Книга 2 Петр Агеевич Кошель История сыска в России Решено Сталиным Процесс по делу так называемого параллельного троцкистского центра стоит в одном ряду с другими политическими процессами тридцатых годов, направленными прежде всего на усиление личной власти Сталина, всемерное укрепление насаждаемой им административно-командной Системы управления. Любые проявления тревоги и недовольства обстановкой, складывавшейся в стране, немедленно пресекались возникновением очередного "дела". Так произошло и после XVII съезда ВКП(б), когда среди части старых ленинских кадров партии вновь стали раздаваться предложения о перемещении Сталина с поста генсека на другую работу. Используя факт убийства Кирова, сталинское руководство обрушило на партию новую мощную волну репрессий. Массовым репрессиям в этот период подвергались в первую очередь бывшие идейные противники Сталина.   Для расправы с ними был организован ряд фальсифицированных процессов. По указке сверху НКВД придумывал и "раскрывал" так называемые враждебные центры: "ленинградский", "московский", антисоветский объединенный троцкистско-зи-новьевский и другие. При проведении процессов по "делам" этих центров основным считалось, чтобы все подсудимые дружно признавались в своих преступлениях, какими бы фантастическими и надуманными они были. Об объективных доказательствах вины даже речи не заходило. Подобным образом было сфальсифицировано и дела о так называемом параллельном антисоветском троцкистском центре. 30 января 1937 года в Москве военная коллегия Верховного Суда СССР в составе В.В. Ульриха, И.О. Матулевича, Н.М. Рычкова с участием Прокурора СССР А.Я. Вышинского в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра. По этому делу были арестованы и преданы суду 17 человек.   1. Пятаков Юрий (Георгий) Леонидович. Член партии с 1910 года. Активный участник революционного подполья в России, в октябре 1917 года возглавлял Киевский военно-революционный комитет, в 1918 году - председатель Временного рабочего-крестьянского правительства Украины. В годы гражданской войны член реввоенсоветов 13-й, 1б-й и б-й армий. Затем на руководящей хозяйственной работе: заместитель председателя Госплана РСФСР, заместитель председателя ВСНХ, председатель Правления Госбанка СССР. С 1932 года - первый заместитель наркома тяжелой промышленности СССР. Ленин отзывался о Пятакове как о выдающемся и преданном работнике. Пятаков избирался кандидатом в члены ЦК, на XII, XIII, XIV, XVI и XVII съездах - членом ЦК партии. Политическая позиция Пятакова не была однозначной. При заключении Брестского мира он был одним из лидеров группы "левых коммунистов" на Украине. На XV съезде ВКПС(б) исключался из партии как активный деятель троцкистской оппозиции. В 1928 году, в связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, был восстановлен в рядах партии. Однако перед арестом в сентябре 1936 года он был заочно выведен из состава ЦК и вновь исключен из членов ВКП(б).   2. Сокольников Григорий Яковлевич. Член партии с 1905 года. Участник революции 1905 - 1907 годов. В 1918 году был председателем советской делегации при подписании Брестского мирного договора. В 1918 - 1921 годах член реввоенсоветов ряда армий, командующий 8-й армией Южного фронта, Туркестанским фронтом, председатель Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В последующие годы находился на государственной работе: заместитель наркома и народный комиссар финансов РСФСР, заместитель председателя Госплана СССР, председатель Нефтесиндиката, полпред СССР в Англии, заместитель наркома иностранных дел. С 1935 года - первый заместитель наркома лесной промышленности СССР. На VI, VII, IX: XII, XIII, XIV и XV съездах партии избирался членом ЦК, на XVI и XVII съездах - кандидатом в члены Политбюро ЦК партии. Перед арестом в июле 1936 года заочно выведен из состава ЦК и исключен из членов ВКП(б).   3. Радек Карл Бернгарчдович. Член РСДРП с 1903 года. С 1902 года состоял в социал-демократической партии Польши, с 1904 года - в социал-демократической партии Польши и Литвы. С 1908 года - активный деятель левого крыла немецкого социал-демократического движения. Участник международных социалистических конференций в Циммервальде, Кинтале, Стокгольме. С ноября 1917 года - ответственный работник НКИД РСФСР. В 1918 году, после начала германской революции, нелегально выезжал в Германию в качестве члена советской делегации на съезд Советов, участвовал в организации первого съезда Компартии Германии, был арестован. После освобождения в декабре 1919 года возвратился в Россию. В последующие годы член Президиума и секретарь Исполнительного Комитета Коминтерна, ректора университета народов Востока имени Сунь Ятсена, постоянный сотрудник редакций газет "Правда", "Известия" ряда журналов. В 1919 - 1924 годах - член ЦК ВКП(б). С 1932 года до ареста в сентябре 1936 года заведующий бюро международной Информации ЦК ВКП(б). В 1918 году один из лидеров группы "левых коммунистов". XV съездом ВКП(б) исключен из партии как активный участник троцкистской оппозиции. С января 1928 года по май 1929 года находился в ссылке. В январе 1930 года, в связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, был восстановлен в партии. Вновь исключен из партии после ареста в связи с настоящим делом.   4. Серебряков Леонид Петрович. Член партии с 1905 года. Делегат VI (Пражской) конференции РСДРП (1912 г.). В 1917 - 1919 годах секретарь Московского областного бюро партии, секретарь ЦК РКП(б), член Оргбюро ЦК, член реввоенсовета Южного фронта и начальник Политуправления Реввоенсовета РККА. Впоследствии находился на ответственной работе в НКПС. До ареста в августе 1936 года - заместитель начальника Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР. В октябре 1927 года исключен из партии по обвинению в организации нелегальной типографии. В январе 1930 года в партии восстановлен. Вновь исключен заочно, после ареста, в 1936 году.   5. Лившиц Яков Абрамович. Член партии с марта 1917 года. С 1919 года на руководящей работе в органах ЧК, ГПУ Украины. С 1924 на хозяйственной работе, заместитель управляющего трестом "Донуголь" (г. Харьков), с 1930 года начальник Южной, затем Северо-Кавказской, Московско-Курской железных дорог. С 1935 года - заместитель наркома путей сообщения СССР. В 1913 - 1915 года состоял в партии эсеров. В 1923 - 1928 годах участвовал в троцкистской оппозиции, был исключен из Коммунистической партии. В феврале 1929 года, в связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, в партии восстановлен. Вторично исключен из ВКП(б, заочно, после ареста, в 1936 году.   6. Муралов Николай Иванович. Состоял в партии с 1903 года по 1927 год. Активный участник революции 1905 - 1907 годов. Один из руководителей Московского вооруженного восстания в октябре 1917 года. В годы гражданской войны член реввоенсоветов 3-й и 2-й армии. Восточного фронта, затем командующий Московским, Северо-Кавказским военными округами. С 1925 года ректор сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, член президиума Госплана РСФСР. В момент ареста в апреле 1936 года начальник сельхозотдела управления рабочего снабжения "Кузбасстроя" в г. Новосибирске. В 1918 входил в группу "левых коммунистов". На XIV съезде избран членом ЦКК. В 1927 году выведен из состава ЦКК, а XV съездом ВКП(б) исключен из членов партии за фракционную работу. В декабре 1935 года и январе 1936 года направил в ЦК ВКП(б) на имя Сталина два письма о разрыве с троцкистскими взглядами и просьбой о восстановлении в партии. Эти письма были оставлены без рассмотрения. Арестован в апреле 1936 года.   7. Дробнис Яков Наумович. Член партии с 1907 года, участник революции 1905 - 1907 годов. С 1919 года - председатель Полтавского, затем Одесского Советов, комиссар Отдельной группы войск. С 1918 года член ЦК КП(б)У, с 1922 года на работе в Малом Совнаркоме РСФСР. Перед арестом в 1936 году заместитель начальника кемеровского "Химкомбинатстроя". В 1904 - 1905 годах состоял в Бунде, в 1905 - 1906 годах был меньшевиком. В 1923 - 1927 году участвовал в оппозиционной борьбе, сторонник Троцкого. XV съездом ВКП(б) исключен из партии. С 1928 года по 1929 год находился в ссылке. В 1930 году, в связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, восстановлен в рядах партии. Вновь исключен в связи с настоящим делом.   8. Богуславский Михаил Соломонович. Член партии с 1917 года. До октября 1917 года работал на Украине. С 1918 года председатель Воронежского горсовета, секретарь ВУЦИК, секретарь Политуправления РККА, секретарь Харьковского губкома КП(б)У, заместитель председателя Моссовета, председатель Малого Совнаркома РСФСР. В 1932 - 1936 годах начальник "Сибмашстроя" в г. Новосибирске. В 1905 - 1917 годах состоял в Еврейской социалистической рабочей партии. В 1923 - 1928 годах участвовал в троцкистской оппозиции. XV съездом ВКП(б) исключен из партии. В 1930 году заявил об отходе от оппозиции и был восстановлен в партии. Вновь исключен из ВКП(б) после ареста в 1936 году.   9. Князев Иван Александрович. Член партии с 1918 года. С 1917 года на руководящей работе в Системе НКПС. До 1918 года состоял в партии левых эсеров. С 1934 года начальник управления Южно-Уральской (Челябинской) железной дороги, затем заместитель начальника Центрального управления движения НКПС. Исключен из ВКП(б) после ареста в 1936 году.   10. Ратайчак Станислав Антонович. Член партии с 1919 года. По национальности немец. С 1914 года служил в германской армии, с 1915 года в плену в России. В 1917 - 1920 годах служил в Красной Армии. Затем на руководящей советской и хозяйственной работе: председатель Украинского треста "Фарфорфаянсстекло", союзного химического треста "Коксобензол", заместитель председателя правления "Всехимпрома". В 1932 - 1934 годах заместитель наркома тяжелой промышленности СССР, затем начальник Главхимпрома НКТП СССР. Исключен из партии после ареста в 1956 году.   11. Норкин Борис Осипович. Член партии с ноября 1917 года. В 1918 - 1921 годах сотрудник органов ВЧК. В последующие годы - заместитель начальника "Мосхима", заместитель председателя Московского совнархоза, управляющий "Всехимпромом" и "Союзазотом". С 1932 года по сентябрь 1936 года - начальник кемеровского "Химкомбинатстроя". Исключен из партии после ареста в 1936 году.   12. Шестов Алексей Александрович. Член партии с 1918 года. Был на профсоюзной работе. С 1925 года на руководящей работе в горнодобывающей промышленности. Был заместителем управляющего "Сибирьуголь" (г. Новосибирск), управляющим Анжеро-Судженским рудником. До ареста - управляющий Салаирским цинковым рудником в Кемеровской области (Кузбасс). Исключен из партии после ареста в 1936 году.   13. Строилов Михаил Степанович. Беспартийный. Работал начальником шахт, рудников. С 1935 года - главный инженер треста "Кузбассуголь" в г. Новосибирске.   14. Турок Иосиф Дмитриевич. Член партии с 1918 года. В 1917 - 1920 году на военной службе. В последующие годы работал на железнодорожном транспорте. В момент ареста, в ноябре 1936 года, заместитель начальника Свердловской железной дороги.   15. Граше Иван Иосифович. Член партии с мая 1917 года. В 1921 - 1928 года работал в Коминтерне и Профинтерне, в Госплане СССР, в ТАСС. С 1934 года руководитель группы, затем старший экономист производственно-технического отдела Главхимпрома Наркомата тяжелой промышленности СССР. В 1920 году состоял в нелегальной Коммунистической партии Словакии и Прикарпатской Руси. В 1929 году ему был объявлен выговор за примиренчество к правому уклону в Коминтерне. Исключен из партии после ареста в 1936 году.   16. Пушин Гавриил Ефремович. Член партии с 1924 года. Работал в Донбассе, в Харькове, с 1931 года главный инженер строительства Горловского азотно-тукового комбината, заместитель главного инженера Главхимпрома НКТП СССР, главный инженер строительства Рионского азотно-тукового комбината (Грузия). Из партии исключен после ареста в 1936 году.   17. Арнольд Валентин Вольфридович (он же Васильев Валентин Васильевич). Член партии с 1924 года. В первую мировую войну дезертировал из царской армии. В 1917 - 1923 годах служил в американской армии. В 1923 году приехал в СССР, работал в "Кузнецкстрое", "Энергострое" в г. Кемерово, заведующим гаражом в "Кузбасстрое" (г. Прокопьевск). Перед арестом в 1936 году был заведующим гаражом и отделом снабжения на Прокопьевском и Анжерском рудниках (Кузбасс).   В приговоре военной коллегии Верховного Суда СССР по данному делу отмечено, что в 1933 году по указанию Троцкого в Москве, наряду с так называемым "антисоветским объединенным троцкистско-зиновьевским центром", был создан параллельный антисоветский троцкистский центр, в состав которого вошли Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и другие. Как отмечалось в приговоре, этот параллельный центр в качестве основной своей задачи ставил свержение Советской власти в СССР. Для достижения этой цели участники центра якобы развернули вредительско-дивер-сионную, шпионскую и террористическую деятельность.   Указывалось, что для непосредственного руководства антисоветской деятельностью на местах в некоторых крупных городах СССР были созданы местные троцкистские центры. В частности, в Новосибирске якобы по указанию Пятакова был организован западно-сибирский центр. Диверсионная и вредительская работа участников параллельного центра, как утверждалось в приговоре, заключалась в срыве качества продукции, в организации поджогов и взрывов заводов или отдельных цехов и шахт, крушений поездов, порче железнодорожного пути и т.д. Кроме того, подсудимые были обвинены с шпионаже в пользу германской и японской разведок, а также в создании нескольких террористических групп с целью совершения покушений на руководителей партии и правительства.   Все привлеченные по делу параллельного антисоветского троцкистского центра были признаны виновными в совершении инкриминируемых им преступлений и приговорены: Пятаков, Серебряков, Муралов, Дробнис, Лившиц, Богуславский, Князев, Ратайчак, Норкин, Шестов, Турок, Пушин и Граше - к расстрелу, Сокольников, Радек и Арнольд (Васильев) - к десяти, а Строилов - к восьми годам тюремного заключения. В 1941 году Арнольд и Строилов по заочно вынесенному приговору были также расстреляны. Сокольников и Радек в мае 1939 года были убиты сокамерниками в тюрьме.   