была лишь в том, что я не мог да и вторично, что называется “играть втемную” не собирался.
 
На этот раз первыми Горбачев подставлял А. Лукьянова или Г. Янаева. Не потому, что так складывались его личные симпатии. Ему если не антипатичны, то уж глубоко безразличны всегда были все. Он рассматривал нас лишь по одному критерию — выгодно лично ему или нет и где больше навар можно иметь. Поэтому обсуждение началось с вопроса, кто берет на себя подписание документов о введении “ЧП”. Лишь после жаркой дискуссии по этому вопросу, когда Г. Янаев подписал Указ о временном исполнении обязанностей Президента СССР, двинулась работа по другим документам.
 
Важно отметить, что само название ГКЧП появилось именно в тот временной отрезок. По сути, его привезли из Фороса, так как Горбачев, обращаясь к прибывшим, спрашивал о комитете — что за комитет, кто его создал и т. п„ и тут же сам написал практически персональный состав. Даже А. Лукьянова предусмотрительно вписал, под знаком вопроса.

Что касается введения чрезвычайного положения, то, как признало само следствие, ГКЧП его не вводил, ибо “по совету Лукьянова эта формулировка была изменена на “в отдельных местностях СССР”, что соответствовало закону. Вот ведь как можно повернуть, сделав приведение документа в соответствие с требованием Закона содержанием преступных действий. Виноват А. Лукьянов, что внес поправку, а ГКЧП — что согласился. В общем, хоть яловая — а телись.
Встреча началась после 20 часов 18 августа 1991 года и закончилась около 3 часов 19-го.
 
Документы были закончены разработкой примерно в 24 часа, и только после этого к чаю и кофе принесли бутылку виски. Это документированный факт. Привожу его лишь потому, что не перевелись еще лица, надеящиеся выдать действия членов ГКЧП как какое-то сборище подвыпивших мужичков — не очень умные, не очень трезвые, не слишком храбрые. Свидетель И. В. Довиденко на допросе показал следующее: “...Приблизительно в 21.00 была первая подача на совещание. Подавали мы вдвоем...
 
Во время подачи чая в зале... Обстановка была обычной. На столе находились документы, пепельницы. Вторая подача состоялась приблизительно в 24.00... Когда мы зашли, на столе появилась бутылка “Виски”. Третья подача была приблизительно в 3.00. Были ли среди них лица в нетрезвом состоянии или они были уставшим и я точно сказать не могу, потому я этого не понял” (т. 54, л. д. 271 ) Человек, обслуживающий стол, профессионал, будучи там, на месте “действий”, не понял, а прокуроры и следователи спустя месяц поняли. Вопрос только один — сами или кто подсказал? Зачем? Закончу же это показаниями А. Бессмертных и словами 0. Бакланова 21 ноября 1991 года. А. Бессмертных на допросе сказал: “В. С. Павлов вел в основном разговор об экономическом положении страны, говорил о развале, хаосе... Когда я в конце уже решился уйти, то Павлов сказал мне: “Пойми, все что мы делаем, это не ради себя” (т. 124, л. д. 195) Отношение же к Горбачеву в этой ситуации лучше всех выразил Бакланов словами, обращенными к Г. Янаеву, смысл которых состоял в том, что вопрос о том, болен, не болен, чем болен, не главный, выздоровеет и приедет, а страну спасать надо независимо от чьего-то желания участвовать или отсидеться.

Танки в городе

Считаю, что сегодня можно и нужно разъяснить вопрос о появлении. бронетехники на улицах Москвы. Следствие упорно твердит о том, что этот вопрос был обсужден и решен 18 августа в соответствии с предварительно достигнутым 17 августа соглашением на объекте “АБЦ”. Что касается 17-го числа, не обоснованность этого достаточно освещена в ранее приведенных мной показаниях всех, кто присутствовал тогда там.
 
Я свидетельствую, что когда 0. Бакланов, 0. Шейн и другие говорили и. на допросах о том, что 18 августа будущий ГКЧП ввод войск в Москву не обсудил и решений на этот счет не принимал, то они говорили чистую правду. Вынужден потревожить память глубокоуважаемого В. Г.Пуго. Дело в том, что он, говоря о криминогенной ситуации в Москве, подчеркивая явную недостаточность своих сил и технических возможностей для гарантий спокойствия и безопасности граждан, объектов хранения ценностей, производства и торговли.
 
