Пушкин в жизни Дополнения и комментарии С. 26. В лицее Кюхельбекера действительно считали чудаком, подшучивая над его странностями. Пушкин в данном случае пользуется этой юношеской репутацией Кюхельбекера, надеясь облегчить его участь. Сам же он высоко ценил душевную чистоту, энтузиазм Кюхельбекера и был до глубины души потрясен встречей с ним, уже ссыльным (см. наст. изд. с. 86).   С. 29. Таким же образом Николай "обольстил" и многих декабристов, уверяя их в своем сочувствии и своей готовности действовать на благо России. Мицкевич, на которого ссылается корреспондент Герцена, так рассказывает о встрече поэта и царя: "В сей достопамятной аудиенции император говорил о поэзии с сочувствием. Здесь в первый раз русский царь говорил о литературе с подданным своим... Он одобрял поэта продолжать занятия свои, освободил его от официальной цензуры. Император Николай явил в этом случае редкую проницательность; он умел оценить поэта; он угадал, что по уму своему Пушкин не употребит во зло оказываемой ему доверенности, а по душе своей сохранит признательность за оказанную милость" (А.С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 141).   С. 29. "Гусарство", которому Пушкин отдал дань в годы своей ранней молодости, в представлении многих современников продолжало сопровождать его, как лже-ореол. Сам Пушкин, находившийся одно время под обаянием людей таких, как, например, А. Н. Раевский, "демон" известного пушкинского стихотворения, которые действительно "проповедовали последовательный эгоизм", с годами уже совершенно иначе оценивал подобную "проповедь".   С. 31. "К убийце гнусному..." - этот вариант является принятым. По мнению Д. Д. Благого, те же буквы следует читать как Ц. Г. - "царю-губителю". Подробное обсуждение обоих вариантов см. в кн.: Благой Д. Д. Душа в заветной лире. 2-е изд. М.: Сов. писатель, 1979, с. 359.   С. 37. Внешность Пушкина разочаровывала многих современников. "Потомок негров безобразный", - это Пушкин сказал о себе сам. Он же сказал о своем портрете работы О. Кипренского: "Это зеркало мне льстит", - мнение, которое разделяли и друзья поэта.   С. 42. Это одно из тех распространенных ложных мнений, о которых говорилось выше в связи с донесением фон-Фока (см. наст, изд., с. 29).   С. 42. Отношение Пушкина к Мицкевичу диктовалось искренним восхищением его личностью и великим талантом. Впоследствии Мицкевич вспоминал: "Пушкин, вызывавший восторг читателей своим поэтическим талантом, изумлял своих слушателей живостью, тонкостью и проницательностью своего ума. Он обладал удивительной памятью, определенностью суждений и утонченным вкусом. Слушая его рассуждения об иностранной или о внутренней политике его страны, можно было принять его за человека, поседевшего в трудах на общественном поприще и ежедневно читающего отчеты всех парламентов... Я знал русского поэта весьма близко и в течение довольно продолжительного времени; я наблюдал в нем характер слишком впечатлительный, а порой легкий, но всегда искренний, благородный и откровенный" (Мицкевич А. Собр. соч. М.: ГИХЛ, 1954, т. 4, с. 96 - 97),   С. 45. Мемуарист здесь явно пристрастен. М. П. Погодин и С. П. Шевырев, упоминаемые выше, были такими же разночинцами по происхождению, как и братья Полевые, однако Пушкин встретил их очень дружески. С истинным презрением Пушкин относился к демагогическому, поддельному "демократизму", равно как презирал он и светскую "чернь". Сам Кс. Полевой пишет об этом в дальнейшем уже с большей объективностью (см. наст, изд., с. 100 - 103). С. 54. Упоминаемый Погодиным А.А. Волков был начальником 2-го округа Московского корпуса жандармов, тревога Погодина оказалась небезосновательной, поскольку Волков действительно доносил позднее Бенкендорфу о Пушкине (см. наст, изд., с. 63).   С. 54. Героизм, мученичество декабристов поставили их в исключительное положение в глазах передового русского общества, и Пушкин преклонялся перед их подвигом. К вопросу о вступлении Пушкина в тайное общество сами декабристы относились очень серьезно (см. комм, к с. 90).   С. 59. Над элегией "Андрей Шенье" Пушкин начал работать весной 1825 г. вскоре после визита И. И. Пущина к нему в Михайловское. Тема элегии - место поэта в борьбе с тиранией - навеяна, очевидно, их беседой, состоявшейся в преддверье декабрьского восстания. Осенью того же года Пушкин подает в цензурный комитет собрание своих стихотворений, включающее эту элегию. В самом конце года, почти сразу после восстания, сборник выходит в свет. Из элегии "Андрей Шенье" некоторые строки были цензурой изъяты, но они оказались пророчески-созвучными недавним трагическим событиям - попытке свергнуть самодержавие - и распространились в рукописных экземплярах: "Где вольность и закон? Над нами единый властвует топор. Мы свергнули царей. Убийцу с палачами избрали мы в цари. О ужас! О позор!" Таким образом, хотя стихи, по разъяснению Пушкина, были написаны "прежде последних мятежей", до восстания, но, как мы видим, с мыслью о возможном восстании. Разъяснения Пушкина, в которых к тому же проскальзывало сочувствие декабристам, не удовлетворили комиссию; дело было передано в Государственный совет, который принял решение об учреждении за Пушкиным секретного надзора (см. наст, изд., с. 117 - 118).   С. 90. И. Д. Якушкин рассказывает в своих записках, как до слез был расстроен Пушкин в 1820 г., когда декабристы, собравшиеся в Каменке, обратили в шутку разговор о создании тайного общества: "Я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка". Нет сомнений, что в это время он легко мог быть принят в декабристский союз. Более того, известно, что С. Г. Волконский имел даже поручение принять Пушкина в тайное общество, но воздержался от исполнения, оберегая пушкинский талант. Есть записанный П.И. Бартеневым, правда, не вызывающий полного доверия рассказ А.О. Россета: "Вас. Львович Давыдов в Сибири... услыхав подробности о смерти Пушкина, плакал и потом рассказывал, что он говаривал Пушкину: "Мы тебя не примем в свое общество, но ты будешь нам петь". Откликом на эти слова, по мнению А.О. Россета, явились пушкинские строки: "А я, таинственный певец..., пловцам я пел..." (А.С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2, с. 317). Вяземский же судит сб отношении поэта к декабризму в более поздний период, после 1825 г., когда взгляды поэта отличались большей глубиной, чем романтически окрашенные замыслы участников восстания. Подробно об отношениях Пушкина с декабристами см.: Эйдельман Н. Я. Пушкин и декабристы. М.: Сов. писатель, 1980.   С. 109. А.А. Ивановский служил в ведомстве военного министерства и в 1826 г. был откомандирован для работы в Следственном комитете по делу декабристов. Отличаясь страстной любовью к литературе, Ивановский проявил большое участие в судьбе декабристов, особенно декабристов-литераторов. Ему удалось изъять из следственных дел и сохранить в своем архиве рукописи А. Бестужева, очень важные письма к нему Пушкина, Грибоедова, Вяземского. После окончания работы в Следственном комитете он был переведен в III отделение. Знакомство его с Пушкиным состоялось, видимо, в 1827 г. В 1828 г. он издает альманах "Альбом северных муз", в котором публикует стихотворение Пушкина "Талисман". Нет оснований сомневаться в фактической правильности его рассказа: Пушкин, сохранивший еще в какой-то степени надежду творить добро, воздействуя на царя, переживал явное выражение его недоверия к себе. Однако речь идет лишь о минутном эпизоде, не характерном для отношения Пушкина к властям в целом, что весьма точно выразил Н. В. Путята: "Покровительство и опека императора Николая Павловича тяготили его (Пушкина. - В.С.) и душили".   С. 114. Вересаеву остался неизвестен дневник А.А. Олениной, опубликованный ее правнучкой в Париже в 1936 г. В этом дневнике помимо отдельных упоминаний о Пушкине содержится начало автобиографического романа "Непоследовательность, или Надо прощать любви", где, в частности, говорится: "Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитровой Анета увидела самого интересного человека своего времени и выдающегося на поприще литературы: это был знаменитый поэт Пушкин. Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, страстность нрава, природного и принужденного, и неограниченное самолюбие - вот все достоинства [Здесь и далее в комментариях разрядкой выделяются русские вставки во французском тексте. - В.С.] телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия. Говорили еще, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно все знать; что он распутный человек, но, впрочем, вся молодежь почти такова. Итак, все, что могла сказать Анета после короткого знакомства, есть то, что он умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен.   Он только что вернулся из шестилетней ссылки. Все - мужчины и женщины - старались оказывать ему внимание, которое всегда питают к гению. Одни делали это ради моды, другие - чтобы иметь прелестные стихи и приобрести благодаря этому репутацию, иные, наконец, вследствие истинного почтения к гению, но большинство - потому, что он был в милости у государя Николая Павловича, который был его цензором. Анета знала его, когда была еще ребенком. С тех пор она с восторгом восхищалась его увлекательной поэзией. Она тоже захотела отличить знаменитого поэта: она подошла и выбрала его на один из танцев; боязнь, что она будет осмеяна им, заставила ее опустить глаза и покраснеть, подходя к нему. Небрежность, с которой он спросил у нее, где ее место, задела ее. Предположение, что Пушкин мог принять ее за дуру, оскорбило ее, но она ответила просто и за весь остальной вечер уже не решалась выбрать его. Но тогда он в свою очередь подошел выбрать ее исполнить фигуру, и она увидела его, приближающегося к ней. Она подала ему руку, отвернув голову и улыбаясь, потому что это была честь, которой все завидовали" (Исс. и мат., II, с. 248 - 270).   С. 127. Содержание пушкинского ответа до последнего времени оставалось тайной. В 1951 г. в архиве сенатора А. Н. Бах-метева была обнаружена следующая бумага: "Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. Но теперь, вопрошаемый прямо от лица Государя, объявляю, что Гаврилиада сочинена мною в 1817 году..." И подпись: "А. Пушкин". А. Н. Бахметев был зятем графа П. А. Толстого, возглавлявшего расследование о "Гаврилиаде". Пушкинисты предполагают, что перед нами копия пушкинского письма, которую сумел снять Бахметев (см. Исс. и мат., VIII, с. 284 - 292).   С. 182. О Паскевиче Денис Давыдов писал: "Высокомерие, гордость, самонадеянность Паскевича, которому успехи и почести вскружили голову, не имеют пределов; он почитает себя великим человеком и первым современным полководцем. Во время первого пребывания Паскевича в Петербурге после взятия Варшавы все спешили заявить ему свое благоволение. В числе особ, поздравлявших его с одержанными успехами, находилась одна дама, которой князь Варшавский (Паскевич. - В.С.) по врожденной скромности своей сказал: "Я давно имел право занимать то положение, на которое я ныне поставлен: я еще в 1812 году указывал на ошибки Наполеона и Кутузова, но меня не послушали" (Давыдов Д. Сочинения. М.: ГИХЛ 1962, с. 501). С Пушкиным Паскевич познакомился во время этой его поездки. Независимое поведение поэта, его неумение льстить и притворяться, общение с нижними чинами и младшими офицерами, среди которых были ссыльные декабристы, - все это, конечно, уязвляло самолюбие будущего фельдмаршала, желавшего везде быть на первых ролях.   С. 195. Всю жизнь, в особенности после 1826 г., Пушкин во взаимоотношениях с царским правительством вел себя как тонкий дипломат, хорошо понимавший практическое неравенство сил и тем не менее не желавший ни ронять своего достоинства, ни уступать своей позиции. Обычные в те времена формы вежливости и даже подобострастия он употреблял очень осторожно, с такими вольными оттенками, которые не могли остаться незамеченными и не могли не вызвать "высшего" неудовольствия. О том же см. в комментариях к с. 268, 399.   С. 197. Пушкин выучил английский язык летом - осенью 1828 г. в Петербурге. Толчком к этому, очевидно, послужил томик Байрона, подаренный ему перед отъездом из Москвы Мицкевичем. Пушкин давно хотел овладеть языком Байрона и Шекспира. В 1825 г. он писал Вяземскому из Михайловского: "Мне нужен английский язык, - и вот одна из невыгод моей ссылки: не имею способов учиться, пока пора. Грех гонителям моим!" Примечательно, что, изучая английский язык по пособиям, без учителя, Пушкин не мог овладеть английским произношением (см. рассказ М. В. Юзефовича - наст. изд. с. 180). Однако позднее, по-видимому, осенью 1829 г., вскоре после возвращения из Арзрума, Пушкин выучил английскую фонетику. Только после этого, поняв звучание английской речи и звуковой строй английской поэзии, он начал переводить британских поэтов: Саути, Вильсона, Корнуоля, позднее Шекспира, Байрона, Вордсворта, Кольриджа.   С. 204. "Мазепа" - первоначальное заглавие "Полтавы", задуманной и построенной как продолжение и спор с одноименной поэмой Байрона. Чтобы подчеркнуть это, Пушкин предпослал своему произведению эпиграф из байроновского "Мазепы". С. 207. См. комментарий к с. 195, 268, 377 и 399.   С. 216. Пушкин отвечает на следующие слова Е. М. Хитрово: "Я боюсь за Вас: меня страшит прозаическая сторона брака. Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительное и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта". И так думала не одна она. Подобные воззрения имел в виду Пушкин, когда писал месяца четыре спустя: Постигнет ли певца незапное волненье, Утрата скорбная, изгнанье, затопенье, - "Тем лучше,- говорят любители искусств, - Тем лучше! наберет он новых дум и чувств И нам их передаст". Но счастие поэта Меж ими не найдет сердечного привета, Когда боязненно безмолвствует оно...   С. 231. Пушкин действительно работал в Болдине с феноменальной продуктивностью. Интересно сопоставить с житейскими событиями его болдинского "сидения", представленными в подборке Вересаева, хронологию его творческой работы за эти три месяца (в той степени, в какой она нам известна). Сентябрь: 3 - приезд; 7 - "Бесы", "Делибаш"; 8 - "Элегия"; 9 - "Гробовщик"; 13 - "Сказка о попе и работнике его Балде"; 14 - "Станционный смотритель"; 18 - "Путешествие Онегина"; 20 - "Кавказ", "Монастырь на Казбеке", последняя глава "Евгения Онегина"; 26 - "Ответ анониму". В октябре закончены следующие произведения: 1 - "Царскосельская статуя"; 2 - "Глухой глухого звал..."; 5 - "Прощание"; 7 - "Паж, или Пятнадцатый год"; 9 - "Домик в Коломне"; 10 - "Отрок", "Рифма", "Румяный критик мой...", "Я здесь, Инезилья..."; 12 - 13 - "Выстрел"; 16 - "Моя родословная", "Не то беда, Авдей Флюгарин"; 17 - "Заклинание", "Стамбул гяуры нынче славят..."; 20 - "Метель"; 23 - "Скупой рыцарь"; 26 - "Моцарт и Сальери"; 30 - "Обвал". Ноябрь: 1 - "История села Горюхина"; 3 - "Моя родословная"; 4 - "-Каменный гость"; 6 - "Пир во время Чумы"; 8 - "На перевод Илиады"; 27 - "Для берегов отчизны дальной...". За это же время созданы стихотворения, конкретная датировка которых требует уточнения: "Дорожные жалобы", "Дельвигу" ("Мы рождены, мой брат названный..."), "Герой", "Пью за здравие Мери...", "Цы-ганы" ("Над лесистыми брегами..."), "В начале жизни школу помню я...", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы", - а также следующие статьи: "Опровержения на критики", "Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений", "Об Альфреде де Мюссе", "О народной драме и драме Марфа Посадница", "Баратынский", "Заметка о графе Нулине" и др.   С. 268. Читая это письмо, следует иметь в виду, что полагалось по тем временам чувствовать в подобных случаях. Тон же отзыва Пушкина о царском благодеянии - спокойный, даже фамильярный, а не подобострастно-восторженный, как следовало бы в такой ситуации. Подлинная цена царских "милостей" станет вполне ясна поэту позднее, хотя возможностью посещать архивы, изучать отечественную старину, царствование Петра I Пушкин дорожил до самых последних своих дней.   С. 272. То, что показалось Н. Д. Киселеву шутливой и не вполне объяснимой выходкой Пушкина, содержало на самом деле серьезный политический жест, которым поэт хотел подчеркнуть постоянство своего отношения к самовластью. "И эти стихи не мои", - иронически, как видно, сказал Пушкин о широко известных стихах после того, как процитировал действительно не свои, но в том же духе выдержанные строки казненного декабриста-поэта. Таким образом, Пушкин фактически подписывается и под стихами Рылеева.   С. 276. То есть почувствовал себя так, как должны были чувствовать себя перед лицом российского самодержца его верноподданные. Обычно же, как известно даже со слов самого Николая I, поэт во время личных встреч с царем вел себя свободно.   С. 278, 285. Стихотворения Пушкина "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина" вызвали острую полемику. Многие, как Вяземский, осуждали автора стихов - см. письмо А. И. Тургенева брату от 26 сентября 1831 г. (наст, изд., с. 285). Однако П. Я. Чаадаев писал Пушкину 18 сент. 1831 г.: "Я только что прочел ваши два стихотворения. Друг мой, никогда еще вы не доставляли мне столько удовольствия. Вот вы, наконец, и национальный поэт; вы, наконец, угадали свое призвание... Не все здесь одного со мной мнения, вы, конечно, не сомневаетесь в этом".   С. 287. Отзыв Н. А. Мельгунова, писателя и композитора, автора музыки к стихотворению "Я помню чудное мгновенье...", характерен для тех почитателей Пушкина, которые не понимали всю сложность его позиции после 1831 г. По их представлениям, Пушкин должен был оставаться "чистым художником" и не заниматься общественными вопросами.   С. 292. Подобные факты и мнения дали в свое время П. Е. Щеголеву основания говорить о полной несовместимости характеров Пушкина и его жены, что соответственно вело к заключению о бесспорности вины Наталии Николаевны в гибели поэта. "Пушкину надо было жениться на Щеголеве и всем . позднейшем пушкиноведении", - иронически заметил по этому поводу Б. Пастернак, напомнивший тут же, что Наталия Николаевна вдохновила поэта на ряд шедевров лирики. Тем не менее вопрос о счастии поэта остался в фокусе споров. Одну из крайних точек зрения на эту тему выразила в свое время Марина Цветаева: "Молодая девушка, красавица, та непременная красавица многодочерних русских семейств, совсем бы из сказки, если из трех сестер младшая, но старшая или младшая, красавица - сказочная, из разорившейся и бестолковой семьи выходит замуж за - остановка - за кого в 1831 г. выходила Наталья Гончарова?   Есть три Пушкина: Пушкин - очами любящих (друзей, женщин, стихолюбов, студенчества), Пушкин - очами любопытствующих (всех тех, последнюю сплетню о нем любивших едва ли не жаднее., чем его последний стих), Пушкин - очами судящих (государь, полиция, Булгарин, иксы, игреки - посмертные отзывы) и, наконец-, Пушкин - очами будущего - на с. За кого же из них выходила Гончарова? Во всяком случае, не за первого и тем самым уже не за последнего, ибо любящие и будущие - одно... Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место. (Пушкинский гроб под розами!). Как Елена Троянская повод, а не причина троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Судьба выбрала самое простое, самое пустое, самое невинное орудие: красавицу... Гончарову, не любившую, он взял уже с Дантэсом in dem Kauf (в придачу), то есть с собственной смертью.   Посему, изменила Гончарова Пушкину или нет, только кокетничала или целовалась, только целовалась или другое все, ничего или все, - неважно, ибо Пушкин Дантэса вызвал за его любовь, не за ее любовь. Ибо Пушкин Дантэса вызвал бы в конце концов и за взгляд. Дабы сбылись писания" (Цветаева М. Мой Пушкин. 3-е изд. М.: Сов. писатель, 1981, с. 127, 132). Сейчас, благодаря новым находкам, мы стали лучше понимать обстоятельства, приведшие к гибели Пушкина. Обогатились наши представления и о личности Наталии Николаевны, в частности, на основании семейной переписки Гончаровых. Ее собственные письма приблизили к нам личность жены поэта - в итоге крайне отрицательная позиция сменяется другой, более мягкой и даже восторженной. Жена поэта начинает вызывать поклонение - как при жизни. В ее осуждении видят козни врагов Пушкина и властей, желавших отвлечь внимание от истинных причин дуэли.   В позиции М. Цветаевой, а также А. Ахматовой усматривают понятное, эмоционально оправданное, но все же преувеличение. Д. Д. Благой пишет: "Настала пора закрыть затянувшееся почти на полтора столетия обвинительное "дело" против жены поэта. Да, она была молода, была прекрасна и бесконечно радовала, чаровала Пушкина своей молодостью и красотой. Да, как он и хотел, она блистала в той сфере, где была к этому призвана. Она очень любила балы, наряды, любила кокетничать со своими бесчисленными поклонниками. Глубочайше потрясенная смертью мужа, она сама горько каялась в этом. Но - мать четырех детей поэта - она давала ему то высокое и вместе с тем простое, доброе, человеческое счастье, в котором он так нуждался, нуждался именно в годы жизни с ней - в 30-е годы, когда своей мыслью и творчеством ушел далеко вперед - в грядущие столетия, а в своем веке ощущал такое страшное одиночество. Один раз за всю их семейную жизнь увлеклась было и она, но и в этом увлечении явила себя его "милым идеалом", его Татьяной. А в истории трагической гибели Пушкина она была не виновницей, а жертвой тех дьявольских махинаций, тех адских козней и адских пут, которыми был опутан и сам поэт. О ней, о ее будущей судьбе были последние помыслы и последние заботы умирающего Пушкина. И никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на нее камень" (Благой Д. Д. "Душа в заветной лире". М.: Сов. писатель, 1977, с. 429).   С. 309. Истинность рассказа П. В. Нащокина (в записи Бартенева) до сих пор не доказана. Пушкинист Л. П. Гроссман видел в этом эпизоде лишь "устную новеллу". Н. А. Раевский полагает, что Пушкин никогда бы не позволил себе подобной "устной новеллы" с конкретной, названной им героиней. Через двадцать лет после выхода последнего издания книги Вересаева в Италии был опубликован дневник Д. Ф. Фикельмон. В нем отсутствуют какие-либо признания личного характера, связанные с ее знакомством с Пушкиным. Н. Каухчишвили считает, что это, по-видимому, опровергает "жаркую историю". В то же время в дневнике содержатся интересные сведения о Пушкине, выразительные характеристики лиц его ближайшего окружения: "Пушкин, писатель, ведет беседу очаровательным образом - без притязаний, с увлечением и огнем, невозможно быть более некрасивым - это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил еще некоторую черноту в глазах и что-то такое во взгляде... Он приезжал сюда на некоторое время, чтобы устроить дела; а теперь возвращается, чтобы жениться. Никогда еще он не был таким любезным, таким пслным оживления и веселости в разговоре - невозможно быть менее притязательным и более умным в манере выражаться...   Пушкин приехал из Москвы и привез свою жену, но не хочет еще ее показывать в свете. Я видела ее у маменьки - это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая, - лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, - глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, - взгляд не то, чтобы косящий, но неопределенный, - тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в.нее влюблен, рядом с ней его уродливость еще более поразительна, но когда он говорит, забываешь о том, чего ему не достает, чтобы быть красивым, - он так хорошо говорит, его разговор так интересен, сверкающий умом без всякого педантства". О Геккерне: "...лицо хитрое, фальшивое, малосимпатичное, здесь считают его шпионом г-на Нессельроде - такое предположение лучше всего определяет эту личность и ее характер..." (Временник - 1962, с. 32 - 37).   С. 324. Подобные "набеги". Пушкин делал и на книжные собрания других своих родичей и знакомых. Поэт был увлеченным библиофилом. В сохранившейся части его библиотеки свыше 1,5 тысячи названий. Тут немало уникальных изданий (например, тома знаменитой французской "Энциклопедии", издания XVII и начала XVIII веков, прижизненные издания Вольтера, Дефо и другие). Значительное место занимают книги с автографами знаменитостей пушкинской поры: В. Жуковского, Д. Давыдова, А. Мицкевича... Поражает обилие интересов Пушкина-читателя: в его собрании книги по истории, теории вероятностей, восточной литературе, эстетике, военному делу, этнографии, политике... не говоря уж о художественной литературе на русском, французском, итальянском, немецком, испанском, португальском, польском, латинском языках. Многие книги настолько редки, что других таких не находится ни в одной библиотеке страны. Однако главная ценность пушкинского собрания для нас не в этом. Книги помогают нам стать ближе к Пушкину, дают возможность следить за его мыслью, глубже понять сложный мир его творений. На многих томах сохранились "отметки резкие ногтей", карандашные пометы на полях, подчеркивания, закладки, на которых иногда сделаны выписки, и проч. После смерти поэта его библиотека долгое время оставалась без всякого присмотра, и нельзя не пожалеть, что значительная часть пушкинских книг для нас безвозвратно погибла. Подробнее о Пушкине-книголюбе см.: Вацуро В.Э. А.С. Пушкин и книга. М.: Книга, 1982.   С. 330. В действительности А.А. Фукс была миловидной женщиной 28 лет, образованной и умной. Пушкин не только вместе с женой встретил ее позднее в Петербурге, но и поддерживал с ней переписку (сохранилось 4 письма поэта), в 1834 году он послал ей экземпляр "Истории Пугачева", а еще некоторое время спустя приглашал участвовать в "Современнике". Ироническому портрету в письме к жене есть объяснение: ревность Натальи Николаевны нередко подогревалась слухами, повсюду сопровождавшими поэта.   С. 332. Наталье Николаевне пришлось столкнуться с денежными затруднениями уже вскоре после свадьбы. Для того чтобы получить деньги на приданое, Пушкин заложил свое Кистенево. 17 тысяч, оставшиеся от закладной после всех свадебных расходов, быстро растаяли, деньги, которые Гончаровы должны были Пушкину (12 000 приданого), так никогда и не были ему возвращены. Доходы с Кистенева (около 3,5 тысячи в год) и пушкинского жалованья - 5000 в год - не хватало на жизнь в столице. Положение с деньгами всегда было шатким и неопределенным и беспокоило Пушкина. Из письма Н.Н. Пушкиной (брату), вошедшего вместе с остальным эпистолярным наследием семьи Гончаровых в научный оборот в 1970-х гг., мы получаем ответ на вопросы, которые тревожили Пушкина: "27 сентября 1833 г. Петербург. Я только что получила твое письмо, дорогой Дмитрий, и благодарю тебя миллион раз за 500 рублей, которые ты мне позволяешь занять. Я их уже нашла, но с обязательством уплатить в ноябре месяце. Как ты мне уже обещал, ради бога, постарайся быть точным, так как я в первый раз занимаю деньги, и еще у человека, которого мало знаю, и была бы в очень большом затруднении, если бы не сдержала слова. Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю как выразить тебе за них мою признательность, еще немного и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно. Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах, и у меня нет возможности известить его, так как только в будущем месяце он будет иметь твердое местопребывание. Пишу тебе сейчас только об этом, я должна идти одеваться, чтобы обедать в гостях. Нежно тебя целую, Сережа также. Он пробудет у меня до 8 октября, а потом уедет в Новгород. Смотри на обороте. Вот мой адрес: у Цепнаго моста, против Пантелеймана в доме Оливье" (Вокруг Пушкина, с. 160 - 161).   С. 354. "Двору хотелось"... Слово "двор" употреблено здесь в качестве синонима слова "император". Сейчас же после пожалования Пушкина камер-юнкером Николай I начинает ухаживать за Натальей Николаевной. "На бале у Бобринских император танцовал с Наташей кадриль, а за ужином сидел возле нее", - сообщает Надежда Осиповна Пушкина своей дочери 26 января 1834 г. Петля постепенно затягивалась все туже. Переживания Пушкина, его опасения и страхи нашли отражение в творчестве, например, в мрачных, пугающих сюжетах народной фантастики "Песен западных славян".   С. 362. В дневнике Александры Федоровны, найденном и опубликованном в 1960-х гг., содержится исключительно хроника светских событий. О Пушкине есть лишь косвенное упоминание: "Чтение повести "Пиковая дама" Виельгорским, до 12. Приятный вечер". Зато часто упоминается Дантес. Офицер Кавалергардского полка, шефом которого была императрица, Дантес входил в ее постоянное окружение: "28 февраля... в 1/2 10 поехали к Фикельмонам, там у Долли переоделась в белое с лилиями, очень красиво... мои лилии цвели недолго, Дантес долго смотрел. Был красивый бал, тоска, но все же... Французская кадриль, мазурка с Василием Алексеевичем Перовским, который был безумно печален, уютно говорили о Шиллере. 1/2 5 уехали. 1 марта... К обеду Орлов и Раух. Захотелось в маскарад. Сперва в французский театр. Клотильда; ужинали; из ложи смотрели бал масок. Около часу уехали, но опять вернулись с Софьей и Катрин Тизен . Немного интриговали, Дантес . Мило, но не так красиво, как в прошлом году. 4 марта... Дантес глассен" (леденяще холоден. - В.С). (Пушкин в письмах и дневниках императрицы. Публ. Э. Герштейн. - Новый мир, 1962, № 2, с. 212 - 215).   С. 374, 375. Изъявляя признательность и преданность, Пушкин, как обычно, продолжает стоять на своем. Он сохраняет "необдуманное прошение" в силе, подчеркивая, что ждет ответа: "Буду ждать решения участи своей..." Однако на сей раз уловка не удалась. По прямому требованию Бенкендорфа Жуковский должен был снова вмешаться в это дело (см. след. письмо).   С. 377. Намерение Пушкина подать в отставку было отчаянной попыткой разрешить ситуацию, которая практически являлась безвыходной: прервать службу означало потерять доступ в архивы и прекратить работу над "Историей Петра I", в то же время служба ставила поэта в унизительное положение и, кроме того, не освобождала его от материальных затруднений.   С. 384. Просьба крестьян не осталась без последствий. Осенью 1834 г. управляющего М. Калашникова сменил дельный и опытный управляющий И. М. Пеньковский.   С. 390. Валериан Иванович Сафонович был в 1830-е гг. чиновником министерства финансов, затем министерства внутренних дел. Человек очень далекий от Пушкина (достаточно указать на слова об "удовольствии", с которым поэт принял кг-мер-юнкерский мундир). Его суждение представляет собой взгляд на Пушкина "из толпы" и являет нам образ поэта, складывавшийся у среднего человека, которому случилось встретиться с великим художником в жизни.   С. 394. Сравни письмо Е. Н. Гончаровой к брату Д.Н. Гончарову: "8 декабря 1834 г. (Петербург). Разрешите мне, сударь и любезный брат, поздравить вас с новой фрейлиной, мадемуазель Катрин де Гончаров; ваша очаровательная сестра получила шифр 6-го после обедни, которую она слушала на хорах придворной церкви, куда ходила, чтобы иметь возможность полюбоваться прекрасной мадам Пушкиной, которая в своем придворном платье была великолепна, ослепительной красоты. Невозможно встретить кого-либо прекраснее, чем эта любезная дама, которая, я полагаю, и вам не совсем чужая. Итак, 6-го вечером, как раз во время бала, я была представлена их величествам в кабинете императрицы. Они были со мной как нельзя более доброжелательны, а я так оробела, что нашла церемонию представления довольно длинной из-за множества вопросов, которыми меня засыпали с самой большой благожелательностью. Несколько минут спустя после того, как вошла императрица, пришел император. Он взял меня за руку и наговорил мне много самых лестных слов и в конце концов сказал, что каждый раз, когда я буду в каком-нибудь затруднении в свете, мне стоит только поднять глаза, чтобы увидеть дружеское лицо, которое мне прежде всего улыбнется, и увидит меня всегда с удовольствием.   Я полагаю, что это любезно, поэтому я была, право, очень смущена благосклонностью их величеств. Как только император и императрица вышли из кабинета, статс-дама велела мне следовать за ней, чтобы присоединиться к другим фрейлинам, и вот в свите их величеств я появилась на балу. Бал был в высшей степени блистательным, и я вернулась очень усталая, а прекрасная Натали была совершенно измучена, хотя и танцевала всего два французских танца. Но надо тебе сказать, что она очень послушна и очень благоразумна, потому что танцы ей запрещены. Она танцевала полонез с императором; он, как всегда, был очень любезен с ней, хотя и немножко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался больным, чтобы не надевать мундира. Император ей сказал, что он прекрасно понимает, в чем состоит его болезнь, и так как он в восхищении от того, что она с ними, тем более стыдно Пушкину не хотеть быть их гостем; впрочем, красота мадам послужила громоотводом и пронесла грозу" (Вокруг Пушкина, с. 263 - 264).   С. 399. "Благодеяния государя", как и царские "милости", унижали и тяготили Пушкина. Возвращение из ссылки, замена общей цензуры личной цензурой царя, прекращение дела о "Гаврилиаде", чреватого новой и куда более тяжелой ссылкой - в Сибирь, место официального историографа, которое прежде занимал Н. М. Карамзин, с выдачей жалованья из царской казны, ссуда для напечатания "Истории Пугачева" - все это выглядело великодушно. Но тем сильнее привязывало поэта к трону и грозило, в конце концов, потерей внутренней свободы. Пушкин рвется прочь из погибельного круга, делая вторую отчаянную попытку после окончившегося неудачей прошения об отставке в 1834 г. Учитывая опыт, он готов теперь "поразговориться", как советовал Жуковский. Однако примечательно, что это полное комплиментов царю письмо написано по-французски, на светском языке салона, готовыми формулами, а не так, как рекомендовал ему Жуковский: "Напиши то, что скажет сердце". В том же роде Пушкин пошлет затем царю, через Бенкендорфа, просьбу о новой денежной ссуде (см. с. 403 наст. изд.).   С. 401. Пушкины действительно сняли дачу на Черной речке, на месте будущей роковой дуэли. С ними уже жили в это время обе сестры Наталии Николаевны. Е. Н. Гончарова в письме к брату рассказывала: "Ты уже знаешь, что мы живем это лето на Черной речке, где мы очень приятно проводим время, и конечно, теперь ты не стал бы хвалить меня за мои способности к рукоделию, потому что буквально я и не вспомню, сколько месяцев я не держала иголки в руках. Правда, зато я читаю все книги, какие только могу достать, а если ты меня спросишь, что же я делаю, когда мне нечего делать, я тебе прямо скажу, не краснея (так как я дошла до самой бесстыдной лени) - ничего, решительно ничего... У нас теперь каждую неделю балы на водах в Новой деревне.   Это очень красиво. 17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, чтобы отправиться к Демидову, который давал бал в двух верстах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная со двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероятная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой, какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые тысячу лет валялись у Гамбса на чердаке, были куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас что стоил этот праздник и как там было скучно". (Вокруг Пушкина, с. 281 - 282). С этим письмом, датированным 22 июля 1835 г., следует сравнить письмо, отправленное в тот же день Пушкиным Бенкендорфу (см. с. 403).   С. 404. Датировка, предложенная Вересаевым, подтверждается теми новыми материалами, которые были найдены в семейном архиве Гончаровых. В декабре 1835 г. А. Н. Гончарова писала брату: "Что сказать тебе интересного? Жизнь наша идет своим чередом. Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом у Бистрома каждую среду; а послезавтра у нас будет большая карусель: молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и самые очаровательные. Хочешь знать, кто это? Я тебе их назову. Начнем с дам, это вежливее. Прежде всего, твои две прекрасные сестрицы или две сестрицы-красавицы, потому что третья... кое-как ковыляет (Н.Н. была в положении. - В.С.), затем Мари Вяземская и Софи Карамзина; кавалеры: Валуев - примерный молодой человек, Дантес - кавалергард, А. Голицын - артиллерист, А. Карамзин - артиллерист; это будет просто красота. Не подумай, что я из-за этого очень счастлива, я смеюсь сквозь слезы. Правда" (Вокруг Пушкина, с. 299). В самом конце письма, по-видимому, содержится намек на ухаживания Дантеса за Наталией Николаевной. Сам Дантес через месяц будет об этом рассказывать в письме Геккерну (см. коммент. к с. 463).   С. 409. Проведя в Михайловском только два месяца из взятых им в качестве отпуска четырех, поэт в конце октября 1835 г. возвращается в столицу - и не возобновляет просьбы об отставке. Более того. Мысль о деревне навсегда покидает его стихи. Очевидно, побег в обитель дальную не приносил спасения. С этого момента и даже несколько ранее, с лета 1835 г., в лирическую поэзию Пушкина решительно входит мотив скорой и неминуемой гибели, быстро становящийся центральным.   С. 411. В это же время в письме от 1 ноября 1835 г. Е. Н. Гончарова рассказывала брату: "Пушкин две недели тому назад вернулся из своего псковского поместья, куда ездил работать и откуда приехал раньше, чем предполагал, потому что он рассчитывал пробыть там три месяца; это очень устроило бы их дела, тогда как теперь он ничего не сделал, и эта зима будет для них не легкой. Право, стыдно, что мать ничего не хочет для них сделать, это непростительная беззаботность, тем более, что Таша ей недавно об этом писала, а она ограничилась тем, что дала советы, которые ни гроша не стоят и не имеют никакого смысла [Речь идет об отказе Н. И. Гончаровой материально помочь семье дочери. - В.С.]. У нас в Петербурге предстоит блистательная зима, больше балов, чем когда-либо, все дни недели уже распределены, танцуют каждый день. Что касается нас, то мы выезжаем еще очень мало, так как наша покровительница Таша находится в самом жалком состоянии и мы не знаем, как со всем этим быть, авось как-нибудь сладится" (Вокруг Пушкина, с. 296 - 297).   С. 417. Письма Пушкина к жене, ее переписка с родными, все факты, известные нам сегодня, показывают, что семейная жизнь поэта была очень далека от картины, нарисованной А. П. Араповой.   С. 431. Денежные дела Пушкина были в это время почти катастрофическими. Наталия Николаевна писала брату, что у Пушкина "совершенно нет денег". В ее письме говорится: "Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, я это делала, но сейчас мое положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного, вот почему я вынуждена, дорогой брат, прибегнуть к твоей доброте и великодушному сердцу, чтобы умолять тебя назначить мне с помощью матери содержание, равное тому, какое получают сестры, и, если это возможно, чтобы я начала получать его до января, то есть с будущего месяца. Я тебе откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна. И стало быть, ты легко поймешь, дорогой Дмитрий, что я обратилась к тебе, чтобы ты мне помог в моей крайней нужде. Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение; по крайней мере, содержание, которое ты мне назначишь, пойдет на детей, а это уже благородная цель. Я прошу у тебя этого одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то, несмотря на стесненные обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать. Итак, ты не рассердишься на меня, дорогой Дмитрий, за то, что есть нескромного в моей просьбе, будь уверен, что только крайняя необходимость придает мне смелость докучать тебе" (Вокруг Пушкина, с. 173 - 180).   С. 443. С точки зрения III Отделения (А. Н. Мордвинов был управляющим III Отделением) звание редактора печатного органа означало не просто полную благонадежность того, кому было доверено управлять общественным мнением, но и прямую готовность быть рупором правительственных идей. Слово "шпион" в данном случае употреблено в смысле верный слуга правительства, его раб.   С. 451. Имеется в виду редакция дружественного Пушкину журнала "Московский наблюдатель", находившегося в сложных отношениях с другим главным московским журналом "Телескоп", где в это время сотрудничал В. Г. Белинский.   