Валентин Фалин
Философия "холодной войны" вызревала в годы Второй мировой
или что стоит за фултонской речью Черчилля
Валентин Михайлович Фалин
05 марта 2006 года исполняется 60 лет со дня памятной речи Уинстона Черчилля в американском городе Фултоне. Она слывет за манифест «холодной войны», объявленной Западом Советскому Союзу и положившей конец антигитлеровской коалиции великих держав – победительниц нацистской Германии и милитаристской Японии.
 
Действительно ли выступление Черчилля являлось рубежом между союзничеством «большой тройки» и качественно новой конфронтацией, не раз ставившей человечество на край пропасти? Или правильнее считать, что слова бывшего британского премьера, одного из крупнейших политиков ХХ века, лишь сорвали покров с де-факто осуществлявшейся политики, на которую Соединенные Штаты и Великобритания вышли намного раньше?
 
На вопросы военного обозревателя «РИА Новости» Виктора Литовкина отвечает доктор исторических наук Валентин Фалин

- Сегодня, видимо, только историки знают содержание Фултонской речи Черчилля. Но большинство россиян, особенно получивших образование в советское время, по сию пору без запинки скажут, что именно там был провозглашен «крестовый поход против коммунизма» и между нами и так называемым «свободным миром» пролег железный занавес. А что конкретно говорил 60 лет назад Черчилль? Что реально стояло за его словами?

- Испокон веков люди приучены жить в мире легенд. Многие принимают сие как данность, не задумываясь о том, как часто легенды уводят от истины. Навороты вокруг фултонских речений и вообще относительно персоны Черчилля тому явный пример. В Фултоне вырвалось наружу зло, годами зревшее в лондонских и вашингтонских коридорах власти. И, естественно, резонен вопрос, почему озвучивание доселе тайных умыслов поручили именно Уинстону Спенсеру Черчиллю? Ведь прошло всего-то чуть больше семи месяцев, как британские избиратели дисквалифицировали политику консерваторов и отправили Черчилля в отставку. Почему как раз его американцы выводили для такого случая на свет божий? Ответ, похоже, до банальности прост – в англо-саксонском сообществе сложно было сыскать другого деятеля, который столь полно и неукротимо воплощал собой русофобию.

Еще во время первой мировой войны Черчилля терзали заботы, как бы сконцентрировать главные силы кайзеровской Германии на разгроме царской России, а самому Альбиону уйти от выполнения обязательств, взятых в рамках Антанты. Это Черчилль в 1918 году призывал расчленить нашу страну на «сферы действия», который должны были завершиться распадом российского многонационального государства, а затем деятельно окружал Советскую Россию «кольцом бешено ненавидящих большевиков стран».

На языке Черчилля и его единомышленников сие занятие звалось «продолжением Крымской войны 1853-1856 годов». Антикоммунистическая риторика, бушевавшая после Октябрьской революции, сути не меняла. Лондон, как, впрочем, и Вашингтон присягнули русофобии задолго до свержения в России самодержавия. Стремление вытолкнуть нас из концерта мировых держав окрашивало подходы патентованных демократий ко всем мало-мальски значимым региональным и глобальным проблемам на протяжении всего ХХ века.

Но о чем все-таки вел Черчилль речь в Фултоне? Надо брать уроки у истории, поучал бывший премьер. Попытки умиротворения нацизма обернулись эскалацией агрессивных намерений Германии и войной. «Демократии» не должны повторять роковых ошибок, им надлежит сплотиться в противоборстве с новой тоталитарной угрозой, которую олицетворяет ныне Советский Союз, отсекший железным занавесом пол-Европы, чтобы насадить на подконтрольных ему территориях свои порядки.

Вот кратко суть. Если у кого под рукой нет текста фултонского опуса Черчилля, он может удовлетвориться его перифразом в недавно изданной ПАСЕ резолюции. Ничего оригинального теперешние «насильники былого» не придумали. Им куда удобнее скользить по наезженной колее. А то возьмет кто-нибудь и попросит разрешения заглянуть в архивы, что в состоянии пролить свет на контакты Лондона, Вашингтона, Парижа, Варшавы, Стокгольма накануне прихода Муссолини и Гитлера к власти и в последующее время, в том числе и в роковые для судеб мира 1941-1945 годы. Нет, неспроста самые информативные документы дремлют в архивохранилищах Запада, скрытые от постороннего ока за семью печатями.