И в этой связи говорил о том, что в случае необходимости оказания помощи при возникновении экстремальных ситуаций в городе он просил бы армию оказать помощь в той мере и в том порядке, как это уже неоднократно делалось в разное время Москве и других городах. Вот почему указания маршала Д. Язова имеющиеся в распоряжении следствия, гласят о выдвижении воинских частей к Москве, а не в Москву. Тот, кто знает город, легко поймет значение таких мест, как аэродром Тушино, Теплый Стан, Ходынки называемая “парадная площадка”.
 
Это именно те места, где воинские части, прибывающие для участия в парадах, находятся на временной дислокации. Командующий Московским военным округом генерал-полковник Н. Калинин в собственноручно написанном заявлении следователю В. Гусеву 30 сентября 1991 года сообщал: “Мне была поставлена задача в готовности ввести в Москву 2 м. с. д. и 4 т. д. и совместно с УВД города обеспечить поддержание общественного порядка в городе и охрану в нем важных объектов... Выход частей предусматривалось осуществить .первоначально в районы парадной площадки и Теплого Стана...” (т. 107, л. д. 28).
 
2
 
Было ли в этом что-то новое, необычное, связанное именно с "созданием ГКЧП? Тот же Н. Калинин еще 18 сентября 1991 года свидетельствовал на допросе у следователя В. Фокина: “Командующим Московским военным округом я назначен в феврале 1989 года..., за то это время... войска в Москву вводились раз 5 по различным причинам” (т. 107, л. д. 25). Это же подтверждают и многие другие допрошенные военнослужащие. Начальник штаба Московского военного округа генерал-лейтенант Л. Золотов вспоминал 24 сентября 1991 года о том, что “9.IX. 1990 года... В этот день все практически начиналось точно так, как и ввод войск в гор. Москву 19 августа 1991 года” (т. 107, л. д. 99).

Тогда возникает логичный вопрос: где Тушино и где Садовое кольцо, “Белый дом” и т. п. Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, содержится главным образом в показаниях П. Грачева, Ю. Скокова, Е. Подколзина. Так, Ю. Скоков 26 октября 1991 года рассказывал о том, что “...мы договорились прежде всего об одном: чтобы мы начали контактировать "с армией, решая проблемы социальной устроенности армии (видимо, у России в этой области достигнуты очень большие успехи), чтобы иметь какие-то четкие взаимоотношения с военными, первоначально хотя бы на личном уровне.
 
А дальше — в зависимости от развития событий... мы “с Грачевым договорились, что мы с Ельциным заедем в Тульскую дивизию, где у них специальный полигон... Во время визита... там были и генералы Лебедь и Грачев. С этого времени (июнь 1991 г.) Ельцин с нами обоими знаком” (т. 93, л. д. 136). По словам Т. Митковой, “Грачев лично организовал тогда воздушный праздник для Ельцина... Грачев говорил, что там он познакомился с Ельциным и у них установились очень хорошие, теплые отношения” (т. 93, л. д. 258). Ну а теперь слово самому П. Грачеву: “В 19 часов 18 августа Язов вызвал меня к себе и сообщил, что делегация находится в Форосе, ведутся переговоры с Президентом СССР, видимо, они будут успешными и Горбачев даст “Добро!”... В 4 часа ночи 19 августа Язов вызвал меня на связь и объявил, что все вопросы в Форосе решены и вводится чрезвычайное положение. В 6 часов утра следует ждать об этом сообщения...” Итак, “добро” из Фороса получено.
 
3
 
А что же в Москве? “После 6 часов утра 19 августа ( с дачи из “Архангельского” ) мне позвонил по телефону в кабинет Б. Н. Ельцин и спросил меня (почему, скажем, не Язова?), что происходит. Я ему объяснил, что введено чрезвычайное положение, войска идут из Тулы к Москве в Тушино (заметь читатель — не в Москву, а к Москве, в Тушино), а дальше будут действовать по указанию Министра обороны СССР. На это Б. Н. Ельцин мне ответил, что это авантюра, настоящая провокация. (Позволю себе напомнить о вышеприведенных откровениях Г. Попова по изучавшимся им сценариям “путча”.) Он ответил, чтобы я выделил личный состав ВДВ для охраны “Белого дома”. Я пообещал ему выдвинуть подразделения ВДВ к “Белому дому” для его охраны. В 8 часов утра ко мне приехал помощник советника Б. Н. Бльцина Портнов (и остался до 22.VIII.91 г.), и мы договорились с ним о взаимодействии.
 
