В 2006 году
молодой американский
экспат по имени
Джонатан Литтел выступил с одним из наиболее впечатляющих литературных
дебютов последнего времени – девятисотстраничным романом, посвященным
Холокосту, написанным от лица бывшего офицера СС. Роман назывался "Благоволительницы",
и, за исключением некоторого числа немецких бюрократических терминов,
был полностью написан на французском языке. (Ранее, в 21 год, он
опубликовал роман на английском в стиле киберпанк, теперь он считает его
ученическим).
С учетом выбора главного героя, "Благоволительницам"
вроде бы не грозила судьба стать бестселлером, однако после того, как
роман был выдвинут на
Гонкуровскую премию – наиболее престижную
французскую литературную премию – было продано около 700 000 экземпляров
книги. Впоследствии книгу перевели на 17 языков, включая английский. В
США книга вышла под названием "The Kindly Ones".
А в это время молодой француз по имени Лоран Бине рвал себе на голове
волосы. Бине уже длительное время работал над книгой, которая, так
получилось, что была очень похожа на роман, который принес Литтелу
скандальную известность. Если среди героев "Благоволительниц"
появляются Адольф
Эйхман, Геррих
Гиммлер и Рейнхард Гейдрих и
завершается она в момент самоубийства фюрера, роман Бине обращался к тем
же самым фигурам, а его кульминацией становилось убийство Гейдриха.
Это,
разумеется, поверхностные сходства. Нервный постмодернистский стиль
литтеловского исторического романа имеет много общего с текстами Уильяма
Вулмана, смешивающего документальное исследование, пастиш и галлюцинации.
Бине в большей степени обязан Винфриду Зебальду… и, возможно, Жаку Рубо,
поскольку решил вписать самого себя в ткань романа. Итак, Бине, похоже,
угодил в мир писательского кошмара, подобного тому, в который попали
режиссеры фильма "Армагеддон", когда на стадии постпродакшн оказалось,
что их фильм уже "снят" и выходит под названием "Столкновение с бездной".
Как насчет такого постмодернизма? Может об этом тоже стоит написать в
романе?
Между главами, посвященными заговору против Гейдриха, и главами,
посвященными его собственным рефлексиям и эстетическим переживаниям,
Бине начинает вставлять фрагменты, описывающие в реальном времени
процесс чтения "Благоволительниц",
перемежая их фрагментами, наполненными страхом того, чем все это может
вылиться для его собственной книги. Эти страхи окажутся
безосновательными. В 2010-м году его роман выйдет под названием "HHhH" (акроним
для "Himmlers Hirn heisst Heydrich" - "Голосом
Гиммлера говорит Литтеле").
Однако первый французский издатель романа – "Грассе" - изрядно
отредактировал все фрагменты текста, касающиеся "Благоволительниц",
отчасти побаиваясь реакции фанатов Литтела, прессы и
Гонкуровской
академии, которая в итоге наградила роман "HHhH" премией за литературный
дебют.
В апреле 2012 года английский перевод "HHhH" появился на полках
американских книжных магазинов в сопровождении хвалебных рецензий за
авторством Мартина Эймиса, Брета Истона Эллиса и Уэллса Тауэра. Это
издание также не включает страницы книги, посвященные Литтелу. Но Бине и
его переводчику Сэму Тейлору удалось с любезного разрешения издательства
"Миллионз" напечатать ранее неопубликованные страницы "HHhH".
Комичная
обида и соревновательный задор – Бине желает коллеге одновременно успеха
и провала – явно знаком многим писателям. Не удивительно, что Бине
заканчивает строгим осуждением книги Литтела, как поступили многие
американские критики, включая вот этого (хотя я готов признаться, что
все еще часто думаю о "Благоволительницах").
Если оставить в стороне молодость автора и его суждения о литературе, то
наиболее ценными в этих размышлениях являются все еще непростые вопросы
о репрезентации и
Холокосте. Даже будучи опубликованными вне основного
корпуса романа, эти вопросы превращают исторический триллер "HHhH" в
достойное всяческого внимания размышление о писательской этике.
