М.: ACT, 2009. — 444, [4] с., 48 л. ил. ISBN 978-5-17-059741-3 Аббас-оглы, Адиле Шахбасовна Моя Абхазия... Моя судьба Часть I-Б В доме Лакоба Мы с мужем поселились в доме Нестора Аполлоновича, в том самом, где впоследствии будет устроен ныне разрушенный музей. По сохранившемуся фасаду можно судить о красоте этого здания, которое принадлежало знаменитому табаководу Бостанджогло, владельцу трехэтажной табачной фабрики, протянувшейся по улице Атарбекова на целый квартал. За углом стоял принадлежавший ему же одноэтажный дом в стиле модерн, а рядом, на Базарной улице (ныне улица Лакоба), — двухэтажный дом из красного и белого кирпича, с фасадом, украшенным двумя навесными балконами. Эти дома в 1918 году купила у прежнего владельца семья Гульянцев, армян, бежавших от резни из Турции. После установления советской власти в Абхазии оба дома были переданы сухумскому горсовету, причем Гульянцам оставили второй этаж двухэтажного дома, а в одноэтажном после его муниципализации была размещена аптека Баумана. Лакоба со своей семьей жил в то время далеко от центра. Абхазское правительство стало настаивать, чтобы он вселился в двухэтажный особняк Гульянца. Лакоба согласился, при условии, что Гульянцу и его семье будет возвращен их одноэтажный дом.   В 1924 году Совет Народных Комиссаров Абхазии распорядился вернуть здание прежним хозяевам. Примечательно, что вместе с тем в течение некоторого времени они продолжали считаться владельцами квартиры Лакоба и даже получали от абхазского правительства небольшую арендную плату. Невестка Гульянца Ашхен стала самой близкой подругой Сарии, бесконечно ей преданной. У Ашхен был сын, психически больной мальчик, и Сария доставала для него редкие лекарства и вообще всячески поддерживала Ашхен, у которой рано умер муж. Двор был общий, и обе семьи жили дружно. Семья Лакоба состояла из семи человек: Сария и Нестор, их сын Рауф, сестра Сарии Назия, младший брат Мусто и две девочки — воспитанницы Сарии, Лиза и Маруся. Лиза была молочной сестрой Рауфа, дочерью его няни Назии Хонелия, о которой я уже упоминала. Маруся с родителями и сестрой Мотей приехала в Сухум, спасаясь от голода на Украине. Родители её умерли, и девочку взяла к себе Сария, а Мотю — мать Сарии. Обе они считались членами семьи. С Мусто, кстати, я была знакома раньше, потому что он ухаживал за девушкой из нашего класса. Он был очень резко настроен против нашего брака — как потом оказалось, Мусто имел самые серьезные намерения в отношении моей одноклассницы, но ему казалось немыслимым, что он и его брат, который старше на двенадцать лет, женятся на подругах. Однажды, когда прошло уже больше года со времени моего замужества, и все страсти улеглись, Мусто, Эмды и я сидели на балконе и разговаривали. — Мусто, — неожиданно обратился мой муж к брату, — почему ты не хотел, чтобы Диля вышла за меня замуж, да ещё её подруг подговаривал помешать ей? Мусто смутился. — Понимаешь, я просто в ужасе был. Мне казалось диким, что подруга моей девушки может стать женой моего старшего брата. — Как же вы все мне мешали, — покачал головой Эмды. Так я узнала, что Мусто намеревался сорвать мое похищение. О планах брата он рассказал своей девушке, та побежала к нашим общим подругам, и они выставили пикет неподалеку от моего дома, чтобы перехватить меня по дороге и никуда не пустить. Но как раз тот отрезок пути я проехала на машине. Квартира Лакоба занимала всю главную, фасадную часть второго этажа, на который вела широкая отделанная искусственным мрамором лестница парадного подъезда, и состояла из семи просторных комнат с высокими окнами, из которых открывался вид на море. Опишу эти комнаты так, как они мне запомнились. Угловая комната с юго-восточной стороны — спальня Сарии — была обставлена скромной мебелью. Над кроватью — картина, на которой изображен замок на берегу озера. Одна дверь из спальни выходила в кабинет Нестора, где была расположена библиотека (Сария много читала и собирала редкие книги). Из другой двери можно было попасть в спальни Рауфа и Назии, а затем и в комнату Лизы и Маруси.   Из кабинета Нестора одна дверь с южной стороны выходила в гостиную, а другая — в столовую, из которой, в свою очередь, можно было выйти на галерею. Посредине столовой стоял большой обеденный стол, у стены — старинный буфет, с другой стороны — диван и несколько стульев. В одном углу — маленький стол с патефоном, в другом — камин, возле которого Нестор Аполлонович любил сидеть в зимние вечера. Гостиная была обставлена мягкой мебелью, в углу располагался рояль, на котором играл Рауф. С юго-западной стороны к гостиной примыкала комната Мусто. На северной стороне располагалась большая застекленная галерея, откуда был выход во двор. Никакой показной роскоши и излишеств, но в квартире было очень уютно. К главной части дома со стороны двора примыкало крыло с отдельным входом. В этой квартире, состоявшей из трех комнат, кухни и ванной, жили мы с мужем. Я очень любила свою спальню: две железные кровати с причудливыми спинками, зеркальный гардероб, трельяж, между окнами, выходящими во двор, — большой резной письменный стол, два кресла по углам, высокие тумбочки, на которых стояли парные фарфоровые вазы, небольшой шкаф—консоль с книгами, на полу ковер, на стене тоже висел ковер старинной работы. В просторной столовой у стены стоял диван с двумя высокими тумбами с книгами в них по бокам. Ещё большой раздвижной стол, полумягкие стулья, напротив дивана у стены старинный буфет с посудой. Над диваном висела огромная картина в золоченой раме, на которой были изображены лес, тропинка и идущий по ней охотник, увешанный дичью. В углу — камин. Из столовой — дверь в прихожую, а парадная дверь из прихожей уже выходила на висячий длинный балкон с лестницей во двор. На первом этаже дома были ещё три квартиры. В одной из них жила семья наркома земледелия Абхазии Михаила Чалмаза(16), в другой — сотрудница аппарата ЦИК Ольга Лакербая, в третьей — семья правительственного чиновника Сихарулидзе. Миша Чалмаз, маленького роста, полный, всегда улыбавшийся, очень приятный, покладистый человек был женат на двоюродной сестре Нестора. В домашней обстановке между ними существовали очень добрые, семейные отношения, но на работе Нестор своих родственников не выделял, был одинаково строг и требователен ко всем, в том числе и к Чалмазу, и к своему брату Михаилу Лакоба(17), и к другим. Под новый, 1936 год состоялась наша с Эмды свадьба в доме Нестора Аполлоновича. Сария непременно хотела пригласить всех друзей и знакомых, но Нестор был против большой и шумной компании. Он предупредил Сарию, что все должно быть скромно. Вообще, он был против женитьбы шурина на несовершеннолетней девушке, возможно, и мое происхождение его беспокоило. И вот, все взвесив, он решил не присутствовать на нашей свадьбе, но по настоянию Сарии все же пришел поздравить нас и, сославшись на нездоровье, быстро попрощался, попросив, чтобы никто не выходил за рамки приличия. На нашу свадьбу пришло много народу. Пришли близкие друзья моего мужа, съехалась родня Нестора из села Лыхны, а из Батума — родня Сарии. Было весело. Сария танцевала со своими братьями и казалась очень счастливой. Первая леди Абхазии   Сария была Женщиной редкой красоты — стройная брюнетка с большими карими бархатными глазами, излучавшими доброту, и обворожительной улыбкой. Голос у неё был нежный и певучий, походка — легкая. При всем том она отличалась мужественным, волевым характером. Аджарка по национальности, Сария была родом из Батума. Её отец Ахмед-Мамед Джих-оглы(18), состоятельный человек, имел три дома на берегу моря, которые сдавались внаем, хлебопекарню и несколько маленьких магазинов. Мать Сарии, Мелек Патланзе, родилась в Очамчири. Эта простая Женщина, которая в начале 1920-х годов ещё ходила в чадре, сумела прекрасно воспитать семерых детей. Все они были очень дружны между собой и обожали свою мать. Нестор Лакоба дружил с Аки, старшим братом Сарии, который сочувствовал большевикам. В 1920 году Нестор некоторое время скрывался в их доме от английских оккупационных властей, тогда они с Сарией и полюбили друг друга. Ей было пятнадцать (как и мне), когда она убежала с ним(19). Школу Сария не успела окончить. Нестор нанял для неё репетиторов в Сухуме — супругов Емельяновых, которые готовили её по математике и русскому языку. Сария экстерном сдала экзамены и получила аттестат зрелости, потом занималась самообразованием, много читала. Она отличалась элегантностью и тонким вкусом. У неё было много драгоценностей, в основном подаренных братьями — Нестор не считал возможным чрезмерно баловать жену, — но она никогда не выставляла их напоказ, считая это дурным тоном. Например, если надевала дорогое кольцо, то серьги старалась выбрать поскромнее. Наши правительственные дамы старались ей подражать. Вообще, её очень уважали, зная, что она всегда может дать правильный совет. Помню, среди жен абхазских наркомов была одна дама, которая безумно ревновала своего мужа. Сария пригласила её к себе, усадила рядом и стала по-дружески внушать: — Ты бегаешь за мужем и тем самым унижаешь и его, и себя. Над тобой уже смеются. Чего ты хочешь? В конце концов, он тебя бросит и ты останешься одна. Лучше следи за собой, учись хорошим манерам, потому что ты с мужем бываешь в избранном обществе. Ведь к нам в Абхазию приезжают важные люди, поэтому необходимо уметь себя держать. И если даже твой муж на приеме за кем-то ухаживает — что страшного? Он ведь должен уделять внимание гостям, а не сидеть все время возле тебя. Тетя Катя говорила, что Сария умела давать советы, не обижая человека. Вот и этот совет достиг своей цели — семейная жизнь Женщины наладилась. Если даже люди старше Сарии по возрасту прислушивались к её мнению, то что говорить обо мне — её влияние на меня было огромно. Помню, она посоветовала мне (и не только мне) прочесть книгу "Правила хорошего тона" издания 1864 года, которую сама знала практически наизусть. Я до сих пор помню многие места из этой книги: как одеваться, как вести себя в обществе, как правильно есть. Мало кто из абхазов, в основном жителей сельской местности, умел правильно держать вилку и нож, в деревенском быту казалось вкуснее есть руками. Сария же старалась приобщить своих близких к европейской Культуре. И не потому, что её не устраивали абхазские обычаи, — просто ей казалось важным, чтобы окружение Нестора Лакоба выглядело цивилизованно, и Нестор Аполлонович был ей за это очень благодарен. Я не помню, чтобы она на кого-нибудь сердилась. Наверно, у неё тоже бывало плохое настроение, но она его никак не проявляла. Никогда не повышала голос на сына, на своих воспитанниц. Скажет только: "Чтобы я больше этого не видела", — и всё, одной фразы было достаточно. Рауфу она внушала: — Ты такой же, как все, сегодня твой отец занимает высокую должность, а если завтра он не будет её занимать, что ты тогда будешь делать? Рауф был хороший мальчик, Правда, шаловливый. Красивый, черноглазый, очень похожий на мать. В раннем детстве за ним ухаживала няня-абхазка — Назия Хонелия, о которой я уже упоминала. Она обучала его абхазскому языку, знакомила с обычаями абхазов. Сария, со своей стороны, заботилась о том, чтобы дать ему хорошее образование. Рауф говорил по-французски, учился музыке. У него была своя маленькая библиотека на русском и французском языках. Например, Берия подарил ему на день рождения собрание сочинений Жюля Верна — старинное