С. 452. В статьях 1960-х гг. А.А. Ахматова решительно настаивала на том, что пресловутый роман Пушкина с Александ-риной - клевета, пущенная в ход врагами Пушкина, в первую очередь Геккернами, ради того, чтобы уязвить его и уронить его имя в общественном мнении. Можно считать, что А. В. Трубецкой, а также в какой-то степени А. П. Арапова, чье мнение приведено выше, недоброжелательно относились к Пушкину. Однако этого никак нельзя сказать о сестре Пушкина О. С. Павлищевой, об А. Н. Вульф и других близких Пушкину людях, также свидетельствовавших об этом. Вопрос о характере отношений Пушкина и его свояченицы остается открытым.   С. 463. В 1946 г. стали известны письма Дантеса к Геккерну, написанные зимой 1836 г. Они проливают в какой-то степени свет на историю отношений его с Н.Н. Пушкиной: "Петербург, 20 января 1836 г. Дорогой друг мой. Я действительно виноват, что не ответил сразу на два добрых и забавных письма, которые ты мне написал, но видишь ли, ночью танцуешь, утром в манеже, днем спишь, вот моя жизнь последних двух недель, и предстоит еще столько же, но что хуже всего, это то, что я безумно влюблен! Да, безумно, так как я не знаю, как быть; я тебе ее не назову, потому что письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты будешь знать ее имя. Но всего ужаснее в моем положении то, что она тоже любит меня и мы не можем видеться до сих пор, так как муж бешено ревнив... До сих пор тайна принадлежит только ей и мне (она носит то же имя, что и дама, которая писала тебе по моему делу, что она в отчаянии, но что чума и голод разорили ее деревни); ты должен теперь понять, что можно потерять рассудок от подобного существа, особенно когда она тебя любит!" Намек на имя, сделанный Дантесом, можно истолковать двояко: "графиней Натали" в светском обществе называли Н. В.С.троганову, у которой Дантес и Геккерн, видимо, просили в долг; "Пушкиной" называли Э. К. Мусину-Пушкину, и в одном из писем сам Пушкин спрашивает жену: "Счастливо ли воюешь с твоей однофамилицей?" (14 сентября 1835 г.). Несмотря на осторожность Дантеса, его взаимоотношения с Наталией Николаевной не укрылись от наблюдательных светских дам. Именно к этому времени относится запись в дневнике Н. К- Мердер (см. наст. изд. с. 428).   Некоторое время спустя Дантес отправляет Геккерну второе письмо: "Петербург, 14 февраля 1836 г. Дорогой друг, вот и масленица прошла, а с ней и часть моих мучений; в самом деле, кажется, я стал немного спокойнее с Тех пор, как не вижу ее каждый день; и потом всякий не может больше брать ее за руку, за талию, танцевать и говорить С нею, как это делаю я, и спокойнее, чем я, потому что у них совесть чище. Глупо, но оказывается, чему бы я никогда не поверил, что это ревность приводила меня в такое раздраженное состояние и делала меня таким несчастным. И потом, когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Оно было ужасно, но облегчило меня. Эта женщина, у которой обычно предполагают мало ума, не знаю, дает ли его любовь, но невозможно внести больше такта, прелести и ума, чем она вложила в этот разговор; а его было очень трудно поддерживать, потому что речь шла об отказе человеку, любимому и обожающему, о том, чтобы нарушить ради него свой долг; она описала мне свое положение с такой непосредственностью, так просто, просила у меня прощения, что я в самом деле был побежден и не нашел ни слова, чтобы ей ответить. Если бы ты знал, как она меня утешала, потому что она видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно; а когда она сказала мне: я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит, и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как вы любите сейчас, моя любовь будет вашей наградой; право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать, если б я был один, я уверяю тебя, что с этого дня моя любовь к ней еще возросла, но теперь это не то же самое; я ее уважаю, почитаю, как уважают и почитают существо, с которым связано все твое существование. Но прости, мой дорогой друг, я начинаю письмо с того, что говорю о ней; но она и я это нечто единое, и говорить о ней - это то же, что говорить обо мне, а ты укоряешь меня во всех письмах, что я недостаточно распространяюсь о себе" (Звенья, IX. М.: Гос. изд. культ, просвет, лит-ры, 1951, с. 173 - 175). Дантес удивлен умом, о котором в свете такого невысокого мнения, и совершенно неожиданной силой характера своей возлюбленной. Слова Натальи Николаевны (а найти их, как мы понимаем, ей помог пример героини великого романа ее мужа) вызывают у него преклонение. И действительно, судя по этому письму, в сложившемся положении Наталья Николаевна вела себя безупречно.   С. 474. В 1956 г. И. Л. Андрониковым и Н. Боташевым была опубликована семейная переписка Карамзиных, содержащая ценные сведения о Пушкине. В частности, с замечанием Павла Вяземского почти буквально перекликается письмо С.Н. Карамзиной, дочери историка, от 19 - 20 сентября 1836 г. В письме рассказывается о семейном празднике у Карамзиных, на котором "среди гостей были Пушкин с женой и Гончаровыми (все три - ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями)... Дантес... Поль и Надина Вяземские... и Жуковский... В девять часов пришли соседи... так что получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен. Он своей тоской и на меня тоску наводит. Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же штуки, что и прежде, - не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, все же танцевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушкина, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий. Боже мой, как все это глупо! Когда приехала графиня Строганова, я попросила Пушкина пойти поговорить с ней. Он было согласился, краснея (ты знаешь, что она - одно из его отношений, и притом рабское), как вдруг вижу - он внезапно останавливается и с раздражением отворачивается. "Ну, что же?" - "Нет, не пойду, там уж сидит этот граф". - "Какой граф?" - "Д'Антес, Гекрен что ли!" (Переписка Карамзиных, с. 108 - 109). "Отношением" на светском жаргоне того времени называли "увлечение", "симпатию". Н. В.С.трогановой посвящены некоторые стихотворения Пушкина, с ней связана также строфа в "Евгении Онегине".   С. 494. О каком родстве идет речь, остается неясным. С. 494. Сватовство Дантеса к Е. Н. Гончаровой было для всех неожиданностью - данные, приводимые Вересаевым, свидетельствуют об этом. Свидетельствует о том же и обнаруженная позднее семейная переписка Карамзиных. Но самые последние изыскания делают это сватовство объяснимым и в то же время совершенно необычным. За две недели до сватовства к Ё. Н. Гончаровой Дантес... просил руки княжны М. Барятинской. Это стало известно из ее дневника, обнаруженного и расшифрованного в 1960-х гг. Данное обстоятельство иначе освещает поведение Дантеса и всю историю роковой дуэли.   Из имеющихся у нас сегодня сведений можно вывести примерно такую картину, где центральной, хотя и не всегда видимой фигурой оказывается царь. По книге приказов Кавалергардского полка, обследованной, в свою очередь, недавно, становится видно, что в октябре - ноябре 1836 г. Дантес непрерывно подвергается наказаниям за малейшие служебные промахи, вследствие чего иногда по нескольку дней подряд остается дежурным по полку. Камер-фурьерский журнал дополняет картину: в это же время Дантеса по какой-то причине перестают приглашать на придворные балы, где раньше он не только бывал, но и должен был присутствовать как офицер свиты императрицы. Почему же все это происходило? Его устраняли как опасного соперника, ведь мы знаем, что Николай I уже давно имел свои виды на жену камер-юнкера Пушкина.   Обнаружив к осени 1836 г. на своем пути Дантеса, царь решил от него избавиться. Из того же камер-фурьерского журнала мы знаем, что 8 октября, во время дежурства Дантеса во дворце у дверей императорского кабинета, между ним и Николаем I состоялся разговор, содержание которого осталось неизвестным, но следствием которого надо, видимо, считать упомянутые выше взыскания. Тут и начались неожиданные поиски невесты, хотя по возрасту и положению в обществе Дантесу, казалось бы, спешить было некуда. Напрашивается вывод, что царь изъявил желание видеть своего молодого офицера женатым (см.: Яшин М. Хроника преддуэльных дней. - Звезда, 1963, № 8 - 9).   Все это бросает новый свет и на историю с анонимным пасквилем, фабрикация которого выглядела до сих пор все-таки немотивированной. Проясняется вопрос о возможном авторстве этого пресловутого диплома. Кому он был нужен? Царские министры Нессельроде и Уваров не осмелились бы изготовить "документ", затрагивающий личность самодержца. В сущности, подтверждаются догадки Пушкина, высказанные им в письме к Бенкендорфу (см. наст, изд., с. 484): человек высшего общества, иностранец, дипломат. Иностранец мог позволить себе шутить над любовными похождениями российского императора, но для столь рискованных шуток у него должен быть серьезный повод. У Геккернов был такой повод. Целью составления анонимного пасквиля было заставить Пушкина увезти жену из Петербурга - тем самым устраняется предмет соперничества царя и поручика, и несвоевременная женитьба последнего перестает быть необходимой. Вот почему о "посвящении" поэта в придворные рогоносцы были извещены 4 ноября друзья поэта, а не его враги, что, казалось, было бы естественнее. Вызов Пушкина разбил планы баронов; Дантес вынужден был сделать предложение Екатерине Гончаровой (согласие, видимо, не вызывало у них сомнения).   С. 495. В тот же лень Е. Н. Гончарова, зная об отношении Пушкина к сватовству Дантеса, писала брату: "...Мое счастье безвозвратно утеряно, я слишком хорошо уверена, что оно и я никогда не встретимся на этой многострадальной земле, и единственная милость, которую я прошу у бога - это положить конец жизни столь мало полезной, если не сказать больше, как моя. Счастье для всей моей семьи и смерть для меня - вот что мне нужно, вот о чем я беспрестанно умоляю всевышнего" (Вокруг Пушкина, с. 319).   С. 510. Отношение общества к этой свадьбе хорошо видно из семейной переписки Карамзиных: "Прямо невероятно, - я имею в виду эту свадьбу, - но все возможно в этом мире всяческих невероятностей", - писала сыну Е. А. Карамзина 20 ноября 1836 г. Со своей стороны С.Н. Карамзина сообщала в тот же день: "Поведение молодой особы, каким бы оно ни было компрометирующим, в сущности компрометировало только другое лицо, ибо кто смотрит на посредственную живопись, если рядом - Мадонна Рафаэля? А вот нашелся охотник до этой живописи, возможно потому, что ее дешевле можно было приобрести. Догадываешься? Ну да, это Дантес, молодой, красивый, дерзкий Дантес (теперь богатый), который женится на Катрин Гончаровой, и, клянусь тебе, он выглядит очень довольным, он даже одержим какой-то лихорадочной веселостью и легкомыслием, он бывает у нас каждый вечер, так как со своей нареченной видится только по утрам у ее тетки Загряжской; Пушкин его не принимает больше у себя дома, - он крайне раздражен им после того письма (анонимного диплома. - В.С.). Натали нервна, замкнута, и, когда говорит о замужестве сестры, голос у нее прерывается. Катрин от счастья не чует земли под ногами и, как она говорит, не смеет еще поверить, что все это не сон. Публика удивляется, но, так как история с письмами мало кому известна, объясняет этот брак очень просто. Один только Пушкин своим взволнованным видом, своими загадочными восклицаниями, обращенными к каждому встречному, и своей манерой обрывать Дантеса и избегать его в обществе добьется того, что возбудит подозрения и догадки. Вяземский говорит, "что он выглядит обиженным за жену, так как Дантес больше за ней не ухаживает". Об этой свадьбе было объявлено во вторник на балу у Салтыковых, и там они уже принимали поздравления. Я тоже там была и много танцевала. Дантес, зная, что я тебе пишу, просит тебе передать, что он очень доволен и что ты должен пожелать ему счастья" (Переписка Карамзиных, с. 140).   С. 517. О том, как происходила подготовка к свадьбе, как выглядели на острый светский глаз Софи Карамзиной участники этого злосчастного события, рассказывает следующее письмо: "29 декабря, 1836 г., Петербург. Никто ничего не знает, - я ограничусь сообщением, что свадьба совершенно серьезно состоится 10/22 января; что мои братья, и особенно Вольдемар (очень чувствительный к роскоши), были ослеплены изяществом их квартиры, богатством серебра и той совершенно особой заботливостью, с которой убраны комнаты, предназначенные для Катрин; Дантес говорит о ней и обращается к ней с чувством несомненного удовлетворения, и более того, ее любит и балует папаша Геккерн. С другой стороны, Пушкин продолжает вести себя самым глупым и нелепым образом; он становится похож на тигра и скрежещет зубами всякий раз, когда заговаривает на эту тему, что он делает весьма охотно, всегда радуясь каждому новому слушателю. Надо было видеть, с какой готовностью он рассказывал моей сестре Катрин (Е. Н. Мещерской. - В.