Кто такой Мишка Япончик?

Поправьте свои очки те, у кого они есть, а те, у кого нет, заблаговременно обратитесь к окулисту, и, может быть, он вам чем-то еще поможет. Поговорим за интересную вещь. Поговорим за удачу. Скажем несколько слов о ее повадках и пристрастиях.

Мало того что она часто приходит к тому, кто не мечтал о ней даже во сне и вовсе ее не заслуживает (впрочем, покажите мне того фраера, кто ее заслужил и продолжает благоденствовать, а не висит в виде портрета на стене какого-нибудь музея или, пуще того, выставлен в отнюдь не исполинский рост у мадам Тюссо, имея на руках все нужные для добывания удачи предметы и приспособления, как-то: острый нож, маленький, но такой твердый револьвер либо на худой конец какую-нибудь палку подлиннее и пожелезней), так вот, она приходит вовсе не к тебе и твоим знакомым, но и приходит как-то странно, словно путаясь в своих ногах. И на то есть свои крепкие причины.

Что он здесь гонит свое фуфло? ­ спросит благородный читатель. Удача не родина ­ ее не выбирают, а получив, за то уж маются. Удача имеет свои цвета ­ от яркого желтого и до глубоких фиолетовых тонов. Она иная на разный вкус, и даже ее внешний вид на ощупь различен.

Схоже лишь одно: ни единственный человек, даже если он высокий индивидуум, не может вовремя понять, что удача ему привалила. Нет, подсказки друганов и близких родных, боль под ложечкой и гулкие удары твоего молодого сердца ничего не объяснят, ни в чем не убедят потому и только потому, что у каждого свое собственное понятие об этой столь небольшой, но очень важной вещи ­ удаче.

И здесь, словно в рассказе о том, как это делалось в Одессе, где от могилы несчастного Иосифа, погибшего по причине случайно заряженного оружия, зрителей приглашали к могиле неизвестного им, но уже покойного Савелия Буциса, я предлагаю вам на время оставить эту длинную тему. Что нам рассуждения об удаче ­ так, почти папиросный дым: вот она есть и вот ее уже нет в помине, а вы и не заметили, как она была и как она пропала.

Поговорим за вещи куда более вечные

Поговорим за культуру, если, с вашего позволения, это еще можно назвать культурой, а не чем-нибудь иным. Итак, скажем о книжечке, которой грош цена в самый базарный день, и сложена она для того, чтобы вытрясти тот жалкий грош у растерявшегося читателя, позаимствовать приемом старым, словно мир, но, словно мир, и верным; как говорится в просторечии, взяв на понт.

Составитель, имя которого нет необходимости здесь называть, ибо он ­ не более как чепуха и тенденция, так вот, он, памяту о том, что личная жизнь любого, самого захудалого ванька не только интересна особым органам, но найдется же мизер совсем уж зачуханный, чтобы насытить свои самомнение и любопытство,­ он, когда речь идет о жизни и свершениях знаменитости, человека, воспетого в прозе Бабеля и устных одесских сказаниях, тут и вообще, если бы это была игра, сыграл ва-банк.

Но, напомним, это была совсем не игра, а современная разновидность хипеса, то бишь особого рода мошенничества. Причем мошенничества сколь наглого, столь и неумелого ­ составитель действовал на халяву и в своем достиг.

Взяв за основу слабую бабелевскую киноповесть "Беня Крик", этот подвижник дополнил ее собранными отовсюду материалами, где упоминается либо Бенин прототип Мишка Япончик, либо сам Михаил Винницкий, тот человек, который принял на себ имя Япончика. Если эти непростые действия так трудно укладываются в прямую фразу русского языка, то представьте себе, что же в конце концов получилось у составителя.

Не говоря уже о том, что Беня Крик, Мишка Япончик и Михаил Винницкий ­ три большие разницы, только перечисление источников может привести в тихий ужас, и ни одна порядочная мама не разрешит читать эту книгу своим милым детям даже днем.

Отрывки из вступительной статьи Г. Белой к бабелевскому двухтомнику здесь приятно перемежаются с такими же отрывками из монографии о Бабеле производства Ф. Левина, комментариями к киноповести, взятыми из того же двухтомника, а также фрагментами из романа о Котовском Б. Четверикова, из книги о том же Котовском, но уже серии ЖЗЛ, а также из книги о Якире, романа "Тиха Одесса" и воспоминаний Леонида Утесова и куплетиста В. Коралли.

В этом коротком списке перечислены отнюдь не все материалы. Но это и не важно, ибо сочинители, зная то или не зная о том, пытаются перебить и поправить друг друга, точно так же, как некогда пытался иной специалист и знаток перебить других собеседников: знаете ли вы за украинскую ночь?

Так вот, я вам честно отвечу ­ вы за нее не знаете!

Чем же обеспечен этот, мягко выражаясь, хипеж и почему все в этом списке ­ от паханов до чиграшей и даже последней шестерки ­ хотят возвысить свой глас, дабы приблизиться хоть ненадолго и посиять в свете имени Мишки Япончика?

А дело простое: один из самых влиятельных одесских воров вдруг резко сменил амплуа. После наступления пролетарской революции и многочисленных захватов Одессы разноцветными в политическом отношении и разномастными в смысле генотипа (а также убеждений) отдельными людьми и воинскими формированиями городом наконец-таки овладела червонная Советская власть.

И вот, по вовсе не выясненным причинам, из которых можно выбрать на веру любую, а то и несколько сразу, как-то: смена убеждений, желание приспособиться к новым условиям либо попытка погреть руки в этой неразберихе, из одесских бандитов Мишка Япончик, а теперь уже Михаил Яковлевич Винницкий, составил регулярный полк червонных бойцов под своим самоличным командованием.