дорогое издание на языке оригинала. В семь лет Рауф пошел в абхазскую образцовую 10-ю среднюю школу. Учился он хорошо, был общительным и добрым, и в школе его любили. Кроме того, Рауф увлекался спортом, особенно теннисом и футболом. Сария была хорошей хозяйкой. Она прекрасно готовила, пекла, хотя у неё была домработница Феня — тетя её воспитанницы Маруси, очень преданная Сарии и её семье. Взаимное уважение и предупредительность в семье Лакоба были в порядке вещей, и близкие к ним люди ценили это. Когда ожидались гости, Сария всегда помогала Фене на кухне — национальные блюда готовились только под её руководством. А уж как она умела сервировать стол! Все, кто бывал у Лакоба, отдавали дать её многочисленным талантам. На её вечерах никто из гостей не скучал — она могла поддержать любую беседу с любым человеком, обладала чувством юмора и прекрасно танцевала. Нестор Аполлонович гордился ею. Многие члены правительства в Москве знали или слышали о гостеприимстве Нестора и его жены. Многие были лично знакомы с Нестором и Сарией, так как те часто бывали на приемах в Кремле; о том, что Сталин благоволил Нестору, всем также было известно. Не случайно Сталин любил отдыхать в Абхазии — он считал Нестора преданным ему человеком. Благодаря этому Лакоба многого сумел добиться для процветания своей маленькой республики. Не было секретом и то, что Сталину нравилась Сария, к которой он относился с подчеркнутым уважением и предупредительностью. Среди его подарков ей был патефон с позолоченной головкой и маленькая машина—"жучок", которую Сария водила сама(20). Новые впечатления Сегодня я жалею о том, что не обращала должного внимания на все происходившее в доме Лакоба. Здесь бывало очень много людей — как важные персоны, так и простой народ, двери были открыты для всех. Разве могла я подумать, что когда-нибудь мне придется вспоминать обо всем этом, а тогда — что делать — я была слишком молода.   Кроме того, я никогда не спрашивала, кто были наши гости. Некоторых высокопоставленных лиц, которые бывали в Сухуме, а значит и у нас, я знала. Например, Орджоникидзе и его жена были близкими друзьями супругов Лакоба. Ещё помню некоторые фамилии из разговоров Сарии и моего мужа. У Лакоба бывали А.В. Винтер, академик, видный советский энергетик, с женой, Л.А. Раскин из Наркомата тяжелой промышленности, актриса Юлия Солнцева — жена Довженко. Обычно все они останавливались на даче Сталина и в спецсанатории в Гаграх, а к Нестору и Сарии охотно приходили в гости. Среди гостей Нестора были знаменитые люди искусства, представители творческой элиты. Надежда Яковлевна Мандельштам, которая вместе с мужем, поэтом О. Мандельштамом, тоже отдыхала в Сухуме на госдаче, вспоминала: "По вечерам приезжал Лакоба поиграть на бильярде и поболтать с отдыхающими в столовой у рояля. Эта дача с избранными гостями была для него единственной отдушиной, где он мог поразвлечься и поговорить по Душам... Лакоба умел развлечь людей интересным рассказом". Однажды в воскресенье Нестор, Сария, Назия, Мусто и мы с мужем поехали на дачу Сталина. Здесь собралось большое общество: присутствовало все местное правительство, были также очень важные гости из Москвы и Тбилиси. Охрану усилили. На ужин все собрались в большом зале. Потом заиграла музыка, начались танцы. Вначале была лезгинка. Меня все время приглашали, и я танцевала до упаду. Затем со мной танцевал мой деверь, его сменил муж, который наконец увел меня из зала. Кто-то из тбилисских гостей преподнес мне большой букет цветов, чем вызвал недовольство Эмды. После ужина и танцев большинство мужчин, в том числе и Лакоба, направились в бильярдную, Нестор Аполлонович очень любил эту игру. Некоторые вышли на балкон покурить. Мы с Назией воспользовались этим моментом, тихо вышли и стали бродить по комнатам. Они были огромными, с высокими потолками, на стенах висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, а также много картин знаменитых художников. На полу везде лежали ковры с густым ворсом. Большие окна занавешены очень тонкой узорчатой тканью и тяжелыми шелковыми портьерами. В кабинете стоял большой письменный стол, а на столе — украшение в виде трубки, большой чернильный прибор, какие-то статуэтки. Большой книжный шкаф, кожаная мебель. Потом мы вошли в другой зал, тоже необыкновенно красивый. Все комнаты я не запомнила, потому что мы спешили попасть в спальню Сталина.   Она была закрыта на ключ, который торчал в дверях. Мы тихонько открыли дверь и вошли... В комнате стояли две деревянные кровати, покрытые красивой шелковой тканью, на полу — ковер, на тумбочке — телефон и настольная лампа из разноцветного стекла в стиле модерн, зеркальный бельевой шкаф, трельяж и гардероб. На стенах — картины, которые мы не успели рассмотреть. Не помню, кому из нас в голову пришла мысль полежать на кровати, где спал Сталин. Мы легли, потом поменялись местами, так как не знали, какая кровать его, быстро вскочили, поправили покрывало и вышли. Только закрыли дверь на ключ, как к нам подбежал перепуганный охранник. Мы ему сказали, что заблудились и совершенно случайно оказались здесь, только тогда он немного успокоился. Сария уже нас искала. Когда мы ей сказали, что лежали на кровати Сталина, она с ужасом на нас посмотрела и обеими руками зажала нам рты. Мы больше никому не говорили об этом. Вдруг я услышала громкий смех из бильярдной, направилась туда и увидела такую картину. Вокруг огромного стола стояли Константин Инал-Ипа(21), Владимир Ампар(22), Михаил Чалмаз, Михаил Лакоба, Константин Семерджиев(23) и другие. Нестор в это время на четвереньках проползал под столом, все громко смеялись. Оказываться, у них был установлен такой порядок: кто проиграет, должен проползти под столом туда и обратно. Вдруг Лакоба заразительно рассмеялся и сквозь смех произнес: — Вот где меня выручил мой маленький рост, а посмотрим, как это проделает верзила Костя, который тоже проиграл! Под дружный хохот присутствующих Инал-Ипа, краснея и пыхтя, с трудом прополз под столом, едва передвигая ноги. Бывало, что и мы с мужем принимали высокопоставленных гостей. Помню, в октябре 1935 года на Сухумскую ГЭС приехала большая комиссия, в составе которой был Г.Л. Пятаков(24). Мой муж как начальник строительства организовал банкет. Встречая гостей, я удивлялась про себя, насколько с ними было просто общаться. Позже интересный, с черной бородкой мужчина пригласил меня на вальс. Я растерялась, но он подхватил меня и мы закружились по залу. После танца он подвел меня к мужу и галантно раскланялся — это и был Пятаков. Вообще, когда мы с Эмды бывали на приемах, меня часто приглашали танцевать, и я замечала, что это ему не очень нравилось. Представляя меня, он смущался, потому что я слишком молодо выглядела — ведь мне было всего шестнадцать. После ужина мы обычно уезжали. Для меня это было счастливое время. Я встречалась со многими интересными людьми, близкие любили меня, да и я сама начинала по-настоящему любить своего мужа. Вот только счастье мое оказалось коротким, как вздох. Встречи с Берия Помню май 1936 года. После праздников в Сухум приехал Лаврентий Берия(25). Воскресный день, все были дома, я сидела за столом и готовила уроки. В комнату вошла Сария и сказала, что у них гость, он хочет меня увидеть, потому что к нему попало письмо моего отца, в котором тот жалуется на Сарию — якобы она обманом выдала его несовершеннолетнюю единственную дочь за своего брата Гамида Джих-оглы. Сария просила меня сказать, что мне уже семнадцать и в дом Лакоба я вошла по собственной воле. Быстро приведя себя в надлежащий вид, я пошла к ним. В столовой я увидела сидящих за праздничным столом гостей. Все встали, а я растерялась и смутилась. Это были Берия, его жена Нина и сын Серго, которые сидели с одной стороны стола, а Нестор Аполлонович — с другой. Нестор подвел меня к Берия и сказал по-абхазски: — Апсуацас дгуткыл (Приветствуй по-нашему (абхаз).). Я наклонилась к гостю, и он поцеловал меня в лоб, поцеловала и Нина. Затем Нестор посадил меня возле себя, рядом села Сария. Первый тост был произнесен, как обычно, за Сталина, потом стали поднимать бокалы в честь гостей. Я никак не могла справиться со своим смущением и не знала, как себя вести. Нестор Аполлонович наклонился ко мне и по-абхазски сказал, чтобы я успокоилась, а то гость подумает, что мне здесь плохо. В это время ко мне обратился Берия, его интересовало, сколько мне лет, как я оказалась в этой семье, почему отец жалуется. Он засыпал меня вопросами, я что-то бормотала в ответ. Во время разговора он впился в меня глазами так, что я еле выдержала его взгляд через пенсне — пронизывающий, страшный. Берия был среднего роста, коренастый, темный шатен, почти лысый, с зеленовато-карими слезящимися глазами. От него веяло холодом. Весь он был какой-то зловещий: змеиная улыбка, чуть выпяченная нижняя губа. Он заметил мое состояние, но продолжал смотреть на меня своим свинцовым взглядом, ни на кого не обращая внимания. Кажется, впервые в жизни я так была напугана. Красивая жена Берия не участвовала в нашем разговоре и лишь мельком поглядывала на меня. Разрядила обстановку Сария — быстро встала и завела патефон, который, как я уже говорила, ей подарил Сталин на день рождения. Она предложила мне станцевать лезгинку, я тут же вскочила и понеслась вихрем по комнате, только бы не видеть этого человека с металлическим блеском в глазах и самодовольной улыбкой. Неожиданно распахнулась дверь и на пороге показался мой муж. Он поприветствовал гостей, а мне строго велел идти домой. Я с радостью поспешила исчезнуть за дверью. Придя к себе, я тут же рассказала свекрови о том ужасе, который мне только что пришлось испытать. Она громко рассмеялась: — Это был большой человек, Адиле. Чем он мог так тебя напугать? Но тут же стала серьезной и попросила о моем впечатлении никому не говорить. В ноябре 1936 года, после праздников, Берия снова был в гостях у Нестора. Опять позвали меня. За столом Берия предложил выпить за двух красивых дам, Сарию и её невестку. Теперь уже мы вместе с Сарией танцевали. Снова явился мой муж, и Сария шепнула мне на ухо, чтобы я через несколько минут незаметно ушла. Потом Эмды очень серьезно мне сказал, чтобы я не появлялась там, где бывает этот человек. А свекровь спросила, каким Берия показался мне на этот раз. Я подтвердила свое первое впечатление. Эпизоды моей семейной жизни Скоро я стала любимицей всего дома, мне казалось, что я очень давно живу здесь. Родные мужа окружили меня заботой и вниманием, и я платила им тем же. Я по-прежнему училась в школе, а в свободное время занималась домашними делами. Сария продолжала меня опекать, всюду брала с собой. Мы часто ходили с ней в театр, отдыхали вместе в Гаграх на даче Нестора Аполлоновича, ездили в Гудауты на скачки. Мама признала мое замужество и стала втайне от отца навещать меня в моем новом доме. Она была почти ровесницей моего мужа — старше всего на шесть лет. Однажды мама пришла меня навестить, но не застала — я была у подруги. Скоро дома начали беспокоиться, и Эмды с мамой пошли меня искать. Ближе к вечеру кто-то из соседей встретил меня во дворе и сказал: — Знаешь, твой муж гулял сегодня по набережной с такой интересной Женщиной! Я побежала к Эмды требовать объяснений. — Это была твоя мама! — расхохотался он. В доме Лакоба меня все любили и баловали, а я порой проявляла свой дерзкий характер, что, как я теперь думаю, отчасти объяснялось