1995 Вениамин Залманович Додин Исай Исаевич Боровой отрывок из статьи об операции ГРУ 1943-го года "Тепличное хозяйство" гипертекстовая версия ...Место встречи и время оговорены заранее, и вот мы — в Маале-Адумим — у Вениамина Додина. Наступает торжественный момент: наш собеседник бережно извлекает из стопки снимков разных лет фотографию, обклеенную для пущей сохранности прозрачной пленкой.   На фото — немолодой человек в телогрейке. У него открытый высокий лоб, волосы, зачесанные назад, внимательный взгляд из-под очков. Это единственная фотография оветского разведчика, несколько десятилетий работавшего в Германии и сумевшего внедриться в "верхний эшелон" Третьего рейха. Публикуется впервые. И еще одно — "впервые". Впервые мы разглашаем тайну самого знаменитого литературного персонажа последней четверти века. Итак, штандартенфюрер СС, член НСДАП с 1933 года, истинный ариец, обладатель характера безусловно нордического, к врагам рейха абсолютно беспощадный, Макс—Отто фон Штирлиц — не Максим Максимович Исаев. Точнее, конечно, Исаев М.М. — в книге и в фильме. А на деле, то есть в жизни у Штирлица был прототип.   Сам Юлиан Семенов говорил об этом открыто и неоднократно. Только имени не называл. Потому многие решили, что Штирлиц — образ собирательный, немного от того, немного от другого... А теперь выясняется, что ничего собирательного не было, что человек был один, вполне конкретный — Исай Исаевич Боровой. А неназванным он остался по причинам тоже вполне понятным. — Где и кем сделан этот снимок? — Мной, в начале весны 1953 года, в Красноярском крае. — Каким образом судьба свела вас с этим человеком? — Я отбывал тогда ссылку в Красноярском крае. Однажды в мой домик на реке Ишимба заехал начальник районного управления МГБ Григорий Зенин (обычно он приезжал в наши края охотиться) и сказал: "Я тебе тут человека привез — Исая Исаевича Борового, бывшего разведчика. Он очень пострадал. Надо бы пристроить его в тепло". ...Состояние гостя было страшным — на допросах ему переломали руки и ноги, повредили позвоночник. Допрашивали, судя по всему, недавно: одна рука еще была в гипсе. Пристроить его в систему геологоразведки НКВД было нереально — какой из него работник? Я сказал Зенину, что в поселке открывается библиотека, — книг, правда, еще нет, но устроить туда человека можно. Боровой жил у меня, а в библиотеку я его водил — ему трудно было ходить из-за страшных болей. Я заставлял его двигаться, не давал ему лежать, выводил на прогулки. — Сколько лет было тогда Боровому? — За пятьдесят, я думаю... — Какое впечатление он на вас произвел? — Очень сильное. Мы с ним вспоминали довоенные годы — у него была феноменальная память. И в то же время в разговорах с ним можно было доходить только до определенных пределов, дальше — стена. И тогда без лишних слов он давал понять, что лучше перейти на другую тему. При всем том Исай Исаевич отнюдь не был человеком-машиной. Скорее он производил впечатление "великосветского" немца — я таких знал еще по Москве. — Когда его арестовали и за что? — Арестовали в 1944-м. За что — не рассказывал. Возможно, стал жертвой межведомственной распри: в НКВД очень ревниво относились к военной разведке, в дела которой "особистов" никогда не посвящали.Дошло до того, что в конце войны Берия разгромил всю сеть советской военной разведки — главным свидетелем обвинения на процессе по делу Берия и был Исай Исаевич Боровой. После смерти Сталина вообще начали твориться очень странные вещи. Например, в лагерях вдруг стали массами умирать иностранцы. (Почему-то на эту волну смертей до сих пор никто не обратил специального внимания.) А причина, я думаю, была в том, что иностранцы слишком много знали и кое-кому в НКВД было ни к чему оставлять свидетелей. Ведь никто не знал, что готовит грядущий день. Сам Берия не знал. И Боровой попал на Ишимбу не случайно. Дело в том, что угол мой в тех краях был самым медвежьим. Видимо, Борового хотели от кого-то спрятать. И как только Берия был арестован, Борового спецрейсом вывезли в Москву — через несколько месяцев после нашего с ним знакомства. — Как Боровой к вам относился? Он вам доверял? — Да. Иначе общение между нами было бы невозможным. Люди этого плана никого не боятся. Они знают, что просто никогда не будут говорить на определенные темы — вот и все. Он видел, как я живу — мое спартанское таежное хозяйство, видел, как я его принял, понял, что у нас с Зениным доверительные отношения, и понял, почему... — С начальником районного МГБ? — Да, он был вертухаем по должности, но отнюдь не по сути своей. Отступление о начальнике районного управления МГБ — Гриша Зенин приезжал ко мне на охоту. Мы вроде и не разговаривали: он просто брал ружье и сразу уходил в лес. А вот когда возвращался, говорил "извини", брал приемник с полки и слушал Би-Би-Си. Я ему: "Гриша, ты что, дома не можешь это послушать? Ты же хозяин в крае". А он мне: "Да меня соседи через пять минут заложат!" Были у Гриши два фронтовых друга, он с ними вместе служил в полковой разведке. Танковый разведбатальон — разведка боем — это что-то говорит о людях!   