При изучении материалов, связанных с делом так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра, установлено, что выдвинутые против его участников обвинения были необоснованными и фальсифицированными, их показания на предварительном следствии и в суде не соответствовали действительности, являясь прямым оговором себя и других. Большинство из обвиняемых в 20-х годах являлись сторонниками Троцкого и участвовали в оппозиционной борьбе. За активную троцкистскую деятельность Пятаков, Радек, Серебряков, Лившиц, Дробнис, Богуславский и Муралов в свое время исключались из партии, но после XV съезда ВКП(б) все они заявили об отходе от оппозиции, были восстановлены в партии (кроме Муралова, письма которого, как уже упоминалось, Сталин оставил без рассмотрения) и находились на ответственной работе.   Данных о том, что кто-либо из них после восстановления в партии продолжал прежнюю оппозиционную деятельность, не имелось и не имеется. Органы ОПТУ - НКВД никакими достоверными сведениями о преступной деятельности обвиняемых не располагали. Более того, в 1929 - 1930 годах в ОПТУ поступали сообщения, подтверждавшие искренность отхода от оппозиции лиц, обвинявшихся по данному делу. Собранные в ходе проверки дела материалы показывают, что массовые репрессии против бывших оппозиционеров, главным образом против бывших троцкистов и зиновьевцев, начались сразу же после убийства Кирова 1 декабря 1934 года. Как заявил на собрании актива ГУГБ НКВД СССР в марте 1937 года заместитель наркома внутренних дел Агранов, секретарь ЦК ВКП(б) Ежов в середине 1935 года сказал ему, что "...по его сведениям и по мнению Центрального Комитета нашей партии существует нераскрытый центр троцкистов, который надо разыскать и ликвидировать". "Тов. Ежов, - подчеркнул Агранов, - дал мне санкцию на производство массовой операции по троцкистам в Москве".   Начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР ГА. Молчанов в сообщении на имя Ягоды от 5 февраля 1936 года, докладывая о ходе операции в отношении троцкистов в Москве, отметил, что следствие показывает "тенденцию троцкистов к воссозданию подпольной организации по принципу цепочной связи небольшими группами" и их террористические намерения. 9 февраля 1936 года НКВД была дана на места директива о ликвидации без остатка всего якобы существующего троцкистско-зиновьевского подполья, об усилении репрессий против исключенных из партии в процессе партийной проверки бывших троцкистов и зиновьевцев.   25 марта 1936 года Ягода в письме Сталину, ссылаясь на будто бы полученные при арестах и обысках сторонников Троцкого данные, сообщал об усилении ими контрреволюционной деятельности и предлагал: всех троцкистов, находящихся в ссылке, арестовать и направить в дальние лагеря; троцкистов, исключенных из партии при последней проверке партийных документов, изъять и решением особого совещания направить в дальние лагеря сроком на 5 лет; троцкистов, уличенных в причастности к террору, судить и всех расстрелять. Это письмо по указанию Сталина посылалось на заключение Вышинскому, который 31 марта 1936 года ответил следующее: "ЦК ВКП(б) - тов. Сталину И. В.   Считаю, что тов. Ягода в записке от 25 марта 1936 года правильно и своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров. Со своей стороны считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в ссылке, ведущих активную работу, отправить в дальние лагеря постановлением особого совещания при НКВД после рассмотрения каждого конкретного дела. В этом же порядке считаю необходимым направить в лагеря и троцкистов, исключенных из ВКП(б) при последней проверке партийных документов. С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах, уличенных в причастности к террору, то есть в подготовке террористических актов, в военную коллегию Верховного Суда Союза, с применением к ним закона от 1 декабря 1934 года и высшей меры наказания - расстрела... А. Вышинский".   В тот же день Ягода направил всем начальникам УНКВД оперативную директиву, в которой говорилось: "Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников". 20 мая 1936 года опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление, которое подписал Сталин.   В нём указывалось: ввиду непрекращающейся контрреволюционной активности троцкистов предложить НКВД СССР направить в отдаленные концлагеря на срок от 3 до 5 лет троцкистов, находившихся в ссылке и режимных пунктах, и троцкистов, исключенных из ВКП(б), проявляющих враждебную активность и проживающих в Москве, Ленинграде, Киеве и других городах Советского Союза. Всех арестованных троцкистов, уличенных в причастности к террору, предлагалось судить военной коллегией Верховного Суда СССР с применением к ним высшей меры наказания - расстрела. Из обвиняемых по настоящему делу первым был арестован Муралов - 17 апреля 1936 года органами НКВД по Западно-Сибирскому краю. Основанием для его ареста послужили полученные от бывших троцкистов непроверенные показания о вхождении Муралова в "руководящий коллектив" троцкистского подполья в СССР.   Другими какими-либо данными об антисоветской деятельности Муралова органы НКВД не располагали. В июле 1936 года органы НКВД получили от Рейнгольда, обвиняемого по делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского центра, неконкретные и противоречивые показания о причастности Г. Я. Сокольникова к объединенному центру троцкистско-зиновьевского блока. Имелись ли другие компрометирующие Сокольникова материалы, из дела не видно.   Тем не менее, 25 - 26 июля 1936 года опросом членов ЦК ВКП(б) принимается решение, за которое проголосовал и Пятаков, об исключении Сокольникова из кандидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б). В решении говорилось: "На основании неопровержимых данных установлено, что кандидат в члены ЦК Сокольников поддерживал тесные связи с террористическими группами троцкистов и зиновьевцев..." Это решение было вынесено с ведома Сталина, о чем свидетельствует сделанная на тексте проекта решения его рукой надпись: "Секретариат ЦК ВКП(б)".   В этот же день, 26 июля 1936 года, Сокольников был арестован. В ночь с 27 на 28 июля 1936 года при аресте жены Пятакова была изъята принадлежащая Пятакову переписка, в том числе некоторые материалы, относящиеся к периоду его участия в оппозиции до 1926 года, о чем немедг ленно, еще до окончания обыска, Ягода письменно доложил Сталину.   Пятаков хотел расстрелять всех   Как возникли и создавались дела так называемых центров - объединенного троцкистско-зиновьевского и параллельного, - рассказал Агранов на февральско-мар-товском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Он подчеркнул, что летом 1936 года Ежов передал ему указание Сталина вскрыть подлинный троцкистский центр. Это выступление в своем заключительном слове на Пленуме ЦК Ежов прокомментировал следующим образом (цитируется по неправленой стенограмме): "Я чувствую, что в аппарате что-то пружинят с Троцким, а т. Сталину явнее ясного было. Из выступления т. Сталина прямо был поставлен вопрос, что тут рука Троцкого, надо его ловить за руку". К тому времени относится и начало активного сбора показаний от арестованных троцкистов на Пятакова и других лиц, проходивших по данному делу. В июле-августе 1936 года от обвиняемых по делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского центра Каменева, Евдокимова, Рейнгольда и Дрейцера были получены показания о существовании якобы еще и параллельного антисоветского троцкистского центра. 10 августа 1936 года из Киева в ЦК ВКП(б) - Ежову - и в НКВД СССР - Ягоде - было сообщено по телеграфу о показаниях арестованного Голубенко о том, что Пятаков якобы руководил украинским троцкистским центром. Об этих показаниях сразу же был информирован Сталин.   На следующий день Ежов письменно доложил Сталину о разговоре с Пятаковым. Ниже публикуется текст этой записки: "Тов. СТАЛИН Пятакова вызывал. Сообщил ему мотивы, по которым отменено решение ЦК о назначении его обвинителем на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра. Зачитал показания Рейнгольда и Голубенке Предложил выехать на работу начальником Чирчикстроя. Пятаков на это реагировал следующим образом: 1. Он понимает, что доверие ЦК к нему подорвано. Противопоставить показаниям Рейнгольда и Голубенке, кроме голых опровержений на словах, ничего не может. Заявил, что троцкисты из ненависти к нему клевещут. Рейнгольд и Голубенко - врут. 2. Виновным себя считает в том, что не обратил внимания на контрреволюционную работу своей бывшей жены и безразлично относился к встречам с ее знакомыми. Поэтому решение ЦК о снятии с поста замнаркома и назначении начальником Чирчикстроя считает абсолютно правильным. Заявил, что надо бы наказать строже. 3. Назначение его обвинителем рассматривал как акт огромнейшего доверия ЦК и шел на это - от души. Считал, что после процесса, на котором он выступит в качестве обвинителя, доверие ЦК к нему укрепится, несмотря на арест бывшей жены. 4. Просит предоставить ему любую форму (по усмотрению ЦК) реабилитации. В частности, от себя вносит предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену. Опубликовать это в печати. Несмотря на то, что я ему указал на абсурдность его предложения, он все же настойчиво просил сообщить об этом ЦК Проект постановления ЦК о назначении Пятакова - прилагаю. 11/VIII - 36 г. Ежов".   В личном письме на имя Сталина от 11 августа 1936 года Пятаков имеющиеся на него показания назвал клеветническими и заявил, что бесповоротно рассчитался со своими прошлыми политическими ошибками, старается на деле проводить линию партии и готов умереть за партию и Сталина. Несмотря на такое письмо, сбор обвинительных материалов против Пятакова и других будущих участников так называемого параллельного центра продолжался.   17 августа 1936 года был арестован Серебряков, а 22 августа на судебным процессе по делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского центра Вышинский заявил о том, что им отдано распоряжение о начале расследования в отношении Пятакова, Радека и некоторых других лиц. Опросом членов ЦК ВКП(б) 10 - 11 сентября 1936 года было принято решение об исключении Пятакова из состава ЦК и членов ВКП(б). В ночь на 12 сентября 1936 года Пятаков, находившийся в командировке на Урале, был арестован. Радек в августе-сентябре 1936 года, до своего ареста, также обращался к Сталину с письмами, в которых опровергал имевшиеся на него показания, заверял в своей невиновности и преданности. Заявления Радека, как и заявление Пятакова, были оставлены без внимания, и 16 сентября 1936 года он был арестован. Находясь под арестом, Радек написал Сталину еще одно большое письмо, в котором заверял "вождя народов" в своей полной невиновности.   Но Сталин посчитал это письмо лживым, поскольку Радек на следующий день якобы сознался в приписываемых ему грехах и, говоря о неискренности Радека, с явным удовольствием рассказывал об этом немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру во время их встречи в 1937 году. В период развертывания следствия по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра был принят ряд важных решений. 25 сентября 1936 года Сталин и Жданов направили Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро ЦК ВКП(б) из Сочи телеграмму, в которой содержалось указание на необходимость укрепления руководства карательными органами и активизации репрессивной политики.   В телеграмме говорилось: "...Считаю абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост Наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова".   На следующий день Ежов был назначен наркомом внутренних дел СССР с оставлением его на посту секретаря ЦК и председателя КПК при ЦК ВКП(б). 29 сентября 1936 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло (опросом) постановление "Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам", которое было подписано Сталиным. В нём говорилось: "Утвердить следующую директиву об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам: а) До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз, и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе. б) В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова, Пятакова, Бе-лобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы".   Установка Сталина на вскрытие "подлинного троцкистского центра", подписанная им директива Политбюро ЦК о необходимости расправы с троцкистами свидетельствует о том, что перед органами НКВД в откровенно обнаженном виде была поставлена прямая задача: организовать громкий процесс над наиболее видными в прошлом участниками троцкистской оппозиции. Как видно из архивных документов, Сталину в процессе следствия по данному делу направлялись многие протоколы допросов обвиняемых и лиц, их изобличавших. Знакомясь с протоколом допроса Сокольникова от 4 октября 1936 года, Сталин на полях той части протокола, где излагался ответ Сокольникова о встречах и разговорах с английским журналистом Тальботом, сделал следующую пометку: "А все же о плане убийства лидеров ВКП сообщил? Понятно, сообщил".   На последней странице протокола, где Сокольников утверждает, что он не знал о связях Тальбота с английской разведкой, Сталин написал: "Сокольников, конечно, давал Информацию Тальботу об СССР, о ЦК, о ПБ, о ГПУ, обо всем. Сокольников - следовательно - был информатором (шпионом-разведчиком) английской разведки". Этот протокол допроса Сокольникова по поручению Сталина 22 октября 1936 года был разослан членам ЦК ВКП(б). Проверка показала, что следствие по делу велось ускоренными темпами, необъективно, с грубейшими нарушениями социалистической законности. Аресты Пятакова, Сокольникова, Радека, Серебрякова, Лившица, Князева, Ратайчака, Путина, Граше и Норкина были произведены без санкции прокурора.   Как сообщили в своих объяснениях в 1961 году бывшие сотрудники НКВД СССР Газов, Иорш и Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по данному делу, руководство НКВД требовало от оперативного состава вскрытия любыми средствами вражеской работы троцкистов и других арестованных бывших оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа. Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при этом использовались угрозы. Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности допросы с применением так называемой "конвейерной Системы" и многочасовых "стоек". Вся Система допросов была рассчитана на морально-психическое и физическое изматывание подследственных.   