Около 8 часов этого же дня мне позвонил Ачалов и передал указание взять, под охрану Госбанк, Госхранилище, радио и телевидение. При этом я сказал Ачалову, что беру под охрану “Белый дом” и Моссовет. Он с этим согласился и сказал, чтобы я так и действовал, но при этом двигались войска осторожно и не подавили людей. О просьбе Ельцина взять под охрану “Белый дом” Ачалов знал. После этого я поставил задачу Лебедю выделить для охраны указанных объектов по батальону ВДВ, а батальон для охраны “Белого дома” приказал вывести лично, о чем доложить Президенту России” (т. 109, л. д. 38,39). От себя могу добавить лишь то, что указание было выполнено с перевыполнением. Встретив на марше войска Тульской дивизии, командование ВДВ вывело в Москву к “Белому дому” батальон и роту разведки, плюс часть войск к Моссовету.
 
Вот почему для многих членов ГКЧП появление войсковой бронетехники в городе 19 августа 1991 года было неприятной неожиданностью. Я лично, прибыв в 14 часов с дачи в здание Кабинета Министров СССР на Пушкинской улице, вовсе не пришел в восторг, когда обнаружил бронетехнику. Конечно, вывести ее днем из девятимиллионного города нечего было и думать. Приходилось волей-неволей ждать.

4
 
Вскоре после приезда я по соглашению с Г. Янаевым выехал в Кремль. Там у вице-президента обсуждался вопрос о проведении пресс-конференции. Она, естественно, была теперь, после появления бронетехники в городе, вдвойне необходима. Но я отказался в ней принять участие по двум причинам: первая — мне нужно было проводить в 15 часов Валютный комитет (пришлось перепоручить это дело В. Щербакову, хотя он к этому был вовсе не готов. Я вынужден был по телефону разъяснять ему нашу позицию и решения, которые требуется провести на заседании), а затем заседание Кабинета Министров. Это заседание в той ситуации ни перенести, ни передоверить кому-либо его ведение я не мог.
 
Беда стояла у порога, и мне она была более объемно и четко видна, чем любому другому члену Кабинета. На повестку дня заседания Кабинета Министров СССР было вынесено суждение решения Президиума Кабинета об отношении к горбачевскому проекту Договора о Союзе суверенных государств. Чувствовал я себя очень плохо. Бессонная ночь и нервные перегрузки последнего времени, особенно субботы и воскресенья, не могли пройти бесследно. Пришлось прибегнуть утром к помощи врача. Небезынтересен будет тот факт, что проводимая В. Степанковым и Е. Лисовым выдержка из допроса моего лечащего врача Д. С. Сахарова изложена ими так, как ее записал следователь: “Где-то около семи утра мне позвонил охранник премьер-министра и попросил срочно приехать. Павлову, сказал он, плохо. Я приехал. Павлов был пьян. Но это было не обычное простое опьянение. Он был страшно взвинчен до истерики. Я стал оказывать ему помощь...” (стр. 109. В. Степанков, Е. Лисов, “Кремлевский заговор”. Изд-во “Огонек”, 1992). На этом показания обрываются.
 
И не случайно. Во-первых, показания гласят: “Но это было уже не простое опьянение”. Кто из “писателей”, любому понятно зачем, вписывает от себя “обычное”? Дальше идет: “Он был страшно взвинчен”. Кто и зачем приписывает Сахарову слова о моей якобы истерике? Следующих дальше слов “Я стал...” вообще нет в протоколе. А есть — “19-го я подлечил его, к обеду он был готов ехать и мы уехали на Пушкинскую” (т. 59, л. д. 16). Кроме того, писатели от прокуратуры молчат, что, прочитав запись следователя, врач Д. Сахаров, не один день проведший в госпиталях действующей 40-й армии в Афганистане, собственноручно дописал: “Хочу дополнить, что пациент 19.08.91 днем принимал рудотель и транксен. Прием алкоголя мог усугубить состояние”. Вот так с действительностью у наших писателей от прокуратуры. И приведенный выше пассаж — это не единственный пример.
 
5
 
Далее (стр. 132) они заявляют о том, что после вечернего разговора с Д. Т. Язовым по телефону “дальнейшему участию премьер-министра в заговоре помешал тяжелый запой”. Между тем в деле лежит официальная справка Кунцевской больницы о моем состоянии здоровья, где при детальнейшем изложении заболеваний об алкоголизме нет даже. намека. Кстати, в упоминаемых показаниях Д. Сахарова на вопрос следователя врач также прямо отвечает, что алкоголиком В. С. Павлов не был.
 