С.) обо всех темных и наполовину воображаемых подробностях этой таинственной истории, совершенно так, как бы он рассказывал ей драму или новеллу, не имеющую к нему никакого отношения. До сих пор он упорно заявляет, что никогда не позволит жене присутствовать ни на свадьбе, ни принимать у себя замужнюю сестру. Вчера я убеждала Натали, чтобы она заставила его отказаться от этого нелепого решения, которое вновь приведет в движение все языки города; она же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против нее, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью. Словом, это какая-то непрестанная комедия, смысл которой никому хорошенько не понятен; вот почему Жуковский так смеялся твоему старанию разгадать ее, попивая свой кофе в Бадене. А пока что бедный Дантес перенес тяжелую болезнь, воспаление в боку, которое его ужасно изменило. Третьего дня он вновь появился у Мещерских, сильно похудевший, бледный и интересный, и был со всеми нами так нежен, как это бывает, когда человек очень взволнован или, быть может, очень несчастен. На другой день он пришел снова, на этот раз со своей нареченной и, что еще хуже, с Пушкиным; снова начались кривляния ярости и поэтического гнева; мрачный, как ночь, нахмуренный, как Юпитер во гневе, Пушкин прерывал свое угрюмое и стеснительное молчание лишь редкими, короткими, ироническими, отрывистыми словами и время от времени демоническим смехом. Ах, смею тебя уверить, это было ужасно смешно. Я исполнила твое поручение к жениху и невесте; оба тебя нежно благодарят, а Катрин просит напомнить тебе ваши прошлогодние разговоры на эту тему и сказать, что она напишет тебе, как только будет обвенчана. Но достаточно, надеюсь, об этом предмете. Для разнообразия скажу тебе, что на днях вышел четвертый том Современника и в нем напечатан роман Пушкина Капитанская дочка, говорят, восхитительный" (Переписка Карамзиных, с. 147 - 149).   С. 525. В это время Е. Н. Гончарова-Геккерн писала брату: "Говорить о моем счастье смешно, так как будучи замужем всего неделю, было бы странно, если бы это было иначе, и все же я только одной милости могу просить у неба - быть всегда такой счастливой, как теперь. Но я признаюсь откровенно, что это счастье меня пугает, оно не может долго длиться, я это чувствую, оно слишком велико для меня, которая никогда о нем не знала иначе как понаслышке, и эта мысль - единственное, что отравляет мою теперешнюю жизнь, потому что мой муж ангел, и Геккерн так добр ко мне, что я не знаю, как им отплатить за всю ту любовь и нежность, что они оба проявляют ко мне; сейчас, конечно, я самая счастливая женщина на земле" (Вокруг Пушкина, с. 326 - 327).   К тому же времени относится свидетельство С.Н. Карамзиной: "...Я была у них. Ничего не может быть красивее, удобнее и очаровательно изящнее их комнат, нельзя представить себе лиц безмятежнее и веселее, чем их лица у всех троих, потому что отец является совершенно неотъемлемой частью как драмы, так и семейного счастья. Не может быть, чтобы все это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вести всю жизнь! Непонятно" (Переписка Карамзиных, с. 152 - 153).   Тогда же, однако, в ином духе, писала брату А. Н. Гончарова: "Все кажется довольно спокойным. Жизнь молодоженов идет своим чередом, Катя у нас не бывает; она видится с Ташей у Тетушки и в свете. Что касается меня, то я иногда хожу к ней, я даже там один раз обедала, но признаю;ь тебе откровенно, что я бываю там не без тягостного чувства. Прежде всего я знаю, что это неприятно тому дому, где я живу, а во-вторых, мои отношения с дядей и племянником не из близких; с обеих сторон смотрят друг на друга несколько косо, и это не очень-то побуждает меня часто ходить туда. Катя выиграла, я нахожу, в отношении приличия, Она чувствует себя лучше в доме, чем в первые дни: более спокойна, но, мне кажется, скорее печальна иногда. Она слишком умна, чтобы это показывать, и слишком самолюбива тоже; поэтому она старается ввести меня в заблуждение, но у меня, я считаю, взгляд слишком проницательный, чтобы этого не заметить. В этом мне нельзя отказать, как уверяла меня всегда Маминька, и тут она была совершенно права, так как ничто от меня не скроется" (Вокруг Пушкина, с. 328 - 329).   С. 539. Об этом же вечере у Мещерских сообщает брату С.Н. Карамзина в письме, написанном за несколько часов до дуэли: "27 янв. 1837 г. 10 часов утра, Петербург. ...В воскресенье у Катрин (Е. Н. Мещерской, сестры Софи Карамзиной. - В.С.) было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны (которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя, - это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин (Гончарова-Геккерн. - В.С.) направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу - по чувству. В общем, все это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных)" (Переписка Карамзиных, с. 165).   С. 539. О существовании новых анонимных писем, последовавших за ноябрьским пасквилем, известно немногое, ни одно из них до нас не дошло, ни о содержании их, ни даже о характере никто из современников ничего не сообщает. Так как в письмах близких к Пушкину людей, в их мемуарах вообще нет никаких упоминаний на эту тему, высказывалось оправданное предположение, что новых анонимных писем не было, а те, кто говорит о них, просто перепутали их с ноябрьскими копиями диплома. Однако обнаруженная М. Яшиным анонимная заметка в "Северной пчеле" от 21 января показывает, что травля поэта велась с разных концов, что наряду с дипломом рогоносцев, разосланным и сделанным, по-видимому, Геккернами, были и другие пасквили. Анонимный автор заметки в связи с выходом в свет нового издания "Евгения Онегина" как будто просто решил напомнить читателям некоторые строфы романа.   Выписав нескольку строф, он заканчивает половиной (!) XXXIII строфы шестой главы, которая и служит гнусным целям автора, явно намекай на то, как Пушкин отреагировал на анонимный диплом: Приятно дерзкой эпиграммой Взбесить оплошного врага; Приятно зреть, как он, упрямо Склонив бодливые рога, Невольно в зеркало глядится И узнавать себя стыдится; Приятней, если он, друзья, Завоет сдуру: это я!.. За этой полустрофой следует хихикающее послесловие, упоминающее о французе - любителе русского местного колорита. Печатный характер этого выступления против Пушкина подсказывает, что инициатора его следует, по-видимому, искать по линии министерства народного просвещения, а она быстро приводит к Уварову (подробнее см.: Яшин М. А. История гибели Пушкина. - Нева, 1968, № 6, с. 194 - 195).   С. 542. Согласно недавним разысканиям встреча Дантеса с Натальей Николаевной у Полетики произошла 2 ноября 1836 г. и послужила одной из причин первого - ноябрьского, а не последнего - январского вызова (см.: Абрамович С.Л. Накануне 4 ноября. - Литературное обозрение, 1979, № 7). Внимание исследователей привлек разговор Пушкина с царем, состоявшийся, как известно, в январе 1837 г. Этот разговор, записанный со слов самого царя Корфом, начал Пушкин - усиленной благодарностью царю за его заботу о нравственности и добром имени Наталии Николаевны, закончил же Пушкин тем, что признался своему высокому собеседнику в подозрениях на его собственный счет. Это была исключительная, не сравнимая ни с чем дерзость. "Через три дня, - запомнил Николай I, - был последний дуэль его". Царь не знал, что одновременно с этим разговором в письме к Толю, обиженному царем, Пушкин подчеркнул: "Истина сильнее царя". О какой истине думал в это время поэт? За два месяца до вышеуказанного разговора, в аудиенции 23 ноября 1836 г. царь, видимо, обещал Пушкину утихомирить Дантеса и его покровителя, - первой это предположение высказала А.А. Ахматова (см. ее кн.: О Пушкине. Л.: Сов. писатель, 1970, с. 110 - 133) и развила С.Л. Абрамович (К истории дуэли Пушкина. - Вопросы литературы, 1978, № 7).   Однако вместо того, чтобы сделать внушение Дантесу, Николай I беседовал с Наталией Николаевной о сплетнях, какие вызывает в обществе ее красота (см. наст, изд., с. 531). "Это значит, - сделала заключение Ахматова, - что по-тогдашнему, по-бальному, по-зимнедворскому жена камер-юнкера Пушкина вела себя неприлично". Царь, таким образом, не унял врагов поэта, а, напротив, принял их сторону. Смысл разговора императора с женой поэта мог быть и несколько иным. Свое неудовольствие поведением Геккерена-старшего царь выразил-таки в письмах голландскому королю, которые полностью до нас не дошли. Изучив сохранившиеся ответы голландского короля, Н. Я. Эйдельман показал, что в письмах Николая содержалось описание неблаговидных поступков Геккерена в ноябре, в связи с несостоявшейся дуэлью (О гибели Пушкина. - Новый мир, 1972, № 3). Основные факты и подробности этого Николай мог узнать от Пушкина во время названной аудиенции: о сводничестве, об уговорах бежать с Дантесом за границу и т. п. В разговоре с Наталией Николаевной царь мог все это использовать по-своему, чтобы вызвать доверие молодой женщины и перевести их отношения в более интимный план, что, в свою очередь, должно было стать известным Пушкину. Это было последней каплей. Пушкин решил защищаться сам. Он имел дерзкий разговор с царем и послал вызывающее письмо Геккерену.   С. 552. В наше время куйбышевский библиофил Н. И. Мацкевич обнаружил экземпляр пушкинской "Истории Пугачева" в прижизненном издании, на полях и титульном листе которой содержались записи Анатолия Львовича Пушкина, племянника поэта (сына Л. С. Пушкина). А. Л. Пушкин беседовал с А.А. Пушкиным, старшим сыном поэта, рассказавшим ему о своей встрече с Жуковским и Александром II, в свите которого он состоял. Жуковский призвал А.А. Пушкина к себе в 1851 г., когда он находился в Бадене, и сказал: "...в смерти Пушкина повинен не только шеф жандармов, но и распорядитель судеб России - государь. Поэт убит человеком без чести, дуэль произошла вопреки правилам - подло..." (Временник - 1974, с. 42).   В следующую их встречу Жуковский обещал рассказать подробности, однако Жуковский был уже тяжело болен, и следующая встреча не состоялась. Александр II, по словам А.А. Пушкина, сказал следующее: "Будучи наследником престола, я имел встречи с Пушкиным, но каждая встреча отдаляла поэта от двора. Казалось, что поэт не скрывает своего пренебрежительного отношения и ко двору и к окружавшим поэта верноподданным государя. Никто не может отрицать, что поэзия Пушкина плохо действовала на поведение молодежи... Пушкин и Лермонтов были неизменными противниками трона и самодержавия и в этом направлении действовали на верноподданных России. Двор не мог предотвратить гибель поэтов, ибо они были слишком сильными противниками самодержавия и неограниченной монархии, что отражалось на деятельности трех защитников государя - Бенкендорфа, Мордвинова и Дубельта и не вызывало у них необходимости сохранить жизнь поэтам. Мы сожалеем о гибели поэтов Пушкина и Лермонтова: они могли быть украшением двора - воспеть самодержца" (там же, с. 31 - 32).   С. 582. Мы располагаем теперь и волнующим рассказом об этом самой Екатерины Андреевны: "30 янв. 1837 г. Петербург Милый Андрюша, пишу к тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа тоскою и горестию; закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина! Он дрался в середу на дуэли с Дантезом, и он прострелил его насквозь; Пушкин бессмертный жил два дни, а вчерась, в пятницу, отлетел от нас; я имела горькую сладость проститься с ним в четверьг; Он сам этого пожелал. Ты можешь вообразить мои чувства в эту минуту, особливо, когда узнаешь, что Арнд с перьвой минуты сказал, что никакой надежды нет! Он протянул мне руку, я ее пожала, и он мне также, и потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять мне протянул руку и сказал тихо: "перекрестите еще", тогда я опять, пожавши еще раз его руку, я уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке: он ее тихонько поцеловал и опять махнул. Он был бледен как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице. Других подробностей не хочу писать, отчего и почему это великое нещастие случилось: они мне противны; Сонюшка тебе их опишет. А мне жаль тебя; я знаю и чувствую, сколько тебя эта весть огорчит; потеря для России, но еще особенно наша; он был жаркий почитатель твоего отца и наш неизменный друг двадцать лет" (Переписка Карамзиных, с. 165 - 166).   С. 583. См. комментарии к с. 584.   С. 584. Как показал П. Е. Щеголев, поднятые вверх руки, восторженно-благодарственные слова поэта - все это целиком придумано Жуковским. Щеголев сравнил различные редакции мемуара Жуковского, разобрал его черновики и обнаружил, что в первоначальном рассказе не было и упоминания об этом жесте и сопровождавших его восклицаниях; последовательность редакций показывает, как постепенно складывался весь этот вымышленный эпизод (подробнее см.: Щеголев П. Е, Дуэль и смерть Пушкина. 3-е изд. М.; Л.: Госиздат, 1928, с. 169 - 173). Но пушкинские слова: "Жаль, что умираю, весь его бы был", приведенные Жуковским выше, были и в самом первом варианте. Чуть отличаясь по форме, они фигурируют в воспоминаниях еще трех свидетелей последних минут жизни Пушкина: Тургенева, Вяземского, Спасского. Объяснение заключается, по-видимому, в том, что слова Пушкина о "жизни для царя" - цитата из послания Вольтера к его бывшему покровителю прусскому королю Фридриху Великому. Стоя уже у края могилы, как и Пушкин, великий поэт Европы смиренно благодарит в издевательских тонах своего патрона за заботу и выражает свою предельную верноподданность убийственно-саркастическими словами: "Я бы жил для него". Пушкин чуть переделал эту строку, но смысл ее остался прежним: это - язвительный и гневный выпад против монарха. В числе немногих современников, понявших истинный смысл пушкинских слов, был, несомненно, и Жуковский. Опасаясь, что кто-нибудь откроет царю их значение, он и поставил следом за ними целую сцену с жестами и восклицаниями, которые придавали им совершенно противоположный смысл.   