Об этом свидетельствовал в 1938 году и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Фриновский. Он, в частности, показал, что лица, проводившие следствие по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра, начинали допросы, как правило, с применением физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязывавшихся им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто не составлялись. Драктиковалось оформление одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашиваемых.   Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых "обрабатывались" работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись. Допускались и другие нарушения процессуального кодекса. Большинство обвиняемых по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра длительное время категорически отрицало свою виновность.   Так, показания с признанием вины Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Серебряков через 3 месяца 16 дней, Радек - через 2 месяца 18 дней, Турок - через 58 дней, Норкин и Лившиц - через 51 день, Дробнис - через 40 дней, Пятаков и Шестов - через 33 дня. Однако, используя меры физического и морального воздействия, манипулируя материалами прошедших в 1934 - 1936 году судебных процессов, "разоблачавших" троцкистов в антисоветской деятельности, органы следствия добились от обвиняемых нужных показаний. Большинство обвиняемых, давая требуемые от них показания, делали это, по их словам, прежде всего в интересах окончательного разоблачения и разгрома троцкизма.   Так, Муралов, отвечая в суде на вопрос Вышинского, почему он на следствии так долго не давал показаний о своей виновности, ответил (цитируется по исправленной стенограмме судебного заседания): "... Я думал так, что если я дальше останусь троцкистом, тем более, что остальные отходили - одни честно и другие бесчестно... во всяком случае, они не являлись знаменем контрреволюции. А я нашелся, герой... Если я останусь дальше так, то я могу быть знаменем контрреволюции. Это меня страшно испугало... И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того Государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске... Предположим, меня даже запрут или расстреляют, то мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться... Опасность оставаться на этих позициях, опасность для Государства, для партии, для революции, потому что я - не простой рядовой член партии..."   Подобные объяснения давали и другие обвиняемые по этому "делу". Характерны показания Радека, которые он дал 4 декабря 1936 года: "...Я выбираю путь откровенного признания фактов, которые я отрицал из чувства стыда за совершенные преступления перед партией и страной. Я признаю себя виновным в принадлежности на день моего ареста к действующему параллельному центру троцкистско-зиновьевского блока, созданного в 1932 году по директиве Троцкого и ставившего своей задачей захват власти путем террористической борьбы с руководством ВКП(б) и Советского правительства. К троцкистско-зиновьевской организации я примкнул в 1932 году".   На одном из допросов в Верхне-Уральской тюрьме, 10 июня 1938 года, осужденный по данному делу на 10 лет тюремного заключения Арнольд заявил: "...После моего ареста в Анжерке 6.XI 1936 года во время следствия в Новосибирске следователем мне было заявлено: "Нам известно, что вы из себя представляете, и мы располагаем достаточным материалом, чтобы обвинить вас в шпионаже, но сейчас мы тебя обвиняем как участника террористической организации и других показаний не требуем, выбирай, кем хочешь быть: или шпионом, или террористом?". На поставленный передо мной вопрос я ответил, что являюсь участником террористической организации и обязуюсь давать показания". Уже находясь в тюрьме, Арнольд утверждал, что процесс был аполитической комедией, никакого участия в подготовке покушения против Молотова он не принимал и вообще все это дело - мыльный пузырь.   Бывшие следователи по важнейшим делам Прокуратуры СССР Шейнин и Рагинский, участвовавшие вместе с Вышинским в допросах обвиняемых, в своих объяснениях в начале 60-х годах сообщали, что так называемые передопросы обвиняемых Вышинским носили чисто формальный характер, им предъявлялись только протоколы допросов, а с материалами всего дела, что требовалось по закону, их не знакомили. Во время судебного заседания Прокурор СССР Вышинский по собственному усмотрению корректировал заключение экспертизы.   О грубом нарушении социалистической законности со стороны Вышинского свидетельствуют документы и показания очевидцев. Сохранилось, например, свидетельство о встрече Радека с Вышинским при подготовке к процессу. На этой встрече Радек зачитал Вышинскому написанный им проект "Последнего слова подсудимого". , Как рассказывают свидетели, реакция была следующей: "И это все? - сурово спросил Вышинский. - Не годится. Переделать, все переделать! Потрудитесь признать то-то и то-то, признаться в том-то и в том-то, осудить то-то и то-то, и т.п.". И Радек выполнил требование Вышинского. Как установлено, первоначально дела о параллельном антисоветском троцкистском центре, как такового, не было, следствие велось на каждого арестованного в отдельности.   Позднее, когда началась подготовка к открытому процессу, особое значение стали придавать личным и служебным связям между обвиняемыми. Для придания делу солидности и оснастки его конкретными фактами преступной деятельности были использованы отдельные случаи неполадок и аварий в промышленности и на железнодорожном транспорте, которые преднамеренно квалифицировались как вредительство и диверсионные акты, якобы совершенные обвиняемыми. Об искусственном создании дела говорит и тот факт, что лишь к самому началу судебного процесса был определен состав обвиняемых. По делу составлялось три варианта обвинительного заключения.   По первому предавалось суду 16 человек, в том числе Членов, но отсутствовали Лившиц и Турок, по второму - уже 17 человек, в их числе Лившиц, и в третьем, окончательном, вместо Членова был введен Турок Все варианты обвинительного заключения посылались лично Сталину и не раз переделывались по его указаниям. Так, Ежов и Вышинский, направляя второй вариант Сталину, 9 января 1937 года в сопроводительном письме указывали: "Направляем переработанный, согласно Ваших указаний, проект обвинительного заключения по делу Пятакова, Сокольникова, Радека и других...". Второй вариант обвинительного заключения был отредактирован лично Сталиным и им же вместо обвиняемого Членова вписана фамилия Турока. В нарушение установленного законом порядка, 28 января 1937 года, то есть за два дня до завершения судебного процесса, председателем военной коллегии Верховного Суда СССР Ульрихом на имя Ежова в ЦК ВКП(б) был представлен вариант приговора по данному делу. Этот текст отличается от приговора, вынесенного в суде, лишь тем, что для всех подсудимых в нём предусматривалась высшая мера наказания - расстрел.   В личном архиве Вышинского обнаружены записи, сделанные им в ходе беседы со Сталиным в связи с подготовкой к процессу по делу параллельного антисоветского троцкистского центра. Из них видно, что Сталин давал конкретные оценки обвиняемых, характеризовал их как людей, якобы всю жизнь боровшихся против Ленина, подчеркивал, что они пали ниже Деникина, Колчака и Мамонтова и представляют из себя банду преступников. Записи показывают, что, касаясь порядка допроса обвиняемых Турока и Князева, Сталин указывал: "Не давать говорить много о круш.[ени-ях]. Цыкнуть. Сколько устроили круш.[ений], не давать много болтать".   Сохранилась схема обвинительной речи Вышинского по делу параллельного центра, в которую лично Сталиным внесены исправления и дополнения, содержащие политические установки и оценки. Все это показывает, что предварительное следствие, подготовка к суду и сам судебный процесс по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра проходили под личным руководством и контролем Сталина, его доверенных лиц. Для политической расправы с неугодными людьми Сталину было недостаточно простой фальсификации обвинений. Важно было, чтобы в эти обвинения безоговорочно поверили советский народ и мировая общественность. Этой цели и служили открытые процессы, на которых обвиняемые должны были признаться в самых чудовищных преступлениях против партии и страны.   Радек пишет жене   В кабинетах следователей НКВД разрабатывались подробные сценарии поведения обвиняемых на суде. Подследственным часто внушалась мысль, что своими саморазоблачениями они помогут партии в борьбе с международным троцкизмом, с происками внешних и внутренних врагов. И надо сказать, что многие обвиняемые в конце концов принимали правила игры и вели себя соответственно разработанному сценарию. В этом отношении характерно письмо Радека жене. Зная, что письмо будет прочитано следователями (не исключено, что оно было и подсказано ими), Радек довольно прозрачно дает понять, какова истинная цена той "неожиданной" и "невыносимой" правды, которую он вынужден подтвердить на суде.   Вот имеющийся в архиве набросок этого письма: "20.1.37 г. В ближайшие дни состоится суд над центром зиновьевско-троцкистских организаций. Для того, чтобы происходящее на этом суде не обрушилось на тебя неожиданно, я попросил свидания с тобою. Выслушай то, что я могу тебе сообщить, и не спрашивай меня ничего. Я признал, что я был членом центра, принимал участие в его террористической деятельности, знал о его вредительской деятельности, о связи троцкистов с германским и японским правительством, я это подтвержу на суде. Незачем тебе говорить, что такие признания не могли у меня быть вырванные ни средствами насилия, ни обещаниями. Ты знаешь, что я бы ценой такого признания не покупал жизни. Я (пропущено) значит, это правда. Если эта правда для тебя невыносима, то сохрани мой облик таким, каким ты меня знала, но ты не имеешь никаких оснований и права хотя бы словом одним ставить знак вопроса насчет правды, установленной судом. Когда внимательно продумаешь то, что будет происходить на суде, особенно международную часть разоблачения, ты поймешь, что я не имел никакого права скрыть эту правду перед миром. Чем бы ни кончился суд, ты должна жить. Если я буду жив, чтобы и мне помочь. Если меня не будет, чтобы общественно полезной работой помочь стране. Одно знай, что бы ни было, я никогда не чувствовал себя так связанным с делом пролетариата, как теперь".   Вредительская и диверсионная деятельность, как указывалось в обвинительном заключении и приговоре, проводилась осужденными в химической, угольной промышленности, на железнодорожном транспорте и выражалась в срыве планов производства, железнодорожных перевозок, задержке и плохом качестве строительства новых предприятий, создании вредных и опасных для жизни рабочих условий труда, порче железнодорожного пути и подвижного состава, в организации взрывов, крушений и других диверсиях. Как установлено проверкой, недостатки в строительстве и эксплуатации ряда предприятий химической и угольной промышленности, аварии, взрывы, пожары и железнодорожные крушения, о которых говорится в материалах дела, в действительности имели место. Но эти факты тогда же проверялись соответствующими компетентными органами, комиссиями и рассматривались не как результат умышленных действий, а как следствие нарушений производственной и технологической дисциплины, низкого качества работы. Однако следователи НКВД преднамеренно использовали эти факты, квалифицировав их как вредительско-диверсионную деятельность со стороны обвиняемых. Примером могут служить аварии на Горловском азот-но-туковом комбинате в 1934 - 1935 годах.   Причины их в свое время тщательно расследовались. В связи со взрывом воздухоразделительного аппарата в цехе аммиачной селитры в ноябре 1935 года из Москвы в Горловку выезжали государственная комиссия и комиссия ЦК профсоюза. Комиссии работали параллельно, независимо одна от другой, и пришли к заключению, что взрыв произошел в результате грубого нарушения инструкции по технике безопасности, халатности и нераспорядительности инженерно-технического персонала. Однако в 1936 - 1937 годах взрывы в цехе аммиачной селитры стали квалифицировать уже как диверсионные акты. Вот почему заключение технической экспертизы по авариям на Горловском азотно-туковом комбинате, которое было дано на предварительном следствии и в судебном заседании, не могло являться доказательством по делу, так как экспертная комиссия работала в условиях, исключающих возможность объективного заключения.   Опрошенный в 1956 году профессор Гальперин, возглавляющий эту экспертную комиссию, в своем объявлении сообщил: "...Нам было заявлено сотрудниками НКВД что вопрос о злоумышленной организации взрывов сомнений не вызывает, ибо арестованные сами сознались в совершенном ими преступлении. Нам было подчеркнуто, что злоумышленный характер взрывов доказан (нам были предъявлены протоколы допросов) и что нам, следовательно, нужно только подтвердить техническую возможность совершения таких взрывов. Исходя из этой установки и руководствуясь предъявленными нам протоколами допросов арестованных, принимая во внимание техническую возможность совершения таких .взрывов и указание сотрудников НКВД о необходимости дачи ответов на все вопросы, предъявленные нам, мы и подписали акт экспертной комиссии".   Показания Ратайчака о том, что по его указаниям проводилась вредительская работа также на Воскресенском химкомбинате и Невском заводе, на предварительном следствии и в суде не проверялись. Никаких других показаний или материалов об этом в деле нет. В основу обвинения в проведении вредительской и диверсионной работы в Кузбассе, кроме показаний осужденных, положены заключение экспертизы и материалы так называемого кемеровского процесса. Он был проведен в Кемерово в ноябре 1936 года, то есть незадолго до суда по настоящему делу. По этому процессу якобы за связь с германской разведкой и вредитель-ско-диверсионную деятельность в Кузбассе, в том числе за организацию взрыва на шахте "Центральная", повлекшего гибель 10 и тяжелые ранения 14 рабочих, были осуждены к расстрелу 9 инженерно-технических работников. По этому делу первоначально привлекались также Дробнис, Шестов и Строилов, но материалы в отношении их перед окончанием следствия были выделены в отдельное производство, и на кемеровском процессе они выступали в качестве свидетелей.   Впоследствии Дробнис, Шестов и Строилов были включены в число обвиняемых по делу параллельного центра, и вся "преступная деятельность" осужденных по кемеровскому процессу вменена в вину Пятакову и другим. Позднее было установлено, что экспертиза по дивер-сионно-вредительской деятельности в Кузбассе была проведена с грубейшими нарушениями закона. В течение двух недель члены комиссии не выходили из здания Кемеровского горотдела НКВД ни с кем из обвиняемых и должностными лицами предприятий не встречались. Материалы для экспертизы отбирались тенденциозно и только обвинительного характера. Выводы о вредительстве экспертам навязывались, заключение их неоднократно перерабатывалось по указанию работников НКВД.   