История
разведки немыслима без истории
двойников. Двойники освобождали, нападали,
защищали, жили вместо оригинала, любили, но никогда никто из них так не страдал
за своего оригинала, как это сделал Давлет Кандалия. Ему и посвящается эта
история – история "маленького человека". Его уже нет на этой земли, но надеюсь
он все слышит и продолжает помогать тем, кого любил.
Сталин все прощал лишь одному человеку — Нестору Лакоба. Сам же Лакоба прощал
всегда Давлета Кандалиа — своего охранника
Из досье
Нестор Лакоба — первый секретарь ЦИК Абхазской АССР. Близкий друг Сталина,
убитый по его приказу в 1936 году. Невероятная личность, обросшая множеством
легенд.
Одна из самых загадочных фигур канувшей эпохи.
Его охранник и шофер — единственный живой свидетель тех лет. Не просто живой, а
человек, сам ставший легендой. Это о нем Шаламов писал в своих
"Колымских рассказах" как о единственном легендарном зэке-абреке, который умудрился сбежать
с уранового рудника.
Давлет Кандалия позволил себе вспомнить историю
70-летней давности.
Мы встретились в его квартире. Она была практически пуста. Я посмотрел на
старика, который сидел передо мной. Он был суров. В руке сжимал палку. Я обратил
внимание на его руки.
— Давлет Чантович, это что у вас за наколка?
— А это я когда юнгой был, с тех пор и осталось. Я, прежде чем к Лакобе попасть,
на флоте служил, мотористом. Там меня Лакоба и нашел. Тогда весь Советский Союз
о нем говорил. Сталин его лично выделял. Должность у него была первый секретарь
ЦИК Абхазии.
Сочный был человек. Сейчас мне его Владислав Ардзинба напоминает. За что меня
Нестор выбрал, я не знаю.
Тогда, чтобы возить Сталина или Лакоба, самое главное требование было — это
скоростная езда. И умение стрелять за рулем.
А стрелок я был меткий. Вот так, 25 августа 1933 года, я приступил к работе
разъездным шофером у знаменитого Нестора Лакоба.
— Значит, вы всех видели? И Берия, и Сталина...
— Не просто видел, а всех подвозил, кроме Сталина и
Димитрова. А Берия, и
Хрущева, и
Кагановича — сколько раз — из гостей, от Лакоба.
— Чему вы улыбаетесь?
— Вспомнил. Я ведь был у Лакоба за брата, за сына, меня называли маленьким Лакобой. У нас голос был одинаковый, рост почти одинаковый... Я даже одежду
носил такую, как он.
— То есть?
— Любил Нестор Аполлонович, чтобы я одевался, как он. Если он носил штатское, то
я тоже. Если он во френче, я тоже в военном. Когда я в машине куда-нибудь
подъезжал, у Нестора потом обязательно спрашивали: ты что, шофера своего уволил,
сам за рулем стал ездить?
...Я к любому члену правительства без стука входил. Когда Нестор Аполлонович был
очень занят, я в Москве в гостинице, в "Национале", где мы останавливались,
вместо него людей принимал. Жалобы выслушивал, письма принимал, старался что-то
ободряющее сказать. Он однажды меня увидел, закричал: "Ты что вместо меня
работаешь? Кто из нас двоих председатель ЦИК Республики Абхазия?"
— То есть люди могли думать, что их бумаги принимает сам Нестор Лакоба...
— Я не знаю, что люди думали... Я им просто хотел помочь, потому что Нестор был
очень занят.
— А вы как с "шефом" разговаривали: на "ты" или на "вы"?
— Когда мы вдвоем оставались, мы с ним на "ты" переходили. Когда меня арестовали,
следователи все время спрашивали: "С кем Лакоба встречался, назови адреса". А я отвечал:
"Вы меня не спрашивайте об этом, потому что я все забыл". А я до сих
пор каждую квартиру, каждый дом помню, где мы были.
— И где вы находились во время важных встреч. Стояли у дверей?
— Нет. Я на очень многих встречах рядом сидел. Нестор Лакоба мне сказал:
"Всегда
так... Слушай, запоминай, молчи..." И я молчал... Шестьдесят лет молчал.
