| Валентин Исаакович Рабинович | |
| Бизнес | |
Бизнес –
штука рискованная. Первым
бизнесменом, с которым свела меня жизнь, был сержант Коля Леушин. Коля
служил командиром орудийного расчета в нашем полку, только на другой
батарее, так что во время войны мы с ним изредка сталкивались лишь в штабе
полка.
А
по-настоящему познакомились в самом конце 1945 года в товарняке, который
три недели тащился через
Россию,
Украину,
Кавказ
в
Иран.
Как и меня, сержанта Леушина откомандировали сопровождать эшелон с
красноармейцами первого года службы, которые должны были сменить
старослужащих солдат, демобилизующихся из наших оккупационных войск в
Иранском
Азербайджане.
Каждый вагон
сопровождали два сержанта. В первую же ночь, когда наши подопечные задали
храпака, Коля придвинулся ко мне вплотную и заговорщицким тоном прошептал:
«Ну, старшой, что делать будем?» «Не понял. Ты про что?» – отозвался я.
«Как про что?» – удивился Коля. –«Про навар, конечно!» «А что наваривать?
У меня, кроме трех пар ненадеванного нательного белья, ничего на продажу
нет», – сказал я. «А я запасся, – сообщил Коля, – гляди!»
Он стянул
туго натянутый на брючину сапог, развязал тесемки, и я увидел, что вместо
портянок нога у него обмотана цветастым ситчиком – как на довоенных
женских сарафанах. Коля снова натянул сапог, снял ремень и задрал
гимнастерку. Весь могучий торс сержанта оказался плотно обмотанным все тем
же цветастым ситчиком – может, в пять слоев, а может, и в десять. «С Розы,
– прошептал он, – вас гоняли на Крупскую, а нас на Розу!» 2 После снятия блокады в Ленинграде стали запускать уцелевшие предприятия. Но рабочих не хватало – большинство погибло от голода, а эвакуированные только еще начинали возвращаться, поэтому на фабрики направляли солдат. С нашей батареи – на кондитерскую, имени Надежды Константиновны Крупской, где ребята обжирались повидлом, а когда повезет, то и орехами, а перед концом смены насыпали полные сапоги сахарного песку. А вот леушинскую батарею, к их величайшему сожалению, брали на производство абсолютно несъедобное – текстильную фабрику имени Розы Люксембург. Правда, несколько ребят с этой батареи сообразили намотать на ноги ситчику и потом махнуться с нашими на сахар. Так сперва поступал и сержант Леушин, до тех пор, пока в его голове не стали возникать более серьезные идеи, которые окончательно созрели, когда он узнал о предстоящем путешествии. - Знаешь, какой сейчас в СССР главный дефицит? – продолжал Коля свистящим шёпотом - Швейцарский сыр» – ответил я, подумав Леушин прыснул, зажав ладонью рот - Женские лодочки», – предпринял я вторую попытку Леушин помотал головой из стороны в сторону - Бритвенные лезвия» – почти догадался я - Тепло, даже горячо, – отдал мне должное Коля, – но все-таки не то! И засунув руку во внутренний карман шинели, достал оттуда что-то маленькое-маленькое и протянул к самому моему носу ладонь. На ладони лежал едва заметный в вагонной полутьме серенький, отливающий металлическим блеском стерженек – кремень для зажигалки. - Курит вся страна, спичечные фабрики стоят, трофейных зажигалок навалом, кремни на вес золота, за этот я самолично выложил стольник! Это была самая во всех смыслах зажигательная речь изо всех, какие мне довелось выслушать в течение всей, правда, в ту пору еще не очень продолжительной жизни. 3 Конечным пунктом нашего вояжа оказался главный город Иранского Азербайджана Тебриз, по-нашему Тавриз. Пробыли мы в нем три недели, в течение которых все сопровождавшие, кто как мог, отоваривались. Начальник эшелона и все другие офицеры, получив свое трехнедельное заграничное жалованье иранскими червонцами – туманами, справили себе кожаные пальто. Сержанты тоже получили свое жалованье в иранской валюте, правда, ее было всего по полтумана на брата. На эти деньги можно было справить разве что кожаные тапочки – так что нам следовало рассчитывать только на собственные припасы. Я, бешено торгуясь, сбыл на необъятном тавризском базаре свои ненадеванные рубахи и подштанники за три тумана, на которые купил для Мары бежевые, легкие, как пух, лодочки (как оказалось впоследствии – с картонными подметками) и два восьмикилограммовых ящика медового (и по цвету, и по вкусу) кишмиша, с которым весь следующий, очень голодный, год Мара и ее мама пили чай. А сержант Леушин, прибывши в Тавриз, смотал со своего месяц немытого тела веселый ситчик, на свету оказавшийся розовым, очистил его от накопившихся насекомых, проветрил, развесив на абрикосовых деревьях в саду комендатуры, в которой нам определили постой, и за пару деньков дотошно изучив торговую конъюнктуру, выгодно сбыл свой текстиль. До призыва в армию Коля, как и я, окончил десятилетку и правильно рассчитал, что его товар в мусульманской стране окажется первой необходимостью. На улицах Тавриза каждая вторая женщина прикрывала свое лицо чадрой, сделанной из цветастого ситчика. Полученный капитал Коля инвестировал в неподъемный ящик, наполненный коробочками с американскими кремнями для зажигалок – сейф в нашей полковой финчасти был не намного тяжелее. По подсчетам новоявленного Корейко, навар должен был составить приблизительно пятнадцать миллионов рублей, из которых, как он прикидывал, половина уйдет продавцам сигарет, торгующих обыкновенно и сопутствующими товарами. Но и остающаяся сумма представлялась нам сказочной. Всю обратную дорогу, пока мы ехали по пустынному иранскому плоскогорью, будущий миллионер не снимал правой руки с ящика, который он поставил на вагонную скамью между собой и окошком. А когда наш поезд пересек, наконец, границу и подъехал к первой на советской территории станции Нахичевань, Коля попросил меня пересесть на его место и положить на ящик мою руку, а сам, с одной коробочкой кремней, бросился к выходу из вагона. 4 Отсутствовал он не меньше часа, а когда вернулся в вагон, его трудно было узнать – плечи опущены, лицо неподвижное – не лицо, а серая маска. В ответ на мой немой вопрос он коротко бросил: - Опоздали! Оказывается, из семи находившихся на привокзальной площади табачных киосков шесть торговали американскими кремнями для зажигалок – и не по сотне рубчиков за штуку, как перед нашим отъездом в Питере, а по пятьдесят копеек. Хочешь, бери один кремень, хочешь – коробку, хочешь – целый ящик. - Что будешь делать? – спросил я Колю, сняв с его ящика занемевшую руку и снова пересев на свое место - Поглядим, что в Ереване – ответил он. Когда наш поезд отошел от станции, на которой метровыми буквами, русскими и армянскими, было обозначено название столицы Армении, Коля сказал: - Поглядим, что в Тбилиси Затем были «Поглядим, что в Туапсе», «Поглядим, что в Новороссийске», «Поглядим, что в Харькове», «Поглядим, что в Москве». А где-то в районе Мги, когда до Ленинграда нам оставалось часа два езды, я помог сержанту Леушину дотащить ящик до туалета. Там он молча отодрал крышку и принялся высыпать содержимое коробочек в отверстие унитаза, устилая построенную генералом Клейнмихелем и воспетую поэтом Некрасовым знаменитую российскую железную дорогу американскими кремнями для немецких зажигалок. Бизнес – штука рискованная, понял я тогда. Такие переживания не для меня... Источник Оглавление |
|