За тридцатитрехлетний период своей психиатрической практики мне не раз приходилось встречаться с детьми, пострадавшими от растлителей, а также взрослыми людьми, которые подвергались в детстве сексуальному насилию. Кроме того, мне не раз приходилось проводить психиатрическое освидетельствование насильников. В связи с тем, что в последние годы данный феномен оказался в центре внимания общества, мне показалось необходимым основательно разобраться в его первопричинах. С этой целью я посвятил определенное время изучению старых и современных источников, посвященных данной проблеме.

Должен сразу сказать, что книги и статьи на эту тему могут сбить исследователя с толку. Так, некоторые авторы полагают, что сексуальному насилию, оставляющему в душе ребенка неизлечимую травму, подвергается более половины детей. Другие считают, что его жертвами становится 5-15% детей. Большинство авторов не отличается точностью по части определения того, что считать насилием. Одни понимают под этим практически любое эротическое сближение между взрослым и ребенком от чисто дружеской нежности, которую может испытывать чувствительный дядя к своему миловидному племяннику, до грубого растления. Возмутительные и леденящие душу половые связи с двух- и шестилетними малышами исследователи не отличают подчас от сексуальных опытов пятнадцатилетних девочек, которые встречаются со взрослыми мужчинами. В последние годы в литературе, посвященной этой теме, появилась тенденция рассматривать любое сексуальное переживание ребенка, так или иначе связанное со взрослыми, как вредное. Существуют авторы, подвергающие данный тезис сомнению. Если мы возьмем на себя труд просмотреть соответствующую статистику, то окажется, что треть случаев так называемого сексуального насилия над детьми - акт эксгибиционизма взрослого. Спрашивается, всегда ли такой опыт травматичен для мальчика или девочки, скажем, двенадцати лет?

Должен предупредить, что, подходя к исследованию данного феномена с чисто "объективной" и "научной" точки зрения, я делаю собственные выводы. Кстати сказать, такой подход неизменно вызывает протест у публики. Нередко бывает так, что некоторые женщины, присутствующие на моих лекциях, разражаются ужасными криками и называют меня мерзавцем (оставим это на их совести), ссылаясь на то, что речь здесь идет о преступлении, а не о "феномене", который позволительно неторопливо исследовать в тиши кабинета. Любой случай сексуального насилия, в чем бы оно ни заключалось, воспринимается как тягчайшее, отвратительнейшее преступление, естественной реакцией на которое может быть лишь гневное возмущение. Если же я продолжаю излагать свои взгляды на необходимость скрупулезного анализа личности преступника, понимания мотивов, толкающих его на подобное деяние, в том числе бессознательных влечений, определенные дамы демонстративно покидают лекционный зал, бросая мне упрек в самоидентификации с насильниками.

Я имел случай встречаться с женщинами, пострадавшими в детстве от инцеста. Некоторые из них придерживались крайних взглядов. Так, одна женщина говорила: "Знаете, если вечером, взглянув на улицу, Вы замечаете в соседнем окне отца, целующего перед сном шестилетнего ребенка в щечку, Вам следует немедленно сообщить об этом в полицию и в отдел социальной службы, занимающийся правами детей. Необходимо приложить все усилия для того, чтобы такой мужчина был изолирован от семьи". Многие из бывших жертв насилия настаивают на том, что каждый мужчина является потенциальным насильником. Отсюда делается вывод, что детей ни в коем случае нельзя оставлять наедине с супругом, полагая, что даже безобидный, на первый взгляд, мужчина может изнасиловать малыша. Спустя некоторое время после этих дискуссий я был по делу в Великобритании, купил пару тамошних газет и сразу же натолкнулся на сообщения о сатанинских ритуалах, педофилии, жертвами которой стали искалеченные и погибшие дети. В статьях описывалось, как детей, принимавших участие в дьявольских оргиях, принуждали наблюдать за изуверскими пытками, которым подвергались их сверстники для того, чтобы запугать несчастных малышей и заставить их подчиниться насильникам. В заключение автор заметки обращал внимание читателей на то, что полиция до сих пор не собрала достаточно улик для того, чтобы доказать факт совершения преступления в суде. Находились, правда, психотерапевты, сообщавшие о том, что в их практике встречались пациенты, упоминавшие о сатанинских ритуалах, жертвами которых они стали. Надо сказать, что большая часть подобных анализандов припомнила забытые обстоятельства насилия только в процессе длительного анализа и психотерапии.