— Почему вы думаете, что Сталин больше всех любил Нестора Лакоба?
— Почему? Потому что видел это своими глазами. Мы были на даче Сталина в Кунцеве.
А там, как входишь, — длинная такая комната, и в ней одни шкафчики. Каждый, кто
к Сталину приходил, там свое оружие оставлял. У дверей адъютант стоял, следил,
чтобы все это выполняли. Один только Нестор этого не делал. Отодвигал адъютанта
и к Сталину проходил. А Сталин ему это прощал. А по поводу того, что
по-особенному
относился, тоже сам видел... Это в Кунцеве было... Мы приехали. Стол во дворе
накрыт. На столе еда, тарелки, супница. Сталин подошел, взял в руки половник,
налил полную тарелку супа, все думают — себе, а он ее Нестору подвигает и за
стол садится.
— А остальным?
— А остальные сами. В другой раз Сталин, он ведь никогда во главе стола не
садился, всегда третий или четвертый с длинного края — оборачивается к Лакоба и
говорит: "Нестор, садись напротив, хочу тебя видеть". А все остальные — Буденный,
Ворошилов — так сбоку, где придется... Жалкий вид они имели при Сталине. Всегда.
Однажды Нестор со Сталиным в бильярд играли. Такая игра получилась, что Сталин
ни одного шара не забил и говорит Нестору: "Что-то сегодня у меня игра не
получилась", а Нестор ему в ответ: "Это не игра не получилась, это ты просто
играть не умеешь". И Сталин скушал это.
— Весело вы отдыхали в Москве, когда свободная минута выдавалась?
— Ну, не одна минута была. Нестор очень спортивный человек был. Мы с ним на
стадион "Динамо" ездили. Боксировать или бороться. Я сильнее был. А однажды мы
боксировали, он меня нокаутом на пол посадил и затем еще один раз стукнул. Я
кричу: "Нестор, в боксе это не по правилам". А он смеется и говорит: "Противника
всегда добивать нужно".
— Правда, будто Сталин отравил Лакоба, потому что влюбился в его жену?
— Чушь. Сталин даже не нюхал Сарию. (Абхазский оборот речи. — Авт.)
Это все Берия. Я вам расскажу, как это было. Мы приехали в Тбилиси. Первый день
Лакоба провел в ЦК, второй — в Совмине, а 27 числа его пригласили в дом Сухишвили. (Рамишвили — Сухишвили — основатели знаменитого ансамбля танца). Он
не мог подумать, что там с ним что-то может произойти, потому что Сухишвили был
единственным человеком в Тбилиси, в чей дом он мог пойти без опаски.
Я его туда привез. Он мне говорит: "Езжай в гостиницу. Жди моего звонка". Я вернулся в гостиницу, никаких звонков очень долго не было.
Наступил поздний вечер [28
декабря 1936 года]. Вдруг его на руках вносят. Всего грязного. Понимаете?
Его специально возили по городу, чтобы яд подействовал.
— И он живой еще был?
— Живой. Силы в нем было немеренно. Я быстренько позвонил председателю лечебной
комиссии при Совнаркоме Грузии. Того на месте не было. Трубку поднял какой-то
врач по имени Ситрак. Тут же приехал. Такой здоровый парень. Мне помог. Я Лакобу
разными простынями вытер, переодел. Тут он глаза открывает, знак рукой делает. Я
к нему подошел. А он мне имя убийцы шепчет. Последнее его задание было — убийцу
его убить. Бог видит, что хотел, но не смог. А вот поручение наполовину выполнил...
И потом в комнату зашли люди. В белых халатах. Только подходили, пульс смотрели,
но даже укола не сделали. Я понял, что не было никакого приказа о спасении жизни
Лакоба. Меня выгнали, а Ситрак остался. Больше я его не видел. Сгинул человек.
Он настаивал, чтобы вскрытие немедленно было.
— А в чем суть поручения состояла?