Полк с переменным успехом участвовал в боевых операциях. Однако недолго, ибо что уж там сгубило фраера, неизвестно, а еще неизвестнее то, что произошло с Мишкой Япончиком. Попав по каким-то делам в тыл, Япончик, он же М. Я. Винницкий, был убит при смутных обстоятельствах офицером Красной Армии.

Объяснять это никто не собирался да и не желал, но кое-кто увидел тут не случайное или преднамеренное убийство, но явный расстрел под предлогами, которые никогда не станут известны публике. Картина, достойная если не кисти Рембрандта, то уж пера Исаака Бабеля, любителя отмолчаться на людях, но скандалить и лепить горбатого на бумаге.

Он и сделал все возможное: создал серию рассказов, где героем был Мишка Япончик, и сочинил упомянутый выше киносценарий, каковой ­ при всей нехудожественной бесспорности ­ расставил необходимые точки. В рассказах Мишка Япончик ­ красавец и король, в киносценарии он то ли перековывается, то ли перекрещивается, это и было самое неясное, ибо за невнятными литературными достоинствами должно же хоть что-то быть скрыто.

И вот тут-то мы оставим еще одну могилу ­ теперь могилу уже известного нам Михаила Винницкого ­ и проследуем туда, где простор и свобода воздуха. Итак, договорим за удачу, договорим о том, кому она дается и кто и как с ней поступает, тем более что прошедшая перед глазами читателей все стадии ­ величия и падения в грязь даже в виде бездыханного тела ­ жизнь Мишки Япончика хорошо показывает, к чему ведет жизнь вообще и даже к чему она приводит всякого, хочет он того или не хочет, думает о том или забыть забыл, и на какого бы бога ни надеялся, даже на самого надежного и отзывчивого бога в мире.

Вовсе не придавая тому значения, а скорее для вящей красоты и изящества и пытаясь по мере сил украсить простоватую книжечку, оформлявший ее художник изобразил на глянцевой обложке Мишку Япончика. Одного-единственного, но в двух лицах или, как бы это вернее выговорить, позициях. Сверху некая фигура в полосатом пиджаке с бабочкой на шее и, по всему вероятно, соломенном канотье изображена до пояса и донельзя статуарна, а внизу то же невнятное лицо уже в фуражке со звездой, в военном френче, и даже фрагмент ремня виднеется на его стальном, по бабелевскому определению, плече. Итак, изображение в позе, названной отчего-то "валет", хотя в карточной практике так изображают и дам, и даже самих королей. Но что важнее ­ здесь одно и то же лицо, явленное в двух разных образах.

Художник решил загадку, остававшуюся загадочной не для одного поколения критиков да и читателей

Ведь чуть ли не со второго вступления Бабеля в литературу раздавались негодующие вопросы: почему он разделывает под орех червонных конников и отчего так прельстительно красивы его молдаванские бандиты? Почему не наоборот? ­ хором восклицали критики.

И только нетерпеж времени да привходящие обстоятельства, например, что "Конармия", хоть рассказы из нее печатались почти одновременно с рассказами об одесских налетчиках, вышла отдельной книжкой раньше, подавили своей цельностью, композицией, присущей книге.

Так и продолжали критики гадать и рядить: кто же такой Бабель, как он пишет свою "Поэтику бандитизма" или очерняет червонных героев?

И лишь бедный неумелый художник наглядно решил этот вопрос: и червонные конники, и одесские налетчики ­ одни и те же лица

Это все тот же Мишка Япончик, ставший краскомом М. Я. Винницким, командует молдаванской нечистью, переряженной в красноармейцев. Более того, здесь находят свое разрешение и соединяются все три как бы парадоксально неслиянные темы творчества Бабеля: цветастое зверство красноармейцев, холеное изящество бандитов и черно-голубое еврейское детство, где в полный цвет изображена только детская любовь слабого еврейского мальчика, русская женщина Галина Аполлоновна, с рапущенной косой, в красных башмаках и китайском халате.

Это написанные Бабелем и не прочитанные как следует его собственные "Детство", "Отрочество" и "Юность", его левтолстовский эпос, составленный из мозаики новелл, показанный под определенным углом; как шекспировского "Короля Лира" переложили дл ГОСЕТа, с Михоэлсом-Лиром и Зускиным в роли Шута.

Это мир, из которого Бабель не мог уйти

И еще это какая-то громадная научная диссертация, так и не написанная каким-нибудь усидчивым западным славистом, молодым человеком с острым профилем, молодым человеком, у котором на носу очки, а в душе (кто знает, что в душе у этих западных славистов?) диссертация, набросанная десятком штрихов, неумелых и поспешных.

Тут мы снова вернемся к мысли об удаче. К мысли, которая не покидала нас, но как бы оставалась за всем, позади всего, она была, но о ней не думали из суеверия, боясь сглазить. И вот как-то забыли, что она была. Забыли, что удача есть и что она приходит.

И что главное не проморгать ее, воспользоваться тем моментом, когда она рядом. Ведь она пришла и была. И было приходящее вместе с ней озарение. И что же? Что осталось в конце концов?

Нерешенная литературоведческая задачка, пустенькая и халтурная книга и плохой рисунок на ней.

Да еще очки на носу у тех, у кого они были. То есть сплошная лажа.

И ничего кроме.

Сборник публикаций. М., ТОО "ВНЕШСИГМА", 1994.