Ну, что еще сказать о Грише Зенине? Моя жена, родившаяся в ссылке, после войны училась с ним в одной школе: он был из местных. На второй год моей ссылки Гриша приносил и показывал мне письма-доносы, которые на меня писали свои же ссыльно-поселенцы. Предупреждал, чтобы я был осторожнее: мне по работе нужно было забредать в другие районы, а это в моем положении считалось побегом — ну и естественно, на меня стучали. У нас на Ишимбе частенько собиралась на редкость теплая компания: знаменитый военный теоретик Георгий Самойлович Иссерсон и бывший троцкист, друг сына Троцкого — Льва Седова — Ефим Ильич Вышедской, которого я полумертвым вытащил с этапа —выходил, откормил. Вот они Грише Зенину и рассказывали все как есть про его родную партию. Гриша узнавал о ней такое, чего истпарт не знал... Они-то историю партии своими руками делали и знали всю ее подноготную... Гришу после этих бесед можно было сразу ставить к стенке. Кто же такой был Гриша Зенин? Мужик, который безоружным шел в открытую на пьяного местного таежника. А вы не представляете, что это такое, когда такой чалдон идет с ружьем бабу бить за то, что баба ему не то сказала. И Гриша идет на двустволку, заряженную картечью, и отбирает у пьяного ружье.   Такие не продают — О чем вы с Боровым говорили? — Он рассказывал о своей жизнив Европе, поездках. Но никогда не называл конкретно никаких городов и имен. Жил он в моем таежном домике. Пробыл в наших краях недолго. С тех пор как Борового увезли в Москву, я его больше не видел. У родных моих, на Разгуляе — адрес я ему дал, — он бывал. Прожил он после процесса над Берией недолго, где-то через год умер от инфаркта. — Что вам еще известно о Боровом? — Когда его арестовали в 1944-м, его жена сошла с ума, а дочь пробовала ходатайствовать за отца, ходила к Берии... В результате — сама угодила в лагеря. Я с ней встречался в Красноярской ссылке: она приезжала к отцу. Жизнь Борового была страшной. У него никогда ничего не было — ни дома настоящего, ни семьи. Единственное, о чем вспоминал с теплотой, — о романтических встречах с женщинами во время поездок по Европе. Надо сказать, что порода в нем была видна сразу — крепкий, сухощавый, высокий. Белокурый. Умные, внимательные глаза. Сдержанный. Педантичный. Мощное впечатление производил. И вот еще важная деталь, которая, собственно говоря, объясняет историю появления этой фотографии — судя по всему, единственной. Однажды Боровой увидел мои любительские снимки и спросил: "Вы могли бы сделать мое фото?" — "А можно?" — "Я прошу вас об этом". Я сфотографировал его в помещении библиотеки. Проявил, принес ему фото: "Вот, пожалуйста". Он подержал снимок в руках, потом положил его на стол и вдруг сказал: "Нет, не надо, пусть останется у вас». Позднее я понял, почему он так сделал. Он хотел, чтобы от него на родине остался хотя бы какой-то след, пусть это будет всего лишь фотография. Какое-никакое, а свидетельство о том, что был такой человек — Исай Исаевич Боровой, которому пришлось прожить чужую жизнь и не довелось прожить свою. — Похоже, не слишком много общего между реальным Боровым и выдуманным Штирлицем из "17 мгновений весны"? — Юлиан Семенов никогда с Боровым не встречался. Повесть свою он написал в 1970 году по сведениям, добытым в архивах спецслужб. Мог слышать о нем и от своего отца, также работавшего в разведке, потом, естественно, сидевшего... Писали, что, выйдя на свободу, отец Семенова до конца дней не мог сидеть на стуле – на допросах сломали копчик… В одном Семенов не врет: Боровой действительно руководил советской военной разведкой в Европе. Он жил в Германии начиная с 20-х годов, а позднее работал в ведомстве Гиммлера. — А вы с Семеновым встречались? — В конце 60-х (после выхода моих брошюрок с таежными рассказами, где я упоминал о встрече с жившим у меня советским разведчиком) он связывался со мной и пытался вывести на разговор о Боровом, хотя имени последнего не называл. Ссылался на