- Они до сих пор не рассекречены?
- Да, по сию пору. И никто не сулит снять эти печати в обозримом будущем. Несколько слов по поводу «порабощения других народов» и «железного занавеса». Идея размежевания интересов «великой тройки» в послевоенном мире принадлежала, между прочим, Уинстону Черчиллю. К неудовольствию Рузвельта, он даже придумал процентную формулу такого размежевания. А Сталин охотно откликнулся на оферту британского премьера. Но главное все-таки в другом.

На финальной стадии войны у Москвы были несколько иные заботы. Надлежало поднимать из руин страну, а не мечтать о квази-коммунистической экспансии. Установленным, доказанным фактом является то, что советское руководство ни в 1945, ни в 1946 годах не собиралось воспроизводить в Центральной и Восточной Европе родственные сталинизму модели экономического, социального и политического устройства. Конечно, «бешено ненавидящих» СССР режимов по соседству не должно было быть. До осени 1947 – весны 1948 годов в Чехословакии, Венгрии, Румынии у власти находились правительства, возглавлявшиеся представителями буржуазных партий. В Польше из-за обструкции англичан, коим очень не терпелось внедрить в высший эшелон агента Интелленджис сервис, процесс формирования правительства национального единства осложнялся. Тито не спрашивал Сталина, как управлять Югославией. Болгария пошла за Димитровым тоже без наших подсказок.

По логике вещей особняком, вроде бы, должен был стать вопрос о Германии. Что предлагал Советский Союз? Сохранение ее единства, проведение общегерманских свободных выборов, формирование по их результатам национального правительства, скорое заключение с немцами мирного договора и вывод с территории Германии всех иностранных войск. Понятно, что немцам дозволялось самим определять строй, при котором они хотели бы жить. Москву вполне устраивал Веймарский вариант. А как реагировали на советские предложения США, Англия и Франция? Чтобы не погрязнуть в деталях, ограничусь ссылкой на позицию Вашингтона. Госсекретарь США застолбил: «У нас нет оснований доверять демократической воле немецкого народа». Ни свободных вам выборов, ни заключения с немцами мирного договора, к выработке которого Москва предлагала пригласить представителей Германии, ни вывода иностранных войск из этой страны.

Несколько странно, что Черчилль не озаботился выяснением происхождения клише «железный занавес». Непосредственно перед бывшим премьером такой «занавес» кроил Геббельс, призывавший немцев к сопротивлению до гробовой доски русскому нашествию. Под прикрытием этого же «занавеса» нацисты пытались в 1945 году сколотить «спасительный фронт цивилизаторов» против русских орд. А копни Черчилль еще глубже, он знал бы, что впервые термин «железный занавес» вошел в употребление в Скандинавии, где рабочие в начале 20-х годов протестовали против стремления своих правителей отгородить их от «еретических идей», шедших с Востока.
 
Вернемся, однако, к вопросу, почему американская реакция выпустила вперед Черчилля, какой собственный срам хотели они им прикрыть. Измена союзничеству, попрание при их же активной роли принятых обязательств, данных клятв всегда были и остаются позорными. Но в данном случае дело обстояло куда хуже. В последнем послании конгрессу (март 1945 года) президент Рузвельт предостерегал – от добросовестного выполнения соглашений, достигнутых в Тегеране и Ялте, зависят «судьбы Соединенных Штатов и всего мира на будущие поколения». «Здесь, - подчеркивал Рузвельт, - у американцев нет среднего решения. Мы должны взять на себя ответственность за международное сотрудничество или мы будем нести ответственность за новый мировой конфликт».

Спустя год после этого более чем ясного предупреждения своего предшественника Гарри Трумэн не был уверен в том, что мировое и внутриамериканское общественное мнение с восторгом откликнется на панихиду по антигитлеровской коалиции. Не было единства на предмет разрыва с СССР и внутри самой администрации, у генералитета, в конгрессе. Сошлюсь на генерала Клея. В апреле 1946 года он, в качестве заместителя американского губернатора Германии, докладывал госдепартаменту: советских представителей в Контрольном совете «нельзя упрекнуть в том, что они нарушают Потсдамские договоренности. Напротив, «они в высшей степени добросовестно их исполняют», демонстрируют «искреннее стремление дружить с нами, а также уважение к США».
 