В феврале 1958 года кемеровское дело было прекращено как сфальсифицированное, за отсутствием в действиях всех осужденных состава преступления. Показания Серебрякова, Богуславского, Лившица, Князева и Турока об организации ими крушений на железнодорожном транспорте опровергаются приобщенными к делу материалами ведомственных расследований. Данные проверки дают основание утверждать, что ни-. какой вредительской и диверсионной работы в химической, угольной промышленности и на железнодорожном транспорте обвиняемыми по данному делу не проводилось. Особый акцент в обвинениях, предъявлявшихся Пятакову, Радеку, Сокольникову, Серебрякову, Муралову, Лившицу, Дробнису и другим, делался на шпионаже в пользу Германии и Японии.   Сущность обвинения в шпионаже состояла в том, что Ратайчак, Путин, Граше, Шестов, Строй-лов, Лившиц, Князев и Турок по указанию руководящего ядра параллельного центра поддерживали преступную связь с агентами германской и японской разведок. В обвинительном заключении и приговоре утверждалось также, что Сокольников и Радек установили контакт и вступили в переговоры с отдельными представителями Германии и Японии с целью получения от этих Государств помощи троцкистско-зиновьевскому блоку в борьбе за власть. Однако имеющиеся в деле материалы о разговорах Сокольникова и Радека с иностранцами не могут служить основанием для такого обвинения.   Так, к делу приобщена копия записи беседы Сокольникова, бывшего в то время заместителем наркома иностранных дел, с японским послом Ота от 13 апреля 1934 года по вопросу о японских нефтяной, рыболовной и каменноугольной концессиях на Сахалине. На предварительном следствии и в суде Сокольников, подтверждая сам факт этой беседы, заявил, что после беседы у него якобы состоялся короткий разговор с Ота по поводу предложений Троцкого японскому правительству. Содержание разговора, как это вытекало из протокола допроса Сокольникова 12 декабря 1936 года, свелось к следующему: "Сокольников: "Когда Ота и секретарь посольства собрались уходить, Ота несколько задержался. В это время оба переводчика уже вышли из кабинета. Воспользовавшись этим, Ота, в то время как я провожал к выходу, обменялся со мной несколькими фразами".   Вопрос: Приведите по возможности дословно Ваш разговор с Ота. Ответ: Ота сказал мне: "Известно ли Вам, что господин Троцкий сделал некоторые сообщения моему правительству?" Я ответил: "Да, я об этом осведомлен". Ота спросил: "Как Вы расцениваете эти предложения?" Я ответил: "Я считаю эти предложения весьма серьезными". Тогда Ота спросил: "Это только Ваше личное мнение?" Я ответил: "Нет, это также мнение и моих товарищей". На этом наш разговор закончился. Вопрос: Возвращался ли в дальнейшем Ота в переговорах с Вами к вопросу о контакте между блоком и японским правительством? Ответ: Нет. Указанный разговор с Ота произошел к самому концу моих переговоров с ним. Вскоре после этого я ушел с работы в НКИД и больше с Ота не встречался".   Других данных по этому вопросу в деле не имеется. Из показаний Радека видно, что он также никаких компрометирующих его переговоров с представителями Германии не вел, а в 1934 или 1935 годах на одном из дипломатических приемом имел лишь кратковременную беседу с германским военным атташе генералом Кестрингом и пресс-атташе Баумом, которые в осторожной форме якобы дали ему понять о связях Троцкого с их правительством. Пятаков по этому вопросу на следствии дал весьма невразумительные показания, заявив, что, как ему помнится, Радек рассказывал о каких-то своих разговорах с немцами, а Сокольников говорил, что у него был разговор с японцами, кажется, с Ота...   Других доказательств того, что Сокольников и Радек вели какие-то якобы изменнические переговоры с представителями иностранных Государств, в деле нет. Показания обвиняемых Ратайчака, Пущина, Граше, Шестова, Строилова об их шпионской связи с германской разведкой и показания Лившица, Князева, Турока о связи с японской разведкой неконкретны, противоречивы и не подтверждаются другими данными. Никаких подтверждений о связях Ратайчака, Путина, Граше, Шесгова и Строилова с германской, а Лившица, Князева и Турока с японской разведками в деле не имеется. Даже из обвинительной речи Вышинского в суде видно, что вопрос о доказанности вины, например, Ратайчака в шпионаже остался неясным.   Вышинский сказал: "Вот Ратаучак, он сидит с правой стороны в задумчивой позе, не то германский, это так и осталось невыясненным до конца, не то польский разведчик, но что разведчик, в этом не может быть сомнения, как ему полагается, лгун, обманщик и плут...". Обосновывая виновность Строилова, Князева, Шестова и других, следствие и суд использовали в качестве доказательств изъятые у них при аресте служебную и личную переписку, записные книжки и въездные дела на некоторых иностранных специалистов, хотя в этих материалах нет никаких данных, указывающих на преступный характер связи осужденных с иностранцами. Анализ материалов дела и проверка показывают, что обвинение в шпионаже является полностью сфабрикованным и необоснованным.   Здесь уместно сказать о том, что фанатичная приверженность Сталина и его ближайшего окружения идее борьбы против всеобщего вредительства, шпионов и диверсантов умело использовалась ими в целях нагнетания обстановки недоверия и подозрительности, возводилась ими буквально в ранг государственной политики. Об этом красноречиво свидетельствует доклад "Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов", с которым член Политбюро ЦК ВКП(б) и председатель Совнаркома СССР Молотов выступил на февраль-ско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б). Обильно используя материалы недавно прошедшего процесса по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра, он говорил: "В течение ряда лет, из месяца в месяц группы вредителей и диверсантов, сидевших на боевых участках нашей промышленности, делали свое преступное дело, все более наглея от своей безнаказанности. Мы не можем при этом забывать о том, что эти преступления были лишь подготовкой, лишь пробой сил в отношении более крупных и опасных для нашей страны ударов в дальнейшем. По заданиям Троцкого-Пятакова вредители, диверсанты я шпионы из их компании готовили нанесение главных ударов к началу войны...   В Наркомтяжпроме сидел заместитель наркома Пятаков, оказавшийся вредителем-диверсантом. Но, как известно, и в НКПС вредитель Лившиц был на посту заместителя наркома. В Наркомлесе вредитель Сокольников также был заместителем наркома, а до того сей шпион был, как известно, заместителем наркома по иностранным делам... Вредителем оказался бывший начальник Цудортранса Серебряков... Вчерашние колебания неустойчивых коммунистов перешли уже в акты вредительства, диверсий и шпионажа по сговору с фашистами, им в угоду. Мы обязаны ответить ударом на удар, громить везде на своем пути отряды этих лазутчиков и подрывников из лагеря фашизма".   Подобные демагогические установки воспринимались в тех условиях, естественно, как партийная и государственная директива. В приговоре по делу параллельного антисоветского троцкистского центра отмечается, что якобы по прямым указаниям Троцкого в Москве и на периферии был создан ряд террористических групп, готовивших покушения на Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Эйхе, Постышева, Ежова и Берия, что осенью 1934 года будто бы Арнольд, по указанию Шестова и Муралова, пытался осуществить террористический акт против Молотова. На предварительном следствии и в суде Пятаков, Сокольников, Радек, Серебряков, Муралов, Дробнис, Богуславский, Шестов, Турок и Арнольд дали показания о том, что занимались террористической деятельностью. Лившиц говорил, что он будто бы знал о подготовляемых террористических актах, но никакого участия в этом не принимал. От обвиняемых Князева, Ратайчака, Норкина, Граше и Путина никаких показаний по данному вопросу получено не было.   Строилов в террористической деятельности вообще не обвинялся. О степени серьезности этих обвинений могут свидетельствовать признания Пятакова, который показал, что по его указанию террористические группы были якобы организованы в Москве, на Украине, в Западной Сибири и на Урале, но он состава этих групп не знал, ими не руководил, никаких заданий им не давал, в разработке преступных планов не участвовал. Другие руководители так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра также давали разноречивые и неаргументированные показания о том, когда, от кого и при каких обстоятельствах им стало известно о террористических установках Троцкого и о своей практической деятельности в этом направлении. В показаниях Пятакова, Радека и других обращает на себя внимание то обстоятельство, что параллельным центром будто бы было создано значительное количество террористических групп в различных городах СССР с привлечением в них большого числа людей. Но это уже само по себе резко противоречит условиям деятельности так называемого параллельного центра, находившегося якобы в глубоком подполье, что подчеркивается во всех материалах дела, и элементарным требованиям конспирации вообще.   Совершение террористических актов в ряде случаев ставилось в зависимость от таких ситуаций, которых могло и не быть (приезд того или иного руководителя партии и правительства в определенный город, на завод, шахту и т.п.). Обвиненные в организации террористических групп и названные активными террористами Коцюбинский, Логинов, Юлин, Жариков, Голубенко, Тивель, Ходорозе, Бурлаков, Михетко, Биткер, Пригожий и другие в 1936 - 1937 годах были приговорены к расстрелу. Примером того, как создавались мифы о покушениях на руководителей партии и Государства, может служить "покушение" на Молотова во время его пребывания в г. Прокопьевске в 1934 году.   Проверкой установлено, что в действительности покушения на Молотова не было, а произошло следующее. В сентябре 1934 года в Прокопьевск приехал Молотов. При следовании Молотова и сопровождавших его лиц с вокзала в город автомашина, которой управлял обвиняемый по настоящему делу Арнольд, съехала правыми колесами в придорожную канаву, накренилась и остановилась. Пострадавших не было. Этому случаю в то время не придали серьезного значения. Арнольду за допущенную халатность Прокопьевский горком партии объявил выговор, а 27 февраля 1935 года это взыскание с него было снято.   О причинах снятия партийного взыскания с Арнольда бывший секретарь Прокопьевского горкома партии Курганов в судебном заседании по своему делу в октябре 1939 года, отвечая на вопрос суда о его причастности к аварии с автомашиной Молотова, дал следующие объяснения: "Шофером на автомашину, в которой ехали Молотов и я, горотделом НКВД был посажен Арнольд, так как мне было тогда заявлено, что шофер горкома ВКП(б) не проверен и допустить его к машине нельзя. С моей стороны, как это видно, никакого злого умысла в этом не было. За эту аварию Арнольду был объявлен выговор. Арнольд об этом написал письмо Молотову. Молотов это письмо послал в крайком партии, а крайком направил это письмо нам, указав на необходимость пересмотра его дела, так как Молотов считает, что выговор был объявлен неправильно. Дело Арнольда было пересмотрено, и выговор был снят". Тем не менее в 1936 году от Арнольда, затем и от Шестова, после их ареста, были получены показания о том, что указанный выше случай с автомашиной являлся якобы попыткой совершить против Молотова террористический акт.   Однако факты опровергают достоверность этих показаний, свидетельствуют об отсутствии каких-либо преднамеренных террористических намерений со стороны Арнольда. Таким образом, обвинение лиц, осужденных по делу так называемого антисоветского параллельного троцкистского центра, в террористической деятельности, как и по другим пунктам обвинения, является необоснованным. В обвинительном заключении и приговоре указывалось, что параллельный троцкистский центр свою преступную деятельность проводил по прямым директивам Троцкого, связь с которым поддерживалась якобы через Пятакова и Радека. Пятаков показал, что во время пребывания в служебных командировках в Берлине в 1931 - 1932 годах он три раза встречался с сыном Троцкого - СЛ. Седовым, с которым его свел Смирнов, и получал от него устные директивы Троцкого по возобновлению оппозиционной борьбы.   В конце 1931 года возвратившийся из Берлина Шестов передал ему полученное от Седова письмо Троцкого, в котором якобы предлагалось объединить все антисталинские силы, устранить Сталина и его ближайших помощников, противодействовать мероприятиям Советского правительства и партии. В декабре 1935 года, находясь в Берлине по делам службы, он, Пятаков, тайно, по фиктивному немецкому паспорту вылетал на самолете в город Осло (Норвегия), где будто бы имел конфиденциальную встречу с Троцким.   По показаниям Радека, он получил от Троцкого пять писем: два из них в 1932 - 1933 годах в Женеве и в Москве через советского журналиста В.Г. Ромма и три в 1934 - 1936 годах из Лондона, заделанных в переплеты книг. В письмах якобы говорилось о неизбежности поражения СССР в предстоящей войне, необходимости территориальных и экономических уступок Германии и Японии за помощь с их стороны "блоку" в захвате власти и содержалось требование об активизации подрывной деятельности в Советском Союзе. По словам Радека, эти письма он никому не показывал, сразу по прочтении сжигал и содержание их другим участникам параллельного центра передавал на словах.   В адрес Троцкого, как показал Радек, он направил несколько писем главным образом информационного характера. В деле имеются также показания Муралова о том, что в 1931 году Смирнов рассказал ему о своей встрече с Седовым в Берлине и установке Троцкого на переход к террору и тогда же посоветовал восстановить Сибирский троцкистский центр. Однако в распоряжении органов следствия не было ни одного письма Троцкого и Седова к участникам параллельного троцкистского центра и участников центра к ним. В деле нет и иных объективных данных, которые подтверждали бы существование таких писем. Показания свидетелей Ромма и Зайдмана не могут быть доказательством виновности осужденных, дело на Ромма, осужденного в 1937 году за связь с Троцким и участниками параллельного центра в настоящее время, после проведенной проверки, прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.   