Со школьных лет я сохранил воспоминания об истории ордена тамплиеров (храмовников). Эта средневековая духовно-рыцарская корпорация возникла в Палестине в 1119 году и первоначально ставила своей целью защиту паломников, путешествующих к святым местам, в Иерусалим и достигла особенного богатства и полноты власти, утвердившись во Франции. После поражения под Аккой в Палестине орден потерял свое могущество, поскольку поток верующих, совершавших паломничество к гробу Господню, резко иссяк. Тамплиеры утратили былой авторитет, и в 1305 году орден был обвинен в распространении ереси. Любопытно отметить, что сверх того им вменялись в вину сексуальные преступления, в частности, мужеложество, растление мальчиков и девочек, а также совершение сатанинских ритуалов. Орден был расформирован, а многие его члены сожжены на кострах инквизиции. Добавлю к сказанному некоторые факты из истории европейских евреев. В Средние века полагали, что евреи крадут христианских детей, чтобы принести их в жертву своему угрюмому богу. Распространение таких предрассудков приводило к погромам и убийству многих ни в чем не повинных людей.

Феномен сексуального насилия над детьми порождает гораздо больше вопросов, чем принято полагать. В первую очередь речь идет о прямых сексуальных нападках, которым подвергается ребенок, и с такими фактами часто приходится сталкиваться практикующему психиатру. То обстоятельство, что эти преступления оказались в центре общественного внимания, свидетельствует о том, что мы имеем дело с коллективным психологическим феноменом, связанным с трудно поддающимся описанию сосуществованием коллективного и индивидуального сознательного и бессознательного начал, а также с отношениями между индивидом и социумом. Повышенный интерес к феномену заставляет нас не только исследовать его природу, но и стремиться обнаружить причину обостренного внимания к нему публики.

Поэтому подчеркну, что данная глава посвящена прежде всего не самому феномену растления малолетних, а реакции, которую вызывает факт сексуального насилия у людей. Рассматривая ранее вопросы, связанные с каузальностью, мы пришли к выводу, что в отличие от естественных наук в психологии она не применима. Психика, согласно Юнгу, не подчинена причинно-следственным принципам, которые следует воспринимать как символический образ взаимосвязи и синтеза. Например, дети сильно зависят от своих родителей, воспитание и социальная среда играют большую роль в формировании характера. Однако аналогичные общественные и воспитательные условия могут приводить к противоположным результатам; одна причина имеет множество разнообразных следствий. Недостаток душевного участия со стороны родителей может оказаться для иного ребенка несчастьем или стимулом к творчеству, в зависимости от его характера.

У всех людей есть слабость - любовь к каузальности. Происходящее пугает нас гораздо меньше, если мы уверены, что знаем причину. Мы надеемся, обладая этим знанием, влиять на ход событий, на поведение окружающих и даже обрести способность к исцелению. Ничто так не поощряет психологическую мифологию, как склонность отыскивать повсюду причины и следствия. За последние сто лет люди создали бесчисленное количество мифов о причинах человеческого поведения, страдания и счастья. Представители старого поколения наверняка помнят, что всего несколько десятилетий назад мастурбация была объявлена источником всевозможных психических расстройств. Детям связывали на ночь руки, оберегая их от онанизма, мальчиков заставляли бояться своего пениса, словно он был наэлектризован. Сейчас мифологический характер этой идеи стал очевиден.