«Мы, - заключал Клей, - ни на мгновение не верили в (возможность) предстоящей советской агрессии и мы не верим этому сейчас».
Трумэну явно требовалась подмога со стороны, чтобы освятить доктрину «Пакс Американа», заявку на гегемонию в мировых делах. Наряду с опробованной временем русофобией главу Белого дома прельщал в Черчилле редкий цинизм, который рузвельтовский военный министр Стимсон аттестовал «как самую необузданную разновидность сбивающего с толку дебоша». В пользу Черчилля, с точки зрения Трумэна, говорило и то, что в ходе войны никто больше Черчилля не сделал для того, чтобы выхолостить военное сотрудничество западных держав с Советским Союзом, не допустить реальной координации действий вооруженных сил трех держав, сорвать организацию Второго фронта в 1942 и 1943 годах и тем самым затягивать войну, с олимпийским спокойствием наблюдая, как в ожесточенных схватках немцы и русские обескровливают друг друга. В этом смысле концепция британского премьера перекликалась с подходами Трумэна, который в июне 1941 года изрек – «если будут побеждать немцы, стоит помогать русским, если верх будут брать русские, надо помогать немцам, и пусть они убивают друг друга как можно больше».

Пробным камнем, на котором испытываются достоинства и пороки политиков, является их поведение в критических ситуациях. Вот битва на Волге. Тогда в повестке дня стоял вопрос не только о вступлении Японии и Турции в войну против СССР, если Сталинград падет. На мази был сепаратный сговор «демократий» с нацистской Германией, о чем свидетельствует в своих мемуарах тогдашний госсекретарь Хэлл. А что Черчилль? В октябре 1942 года, еще до того, как Красная Армия перешла в контрнаступление, он на заседании военного кабинета требовал «задержать русских варваров как можно дальше на Востоке, чтобы они не угрожали свободной Европе».

Курская дуга. Самое тяжелое сражение Второй мировой войны еще не завершилось, а на встрече в Квебеке в августе 1943 года не без подачи Черчилля начальники штабов США и Великобритании обсуждают вопрос о целесообразности сговора с нацистскими генералами для «совместного отпора русским». Черчилль был крайне обеспокоен тем, что в битве под Курском Советский Союз продемонстрировал способность в одиночку поставить третий рейх на колени. США также взволновало развитие событий, но Рузвельт делал несколько другие выводы – он хотел показать американский флаг на континенте, чтобы плоды победы в Европе США могли разделить с Советским Союзом.
 
Могут сказать, что это история, которую обогнало время. Всем народам жилось бы в конце войны и после нее много спокойнее, если бы подобная констатация опиралась на факты. Увы. Антисоветская, русофобская нацеленность политики Лондона и части американского истеблишмента не сникла даже после очевидных неудач перехватить у Москвы инициативу на завершающем этапе войны. Не позднее марта 1945 года Черчилль отдал приказ собирать трофейное немецкое оружие и складировать его для возможного использования против СССР. Тогда же им был отдан приказ о разработке операции «Немыслимое» - плана войны против Советского Союза, которая должна была начаться 1 июля 1945 года силами 112 – 113 дивизий, включая дюжину дивизий вермахта, что сдались англичанам и нерасформированными были переведены в лагеря в земле Шлезвиг-Гольштейн и южной Дании.
 
Там их держали в готовности до весны 1946 года
Не составляет большого секрета, что Черчилль приложил немало стараний, дабы вовлечь в «Немыслимое» Трумэна, принявшего президентский пост после кончины (12 апреля 1945 года) Франклина Рузвельта. Непроясненной, однако, остается взаимосвязь между означенными потугами премьера и предложением свежеиспеченного главы администрации США на совещании в Белом доме. 23 апреля 1945 года Трумэн на встрече с политическими и военными советниками изложил свое видение момента и ближайших перспектив: Советский Союз отыграл свою роль в американском сценарии завершающейся мировой войны; пора подводить черту под антигитлеровской коалицией; Соединенные Штаты без ассистентов вынудят Японию капитулировать. Если бы не категорический афронт ведущих военачальников США, черчиллевское «Немыслимое» могло бы обрести зловещие черты вполне реального и мыслимого. Не исключено даже, что с ядерным акцентом.

Разрыв в Советским Союзом был отсрочен на несколько месяцев, но, тем не менее, Вашингтон и Лондон 7 мая 1945 года устроили сепаратную капитуляцию немецкого командования перед штабом Эйзенхауэра&serverurl=http://www.pseudology.org&server_name=Псевдология&referrer1=http://www.pseudology.org&referrer2=ПСЕВДОЛОГИЯ&target=>Эйзенхауэра в Реймсе. Англичане и американцы отлично знали, что адмирал Дениц, преемник Гитлера на посту рейхсканцлера, и генерал Кейтель отправляли в Реймс своих эмиссаров с директивой – боевые действия против США и Великобритании прекращаются «не в ущерб сухопутным и морским операциям по отрыву от противника на Востоке». Нет, нацистские генералы не просто уводили офицеров и солдат от советского плена. Под «Немыслимое» скапливались резервы.