Гарт Риск Холлберг
"Благоволительницы"
Рядом со мной на диване лежит увесистый том "Благоволительниц"
Джонатана Литтела, который только что напечатало "Галлимар". (Вымышленные)
мемуары ветерана СС в 900 с лишним страниц. За счет созданного прессой
мощного резонанса и продаже в большинстве магазинов, этот роман побил
всех своих конкурентов в списке бестселлеров. Этот успех, кроме прочего,
составил известную проблему для всего книгоиздательского бизнеса,
поскольку, начиная с сентября и вплоть до самого Рождества, никто больше
ничего не покупал.
В "Либерасьон" опубликована ругательная рецензия на книгу под названием
"Ночь и грязь". Но даже в этой рецензии хвалят исследовательские таланты
автора лишь только на том основании, что Джон Литтел использует в тексте
наименования чинов СС. Определенно, если кто-то пишет буквально
следующее: "Я схватил за рукав шарфюрера: "Что здесь происходит?" - "Не
знаю, оберштурмфюрер. Вроде что-то случилось со штандартенфюрером"", -
то этого уже достаточно для "глубокого ощущения реализма". Я не знаю, с
иронией писал это рецензент или нет, но боюсь, что нет. Я, помнится,
пошутил по этому поводу в одной из сюжетных линии главы про
Ночь длинных
ножей. Но, так или иначе…
Наиболее суровым критиком этой книги стал Клод Ланцман (хотя и он
признает ее художественные достоинства), да и то, как говорят клеветники,
лишь потому, что он сам себя считает единственным во всем мире человеком
(вместе с Раулем Гильбергом), который имеет право говорить о
Холокосте.
Однажды я встретил Ланцмана: он показался исключительно вежливым и
производит сильное впечатление. Если судить о нем только по публичным
выступлениям, он может показаться весьма ограниченным. Но в данном
случае, я полагаю, что он очень точен в своей критике Литтела за "навязчивый
психологизм" главного героя. Это нехороший знак. Но он также хвалит
исследовательские таланты Литтела: "Ни единой ошибки, блестящая эрудиция".
Ну что ж, хорошо, коли Вы так считаете.
За исключением приведенного случая, все остальные пребывают в экстазе. В
"Ле нувель обсерватер": "Новая "Война и мир""; в "Ле монд": "Одна из
наиболее впечатляющих книг, написанных о нацизме". И так далее.
Но самые хвалебные слова можно обнаружить на обложке книги, где "Галлимар"
не постеснялось сравнить Литтела с Эсхилом, Висконти и даже с романом "Жизнь
и судьба" Гроссмана. Выкатили тяжелую артиллерию.
Очевидно, что книга достойна любой литературной премии мира.
Ну, и я начинаю ее читать, испытывая одновременно приступы
подозрительности и возбуждения. По прочтении трех страниц я в
замешательстве. Текст весьма плохо написан и, одновременно, он очень
литературен. Я совершенно не так себе представлял, как думает и пишет
восьмидесятилетний ветеран СС. И, конечно, у меня вызывает аллергию
внутренний монолог, в особенности, если предполагается, что мы говорим
об Истории.
Я пишу это прямо сейчас, прежде чем продолжить чтение книги, поскольку я
отчего-то уверен, что проглочу ее целиком.
Люди-братья
Начнем с первой строки романа Джонатана Литтела: "Люди-братья, позвольте
рассказать вам, как все было". Мне не нравится эта первая строка. И дело
здесь уже не в моих личных вкусовых пристрастиях. Давайте еще раз
посмотрим на нее: "Люди-братья". Прочитав эти два слова, мы уже знаем
главный тезис книги. Начиная именно так, Литтел открыто позиционирует
свой роман в традиции Ханны
Арендт. Он излагает идею, согласно которой
зло не является присущим лишь чудовищам, его источником могут быть люди
вроде меня и вас. Я, конечно, подписываюсь под этим тезисом, но я не
вижу, как его истинность может доказать роман. Даже девятисотстраничный.
С того момента, как вы создали вымышленного персонажа – персонажа,
который полностью принадлежит вам, которого вы можете заставить говорить
все, что угодно (например, "Люди-братья"), куклу, которой вы можете
управлять как хотите, весьма нетрудно - хоть это будет выглядеть очень
искусственно – использовать этого персонажа для иллюстрации любой теории,
которая может прийти вам в голову. Проиллюстрировать ваш персонаж,
конечно, что-то может, но он не в состоянии что бы то ни было доказать.
Если вы думаете, что эсэсовцы испытывали отвращение от содеянного, вы
можете заставить главного героя переживать временами приступы рвоты.