Поэтому в последнее время причиной пороков психологического развития объявили сексуальное насилие над детьми. Встречаются специалисты, которые всерьез полагают, что более 90% всех случаев анорексии и булимии берут свое начало в сексуальной травме. У людей возникает приятное чувство, что они нашли первоисточник проблемы. Это дает нам силы протестовать, возмущаться и требовать возмездия за преступления. Растление детей - это дико, невообразимо, аморально, полагаем мы, и успокаиваемся на этом. Мы живем во времена, когда матриархат сменяет устаревший патриархальный порядок. Во многих областях жизни это уже произошло. И хотя мужчине еще принадлежит доминирующая роль в политике, бизнесе и на производстве, он потерял свои прежние позиции. В частности, большинство современных семей построены по принципу матриархата. Если учесть, что сексуальное преступление - это не столько следствие неправильного психологического развития, сколько зло, которое совершает "чудовище" в лице мужчины, то выходит, что виной всему патриархат, предоставивший власть этому бестии самцу, у которого просто патологическая и неискоренимая склонность к изнасилованию детей. Есть и такое мнение.

В паутину мифологии, оплетающей реальные обстоятельства таких преступлений попадает порой то или другое неопровержимое доказательство, удовлетворяющее аппетиты каузальности, и тогда исследование феномена становится делом невообразимо сложным и запутанным. Менталитет крестоносцев, борцов со злом толкает нас на возмещение, не предполагающее спокойный анализ проблемы. Интерпретации бывают изначально тенденциозны, поскольку вопрос поставлен так: коль скоро речь идет о криминальных деяниях, наша задача бороться со злом, не теряя время на никому не нужные умствования.

У подобной мифологии есть и другой аспект. Женщины, подвергшиеся в детстве сексуальному насилию, рассказывают порой ужасные истории, жалуются на грубость отцов и равнодушие матерей. Но я припоминаю и рассказ о совершенно невинном происшествии. Учитель проводил четырнадцатилетнюю девочку до дома, объяснив это тем, что хочет помочь ей выполнить домашнее задание. Сидя подле нее, он принялся нежно поглаживать ее сначала по волосам, а потом по спине. Подобные истории бесчисленны: кузен смущает кузину непристойными шутками, отчим сладострастно наблюдает за тем, как пятнадцатилетняя падчерица примеряет наряды, собираясь на танцы и т.п. Но какой бы характер ни носили такие рассказы, факт остается фактом - рассказчицы подвергались сексуальному насилию, виной которому был отец или мужчина, взявший на себя его роль. Многие женщины полагают, что для приговора, вынесенного лицу, повинному в совершении сексуального преступления, не должен существовать срок давности.

Вышеупомянутые пациентки были вполне интеллигентными, общительными и милыми женщинами. Однако ненависть к отцу была у них столь велика, что невольно возникали сомнения, не замешано ли в этом своего рода религиозное чувство. В известном смысле все мы брошенные на произвол судьбы пасынки Бога, который обходится с нами не лучшим образом. Жизнь как таковая, даже самая, казалось бы, невинная, может быть ужасной. Нас подтачивают болезни, подстерегают опасности, готовые превратить здорового человека в жалкого калеку, мы подвержены печалям, страданиям. Небесный отец дурно обращается с людьми, даже не пытаясь объяснить им, почему он поступает именно так. На мой взгляд, сравнение Бога с отцом, столь распространенное во многих религиях, только принижает роль настоящего земного отца, сравнивать которого со всемогущим Богом значит перекладывать на него ответственность за все зло, творящееся в мире.

Сексуальность часто связана с любовью, которая играет определенную роль даже в ситуации насильника и его жертвы. Найдется ли лучшая иллюстрация отношений между Богом и человеком, чем эта? Бог не устает издеваться над нами и вместе с тем любит нас. Быть может, пациентки намекали не на Бога, а на Сатану, тень Всевышнего, его наместника на земле, и связь между насилием и сатанинскими ритуалами, о которых я упоминал, отнюдь не случайна. Не скрывается ли за этим архетип ребенка, имеющий гораздо более богатые оттенки, чем принято полагать? Да, ребенок - это не просто "малыш" или "душенька", в нем воплощается детский архетип, выраженный множеством символов.

В первую очередь следует упомянуть о представлении о божественном дитяте, встречающемся во многих религиях и знакомом европейцам прежде всего по образу младенца Иисуса, рожденного в Вифлееме для того, чтобы возвестить начало новой эры, нового сознания и спасти человечество. Все новое, сулящее людям индивидуальное и коллективное прозрение, очень часто олицетворяет символический образ ребенка. Но как только появился на свет маленький мессия, нашлись и негодяи, возжелавшие его убить. Ирод, прослышавший о рождении Иисуса, приказал истребить всех младенцев в Вифлееме в надежде покончить и с Сыном Божьим. Божественное дитя, надежда мира и детоубийца является, таким образом, двумя аспектами архетипа ребенка.