Таким образом, философия «холодной войны», если быть скрупулезно точным, вызревала под аккомпанемент сражений Второй мировой. Можно констатировать, что правящий Вашингтон всерьез рассчитывал капитализировать огромное экономическое превосходство, соединенное с обретенной военной мощью, дабы превратить остаток ХХ столетия в «американский век». Намерение породило мутанта – политика не позже весны 1945 года превратилась в продолжение войны иными средствами.

В 80-х годах мне представилась возможность обменяться мнениями с автором небезызвестной «длинной телеграммы» Джорджем Кеннаном. «С Вашим телеграфным посланием в 8 тысяч слов, - заметил я, - некоторые связывают поворот в политике США и начало «холодной войны».

- Кеннан в момент составления этого документа был послом в России?
- Нет, он был временным поверенным США в Москве. На мою реплику Кеннан возразил – он не накликал «холодной войны». В его телеграмме речь шла о создании экономических, политических, психологических сложностей для СССР так, чтобы советская система дала сбой и была вынуждена заняться «самоочищением». «Длинная телеграмма» перекликалась с наработками, что курсировали в администрации до и после кончины Рузвельта. В этом контексте Кеннан упомянул имя Дж. Грю.

До разговора с Кеннаном я потерял из виду этого близкого друга Рузвельта, служившего в 1945 году помощником госсекретаря США. Так вот, 19 мая 1945 года Грю направил Трумэну следующий меморандум. «Если есть что-то в мире неотвратимое, то таким неотвратимым является война между США и Советским Союзом», читаем мы.

- Это писал Грю?
- Да, он. «Гораздо лучше и надежнее иметь столкновение прежде, чем Россия сможет провести восстановительные работы и развить свой огромный потенциал военной, экономической и территориальной мощи». А пока, рекомендовал Грю, надобно «ужесточить американскую политику по отношению к Советской России по всем линиям».

На идейной основе, выраженной в меморандуме Грю, в сущности, и шел демонтаж политического наследия Рузвельта, в том числе в части выполнения (или сбрасывания) обязательств США по тегеранским и ялтинским соглашениям. Параллельно полным ходом готовилась новая военная доктрина Соединенных Штатов. Ее повивальной бабкой стало успешное испытание ядерного оружия в штате Невада, воспетого Трумэном в качестве «визитной карточки США сейчас и навсегда».

Потсдамская конференция открылась 17 июля 1945 года, а 19 июля комитет начальников штабов завершил работу над проектом JCS – 1496, в корне менявшим американскую военную политику. Лучшая оборона – упреждающие удары по потенциальному противнику – таков ее лейтмотив. Причем, только Соединенным Штатам дано определять, кто есть «потенциальный противник», чем он угрожает и как эту угрозу сводить на нет.

- Именно эту доктрину, наверное, и можно считать началом «холодной войны»? Или, по крайней мере, символом «холодной войны»?
- Наверное, не совсем так. Сползание в «холодную войну», как и развязывание Второй мировой войны, не было одномоментным актом. Повторю, что уже 23 апреля 1945 года Трумэн был готов перевести СССР из разряда союзной державы в разряд потенциальных противников США. Не очень широко известно, что во время Потсдамской конференции политики предприняли еще одну попытку обойти генералов и исключить участие Советского Союза в войне против Японии. Политикам очень хотелось ревизовать согласованные в Ялте изменения послевоенного обустройства Тихоокеанского региона.

Вашингтон имел свои виды, в частности, на Курилы. Предпринимались выходы на Чан Кайши с тем, чтобы он не признавал Монголию как самостоятельное государство. А Москва обусловливала объявление войны Японии международным признанием МНР. Нам удалось сорвать этот вашингтонский маневр.

В ночь с 8 на 9 августа Красная Армия форсировала Амур и завязала бои с миллионной Квантунской армией в Манчжурии. Союзничество, вроде бы, восторжествовало. До капитуляции Японии оставалось три с половиной недели. Но в 20-х числах августа при участии командования ВВС США возникает «Стратегическая карта некоторых промышленных районов России и Манчжурии». Документ содержал перечень 15 советских городов с обозначением в них первоочередных целей и прикидками – с учетом опыта Хиросимы и Нагасаки – количество потребных для их уничтожения атомных зарядов. Название «карта» - более чем условное. Речь шла о плане-задании организации генерала Гровса по развертыванию производства и накопления атомных бомб, предназначенных для агрессии против СССР. Подтекст говорит сам за себя: Япония являлась только испытательным полигоном в преддверии запланированного ядерного нападения на Советский Союз.

