2000 Наталья Колесова Роман с властью Фаворитки режимов Матильда. Ставка на Романовых Матильда Феликсовна Кшесинская, прима-балерина Мариинского театра, блистала не только на сцене. В ее жизни был громкий, хотя и краткий роман с молодым цесаревичем Николаем. Роман закончился с его женитьбой на принцессе Алисе Гессенской. Но за те несколько лет, что великолепная Матильда была царской подругой, она завоевала лидирующее положение в труппе Императорского театра. Впоследствии ей приписывали самые изощренные интриги и участие в скандальных историях. Один из примеров – увольнение из-за Кшесинской директора Императорских театров князя Волконского. Конфликт начался с нелепых фижм для театрального костюма, которые примадонна отказалась надеть, продолжился приказом о взыскании, наложенном на артистку дирекцией в виде штрафа и выговора, и завершился триумфальной победой Кшесинской: директор подал в отставку. Матильда Кшесинская была настоящей звездой. Обольстительная, впитавшая с рождения воздух театра, самоотверженная в работе и авантюристка в жизни, она, пожалуй, осталась одной из самых заметных фигур в истории отечественного балета. Она прожила почти сто лет, достигла вершин славы и богатства, величественно перенесла потери и эмиграцию и умерла в Париже в 1971 году, не дожив года до собственного столетия. В Париже Кшесинская преподавала и писала мемуары. Матильда обладала темпераментом борца и терпеть не могла проигрывать (только в конце жизни она научилась мужественно покидать после проигрыша казино, где она всегда ставила на число "17"). Она сделала ставку на власть в лице ее первых представителей – семейства Романовых. Сначала был роман с Николаем. Он длился два года и принес серьезные дивиденды. Царская семья согласилась, чтобы цесаревич, первое лицо после императора в государстве, выбрал себе подругу из первых солисток Мариинского театра. Карьера Кшесинской круто пошла в гору. Она имела для этого все основания, поскольку обладала блестящей техникой, артистизмом и заразительностью исполнения. Ее танец сравнивали с игрой шампанского. Вытеснив с петербургских подмостков итальянских гастролерш, она первой начала делать виртуозные 32 фуэте. Быть "украшением и славой нашего балета" напутствовал ее еще император Александр III на выпускном концерте в училище. Николай называл ее "маленькая Кшесинская", она звала его "Ники". За два года романа она шагнула далеко за пределы своего артистического круга. Царское семейство закрывало глаза на похождения наследника, но с помолвкой отношения должны были прекратиться. Царь не забывал единственную любовницу своей жизни и обещал, что она всегда сможет обратиться к нему в трудную минуту. На прощание он сделал Кшесинской подарок – купил для нее тот самый дом на Английском проспекте, где они славно проводили время в разгар своего романа. По иронии судьбы этот особнячок в свое время был куплен для балерины Императорского театра Кузнецовой, любовницы великого князя Константина Николаевича. Кшесинская перешла из рук в руки к кузену Николая великому князю Сергею Михайловичу, который опекал и баловал ее, ограждал от врагов и помогал расправляться с недоброжелателями. Кшесинская сильно страдала после разрыва с императором, но покровительство Сергея Михайловича помогло ей забыться и даже укрепить свои позиции в труппе – князь руководил Театральным обществом и ведал балетом.   Новый друг осыпал ее подарками и драгоценностями, которые она любила и в которых знала толк   На ее имя была куплена дача в Стрельне, а вскоре началось строительство собственного особняка на Каменноостровском проспекте, роскошного здания в стиле модерн. (По злосчастному стечению обстоятельств в реквизированном и разграбленном после Февральской революции особняке обосновался впоследствии Музей революции). Дача в Стрельне, где Матильда проводила лето, пользовалась скандальной репутацией: там любили развлекаться, устраивая оргии в древнеримском стиле, великие князья, приглашавшие позабавиться молодых балеринок. Гасили свет, и толпа офицеров подобно античным кентаврам врывалась в зал. Загородный дом ходил ходуном до рассвета. Великого князя Андрея Владимировича, своего будущего мужа, Кшесинская встретила на званом обеде после бенефиса в честь 10-летия своей службы в театре. Он был моложе ее на шесть лет, удивительно хорош собой. Поженились они только 20 лет спустя на Лазурном берегу, когда ей было уже сорок девять.   