Если вы думаете, что эсэсовцы любили животных, вы можете подарить ему
собаку. И для пущей реалистичности дать ей имя. Фриц?
Если я хочу понять хоть что-то об этом чудовищном времени, если я хочу
что-то вытащить из всего этого, что могло бы мне помочь понять мир и
людей – тогда мне должно быть интересно то, что эсэсовцы делали, а не то,
что Джонатан Литтел думает, что они делали.
Главная проблема подобных исторических романов заключается в том, что
они смешивают подлинное и правдоподобное. Это прекрасно, если я детально
знаком с описываемыми событиями. Но если я их не знаю, то оказываюсь в
подвешенном состоянии – может быть, это правда, а может быть и нет.
Мне интересно, откуда Джонатан Литтел знает, что у алкоголика Блобеля,
начальника Зондеркоманды 4а Айнзацгруппы С на Украине был "Опель"? И мне
интересно, проверил ли эту деталь Ланцман, утверждавший, что роман не
содержит "ни единой ошибки"? Если у Блобеля действительно был "Опель",
то мне остается лишь только преклонить голову перед исследовательскими
талантами Литтела. Но если это блеф, то это весьма ослабляет книгу. Да,
и ни как иначе! Известно, что "Опели" в большом количестве поставлялись
нацистам, и вполне похоже на правду, что у Блобеля была машина этой
марки, либо он на ней ездил. Но правдоподобное не значит достоверное.
Или я не прав? Когда я говорю об этом, меня считают за психа. Люди
вообще не видят проблемы.
Может быть у Блобеля был "Опель", а может быть – БМВ. А если Литтел
придумал производителя машины Блобеля, то он мог бы придумать и все
остальное. Например, диалоги. Меня удивляет, что офицер СС мог сказать
"Il a pété les plombs!" ("Да он слетел с катушек!"). Книга Литтела может
рассказать мне лишь только то, как он себе воображает нацизм. А мне это
вообще не интересно, особенно когда изображаемое им столь сомнительно.
Мне интересно, как на самом деле развивались события, и все, что мне от
Литтела нужно – знать, является описываемый эпизод достоверным или он
придуман. Но, к сожалению, реальность сводится до уровня фикции. Я думаю,
это неправильно.
Впрочем, безотносительно Истории с "Опелем", роман Джонатана Литтела –
каким бы захватывающим он ни был (я все еще нахожусь на первых страницах)
– теряет мое доверие в качестве романа-размышления об Истории, как
только его автор использует вымышленного главного героя. Конечно, очень
жаль, поскольку, после всего сказанного, книга действительно выглядит
как очень хорошее исследование.
Безусловно, я принесу свои извинения, если выяснится, что у Блобеля на
самом деле был "Опель". Но, в сущности, это ничего не меняет.
Литтел изображает Гейдриха
Вы уже, вероятно догадались, насколько я был обеспокоен публикацией
романа Литтела и его успехом. И даже если я стану утешать себя тем, что
наши романы не похожи, я буду вынужден признать, что они об одном и том
же. Сейчас я читаю его роман, и каждая прочитанная страница заставляет
меня писать. Я, наверное, должен сопротивляться этому желанию. Пока лишь
замечу, что в начале книги помещен портрет Гейдриха, откуда я хочу
процитировать одну строчку: "Его нервные длинные пальцы напоминали
шевелящиеся водоросли, приросшие к ладоням". Я не знаю почему, но мне
нравится этот образ.
Еще о "Благоволительницах"
И еще немного слов. Давайте согласимся: внутренний монолог, если он
служит цели представить нам психологию воображаемого персонажа, в лучшем
случае выглядит как забавный фарс. Если предполагается, что он
предоставит доступ к чьим-то мыслям, то это абсолютно смешно. Внутренний
монолог может представить психологию лишь двух человек – автора и
читателя. Да и того уже будет слишком!
Да, чуть не забыл: я не знал, что большинство автомобилей эсэсовцев были
"Опелями". Они контракт с фирмой подписали, что ли? Вот что я, пожалуй,
спрошу у Джонатана Литтела. Или Ланцмана.
Но, возвращаясь к внутреннему монологу, настоящей проблемой "Благоволительниц"
является тон признаний, с которыми воображаемый ветеран СС обращается к
нам: он настолько нейтральный, как будто читаешь историческую монографию.