Зайдман показания Муралова подтверждал лишь на предварительном следствии, а в судебном заседании по своему делу 7 марта 1937 года от этих показаний отказался, заявив, что дал их под нажимом следователя. Осужденный по процессу объединенного троцкист-ско-зиновьевского центра Смирнов, на которого ссылаются Пятаков и Муратов, никаких показаний по этому вопросу не давал. После высылки в 1929 году Троцкого из Советского Союза органы ОПТУ - НКВД осуществляли тщательное наблюдение за деятельностью Троцкого и Седова, фиксировали их поездки, встречи и связи, знали содержание значительной части переписки, которую они вели, но никаких встреч, никакой переписки и других форм связи Троцкого и Седова с лицами, осужденными по делу параллельного троцкистского центра, зафиксировано не было. Сын Троцкого Седов в статье о кемеровском процессе, опубликованной за границей в январе 1937 года, назвал свидетельские показания Дробниса на этом процессе о встрече Пятакова с Седовым в Берлине чистейшим вымыслом.   После опубликования показаний Пятакова и Радека на процессе Троцкий 25 января 1937 года сделал американской прессе официальное заявление, в котором категорически отрицал выдвинутые против него обвинения и всякую связь с кем-либо из подсудимых. Пятаков и Радек после разрыва с троцкистской оппозицией активно выступали против Троцкого. В связи с судебным процессом по делу антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра 21 августа 1936 года в газете "Правда" была помещена статья Пятакова "Беспощадно уничтожить презренных убийц и предателей", а в газете "Известия" в тот же день статья Радека "троцкистско-зиновь-евская фашистская банда и ее гетман - Троцкий", в которой он называет Троцкого кровавым шутом, фашистским обербандитом и т.п.   В свою очередь, Троцкий и Седов, начиная с 1929 года, выступали в печати с резкой критикой в адрес Радека и выражали полное недоверие как Радеку, так и Пятакову. Седов, направляя в СССР в 1932 году близкого к нему человека, давал ему следующую установку: "В среде бывших оппозиционеров имеется два течения капитулянтов: первое - радековская группа, окончательно порвавшая с Троцким. С этой группой он ни в коем случае не должен входить ни в какие сношения..." Установлено, что обвинение осужденных в "преступной связи" с Троцким и Седовым является необоснованным. Это же показала и специальная проверка, проведенная Прокуратурой СССР в 1933 году.   Комкоры в застенках НКВД   "Дело военных" - так назвала мировая печать судебный процесс над военачальниками Красной Армии, проходивший в Москве летом 1937 года, - имело далеко идущие и трагические последствия. Осуществленные Сталиным и его ближайшим окружением репрессии в армии накануне второй мировой войны нанесли огромный ущерб Советским Вооруженным Силам, всей обороноспособности Советского Государства. Внутриполитическая обстановка в стране во второй половине 30-х годов, обострение и расширение репрессий вызвали у Сталина определенные опасения в отношении позиции крупных военачальников, авторитет которых в народе и армии был очень высоким еще со времен гражданской войны. Их независимость в суждениях, открытая критика выдвиженцев Сталина - Ворошилова, Буденного, Кулика, Щаденко и других, не понимавших необходимости создания современной армии, - вызывали раздражение, подозрительность и определенные опасения, что армия может проявить колебания в поддержке проводимого им курса.   Отсюда стремление убрать из армии всех колеблющихся, всех, кто вызывал у Сталина и его ближайшего окружения хоть малейшие сомнения. Раскрытием органами НКВД во второй половине 30-х годов так называемой антисоветской троцкистской военной организации явилось полной неожиданностью для советских людей, привыкших видеть в М.Н. Тухачевском, И.Д. Якире, И.П. Уборевиче и других крупных военачальниках прославленных полководцев Красной Армии, чьи имена были известны каждому. Большинство военных различных рангов и положений, объявленных врагами народа, имели большие заслуги перед Советской страной и Коммунистической партнер! Многие из них являлись участниками революции, борцами за Советскую власть, защищали ее в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны, сражаясь в рядах Красной гвардии и Красной Армии с момента ее создания. Большинство из них прошли путь от организаторов и командиров отдельных частей и соединений до командующих армиями и фронтами, выросли в крупных политических и штабных работников, стали гордостью Советских Вооруженных Сил.   Им были присвоены высшие воинские звания: Тухачевскому - Маршала Советского Союза, Уборевичу и Якиру - командарма 1-го рангА.А. И. Корку - командарма 2-го ранга, Р. П. Эйдеману, Б. М. Фельдману, В. М. Примакову, В. К. Путне - комкора. Я. Б. Гамарник был армейским комиссаром 1-го ранга. Они неоднократно награждались орденами Красного Знамени, а Тухачевский и Гамарник - и орденами Ленина. Тухачевский, Гамарник, Уборевич, Якир избирались в состав Центрального Комитета ВКП(б), а также Корк, Эйдеман, Примаков являлись членами ЦИК СССР. Тухачевский был заместителем наркома обороны СССР. Якир и Уборевич командовали Особыми военными округами - Киевским и Белорусским.   Всем этим военачальникам были свойственны широкое политическое мышление и дальновидный творческий ум. Они уделяли исключительное внимание новым видам вооружения. Тухачевский, Якир, Уборевич и их соратники придавали большое значение развитию военно-теоретической мысли и сами внесли большой вклад в развитие советской военной науки как выдающиеся практики и авторы ряда крупных военно-теоретических работ. И вот эти люди предстали перед судом как злейшие враги народа и Советской власти, предатели Родины, агенты иностранных разведок Стране было объявлено о существовании в Красной Армии конспиративной антисоветской троцкистской военной организации.   Следует сказать, что репрессии и до этого не раз потрясали Красную Армию, но прежде они не задевали военачальников столь высокого ранга. В середине 20-х годов была проведена чистка командного состава и политических работников, подозреваемых в сочувствии троцкистской оппозиции. Спустя несколько лет - в конце 20-х - начале 30-х годов - были осуществлены мероприятия по чистке РККА от бывших офицеров старой армии. Дело не ограничилось только увольнением их из Вооруженных Сил. По фальсифицированным обвинениям были сфабрикованы дела о заговоре бывших офицеров. По ним было осуждено более трех тысяч командиров Красной Армии. А всего за 20-е и первую половину 30-х годов, по словам Ворошилова, было уволено из армии 47 тысяч человек, в том числе 5 тысяч бывших оппозиционеров. Со второй половины 1936 года вновь возобновились аресты среди командного состава Красной Армии.   Под руководством и при прямом участии Ежова органы НКВД начали активно собирать различные провокационные показания против ряда военачальников. Так, у арестованных заместителя директора челябинского завода "Магнезит" ЕА Дрейцера, начальника строительства железной дороги Караганда - Балхаш Мрачковского, начальника хлопкового управления Южного Казахстана И.И. Рейнгольда и других будущих участников параллельного троцкистского центра были добыты показания о суще-ствоэании в армии военно-троцкистской организации. В нее, судя по этим показаниям, входили, в частности, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа Примаков и военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании В.К Путна, Все эти показания - весьма противоречивые и не внушающие доверия - были получены незаконными методами. 14 августа 1936 года органами НКВД в Ленинграде был арестован и доставлен в Москву Примаков, а 20 августа в Москве арестовали Путну. Обоим предъявили обвинение в участии в боевой группе троцкистско-зиновьевской организации.   Путна обвинялся также в связях с Троцким, от которого якобы получал директивы о терроре. На всех допросах вплоть до мая 1937 года Примаков категорически отрицал свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности. 29 августа 1936 года в заявлении на имя заместителя наркома внутренних дел Агранова он писал: "Я очень прошу Вас лично вызвать меня на допрос по делу о троцкистской организации. Меня все больше запутывают, и я некоторых вещей вообще не могу понять сам и разъяснить следователю. Очень прошу вызвать меня, так как совершенно в этих обвинениях невиновен. У меня ежедневно бывают сердечные приступы". Примаков, в 20-х годах примыкавший к троцкистской оппозиции, под давлением следствия в конце концов назвал многих известных ему оппозиционеров. 16 октября 1936 года он написал письмо Сталину, где указывал: "Я не троцкист и не знал о существовании военной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами, бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встрече с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Ворошилове...   Личные отношения сбывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались и со многими я совершенно перестал встречаться... Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году, в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов - написал честно, без двурушничества, без обмана. Когда осенью 1930 года вернулся я из Японии и виделся с Пятаковым, меня поразила одна фраза в нашем разговоре. Говоря о линии партии, Пятаков сказал: "Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше". Я ответил на это: "Как можно делить на мы и не мы, раз делается то, что надо?". Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать - не было доверия к его честности...   После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии... Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это". На первом допросе 24 - 25 августа 1936 года Путна признал, что в 1926 - 1927 годах он участвовал в троцкистско-зиновьевской оппозиции, но полностью от нее отошел и никакой контрреволюционной деятельностью не занимается. Однако уже на следующем допросе, 31 августа, Путна дал показания о существовании всесоюзного, параллельного и московского центров троцкистско-зиновьевского блока и о своем, совместно с Примаковым, участии в военной организации троцкистов.   Репрессии в армии особенно усилились после февраль-ско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). По вопросу о положении с кадрами в армии на Пленуме ЦК выступили Ворошилов и Гамарник По их оценке, политико-моральное состояние личного состава в армии не вызывало тревоги. "...К настоящему моменту, - заявил Ворошилов, - армия представляет собой боеспособную, верную партии и Государству вооруженную силу... отбор в армию исключительный. Нам страна дает самых лучших людей". Однако Молотов совсем иначе оценивал положение дел с армейскими кадрами, дав по существу установку о необходимости вскрыть вредительскую, шпионскую и диверсионную деятельность троцкистов в армии.   В заключительном слове на пленуме Молотов заявил следующее: "Было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы; шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше..; Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было.бы нелепо... Военное ведомство - очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко"   Как свидетельствуют архивные документы, эта установка Молотова, равно как и его утверждение о широком распространении вредительства в народном хозяйстве, не имела под собой никаких оснований. Тем не менее требование о проверке военного ведомства было воспринято руководством Наркомата обороны и НКВД как прямые директивы по чистке армии, по ликвидации "врагов народа", якобы проводивших в рядах Красной Армии вражескую работу. Подчиняясь этой директиве, руководство НКВД стремилось любыми путями добиться от арестованных военачальников и бывших сотрудников НКВД показаний о существовании военно-троцкистской организации в армии и о том, что во главе ее стоят Тухачевский, другие видные военные деятели.   В апреле 1937 года Политбюро ЦК приняло решение об отмене поездки Тухачевского в Лондон на коронацию английского короля Георга VI. Формально это решение основывалось на спецсообщении Ежова от 21 апреля 1937 года Сталину, Молотову и Ворошилову. Вот текст этого сообщения: "Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка).   Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить". На этом документе имеется резолюция Сталина: "Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин".   Рядом надпись Ворошилова: "Показать М. Н. 23IV.37 г. KB". На этом же экземпляре сообщения расписался Тухачевский, подтвердив этим, что он ознакомился с документом. 22 апреля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление: "1. Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондон угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон.   2. Принять предложение НК обороны о посылке товарища Орлова на коронационные праздники в Лондоне в качестве представителя СССР по военной линии". 22 - 25 апреля 1937 года от бывшего начальника Особого отдела НКВД СССР М. И. Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел СССР Г. Е. Прокофьева, к этому времени арестованных, были получены показания о преступных связях Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова, Эйдемана и других с Ягодой. Однако попытки получить тогда же показания на военных у арестованного Ягоды успеха не имели. На допросе Ягода показал: "Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался". 27 апреля 1937 года работники НКВД получили показания от арестованного заместителя начальника отдела НКВД З.И. Воловича на Тухачевского, как на участника заговора, обеспечивающего поддержку этого заговора воинскими частями. Показания Гая, Прокофьева и Воловича носили общий характер и противоречили друг другу. Они были добыты с помощью обмана, провокаций и насилия. В суде эти показания проверены не были, так как Гай, Прокофьев и Во-лович были расстреляны в 1937 году без суда, "в особом порядке".   В своих объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 20 декабря 1961 года И.