И завертелась милитаристская карусель
 
В сентябре и октябре 1945 года принимаются решения, программировавшие вооруженные силы США на «нанесение первыми удара по источнику угрозы нападения». При этом особый упор делался на внезапность превентивного удара как «единственной гарантии успеха», на «мгновенный парализующий удар». В ноябре штабы выдают «исследовательский» документ, в котором назывались 20 советских городов как возможные цели атомного нападения. Не обязательно в ответ на предполагавшееся нападение СССР. Первый удар замышлялся также при обнаружении «признаков обретения врагом способности в процессе его промышленного и научного развития атаковать Соединенные Штаты или обороняться против нашего (американского) нападения».

Группа военных во главе с Эйзенхауэром корпела над планом «Тотэлити»- ведения всеохватывающей войны с Советским Союзом, рассчитанной на изничтожение российского государства. Тогда же, в конце 1945 года, стартовало систематическое разведывание советской территории авиацией США. Поначалу самолеты проникали в наше воздушное пространство, включая район Москвы, без опознавательных знаков, затем они летали какое-то время под британским флагом. 50 лет спустя руководитель аэрофотосъемок откровенно признал, что без этого вопиющего нарушения международного права американские планы ведения войны против СССР не стоили бы бумаги, на которой они написаны. Отвечая на вопрос, а проводил ли Советский Союз авиаразведку территории Соединенных Штатов, генерал дал краткий и ясный ответ – не проводил.

Вот в такой атмосфере в декабре 1945 года в Москве состоялось совещание министров иностранных дел четырех держав. В рамках этой встречи госсекретарь США Бирнс имел продолжительную беседу со Сталиным. Вернувшись в Штаты, Бирнс выступил 30 декабря с обращением к своим соотечественникам. После переговоров в Москве, сказал он, он больше, чем когда-либо до сих пор, уверен в возможности «мира, который основывается на справедливости и мудрости».

Бирнса вызвал к себе Трумэн. 05 января 1946 года между президентом и госсекретарем состоялся «разговор по принципам». Нам компромиссы не нужны, подчеркнул Трумэн, у нас свои задачи, свои цели, и нужно твердо вести линию на «Пакс Американа». Собственно, 05 января 1946 года и есть, хотя и условная, но дата провозглашения «холодной войны». Возможно, нелишне добавить, как Трумэн интерпретировал этот род занятий. По его словам, «холодная война» - эта та же война, которая ведется другими средствами.

- Естественный вопрос: а действительно ли СССР представлял тогда угрозу «демократическому миру»? Или эта угроза была придумана для оправдания гонки ядерных вооружений?

- Предлагаю обсудить эти вопросы в следующий раз

- Согласен
 
© 2005 "РИА Новости"
Биография В.М.Фалина неотделима от истории дипломатии и внешней политики последней половины ХХ века
 
Родился 3 апреля 1926 года в г. Ленинграде. Родители: отец - Фалин Михаил Михайлович (1899 - 1970); мать - Фалина Вера Васильевна (1904 - 1992). Супруга - Фалина Нина Анатольевна, родилась 20 августа 1955 года. Место рождения, город Ленинград сыграл, по его собственному признанию, большую роль в дальнейшей жизни, определил отношение к культурным, нравственным, этическим и иным ценностям, повлиял на склад характера. Когда Валентину было три с половиной года, его отца, профсоюзного работника, перевели в Москву. Очень скоро, в пятилетнем возрасте у мальчика пробудился интерес к книгам. Именно тогда он научился читать самостоятельно. Стимулом к занятиям стала старшая сестра, которая только что пошла в школу, и ее обучение грамоте шло параллельно с привитием навыков чтения младшему брату. Тяга мальчика к знаниям заставила родителей отдать его с шести лет в нулевой класс начальной школы, в которую он постоянно боялся опоздать и поэтому, просыпаясь в 4-5 часов утра, регулярно будил мать вопросом: "Не пора ли на занятия?".

