Павел Нерлер

Осип Эмильевич Мандельштам — одна из центральных фигур русской поэзии уходящего XX века. Взятое в целом, творчество Мандельштама вошло в резонанс с его личной судьбой и русской советской историей. Но сегодня его литературное и историческое значение, равно как и читательское признание (в России и во всем мире) является поистине мировым и не оспаривается уже никем.

Его произведения изданы миллионными тиражами на всех основных европейских и азиатских языках (в том числе и несколько многотомных собраний сочинений), о нем написаны тысячи статей, опубликованы сотни книг и защищены десятки диссертаций. Не случайно именно на мандельштамовском "материале" складывались и формировались многие методологические парадигмы современной филологии (как, например, интертекстуальный анализ и др.). Мандельштамоведение является, бесспорно, одной из самых динамичных ветвей русской филологии.

Исторически сложилось, что в процессе мирового освоения и изучения творчества Мандельштама совершенно исключительная роль принадлежит США. Именно здесь был издан первый посмертный однотомник поэта (1955, Нью-Йорк, Изд. им. Чехова) и первые три тома многотомного Собрания сочинений (1964-1972, Вашингтон, "Международное литературное содружество").

Эти издания сыграли исключительную научную и политическую роль, став своего рода "гарантом" того, что великая поэзия гениального поэта, с риском для жизни сохраненная его вдовой, друзьями и читателями, не погибла, не канула в Лету, а бережно донесена до читателя. На основе Собрания сочинений в 1974 г. в США, в Корнельском университете (Итака), был издан первый конкорданс к произведениям О.Мандельштама.

Именно в США, вокруг таких филологов-славистов, как Г.П.Струве (Калифорнийский университет, Беркли) и К.Ф.Тарановский (Гарвардский университет), сложились целые исследовательские школы и направления, в значительной степени ориентированные на изучение творчества О.Мандельштама, главным образом поэтики. Многие исследователи его творчества из СССР в 70- 80-х гг. эмигрировали в США и продолжают работать над изучением Мандельштама.

Велик вклад американских славистов и в разработку биографии и библиографии поэта. Именно в США увидела свет в 1973 г. первая биография поэта ("Мандельштам" Кларенса Брауна), американские ученые первыми ввели в научный оборот целый ряд важных документов (как, например, опубликованные Т.Бейером материалы о студенческих днях Мандельштама в Гейдельберге в 1909-1910 гг. и др.). Библиография О.Э.Мандельштама, опубликованная в 3-м томе собрания сочинений под редакцией Г.П.Струве и Б.А.Филиппова, стала прочным и надежным основанием для всех последующих библиографических описаний.

Поэтому не приходится удивляться тому, что, по данным библиографического мониторинга, осуществляемого MLA (Modern Language Association Bibliography), из более чем 300 диссертаций, книг и статей в специализированных журналах, опубликованных в 1981-1997 гг., по меньшей мере треть приходится на американских ученых. И, хотя источниковая база этой библиографии учитывает российские издания явно недостаточно, тем не менее вклад американских исследователей неоспорим.

И, наконец, самое главное: судьбе было угодно распорядиться, чтобы именно в США попал на вечное хранение и основной массив документов о жизни и творчества Мандельштама — его семейный архив, в 1976 г. подаренный его вдовой Принстонскому университету.

2.

Судьба Осипа Мандельштама наложила свою властную печать и на судьбу его архива. Начать с того, что поэт не собирал архив и не дорожил им. Если бы не практическая потребность (издания или переиздания стихов, прозы и эссеистики), он бы, возможно, и вовсе ничего не хранил. Да и хранить было негде: бездомность и безбытность были вечными спутниками поэта. Первое и последнее собственное жилье у Мандельштамов появилось в конце 1933 г., а в мае 1934 г. его арестовали.

Тем не менее какие-то рукописи не выбрасывались, и архив образовывался сам собой; в частности, в Киеве в 1919 г., когда О.Э.Мандельштам познакомился со своей будущей женой Надеждой Хазиной, у него была с собой небольшая корзинка с автографами и черновиками. Именно эти бумаги в том же году искурил в Крыму Александр Мандельштам — средний брат поэта. Это был первый "удар" по сохранности архива.

Но далеко не последний и даже не самый опустошительный. Значительная часть творческих и личных бумаг была конфискована чекистами во время двух арестов Мандельштама (в мае 1934 и в мае 1938 гг.). Незадолго до первого ареста имела место "карикатура на посмертную оценку" — фантасмагорическая история и сюрреалистическая переписка с автором "Ленина в Сокольниках" В.Д.Бонч-Бруевичем относительно приобретения мандельштамовского архива Государственным литературным музеем.