Д. Суровицких, бывший работник НКВД, сообщил: "Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от начала до конца продуманной и подготовленной провокацией... Поведение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен в даче нужных показаний... Воловича допрашивал Ежов... Абсолютное большинство фамилий подсказывалось Воловичу Ярцевым или мною по его указанию... Логичность показаний арестованных также диктовалась следствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского, как на участника заговора, подготавливавшего войска к военному захвату власти заговорщиками... Я и Ярцев получили от Воловича развернутые показания на Тухачевского, как на участника заговора, готовившего армию для обеспечения военного переворота, то есть добились подтверждения о наличии воинской силы и закрепили нужную Ежову солидность и серьезность заговора".   Несмотря на то, что никаких достоверных доказательств о наличии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было, Сталин на обеде у Ворошилова, состоявшемся после первомайского парада 1937 года, в присутствии многих военных руководителей открыто высказал свои угрозы в адрес врагов, имевшихся якобы среди военных. Об этом заявлении Сталина напомнил 27 сентября 1937 года бывший начальник разведуправления РККА комкор СП. Урицкий в письме к Ворошилову. "...1 мая 1937 года, - писал Урицкий, - после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в октябрьскую годовщину".   Такие угрозы стали сигналом для расширения репрессий в армии и фальсификации дела о военном заговоре. 6 мая 1937 года Управление НКВД по Московской области арестовало комбрига запаса М.Е. Медведева, бывшего до 1934 года начальником ПВО РККА и исключенного из партии за разбазаривание государственных средств. В тот же день от него были получены показания на некоторых работников ПВО, которые, как записано в протоколе допроса, вызывали у Медведева "сомнения в их искренности и преданности". 8 мая 1937 года он заявил о своем участии в троцкистской военной организации, возглавляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б.М. Фельдманом.   На допросе 10 мая 1937 года Медведев рассказал о существовании в РККА военной контрреволюционной организации, ставившей своей задачей свержение Советской власти, установление военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов. В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, Тухачевский (возможный кандидат в диктаторы), Якир, Путна, Примаков, Корк. О том, как появились эти и подобные показания, можно судить по рассказу сотрудника НКВД тех лет Радзивиловского. Будучи арестованным после смещения Ежова, он сообщил на допросе 16 апреля 1939 года: "Фриновский (заместитель наркома внутренних дел) в одной из бесед поинтересовался, проходят ли у меня по материалам какие-либо крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа, содержащихся под стражей в УНКВД, он мне сказал о том, что первоочередная задача, в выполнении которой, видимо, и мне придется принять участие, - это развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии.   Из того, что мне тогда говорил Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке раздутого военного заговора в стране, с раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК Как известно, это им удалось..." Позднее, 1б июня 1937 года Медведев в судебном заседании военной коллегии Верховного суда СССР виновным себя не признал и заявил, что он в троцкистскую организацию не входил, а показания о существовании в РККА военно-фашистского заговора являются ложными. Тем не менее, Медведев был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Арестованный 14 августа 1936 года комкор Примаков содержался в Лефортовской тюрьме в Москве и на протяжении 9 месяцев ни в чем не признавал себя виновным. В архиве Сталина сохранилось несколько заявление Примакова, в которых он протестовал против его незаконного ареста, однако, не выдержав тяжелых испытаний, Примаков 8 мая 1937 года написал в Лефортовской тюрьме следующее заявление на имя Ежова: "В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Товарищ Сталин правильно сказал, что Примаков - трус, запираться в таком деле - это трусость". Действительно с моей стороны это была, трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 году, я связался в Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну - с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания".   Из этого документа видно, что Сталин сам участвовал в допросе Примакова, и, уступая домогательствам следствия и давлению Сталина, Примаков встал на путь обмана и самооговора. Уже на допросе 14 мая 1937 года он, называя своих "соучастников", сообщил о Якире: "Троцкистская организация считала, что Якир наиболее подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова... Считали, что Якир является строжайшим образом законспирированным троцкистом, и допускали, что он, Якир, лично связан с Троцким и, возможно, он выполняет совершенно секретные, нам неизвестные самостоятельные задачи". Продолжая обработку Примакова, органы НКВД 21 мая 1937 года сумели получить от него "собственноручные показания" о том, что во главе заговора стоял Тухачевский, который был связан с Троцким. Кроме того, на этом допросе Примаков назвал 40 видных советских работников участниками военно-троцкистского заговора в армии. Он дал, в частности, показания, компрометирующие таких видных военных деятелей, как Шапошников, Каменев, Гамарник, Дыбенко, Урицкий и другие. Мучительному ночному допросу был подвергнут арестованный комкор В.К Путна. 14 мая 1937 года он был переведен из тюремной больницы Бутырской тюрьмы в Лефортовскую тюрьму, где его допрашивали в течение всей ночи. В результате Путна дал показания на Тухачевского и других видных военных работников, как участников военной антисоветской троцкистской организации.   Позже стало известно, какими методами добывались подобные показания. Бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 года показал, что в период расследования дел Примакова и Путны ему было известно, что оба эти лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме, что он сам по поручению АА. Авсеевича (сотрудника Особого отдела НКВД) часами сидел с Примаковым, не давал возможности ему спать, что это делал он еще до признания Примаковым своей вины. Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н.Н. Селивановский 10 декабря 1962 года сообщил в ЦК КПСС: "В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана.   Эти показания Путны и Примакова послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников". Производивший допросы Авсеевич в своем объяснении в ЦК КПСС в 1962 году сообщил: "...Мне, как и многим другим сотрудникам, пришлось работать в Особом отделе НКВД в 1937 - 1938 годах, то есть в период массовых арестов военных работников, и принимать участие в допросах, а также избиении арестованных... На допросе вопросы и ответы формулировал Леплевский (начальник Особого отдела НКВД СССР), причем фамилии в протоколе заносились те, что называл Примаков, но значение разговоров и встреч, о которых говорил Примаков, в формулировках усиливалось, возводилось в степень заговорщицкой деятельности. Таким образом были сформированы показания Примакова на большую группу крупных военных работников".   В середине мая 1937 года были проведены новые аресты видных военных работников. Среди арестованных оказались начальник Военной академии им. Фрунзе командарм 2-го ранга Корк и назначенный заместителем командующего войсками Московского военного округа комкор Фельдман. На первых допросах Корк, арестованный в ночь на 14 мая 1937 года, свое участие в антисоветской деятельности отрицал, однако 16 мая его сопротивление было сломлено, и он подписал на имя Ежова два заявления. Корк сообщал, что в организацию правых он был вовлечен Енукидзе, что военная организация правых включала и троцкистскую военную группу Путны, Примакова и Туровского. С военной организацией правых был связан якобы и Тухачевский. Далее Корк писал, что основная задача группы состояла в проведении военного переворота в Кремле, а возглавлял военную организацию правых штаб переворота в составе его (Корка), Тухачевского и Путны. Комкор Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. В своем заявлении он просил ознакомить его с имеющимися у следствия материалами и выразил готовность в соответствии с этими материалами давать показания. Представляя Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу протокол допроса Фельдмана, Ежов 20 мая 1937 года просил обсудить вопрос об аресте "остальных участников заговора", названных Фельдманом.   В число "остальных участников заговора", еще не арестованных к тому времени, входили Тухачевский, Якир, Эйдеман и другие командиры. Аресты их были проведены в 20-х числах мая 1937 года. В протоколах допроса Фельдмана от 19, 21 и 23 мая 1937 года участниками военно-троцкистской организации называется более 40 командиров и политработников армии. 22 мая 1937 года был арестован Тухачевский, в тот же день был арестован председатель центрального совета Осо-авиахима Эйдеман, 28 мая - Якир, 29 мая - Уборевич. Аресту Тухачевского и Якира предшествовали мероприятия по линии Наркомата обороны. Суть их состояла в следующем. 9 мая 1937 года Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом о подтверждении новых назначений. 10 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение. "Утвердить: 1. Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А.И. 2. Начальником Генерального штаба РККА - командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 1 -го ранга товарища Шапошникова Б.М. 3. Командующим войсками Ленинградского военного округа - командующего войсками Киевского военного округа командарма 1-го ранга товарища Якира Н.Э. 8. Командующим Приволжским военным округом - Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М.Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны".   13 мая 1937 года, как это установлено по книге регистрации, Сталин лично принял в Кремле Маршала Тухачевского. Никаких материалов о существе разговора Сталина с Тухачевским обнаружить в архивах не удалось. О том, как вел себя на допросе Тухачевский в первый день пребывания в НКВД, достаточных данных нет. Протоколы первичных допросов Тухачевского или вовсе не оставлялись, или были уничтожены следствием. Однако сохранившиеся отдельные следственные документы свидетельстеуют о том, что Тухачевский в начальной стадии следствия отрицал участие в заговоре. Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период могут служить заявления Фельдмана о том, что Тухачевский все отрицал. Имеется также заявление Тухачевского от 26 мая 1937 года об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом. Протоколов этих очных ставок Тухачевского с Примаковым, Путной и Фельдманом в его архивно-следственном деле и в других делах не обнаружено. Архивные материалы следствия показывают, что поведение Тухачевского, отрицавшего свое участие в заговоре, было крайне непродолжительным. Были приняты все меры, чтобы сломить его сопротивление. Следствием по делу Тухачевского непосредственно руководил Ежов, в качестве следователей им были использованы Леплевский, Ушаков и другие.   29 мая 1937 года Тухачевского допросил Ежов. В результате этого допроса были получены "признательные показания" Тухачевского: "Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сыном Троцкого). Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С.С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И.Н., Ягодой, Осипяном и рядом других". В процессе изучения дела Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна буро-коричневого цвета. В заключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 года говорится: "В пятнах и мазках на листках 165,166 дела № 967581 обнаружена кровь... Некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом..." Комкор Эйдеман, арестованный 22 мая 1937 года одновременно с Тухачевским, был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, а на следующий день перемещен в Лефортовскую тюрьму.   25 мая появилось заявление Эйдемана на имя Ежова, в котором он сообщал о своем согласии помочь следствию в раскрытии преступления. Судя по внешнему виду (неровный почерк и пропуски букв в словах), это заявление было написано в состоянии нервного потрясения. Бывший заместитель начальника отделения НКВД ЯЛ. Кар-пейский на допросе в прокуратуре 4 июля 1956 года показал, что принимал участие в следствии по делу Эйдема-на. Он пояснил, что, кроме него, Эйдемана допрашивали Леплевский и В. С. Атас, что "...в отношении Эйдемана до моего прихода были применены угрозы и даже физические меры воздействия. Следует учесть, что во время допроса Эйдемана из соседних кабинетов доносились крики, стоны людей и шум... Через день или два я... вызвал Эйдемана на допрос в Лефортовской тюрьме. В этот раз Эйдеман на допросе вел себя как-то странно, на вопросы отвечал невпопад, вяло, отвлекался посторонними мыслями, а услышав шум работавшего мотора, Эйдеман произносил слова: "Самолеты, самолеты". Протокол допроса я не оформлял, а затем доложил, что Эйдеман находился в каком-то странном состоянии и что его показания надо проверить... После этого Эйдеман был от меня по существу откреплен и его впоследствии допрашивал Агас".   30 мая 1937 года была проведена очная ставка между Корком и Уборевичем, в которой Корк утверждал, что Уборевич в 1931 году входил в правотроцкистскую организацию. Возражая Корку, Уборевич заявил: "Категорически отрицаю. Это все ложь от начала до конца. Никогда никаких разговоров с Корком о контрреволюционных организациях не вел". Но показания Уборевича были крайне необходимы, и эти показания были вырваны у него силой. Бывший сотрудник НКВД СССР Авсеевич показал: "В мае месяце 1937 года на одном из совещаний помощник начальника отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показания. Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические методы воздействия". Вскоре после этого Уборевич подписал два заявления на имя Ежова, в которых он признавал свое участие в военном заговоре. Подписал он и протокол допроса с признанием своей вины. Сталин повседневно лично занимался вопросами следствия по делу о военном заговоре. Получал протоколы допросов арестованных и почти ежедневно принимал Ежова, а 21 и 28 мая 1937 года и заместителя наркома Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения. Случалось и так, что допросы подследственных проводились с участием членов Политбюро ЦК Отдельные данные об этом содержатся в некоторых показаниях арестованных бывших работников НКВД.   Так, бывший начальник отдела охраны НКВД И.Я. Дагин 15 ноября 1938 года показал: "Как обставлялись очные ставки, на которых по решению ЦК присутствовали члены Политбюро? Об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали "накачивать" арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговаривания и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассаживали арестованных перед самым вызовом на очную ставку.   