Зачем же тогда и кому понадобилось столь беспардонно пытаться замарать мое имя на весь свет, прибегая к явной подтасовке фактов и их искажению? От В. Степанкова и Е. Лисова ответа по существу мне добиться почти ни разу не удалось, а уж там, где явная ложь, да еще публичная, чего же ожидать. Пришлось мне по этим вопросам отдельно, не ожидая окончания суда по всему делу, обратиться в гражданский суд с иском об оскорблении чести и достоинства. Благо по ст. 64 “Измена Родине” доказывать причины своего участия в дальнейшей деятельности ГКЧП не надо. Надеюсь, писатели от прокуратуры скажут суду что-нибудь вразумительное.

Иск ведь дело не шуточное, очередным интервью в проправительственных средствах массовой информации не отделаешься, платить придется, мало не покажется. Суд — не арестованный В. С. Павлов, бывший премьер-министр СССР, которого В. Степанков и Е. Лисов уже, видно, списали, ему, мол, никогда “не подняться”, и потому, очевидно в погоне за гонорарами, как писатели, позволяют себе вещать “о тяжелом запое”, а в обвинительном заключении на стр. 124, т. 4 один подписывает, другой утверждает написанное: “после чего, в силу развития гипертонического кризиса, вплоть до провала заговора находился на постельном режиме”. Куда дальше, господа законники.

Так чем же- закончилось заседание? По версии следствия — ничем, призывы и требования премьера не получили завершения и оформления. И вновь неправда. В деле лежат документы и показания свидетелей, подтверждающие факт принятия решения и доведения его до исполнителей на местах. Правда, раз факт противоречит написанному в прокуратуре обвинению, что ж, тем хуже для него. Он вроде бы и есть, но для прокуратуры и ее выводов как бы и нет.
 
А ведь речь идет о том, что хотя Кабинет формально не собирался больше и его решения не оформлялись, но Премьер-министр СССР свое решение принял: продиктовал по телефону заведующему Секретариатом В. Бацанову телеграмму министерствам и ведомствам и приказал довести ее немедленно до министров, а им собственно до предприятий для исполнения. Вот она: “В. С. Павлов поручает Вам связаться с руководителями подведомственных Вам предприятий и информировать их о том, что Правительство, как исполнительная власть, и другие союзные органы управления продолжают работать и выполнять возложенные на них функции. ГКЧП в СССР намерен как известно, обратиться за подтверждением полномочий к ВС СССР, который соберется 26.VIII с. г. и будет решать возникающие вопросы. Наша главная задача — обеспечивать нормальный ход производственного процесса и выполнения имеющихся заданий” (т. 57 л. д. 185).
 
6
 
В деле есть не только телеграмма, передававшаяся из Кабинета Министров СССР, но и экземпляры, изъятые в министерствах и на предприятиях, то есть полученные и принятые ими. Так что не только знали о существовании этого решения в прокуратуре но и проверяли его подлинность и факт поступления даже по предприятиям. Но эта “деталька” не потребовалась, не та задача, не тот заказ у следствия.

После окончания заседания Кабинета Министров СССР я прошел к себе в кабинет вместе с В. Щербаковым, где мы примерно час обсуждали сложившуюся ситуацию. К тому времени у меня уже были не подозрения, а твердая уверенность, что нас расчетливо предали и притом заранее. Главное в тот момент было постараться найти пути сберечь структуры и кадры, преданные единству страны, ее федеративному устройству и национальным интересам. Не случайно первый удар М. Горбачева был направлен именно против меня, как Премьер-министра СССР.
 
Его указ от 22 августа 1991 года об освобождении меня от должности незаконен как по юридической процедуре поскольку Верховный Совет дал свое согласие на такое действо лишь 25 августа 1991 года, так и “в связи с возбуждением Прокуратурой СССР уголовного дела за участие в антиконституционном заговоре” В действительности же не было вплоть до 28 августа против меня лично такого дела, а Прокуратура СССР вообще его никогда так не возбуждала. Тем самым М. Горбачев своим указом дал прямую директиву прокуратуре, какое дело и против кого возбуждать. Факт прямо скажем, беспрецедентный для так называемых строителей правового общества и гуманистов, приверженных общечеловеческим ценностям.
 