Сергей Михайлович, влюбленный в Матильду навечно, дал свое отчество ее незаконнорожденному сыну Владимиру, звал замуж. Но балерина выбрала молодого князя Андрея. Потеряв в России все богатства и бесчисленные сокровища (украшения от Фаберже, бесценные камни), Кшесинская с сыном и Андреем бежали на юг, а потом, пережив все мытарства Гражданской войны, – во Францию. За шесть лет до катастрофы там была куплена на ее имя вилла в Кап д'Ай. Здесь и нашла приют вся семья после бегства с родины. Здесь после долгожданного замужества она получила титул великой княгини Красинской-Романовской. Еще долгие годы Матильда Феликсовна вспоминала, как, идя мимо собственного дома в Петербурге, она увидела за оградой прогуливающуюся и покуривающую Александру Коллонтай в накинутой на плечи меховой пелерине, принадлежавшей Кшесинской. Она поставила на самую высокую вершину – царскую семью – и в конце концов потеряла все... Ольга. Исход Жизели Расцвет другой звезды императорской сцены, Ольги Спесивцевой, пришелся на большевистский переворот. Она сделала ставку на победителей. И тоже проиграла. Серж Лифарь называл Спесивцеву одной из трех граций XX века (вместе с Анной Павловой и Тамарой Карсавиной). Спесивцева пришла в Мариинский театр накануне Первой мировой войны. Ее декадансная сумеречная внешность идеально вписалась в эпоху между двумя революциями. Ее коронной ролью стала Жизель.   Говорили, что Спесивцева, которую связывали близкие отношения с выдающимся критиком А.Л. Волынским, относилась к своему искусству как к религии. Она шла на сцену как в храм, готовая к жертве. Спесивцева – одна из наиболее трагических фигур в русском балете. Пройдя через революционные испытания, расставшись с Волынским и потолкавшись некоторое время в кругу пламенных революционеров, она заработала себе репутацию Красной Жизели.   Во время революционного террора она продолжала выступать. Подруга большевика , неукротимого чекиста, она порвала с прошлым примадонны императорской сцены. Вряд ли она рассчитывала приобрести какие-то политические дивиденды или укрепить свои позиции в труппе, просто в стихии переворота самым надежным укрытием ей показались железные объятия представителя новой власти. Именно тогда ее настигли первые приступы страшной душевной болезни, которая затуманит ее разум на долгие годы. Чтобы поближе познакомиться с симптомами сумасшествия, необходимыми для роли Жизели, Спесивцева посещала лечебницу для душевнобольных. Она знала, что творчество, которое ею ценилось превыше всего, ради которого она была готова на любые жертвы, погубит ее.   Когда в мясорубке революционных разборок погиб [?] ее "красный" покровитель, Спесивцева, уже страдавшая манией преследования, решила бежать за границу. Париж она покорила еще в 1916 году, выступив с Русским балетом Сергея Дягилева. С его труппой уехала за океан на гастроли в Америку, танцевали с Нижинским "Видение розы" и "Сильфиды". Ее постоянным пристанищем стал Париж.   Прима-балерина Мариинки окончательно порвала с родиной в 1923 году   Но страшный сон кровавых событий революционного переворота в Петрограде, вакханалия террора и цинизма, поколебавшая незыблемые подмостки императорской сцены, преследовали ее всю жизнь. Она просыпалась от кошмаров: ей снились наемные убийцы, озверелые матросы, чекисты с пистолетом на боку, руководившие искусством. В эмиграции к ней отнеслись настороженно, "смотрели с подозрением, называли большевичкой и даже считали советской шпионкой. Все это влияло на уже расшатанную нервную систему танцовщицы", вспоминал Серж Лифарь. Тем не менее она заняла положение прима-балерины "Гранд-Опера" и в 1931 году получила даже звание этуали. Участвовала в пышной, поразившей воображение современников Дягилевской постановке "Спящей красавицы" в театре Альгамбра. Другую Спесивцеву публика открыла в постановках Баланчина и Лифаря – смелую, экстравагантную, увлеченную эстетикой авангарда. Но жизнь дала трещину. Увлечение Лифарём, ее партнером в балетах "Жизель", "Пери", "Вакх и Ариадна", интимным другом Дягилева, нанесло балерине еще одну душевную травму. Одаренный красавец был совершенно равнодушен к женщинам. В аргентинском театре "Колон" Спесивцева работала с Михаилом Фокиным, на гастролях в Австралии – с Виктором [Эммануиловичем] Дандре, оставшимся без партнерши после смерти своей жены, великой Анны Павловой. Последний спектакль Ольга Спесивцева дала в Буэнос-Айресе.   Депрессия и душевная болезнь никогда больше не позволили ей выйти на сцену. Больная и измученная балерина перебралась в США, где вскоре попала в психиатрическую лечебницу. В состоянии полной амнезии и распада сознания она пробыла там до 1963 года, а потом неожиданно выздоровела. К ней вернулась память. Ее партнер Антон Долин оставался верен балерине и в дни славы, и в годы забвения. Последние годы Спесивцева провела в пансионате Фонда Льва Толстого, организованном дочерью писателя Александрой Толстой для одиноких соотечественников. Спесивцева скончалась там в 1991 году, 94 лет, успев сняться в документальном фильме: она надевает кокетливую шляпку и идет в православную церковь к службе, а потом рассказывает и даже показывает танцевальные движения. С Жизелью она разделила не только безумие, но и бессмертие. Великая Немая советского балета Галина Сергеевна Уланова умела держать дистанцию. Она не хотела вступать с властью в какие бы то ни было отношения. Это власть выбрала Уланову (которую Сергей Прокофьев назвал "обыкновенной богиней") своим кумиром. Ее предпочитали всем другим блистательным звездам – Плисецкой, Семеновой, Лепешинской. Ею восхищался сам Сталин (хотя досуг предпочитал проводить с оперными артистками). От "Жизели", "Лебединого озера", "Бахчисарайского фонтана", "Ромео и Джульетты", "Умирающего лебедя" в ее исполнении сходили с ума простые солдаты и балетоманы, выдающиеся композиторы и артисты.   