Известные мне очные ставки с присутствием членов Политбюро готовили Николаев, Рейхман, Листенгурт, Ушаков - сотрудники Особого отдела НКВД СССР, принимавшие участие в расследовании дел по военному заговору, и другие. Накануне очных ставок срочно заготовлялись новые протоколы, подкреплявшие те показания, которые должны были дать арестованные на самой очной ставке. То же самое делалось и после очных ставок".   Через два дня после ареста Тухачевского 24 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло постановление: "Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: "ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско:право-заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел".   25 - 26 мая 1937 года опросом членов ЦК и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным соответствующее постановление. ~ После ареста Якира и Уборевича решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 мая 1937 года, а затем от 30 мая - 1 июня 1937 года опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным постановление: "Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: . ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно-фашистском троцкистском правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии, Польши, исключить из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел".   30 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: "Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате обороны и исключить из состава Военного совета, как работников, находящихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре". Гамарник в это время в связи с болезнью находился у себя на квартире. По приказанию Ворошилова 31 мая 1931 года заместитель начальника Политуправления РККА А.С. Булин и начальник управделами НКО И.В. Смородинов выехали к Гамарнику и объявили ему приказ НКО об увольнении его из РККА Сразу же после их ухода Гамарник застрелился. На следующий день в "Правде" и других газетах было опубликовано: "Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством".   С 1 по 4 июня 1937 года в Кремле на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждался доклад Ворошилова "О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА". Кроме постоянных членов, на Военном совете присутствовало 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата Наркомата обороны. Необходимо отметить, что к 1 июня 1937 года двадцать членов Военного совета уже были арестованы как "заговорщики". Перед началом работы Военного совета все его участники были ознакомлены с показаниями Тухачевского, Якира и других "заговорщиков".   Это создало напряженную атмосферу с самого первого дня работы совета. Широко использовав сфабрикованные следствием ложные показания арестованных, Ворошилов в докладе утверждал (цитируется по стенограмме): "Органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая й безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии... О том, что эти люди - Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других людей - были между собой близки, это мы знали, это не было секретом. Но от близости, даже от такой групповой близости до контрреволюции очень далеко... В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному в присутствии тт. Сталина, Молотова и многих других в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю Политику и т.д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного... Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание ПБ и на заседании подробно разобрать, в чем тут дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату".   Сталин: "Он отказался от своих обвинений". Ворошилов: "Да, отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно". К.Е. Ворошилов в докладе призывал "проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек...", заранее предупреждая, что в результате этой чистки "может быть, в количественном выражении мы понесем большой урон". Далее Ворошилов заявил: "Я, как народный комиссар, откровенно должен сказать, что не только не замечал подлых предателей, но даже когда некоторых их них (Горбачева, Фельдмана и других) уже начали разоблачать, я не хотел верить, что эти люди, как казалось, безукоризненно работавшие, способны были на столь чудовищные преступления. Моя вина в этом огромна. Но я не могу отметить ни одного случая предупредительного сигнала и с вашей стороны, товарищи... Повторяю, никто и ни разу не сигнализировал мне или ЦК партии о том, что в РККА существуют контрреволюционные конспираторы..."   2 июня 1937 года на Военном совете выступил Сталин. Сославшись на показания самих арестованных, он сделал вывод, что в стране был военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами. По его утверждению, руководителями этого заговора были Троцкий, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Карахан, Енукидзе, Ягода, а по военной линии - Тухачевский, Корк, Эйдеман и Гамарник. "Это - ядро военно-политического заговора, - говорил Сталин, - ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов". Сталин уверял, что из 13 названных им руководителей заговора десять человек, то есть все, кроме Рыкова, Бухарина и Гамарника, являются шпионами немецкой, а некоторые и японской разведок   Так, говоря о Тухачевском и других арестованных военных, Сталин заявил: "Он оперативный план наш, оперативный план - наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион... Якир - систематически информировал немецкий штаб... Уборевич - не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно сам лично информировал, Карахан - немецкий шпион, Эйдеман - немецкий шпион, Корк (в стенограмме ошибочно повторно назван Карахан) информировал немецкий штаб, начиная с того времени, когда он был у них военным атташе в Германии". По словам Сталина, Рудзутак, Карахан, Енукидзе были завербованы Жозефиной Гензи (Енсен), немецкой разведчицей-датчанкой, состоявшей на службе у германского рейхсвера. И она же помогла завербовать Тухачевского. Эти утверждения Сталина, как видно сейчас из материалов проверки, основывались на ложных показаниях, не заслуживавших никакого доверия, причем в отношении Тухачевского не было даже и таких показаний. Используя ложные следственные материалы, Сталин в своем выступлении оклеветал многих советских военных деятелей, назвав их участниками военного заговора, созданного якобы немецким рейхсвером.   Обвиняя этих лиц в шпионаже, Сталин на Военном совете заявил: "Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей-шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не только Политику по внутренней линии в нашей стране, сколько Политику германского рейхсвера.   Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка". Сообщив, что по военной линии уже арестовано 300 - 400 человек, Сталин высказал обвинение, что дело о военном заговоре все-таки "прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных". Он заявил, что наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем, что внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу. Выразив недовольство отсутствием разоблачающих сигналов, Сталин заявил: "Если будет правда хотя бы на 5 процентов, то и это хлеб". Поверив утверждениям Сталина и Ворошилова и приняв за достоверные показания самих арестованных, участники Военного совета резко осуждали "заговорщиков", заверяли в своей безграничной преданности партии и правительство. Однако из 42 выступивших по докладу Ворошилова 34 были вскоре арестованы как "заговорщики". 5 июня 1937 года Сталин принял Молотова, Кагановича и наркома внутренних дел СССР Ежова.   В тот же день из большой группы арестованных в апреле-мае 1937 года военнослужащих были отобраны для судебного процесса по делу о военном заговоре Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман и Фельдман, а для придания делу троцкистской окраски в эту же группу были включены Примаков и Путна, действительно разделявшие до 1927 года троцкистские взгляды. Индивидуальные уголовные дела на всех этих лиц 5 июня 1937 года были объединены в одно групповое дело. 7 июня 1937 года Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов приняли Ежова и Вышинского. В этот же день был отпечатан окончательный текст обвинительного заключения по делу. Вслед за этим в НКВД были приняты меры к немедленному окончанию следствия по делу о военном заговоре. 7 июня 1937 года было предъявлено обвинение Примакову, а 8 июня - Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Корку, Фельдману и Путне по статьям 58-1, 58-3, 58-4, 58-6, 58-8 и 58-9 Уголовного кодекса РСФСР (измена Родине, шпионаж, террор и т.п.).   9 июня 1937 года Вышинский и помощник главного военного прокурора Л. М. Суббоцкий провели в присутствии следователей НКВД короткие допросы арестованных, утвердив прокурорскими подписями достоверность показаний, данных арестованными на следствии в НКВД. 8 архиве Сталина находятся копии этих протоколов допроса. На протоколе допроса Тухачевского имеется надпись: "Т. Сталину. Ежов. 9.VI. 1937 г. В день окончания следствия по делу о военном заговоре 9 июня 1937 года Вышинский два раза был принят Сталиным. Во время второго посещения, состоявшегося в 22 часа 45 минут, присутствовали Молотов и Ежов. В тот же день Вышинский подписал обвинительное заключение по делу. В обвинительном заключении утверждалось, что в апреле - мае 1937 года органами НКВД был раскрыт и ликвидирован в г. Москве военно-троцкистский заговор, в руководство которым входили Гамарник, Тухачевский и другие. Военно-троцкистская организация, в которую вступили все обвиняемые по этому делу, образовалась в 1932 - 1933 году по прямым указаниям германского Генштаба и Троцкого. Она была связана с троцкистским центром и группой правых - Бухарина, Рыкова. Занималась вредительством, диверсиями, террором и готовила свержение правительства и захват власти в целях реставрации в СССР капитализма.   После приема Вышинского в 23 часа 30 минут Сталиным, Молотовым и Ежовым был принят редактор "Правды" Мехлис. 11 июня 1937 года в "Правде" было опубликовано сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в нарушении воинского долга (присяги), измене Родины, измене народам СССР, измене рабоче-крестьянской Красной Армии. 10 июня 1937 года состоялся чрезвычайный пленум Верховного Суда СССР, заслушавший сообщение Вышинского о деле по обвинению Тухачевского и других. Пленум постановил для рассмотрения этого дела образовать Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР. В его состав были введены председатель военной коллегии Верховного Суда СССР Ульрих, заместитель наркома обороны Алкснис, командующий Дальневосточной армией Блюхер, командующий Московским военным округом Буденный, начальник Генштаба РККА Шапошников, командующий Белорусским военным округом Дыбенко и командующий Северо-Кавказским военным округом Каширин.   Инициатива создания специального военного суда для рассмотрения дела Тухачевского и других и привлечения в состав суда широко известных в стране военных руководителей принадлежала Сталину. Выбор их был не случаен, все они участники Военного совета при наркоме обороны СССР и выступали на июньском заседании совета в присутствии Сталина с резким осуждением Тухачевского, Якира, Уборевича как "заговорщиков". Бывший член военной коллегии Верховного Суда СССР И.М. Зарянов, участвовавший в судебном процессе по делу Тухачевского в качестве секретаря суда, в своем объяснении в 1962 году написал: "Из разговоров с Ульрихом я понял, что Особое присутствие, членами которого являлись только маршалы и командармы, создано по инициативе Сталина.   Целью создания этого специального военного суда Сталин ставил поднять этим авторитет суда и убеждение в правильности приговора". 10 июня 1937 года состоялось подготовительное заседание Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР, вынесшего определение об утверждении обвинительного заключения, составленного Вышинским, и предании суду Тухачевского и других. После передачи дела Тухачевского и других в суд от них требовали показания на различных военачальников, и в частности на самих судей Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.   Так, 10 июня 1937 года от Примакова были получены показания, компрометирующие трех членов суда: командармов Каширина, Дыбенко и Шапошникова. Допрашивавший Примакова следователь Авсеевич в объяснении в 1962 году сообщил: "На последнем этапе следствия Леплевский, вызвав к себе Примакова, дал ему целый список крупных командиров Советской Армии, которые ранее не фигурировали в показаниях Примакова, и от имени Ежова предложил по каждому из них написать... Так возникли показания Примакова на Каширина, Дыбенко, Гамарника, Куйбышева, Грязнова, Урицкого и других. Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Арестованные написали такие заявления. Какое к ним было отношение, показывает такой факт.   На заявлении И.Э. Якира имеются следующие резолюции: "Подлец и проститутка. И. Ст. Совершенно точное определение. К Ворошилов и Молотов. Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара - смертная казнь. Л. Каганович". Незадолго до начала судебного процесса было проведено в Особом отделе НКВД СССР совещание, на котором Леплевский дал указание следователям еще раз убедить подследственных, чтобы в суде они подтвердили свои показания, и заявить, что признанием в суде облегчит им участь. Следователи, фабриковавшие дело, сопровождали своих обвиняемых в суд, находились с ними в комнатах ожидания и были в зале суда. Накануне процесса арестованные вызывались к Леплевскому, который объявил, что завтра начнется суд и что судьба их зависит от их поведения на суде. 11 июня 1937 года в Москве специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР в закрытом судебном заседании рассмотрело дело по обвинению Тухачевского и других.   После зачтения обвинительного заключения все подсудимые, отвечая на вопросы председателя суда, заявили, что они признают себя виновными. В дальнейшем они, выполняя требования работников НКВД, подтвердили в суде в основном те показания, которые дали на следствии. Вот некоторые моменты, характеризующие ход судебного процесса. Выступление Якира на судебном процессе в соответствии с замыслами организаторов должно было подсказать линию поведения другим подсудимым - разоблачать происки Троцкого и фашистских Государств против СССР. При этом всячески подчеркивалась роль Тухачевского в заговоре. Однако, когда Блюхер, пытаясь конкретизировать подготовку поражения авиации Красной Армии в будущей войне, задал об этом вопрос, то Якир ответил: "Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано следствию".   