В 1940 году Валентин окончил семь классов средней школы и воспользовался предложением поступить в Московскую специальную артиллерийскую школу № 5. В школе царила строгая дисциплина, курсанты носили военную форму и изучали ряд специальных предметов, включая системы стрелкового и артиллерийского оружия. Им давали углубленные знания по физике, математике, ряду гуманитарных дисциплин. Были и обязательные уроки бальных танцев, введенные в подобных учебных заведениях после поездки военной делегации во главе с тогдашним наркомом обороны К.Ворошиловым в Турцию, где сопровождавшие его офицеры и представители советского военного атташата не смогли откликнуться на приеме на приглашение к танцу со стороны турецких дам.

Из артиллерийской школы родители забрали Валентина в 1941 году, когда началась война ввиду эвакуации семьи вместе с семьями других работников ВЦСПС в Пермскую область. Там, в районе Кунгура, он продолжал учебу в обычной школе и одновременно работал на местной электростанции, снабжавшей электроэнергией детский интернат, где тогда жили эвакуированные. Кроме этого нужно было работать на лесоповале, что привило юноше вкус и навыки обращения с деревом. По возвращении из эвакуации в Москву (1942) он оформился учеником токаря на завод "Красный пролетарий", где трудился до августа 1945 года. Несколько раз за это время порывался отправиться на фронт, в действующую армию и даже просил помочь ему в этом знакомых летчиков, но был предупрежден администрацией завода, выполнявшего в ту пору военные заказы, что в случае самовольства может угодить под суд. Тогда же, в период работы на "Красном пролетарии", Валентину предлагали вступать в партию, но он отклонил в тот момент это предложение, сославшись на недостаточную зрелость и нехватку жизненного опыта.

В 1945 году В.Фалину предстояло сделать выбор в отношении своих дальнейших жизненных планов, и в конечном итоге он, остановился на Московском государственном институте международных отношений. Решающим аргументом в пользу этого выбора стал для него мортиролог родственников в роду Фалиных, погибших в годы войны. Таковых оказалось 27 человек. Появилась осознанная потребность понять, что такое немцы, предстояло вникнуть в германистику. Что является определяющим для этой нации: высокий дух, по которому прежде судили о ней, или то садистское удовольствие, с которым во время войны ее представители уничтожали чужие жизни? Учеба значительно обогатила и расширила кругозор В.Фалина в сферах его будущей специализации, поскольку он не ограничивался изучением лишь того, что требовалось по программе, а читал и изучал всю доступную литературу по искусству Германии, ее культуре, географии, образованию, науке и технологиям.

По окончании МГИМО в 1950 году В.М.Фалин был командирован в должности референта в действовавшую тогда в Берлине Советскую Контрольную комиссию, где проработал целый год. По возвращении в Москву он заболел и вознамерился поступить в аспирантуру МГИМО. Однако, оформление, которое проходило через высокие партийные инстанции затягивалось. Поэтому когда Фалину предложили работать в Комитете информации при МИД СССР, он не стал отказываться. В комитете - закрытом аналитическом центре, изучавшем всю совокупность материалов, поступавших по линии МИД, разведорганов и по открытым каналам - готовились аналитические записки по разнообразной тематике для руководства страны и, в первую очередь, для секретариата И.В.Сталина.

О нем самом и его роли в истории страны В.М.Фалин начал задумываться еще работая в Берлине. Там он получил доступ к материалам. касавшимся убийства гитлеровцами старшего сына Сталина - Якова. По инициативе Фалина об этом в Москву была подготовлена информация, продублированная затем по линии спецорганов. Но ответа на нее так и не последовало. Тогда и возник сакраментальный вопрос: может ли быть отцом нации человек, который не захотел быть отцом даже собственному сыну? Ответом на него стал молчаливый протест: несмотря на окончание кандидатского стажа в члены партии до смерти Сталина В.М.Фалин так и не вступил.

В марте 1953 года В.М.Фалин по заданию нового руководства страны занялся подготовкой документа о перспективах политики Западной Германии в случае прихода к власти в ней социал-демократов. Из представленного анализа вытекало, что никаких коренных изменений, в том числе и по вопросу о включении ФРГ в НАТО, в позиции Бонна в этом случае не произойдет. Такой вывод навлек на составителей записки гнев Берии, который заявил, что располагает совсем другими данными. Падение Берии и последующие события в ГДР закрыли спор. Аналитические обзоры и записки Комитета информации по-разному воспринимались в руководстве страны: некоторые учитывались, другие вызывали недовольство и воспринимались в штыки. Зачастую их выводы не совпадали с выводами, содержавшимися в материалах других ведомств, в частности, разведки. Закулисное межведомственное соперничество привело к тому, что по инициативе тогдашнего главы службы безопасности Серова Комитет информации в 1958 году был упразднен.