Рассмотрим другие черты этого архетипа. Людей часто называют детьми Божьими. Наши отношения с Богом включают в себя ощущение жертвы, которым проникнуто существо человека, отданного на заклание дьяволу, а кроме того, трепетную любовь, которую олицетворяет великая мать, Мария. Не стоит поэтому удивляться тому, что в рамках некоторых психологических школ, ориентированных на детский архетип, столь сильно акцентируется роль хорошей матери, что даже анализ объявляется ее заменителем. Но самое поразительное в том, что архетип ребенка связан с "божественной каузальностью", иными словами, младенец Иисус - причина, мотив "спасения", а его умерщвление автоматически перечеркивает все человеческие надежды. Несмотря на то что божественное дитя воплотилось в человеческом облике через посредство Марии, а не Иосифа, Бог не может быть существом женского пола, как утверждают феминистки, занимающиеся богословием, поскольку в этом случае появлению младенца не предшествовало бы некое мужское деяние, и он возник бы у Девы Марии без посредников.

Дитя - это столь мощный и всеобъемлющий архетипический символ, что порой нельзя обнаружить различия между клиническими фактами и проекциями мифологических образов. Так, многие специалисты по детской психологии придерживаются того мнения, что ребенок не может обмануть исследователя, рассказывая ему о сексуальном насилии, между тем как мы знаем, дети нередко обманывают взрослых часто под влиянием одного из родителей, обозленного, к примеру, предстоящим разводом. Однако с мифологической точки зрения дитя, говорящее чистую правду, истину, - образ без сомнения верный, поскольку божественное дитя безгрешно, искренно и лгать не может.

Форма и содержание этой мифологии оказывают огромное влияние на работу психотерапевта. Не все мифологемы лишены патологических черт, многие из них больны, тенденциозны и даже небезопасны. Читая в 1990 г. лекции в Риме, Джеймс Хиллман указывал на то, что классическая психотерапия покоится на мифологии архетипа ребенка, и это, по его мнению, нередко приводит к нежелательной инфантильности пациентов, которые становятся неспособными отвечать за свои поступки как подобает зрелому человеку. Регрессия превращает их в детей, жалующихся на пап и мам. Это открытие произвело на Хиллмана столь глубокое впечатление, что он отказался от практики, объяснив свое решение тем, что психотерапия, по его мнению, просто аморальна. Тем самым он, образно говоря, выплеснул с водой и ребенка. Возможно, Хиллман поспешил с выводами, однако он заставил психотерапевтов задуматься над определением типа мифологии, главенствующей в их подходе к пациенту, и разобраться в ее недостатках и преимуществах.

Прежде всего следует обратить внимание на представление о ребенке как жертве. Так называемые допустимые, здоровые мифологии (позвольте мне воспользоваться банальным эпитетом "здоровые") включают в себя все аспекты и полярности архетипов, содержащих в себе такие противоположности, как мужчина и женщина, старец и вечное дитя, родители и дитя, Бог и Сатана, рай и ад, Афродита и Арес, раненый целитель, Иисус Христос и Ирод, жертва и палач и т.д. Поэтому у Джеймса Хиллмана были все основания для того, чтобы констатировать огромное влияние на психотерапевтическую работу архетипа ребенка. Другое дело, что на нее оказывают влияние и другие архетипы. Ситуация усложняется, когда мы наталкиваемся на осколки, фрагменты архетипа ребенка.

Необходимо повторить: преступления, связанные с сексуальным насилием над детьми, - действительно, не редкость и должны пресекаться любыми способами. Интерес, который, по всей видимости, испытывают исследователи к этой темной стороне детства, внушает надежды на скорое решение проблемы. Однако наш долг состоит и в изучении мифологических и психологических мотивов данного феномена. Какие тенденции отражает возросший интерес ученых? Развитие какой мифологии он поощряет? К чему способна привести подобная мифология? Одним из аспектов мифа о сексуальном насилии над детьми является однобокое представление о безгрешном, невинном ребенке, маленькой, беззащитной жертве. Такое мнение может иметь негативные последствия, поскольку оно не позволяет хладнокровно взглянуть в лицо правде.