На вопрос председателя суда о том, в чем выразилось вредительство по боевой подготовке, Якир уклончиво заявил: "Я об этом вопросе говорил в особом письме". Тухачевский в суде некоторые обвинения не подтвердил. Когда же Уборевич стал отрицать обвинение во вредительстве и шпионаже, тогда суд прервал его допрос, а после перерыва, продолжавшегося один час, перешел к допросу других подсудимых. При допросе в суде Якир и Уборевич отрицали обвинения в шпионаже. Так, на вопрос Дыбенко, обращенный к Якиру: "Вы лично когда конкретно начали проводить шпионскую работу в пользу германского Генерального штаба?", подсудимый Якир ответил: "Этой работы лично непосредственно я не начинал". Когда Дыбенко спросил Уборевича; "Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким Генеральным штабом?", Уборевич ответил суду: "Не вел никогда". На вопрос Ульриха, адресованный Тухачевскому: "Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года, а ваша шпионская деятельность, ее вы считаете антисоветской, она началась гораздо раньше?", последовал ответ Тухачевского: "Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской..." Эйдеману при допросе в суде было задано всего три вопроса. Судьба подсудимых была предрешена заранее.   Бывший секретарь суда Зарянов в 1962 году сообщил: "О ходе судебного процесса Ульрих информировал Сталина. Об этом мне говорил Ульрих, он говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания - расстрела". Объяснения Зарянова о встрече Сталина с Ульрихом подтверждаются регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 года. Из записи видно, что при приеме Ульриха Сталиным были Молотов, Каганович и Ежов. В день суда в республики, края и области Сталиным было направлено указание: "Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т.е. двенадцатого июня. 11.VI. 19 37 г. Секретарь ЦК Сталин". В 23 часа 35 минут 11 июня 1937 года председательствующим Ульрихом был оглашен приговор о расстреле всех восьми осужденных. Приговор приведен в исполнение 12 июня 1937 года.   После казни Тухачевского и других по указанию Сталина повсеместно были проведены собрания и митинги, на которых создавалось против них общественное мнение. Сообщение о приговоре и приведении его в исполнение были опубликованы во всех газетах и объявлены в приказе Ворошилова по армии. Все это вело к дезинформации военных организаций и советской общественности о положении в Красной Армии. Как отмечалось выше, решения февральско-мартовско-го Пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, требования Сталина и Молотова о проверке военного ведомства были восприняты органами НКВД как прямая директива по массовой чистке кадров армии и флота от имевшихся якобы там вредителей, уже через девять дней после суда над Тухачевским были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 1б полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров. С ведома и разрешения Сталина органы НКВД по отношению к арестованным широко применяли физические меры воздействия, шантаж, провокации и обман, в результате чего добивались ложных показаний о "преступной деятельности" целого ряда видных военных работников, находившихся на свободе. Показания многих арестованных направлялись Сталину, который единолично, без какого-либо разбирательства, решал вопрос об аресте невинных людей. Так, например, ознакомившись с протоколом допроса от 5 августа 1937 года арестованного заместителя начальника Разведуправления РККА М.К. Александровского, Сталин написал Ежову: "Арестовать: 1) Каширина, 2) Дубового, 3) Якимовича, 4) Дорожного (чекист), 5) и других".   В этом протоколе отметки "арестовать, взять" были сделаны Сталиным против 30 фамилий. Значительное число военачальников было арестовано также и с санкции Ворошилова. Так, 28 мая 1937 года НКВД СССР составил список работников Артуправления РККА, на которых имелись показания арестованных, как на участников военно-троцкистского заговора. В этот список были включены помощник начальника Артиллерийского управления РККА комбриг Я.М. Железняков и многие другие, всего 26 командиров Красной Армии.   На списке имеется резолюция Ворошилова: "Тов. Ежову. Берите всех подлецов. 28.V.1937 года. К Ворошилов". В августе 1937 года из Наркомата обороны СССР в НКВД СССР было направлено письмо об аресте ряда видных руководящих военных работников, В данном случае Ворошиловым без какого-либо разбирательства были приняты решения об аресте руководящих военных работников. Активное участие в решении вопроса об аресте командиров и видных руководящих военных работников принимали в 1937 - 1938 годах начальник Управления Наркомата обороны по начсоставу Е.А. Щаденко, начальник Главного политического управления РККА Мехлис (на эту должность он был назначен вместо Гамарника), заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков.   В декабре 1937 года и январе 1938 года НКВД направил представление на имя Ворошилова об аресте ряда военачальников, в числе которых были член Военного совета Сибирского военного округа Н. А. Юнг, член Военного совета Северо-Кавказского военного округа КГ. Сидоров, старший инспектор Главпура РККА, дивизионный комиссар Я.Г. Индриксон, заместитель начальника политуправления Северо-Кавказского военного округа корпусной комиссар А.М. Битте, член Военного совета Уральского военного округа А.В. Тарутинский и другие. На этих документах имеются резолюции Щаденко, Мехлиса и Маленкова. Все эти командиры были арестованы и затем осуждены. Из девяти военных работников (Ворошилов, Гамарник, Якир, Тухачевский, Егоров, Буденный и Уборевич), избранных XVII съездом ВКП(б) в состав Центрального Комитета партии, семеро были объявлены в 1937 - 1938 годах врагами народа, участниками военного заговора, и только Ворошилов и Буденный сохранили свое положение, хотя на Буденного органы НКВД тоже сфабриковали показания о принадлежности его к заговору.   Среди членов ЦИК СССР, избранных на VII Всесоюзном съезде Советов, было 36 видных командиров и армейских политработников. Из этого числа 30 человек в 1937 году были объявлены "врагами народа". Из 108 членов Военного совета при наркоме обороны СССР к ноябрю 1938 года от прежнего состава сохранилось только 10 человек. О характере и размерах репрессий, постигших Красную Армию, можно судить по выступлению Ворошилова на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР 29 ноября 1938 года: "Когда в прошлом году была раскрыта и судом революции уничтожена группа презренных изменников нашей Родины и РККА во главе с Тухачевским, никому из нас и в голову не могло прийти, не приходило, к сожалению, что эта мерзость, эта гниль, это предательство так широко и глубоко засело в рядах нашей Армии. Весь 1937 и 1938 год мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая зараженные части организма до живого, здорового мяса, очищались от мерзостной предательской гнили... Вы знаете, что собою представляла чистка рядов РККА..   Чистка была проведена радикальная и всесторонняя... с самых верхов и кончая низами... Поэтому и количество вычищенных оказалось весьма и весьма внушительным. Достаточно .сказать, что за все время мы вычистили больше 4 десятков тысяч человек. Эта цифра внушительная. Но именно потому, что мы так безжалостно расправлялись, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки и что РККА сейчас имеет свой до конца преданный и честный командный и политический состав". В ноябре 1937 года из НКВД Сталину был направлен список на 292 человека с предложением об их расстреле. Список состоял из видных деятелей Красной Армии, имевших большие заслуги перед партией и Государством. В июле 1938 года Ежов направил Сталину список на 138 человек, а в сопроводительной записке, исполненной карандашом на клочке бумаги, писал: "С. секретно, тов. Сталину. Посылаю список арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории. Ежов. 26.VII.1938 г.". На списке имеется резолюция: "За расстрел всех 138 человек И. Ст. В. Молотов".   Репрессированными оказались заместители наркома обороны СССР Егоров, Алкснис, Федько и Орлов, заместители начальника Генерального штаба РККА Левичев и Меженинов, заместители начальника Главпура РККА Булин и Осенян. Подвергались репрессиям 22 начальника и 30 ответственных работников управлений Наркомата обороны и Генштаба: Ковтюх (командное), Каширин (боевой подготовки), Халепский (вооружение), Вольпе (административно-мобилизационное), Берзин (разведывательное), Бокис (автобронетанковое), Роговский (артиллерии), Седякин (ПВО), Степанов и Фишман (военно-химическое), Лон-гва (связь), Тодорский (высших военных учебных заведений), Медников (военно-строительное), Аппога (военных сообщений), Максимов (топографическое), Базенков (материально-технического снабжения), Мовчин (снабжения горючим), Косич (обозно-вещевого снабжения), Жильцов (продовольственного снабжения), Баранов (санитарное), Никольский (ветеринарное), Перцовский (финансовое); командующие войсками военных округов Урицкий (Московский), Дыбенко (Ленинградский), Белов (Белорусский), Великанов (Забайкальский), Куйбышев (Закавказский), Горь-кавый (Северо-Кавказский), Грязное (Среднеазиатский), Горбачев и Гайлит (Уральский), Дубовой (Харьковский) и другие. Были репрессированы 88 старших командиров округов, а также 8 начальников военных академий, институтов и школ: Кучинский (Академия Гентштаба), Немерзелли (Военно-политическая академия), Смолин (Военно-инженерная академия), Авиновицкий (Академия химической защиты), Егоров (Школа им. ВЦИК), Брынков (НИИ РККА), Ми-лейковский (Научно-испытательный технический институт АККА), Бажанов (Научно-испытательный институт ВВС) и другие; 26 профессоров и преподавателей. Не миновал репрессий и Военно-Морской Флот. Были арестованы и осуждены нарком ВМФ Смирнов, его заместитель Смирнов (Светловский), начальник морских сил РККА Викторов, начальник штаба морских сил Стасевич, командующие флотами Кожанов (Черноморский), Душе-нов (Северный), Киреев (Тихоокеанский), командующий Амурской флотилией Кодацкий-Руднев, начальник Военно-морской академии Лудри, начальник НИИ военного кораблестроения Алякринский, а также 22 военно-морских командира высокого ранга. Были репрессированы, кроме того, 4 сотрудника советских военных представительств за рубежом и 7 руководящих работников Осоавиахима. По обвинению в участии в военном заговоре в 1937 - 1938 годах арестованы и осуждены секретарь Совета Союза ЦИК СССР Уншлихт, секретарь Комитета Обороны при Совнаркоме СССР и уполномоченный ЦК ВКП(б) в Монголии Таиров (Тер-Григорь-ян), заместитель наркома оборонной промышленности СССР Муклевич и начальник 8-го главного управления этого наркомата Нейман.   Всего в тот период было арестовано и осуждено военной коллегией Верховного Суда СССР 408 человек руководящего и начальствующего состава РККА и ВМФ, 386 из них являлись членами партии. К высшей мере - расстрелу - был приговорен 401 человек, 7 - к различным срокам исправительно-трудовых лагерей. Изучение документальных материалов, хранящихся в партийных и государственных архивах, а также опрос лиц, причастных к событиям тех лет, позволили установить, что дело по обвинению Тухачевского и других военных фальсифицировано, а признания.обвиняемых на следствии получены от них недозволенными методами. В те годы органы зарубежной разведки систематически направляли по различным каналам сфабрикованный ими дезинформационный материал, который должен был свидетельствовать о предательстве Тухачевского и других советских военных руководителей.   В архивах Сталина обнаружены документы, подтверждающие стремление германских разведывательных кругов довести до него дезинформационные сведения о Тухачевском. Одним из последних документов такого рода было письмо корреспондента "Правды" в Берлине А. Климова, которое было направлено Сталину редактором "Правды" Мехлисом. В середине января 1937 года А. Климов передает, как якобы достоверное, сообщение о том, что в Германии "среди высших офицерских кругов упорно говорят о связи и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве. В этой связи называется имя Тухачевского".   Следует заметить, что его имя упоминается и в других дезинформационных материалах. В связи с этим в то время неоднократно обстоятельно проверялась достоверность подобных сведений, которые отвергались как полностью вымышленные и несостоятельные. В начале 20-х годов за рубежом было распространено мнение о нелояльном отношении Тухачевского к Советской власти. Определенное основание этому могло быть положено его участием в начале 20-х годов в известной операции "Трест", осуществленной органами ОГПУ для разложения монархически настроенной российской эмиграции. Желая придать фиктивной конспиративной монархической организации, которая якобы действовала в стране, больший авторитет, за границу было сообщено о вовлечении в ее состав Тухачевского.   Однако в конце 1923 - начале 1924 года выяснилось, что органы ОГПУ переиграли с именем Тухачевского. Им было дано указание о выводе его из операции "Трест". Это было сделано, но след в зарубежных разведывательных кругах, очевидно, остался. Необходимо отметить, что ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о Тухачевском и других военных деятелях не фигурируют. Свидетельств о том, что они сыграли какую-либо роль в организации дела военных, не обнаружено.   Материалы зарубежных разведок в значительной степени были рассчитаны на такие черты характера Сталина, как болезненная мнительность и крайняя подозрительность, и, по всей вероятности, в этом они свою роль сыграли. В суде обстоятельства "дела" были исследованы крайне поверхностно и неполно. Вопросы, задававшиеся подсудимым, носили тенденциозный и наводящий характер. Суд не только не устранил наличие существенных противоречий в показаниях подсудимых, но фактически замаскировал эти противоречия.   Суд не истребовал никаких объективных документальных доказательств и свидетельств, необходимых для оценки правильности тех или иных обвинений, не вызвал никаких свидетелей и не привлек к рассмотрению дела экспертов. Весь судебный процесс стенографировался, однако правкой и корректировкой стенограммы суда занимались те же работники НКВД, которые вели следствие. Оглавление   www.pseudology.org