Вот потому-то следствие, понимая всю абсурдность обвинения в измене Родине в отношении всех нас вместе и каждого отдельности, так и не могло отойти от заданной линии вплоть до отставки М. Горбачева с поста президента и развала СССР при его участии и благословении. Сегодня он критикует Ельцина, Кравчука Шушкевича за Беловежскую пущу, пытается возложить на ГКЧП ответственность за развал страны. 13 августа 1992 года на допросе он вновь вещает: “Срыв его подписания (Договора, о сути которого смотри ранее) в результате заговора прямо обусловил те процессы дезинтеграции, которые в конечном счете привели к распаду Союза СССР. Это одно из самых тяжелых последствий августовских событий.
 
Я высказываю свое субъективное мнение, оно изложено в “Заявлении Президента СССР и высших руководителей союзных республик”, подписанном наряду со мной руководителями десяти республик” (т. 130, л. д. 146).
 
7

И вновь ложь. Притом настолько грубая, легко изобличаемая, что закрады вается невольное подозрение... Ну не считает нужным человек, считающий себя недосягаемым для других людей интеллектуалом, заглядывать в документы, прежде чем на них ссылаться. Но ведь есть помощники. Целый Фонд сидит, да и “демократические” собратья недалече. Ведь так называемый допрос не только идет в помещении Фонда, но и печатается там. Следовательно, есть время спросить, проверить, прежде чем подписывать, даже если в тот же день.
 
Ведь в Заявлении, на которое ссылается Горбачев, дословно написано следующее: “Мы констатируем, что срыв заговора, победа демократических сил нанесли серьезный удар по реакционным силам и всему тому, что одерживало процесс демократических преобразований. Тем самым создан исторический шанс для ускорения коренных преобразований, обновления страны”. Вот ведь незадача — оказывается констатировали, что “процесс пошел” именно тот, которому мешали, , который сдерживали члены ГКЧП и их единомышленники.
 
И если теперь М. Горбачев “прозрел”, что это были “процессы дезинтеграции”, так кто же тогда как не он их создатель и вдохновитель. А что касается срыва подписания Договора, то далее в Заявлении говорится: “В этих условиях (когда наконец создан “исторический . шанс”) законно избранные высшие руководители страны в лице Президента СССР, президентов и председателей Верховных Советов республик в целях недопущения дальнейшего распада структур власти и до создания новой политической, государственной системы отношений... согласились с необходимостью: 1) подготовить и подписать всеми желающими республиками Договор о Союзе суверенных государств, в котором каждая из них сможет самостоятельно определить форму своего участия в Союзе” (т. 130, л. д. 148).
 
8
 
Вот так, Горбачёв, Вы писали год назад. Кто же тогда кроме Горбачева виновен в том, что Вы сами не поняли, не захотели или Вам не позволили опереться на те руки, которые могли не допустить “распада структур власти”. Чего же удивляться, что желающих сберечь такого политика, даже как свадебного генерала ССГ и СНГ, не нашлось. Единожды предавший, кто же тебе поверит. А ведь Вы, Горбачев, предавали не раз и не одного.
 
То, что известно мне и написано в этой книге в связи с процессом ГКЧП, лишь малая часть истории Вашей подлинной жизни и деятельности. Ведь молчат пока такие люди, как В. А. Крючков, В. И. Болдин, В. Ф. Грушко и другие, которым есть что о Вас сказать в значительно большем объеме и в более неприглядном, конечно с точки зрения порядочного человека, свете. Но они же не будут молчать всегда.
 
А Вы своим бесконечным, неудержимым потоком лжи сами дергаете за усы спящего тигра. Не забывайте — спящий еще не значит убитый. Им не до Вас. Пока не до Вас. Скажите спасибо, и не накликайте на себя беду. По ст. 64 “а” УК РСФСР “Измена Родине” Вас уже осудил народный трибунал. А ведь недалеко уже и до народного суда.

Судебный процесс по делу ГКЧП начался. Прокуратура РС обвиняет меня в том, что “не разделял позиций Президента СССР в оценках складывавшейся ситуации в стране, тактики дальнейшего осуществления процесса реформ, стремился сорвать подписание нового Союзного договора (по Горбачеву), ввести в стране чрезвычайное положение и добиться таким образом изменения государственной политики” (т. 4, л. д. 12, Обвинительное заключение по делу № 18/6214-91).
 
Так, не желая того. В. Степанков и Е. Лисов сами поставили в повестку дня судебного разбирательства вопрос о государственной политике М. Горбачева. Суду предстоит решать, что является по своему составу преступлением, квалифицируемым по ст. 64 “а” УК РСФСР “Измена Родине”: проведение этой антинародной политики в жизнь или попытка добиться ее изменения.

г. Москва, 1993 г.

www.pseudology.org