Весьма существенная часть архива была отдана на хранение в Воронеже С.Б.Рудакову; после его смерти на фронте она не была возвращена его вдовой и при не вполне выясненных обстоятельствах канула в Лету. Среди этих утрат, по свидетельству Н.Я.Мандельштам, — большинство автографов ранних стихов. Наконец, в 1941 г., при приближении немцев к Калинину, где в то время жила Н.Я.Мандельштам, она спешно эвакуировалась и могла взять с собою только творческую часть архива; все биографические и деловые документы (договора и т.п.) были оставлены в сундуке в Калинине и пропали. Утраты преследовали архив и в дальнейшем.

Вместе с тем у архива были и свои "добрые гении", не только хранившие и сохранившие бумаги поэта, но и беспрекословно вернувшие их его вдове при первой же встрече (как, например, воронежские друзья Мандельштамов Н.Штемпель и М.Ярцева, Л.Назаревская, Е.Я.Хазин, А.Ивич-Бернштейн и др.). С учетом этих пополнений и сложилось в 40- 50-е годы собрание мандельштамовских документов, в настоящее время находящееся в Принстоне.

Собственная жизнь Надежды Яковлевны, такая же безбытная и бездомная, как и прежде, жизнь одинокой скиталицы (в годы войны и эвакуации — в Ташкенте, а затем — во многих провинциальных городах, где она, по несколько лет в каждом, работала в вузах), была по-прежнему малопригодной для хранения остатков архива. Поэтому он хранился сначала в Ташкенте, а потом в Москве у надежных друзей. И только после того, как Н.Я.Мандельштам разрешили прописаться в Москве, архив снова переехал к ней (и то не сразу).

С выходом в 1970 г. на Западе первого тома ее "Воспоминаний" Н.Я.Мандельштам снова начала опасаться ареста и конфискации архива. Поэтому она приняла решение переправить архив на Запад и оставить его там на временное хранение вплоть до либерализации советского режима.

В 1973 г. архив был успешно вывезен во Францию, где бережно хранился у Н.А.Струве. В июне 1976 г. по настоянию Н.Я.Мандельштам архив был вывезен из Франции в США и при посредничестве профессора Кларенса Брауна и его ученика Эллиота Моссмана безвозмездно передан ею в Принстонский университет, причем не на временное хранение, а, согласно юридически оформленной дарственной, в полную и безоговорочную собственность, включая и литературные права.

3.

25 июня 1976 г. Рихард М.Людвиг, помощник библиотекаря университета по редким книгам и специальным коллекциям, подтвердил получение архива Принстонским университетом. Вот из чего, на момент передачи, архив состоял:

Начиная с этой даты архив О.Э.Мандельштама находится в Принстонском университете — одном из старейших (основан в 1746 г.) и именитейших университетов США. Среди хранящихся в его библиотеке "специальных коллекций" — архивы многих писателей и деятелей культуры, в том числе Л.Кэролла, Ф.С.Фитцджеральда, Э.Хемингуэя и др. Бесспорным украшением принстонского собрания стала и "коллекция Мандельштам".

Являясь по-существу домашним, или семейным архивом поэта и несмотря на все утраты и превратности судьбы, "принстонская" коллекция Мандельштама — безусловно, самое полное и представительное собрание подлинных материалов, характеризующих его жизнь и творчество. Ее материалы уже не раз использовались при текстологической подготовке изданий (например, "Воронежских тетрадей", в 1980 г. выпущенных В.А.Швейцер, раздела писем в четвертом томе собрания сочинений О.Мандельштама, выпущенного Мандельштамовским обществом в 1997 г., и др.), при написании и издании книг и статей (самый свежий пример — два письма Б.С.Кузина в недавней книге его произведлений и переписки с Н.Я.Мандельштам). Копии принстонских материалов экспонировались и на серии посвященных О.Мандельштаму выставок, проехавших по городам России и Германии в 1991-1994 гг.