моим юным возрастом. Наверное, новые родственники понимали это и старались многое обращать в шутку. Но однажды, после того как я, никого не предупредив, снова пошла к подруге и задержалась у неё допоздна, Сария вызвала меня в свою комнату. — Дилечка, — сказала она, — ты уже не девочка, а замужняя Женщина, и ты знаешь, какое положение занимает мой брат. Мы все тебя очень любим, но не говорить, куда ты идешь, да ещё к тому же задерживаться — это просто неприлично. — А я не вешалась вам на шею, — заявила я. — Вы сами меня взяли! Сария потом моей маме говорила, что такой дерзости она от меня не ожидала. Весной 1936 года муж решил меня вместе со своей матерью отправить в Батум на отдых. Его старший брат Аки, который был вторым секретарем Аджарского обкома, дал нам пропуск на пограничную с Турцией территорию, где располагалась небольшая курортная зона. Село, в которое мы отправились, назвалось Кырнап и находилось на советском берегу реки Чорох, на склоне горы. Место было живописное, у подножья горы протекала бурная и мутная река. На другом берегу уже видна была турецкая земля, поблизости находился знаменитый высокогорный курорт. Перед моим отъездом из Сухума муж дал мне какое-то письмо и сказал: — Прочти внимательно и не верь ни одному слову. Если бы в письме была Правда, я бы тебе никогда его не дал. Я положила письмо в сумку и забыла о нём. Прошло дней десять, пока я о нём не вспомнила. Прочитала и просто взбесилась. Какая-то Женщина писала Эмды: "Мне не забыть твои ласки, твои поцелуи..." — и далее в том же духе. Недолго думая, я отправила мужу гневное послание на нескольких страницах: "Ты воспользовался моим возрастом, ты меня обманул, ты..." — и так далее, но все равно никак не могла успокоиться. Оставаться в этой деревне мне было невмоготу, и я вернулась в Батум, где жили двоюродные сестры мужа. Конечно, я с возмущением дала им прочесть письмо, рассчитывая на сочувствие, но такой реакции я не ожидала. Они сказали мне: — Диля, неужели ты не понимаешь, зачем Эмды дал тебе это письмо? Он хочет, чтобы ты поняла: есть люди, которые хотят разбить ваше счастье. Тебе будут ещё подбрасывать подобные послания, и ты должна научиться не обращать на них внимания. Это все неправда. Я подумала, решила, что они правы, успокоилась и наконец начала отдыхать с удовольствием: вместе с сестрами мужа осматривала достопримечательности Батума, купалась. Про историю с письмом я совершенно забыла, поэтому по возвращении была удивлена вопросом мужа, который нас встречал: — Тебя к маме отвезти или домой? — Куда хочешь, — ответила я в недоумении. Конечно, мы поехали домой, но Эмды очень быстро ушел. Я не понимала, что происходит. Тут ко мне в комнату вошла Назия. — Адиле, — сказала она строго, — как ты могла написать Эмды такое глупое и дерзкое письмо? Когда он его прочитал, у него просто руки тряслись. Он мне сказал: "Я чувствую, что она меня не любит, если могла этому поверить" — и назвал имя Женщины, которая написала записку. А ещё сказал: "Я Адиле ни на кого не променяю". Он до сих пор переживает, ты уж постарайся как-то сгладить ситуацию. Но через неделю ситуация разрешилась сама собой. У Назии была подруга Тина Тинейшвили — жена известного в Сухуме адвоката. Молодые Женщины вместе учились на агрономическом факультете Сельскохозяйственного института. Однажды Тина пришла, когда я была одна дома, и ни с того ни с сего стала мне рассказывать, что Эмды изменяет мне. Говорила она долго, и мне показалось, что я узнала некоторые фразы из того злополучного письма. — Тина, — выпалила я, — вы писали Эмды? Застигнутая врасплох, она растерялась, но попыталась изобразить недоумение. — О чем ты говоришь? — Вы знаете о чем. Так писали или нет? — Откуда ты знаешь? — вырвалось у неё. — Знаю, потому что вы повторили то, что было написано в письме. Она разозлилась, даже переменилась в лице, но потом сменила тон и начала просить, чтобы я ничего не рассказывала мужу. Но как раз в этот момент вошел Эмды, и Тина поспешила исчезнуть. Я передала мужу наш с ней разговор. Он схватил меня на руки и начал кружить по комнате. — Ну, наконец-то ты поняла. Тина давно уже вешается мне на шею. Но как ты догадалась, что это она? Я рассказала ему и об этом. — Смотри-ка, ты у меня не по возрасту развита, — засмеялся Эмды, и конфликт был исчерпан. Правда, мое письмо из Батума Сария и Назия припоминали мне ещё долго и все допытывались: — Нет, скажи, кто тебе помогал писать? Откуда ты взяла такие слова, ты ведь ещё ребенок? — Ниоткуда, — честно отвечала я. — Просто мне очень обидно стало. Потом мне ещё много приходилось встречать "доброжелательниц", одни из которых интересовались: "А ты не боишься, что он тебе изменит?" — а другие рассказывали, что уже изменил. Некоторые просто проходу мне не давали. Но я уже не обращала на них внимания. А может быть, мне было ещё слишком мало лет, чтобы ревновать по-настоящему?.. Мой муж был очень добрый, отзывчивый человек. Он был талантливым инженером и как начальник строительства знал свое дело — это отмечали все. Сотрудники его уважали и ценили. Эмды постоянно совершенствовал свое образование, много читал, интересовался живописью, музыкой. Никогда не упускал случая, бывая в Москве, Ленинграде и других больших городах, сходить в театр, на концерт, на выставку. Потом много мне рассказывал о своих впечатлениях и рекомендовал что-то прочитать или увидеть. Я и сама с детства очень много читала, музыку тоже любила. Нам было интересно друг с другом, и, я думаю, мне нередко удавалось приятно удивлять его своей любознательностью, а взгляды на жизнь у нас совпадали, несмотря на разницу в возрасте. Обычно, представляя меня друзьям, муж говорил: — Знакомьтесь, вот моя княжна! Иногда он и мне повторял в шутку: — Ты ведь княжна, а я из простой семьи. — Зато, — отвечала я, — ты теперь принц, а мы кто? Кстати, наш брак был не единственным "мезальянсом" в семье моего мужа. Его брат Меджит был женат на княжне Лиле Шервашидзе, семья которой принадлежала к боковой ветви владетелей Абхазии, к роду самурзаканских удельных князей Чачба-Шервашидзе. Её отец, Алексей Дмитриевич, родился в родовом Эшерском имении и воспитывался у родственников в их сухумском дворце. После окончания Воронежского военного училища он продолжил образование во Франции, в Сорбонне, а потом, став офицером русской армии, участвовал в составе Абхазской сотни Кавказской дивизии в Первой мировой войне. Ещё во время учебы он женился на Терезе Лакербая, внучке одного из самых богатых и влиятельных абхазских феодалов генерала К. Маргания. Лиля родилась в 1914 году в Константинополе, в дворцовой клинике, так как родственница Шервашидзе была женой турецкого султана и имела большое влияние при дворе. В 1918 году в Турции начались революционные события, и Шервашидзе вернулись на родину. После падения меньшевиков Нестор, опекавший семью Лили, пытался помочь её отцу, Алексею Дмитриевичу, устроиться и новых условиях. Однако этот блестяще образованный человек, кадровый военный, не сумел приспособиться к большевистскому режиму и предпочел добровольно уйти из жизни. После его Смерти семье пришлось нелегко. Именно в это время Лиля и вышла замуж за Меджита. Как рассказывала моя мама, мать Лили не скрывала своего недовольства браком дочери. У Лили было два брата — Лео, он стал крупным ученым — искусствоведом, историком, археологом, и Дима, который в 1944 году погиб на войне. Я видела Лилю несколько раз, когда она с мужем приезжала в Сухум, — тихая, неразговорчивая, всегда сидит в уголочке и думает о чем-то. Брак Меджита и Лили был недолгим: они развелись в 1936 году, незадолго до рождения их дочери. Через год оказалось, что крах семейной жизни обернулся для Лили счастливым обстоятельством: она не была репрессирована. Нестор Аполлонович в шутку называл меня помещицей. — Ну и компания, — шутил он, глядя на нас с Лилей. — Я большевик, а с кем за одним столом приходится сидеть! Действительно, в этом смысле с некоторыми членами семьи руководителю советской республики не повезло. Отец по-прежнему не хотел ничего слышать обо мне и моем муже. Он повторял: — Никогда больше её в дом не пущу и его признавать не буду. Тете Кате было неудобно за него, поэтому в июле 1936 года она устроила у себя Гаграх большую свадьбу человек на триста. Столы были накрыты на длинной галерее и ещё дополнительно поставлены во дворе. Были приглашены все родственники и друзья из Сухума, Гагр и из многих сел. Из Моквы приехали дедушка с бабушкой. Свадьба продолжалась двое суток. Было устроено шуточное соревнование, кто больше выпьет — со стороны жениха или со стороны невесты. Специально отобрали людей, умеющих пить. Состязание заняло немало времени, но в конце концов победила моя сторона. Эмды тогда пошутил: — И тут ты меня обошла. После празднования в Гаграх мой отец по абхазским обычаям непременно должен был устроить свадьбу в своем доме. Но он по-прежнему и слышать о примирении не хотел. Его сумел уговорить только Василий Лакоба(26), который был близок с ним и пользовался его уважением. Василий жил по соседству и часто заходил к отцу — они беседовали, курили, пили кофе. Через некоторое время после свадьбы в Гаграх Василий пришел к отцу и сказал: — Послушай, Шахбас, ты же наполовину абхаз. Ты знаешь, что по нашим обычаям считается неприличным поднимать шум, а тем более затягивать ссору. А уж в Иране, откуда родом твои предки, мужчины по шесть жен имеют, а девочки выходят замуж в двенадцатилетнем возрасте. Он что-то ещё говорил отцу, приводил какие-то аргументы и наконец предложил: — Устрой свадьбу дочери, а я буду у вас тамадой. Василий Лакоба занимал высокое положение, был авторитетным и известным человеком, любимцем города. Отец прислушался к его мнению и согласился на примирение. Свадьба в доме отца состоялась в августе 1936 года. Она была скромнее, чем в Гаграх. Собственно говоря, от дома у нас осталась всего одна комната, в остальные были вселены жильцы по разнарядке горсовета. Гостей принимать было негде, но наши соседи-абхазы вынесли все вещи и предоставили нам свои помещения. Мой дядя Риза заложил уцелевшую после обысков массивную золотую цепь и купил в Торгсине дорогое вино, чтобы не ударить лицом в грязь перед новой родней и гостями. Отец не знал, по каким правилам следует проводить свадьбу. Сам он уважал абхазские обычаи, хотя и считал себя иранцем. — Куда мы должны поместить свою дочку? — спрашивал он. — Нужно ли ей стоять в углу, как положено? — Пусть сидит за столом рядом с мужем, — решила Сария. — Все-таки твои родители прогрессивные люди, — сказал мне потом Эмды. — Чтобы и мать, и отец, и все родственники согласились нас посадить за стол вместе — это большое достижение! Свадьба у нас получилась очень веселая. Василий Лакоба оказался умелым тамадой, следил за тем, чтобы все гости прилежно ели и пили, сам много пил, но твердо держался на ногах и не терял красноречия. Василий Дмитриевич разошелся до того, что устроил ко всеобщему восторгу салют в нашу честь, несколько раз выпалив в потолок из пистолета. Отец подарил нам на свадьбу серебряный фамильный чайный сервиз с вензелями дедушки и четыре фигурки девушек из мейсенского фарфора, символизировавшие времена года. Сария была на свадьбе со всеми своими братьями, кроме Лютфи, который жил под Москвой и возглавлял крупное промышленное предприятие. Аки, приехавший из Батума, подарил мне кольцо с бриллиантом. Из Гагр прибыл Меджит, который тогда руководил строительством шоссейной дороги от Сухума до озера Рица. Приехал и Мусто, учившийся в институте в Новочеркасске. Нестор Аполлонович тоже пришел, но ненадолго: поздравил нас и заторопился по каким-то важным делам. Его появление в доме моего отца установило окончательный мир между нашими семьями. Через некоторое время мои родители и родственники были приглашены в дом мужа и с тех пор стали там частыми гостями. Отец наконец успокоился. Жизнь продолжала идти своим чередом. Я была теперь совершенно счастлива. Правда, как в любой семье, не обходилось без маленьких недоразумений. Например, в первое время свекровь постоянно проявляла свои батумские привычки. Я должна была ложиться спать только после неё, вставать до того, как она встанет. А она, бывало, соберет у себя в комнате приятельниц и беседует с ними до двух-трех часов ночи. Мне же наутро приходилось идти в школу невыспавшейся. Муж часто задерживался на СухумГЭС до глубокой ночи и, приезжая домой, видел, что я не сплю. Однажды, когда это в очередной раз повторилось, он мне ничего не сказал, но наутро пошел поговорить с Сарией: — Что происходит? Сколько раз я приезжал ночью, Адиле, бедная, сидит за столом, засыпает. Ждет, пока мама проводит подружек. — Может, она уроки делает? — В два часа ночи?! На следующий день Сария позвала меня к себе. — Адиле, ты что, пожаловалась Эмды? — Нет, ничего такого не было. — А почему он сказал, что мама тебя беспокоит? — Не знаю. — Ладно, я с ней поговорю. С тех пор я стала ложиться спать вовремя. 