В своей лекции я упоминал, к примеру, о том, что в больших городах, а нередко и в деревнях, многие девочки и мальчики рано или поздно сталкиваются с эксгибиционизмом. И нет сколько-нибудь определенных свидетельств того, что это оказывает на детей резко негативное воздействие. Подозреваю, что читателю есть чем возразить. Вид эрекции глубоко ранит психику невинной девочки, скажет мой оппонент, и никаких сомнений в этом быть не может. Из своего детства я помню, что некоторые дети становились объектами пристального гомосексуального внимания и даже осторожного "ухаживания" со стороны кузена, дяди или просто незнакомого господина. Однако, насколько я могу судить, эти гомосексуальные домогательства не причинили им никакого вреда. Как правило, малыши с интересом обсуждали подобные происшествия, чем дело и ограничивалось. Удивительно, что за такие доводы многие слушательницы моих лекций называли меня извращенцем. По их мнению, к беззащитным и неискушенным малышам пристает Сатана в образе грубого, похотливого мужчины. Разве это может остаться без последствий? - вопрошали они. Всякий раз, когда я пытался обсудить с аудиторией мнение о непременном вреде, который несет любой контакт ребенка с сексуально возбужденным взрослым, на предмет соответствия этого утверждения действительности, меня оскорбляли, именуя "мужской шовинист и скотина".

Тенденциозная или, иначе говоря, раскольная мифология невинного ребенка, жертвы, несомненно, может помешать психиатричеекой работе с детьми и взрослыми, потерпевшими сексуальное насилие или его виновниками. Это проявляется, в первую очередь, в подходе терапевта к проблеме чувства вины подобных пациентов. Нередко дети, подвергнувшиеся насилию, чувствуют себя провинившимися, у них складывается такое впечатление, точно они сами во многом поспособствовали произошедшему. Дети старшего возраста часто относятся к факту изнасилования амбивалентно и не испытывают уверенности в том, что в достаточной степени сопротивлялись нападавшему или не получили определенного удовольствия, или даже не поощряли насильника. Многие психотерапевты не принимают эти сомнения во внимание, считая их безосновательными. На их взгляд, в случае насилия не может идти речь о какой-либо вине ребенка, поэтому они помогают последнему забыть о своих сомнениях, то есть вытеснить их. Такой подход может оказаться вредным для психологического развития ребенка. Ему внушают чувство жертвы, а любая попытка взять хотя бы часть ответственности за произошедшее на себя или реализовать собственную амбивалентность решительно пресекается. В результате этого дети привыкают к психологии жертвы и впредь полагают, что во всем происходящем в мире можно и нужно кого-то винить, поскольку личная ответственность становится им в диковинку. Взрослые люди не хотят признавать, что ребенок - это не просто беззащитная, невинная жертва, а полноправное, разумное человеческое существо со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде возможностей, предпочтений, противоречивых влечений, желаний и т.д.

На момент преступления многое, конечно, зависит от возраста ребенка. Так, четырехлетний малыш и подросток четырнадцати лет будут воспринимать произошедшее по-разному. Кроме того, следует различать изнасилование, сладострастную, сентиментальную попытку обольщения, подразумевающую определенную долю нежности, и вопиющие факты садизма и изуверства. Редко виновниками преступления становятся незнакомцы, как правило, это знакомые ребенку мужчина или женщина, а иногда даже - отец, двоюродный брат, дядя, сосед и т.п. Факт сексуального насилия обнаруживает обычно третье лицо, но решающим фактором здесь оказываются показания пострадавшего ребенка, который в связи с этим чувствует себя предателем. Тяжесть подобного чувства напрямую зависит от близости преступника к пострадавшему. Чувство вины по отношению к отчиму значительно меньше, чем к отцу родному. Эксперты советуют психиатрам избавлять детей от ощущения предательства. Таким образом терапевт становится заложником тенденциозной мифологии, о которой здесь говорится, и перестает объективно оценивать ситуацию, что нередко имеет драматические последствия. Детям, которых противопоставляют окружающим их людям, приходится, например, привыкать к мысли о допустимости предательства любимого отца.