В подобном тоне я сам пытаюсь работать, когда описываю различные ужасы,
чтобы избежать двойной ловушки пафоса и высокопарности (что не всегда
получается). Но какой смысл писать от первого лица, если твоя задача
стереть все следы субъективности?
Время от времени рассказчик напоминает
нам о своем существовании, слегка, едва заметно иронизируя. Мне это не
кажется удачным, но все-таки - внутренний монолог просто везде! Хотя
меня беспокоит даже не психологическая неправдоподобность, а
бессмысленность этого авторского приема. Вложить идею, какой бы она ни
была интересной, в голову вымышленного персонажа… я ни за что бы так не
поступил, мне кажется это абсолютно легкомысленным, даже если речь идет
о драматическом произведении.
И еще пара слов
Ну, хорошо, я обещаю, что в последний раз здесь о "Благоволительницах".
Я только что прочел сводному брату свои заметки об этом романе. Он
заметил, что многие исторические романы включают вымысел и иногда даже
получается интересно. Разумеется, я не собираюсь этого отрицать. Меня
совсем не шокирует, когда Александр
Дюма использует исторический
контекст для писательских нужд и смешивает его с вымышленным сюжетом. Но
все зависит от намерений автора. Прекрасно, когда все это делается без
лишних претензий и только для того, чтобы рассказать захватывающую
Историю – я готов с радостью отдаться удовольствию ее прочесть. Но я
как-то услышал выступление Джонатана Литтела на радио, и он определенно
хотел не этого.
Он на самом деле, как я и предположил, хотел понять
природу зла. Как выразился Александр (мой брат, а не
Дюма), отвечать на
абстрактный вопрос с исторической точки зрения, а также за счет
вымышленного героя (и, я повторяю, на базе серьезного исследования)
выглядит "энтропично". Я не вполне понял, что он хотел сказать, но
кажется, я с ним согласен. На самом деле он, скорее всего, имел в виду
под словом "энтропичное" что-то между "центробежное" и "тавтологичное".
И после более плотных расспросов оказалось, что это слово не подходит,
хотя жаль, потому что оно показалось мне довольно ярким. Но не важно,
суть остается той же. Я считаю, что придумывать героя для того, чтобы
понять исторический факт, то же самое, что давать ложные показания. Или
точнее, как сказал мой брат, разбрасывать ложные улики на месте
преступления, где их и так с лихвой.
Я не утверждаю, что любые вымышленные персонажи бесполезны. Я бы с
радостью променял Наполеона, Кутузова, Юлия Цезаря или Гейдриха на
Йозефа К. Или даже реального Марка Антония на шекспировского Марка
Антония. Когда вымышленный герой освобождается из исторического
контекста, он может стать универсальным – даже если (или может быть даже
вследствие этого) он и отличается от своего исторического прототипа:
Ричард III, племянник Рамо, Зайцев в "Жизни и судьбе", Эдисон в "Еве
будущего" и так далее. Но в любом случае нам совершенно не интересно, на
какой машине они ездили.
Ошибка Литтела
И все-таки я углубился в чтение "Благоволительниц".
Короче, я изменил себе ради невинного удовольствия, разве что мой мозг
непрерывно производил анализ и критику текста.
И вот, валяясь в ванной с книгой в руке и ощущая легкую вину за то, что
таким образом я собираюсь провести все выходные, когда на повестке куча
дел, что же я вижу? Литтел пишет, что Гейдрих "был ранен в Праге 29 мая"!
Я глазам своим не верю! Да, да, это всего лишь дата. Но для меня это все
равно, если бы утверждали, что Бастилию взяли штурмом 12 июля, или что
Соединенные Штаты объявили независимость 6 июля.
Я настолько доверился по мере чтения Литтелу, что, когда увидел подобное,
то стал придумывать ему оправдания. В конце концов, может быть новость о
покушении не разглашалась еще два дня после его совершения, и что даже
сотрудники СД, к числу которых принадлежит рассказчик, не были срочно
проинформированы. Но все эти оправдания бессмысленны, ведь перед нами
якобы текст ветерана СС, написанный им спустя многие годы, когда все
факты и даты уже хорошо известны.