23 апреля 1936 года мне исполнилось шестнадцать лет, и я должна была получить паспорт. Эмды, не предупредив меня, отправился в милицию и сам все оформил через своего приятеля. Вечером принес мой паспорт, в котором уже стоял штамп регистрации брака, а я значилась под фамилией мужа. — Ну вот, — сказал он, — ты теперь Джих-оглы. — Почему ты мне ничего не сказал? — возмутилась я. — А какая разница? Ты "оглы", и я "оглы", кем была, тем и осталась, — пошутил Эмды. На самом деле разница была. Позже мне объяснили, что он поступил не по правилам, не придал значения тому, что я дочь иностранного подданного. При оформлении паспорта мне следовало получить советское гражданство и сняться с учета в Иностранном отделе. Впоследствии мне пришлось из-за этого перенести немало неприятностей. Я продолжала учиться в восьмом классе. В связи с замужеством мне пришлось на несколько месяцев прервать учебу, но я быстро наверстала упущенное. Учиться мне всегда нравилось, особенно легко давались точные и естественные науки — я увлекалась химией. После летних каникул мне предложили перейти на 3-й курс рабфака, что соответствовало 9-му классу средней школы. — Нет, не хочу, — сказала я. — Сразу пойду на четвертый курс. Этот курс по программе был равносилен выпускному школьному классу и одновременно являлся подготовительным для поступления в институт. Я экстерном сдала экзамены за 9-й класс и с сентября 1936 года стала учиться на рабфаке Всесоюзного института субтропических Культур. Все мои новые товарищи были старше меня, поскольку поступили на рабфак после 10-го класса. Моей лучшей подругой стала Аня Джаяни, которая была старше меня на два года. До поступления на рабфак она работала секретарем Эмды на строительстве Сухумской ГЭС. Аню отличали подлинная интеллигентность и благородство. Её отец, князь Константин Джаяни, имел табачные плантации, торговал табаком, за которым приезжали покупатели из Турции. Мать, Анна Федоровна Долгорукова, работала провизором в сухумской аптеке.   В 1930 году, в возрасте двенадцати лет, Аня осиротела: вначале умер отец, а через полгода — мать. Девочку и двух её младших братьев буквально выгнал из родительского дома начальник сухумской тюрьмы Топуридзе. Аню и среднего брата взяла на воспитание сестра матери, а младшего брата, которому было всего два с половиной года, воспитала кормилица. Мы с Аней сохранили нашу дружбу до сих пор. Она и её муж профессор Ираклий Антелава очень помогли мне в трудный период моей жизни, о чем я подробно расскажу позже. Нестор и Сария решили определить меня в Медицинский институт в Тбилиси. Я мечтала о профессии врача, хотела стать хирургом. Муж не возражал, но этому не суждено было осуществиться. Неподалеку от дома моих родителей, на стыке двух живописных улиц был построен красивый трехэтажный дом для сотрудников Сухумской ГЭС, в котором мужу была отведена четырехкомнатная квартира на втором этаже (он решил отделиться от родных, оставив свою квартиру матери и младшему брату Мустафе). Эмды активно участвовал в создании проекта этого уникального по тем временам дома: просторные, залитые солнцем комнаты, изысканная отделка фасада и интерьеров, перед домом роскошный сквер с большой клумбой, нарезная чугунная ограда.   Вообще, радостный облик дома, его изящество и элегантность очень точно характеризуют его создателей как людей, сохранивших веру в светлое завтра. Дом стал постепенно заселяться. В нашу квартиру была уже привезена изготовленная по заказу мужа мебель из красного дерева для спальни, столовой, гостиной и детской. Будущие жильцы — сотрудники ГЭС решили, когда все въедут, отпраздновать новоселье вместе. Но внезапная гибель Нестора Лакоба оказалась роковой для всех. Все последующие годы мне казалось, что какая-то неведомая сила преследует нас. В народе говорят, что человек должен быть терпеливым, что "после грома светит солнце". Но солнце больше не светило. Мы мечтали о счастливой жизни в новом доме, о детях и других человеческих радостях. Мы хотели приносить пользу стране. Но эти мечты развеялись в прах. Наверное, всевидящее око диктатора заметило относительное благополучие нашей маленькой Абхазии на фоне общей мрачной картины советской жизни... "Знаете, кто правит нами?" Думаю, пришло время рассказать подробнее о Несторе Аполлоновиче, каким я его запомнила. Это был небольшого роста, худощавый, круглолицый, неброской внешности человек. Помню его чуть заметную улыбку на полных губах и большие лучистые глаза — черные, внимательные. Волосы тоже черные, красивая шевелюра. Он был почти глухой (Сталин так его иногда и называл — Глухой), носил слуховой аппарат в виде наушников. Говорил тихо и внушительно, повышал голос только тогда, когда сердился или выступал с речью. Он был прост в обращении, всюду ходил без телохранителя. Не чванился своим положением и другим запрещал зазнаваться. Никогда никого не унижал. Мог неожиданно появиться на предприятии или, например, в школе, просто поговорить с людьми, выслушать их проблемы, всегда старался помочь. Никто его не боялся, наоборот — уважали и любили. Однажды он меня спросил, довольна ли я своей жизнью, не слишком ли строго относится ко мне свекровь. — Ведь батумцы — капризные люди, — заметил он, — и очень держатся за свои устарелые обычаи. Если тебя тут будут притеснять, немедленно сообщи мне, я сумею всех поставить на место. Помню ещё такой случай. Мы с мужем обедали у Сарии и Нестора. Вдруг кто-то постучал в дверь. Вошла соседка — Раиса Исааковна Леви, известная в то время портниха в Сухуме. Счастливая, улыбающаяся, она подошла к Нестору и положила перед ним на стол сверток с копченой рыбой, которую он очень любил. — Нестор Аполлонович, это вам, ешьте на здоровье! Лакоба смутился, но она объяснила, что рыба керченская, очень вкусная и привез её брат, которого Нестор когда-то спас от голода. Нестор Аполлонович продолжал смотреть на неё, явно не понимая, о чем она говорит. Тогда Раиса Исааковна напомнила ему, а заодно и всем нам, как было дело. В 1932-1933 годах в Керчи был голод. Многодетный брат Раисы Исааковны написал ей письмо о том, что его семья голодает. Она со слезами прибежала к Сарии и стала читать письмо брата. В это время вошел Нестор, спросил, что случилось. Женщина разрыдалась и протянула ему письмо. Нестор прочел и сказал: "Известие очень неприятное. Всем мы, к сожалению, не в силах помочь, но в данном случае постараемся что-нибудь сделать". После некоторого раздумья он кому-то позвонил и узнал, что на следующий день идут катера за очередным грузом в Крым. Потом выписал Раисе Исааковне мешок муки, немного крупы и сказал, что она может отправить посылку на катере, а он позаботится, чтобы её вручили адресату. Сияющая соседка сообщила, что теперь её брат живет хорошо и помнит, что своей жизнью он обязан Нестору Аполлоновичу. И вот теперь он приехал к сестре в гости и привез эту вкусную рыбу. А однажды кто-то подарил Сарии огромный торт. Назия очень любила сладкое и все ходила вокруг него, но торт не разрезали — ждали Нестора Аполлоновича. Когда тот пришел, то распорядился отослать торт в детский дом. Когда я получила паспорт, Эмды и Сария решили, что надо отметить день регистрации нашего брака. Стол накрыли по-семейному. После работы к нам зашел Нестор Аполлонович. Он выглядел очень усталым, сказал, что было много посетителей, но он непременно хотел поздравить нас с официальным бракосочетанием и от Души пожелать счастья и долгой жизни. После ужина Нестор Аполлонович подозвал меня: — Я хочу с тобой поговорить наедине. Мы с ним перешли в другую комнату. — Знаешь, моя дорогая, — начал он, — я все понимаю. Я очень уважаю твоего отца и всех твоих родных. Но если я сей час что-то для них сделаю, меня могут упрекнуть: вот, девочку взяли, теперь начали сразу выделять её семью. Пусть пройдет какое-то время, мы освободим в вашем доме ещё какую-нибудь комнату. Твой отец — строитель, подберем ему подходящую работу. Но все это можно будет сделать не сразу и не для него одного, — продолжал Нестор Аполлонович, — постараемся помочь ещё нескольким людям, чтобы не говорили: Лакоба помогает свойственникам. Ты же понимаешь, в моем положении заметен каждый шаг, нельзя давать повода для упреков. Я хочу вернуть всем все, что можно. Мы будем строить новые дома, постепенно освободим квартиры, в которые нам пришлось подселить людей. Вернем дома прежним владельцам. Но я не могу сразу все сделать так, как хочу. В конце разговора Нестор Аполлонович вспомнил добрым словом моего деда Яхью. Подчеркнул, что он построил заводы, благодаря чему многие люди имеют работу. Потом он меня отпустил, я вышла в сад и присоединилась к Сарии и Назии, которые сидели под фруктовыми деревьями. Вечер был весенний, теплый. Через некоторое время подошел Нестор Аполлонович, сел возле нас и стал рассказывать анекдоты. Мы громко смеялись, а он продолжал шутить. В это время открылась калитка, и во двор вошли две Женщины. Одна была во всем черном, другая, помоложе, вела её под руку. В руках они держали корзины. В одной оказались сыр, кукурузная мука и ещё что-то, а в другой — вино и индюшка. Женщина постарше с плачем подошла к Нестору Аполлоновичу, видимо, она его знала. Скороговоркой, всхлипывая, стала ему жаловаться на абхазском языке. Нестор Аполлонович её усадил, напоил водой и ласково заговорил с ней. Велел успокоиться и объяснить, что её привело к нему. Женщина рассказала, что она многодетная, больная и не может работать в колхозе, пока не окрепнет, ещё говорила о недоимках и о том, что старший сын выступил в её защиту, не сдержался и обругал председателя колхоза, за что взят под стражу. Муж у неё умер, и главой семьи является старший сын. Нестор Аполлонович был возмущен. Он что-то записал в блокнот и обещал помочь. Затем велел Сарии их накормить и оставить ночевать, так как было уже поздно. Но Женщины запротестовали, сказали, что у них родственники в Сухуме, и