Подобные дети страдают от конфликта, решение которого не стоит на повестке дня психиатра. Человеческое существование, будь то жизнь ребенка или взрослого, не гарантировано от драматических стечений обстоятельств, помочь вынести тяготы которых и призвана психотерапия. Добиться этого можно лишь путем поощрения психологического развития. Если же в лечении пострадавшего ребенка терапевт руководствуется мнением о том, что дитя не в состоянии вынести ничего драматического, то он волей-неволей воспринимает ребенка не как человеческое существо, а как тенденциозный мифологический символ.

Такую же картину мы наблюдаем в психотерапии насильников. Многие из них пытаются убедить врача в том, что они любят пострадавшего ребенка и виновны лишь в утолении непреодолимой физиологической тяги, неотступно сопровождающей их чувства. Не секрет, что подобное влечение испытывают многие люди, профессионально занимающиеся заботой о детях, однако они не позволяют себе его проявлять. Так, учитель, позволивший себе однажды обнять ученика или что-нибудь в этом духе, отнюдь не плохой педагог и вполне вероятно хотел продемонстрировать тем самым свою любовь к ребенку. Такие люди энергично защищают свое право на проявление любви, симпатии и полагают, что их оклеветали. В психотерапии лиц, подозреваемых в совершении сексуальных преступлений, допускают, как правило, две ошибки. Во-первых, психиатр объявляет поступок такого человека исключительно злым, а его самого - злодеем, заявляя, что в данном случае необходимы коренные изменения характера пациента. Выходит, что терапевт не только считает пациента "дьяволом", но и всеми силами желает того, чтобы последний согласился с таким мнением. Гораздо хуже, когда преступнику навязывают роль жертвы посредством чувствительного рассказа о том, что по сведениям психологов мужчины и женщины, совершившие сексуальное насилие, сами пострадали в детстве от рук растлителей или грубых родителей. В первом и втором случае налицо тенденциозность терапевта, не желающего видеть в пациенте одновременно и жертву, и преступника. А на самом деле все обстоит именно так.

Патологическая мифология сексуального насилия над детьми имеет и другие последствия. В начале данной главы я упоминал о том, что у людей есть склонность верить в то, что можно обнаружить самого Сатану в человеческом обличии, отыскать корни всех грехов, иными словами, всех невротических расстройств и психозов. Слепая вера превращает людей в фанатичных миссионеров. Работая супервизором, я встречал психотерапевтов, которые с патологическим рвением искали в истории болезни пациента сведения о сексуальном насилии, произошедшем в младенчестве. Стоило анализанду сообщить, что он видел во сне кровосмесительные сцены, как терапевт с восторгом рапортовал мне о своей готовности приступить к расспросам пациента на предмет его воспоминаний о реальных эпизодах полового насилия. К разочарованию психотерапевта анализанд почти никогда не мог припомнить ничего подобного. Настойчивый аналитик не терял надежду на успех, и подчас гуманный пациент, желая умиротворить терапевта, благосклонно "вспоминал", что кое-что в таком роде он, кажется, пережил, если, конечно, ему не изменяет память.

Психология - это отнюдь не физика, не математика, а мифология. Понять и описать душу, психику можно только через символические образы и мифы, которые во многом управляют нашим поведением и вместе с тем весьма индивидуальны для каждого. Поэтому людям необходимо со всей серьезностью подойти к проблеме осознания системы представлений, довлеющих над ними. Кстати сказать, секс давно перестал восприниматься как демоническое, ужасное начало, самым отвратительным выражением которого считался онанизм. Спрашивается, не является ли мнение об абсолютной естественности секса (по аналогии - "что естественно, то не безобразно") следствием вытеснения из коллективного сознания демонического образа этого феномена. Отодвинутый на второй план данный образ мог заявить о себе в виде болезненного отношения к любым формам сексуальных отношений с детьми, в том числе эксгибиционизма, вредное влияние которого явно преувеличено. Любой сексуальный опыт ребенка, связанный со взрослым, оказывается преступлением.