Безусловно, эта ошибка не дискредитирует всю работу Литтела. В контексте
всего романа это лишь незначительная и ни к чему серьезному не
приводящая ошибка, возможно, банальная опечатка. Но я снова вспоминаю
слова Ланцмана: "Ни единой ошибки!" И я ведь ему верил. Вот так мы
доверяем – постоянно день за днем, не задумываясь – мнениям наших
авторитетов. Я и в самом деле очень уважаю Ланцмана, но мораль этой
Истории такова: каждый – и даже самый авторитетный в мире специалист –
может ошибаться.
Я помню как один (самый известный во Франции, а может быть и во всем
мире) специалист по жизни и творчеству Сен-Жон Перса заявил на радио с
характерным для французской университетской публики нарочитым апломбом,
что поэт якобы во время работы на Кэ д'Орсе (набережная, где расположен
МИД Франции – прим. пер.) был ярым противником
Мюнхенских соглашений
1938 года. Это выглядит немного удивительно с учетом того, что он был
одним из тех двух дипломатов, которые сопровождали
Даладье при их
подписании!
Откройте любую книгу, где речь идет о
Мюнхенском сговоре, и
проверьте, насколько тесно Алексис Леже, будучи генеральным секретарем МИД Франции, был вовлечен в подписание этих несчастных соглашений. Но
очевидно сей великий специалист не счел нужным заглянуть хотя бы в одну
книгу, решив положиться на автобиографические записи самого поэта.
Согласно Сен-Жон Персу / Алексису Леже: "Несмотря на его личное
неприятие так называемой Политики умиротворения и всем известной
враждебности
Гитлера к нему лично, генеральный секретарь [он говорит сам
о себе в третьем лице!] неохотно, но согласился участвовать в
конференции в качестве представителя Кэ д'Орсе, коли руководитель МИД не
был вызван на встречу глав правительств".
А что же наш специалист не задался вопросом, что же имел в виду Сен-Жон
Перс / Алексис Леже когда написал "неохотно"? Его что, под охраной
полиции против воли потащили в Мюнхен? Его семью запугивали? Неужели так
трудно было в знак протеста избежать присутствия на подписании
соглашений, Политика которых шла в разрез с его личными убеждениями?
Неужели не было никакого иного выбора, если уж соглашения были подписаны,
кроме как согласиться с презрительным и высокомерным отношением к
позиции Чехии?
Наконец, неужели у него не хватило достоинства подать в
отставку после подписания
мюнхенских соглашений, чтобы обозначить свое с
ними несогласие? Очевидно, специалистам по французской литературе не
стоит считать себя обязанными достаточно глубоко изучать Историю своей
страны. Но сей факт не мешает им выносить категоричные суждения. В
конечном итоге этот миф был подхвачен и широко распространился среди
литературоведов страны. И теперь им кормят студентов.
Обычно любители
литературы редко в состоянии отличить вымысел от реальности, и когда,
наконец, дело этого требует, им уже не нужно беспокоиться о
дипломатической карьере Алексиса Леже. Они готовы повторять, ссылаясь на
людей знающих, что великий поэт, нобелевский лауреат по литературе
Сен-Жон Перс был ярым противником
Мюнхенского сговора. Если он был ярым
противником, то тогда как же должен был выглядеть их ярый сторонник? Ну
конечно, немцем.
Итак, Сен-Жон Перс, Литтел… всегда и ко всем нужно относиться с
подозрением. И не говорите, что я вас не предупреждал.
И снова Литтел
Я не виноват, это мои благоволительные друзья все шлют и шлют мне все,
что находят о Литтеле, и я вновь вынужден вернуться к этой теме. Дела
идут все хуже и хуже. Я только что ознакомился с его выступлением в
Эколь Нормаль Суперье, где он сказал буквально следующее: "Творят зло
самые обычные люди, они спят по ночам, ходят в туалет, занимаются
сексом,
вступают в отношения и боятся смерти, и так же как мы крепки задним умом.
Все убийцы – самые обычные люди".
Пожалуй, хватит. Я полностью согласен. Снова я слышу тезис Ханны
Арендт
и снова я не отрицаю его истинность. Но все это непонятно, ведь Литтел
кажется сделал все возможное, чтобы придумать очень странного персонажа
на должность главного героя. Для всех тех, кому не повезло ознакомиться
с "Благоволительницами",
сообщаю, что интеллектуал и ветеран СС Ауэ спит со своей сестрой,
убивает родителей, активно участвует в геноциде,
отсасывает у Робера
Бразильяка, живет с пулей в башке, не расстается с
Флобером и время от
времени любит поваляться в собственном дерьме. Не перебор ли для "самого
обычного человека"?