им есть где остановиться. Женщина помоложе хотела отдать Сарии корзины. Нестор неожиданно вспыхнул и сердито сказал: — Кто вам сказал, что мне надо приносить все это? Если ещё кто-нибудь придет с приношением, в дом не пущу! Сария вмешалась в разговор и разрядила обстановку. Нестор Аполлонович с минуту помолчал и ласково обратился к Женщинам: — Во всем этом вы сами нуждаетесь. Лучше отнесите до мой и накормите своих детей. Женщины, низко кланяясь и благословляя его, ушли. На второй день их просьба была удовлетворена, а председатель колхоза получил выговор. В другой раз я была свидетелем такой сцены. Сария меня за чем-то позвала, я тут же поднялась к ним. Посреди столовой стоял Нестор Аполлонович, а перед ним с виноватым видом — М. Чалмаз, М. Лакоба, К. Семерджиев, К. Инал-Ипа, Б. Зантария и ещё два незнакомых мне человека. Нестор был сердит и, видно, уже долго их распекал. Я успела услышать конец разговора. Лакоба возмущенно говорил: — Вы, наркомчики, зазнались и много себе позволяете. Кто вам дал право унижать человека да ещё задевать национальные чувства! Запомните: все живущие у нас в Абхазии люди неабхазского происхождения являются нашими гостями, а абхазцы всегда отличались гостеприимством, извольте это не забывать. Мы должны мирно жить и работать со всеми. Немного успокоившись, он сказал, тихо, но очень твердо: — Нас так мало, и мы должны уважать всех, кто хочет с нами жить и работать, независимо от происхождения и национальности. Чтобы больше подобного не слышал, шкуру спущу! Мужчины, как провинившиеся школьники, опустив головы, потихоньку потянулись из комнаты. Нестор Аполлонович покачал головой и произнес с досадой: — Выскочки... Здесь я хочу сказать, что сам Лакоба как национальный лидер никогда не делал различий между людьми по национальному признаку или вероисповеданию. В многонациональной Абхазии все населявшие её народы пользовались равными правами с коренными жителями. Подбор кадров в центральных советских и партийных органах точно соответствовал национальному составу республики. В республиканское руководство: Президиум ЦИК, Сонар ком, бюро обкома партии — входили абхазы, русские, грузины, армяне и греки — представители основной массы населения Абхазии. В школах дети обучались на русском, абхазском, грузинском, армянском и греческом языках. Работали абхазский, русский, грузинский и греческий театры. Была и такая история. На одном курсе с Назией учился юноша из княжеской семьи по имени, кажется, Георгий Анчабадзе. Он вел себя вызывающе, требовал особого внимания к своей персоне и мог, например, заявить какому-нибудь своему сокурснику: — Ты крестьянин, а я князь! Слухи об этом дошли до Лакоба, и он пригласил молодого человека к себе домой. Я спускалась по лестнице, когда услышала голоса во дворе. Это были Нестор Аполлонович, который только что пришел с работы, и Георгий. Мне очень хотелось услышать их разговор, поэтому я тихонечко вошла в прачечную на первом этаже нашего дома и подкралась к окну, которое выходило во двор. Нестор Аполлонович пригласил гостя в дом, но тот отказался, поэтому они остались во дворе. Лакоба попросил юношу представиться. Тот назвал себя, особо подчеркнув свое княжеское происхождение. — Знаешь, — заметил Нестор, — все князья получили свои титулы не за то, что были красивы или статны, а за заслуги перед отечеством. До меня дошли слухи, что ты себе очень много позволяешь. А что ты сделал для своей родины такого, что дало тебе право кичиться своим княжеским происхождением? Потом он сказал, что у нас в Абхазии князья и дворяне вообще мало чем отличаются по своему положению от свободных крестьян и что Георгий ведет себя недостойно. — Если ты хочешь, — внушал ему Нестор, — чтобы люди относились к тебе с уважением, ты должен чем-то отличаться от других в лучшую сторону: своим характером, своим поведением, своими успехами в учебе. Тогда ты сможешь гордиться своей фамилией. Я никому не рассказывала об этом случае — это значило бы признаться в том, что я подслушивала. Но вскоре Назия заметила: — Не пойму, с чего это наш Жора так изменился. Такой прилежный стал, внимательный и к занятиям готовится теперь вместе со всеми. Спустя некоторое время Назия и её однокурсники отмечали чей-то день рождения. Веселились, выпили, и вдруг Жора встал и громко сказал: — Знаете ли вы, кто правит нами, нашей маленькой республикой? Назия насторожилась, ожидая услышать что-нибудь неприятное. А Георгий продолжал: — Такой человек раз в сто лет рождается! Он сумел, не оскорбляя, не унижая меня, объяснить, что я позорю своих предков, что я должен свою фамилию заслужить. И я все для этого сделаю! Не знаю, как потом сложилась судьба Георгия Анчабадзе. Вскоре начались репрессии, и многие представители аристократических фамилий попали в их страшное колесо. ...После реабилитации Нестора Аполлоновича состоялся вечер в Сухумском драмтеатре. Со всех концов Абхазии приехали люди, чтобы почтить его память. Их было так много, что зал не мог вместить всех. Каждый старался выступить, рассказать о своей встрече с Лакоба. Одним Нестор Аполлонович оказал материальную помощь, другим предоставил возможность учиться или работать, кому-то помог достать лекарства, кого-то защитил от несправедливости... На вечере выступали не только абхазы и грузины, но и греки, армяне, русские: Лакоба старался помогать всем, независимо от национальности. Лакоба иТроцкий Однажды зимой Сария и я сидели у камина. Сария молча курила свои любимые папиросы "Рица". Нестор в кабинете разбирал бумаги. Через некоторое время она погасила папиросу, поворошила угли в камине и стала рассказывать о Троцком(27), очень тихо, чтобы не услышал Нестор. О Троцком говорить было опасно. В это время в комнату зашел Мусто, сел рядом с нами и тоже стал слушать. — Нестор был знаком с Троцким, но близко его не знал... — говорила Сария. Троцкий не раз приезжал на лечение и отдых в Сухум и Гагры. Нестор навещал его и произвел на Троцкого сильное впечатление своим умом и дальновидностью суждений. Об этих встречах Сарии рассказал кто-то из друзей Нестора. В это время к нам подошел Нестор, и Сария замолчала. Впоследствии мне стали известны другие детали взаимоотношений Лакоба и Троцкого. В начале 1924 года Троцкий уехал отдыхать на Кавказ. Для Сталина, давно уже готовившегося захватить власть, момент был самый подходящий. Когда Троцкий узнал о Смерти Ленина, он хотел немедленно вернуться в Москву на похороны. Однако Сталин отговорил его, мотивируя тем, что он все равно не успеет на похороны, которые состоятся 26 января (хотя хоронили 27-го), и настоял, чтобы Троцкий отправился в Сухум на лечение. Он всеми силами старался задержать Троцкого на Кавказе. Троцкий отправился в Сухум с высокой температурой. Предварительно Дзержинский и Орджоникидзе направили Лакоба письма, в которых просили уделить Троцкому максимум внимания и создать все условия для его лечения и охраны. Письма были написаны в дружеском тоне. Троцкого сопровождала жена, которая позже рассказала о том, какой радушный прием был им оказан. Нестор окружил гостей вниманием, устроил их на госдаче, в бывшем имении Николая Николаевича Смецкого. Костромской купец Смецкой переехал в Сухум в 1889 году. На участке в пятьдесят десятин он разбил огромный субтропический дендропарк, где произрастали десятки видов пальм, эвкалиптов, камелий, магнолий, саговника, агавы, была даже уникальная коллекция кактусов. После Революции бывшее имение Смецкого стало излюбленным местом отдыха партийной элиты(28). Троцкий и его супруга на время стали единственными хозяевами этого сказочного места — Лакоба позаботился о том, чтобы им никто не мешал. Именно тогда он часто навещал Троцкого, и их беседы нередко длились до позднего вечера. Троцкий с женой тоже бывали у Нестора в гостях. Хорошее лечение, уход и целебный воздух здешних мест довольно скоро сделали свое дело — Троцкий поправился. После выздоровления они с Нестором по-прежнему много времени проводили вместе — были частыми гостями у абхазских крестьян (Троцкий интересовался обычаями и нравами абхазов, в частности хотел знать, изжила ли себя кровная месть), посещали сельские сходы. На одном таком грандиозном сходе, кстати в селе Моква, Троцкий выступил с речью, начав её с ритуального обращения на абхазском языке: "Люди, пусть я умру раньше вас..." Изумлению крестьян не было границ. Вообще, они удивлялись, что большой человек из Москвы запросто общается с ними. Вторично Троцкий посетил Сухум в 1925 году. "Весною 1925 года мы жили с женой на Кавказе, в Сухуме, — вспоминал он в 1938 году, будучи в Мексике, — под покровительством Нестора Лакобы, общепризнанного главы Абхазской Республики. Это был (обо всех приходится говорить "был") совсем миниатюрный человек, притом почти глухой. Несмотря на особый звуковой усилитель, который он носил в кармане, разговаривать с ним было нелегко. Но Нестор знал свою Абхазию, и Абхазия знала Нестора, героя Гражданской войны, человека большого мужества, большой твердости и практического ума. Михаил Лакоба, младший брат Нестора, состоял "министром внутренних дел" маленькой республики и в то же время моим верным телохранителем во время отдыхов в Абхазии. Михаил (тоже "был") молодой, скромный и веселый абхазец, один из тех, в ком нет лукавства. Я никогда не вел с братьями политических бесед. Один только раз Нестор сказал мне: — Не вижу в нём ничего особенного: ни ума, ни таланта. Я понял, что он говорит о Сталине, и не поддержал разговора". Пока Троцкого не было в столице, Сталину удалось укрепить свои позиции. В период последующей острой борьбы между этими двумя большевистскими лидерами Лакоба сумел остаться в стороне, что ещё больше расположило к нему Сталина: может быть он решил, что Нестор помогал ему, намеренно удерживая Троцкого в Абхазии? Это способствовало ещё большему их сближению. Известно, как однажды он как бы в шутку, невзначай, во всеуслышание сказал: "Я Коба, а ты Лакоба". С этого момента перед Нестором распахнулись двери Кремля и всех правительственных кабинетов. Авторитет его вырос чрезвычайно, хотя Сталин лично знал его ещё со времен Гражданской войны и всегда ему симпатизировал. С этой интригой Нестору справиться удалось — поддержка из центра сыграла немалую роль в сохранении абхазского народа, однако впоследствии недолгая дружба Лакоба с Троцким (да и можно ли назвать их отношения дружбой?) окажется роковой не только для Нестора Аполлоновича, но и для всей Абхазии. Лидер "маленькой республики" Ещё до моего появления в доме Нестора Лакоба я много хорошего слышала о нём от отца и от других людей. Разумеется, в силу моего возраста мне трудно было тогда судить о нём как о государственном деятеле, руководителе республики. О многих обстоятельствах его жизни я потом узнала от мужа и от Сарии, а с какими-то фактами его биографии познакомилась уже будучи взрослой. В 1918 году, в период борьбы с грузинскими меньшевиками, объявившими Абхазию частью созданной ими Грузинской Демократической Республики, Нестор выступает инициатором создания революционных военизированных крестьянских дружин "Киараз" и становится во главе движения абхазов против невиданных доселе национального угнетения и произвола со стороны меньшевистских оккупационных властей, повсеместно вызывавших народное возмущение. Ясное представление об этой трагической странице абхазской истории дает отрывок из доклада абхазских меньшевиков грузинскому правительству: "Казаки этого отряда (*отряд ген. Мазниева, направленный на усмирение восстания в Абхазии) врывались в мирные абхазские деревни, забирая все мало-мальски ценное, совершая насилия над Женщинами. Другая часть этого отряда были заняты разрушением бомбами домов тех лиц, на которых кто-либо доносил. Аналогичные же насилия были произведены в Гудаутском уезде. Начальник грузинского отряда, поручик Купуния, бывший пристав г. Поти, избил целый сход в селе Ацы, заставив всех лечь под пулеметный огонь, и прошелся потом по их спинам, нанося удары шашкой плашмя; затем приказал сходу собраться в кучу, верхом во весь карьер врезался в толпу, нанося побои кнутом..." Видимо эти и подобные им действия грузинских властей в отношении других народов позволили англичанину Бехоферу в своей книге "В деникинской России", вышедшей в Лондоне в 1921 г., сделать столь категоричное заявление: "Свободное и независимое социал-демократическое Государство Грузии всегда останется в моей памяти как классический пример империалистической малой национальности и по отношению к другим народам, и по отношению к захватам территорий вне своих пределов, и по отношению к бюрократической тирании внутри Государства. Шовинизм его превосходит всякие пределы". От оккупационного режима Абхазия была освобождена 4 марта 1921 года, и в ней была установлена советская власть. Это отвечало национальным интересам абхазского народа, поскольку позволяло восстановить абхазскую государственность, ликвидированную в 1864 году. Нестор в это время находился в Турции. По личному поручению Ленина в ноябре — декабре 1920 года Ефрем Эшба(29) и Нестор Лакоба во главе большой делегации были направлены из Абхазии в Турцию для заключения мирного договора с Турцией на выгодных для РСФСР условиях. В Турции они опирались в основном на абхазскую диаспору этой страны, на потомков тех махаджиров, которые были насильственно переселены в Турцию в 1866 и 1877 годах, к тому же самого Кемаль-пашу окружали некоторые влиятельные абхазы. Один из них, Хусейн Рауф Орбай (абхазская фамилия — Ашхаруа), занимал высокую должность, а позже стал председателем Совета министров Турции и ближайшим соратником Ататюрка. Возможно, В.И. Ленин дал обещание предоставить самостоятельность Абхазии в случае удачного завершения абхазской миссии в Турции. Нестор Лакоба вел работу в городах Ризе, Трапезунде и Стамбуле, и её результаты оказались весьма успешными: по условиям мирного договора Батум и вся Аджария отошли к Грузии, где к тому времени также была восстановлена советская власть. Лакоба и Эшба вернулись в Абхазию 6 марта 1921 года. В этот же день был сформирован высший законодательный и распорядительный орган Абхазской ССР — ревком. На Батумском совещании 28-31 марта 1921 года единодушно было принято решение объявить о независимости Союзной Социалистической Республики Абхазии. Об итогах Батумского совещания Ефрем Эшба по прямому проводу поставил в известность Ленина. Однако в Тбилиси с самого начала стремились ликвидировать независимость Абхазии как союзной республики и на правах автономии ввести её в состав Грузии. Очевидно, этого хотел и Сталин, который, как известно, вообще был сторонником автономизации. Процесс объединения Абхазии с Грузией проходил с принуждением и администрированием, когда игнорировалась воля абхазского народа и руководства Союзной Социалистической Республики Абхазии. В результате уже в феврале 1922 года Абхазия, сохраняя формально статус союзной республики, объединилась с Грузией на основании "особого союзного договора". Эта не имевшая аналогов правовая форма изначально рассматривалась в Тбилиси как вынужденная временная мера. В 1929 году на заседании Закавказского краевого бюро КП(б) был поставлен вопрос о включении Абхазии в состав Грузии на правах автономной республики. Известно было, что таково намерение Центра. Все выступавшие, как по команде, горячо поддержали эту идею, вопрос казался решенным. Один Лакоба сидел молча. К нему обратились: — Нестор Аполлонович, все высказались, решение, кажется, единодушное. А вы как считаете? — А я ничего не слышал: слуховой аппарат у меня плохо работает. Повторять обсуждение вопроса сочли невозможным, а без согласия Лакоба оформить протокол заседания, и вынести резолюцию было нельзя. Таким образом, он сорвал принятие этого решения и выиграл какое-то время. В 1930 году в Абхазии был упразднен Совет народных комиссаров. Нестор Лакоба, занимавший в течение четырнадцати лет должность председателя Совнаркома, теперь был избран председателем Центрального исполнительного комитета республики. Он по-прежнему пользовался в Абхазии большим авторитетом и любовью. К нему шли на прием по всем вопросам, обходя другие инстанции, полагая, что только Нестор (так в народе его называли) может помочь. В 30-х годах, в период Коллективизации, Лакоба прилагал все усилия к тому, чтобы не проводить её в Абхазии, хорошо понимая сущность этого "мероприятия", направленного на подрыв зажиточных крестьянских хозяйств, которых в Абхазии было подавляющее большинство. Поэтому он не всегда выполнял директивы центрального правительства, за что ещё раньше был подвергнут резкой критике со стороны генерального секретаря ЦК ВКП (б) — Сталина. Несмотря на дружеские отношения с Лакоба, Сталин со всей строгостью требовал от него немедленно провести Коллективизацию. Нестор, как мог, противился этому. Он доказывал, что в Абхазии нет кулаков, что все сословия здесь равны, объясняя это особым традиционно сложившимся укладом абхазской жизни. При нём не было массовых репрессий. Берия, которому Нестор мешал проводить шовинистскую Политику в Абхазии, был сильно раздражен этим и старался столкнуть Нестора со Сталиным. Кроме того, Берия не мог не знать, что Сталин собирался перевести Нестора в Москву и прочил его на место Генриха Ягоды(30). Нестор всеми силами старался оттянуть проведение Коллективизации, надеясь на расположение к нему Сталина. Но тот дал понять, что не будет торопить Нестора при условии, что тот согласится ввести Абхазию в состав Грузии на правах автономной республики. Нестор понимал, в какой попал капкан, но выбора не было, он вынужден был согласиться, сознавая, что его отказ мог трагически закончиться для всего абхазского народа. Ситуация возникла сложная: вся Абхазия была охвачена антиколхозным движением, к тому же волнения усилились из-за решения о вхождении Абхазии в состав Грузии. По селам собирались многолюдные сходы, причем самый грандиозный состоялся в селе Лыхны, на родине Лакоба. В то же время крестьяне понимали, что Нестор не в силах что-либо изменить, что он выполняет указание сверху, а вот его собственная жизнь, если он проявит непослушание, будет под угрозой. Взвесив все обстоятельства, Лакоба стал обдумывать, как бы вовлечь крестьян в колхозы без принуждения. Люди ему верили, и колхозы стали потихоньку создаваться. Более того, семьи княжеского и дворянского происхождения не выселялись из Абхазии, несмотря на то, что такое указание было дано. Некоторым Лакоба предложил самим уехать на какое-то время, пока все утрясется. Характерно, что в правительстве Лакоба были представители абхазской аристократии. Видимо, это соответствовало его представлениям о некой социальной гармонии в пределах одной отдельно взятой страны — Абхазии, поскольку абхазская жизнь, пронизанная аталычеством, то есть молочным родством, на протяжении многих поколений, предоставляла широкие возможности для общения представителей разных слоев общества. Таким образом, Лакоба старался сохранить сложившуюся социальную среду. Бывший личный секретарь Нестора А.М. Буланов рассказывал в 1954 году: "Не велось в Абхазии какой-либо борьбы с абхазскими князьями, которые чувствовали себя свободно, и это бросалось в глаза. В 1924 году в Совнарком Абхазии приходил князь Александр Шервашидзе, и Нестор Лакоба принимал его. Кроме того, на прием к Нестору Лакоба приходили князья Эмухвари, Эшба, крупная домовладелица Дзяпшипа. О чем они говорили с Нестором Лакоба, я не знаю, но видел, как Шервашидзе, Дзяпшипа по запискам Нестора Лакоба получали деньги в бухгалтерии Совнаркома. В бухгалтерии говорилось, что им выдавалось пособие". Об отношении Лакоба к представителям знати говорят такие факты. Сегодня уже мало кто знает, что Лакоба спас от гибели ближайшего родственника последнего владетеля Абхазии князя Дмитрия Георгиевича Шервашидзе. Его отец, Георгий Дмитриевич, попал ко двору с должности тифлисского губернатора, с 1899 года состоял обергофмейстером при вдовствующей императрице Марии Федоровне. По мнению ряда историков, впоследствии она вступила с ним в тайный морганатический брак с разрешения своего сына — императора Николая II. Во всяком случае, они не расставались до самой Смерти Г.Д Шервашидзе в 1918 году в Крыму, незадолго до отъезда императрицы, её дочерей и родственников в эмиграцию. Дмитрий Георгиевич Шервашидзе, окончив школу правоведения, служил камер-юнкером Высочайшего Двора, затем был ставропольским и витебским вице—губернатором. В 1918 году из революционного Петрограда он приехал в Абхазию, где занимался сельским хозяйством в своем Келасурском имении. В 1924 году произошло так называемое менылевистско-дворянское восстание в Западной Грузии, к которому Дмитрий Георгиевич, по мнению властей, оказался причастен. Ему грозил арест и расстрел, но Нестор Лакоба успел выслать его в Иркутск, где он стал известным юристом. Очевидно, Нестор не мог не знать, что помогает родственнику царской семьи. Ещё Лакоба был в приятельских отношениях с другие представителем владетельного дома, известным театральным художником Александром Шервашидзе и провожал его, когда тот в 1918 году решил уехать во Францию по приглашению С. Дягилева(31). В княжеской семье Эмухвари было несколько братьев, одного из них я несколько раз видела в Очамчири. Старшего брата убили. Трое младших ушли в лес с целью отомстить убийце и стали абреками. Один из них был убит в перестрелке, другой вернулся через некоторое время к мирной жизни, а третий продолжал скрываться в горах. Нестору кто-то подбросил анонимную записку с предупреждением, что абрек Эмухвари собирается совершить на него покушение. Лакоба не поверил, но его брат Михаил, возглавлявший в то время абхазскую милицию, решил принять меры предосторожности. И вот однажды Нестор, возвращаясь домой, увидел у калитки постового. Он возмутился: — Что это ещё такое, зачем? Я хожу по городу в любое время суток без охраны, выступаю перед людьми. Если захотят меня убить — смогут это сделать где угодно. Нечего здесь стоять, я не нуждаюсь ни в какой защите! Никто не скажет, что Нестор Лакоба — трус! Кроме того, я не верю, что меня хотят убить, я не сделал никому ничего плохого. Через день у дома Лакоба была найдена другая записка, подброшенная на этот раз самим князем Эмухвари (эта записка потом долго хранилась в доме Лакоба, её мне показывала Назия). "Дорогой Нестор, — говорилось в ней, — я не только никогда не подниму на тебя руку, но и постараюсь уберечь тебя. Мой зоркий глаз и мои верные друзья тебя охраняют". Милиция уже долгое время охотилась за Эмухвари, но безрезультатно. У него было много друзей по всей Абхазии, и, где бы он ни появлялся, никто его не выдавал. Наконец нашелся предатель — зять Эмухвари, муж его сестры. Он сумел войти в доверие к шурину и узнал, в чьем доме тот будет скрываться в ближайшее время, а потом поспешил сообщить об этом в Управление