Она же всегда держалась холодно и отстраненно. За эту черту ее прозвали Великой Немой. О многих звездах Большого сплетничали, что они были фаворитками членов Политбюро. Одна купалась в шампанском в ванне, обложенной по периметру черной икрой, другая прославилась художествами похлеще... Одна из героинь тех сплетен, кстати, до сих пор держит в трепете весь Большой театр. Про Уланову ничего такого не говорили: не давала повода. У нее почти не было близких друзей, она была подчеркнуто корректна даже с самыми близкими людьми. Переехав в Москву из Ленинграда после разрыва с танцовщиком и хореографом Константином Сергеевым (он предпочел великой Улановой Наталию Дудинскую, вскоре ставшую королевой ленинградского балета), на сцене Большого она осталась питерской балериной. Все мужья Галины Улановой и ее близкие друзья были намного старше артистки: режиссер-красавец Юрий Завадский, художник Большого театра Вадим Рындин, выдающийся артист Иван Берсенев, знаменитый дирижер Большого Юрий Файер. Ее сопровождали блестящие мужчины, ценившие прежде всего редчайший талант и человеческую уникальность балерины. Расставаясь со своими мужьями, она сохраняла с ними достойные отношения. На похороны Завадскому послала венок с лаконичной надписью: "Завадскому от Улановой". На панихиде по Берсеневу у гроба стояли две женщины – законная жена актриса Софья Гиацинтова и великая балерина Галина Уланова. Она не стремилась ни к богатству, ни к славе, все само ложилось к ее ногам   Уланова жила в огромной квартире в высотке на Котельниках, в этом городе-государстве, населенном творческой и военной элитой. В последние годы жизни главному педагогу Большого театра, легенде русского балета не хватало денег, чтобы содержать пять комнат, из которых постепенно исчезали остатки былой роскоши. Ей пришлось перебраться в квартиру поменьше. Она если и не презирала богатство, то была к нему блистательно равнодушна. Она не замечала всего этого – ни дорогих шуб, ни "Волг", на которых возили звезд первой величины. Однажды у Улановой украли машину. Когда балерине сказали об этом, ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице. Столько наград, сколько было у Улановой, не имел ни один лидер коммунистической эпохи. Народная артистка СССР, дважды Герой социалистического труда, четырежды лауреат Сталинской премии СССР (1941 год, 1946-й – "Золушка", 1947-й – "Ромео и Джульетта", 1950-й – "Красный мак"), лауреат Ленинской премии 1957 года. Премия имени Анны Павловой Парижской академии танца (1958-й), премия Оскара Парселли "Жизнь ради танца" (1988 год, Милан). Уланова была почетным членом Американской академии искусств, награждена Командорским орденом за заслуги в области искусства. Легендарный бег Джульетты-Улановой стал символом вечной любви. "Она больше чем танцовщица: она выдающаяся актриса наших дней. Глядя на нее, видишь не только мастерство балерины, но и самою красоту, правду большого искусства", – писал Ю. Слонимский. Уланова не была красива: небольшие глаза, не самые идеальные линии, неяркая, без блеска. Магия ее таланта заключалась в поразительной одухотворенности танца, в его строгой выразительности и редчайшем совпадении со вкусами эпохи. Ее героини были кумирами и идеалами, а не секс-символами. Уланова была непорочна, как снег. И именно эта целомудренность сделала ее королевой. Галина Сергеевна, до конца жизни ходившая на высоких каблуках и ежедневно делавшая гимнастику, немногословная и погруженная в себя, полностью соответствовала своей высокой репутации. Сильно переживала, что в последние годы, идя по коридорам Большого театра, иногда не слышала обычных приветствий. Новое поколение танцовщиков, лицом к лицу столкнувшись с живой легендой, не узнавало ее. Галина Уланова никогда не участвовала в политике. В отличие, скажем, от жены Юрия Григоровича Натальи Бессмертновой, бывшей депутатом Верховного Совета. Танцевала в правительственных концертах – и все, пожалуй. Когда разразился скандал между бывшим руководителем Большого Юрием Григоровичем и нынешним директором Владимиром Васильевым, Улановой удалось сохранить нейтралитет. Рудольф Нуриев в каждый приезд Улановой в Париж стремился встретиться с ней. Она открыто не осуждала его невозвращенства, однако от встреч неуклонно, но очень деликатно отказывалась. В ее гостиничном номере всегда стояли цветы от Нуриева, сам же он допущен к ней не был ни разу. В советские времена у человеческого достоинства были пределы. Источник информации: Журнал "Культ личностей", апрель, 2000 Чтиво   www.pseudology.org