Одновременно тремя сотрудниками Комитета информации, в их числе В.М.Фалиным, на имя Н.С.Хрущева было направлено предложение о создании независимого аналитического центра, который не воспроизводил бы лишь точки зрения отдельных ведомств, а осуществлял независимую экспертизу, называя вещи своими именами. Так был создан Отдел международной информации ЦК КПСС, в котором Фалин проработал ровно год. Он был расформирован по капризу самого же Хрущева после доклада заключения о том, что хрущевская идея превращения Западного Берлина в "демилитаризованный вольный город" несбыточна, а попытки навязать ее силой чреваты войной. В проведении этого анализа Валентин Михайлович принимал самое непосредственное и активное участие.

В 1959 году В.М.Фалин переходит в МИД СССР, где проработал в общей сложности около 20 лет. Там он продолжал участвовать в подготовке важнейших дипломатических и политических документов для советского руководства. В.М.Фалин был в числе составителей многих речей министра иностранных дел СССР А.А.Громыко, в частности его выступлений в ООН. По поручению Хрущева он писал все послания первого секретаря президенту Кеннеди. В 1961 году, участвуя в подготовке выступления Хрущева по случаю 20-летия нападения гитлеровской Германии на СССР, именно Фалин убедил советского руководителя назвать истинное число жертв нашей страны в Великой Отечественной войне - "более 20 миллионов человек". Он был одним из тех, кто будучи близким к высшему руководству страны, постоянно проводил мысль об изменении отношения в СССР к военнопленным и членам их семей, доказывая, что во многих случаях ответственность за пленение советских солдат и офицеров лежит не на них самих, а на политических и военных руководителях, планировавших операции, завершавшиеся трагически и плачевно.

Непомерные нагрузки - обязанности по МИДу и задания для Первого секретаря ЦК КПСС диктовали 14-16 часовой ритм работы. Все кончилось в 1963 году почти полугодовым больничным и санаторным лечением. Таким образом он, по его собственному признанию, "выпал из хрущевской обоймы". В 1964 году Фалину было поручено возглавить группу советников Громыко. Это был сугубо закрытый "мозговой центр", обрабатывавший для министра всю совокупность поступавших на его имя документов. Ежедневно на рабочий стол Валентина Михайловича ложилось до 300-400 страниц только телеграфной переписки, а еще были ежедневные двухразовые доклады министру, подготовка выступлений министра иностранных дел, подготовка текстов документов и заявлений, которые обнародовались от имени Советского правительства или Политбюро ЦК КПСС. В 1966 году В.М.Фалину предложили вести 2-й Европейский отдел, занимавшийся проблемами стран Британского Содружества. И хотя это было новым для него направлением дипломатической работы, он освоился на "британском поприще" и установил хорошие рабочие отношения с тогдашним министром иностранных дел Великобритании Джорджем Брауном и личный контакт с премьером Гарольдом Вильсоном. Это позволило сдвинуть с "мертвой точки" решение ряда вопросов, в частности урегулировать застарелые взаимные материальные и имущественные претензии.

В 1968 году, еще оставаясь на посту заведующего 2-м Европейским отделом, В.М.Фалин был задействован на новом внешнеполитическом направлении: в Чехословакии бурлила "пражская весна", и ему пришлось совмещать британские дела со спорадическим участием в подготовке материалов по чешским событиям. В тот день, когда началось вторжение в Чехословакию Объединенных сил Варшавского Договора, он был назначен ответственным дежурным по МИДу. Со второй половины 1968 года В.М.Фалин возглавил 3-й Европейский отдел, занимавшийся германской проблематикой. Фактически речь шла о том, как в случае прихода к власти в ФРГ социал-демократов и свободных демократов направить так называемую "восточную политику" Западной Германии в конструктивное русло и тем самым смягчить напряженность в Европе, что, в свою очередь, должно было привести к потеплению глобального международного климата. Впоследствии все это было эффективно реализовано через инструменты целого ряда международных соглашений и договоров, положивших конец "холодной войне" и направивших в начале 70-х годов мир от силовой конфронтации на путь разрядки. Достижение разрядки стало, без преувеличения, заслугой огромного множества людей - государственных деятелей, политиков, дипломатов, военных и ученых. Не последнее место среди них принадлежит Валентину Михайловичу Фалину и руководимому им в то время отделу МИД СССР.