внутренних дел. Немедленно снарядили облаву — два десятка человек. Эмухвари успел выскочить на улицу, но дом был уже окружен. В него попало восемь пуль, но он все ещё стоял на ногах, истекая кровью. Последние его слова были: — Берегись, Нестор Аполлонович, не верь всем! Лакоба очень переживал из-за гибели Эмухвари. — Зачем, — повторял он, — было убивать такого храброго и честного человека? Его следовало перевоспитать. Почему не взяли живым, ведь он был один, а вас двадцать?! Берия потом ставил эти слова в вину Нестору. Подчеркивал, что тот защищал бандитов, и к тому же князей. Лакоба пытался спасать и представителей крупной буржуазии. Топчян — известные табаководы, четыре брата, попались на каких-то махинациях с табаком. Приехала специальная комиссия, кажется, из Тбилиси, которая приговорила их к смертной казни. Нестор не подписал этот приговор. — Ни в коем случае, — сказал он. — Это знающие табаководы, уважаемые люди, которые подняли здесь хозяйство. Они совершили ошибку, надо их наказать, но не лишать жизни. Кажется, "вредители" все же были расстреляны, а Лакоба за заступничество получил строгий выговор из Москвы. Когда в Абхазии все же началось раскулачивание, хозяйства полностью не разоряли, никого не преследовали, не выселяли. Были, конечно, ярые коммунисты, позволявшие себе слишком крутые меры, — таких Нестор не терпел. Если крестьяне жаловались на действия местных властей, он неизменно вставал на сторону пострадавших. Мой отец вспоминал, как осторожно проходила Коллективизация, национализация промышленных предприятий, и говорил, что Нестор Аполлонович никогда не применял жестких мер — ни в 20-е годы, ни в начале 30-х. Когда состоятельных горожан лишали права голоса, конфисковывали их имущество в пользу Государства, Нестор, как мог, старался помогать. Ему, например, удалось сделать так, чтобы в списки подлежащих конфискации недвижимого имущества попали не все, а только часть имущего населения. Мой отец и дядя как иностранные подданные в списках не значились, поэтому нам удалось позже вернуть свои дома. При Несторе Лакоба Абхазия находилась едва ли не в самом благоприятном положении среди всех советских республик. Она сохраняла свое лицо, свой особый уклад общественной и экономической жизни. Неоднократно бывавший в Абхазии Мандельштам отмечал, что "нельзя не плениться административным и хозяйственным изяществом небольшой приморской республики, гордой своими драгоценными почвами, самшитовыми лесами, оливковым совхозом на Новом Афоне и высоким качеством ткварчельского угля". Несмотря на все это, а возможно, именно поэтому Нестор Аполлонович как руководитель республики ходил, что называется, по острию ножа. Времена были такие. Нашлись завистники, которые отправили в Москву анонимное письмо, "разоблачавшее" Нестора как изменника и врага народа. Доброхоты в Москве постарались передать это письмо Сталину.   Позже Нестор узнает, чьих рук было это дело Вскоре в Сухум прибыла комиссия с большими полномочиями из представителей Москвы и Тбилиси и провела глобальную ревизию. В результате появился порочивший Нестора материал. Вскоре Лакоба был вызван в Москву. Сталин в присутствии Молотова обвинил его в нарушении советских законов, в самовольных действиях. Обвинения сыпались градом. Молотов поддакивал. Жизнь Нестора висела на волоске, но самообладания он не потерял. Молча выслушав оскорбления и угрозы Сталина, Лакоба, никак не обнаруживая своего душевного состояния, начал говорить — сначала тихо, но убедительно, затем голос его окреп (многие отмечали, что Нестор был хорошим оратором и умел воздействовать на слушателей). Он понимал, что пощады ждать неоткуда. Лакоба признал, что особые обстоятельства и специфические условия абхазской жизни вынуждали его допускать некоторые отклонения от линии партии, но советские законы он уважает и никакой измены в своих действиях не видит. Потом сказал, что комиссия необъективно провела ревизию и что изложенное в анонимке не соответствует действительности. — Видимо, — подчеркнул Лакоба, — за этим письмом стоит влиятельный человек, заинтересованный в том, чтобы меня опорочить. Немного успокоившись, он напомнил своим собеседникам некоторые исторические факты. Сказал, что абхазы в прошлом пережили этническую катастрофу. В период господства султанской Турции их жестоко притесняли, процветала работорговля. Одной из форм сопротивления абхазов был их отказ от принятия ислама, отстаивание христианства и своих древних верований. Политика царского правительства тоже была направлена на угнетение абхазского народа. Поэтому в 1866 году и вспыхнуло восстание, охватившее всю Абхазию, за которым последовало махаджирство — насильственное переселение абхазов в Турцию. Везли их морем, на чем попало, и многие погибли в пути. Самая малая часть абхазского населения, чудом оставшаяся в Абхазии, еле выжила в то страшное время. Ежегодно в Абхазии чтят память о махаджирах. — Абхазы, — продолжал Нестор, — немногочисленный народ, и немалую его часть составляют князья и дворяне по происхождению, хотя и живут они нередко, как простые крестьяне. Практически никто и никогда не жил в Абхазии, как князь, в полном смысле этого слова. Если бы я выслал этих людей, с кем бы тогда я проводил намеченные советской властью преобразования, кто защитил бы Абхазию и создал Абхазскую Республику? Это они поднялись на борьбу против грузинских меньшевиков. Это они создали партизанские отряды и всколыхнули все население Абхазии... В тот раз Нестору удалось себя защитить. Его убедительные доводы спасли его от кары — Сталин ему поверил. Однако поездка в Москву не прошла для здоровья Нестора Аполлоновича бесследно: после возвращения в Сухум он долгое время болел, беспокоило сердце, но я не помню, чтобы он хоть раз пожаловался на свое состояние. И все же ситуация продолжала оставаться неспокойной. Сталин вроде бы по-прежнему хорошо относился к Нестору, но тот чувствовал, что вокруг него начинают сгущаться тучи, а кроме того, хорошо понимал, насколько опасен Берия с его интригами. Видимо, Берия уже тогда мечтал заселить Абхазию крестьянами из Западной Грузии. Нестор не соглашался, и Берия решил убрать со своего пути непокорного руководителя республики, который, несмотря ни на что, продолжал добиваться отделения Абхазии от Грузии без открытых конфликтов. Поставив себе цель обезглавить Абхазию и ассимилировать абхазов и завидуя авторитету Нестора в Москве, Берия стал фабриковать материалы против него, используя неоднократный отказ Лакоба переехать в Москву и возглавить НКВД СССР после Ягоды. Начиная с 1935 года Сталин не раз предлагал Нестору этот пост, но тот всякий раз отказывался, как, например, в декабре 1936 года, когда Лакоба приехал в Москву в служебную командировку. С ним была Сария. Мой муж также находился в Москве по своим делам. Обычно в таких поездках в качестве личного водителя (машина предоставлялась через представительство Абхазии в Москве) и адъютанта Лакоба сопровождал Давлет Кандалия, человек, лично ему преданный. Всего с 1933 по 1936 год Лакоба в сопровождении Давлета Кандалия ездил в Москву 18 раз, прожил там в общей сложности 172 дня, был принят Сталиным 23 раза и при каждой встрече добивался отделения Абхазии от Грузии. Однажды у него со Сталиным был долгий разговор наедине. Возможно, согласись Нестор стать наркомом внутренних дел СССР, все обернулось бы по-другому?.. Примерно с осени 1936 года я почувствовала в доме тревогу. Часто шепотом велись осторожные разговоры, особенно после возвращения Нестора из Москвы. Сария как-то сникла. Однажды я пришла к ним. Сария сидела возле Нестора у камина и курила, слева от неё стоял мой муж. Они возбужденно о чем-то говорили. Я услышала только конец разговора: кого-то из крупных руководителей, очевидно хорошо им знакомого, арестовали, и эта новость всех потрясла. Они даже не заметили, как я вошла. Нестор Аполлонович нервно сжимал ещё не совсем созревший мандарин — он всегда что-то теребил в руках, когда волновался. В другой раз я услышала, как Нестор возмущенно сказал: — Зачем Сталин предложил мне такой высокий пост? Я никогда не дам согласия, даже если мне будут угрожать. Я поняла, что он говорил о посте наркома внутренних дел СССР. Нестор Аполлонович был очень раздражен, а Сария старалась его успокоить. Нестор нервно ходил по комнате из угла в угол, потом остановился, повторил те же слова. На вопрос Сарии, что он сказал Сталину, Нестор ответил не сразу. Что-то припоминал, затем сел на диван и, повернувшись к Сарии, сердито сказал: — Мой народ ещё апарчман (колючка (абхаз).) кушает, а я полезу в верха?! Никогда не соглашусь на это. Но я думаю, что, хорошо зная нрав Сталина, его подозрительность, Нестор Аполлонович понимал, что тот никогда не простит ему отказа. Вождь, которому на должности наркома нужен был человек, в преданности которого он бы не сомневался, полагал, что Нестор Лакоба как раз и есть такой человек, послушное орудие в его, Сталина, руках. И вдруг тот отказывается! Наверное, с этого момента Сталин и изменил к нему свое отношение. Настроение у всех было тревожное, подавленное. В Москве тоже было неспокойно, слишком часто оттуда стали приходить дурные вести. В одной из последних поездок Нестора в Москву его, как всегда, сопровождала Сария. Сталину нравилось, как она танцевала лезгинку, и почти всегда её партнером был Серго Орджоникидзе. Вот и на этот раз на банкете в Кремле Орджоникидзе, как обычно, пригласил Сарию на танец. Однако танцевать ей не хотелось — она заметила, что Нестор чем-то озабочен. Сталин же, наоборот, был необычайно разговорчив. Нестор сидел слева от него, а Берия — справа. Вдруг Сталин наклонился в сторону Берия и язвительно, умышленно громко, так, чтобы и Нестор услышал, сказал, указывая на Сарию: — Лаврентий! Смотри-ка, Нестор тебя во всем превзошел, даже в жены себе взял красавицу, каких мало, — и рассмеялся. Берия ничего не ответил, только в лице изменился и бросил на Нестора ненавидящий взгляд. Это было началом гибели Лакоба. Об этом случае мне рассказала Назия после ареста Сарии. Примечания 1. Лакоба Нестор Аполлонович (1893-1936) — советский партийный и государственный деятель. Родился в крестьянской семье. Обучался в Тифлисской духовной семинарии, из которой был исключен в 1911 г. за революционную пропаганду. В 1918 г. один из руководителей восстания в Абхазии против грузинского меньшевистского правительства. В конце 1918 г. заключен в тюрьму. Вес ной 1919 г. выслан за пределы Грузии. В 1920 г. руководил нелегальной большевистской работой в Батуми, оккупированном английскими войсками. С марта 1921 г. заместитель председателя ревкома Абхазии, нарком военно-морских сил Абхазского правительства. В 1922-1930 гг. председатель Совета народных комиссаров Абхазии. В 1930-1936 гг. председатель ЦИК Абхазской АССР 2. Зуева Анастасия Платоновна (1896-1986) — русская советская актриса. Родилась в селе Спасском Тульской губернии в семье кузнеца и гравировальщика тульских самоваров (отец умер в 1901 г).. С 1906 г. жила с матерью и старшей сестрой Елизаветой в Москве, где окончила Гимназию, а затем школу драматического искусства под руководством Н.Г. Александрова, Н.О. Массалитинова и Н.А. Подгорного. С 1916 г. работала в труппе МХАТ. В 1952 г. удостоена Государственной премии СССР. В 1957 г. получила звание на родной артистки СССР. 3. Шинкуба Баграт Васильевич (р. 1917) — народный поэт Абхазии с 1967 г. В 1958-1978 гг. председатель Президиума Верховного Совета Абхазской АССР. 4. Исключение составляет книга Станислава Лакоба "Очерки политической истории Абхазии" (Сухуми, 1990. Далее: Лакоба С.