С. 584. Об отклике на смерть Пушкина рассказывает и С.Н. Карамзина в письме от 30 января 1837 г.: "Вечером мы ходили на панихиду по нашем бедном Пушкине. Трогательно было видеть толпу, которая стремилась поклониться его телу. В этот день, говорят, там перебывало более двадцати тысяч человек: чиновники, офицеры, купцы, все в благоговейном молчании, с умилением, особенно отрадном для его друзей. Один из этих никому не известных людей сказал Россету: "Видите ли, Пушкин ошибался, когда думал, что потерял свою народность: она вся тут, но он ее искал не там, где сердца ему отвечали". Другой, старик, поразил Жуковского глубоким вниманием, с которым он долго смотрел на лицо Пушкина, уже сильно изменившееся, он даже сел напротив и просидел неподвижно четверть часа, а слезы текли у него по лицу, потом он встал и пошел к выходу; Жуковский послал за ним, чтобы узнать его имя. "Зачем вам, - ответил он, - Пушкин меня не знал, и я его не видал никогда, но мне грустно за славу России". И вообще это второе общество проявляет столько увлечения, столько сожаления, столько сочувствия, что душа Пушкина должна радоваться, если только хоть какой-нибудь отзвук земной жизни доходит туда, где он сейчас; среди молодежи этого второго общества подымается далее волна возмущения против его убийцы, раздаются угрозы и крики негодования; между тем в нашем обществе у Дантеса находится немало защитников, а у Пушкина - и это куда хуже и непонятней - немало злобных обвинителей. Их отнюдь не смягчили адские страдания, которые в течение трех месяцев терзали его пламенную душу, к несчастью, слишком чувствительную к обидам этого презренного света, и за которые он отомстил в конце концов лишь самому себе: умереть в тридцать семь лет, и с таким трогательным, с таким прекрасным спокойствием! Я рада, что Дантес совсем не пострадал и что, раз уже Пушкину суждено было стать жертвой, он стал жертвой единственной: ему выпала самая прекрасная роль, и те, кто осмеливаются теперь на него нападать, сильно походят на палачей" (Переписка Карамзиных, с. 171). Отношение так называемого "второго общества", то есть широкого демократического читателя, к Пушкину демонстрируется Вересаевым в дальнейшем большой подборкой сообщений и фактов. Для представителей "высшего света" эта вдруг проявившаяся народная любовь к Пушкину была особенно неожиданна, поскольку им известно было, насколько затруднен был путь людей из народа к книге, культуре.   С. 606. Дневник Д. Ф. Фикельмон, ставший, как уже было указано, известен только в наши дни, дает яркое освещение тех же событий: "Все мы видели, как росла и увеличивалась эта гибельная гроза... Большой свет все видел и мог считать, что поведение самого Дантеса было верным доказательством невинности г-жи Пушкиной, но десятки других петербургских обществ, гораздо более значительных в его глазах, потому что там были его друзья, его сотрудники и, наконец, его читатели, считали ее виновной и бросали в нее каменья... Мы видели, как начиналась среди нас эта роковая история подобно стольким другим кокетствам, мы видели, как она росла, увеличивалась, становилась мрачнее, сделалась такой горестной, - она должна была бы стать для общества большим и сильным уроком тех последствий, к которым может привести необдуманность друзей, но кто бы воспользовался этим уроком? Никогда, напротив, петербургский свет не был так кокетлив, так легкомыслен, так неосторожен в гостиных, как в эту зиму... Печальна эта зима 1837 года, похитившая у нас Пушкина, друга сердца маменьки" (Исс. и мат., I, с. 348 - 350; Временник - 1962, с. 32 - 37).   С. 607. Об отношении высшего света к дуэли и тому, что за ней последовало, нагляднее всего говорит дневник и письма императрицы Александры Федоровны за 1837 год: Из дневника "27 января... Во время раздевания известие о смерти старого великого герцога Шверинского и мне Нике (Николай I. - B.С.) сказал о дуэли между Пушкиным и Дантесом, бросило в дрожь. 28 Января. Плохо спала, разговор с Бенкендорфом, полностью за Дантеса, который, мне кажется, вел себя как благородный рыцарь, Пушкин - как грубый мужик".   Из писем к С. А. Бобринской "28 января. Нет, нет, Софи, какой конец этой печальной истории между Пушкиным и Дантесом. Один ранен, другой умирает. Что вы скажете? Когда вы узнали? Мне сказали в полночь, я не могла заснуть до 3 часов, мне все время представлялась эта дуэль, две рыдающие сестры, одна жена убийцы другого. - Это ужасно, это страшнее, чем все ужасы модных романов. Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма Геккерну, не оставя ему возможности избежать дуэли. - С его любовью в сердце стрелять в мужа той, которую он любит, убить его, - согласитесь, что это положение превосходит все, что может подсказать воображение о человеческих страданиях, а он умел любить. Его страсть должна была быть глубокой, настоящей. - Сегодня вечером, если вы придете на спектакль, какие мы будем отсутствующие и рассеянные... 30 января. Ваша вчерашняя записка! Такая взволнованная, вызванная потребностью поделиться со мной, потому что мы понимаем друг друга, и, когда сердце содрогается, мы думаем одна о другой. Этот только что угасший Гений, трагический конец гения истинно русского, однако ж иногда и сатанинского, как Байрон. - Эта молодая женщина возле гроба, как Ангел смерти, бледная как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине, и, кто знает, не испытывает ли она рядом с угрызениями совести, помимо своей воли, и другое чувство, которое увеличивает ее страдания. - Бедный Жорж, как он должен был страдать, узнав, что его противник испустил последний вздох. После этого, как ужасный контраст, я должна вам говорить о танцевальном утре, которое я устраиваю завтра, я вас предупреждаю об этом, чтобы Бархат [Условное имя фаворита императрицы кавалергарда А. В. Трубецкого, приятеля Дантеса. Цитаты из его мемуаров см. в основном тексте книги. - В.С.] не пропустил и чтобы вы тоже пришли к вечеру. 4 февраля. Итак, длинный разговор с Бархатом о Жорже. Я бы хотела знать, чтобы они уже уехали, отец и сын. - Я знаю теперь все анонимное письмо, подлое и вместе с тем отчасти верное. Я бы очень хотела иметь с вами по поводу всего этого длительный разговор. 19 - 20 марта. Вчера я забыла вам сказать, что суд над Жоржем уже окончен - разжалован - высылается, как простой солдат на Кавказ, но как иностранец отправляется просто с фельдъегерем до границы, и finis est [конец (лат.). - В.С.]. - Это все-таки лучшее, что могло с ним случиться, и вот он за границей, избавленный от всякого другого наказания" (Новый мир, 1962, № 2, с. 212 - 215, Звезда, 1963, № 9, с. 168 - 186).   С. 621. Царское правительство по-своему реагировало на выражение общественного сочувствия Пушкину. Меры, припятые Николаем I, говорят о том, что он опасался событий не менее для него грозных, чем в декабре 1825 г. 1 февраля, когда происходило отпевание в Конюшенной церкви, Николай отдал неожиданный приказ о проведении на другой день военного смотра. На площадь к Зимнему дворцу были вызваны около 60 тысяч кавалерии и пехоты. Императрица в своем дневнике сделала запись на немецком языке: "Итак, полки на площади. Как будто тревога". Царь на следующий день писал брату: "Вчера сюрпризом вывел весь здешний гарнизон в полной походной форме и с обозами и был очень доволен; тем более что никто и не подозревал сего смотра". В приказе Кавалергардскому полку от 1 февраля значилось: "Всему полковому обозу, отправиться из казармы завтра в 10 1/2 утра, под командою фурштатского подпоручика Иванова и следовать через цепной мост, Царицын луг в Конюшенную улицу, где и остановиться". Еще до начала смотра, утром 2 февраля, Николай отдал распоряжение Бенкендорфу о вызове А. И, Тургенева для сопровождения тела Пушкина. "Государю угодно, чтобы завтра в ночь", - записал Тургенев в своем дневнике за 2 февраля. Упрекая шефа жандармов, Жуковский довольно смело указывал ему, что надлежало бы "взять с большей бдительностью те же предосторожности, какие наблюдаются при всяком погребении, а не признаваться перед целым обществом, что правительство боится заговора. (...) одним словом, не производить самой (полиции) того волнения, которое она предупредить хотела неуместными своими мерами" (Яшин М. Хроника преддуэльных дней. - Звезда, 1963, № 9, с. 185 - 187).   С. 634. Бывший лицеист Ф. Ф. Матюшкин, моряк, будущий адмирал ("С лицейского порога ты на корабль перешагнул шутя, и с той поры в морях твоя дорога. О волн и бурь любимое дитя!" - писал о нем Пушкин), обращается к другому бывшему лицеисту М. Л. Яковлеву с упреком, поскольку тот жил в Петербурге и постоянно виделся с Пушкиным.   С. 635. Это письмо Жуковского появилось под впечатлением от разбора пушкинского архива. В это же время Е. А. Баратынский писал жене: "На другой день (вчера) я был у Жуковского, провел у него часа три, разбирая ненапечатанные, новые стихотворения Пушкина. Есть красоты удивительной, вовсе новых духом и формой. Все последние пьесы его отличаются - чем бы ты думала? - силою и глубиною. Что мы сделали, россияне, и кого погребли!" (Баратынский Е. Стихотворения, поэмы, проза, письма. М.: ГИХЛ, 1951, с. 529).   С. 635. Хотя тяжелое душевное состояние Пушкина в конце жизни объясняется, конечно, не только светскими интригами против него, все же мнения А.С. Хомякова, здесь и далее приводимые Вересаевым, имеют своей причиной незнание обстоятельств и недооценку пушкинского творчества. Хомякову, как и многим современникам, не были известны "адские козни", по выражению Вяземского, которые душили поэта на протяжении нескольких лет; теперь мы убеждаемся, что клубок этих козней не распутан еще до сих пор. Не представлял себе Хомяков и линии поведения Пушкина по отношению к царю. Наконец, в оценке творчества Пушкина Хомяков исходил из убеждений, характерных для славянофильства, прежде всего убеждения в отрыве просвещенного российского общества от народно-национальной почвы. Пушкин, по мнению Хомякова, не избежал этой участи, он только острее, чем многие, осознавал ее. С одобрением Хомяков рассматривал лишь "ту способность в Пушкине, которой он не развил" (см. след. примеч.). Имеются в виду стихотворения позднего периода с философско-религиозным оттенком, такие, как "Отцы-пустынники...", "Странник".   С. 636. На этом месте Вересаев оборвал выдержку, не приведя последующих слов Хомякова из этого письма, посланного Аксакову в связи со статьей Н. Соханской, появившейся в славянофильском журнале "Русская беседа" (1859, № 1). "И все-таки я рад, - продолжает Хомяков, - что Соханская проследила, прочувствовала ту способность в Пушкине, которой он не развил, те звуки, которые у него разбросаны более как вздохи временного ропота на себя, чем как слова сознательного достоинства" (Хомяков А.С. Сочинения, т. VIII, с. 382 - 383). Недооценка Хомяковым философско-трагедийной линии творчества поэта объясняется в значительной степени распространенным представлением о Пушкине как о веселом и легкомысленном "гуляке праздном", сложившемся еще в ранний период его литературной биографии. Научный уровень публикаций поздних произведений поэта после его смерти не давал возможности читателю до конца понять их глубину и силу. Многое оставалось неопубликованным (например, "Пора, мой друг, пора..." и др.).   С. 636. В 1962 г. была опубликована переписка Николая 1 и его сестры Марии Павловны, великой герцогини Саксен-Веймарской. В письме от 4 (16) февраля 1837 г. царь писал: "Здесь нет ничего такого любопытного, о чем бы я мог тебе сообщить. Событием дня является трагическая смерть Пушкина, печально знаменитого, убитого на дуэли неким, чья вина была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной, притом что она не была решительно ни в чем виновата. Пушкин был другого мнения и оскорбил своего противника столь недостойным образом, что никакой иной исход дела был невозможен. По крайней мере, он умер христианином. Эта история наделала много шума, а так как люди всегда люди (истина, с которой ты не будешь спорить, размышление весьма глубокое), то болтали много, а я слушал - занятие идущее впрок тому, кто умеет слушать. Вот единственное примечательное происшествие". В ответе на это письмо говорилось: "То, что ты сообщил мне о деле Пушкина, меня очень огорчило: вот достойный сожаления конец, а для невинной женщины ужаснейшая судьба, какую только можно встретить. Он всегда слыл за человека с характером мало достойным наряду с его прекрасным талантом" (Временник - 1962).   В 1977 г. были- опубликованы материалы из архива вюр-тембергского посланника в России К. Гогенлоэ, в том числе депеша с донесением о дуэли Пушкина, которая служит точным комментарием к монаршей переписке: "Об этой злополучной дуэли больше не говорят, и мне передавали, что таково желание императора, положившего конец всем разговорам на эту тему. Между тем Пушкин по-прежнему оплакивается своими многочисленными друзьями, и по этому грустному поводу глаз постороннего наблюдателя мог убедиться еще раз, насколько сильна и могущественна чисто русская партия, к которой принадлежал Пушкин, хотя правительство императора, без сомнения, не должно сожалеть о человеке, который в своих сочинениях постоянно проповедовал свободу и даже несколько раз нападал на высокопоставленных лиц, имея в виду их нравственность и их политические мнения. Назначение Пушкина историографом было только средством связать его перо и отвратить его от поэзии, в которой каждый стих выражал чувства, мало соответствующие тем, какие бы хотели видеть у большинства нации" (Временник - 1977, с. 12).   