А вы часто носите с собой своего
Флобера?
Бенаму
Тиски стягиваются вокруг моего романа. Предупредительный выстрел на
самом деле оказался ядерным взрывом. Атомной бомбой оказался Литтел, его
гонкуровская премия и миллионный тираж его книги. Все газеты забиты
рецензиями на нее и ее толкованиями. (На этой неделе вышел гид по роману
"Расшифрованные
Благоволительницы"). Какое издательство решится в ближайшие десять
лет опубликовать роман на ту же тему? Какое издательство готово
выглядеть эпигоном, да к тому же напечатать более-менее никому не
известного автора? В любом случае больше потеряешь, чем найдешь: в
случае провала немым укором станут непроданные экземпляры книги, а в
случае успеха не избежать обвинений в цинизме и оппортунизме. И это уже
кроме того, что орды критиков, признавших "Благоволительниц"
романом века, вряд ли заберут свои слова обратно (хотя, зная их, это не
станет непреодолимой проблемой).
Но мои проблемы на этом не заканчиваются. В течение нескольких лет я
писал, повинуясь неспешному ритму моего ускользающего вдохновения. Никто
не говорил мне, что я бегу наперегонки со временем. Чем дольше я тянул с
завершением книги, тем большим был риск успеть к шапочному разбору.
Позавчера мне по телефону сообщили, что только что вышла в свет
биография Гейдриха, написанная немцем, имени которого я раньше не слышал
– его зовут Марио
Дедерихс. Ее уже перевели на французский, и она
поступила в продажу в книжный магазин "Жибер".
Я был одновременно
возбужден и слегка уязвлен. Мне не терпелось узнать новые факты и
эпизоды из жизни Гейдриха, но в то же время, мне это действовало на
нервы. Сегодня в одном книжном магазине в Нормандии я нашел роман
Жоржа-Марка Бенаму под названием "Призрак Мюнхена", в котором часто
мелькает Алексис Лежер / Сен-Жон Перс. Если все это так и продолжается,
то и я, уж коли начал, то должен закончить! Я жадно пролистываю книгу, у
нее нет особых литературных достоинств, но приятно читать все то же
самое.
И, видимо, это меня учит кое-чему новому. По меньшей мене мне так
кажется. Независимо от этого, я знаю, что мне нужно прекратить чтение.
Мне необходимо поторопиться с завершением моего рассказа. Я верю, моя
вера, возможно, иррациональна, что я – единственный, кто может написать
его. Очевидно, это выглядит претенциозным. Но я не хочу, чтобы моя
работа вот так вот запросто пропала.
Литтел. Эпилог
Один пользователь на интернет-форуме выражает мнение, что Макс Ауэ "выглядит
правдиво, потому что он является зеркалом его эпохи". Чего? Нет! Он
выглядит правдиво (разумеется, для тупых читателей) потому что он –
зеркало нашей эпохи, эпохи постмодернистского нигилизма. Ни в одном
месте романа не написано, что его главный герой верит в идеалы нацизма.
Наоборот, он выдерживает критическую дистанцию по отношению к доктрине
национал-социализма, и в этом смысле едва ли можно сказать, что он
отражает распространенный в его время образ сумасшедшего фанатика.
С другой стороны, эта дистанция, эта пресыщенность всем окружающим, это
постоянное недомогание, эта любовь пофилософствовать, эта невыразимая
аморальность, этот угрюмый садизм, эта жуткая, сворачивающая кишки
сексуальная неудовлетворенность… ну, конечно! Как же я раньше не
догадался? Теперь все встало на свои места. "Благоволительницы"
- это же "Уэльбек уделывает нацизм"!
Элиза
Вчера я встречался с молоденькой библиотекаршей. Она рассказала мне об
одной старухе, бывшей активистке
Сопротивления, которая регулярно
приходит за книгами. Однажды она взяла на дом почитать "Благоволительниц".
Очень скоро она вернула книгу со словами: "Это что за дерьмо?"
Когда я
это услышал, то сразу понял, что не найду в себе сил не вставить эту
Историю в мой роман.
----------------------
Источник:
http://www.themillions.com/2012/04/exclusive-the-missing-pages-of-laurent-binets-hhhh.html
index
www.pseudology.org
|