З. Очерки..)., в которой имеется несколько ссылок на неопубликованные мемуары А. Аббас-оглы (вариант текста 1987-1988 гг).. 5. В Центральном государственном архиве Абхазии хранилось дело о похищении 23 мая 1887 г. "временно проживающим в м. Очамчиры персианином Яя Абас Оглы христианской девицы Гупидоны Мустафовой". Несомненно, речь в документе шла о Гюльфидан — невесте Яхьи. 6. Новороссийско-Батумское (Черноморское) шоссе строилось в 1887-1910 гг. 7. А.М. Горький работал на строительстве Новороссийско-Батумского шоссе в 1891 г. в качестве разнорабочего. Свои впечатления о Гудаутах и Новом Афоне он описал в одном из ранних рассказов "Калинин". 8. Принц Александр Петрович Ольденбургский (1844-1932) — генерал от инфантерии, сенатор. В1870 г. командовал Преображенским полком, в 1877-1878 гг. во главе 1-й пехотной дивизии участвовал в Балканском походе. В 1885-1889 гг. командир гвардейского корпуса. С1896 г. член Государственного совета. Попечитель различных учебных заведений (Императорского училища правоведения, приюта им. П.Г. Ольденбургского), разных общин (Дома призрения душевно больных, Свято-Троицкой общины сестер милосердия). Основатель Института экспериментальной медицины. Деятельный председатель Всероссийского общества трезвости. В Первую мировую войну начальник санитарной и эвакуационной части российской армии. 9. Дворец принца Ольденбургского в Гаграх (ныне дом отдыха "Чайка") был построен в 1898-1914 гг. по проекту архитектора И. Г. Люцедарского. В документах фамильного фонда принцев Ольденбургских (ГАРФ и РГИА) сведений об участии Яхьи Аббас— оглы в проектировании и строительстве этого дворца не обнаружено. 10. Сведения о поездке Я. Аббас-оглы в Петербург в архивных документах отсутствуют. Но факт награждения его в 1903 г. Большой золотой медалью с портретом Николая II и надписью "За усердие" подтверждается документами Центрального архива г. Кутаиси. Изображение медали было воспроизведено на бланке подрядчика по постройке Черноморской железной дороги Я. Аббас-оглы. 11. Алоизи Иоаким Михайлович (1854-1925) — французский подданный, промышленник, известный шелковод, был женат на Нине Евсеевне Сулхановой (1868-1923). У них были сыновья Михаил (р. 1896) и Георгий (р. 1898). И.М. Алоизи с семьей переехал в Сухум в 1901 г. 12. Мандельштам Осип Эмильевич (1891-1938) — русский поэт. Родился в Варшаве. В 1897 г. семья переехала на жительство в Петербург, где Мандельштам окончил одно из лучших учебных заведений — Тенишевское коммерческое училище, давшее ему прочные знания в гуманитарных науках, отсюда началось его увлечение поэзией, музыкой, театром. Литературный дебют Мандельштама состоялся в 1910 г., когда в журнале "Аполлон" были напечатаны его пять стихотворений. В эти годы он увлекается идеями и творчеством поэтов—символистов, становится частым гостем В. Иванова, теоретика символизма, у которого собирались талантливые литераторы. В 1913 г. вышла в свет первая книга стихотворений О. Мандельштама — "Камень", сразу поставившая автора в ряд значительных русских поэтов. В 1918 г. он живет то в Москве, то в Петрограде, потом в Тифлисе, куда приехал ненадолго и затем приезжал снова и снова. Неоднократно бывал Мандельштам и в Абхазии. Осенью 1933 г. он пишет стихотворение "Мы живем, под собою не чуя страны...", за которое в мае 1934 г. был арестован. Только защита Бухарина смягчила приговор — Мандельштама выслали в Чердынь—на-каме, где он пробыл две недели, заболел, попал в больницу. Был отправлен в Воронеж, где работал в газетах и журналах, на радио. После окончания срока ссылки возвращается в Москву, но здесь ему жить запрещают. Живет в Калинине. Получив путевку в санаторий, уезжает с женой в Саматиху, где был вновь арестован. Приговор — пять лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Этапом отправлен на Дальний Восток. В пересыльном лагере на Второй речке (теперь в черте Владивостока) 27 декабря 1938 г. Мандельштам умер в больничном бараке. 13. Аталычество в дореволюционной Абхазии — обычай отдавать детей князей и дворян на воспитание в крестьянский семьи. По достижении определенного возраста дети возвращались в родную семью. Аталычество, часто дополняемое молочным родством, укрепляло социальные связи в абхазском обществе. 14. В 1904 г. Аббас-оглы и Буюк-оглы обратились в Сухумскую городскую управу с просьбой о выделении участка земли в г. Сухуме под устройство магометанского кладбища. Городской голова М.Л. Томара утвердил решение Сухумской городской думы "о передаче участка земли в районе Маяка магометанскому обществу под магометанское кладбище". 15. Хусейн — сын Халифа Али, убитый в 680 г. в битве при Кербеле. В дни поминовения Хусейна шииты проводят траурные церемонии, сопровождаемые самоистязанием наиболее фанатичных участников. 16. Чалмаз Михаил Исламович (1902-1937) — с 1919 г. принимал активное участие в работе подпольной революционной организации студенчества. В 1925 г. был избран секретарем Гудаутского уездного комитета КП(б) Грузии. В 1930-1937 гг. являлся народным комиссаром земледелия Абхазской АССР, неоднократно избирался членом Абхазского обкома КП (б) Грузии, ЦИК Абхазской АССР, ЦИК Грузинской ССР, ЦИК СССР. 17. Лакоба Михаил Аполлонович (1898-1937) — с 1917 г. боролся за советскую власть в составе "Киараза". В 1919 г. вел подпольную работу по заданию Батумского комитета партии большевиков. В 1921 г. назначен начальником Гудаутской уездной милиции. В 1923 г. избирается председателем Гудаутского уездного исполкома, в 1924 г. — заместитель наркома внутренних дел Абхазии. В 1925-1929 гг. работал наркомом земледелия Абхазии, в 1929-1933 гг. — директор курортного управления в Гаграх, а затем — председатель объединения "Абтабак". Избирался членом Абхазского областного и Гудаутского районного комитетов КП Грузии, членом уездного исполкома и ЦИК Абхазской АССР. 18. Поскольку отец Сарии носил двойное имя — Ахмед-мамед Джих-оглы, отчества его детей в документах обозначаются по-разному: Сария Ахмедовна, Гамид Мамедович и т.д. Фамилия братьев Джих-оглы в документах нередко встречается в грузинском варианте: Джихашвили. Лютфи, переехавший в Подмосковье, носил фамилию Джихов (со слов М.М. Джихашвили). 19. По сведениям, сообщенным М.М. Джихашвили, Нестор и Сария вступили в брак в 1921 г. Родители и особенно братья Сарии были резко настроены против этого брака. Берия и Орджоникидзе сумели их помирить и устроили свадьбу. 20. По словам М.М. Джихашвили, этот автомобиль был подарен Сарии не Сталиным, а Молотовым. 21. Инал-Ипа Константин Платонович (1895-1938) — один из активных участников борьбы за советскую власть. В 1918 г. командовал партизанским отрядом, был членом Военно-революционного комитета Абхазии. С 1921 г. находился на ответственной советской и хозяйственной работе: был военным комиссаром Абхазии, возглавлял Закгосторг, занимал другие руководящие посты в республике. К. Инал-Ипа был женихом Назии Джих-оглы, видимо, по этому Н.А. Лакоба обращался с ним с дружеской фамильярностью. 22. Ампар Владимир Езугович (1900—?) — начальник Управления НКВД Абхазской АССР в 1934-1936 гг., начальник Сухумского пограничного отряда НКВД в 1935-1936 гг. В августе 1937 г. уволен из НКВД в связи с арестом. 23. Семерджиев Константин Григорьевич (1897-1937) — с 1918 г. активный участник революционной борьбы в Абхазии за советскую власть. В 1920 г. избран первым председателем Сухумского окружного комитета комсомола. После 1921 г. занимал ряд ответственных постов: был заместителем прокурора республики, наркомом легкой промышленности, избирался членом ЦИК Абхазской АССР. 24. Пятаков Георгий Леонтьевич (1890-1937) — советский государственный и партийный деятель. С 1920 г. зам. пред. Госплана РСФСР, с 1923 г. зам. пред. ВСНХ, с 1930 г. член Президиума ВСНХ, в 1932-1936 гг. зам. наркома тяжелой промышленности СССР. В январе 1937 г. осужден по делу "Параллельного антисоветского троцкистского центра", расстрелян. 25. Берия Лаврентий Павлович (1899-1953) — один из организаторов массовых репрессий и необоснованных политических обвинений в период 1930-х — начала 1950-х гг. С 1921 г. находился на руководящих постах в ВЧК — ГПУ Закавказья. В 1931-1938 гг. пер вый секретарь ЦК КП(б) Грузии. В 1938-1945 гг. нарком, в 1953 г. министр внутренних дел СССР. В 1953 г. осужден Специальным Судебным Присутствием Верховного Суда СССР, расстрелян. 26. Лакоба Василий Дмитриевич (1897-1937) — один из организаторов революционной дружины "Киараз". В 1919-1920 гг. вел подпольную работу в Абхазии. С 1921 г. занимал ряд ответственных должностей: был военкомом Абхазского конного полка, начальником милиции в Гаграх и Гудаутах, председателем исполкома Гудаутского уезда, начальником республиканской милиции. 27. Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879-1940) — государственный и политический деятель. В 1917-1918 гг. нарком иностранных дел РСФСР. В 1918-1924 гг. нарком военно-морских сил РСФСР (СССР). В 1925-1926 гг. член Президиума ВСНХ СССР. В 1929 г. по обвинению в антисоветской деятельности выслан из СССР. 28. В 1921 г. Наркомзем ССР Абхазии принял решение о передаче парка в ведение Сухумской садовой и сельскохозяйственной опытной станции. С 1925 г. на базе дендропарка было создано Сухумское субтропическое отделение Института прикладной ботаники и новых Культур Всесоюзного института растениеводства, а в бывшей даче Смецкого разместился санаторий им. Серго Орджоникидзе, где отдыхала партийная элита. С 1925 г. Смецкой как главный консультант сада получал самую большую в Абхазии пенсию. С 1946 г. санаторий перешел в ведение МГБ СССР, здесь стала располагаться правительственная дача. С 1953 г. она перешла в ведение Совета Министров Грузинской ССР и была преобразована в санаторий "Сухум", где отдыхала партийная элита Грузии. Во время грузино-абхазской войны здесь была резиденция Э.А. Шеварднадзе. В настоящее время бывшая дача Смецкого преобразована в правительственную дачу Республики Абхазия. 29. Эшба Ефрем Алексеевич (1893-1939) — советский государственный и партийный деятель. В 1917 г. председатель Сухумского окружного комитета РСДРП(б). В 1921 г. председатель ревкома, председатель Абхазского ЦИК. В 1922-1924 гг. секретарь ЦК КП(б) Грузии. Член ВЦИК, ЦИК СССР. Необоснованно репрессирован; реабилитирован посмертно. 30. Ягода Генрих Григорьевич (1891-1938). В 1935 г. генеральный комиссар госбезопасности. В 1934-1936 гг. нарком внутренних дел СССР, в 1936-1937 гг. нарком связи СССР. Возглавляя органы внутренних дел, был одним из главных исполнителей массовых репрессий. 31. Дягилев Сергей Павлович (1872-1929) — театральный деятель, художественный критик, антрепренер. В 1899-1901 гг. чиновник особых поручений в Дирекции императорских театров в Петербурге. Один из создателей художественного объединения "Мир искусства" (конец 1890-х гг)., организатор и редактор одноименного журнала. В 1896-1906 гг. выступал как художественный критик. С 1906 г. активно занялся пропагандой русского искусства в Западной Европе. Организатор выставок русского искусства и "Исторических русских концертов" в Париже, "Русских сезонов" а Париже, Лондоне, Риме и Берлине. В 1911 г. создал собственную труппу "Русский балет Сергея Дягилева". Оглавление   www.pseudology.org