— В машине Нестора портфель лежал. Те, кто его от Сухишвили вез, на него
поначалу внимания не обратили. А в портфеле была записка Нестора к Сталину по
поводу Берии, его согласие стать наркомом
внутренних дел с неограниченными
полномочиями, и просьба о присоединении Абхазии к Краснодарскому краю. Передать
эти бумаги я должен был
Поскребышеву. Портфель я нашёл в машине. Принес в ЦК
Грузии, там был верный человек, которому Лакоба доверял. Я попросил его отвезти
бумаги в Москву. Человек портфель взял. А в поезде с ним сердечный приступ
случился, он умер, а бумаги все пропали. А на следующий день меня арестовали.
Первым меня Гоглидзе допрашивал, сколько раз я его пьяным домой отвозил, всунул
дуло в рот, передний зуб выбил и орет: "Говори, с кем враг народа Лакоба
встречался?" Я ему говорю: "Как ты можешь такое про Лакобу говорить, ты же с ним
из одной тарелки ел. Ты сам знаешь, с кем он встречался..." А там еще были Кобулов и Меркулов, меня простые следователи не допрашивали, только генералы.
Гоглидзе весь позеленел при упоминании про тарелку... (Давлет Чантович стал
задыхаться...)
— Я всего семь классов образования получил. Те, кто меня допрашивал, по три
высших имели. Я понимал, что даже запятая, не в том месте поставленная, могла
меня под расстрел подвести. И я решил, что буду ссылаться на то, что я
неграмотный. И так я ничего и не подписывал. Стоило назвать любую фамилию, чтобы
этого человека не стало. Я решил, что уж лучше мне одному умереть. Но судьба...
Она всех перехитрила. (Давлет Чантович снова задыхается.)
— Сначала меня приговорили к каторге на Колыме, потом перевели на урановые
рудники, на Чукотку. Люди там больше года не живут. Нас спускали в шахту на
глубину 168 метров. Костюмов защитных никаких не было. Представьте себе стену и
в ней вдруг как будто соты, что-то вязкое. Это и есть урановая руда. У нас у
каждого был черпак на длинной палке, мы им руду зачерпываем и — в специальные
ведра. Один раз мы грелись у костра там же, в шахте. Бригадир остаток этой руды
в огонь плеснул. Сразу ничего не было, а потом вдруг столб света — нас во все
стороны разметало, а то, что поближе было, просто исчезло. Растворилось.
Пять дней я на руднике проработал. И вдруг меня оттуда в шофера переводят.
Заключенных надо было перевозить из лагеря в лагерь. Как-то ко мне инженер один
подходит, говорит: "Чантович, бежать надо отсюда". А у нас в лагерях это единицы,
кому на Большую землю удавалось сбежать. Инженер говорит: "Бежать надо на Аляску".
А что мне, абхазу, на Аляске делать? Я решился в Сухум бежать. А ты учти, что
любой вольнопоселенец, который беглого зэка сдаст, получит премию — едой. Даже
если ты маленькую девочку встретил, знай, что: либо ты умрешь, либо она. Слава
богу, я никого не встретил.
Я еду на грузовике порожняком, первый патруль меня останавливает, а там только
один лейтенант. Я вылезаю, сила еще была, оглоушил его немного, одежду снял,
документы забрал и деру. Каким-то чудом добрался до Сухума. Пришел к своей
сестре переночевать. Проснулся оттого, что мне руки за спиной скручивают. Вот
так в одну секунду лишился я всех своих родственников. Меня обратно на Колыму.
Привезли в тот же лагерь, откуда я бежал. Ввели в барак. Меня как увидели,
зааплодировали, будто я Герой Советского Союза. Потому что такого случая еще не
было, чтобы зэк до дому добегал.
И тут бросается ко мне один человек на шею,
обнимает: "Родной! Ты меня узнал? Я тот самый лейтенант, которого ты оглоушил.
Скажи им, что я тебе одежду не отдавал. Скажи им, что я не враг". Оказывается,
этого лейтенанта за пособничество мне засудили. Я говорю: "Не виноват он", ну,
мне еще десять лет дали. Видимо, не все круги прошел, и меня еще ниже спустили.
И вдруг в один день меня хватают, сажают куда-то и везут. Очнулся оттого, что
окошечко открывают и мне солнце в глаза. Смотрю — я в Тбилиси. С холоду да в жар.