Некоторое время архив находился в библиотечной "каморке" проф. Брауна, где он его просматривал и делал краткое описание; затем он поступил непосредственно в отделение рукописей отдела редких книг и специальных коллекций Файерстоунской библиотеки Принстонского университета. Здесь "коллекции Мандельштама" была присвоена сигнатура CO539 (коллекция № 539), ее устоявшаяся аббревиатура: АМ (архив Мандельштама). Справочно-информационный аппарат к фонду: Princeton University Library. Department of Rare Books and Special Collections. Manuscript Division. Osip Mandelstam Papers (CO539). 1900s-1970s, bulk 1914-1937. A Finding Aid. Prepared by Yevgeny Pavlov. Princeton, 1994. 112 pp. (обновлено в 1997 г.). Это описание включает в себя следующие индексы (в транслитерации): стихотворных произведений; прозаических произведений; адресатов писем О.М. и Н.Я.; отправителей писем к О.М. и Н.Я. Его обновленную в 1997 г. версию можно найти на сайте библиотеки Принстонского университета в Интернете (веб-страница открыта в сентябре 1998 года): http://libweb.princeton.edu:2003/libraries/firestone/rbsc/aids/mandelshtam/

Тем не менее сколь бы то ни было полного и связного представления о составе и организации "АМ" у подавляющего большинства нынешних исследователей нет, за исключением тех крайне немногих, кому посчастливилось работать еще с оригиналами или с отснятыми с них и оставшимися в Москве фотокопиями либо, на худой конец, в Принстоне, в уютном читальном зале отдела редких книг и специальных коллекций Файерстоунской библиотеки. Только теперь, проработав несколько месяцев с архивом, я с некоторой горечью вижу, как же сильно не хватало такого прямого доступа во время работы над томами собрания сочинений Мандельштама, выпущенного Мандельштамовским обществом в 1993-1997 гг.: многое можно было бы сделать и точнее, и тоньше, и вместе с тем уверенней.

Убежден, что дать этой бесценной коллекции хотя бы самое краткое описание было бы совсем нелишним делом. Ее ядро — материалы, характеризующие творчество поэта: рукописи, авторизованные и неавторизованные машинописи и списки (главным образом рукой Н.Я.Мандельштам). Большинство материалов — черновики и промежуточные редакции, отражающие все основные этапы творчества поэта и документирующие практически все его основные произведения (за исключением, пожалуй, "Шума времени"). В коллекцию входят и две упомянутые книги Мандельштама, содержащие важные текстологические пометы (как авторские, так и владельческие), а также комментарии Н.Я.Мандельштам к произведениям Мандельштама и многочисленные биографические материалы о нем. Кроме того, в коллекции немало материалов и о самой Н.Я.Мандельштам и ее семье, в том числе и письма к ней самой.

Чисто физически коллекция сегодня — это пять "бежевых" коробок с оригиналами, пять "светло-серых" коробок с их фотокопиями (ксерокопиями), одна коробка с оригиналами сброшюрованных материалов, четыре катушки микрофильмов и девять коробок с фотографиями, отпечатанными с этих микрофильмов. Понятно, что фотокопии, фотографии и микрофильмы играют резервную и страховочную роль. Общее число бумажных страниц в архиве — порядка 3200 (включая все служебные сопроводительные материалы — разные конверты, папочки, обложки с пояснениями тех, кто работал над архивом или с архивом — главным образом Ирины Мийхаловны Семенко и Николая Ивановича Харджиева). Оригиналы хранятся в том виде и той последовательности, как они поступили на хранение, и в ряде случаев этот порядок не представляется логичным. Несмотря на оптимальные микроклиматические условия хранения, их физическое состояние вызывает большие опасения. С целью обеспечения сохранности оригиналов и согласно воле Н.Я., читателям выдаются, как правило, не подлинники, а фотокопии (редкие исключения делаются только в крайней необходимости и с разрешения куратора). Одним из подходов к решению проблемы сохранности оригиналов и, попутно, приданию коллекции более структурированной формы может стать их дигитализация.

4.

Приблизительное распределение материалов между коробками представлено достаточно неравномерно по объему, а главное —хаотично по содержанию и ни в какую строгую или даже нестрогую систему не выстраивается

Среди 48 папок первой коробки — две упомянутые книги, автографы, публикации или списки многих статей (в том числе "Петр Чаадаев" и "Скрябин и христианство"), конспекты лекций и прозаических переводов (и то и другое мы бы, сугубо предварительно, отнесли ко времени учебы заграницей), а также около десятка единиц переписки О.Э.Мандельштама с женой, письмо В.Меркулова И.Эренбургу с текстом стихотворения "Меня преследуют две-три случайных фразы...". Различные черновые записи О.М.

Во второй коробке — автографы и списки некоторых стихотворений (главным образом,воронежского периода) и таких прозаических вещей как "Путешествие в Армению", "Разговор о Данте", "Письмо о русской поэзии" и др. статьи, очерки и внутренние рецензии.