отставного генерал-майора Зинде — куратора программы "Тепличное хозяйство", мол, тот должен бы знать об этих людях. И тогда я спросил его: "А почему же вы не спросите самого Зинде? Макс Моисеевич жив-здоров, живёт в Москве". Зинде с Семеновым говорить не стал. Он и со мной-то заговорил только потому, что я рассказал ему о своих встречах с Боровым. И цели мои были ему ясны и понятны: я добивался реабилитации этих людей. — В ваших поисках вы сталкивались с людьми, упоминавшими имя Борового? — Это имя я услышал один-единственный раз — от Макса Моисеевича Зинде. Да и то после того, как рассказап ему о своей встрече с Боровым в Красноярской ссылке. Когда я посылал запросы по поводу его реабилитации, "инстанции" откровенно морочили мне голову, предлагая десяток Боровых, да не тех. А ведь я указывал конкретный адрес — место его последней ссылки и то, что он был вывезен в Москву на процесс над Берией... ---------------- Шели Шрайман, Зеэв Бар-Села (при содействии Вениамина Додина), опубликовано в приложении "Окна", ("Вести"), 1995 год ---------------- Источник Был ли кто-то прототипом Штирлица?   Ответ на вопрос Ссылаясь на воспоминания отбывавшего с ним сибирскую ссылку бывшего москвича Вениамина Додина, журналисты сочинили лихую историю о легендарном военном разведчике Исае Исаевиче Боровом, которого Берия из зависти к соперничавшей спецслужбе в 1944 году арестовал и загнал в лагеря... Якобы полковник ГРУ Боровой настолько глубоко законспирировался в Германии, что дослужился в вермахте до оберфюрера (первое генеральское звание) и по приказу из Москвы сдался американским войскам в Италии в 1944-м. Американцы переправили Борового без какой–либо волокиты в Советский Союз, где он сразу же попал в лагерь... А потом Юлиан Семенов из Исая Борового сделал своего Максима Исаева-Штирлица. Мухи и котлеты К сожалению, почти вся эта сочная информация — откровенная туфта. На самом деле в ней верны лишь фамилия разведчика, факт его весьма длительной работы в спецслужбах и нахождение в лагерях и красноярской ссылке. Еще можно поверить, что Додину Исаак Боровой рассказал, что после его ареста жена сошла с ума, а дочь угодила вслед за отцом в лагеря. Что сам он был страшно искалечен во время следствия. Что имел феноменальную память. Что в разговорах с ним некоторых вопросов касаться было нельзя — разведчик тут же замыкался и уходил в себя. Что внешне Боровой производил впечатление немца откуда-нибудь из Пруссии, ибо был высок, светловолос и голубоглаз. Все остальное — байки для дефективных детишек. И все же кое–какие сведения о судьбе этого видного разведчика, не имевшего отношения к ГРУ, отыскались в некогда секретных архивах и могут послужить для первого наброска его жизнеописания. Исаак Исаакович Боровой происходил из еврейской рабочей семьи и с шестнадцатилетнего возраста мог считаться пролетарием: он трудился разнорабочим на частном предприятии в Витебске. В феврале 1917-го, буквально за несколько дней до падения царизма, его мобилизовали в армию. В следующем году 20–летний юноша стал красноармейцем, тогда же записался в коммунисты. Боровой воевал на разных фронтах, и последней армейской должностью для него стал пост начальника разведки 18–й кавдивизии в Тифлисе и Батуме. А потом фронтового разведчика мобилизовали в ЧК. До июля 1921 года он работал в Витебской губернской ЧК и насмотрелся там всякого. И не только насмотрелся.   Нравы чекистов были тогда весьма просты и грубы. Когда один из коллег Борового был за что–то расстрелян, председатель губЧК Иван Кадушин разрешил молодому оперативнику взять себе сапоги казненного. Сапоги, надо думать, оказались хороши. По крайней мере, так показалось некоторым обносившимся чекистам, которым тоже было интересно получить обувку. Разве мог себе представить 23–летний Исаак Боровой, что сдернутые со свежего трупа сапоги четверть века спустя станут для него добавкой лишних месяцев унизительного положения политического ссыльного? Но об этом позже... Источник Константин Нотанович Боровой .... Дед со стороны матери — Алексей Снегов, революционер, в 16 лет ставший председателем ревкома в Виннице, — провёл 18 лет в сталинских лагерях. До этого он работал в ЦК Украины, а после освобождения — зам. начальника политуправления МВД, освобождал 58-ю статью. В 1953 г. выступал главным свидетелем на процессе Берия, дружил с Н. С. Хрущёвым. В последние годы работы в МВД он активно продвигал идею об отмене смертной казни. Был на «ты» с Леонидом Брежневым... Источник Чтиво   www.pseudology.org