Где страшнее, не знаю. Приводят меня в кабинет к тому самому Гоглидзе, тот и
говорит:"Ну что, у тебя было время подумать?" — А уж десять лет прошло, как он
меня на Колыму отправлял. — "Будешь давать нам показания?" Я отвечаю: "Нет". Вот
тогда он и говорит: "У тебя сегодня день рождения, мы тебе подарок приготовили.
Специальная бригада по вышибанию признания. Идем". И я пошел, зная, что иду
умирать.
Женщина-врач, которая на допросе присутствовала, чтобы приводить меня в чувство,
сама без чувств упала. Я просил Бога о смерти. Но он мне ее не дал, а еще
прибавил 60 лет жизни.
После этого мои
палачи думали, что я тронулся, потому что я твердил, что враг
народа Нестор Лакоба — лучший друг Сталина. И в итоге они решили меня сгноить в
Казанской психиатрической спецбольнице.
У меня астма... Как волнуюсь, так сразу задыхаюсь... Сейчас пройдет. Меня когда
в Казанскую больницу привезли, я 36 килограммов весил и ходить не мог. Все кости
были поломаны. А в 53-м, когда наш любимый Сталин помер, меня освободили. Плохо
только, когда задыхаюсь, таблетки не помогают. Как припрет, думаю, все... конец
мне пришел.
Давлет Чантович достал узкую полоску газетной вырезки. Протянул мне. Газета "Правда" за 1953 год. Сообщение ЦК. Я прочел:
"...приговорить Берию,
Меркулова,
Кобулова,
Гоглидзе... к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение..."
— Когда мне совсем плохо, я достаю этот листок и перечитываю его. И мне сразу
становится легче. Потому что это им, собакам. Потому что... Знаете, почему я
никому не рассказываю то, что вам сейчас говорю? Потому что думаю, что в
следующий раз лопну от ярости, когда вспоминать буду... Не хочу это вспоминать.
Не могу. Думал, что забуду... Хочу забыть... И не могу. Будто все на пленке в
голове записано...
И тут я посмотрел на фотографию, что стояла на столе, за которым сидел Давлет
Чантович. Он был изображен с какой-то молодой женщиной.
— Какой вы молодой были. Лихой!
— Это не я.
— Да похожи как. Глаза точно.
— Это Нестор со своей Сарией. Путали нас. Я же говорил.
Древняя уловка правителей — Двойники. Давлет Чантович был Двойником, хотя по
всей видимости об этом не догадывался. Двойник должен был умереть, защищая
оригинал. У Чантовича вышло все наоборот. Хозяин умер раньше. Охранник
превратился в хранителя, только не тела хозяина, а его памяти. Глядя на 90-летнего
Давлета Кандалия, я подумал, что, наверное, вот так бы выглядел Лакоба в
старости. Хотя, вероятнее всего он бы до нее не дожил. Эпоха была такая.
Противника надо было добивать. Всегда.
— Давлет Чантович, а что бы вы сделали, если бы встретили сейчас Берию,
Кобулова,
Гоглидзе? Убили бы?
— Убил? Что ты?
— Простили бы? Вот так по-христиански?
— Я бы их по кускам, живьем бы съел!
----------------------
Москва — Сухуми — Москва
В материале не использованы фотографии автора
Автор благодарит депутата Народного собрания Абхазии г-на
Кесоу
Хагба
... Месяца два у меня болела
спина, даже рентген
сделали, но что мое падение в сравнении с падением Лаврентия Павловича!
Все ликовали. Один лишь шофер Кандалия
ходил убитый и мрачно цедил сквозь зубы, что всех нас давить нужно.
Потом он вдруг совершенно неожиданно изменил свое отношение к
случившемуся и принялся громче всех материть "педераста Берию".
Я ему сказал, что это еще не всё - узнаем скоро правду и про главного
педераста.
Он остолбенел и побежал жаловаться Юрке Никитченко (у посылок
генеральского сынка всегда толпилось много "стойких советских граждан").
Читать полностью
index
www.pseudology.org
|