С. 636. Личное знакомство Паскевича с Пушкиным сводится к их недолгой совместной жизни на Кавказе, где поэт предпочитал обществу будущего фельдмаршала круг своих друзей, встречи с декабристами, сосланными на Кавказ, и прекрасно понимал тот дальний прицел, который имел в виду Паскевич, оказывая ему знаки внимания. Главная причина неудовольствия главнокомандующего и любимца Николая (в прошлом командира дивизии, в которой начинал военное поприще будущий царь) состояла в том, что Пушкин обманул его честолюбивые надежды быть воспетым в стихах, посвященных победам его на Востоке. Чудовищное самомнение Паскевича (см. прим. к с. 182) не могло простить это даже тени поэтА.С. 638. К легендам, созданным вокруг Пушкина при жизни, прибавилась в наши дни еще одна: утверждают, будто бы на Дантесе во время дуэли была кольчуга или еще какое-то защитное приспособление, которое и спасло ему жизнь.   Современники думали иначе, они считали, что пуля, пробив руку, попала в пуговицу и рикошетировала. Легенда о "панцире" распространилась после публикации в журнале "Нева" в 1963 г. статьи В.С.афонова, специалиста по судебной медицине, в которой он высказывал предположение о существовании кольчуги, так как пуговицы на кавалергардском мундире, по его словам, располагались в один ряд, и там, где должна была бы быть спасительная пуговица, была только мягкая материя. В обсуждении поднятого Сафоновым вопроса приняли участие специалисты целого ряда профессий. Помимо пушкинистов в ней участвовали специалисты по баллистике, истории военного костюма, судебные эксперты.   В итоге заключение было единым. Нет никаких оснований полагать, что на Дантесе было надето какое-то пулезащитное устройство. Кольчуги вышли из употребления в XVII в., и с itex пор не известно ни одного случая их использования для Защиты от пуль. Осколки мелких колец могли бы сделать рану гораздо опаснее. Никаких пуленепробиваемых жилетов в те годы не существовало, да и надеть его под плотно пригнанный гвардейский мундир было бы невозможно. Наконец, риск позора, которому подвергал себя этим дуэлянт, был настолько страшен, что, по тогдашним понятиям, был гораздо хуже смерти. Что же касается пуговиц, то они изготовлялись из серебра и твердых сплавов, и пуля вполне могла, ударившись 66 одну из них, отскочить в сторону. И последнее: кавалергардский мундир, тот, которым пользовались зимой, был двубортным - на соответствующем месте была необходимая пуговица.   С. 641. Указание Л. П. Гроссмана основано на письме Н. И. Гончаровой. Как выяснилось, поставленная на этом письме дата является ошибочной. Первый ребенок Е. Н. Гон-чаровой-Геккерн, дочь Матильда, родилась 19 октября 1837 г. В ноябре 1838 г. Е. Н. Гончарова писала брату из Эльзаса: "Моя маленькая дочка прелестна и составляет наше счастье, нам остается только желать сына". В мае 1840 г. после рождения своего третьего ребенка Е. Н. Гончарова писала: "Я чувствую себя превосходно, уже три недели, как я совершенно поправилась. Вот что значит хороший климат, не то что, не прогневайся, в вашей ужасной стране, где мерзнут с первого дня года и почти до последнего. Да здравствует Франция, наш прекрасный Эльзас, я признаю только его. В самом деле, я считаю, что, пожив здесь, невозможно больше жить в другом месте, особенно в России, где можно только прозябать и морально и физически" (После смерти Пушкина, с. 264 - 295).   С. 644. Дантес, встретившись в Бадене с Андреем Карамзиным, был, безусловно, заинтересован в том, чтобы оправдаться в глазах Карамзиных, так как мнение этого дружественного Пушкину семейства, пользовавшегося уважением в высшем свете Петербурга, могло со временем отразиться на его карьере. Александр Карамзин понял игру Дантеса прежде других и предупреждал брата еще в марте 1837 г.: "Нашему семейству он... заявлял о своей дружбе, передо мной прикидывался откровенным, делал мне ложные признания, разыгрывал честью, благородством души и так постарался, что я поверил его преданности госпоже Пушкиной, его любви к Екатерине Гончаровой, всему тому, одним словом, что было наиболее нелепым, а не тому, что было в действительности. У меня как будто голова закружилась, я был заворожен, но, как бы там ни было, я за это жестоко наказан угрызениями совести, которые до сих пор вкрадываются в мое сердце по многу раз в день и которые я тщетно стараюсь удалить (...). Он меня обманул красивыми словами и заставил меня видеть самоотвержение, высокие чувства там, где была лишь гнусная интрига; верно также и то, что он продолжал и после своей женитьбы ухаживать за госпожой Пушкиной, чему долго я не хотел верить, но, наконец, сдался перед явными доказательствами, которые получил позднее. Всего этого достаточно, брат, для того, чтоб сказать, что ты не должен подавать руку ; убийце Пушкина" (Переписка Карамзиных, с. 191 - 192).   Однако несмотря на предупреждение брата и его совет, Андрей вновь сближается с Дантесом. В письме домой от 15 (27) июля он рассказывал: "...За веселым обедом в трактире... Дантес, подстрекаемый шампанским, заставлял нас корчиться от смеха. Кстати о нем. Он меня совершенно обезоружил, пользуясь моим слабым местом: он постоянно выказывал мне столько участия ко всему семейству, он мне так часто говорит про всех вас и про Сашу особенно, называя его по имени, что последние облака негодования во мне рассеялись, и я должен был делать над собой усилие, чтобы не быть с ним таким же дружественным, как прежде" (Старина и новизна, XVII, с. 320 - 321).   С. 645. Геккерн писал Д.Н. Гончарову из Вены 21 октября 1843 г.: "Два моих предыдущих письма уведомили вас о плохом положении нашей горячо любимой Катрин. С тех пор письма, которые я получил, имели только одну цель: подготовить меня к ужасному несчастью, поразившему нас, - мой бедный славный Жорж лишился супруги, а у его несчастных детей нет больше матери. Наша добрая, святая Катрин угасла утром в воскресенье около 10 часов без страданий, на руках у мужа. Это ужасное несчастье постигло нас 15 октября. Я могу сказать, что смерть этой обожаемой женщины является всеобщей скорбью. Она получила необходимую помощь, которую наша церковь могла оказать ее вероисповеданию. Впрочем, жить так, как она жила, это гарантия блаженства. Она, эта благородная женщина, простила всех, кто мог ее обидеть, и в свою очередь попросила у них прощения перед смертью. Наш долг - безропотно покориться неисповедимым повелениям провидения!!" (После смерти Пушкина, с. 322 - 324). По тому же поводу писала Д.Н. Гончарову и Н.Н. Пушкина: "Ужасно подумать, что Кати нет больше на свете. Каковы должны были быть ее последние минуты - она оставляла четверых маленьких детей; мысль эта должна была быть ей очень горька - бедная, бедная сестра" (После смерти Пушкина, с. 331 - 332).   С. 647. Вот как писал Геккерн Дантесу в 1855 г. по поводу награждения последнего австрийским орденом Почетного легиона: "Были три императора (российский, французский, австрийский. - В.С.) и один молодой француз; один из могущественных монархов изгнал молодого француза из своего государства, в самый разгар зимы, в открытых санях, раненого! Два другие государя решили отомстить за француза, один назначил его сенатором в своем государстве, другой пожаловал ему ленту большого креста, которую он сам основал за личные заслуги! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отомщены, Жорж!" (Звенья, IX, М., 1951, с. 184). Ни слова о смерти Пушкина! Как о событии ничтожной важности, не заслуживающем упоминания! Это письмо показывает, что сообщения о раскаянии Дантеса (см. рассказ также В. Д. Давыдова в передаче Л. Павлищева - с. 649) не заслуживают никакого доверия.   С. 651. Любопытные черточки поведения Натальи Николаевны в момент прощания с Петербургом сообщает С.Н. Карамзина: "Я провожала Натали Пушкину... Бедная женщина! Но вчера она подлила воды в мое вино - она уже не была достаточно печальной, слишком много занималась укладкой и не казалась особенно огорченной, прощаясь с Жуковским, Данзасом и Далем - с тремя ангелами-хранителями, которые окружали смертный одр ее мужа и так много сделали, чтобы облегчить его последние минуты; она была рада, что уезжает, это естественно; но было бы естественным также высказать раздирающее душу волнение - и ничего подобного, даже меньше грусти, чем до тех пор! Нет, эта женщина не будет неутешной. Затем она сказала мне нечто невообразимое, нечто такое, что, по моему мнению, является ключом всего ее поведения в этой истории, того легкомыслия, той непоследовательности, которые позволили ей поставить на карту прекрасную жизнь Пушкина, даже не против чувства, но против жалкого соблазна кокетства и тщеславия; она мне сказала: "Я совсем не жалею о Петербурге; меня огорчает только разлука с Карамзиными и Вяземскими, но что до самого Петербурга, балов, праздников - это мне безразлично". О! Я окаменела от удивления, я смотрела на нее большими глазами, мне казалось, что она сошла с ума, но ничуть не бывало: она просто бестолковая, как всегда! Бедный, бедный Пушкин! Она его никогда не понимала. Потеряв его по своей вине, она ужасно страдала несколько дней, но сейчас горячка прошла, остается только слабость и угнетенное состояние, и то пройдет очень скоро. Обе сестры увиделись, чтобы попрощаться, вероятно навсегда, и тут, наконец, Катрин хоть немного поняла несчастье, которое она должна была бы чувствовать и на своей совести; она поплакала, но до этой минуты была спокойна, весела, смеялась и всем, кто бывал у нее, говорила только о своем счастье" (Переписка Карамзиных, с. 178 - 179).   Сравните письмо Е. А. Карамзиной от 3 марта 1837 г.: "Я не сомневалась, что, узнав о трагической гибели Пушкина, - ты будешь поражен до глубины сердца. Ты справедливо подумал, что я не оставлю госпожу Пушкину своими попечениями, я бывала у нее почти ежедневно, и первые дни - с чувством глубокого сострадания к этому великому горю, но потом, увы! с убеждением, что если сейчас она и убита горем, то это не будет ни длительно, ни глубоко. Больно сказать, но это правда: великому и доброму Пушкину следовало иметь жену, способную лучше понять его и более подходящую к его уровню. Пусть их рассудит бог, но эта катастрофа ужасна и до сих пор темна; он внес в нее свою долю непостижимого безумия. Сейчас она в деревне у одного из своих братьев, проездом она была в Москве, где после смерти жены поселился несчастный старец, отец ее мужа. Так вот, она проехала, не подав ему никаких признаков жизни, не осведомившись о нем, не послав к нему детей, утверждая, что самый вид ее может произвести на него слишком тягостное впечатление; пусть так, но следовало по крайней мере узнать его волю. Несчастный старец ужасно огорчен, тем более, что он объясняет это небрежностью и отсутствием всякого к нему чувства; согласись, что подобное поведение обнаруживает и недостаток сердечности и недостаток ума; она должна была припасть к стопам Пушкина-отца, чтобы облегчить свое сердце и совесть и чтобы сблизиться со всем, что принадлежало ему, а особенно с отцом его, который его обожал всем своим существом. Бедный, бедный Пушкин, жертва легкомыслия, неосторожности, опрометчиво- го поведения своей молодой красавицы-жены, которая, сама того не подозревая, поставила на карту его жизнь против нескольких часов кокетства. Не думай, что я преувеличиваю, ее я не виню, ведь нельзя же винить детей, когда они причиняют зло по неведению и необдуманности" (Переписка Карамзиных, с. 186).   С. 658. Наталья Николаевна, по-видимому, была счастлива во втором браке; к тому же горький опыт, связанный с первым замужеством, не прошел для нее напрасно. Недавно было обнаружено ее письмо к мужу - П. П. Ланскому 1849 г.: "Ты стараешься доказать, мне кажется, что ревнуешь. Будь спокоен, никакой француз не мог бы отдалить меня от моего русского. Пустые слова не могут заменить такую любовь, как твоя. Внушив тебе с помощью божией такое глубокое чувство, я им дорожу. Я больше не в таком возрасте, чтобы голова у меня кружилась от успеха. Можно подумать, что я понапрасну прожила 37 лет. Этот возраст дает женщине жизненный опыт, и я могу дать настоящую цену словам. Суета сует, все только суета, кроме любви к богу и, добавляю, любви к своему мужу, когда он так любит, как это делает мой муж. Я тобою довольна, ты - мною, что же нам искать на стороне, от добра добра не ищут" (После смерти Пушкина, с. 133).   С. 659. Особое покровительство Николая I Н.Н. Пушкиной-Ланской с тех пор, как напечатал Вересаев свою подборку материалов, не обсуждалось пушкинистами: ничем, кроме слухов, мы не располагаем. Все же настойчивые намеки современников снова и снова доходят до нас. Несколько лет тому назад в дневнике лицейского товарища Пушкина М. А. Корфа, человека близкого к Николаю, была найдена такая запись: "28 мая 1844 г.: Мария Луиза осквернила ложе Наполеона браком своим с Неем. После семи лег вдовства вдова Пушкина выходит за генерала Ланского... В свете тоже спрашивают: "Что вы скажете об этом браке?", но совсем в другом смысле: ни у Пушкиной, ни у Ланского нет ничего, и свет дивится только этому союзу голода с жаждою. Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда своим посещением. Недель шесть тому назад он тоже был у нее, и вследствие этого визита или просто случайно, только Ланской вслед за этим назначен командиром Конно-гвардейского полка, что по крайней мере временно обеспечивает их существование, потому что, кроме квартиры, дров, экипажа и проч., полк, как все говорят, дает тысяч до тридцати годового дохода (...). Ланской был прежде флигель-адъютантом в Кавалергардском полку и только недавно произведен в генералы!" (Новый мир, 1962, № 2, с. 226).   Foto01 Иван Абрамович Ганнибал, двоюродный дед Пушкина Foto02 Мать Пушкина, Надежда Осиповна Foto03 Отец Пушкина, Сергей Львович Foto04 Василий Львович Пушкин, дядя поэта Foto05 Брат Пушкина, Лев Сергеевич Foto06 Сельцо Михайловское. С литографии 1837 года Foto07 Пушкин-мальчик Foto08 Пушкин-лицеист Foto09 Сестра Пушкина, Ольга Сергеевна Павлищева Foto10 Портрет А.С. Пушкина работы О. Кипренского, 1828 г. (гравюра конца XIX века)   Foto11 Портрет А.С. Пушкина. Гравюра Иерике (90-ые г.) Foto12 А.С. Пушкин. С портрета К. Мазера (1839 г.) Foto13 Наталья Николаевна Гончарова в детстве Foto14 Наталья Николаевна Пушкина-Ланская Foto15 Наталья Николаевна Пушкина Foto16 Дети Пушкина: Григорий, Мария, Наталья, Александр. Лист из альбома Н.Н. Пушкиной Foto17 Александра Николаевна Гончарова (в замужестве - баронесса Фризенгоф) Foto18 Екатерина Николаевна Гончарова Foto19 Николай Михайлович Карамзин Foto20 Екатерина Андреевна Карамзина   Foto21 Екатерина Николаевна Гончарова после замужества - баронесса Дантес де Геккерн Foto22 Сергей Григорьевич Волконский Foto23 Николай Михайлович Языков Foto24 Мария Николаевна Волконская с сыном Foto25 Петр Яковлевич Чаадаев Foto26 Николай Николаевич Раевский (младший). Foto27 Адам Мицкевич Foto28 Анна Петровна Керн Foto29 Михайловское. Аллея Керн в парке Foto30 Дарья Федоровна Фикельмон   Foto31 Евгений Абрамович Баратынский Foto32 Антон Антонович Дельвиг Foto33 Владимир Иванович Даль Foto34 Кавалерист-девица Надежда Андреевна Дурова Foto35 Вильгельм Карлович Кюхельбекер Foto36 Денис Васильевич Давыдов Foto37 Александр Иванович Тургенев Foto38 Петр Александрович Плетнев Foto39 Анна Алексеевна Оленина Foto40 Петр Андреевич Вяземский   Foto41 Константин Николаевич Батюшков Foto42 Александра Осиповна Смирнова- Россет Foto43 Алексей Петрович Ермолов Foto44 Павел Воинович Нащокин Foto45 Вера Александровна Нащокина Foto46 Шеф жандармов граф А.Х. Бенкендорф Foto47 Георг-Карл Дантес Foto48 А.С. Пушкин. С гравюры Т. Райта (1837 г.) Foto49 Дуэль Пушкина с Дантесом 27 января 1837 года. С картины Наумова Foto50 Место дуэли Пушкина в 1880 году   Foto51 Извещение о смерти Пушкина Foto52 Портрет Пушкина, рисованный с маски Э. Жуковской. 1843 г. Foto53 Место дуэли Пушкина в 1899 году Foto54 Пушкин в гробу. Рисунок Бореля Foto55 Чернильница А.С. Пушкина (подарок П. В. Нащокина) Foto56 Печать и разрезной нож Пушкина Foto57 Гусиное перо А.С. Пушкина Foto58 Бюллетень о состоянии здоровья Пушкина, написанный В.А. Жуковским Foto59 Жилет, в котором Пушкин был на дуэли Foto60 Записка В. Ф. Одоевского   Foto61 Кабинет Пушкина. Здесь он скончался Foto62 Последний бюллетень Foto63 Сообщение о смерти А.С. Пушкина в первом томе "Современника" за 1837 год Foto64 Святогорский монастырь, где покоится прах А.С. Пушкина Foto65 Памятник Пушкину в Москве работы академика А. М. Опекушина (гравюра конца XIX века).   Список рекомендуемой литературы   Со времени появления книги В. В. Вересаева прошло полвека. За эти годы в мире Пушкина было открыто немало нового. Многие неясные места биографии поэта получили освещение, яснее стал человеческий облик Пушкина и лиц его ближайшего окружения. В постижении творчества поэта наступил новый период. Желающим поближе познакомиться с новыми открытиями в науке о Пушкине можно рекомендовать следующие книги:   А.С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2-х т./ Вступ. статья В.Э. Вацуро; Подгот. текста, сост. и примеч. В.Э. Вацуро и др. М.: Худож. лит., 1974. Т. 1. 544 с, ил. Т. 2. 560 с, ил. Благой Д. Д, "Душа в заветной лире": Очерки жизни и творчества Пушкина. М.: Сов. писатель, 1977. 544 с. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826 - 1830). М.: Сов. писатель, 1967. Боголепов П., Верховская Н., Сосницкая JVI. Тропа к Пушкину. М.: Дет. лит., 1974. 543 с, ил. Бонди С. О Пушкине: Статьи и исследования. М.: Худож. лит., 1978. 477 с. Вацуро В.Э., Гиллельсон М. И. Сквозь "умственные плотины": (Из истории книги и прессы пушкинской поры). М.: Книга, 1972 319 с. Волович Н. М. Пушкинские места Москвы и Подмосковья. М.: Моск. рабочий, 1979. 231 с, ил. Гроссман Л. П. Пушкин. 3-е изд. М.: Мол. гвардия, 1960. 527 с, ил. (Жизнь замечательных людей). Литвиненко Н, Г. Пушкин и театр. М.: Искусство, 1974. 288 с, ил. Лотман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Л.: Просвещение, 1981. 252 с, ил. Макогоненко Г. П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е гг. Л.: Худож. лит., 1974, 1982. Мейлах Б. Пушкин и его эпоха. М.: Худож. лит., 1958. 698 с. Мейлах Б. Талисман: Книга о Пушкине. М.: Современник, 1975. 367 с. Непомнящий В. Поэзия и судьба: Статьи и заметки о Пушкине. М.: Сов. писатель, 1983. 366 с. Ободовская И., Дементьев М. Вокруг Пушкина. М.: Сов. Россия, 1975. 381 с, ил. Ободовская И., Дементьев М. После смерти Пушкина. М.: Сов. Россия, 1980. 380 с, ил. Ободовская И, Дементьев М. Пушкин в Яропольце. М.: Сов. Россия, 1982. 160 с, ил. Прометей: Историко-литературный альманах. Т. 10. М.: Мол. гвардия, 1974. "Прекрасен наш союз..." / Сост. и сопроводит, текст Н. Я. Эйдельмана. М.: Мол. гвардия, 1979, 238 с, ил. (Компас). Руденская М., Руденская С. Они учились с Пушкиным. Л.: Лениздат, 1976. 295 с, ил. Слонимский А. Мастерство Пушкина. 2-е изд. М.: Худож. лит., 1963. 527 с. Томашевский Б. Пушкин: Кн. 1 (1813 - 1824). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. 743 с. Томашевский Б. Пушкин: Кн. 2 (1824 - 1837). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 575 с. Тынянов Ю. Пушкин и его современники. М.: Наука, 1968. 424 с. Фейнберг И. Л. Незавершенные работы Пушкина. 7-е изд. М.: Худож. лит., 1979. 364 с, ил. Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. 3-е изд. М.: Искусство, 1983. 446 с, ил. Цявлойский М. А, Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина: 1 [т.]. М.: Изд во АН СССР, 1951. XVI, 879 с. Цявловский Щ. А. Статьи о Пушкине. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 436 с, ил. Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л.: Наука, 1975. 519 с. Эйдельман К. Я. Пушкин и декабристы. М.: Худож. лит., 1979. 422 с, ил.   Основные сокращения   названий источников, используемых в тексте В. В. Вересаева и в комментариях   А. Аммосов (Аммосов со слов К.К. Данзаса; К.К. Данзас по записи А. Аммосова. Аммосов. Последние дни) - Аммосов А. Последние дни и кончина А.С. Пушкина: Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта К.К. Данзаса. СПб., 1863. П. В.Аненков. Материалы (Мат. П. В.Аненкова) - Анненков П. В. Материалы для биографии Пушкина. 2-е изд. СПб., 1873. Н. П. Барсуков - Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: Т. 1 - 22. СПб., 1888 - 1910. П.И. Бартенев. Девятнадцатый век - см.: Девятнадцатый век. П.И. Бартенев. "Пушкин", I - II ("Пушкин", I - II; "Пушкин", сборник Бартенева, I - II; сборник Бартенева "Пушкин", I - II) - [А.С. Пушкин.] Вып. 1. Бумаги А.С. Пушкина / Публ. П.И. Бартенева. М, 1881; А.С. Пушкин. Вып. 2. К биографии А.С. Пушкина / Публ. П.И. Бартенев. М., 1885. П.И. Бартенев. Рассказы о П-не. - см.: Рассказы о П-не. Ф. Ф. Вигель. Записки. - Записки Ф. Ф. Вигеля / Изд. "Русского архива". Ч. 1 - 7. М., 1891 - 1893. Вокруг Пушкина - Ободовская И., Дементьев М. Вокруг Пушкина. М.: Сов. Россия, 1978. Временник - ... - Временник пушкинской комиссии / Академия наук СССР. Отделение литературы и языка. Пушкинская комиссия. Л.: Наука, 1963 - со. А. Вульф Дневник. - В кн.: Пушкин и его современники. Вып. 21/22. Пг., 1915, с. 1 - 310. Кн. Пав. Вяземский- Собр. соч. (Кн. П. П. Вяземский. Сочинения.) - Вяземский П. П. Собрание сочинений. СПб., 1893. Кн. П. А. Вяземский. Полн. собр. соч. - Вяземский П. А. Полное собрание сочинений. СПб., 1878 - 1887. Н. А. Гастфрейнд. Документы (Н. А. Гастфрейнд) - Гастфрейнд Н. А. Документы государственного и санкт-петербургского главного архивов Министерства иностранных дел об А.С. Пушкине. СПб., 1900. П. А. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина. - Гастфрейнд Н. А. Товарищи Пушкина по Царскосельскому лицею. СПб., 1912. Я. К. Грот - Грот Я. К. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. 2-е изд. СПб., 1901. К.К. Данзас (К- К. Данзас по записи Аммосова) - см.: А. Аммосов. Девятнадцатый век. - Девятнадцатый век: Исторический сборник, изданный П.И. Бартеневым. Кн. 1 - 2. М., 1872. Дела III Отд. - Дела III Отделения собственной его императорского величества канцелярии об А.С. Пушкине. СПб., 1906. А И Дельвиг Мои воспоминания. - Дельвиг А. И. Мои воспоминания: Т. 1 - 4. М., 1912 - 1913. Дуэль. - Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном: Подлинное военно-судное дело 1837 г. СПб., 1900. Исс. и мат. - Пушкин: Исследования и материалы. Т. 1 - со /Академия наук СССР; Институт русской литературы. М.; Л.: Наука, 1956 - со. В. В. Каллаш. Русские поэты о Пушкине. - Русские поэты о Пушкине / Сост. В. В. Каллаш. М., 1899. Лернер Н. О. Труды и дни Пушкина - Лернер Н. О. Труды и дни А.С. Пушкина. 2-е изд., испр. и доп./Имп. Ак. наук. СПб., 1910. Лит. наслед. (Литер, наследство) - Литературное наследство: Т. 16/18. М., 1934. Л. Майков (Л. Майков. Пушкин) - Майков Л. Н. Пушкин: Биографические материалы и историко-литературные очерки. СПб., 1899. Б. Модзалевский. - Модзалевский Б. Л. Пушкин под тайным надзором. СПб., 1922. Б. Модзалевский. Письма (Модзалевский. Пушкин. Письма; Пушкин. Письма, гос. изд.; Письма, гос. изд.) - Пушкин А.С. Письма / Под ред. и с прим. Б. Л. и Л. Б. Модзалевских: Т. 1 - 3. М.; Л., 1926 - 1935 (Труды Пушкинского дома АН СССР). Б. Модзалевский. Пушкин. - Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929. Ст. Моравский. Воспоминания. - Цитируются по двум источникам: Красная газета, веч. вып., 1928, 18 нояб.; Московский пушкинист: Вып. 2. М., Федерация, 1930. А. Никитенко (А. В. Никитенко. Дневник; А. В. Никитенко. Записки; А. Никитенко. Записки и дневник) - Никитенко А. В. Записки и дневник. 2-е изд. СПб., 1905. Остафьевский архив - Остафьевский архив князей Вяземских/ Под ред. и с прим. В. И. Саитова. Т. 1 - 5. СПб., 1899 - 1913. Л. Павлищев (Л. Павлищев. Воспоминания; Воспоминания) - Павлищев Л. Н. Воспоминания об А.С. Пушкине. М., 1890. Л. Павлищев. Кончина Пушкина. - Кончина А.С. Пушкина / Сост. его племянник Лев Павлищев С.Пб., 1899. Переп. (Переписка; Переписка Пушкина; Переп. акад. изд.) - Сочинения Пушкина: Переписка. Т. 1 - 3 / Под ред. и с прим. В. И. Саитова. СПб.: Изд. имп. Ак. наук, 1906 - 1911. Переписка Плетнева с Гротом (П. А. Плетнев. Переписка) - Переписка Я. К. Грота и П. А. Плетнева: Т. 1 - 3. СПб., 1896. Письма. Гос. изд. - см.: Б. Л. Модзалевский. Письма. Письма Пушкина к Хитрово. - Письма Пушкина к Е. М. Хитрово 1827 - 1832. Л., 1927. (Труды Пушкинского дома. Вып. 48.) П. А. ПлетнеВ.С.оч. (П. А. Плетнев. Переп. и соч.) - Сочинения и переписка П. А. Плетнева: Т. 1 - 3. СПб., 1885. М. П. Погодин. Дневник. - В кн.: Пушкин и его современники: Вып. 19/20. Пг., 1914, с. 63 - 94. Кс. Полевой. Записки (Кс. Полевой) - Полевой Кс. Записки. СПб., 1888. После смерти Пушкина. - Ободовская П., Дементьев М. После смерти Пушкина. М.: Сов. Россия, 1980. Пушкин. Письма, гос. изд. - см.: Б. Л. Модзалевский. Письма. Рассказы о П-не (Бартенев. Рассказы о Пушкине) - Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П.И. Бартеневым. Л., 1925. "Пушкин", I - II ("Пушкин", I - II, сборник Бартенева) - см.: П. Бартенев. "Пушкин", 1 - II. Сборник Бартенева "Пушкин", I - II - см.: П.И. Бартенев. "Пушкин", I - II. А. Смирнова. Автобиография. - Смирнова А.О. Автобиография. М., 1931. А.О. Смирнова. Записки (О.Н. Смирнова. Записки А.О. Смирновой) - Смирнова А. О, Записки: Из записных книжек 1826 - 1845 гг. Ч. !, СПб., 1895. О.Н. Смирнова. Записки А.О. Смирновой - см.: А.О. Смирнова. Записки. Гр. В.А. Сологуб. Воспоминания. - Соллогуб В.А.. Воспоминания. СПб., 1887. Щеголев (Щеголев. Дуэль) - Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. 2-е изд., СПб., 1917. Щукинский сборник - Вып. 1 - 10. М.: 1902 - 1912.   Кроме того, В. В. Вересаевым приняты следующие сокращения часто встречающихся названий периодических изданий.   Вес). (Ведом.) - Ведомости (газета); напр.: Моск. Вед. - Московские Ведомости. Изв. Отд. русел, яз. и слов. Ими. Ак. наук - Известия Отделения русск. языка и словесности Ак. паук. СПб.; Л., 1896 - 1927. Ист. вестн. (Истор. вести.) - Исторический вестник: Историко-литературный журнал. Пг., 1880 - 1917. Пушкин и его с-ки (П-н и его совр-ки) - Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Вып. 1 - 39. СПб.; Л., 1903 - 1930. Р. А. (Рус. Арх.) - Русский архив: Историко-литературный сборник. М, 1863 - 1917. Рус. Стар. - Русская старина: Ежемесячное историческое издание. Пг., 1870 - 1918. Стар, и Нов. - Старина и новизна: Исторический сборник. Кн. 1 - 22. СПб., 1897 - 1917. Содержание   www.pseudology.org