К сожалению, политическую и военную стратегию СССР в середине 1970-х гг. так и не удалось, по определению самого Фалина, "перевести в новое качество, соответствующее императивам разрядки", в условиях которой особое значение и вес получало не столько количество ракет и боеголовок, сколько уровень и качество жизни самих людей, их материальное и социальное благополучие. Эксперты, включая Фалина, постоянно доводили до сведения советского руководства мысль о том, что участие в гонке вооружений, спровоцированной США, не сулит стране ничего хорошего, ибо Москва по сути обслуживала американскую линию "довооружения СССР до смерти". Агония советской системы, по мнению Валентина Михайловича, началась не с вводом войск в Афганистан, а на несколько лет раньше, в 1975-1976 годах, когда в стране стартовало около дюжины новых военных программ. Это стоило дополнительных многомиллиардных урезаний в социальной сфере. Переубедить Андропова, Громыко и Устинова, в пагубности проводимого курса было невозможно. Закат советской системы был предопределен, и Фалин наблюдал его уже воочию, вернувшись в 1978 году из ФРГ, где более семи лет представлял СССР в качестве посла. В 1978-1982 годах он занимал пост первого заместителя заведующего Отделом внешнеполитической пропаганды ЦК КПСС и, может быть, как никто иной понимал всю тяжесть переживаемой страной ситуации.

В 1982 году из-за конфликта с Ю.В.Андроповым - поводом для него стали афганский конфликт и советско-польские отношения - В.М.Фалин перешел в газету "Известия" в качестве политического обозревателя. С приходом к власти М.С.Горбачева ему было предложено вернуться в дипломатию, но он отказался. В 1986 году по настоянию А.Яковлева и Е.Лигачева Фалин принял предложение возглавить АПН. Но гармонии во взглядах с новым партийным и политическим руководством страны не удалось достигнуть. Предложение Фалина не публиковать обновленную партийную программу, а подготовить взамен ее реалистическую, не содержащую широковещательных деклараций, поддержки не получило. Его выступление в июне 1986 года на совещании партийного руководства с руководителями средств массовой информации, в котором содержался призыв сказать наконец-то всю правду не только о личности Сталина, но о системе, идеологии и практике сталинизма, вызвало неприятие со стороны Горбачева и Лигачева. В 1988 году В.М.Фалин был назначен заведующим Международным отделом ЦК и затем - избран секретарем ЦК КПСС. В.М.Фалину было дано право напрямую доводить до Генерального секретаря ЦК свою точку зрения по всем вопросам внутренней и внешней политики, и он этим правом активно пользовался, написав на имя Горбачева около полусотни меморандумов. Со временем разногласия и расхождения во взглядах между ними становились все более глубокими и труднопреодолимыми. Фалин выступил с критикой позиции Горбачева на Х1Х партийной конференции, выражал свое несогласие с ходом и содержанием ново-огаревского процесса..События, последовавшие после августа 1991 года и приведшие к распаду СССР, были восприняты им как трагедия страны, обусловленная целой серией ошибок и предательств.

В 1991-92 годах В.М.Фалину пришлось пережить немало неприятностей, связанных с выдвижением в его адрес несостоятельных обвинений и инсинуаций со стороны новых российских властей. Его, по собственному признанию Фалина, пытались "выпихнуть в эмиграцию", но это не удалось. В 1992 по вызову Конституционного суда Российской Федерации он участвовал в слушаниях по так называемому "делу КПСС". В 1992 году он принял официальное приглашение от видного политического деятеля Германии Эгона Бара поработать в возглавляемом им институте по проблемам безопасности и разоружения. Находясь в Германии, сотрудничал также с другими учебными и научно-исследовательскими центрами этой страны, включая Гамбургский университет и Гамбургскую высшую школу экономики и политики. Находясь в Германии, В.М.Фалин подготовил ряд книг. Его перу принадлежит ряд фундаментальных изданий: "История внешней политики СССР" (1969, член авторского коллектива, удостоена Государственной премии СССР), "Политические воспоминания" (1993, Германия, 1999, Россия), "Второй фронт" (1995, Германия, 2000, Россия), "Конфликты в Кремле" (1997, Германия, 1999, Россия), а также более 120 публикаций по различной проблематике были помещены в газетах "Известия", "Правда", "Московские новости", в журналах "Мировая экономика и международные отношения", "Коммунист", "Звезда", "Новое время" и других российских и зарубежных периодических изданиях.

В.М.Фалин - кавалер орденов Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени (трижды), Дружбы народов, награжден многими медалями, имеет ряд иностранных наград.

Увлекается искусством. Любит музыку, живопись, скульптуру, глиптику, классическую поэзию.
 
Победа
 
www.pseudology.org