Данная проблема включает в себя и элементы другой распространенной мифологии - разрушение семьи. Полагают, что семья - это единый организм, всеми средствами защищающий свое существование от внешних опасностей, организм, каждая клеточка которого зависит от остальных и вместе с тем определяет общий тонус. Выносить сор из избы в семьях не принято. Надо отметить, что и в наше время семейные традиции и родители могут глубоко влиять на ребенка. Семья часто бывает, с одной стороны, царством нежности, любви, всепрощения и понимания, а с другой - бесконтрольной грубости, домогательств, жестокости, власти и ужаса. Многие люди, не равнодушные к этой проблеме, требуют, чтобы государство в лице учителей и социальных работников вмешивалось в домашнее воспитание детей. Эти люди во всем порабощены общественным мнением и полагают, что любые вопросы должны решать эксперты.

"За детьми должны следить квалифицированные воспитатели, дети должны как можно раньше идти в школу", - твердят они. Известный американский педагог Дж. Дьюи на вопрос, какой возраст, по его мнению, наиболее предпочтителен для поступления в школу, ответил аналогичным образом. Люди, подобные Дьюи, желают передать все полномочия по воспитанию детей в руки специалистов и государства, лишив семью, оплот тайны частной жизни, ее традиционной монополии. Перед нами мифология абсолютного профессионализма, который должен определять жизнь всех индивидов. Групповые игры, половое воспитание в школах, досуг под руководством наставника - вот некоторые элементы подобной системы.

Семья как таковая в своей рудиментарной форме не лишена еще многого - ответственности и безответственности, любви и ненависти, лояльности и нетерпимости, горячности и спокойствия, коротко говоря, добра и зла. И этот сложнейший, совершеннейший, почти замкнутый организм хотят нивелировать, распылить, превратить в беспомощную, инфантильную структуру, управление которой желают доверить святошам и "профессионалам".

Приговор общества звучит удручающе: родители ни в коем случае не могут правильно воспитывать детей.

Разумеется, факт сексуальных домогательств действительно часто сохраняется в тайне в неприступном кругу семьи. Но борьба с половым насилием над детьми мотивирована прежде всего желанием пробить брешь в семейной цитадели, заселить ее воспитателями, священниками и другими экспертами, которые приведут в конце концов человечество к инфантильному состоянию.

Все архетипы заключены в нашей психике, однако некоторые из них доминируют, а иные сдвинуты на второй план. Активизация того или иного архетипа зависит не от воли эго, а от тенденций в развитии коллективного бессознательного, что имеет прямое отношение к психологам и другим специалистам. Руководящие человеческим поведением мифологические символы и образы не вмещают в себя все архетипы и поэтому бывают, как правило, односторонними. Это, разумеется, не самое ужасное. Ужасно то, что мы подчас не осознаем влияние расщепленного архетипа, ориентируясь в конкретном деле на тенденциозную мифологию. Себя и других мы видим сквозь призму господствующего архетипа. В том случае, когда открывающаяся перед нами, далеко не полная картина начинает восприниматься как правда, реальность, мы искажаем действительность. Я не имею ничего против склонности современных психотерапевтов к архетипу ребенка. Действительно, почему бы не списать любой невроз или психоз на какое-либо травматическое происшествие в младенчестве, на дурную мать, на скверного отца? Почему бы не удовлетвориться представлениями о младенце Иисусе, Ироде детоубийце, Сатане, в жертву которому приносят детей, о причине всех причин - Сыне Божьем? Но психологи должны отдавать себе отчет в том, что они ведут речь об обстоятельствах и обсуждают факты, которые имеют прямое отношение к архетипической ситуации самих психологов.

Вне сомнений, все архетипы или их элементы находятся как в нашей психике, так и за ее пределами, в связи с этим мы с такой легкостью становимся жертвами психологической ограниченности, сводящей разнообразие жизни к конкретным ее проявлениям, и проецируем архетипические ситуации направо и налево. Господство детского архетипа имеет свои недостатки, однако терапевт, находящийся под влиянием определенных элементов данного архетипа, в еще большей степени рискует бессознательно исказить свою работу.