Самая большая из коробок — третья (в ней 104 папки). Большинство материала составляет переписка О.Э. и Н.Я.Мандельштамов, но есть и письма О.Э. к В.Я. и Е.Я.Хащиным (матери и брату жены), А.Э и Е.Э.Мандельштамам, В.Ставскому, Ю.Тынянову, а также письмо к нему от А.Ахматовой. Здесь же — письма к Н.Я.Мандельштам. Ее корреспондентами были А.Ахматова, Э.Бабаев, Д.Благой, Б.Бухштаб, К.Верхойл (переводчик из Голландии), тов. Воронков (из СП СССР), Э.Герштейн, Марк Г., В.Жирмунский, Б.Кузин, А.Македонов, А. и И. Миллер, З.Паперный, Я.Рогинский, А.Т.Твардовский, М.И.Твардовская,, Е.Я.Хазин, Я.А.Хазин (отец), Н.Харджиев, В.Б.Шкловский, В.В.Шкловская, Л.Шкловская, Н.Штемпель. В.Ярцева, а также Генеральная Прокуратура СССР, Мосгорсовет и редакция журнала "Простор" (Алма-Ата); тут же рабочая книжка Н.Я.Мандельштам и договор о найме В.Я.Хазиной, тещей поэта, бывшей мандельштамовской квартиры в Нащокинском переулке. В одной из папок — немецкое романтическое стихотворение, записанное Э.В.Мандельштамом, отцом поэта.

В четвертой коробке — 27 папки: это различные биографические документы (деловая переписка, черновики писем, касающихся дела об "Уленшпигеле"), фотографии, материалы к ненаписанной книге о Воронеже, автографы и списки большинства стихотворений, в том числе "Ватиканский список", "Наташина книга" и семь так называемых "альбомов" (включая "Альбом Эренбурга"), из прозы — часть материалов к "Путешествию в Армению", чуть-чуть из "Шума времени" ("Хаос иудейский"), внутренняя рецензия на книгу Ж.-Р.Блоха, а кроме того—два письма О.М. к Н.Я.

Пятая — самая маленькая — коробка до известной степени является продолжением четвертой: девять из десяти ее папок так или иначе связаны с "Путешествием в Армению". включая записи о натуралистах и черновик письма О.М. М.Шагинян; папка N 10 — это корректурные листы подготовленной О.М. антологии русской поэзии.

Как видим, лишь одна из коробок — третья — обладает относительной тематической цельностью. В ней состредоточена большая часть переписки поэта (тем не менее немало писем поэта, — или же адресованных ему,—встречается и в других коробках). В целом же переписка О.Э., хранящаяся в архиве, четверти на три, не меньше, состоит из его писем к жене. В этой же коробке — и переписка самой Н.Я.Мандельштам, а также ее брата и матери. Но если судить по числу не папок, а документов, то "вклад" переписки Н.Я.Мандельштам был бы существенно выше: всего здесь около 70 писем, адресованных к Н.Я.

Пожалуй, самое удивительное — это разбросанность основных источников поэтических текстов по разным коробкам: текстологические ценные печатные издания — в первой коробке, "Новые стихи" и "Воронежские тетради"—в третьей, а так называемые "Ватиканский список", "Наташина книга" и альбомы — в четвертой.

Не менее странные разграниченья — и с прозой, в целом хорошо представленной в архиве (из больших вещей почти ничего не сохранилось только от "Шума времени"). Но чем объяснить то, например, обстоятельство, что материалы к "Путешествию в Армению" так же разбросаны по трем коробкам — пятой, четвертой и второй? И это при том, что на этом произведении (и примыкающей к нему прозе о натуралистах) почти целиком сосредоточена пятая — самая маленькая — коробка (в которую, в свою очередь, "затесались" машинопись одного стихотворения и набросок письма М.Шагинян, а также, что уж совсем странно, корректурные листы подготовленной О.М. антологии русской поэзии).

Все это, однако, не страшно для специалиста, имеющего в сознании собственное структурирующее видение. У разных специалистов видение может быть и неодинаковым, и с этой точки зрения дигитализация архива и вывешивание его на Интернете — предельно удобно и демократично, позволяя каждому выстраивать собственное организационное пространство.

В принстонском архиве как бы два полюса, точнее, концентра — Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна. Однако не стоит на этом основании предлагать переименовывать архив: большинство материалов вдовы поэта имеют непосредственное или опосредованное отношение к самому Мандельштаму или хотя бы к его посмертной судьбе (публикации, издания, сбережение того же архива). Даже ее рабочая книжка, выданная струнинским прядильным комбинатом "5-й Октябрь", где Надежда Яковлевна проработала ученицей тазовшицы неполных 1,5 месяца (с 30 сентября по 11 ноября 1938 года), точно датирует ее отъезд из Струнино (ср. в ее "Воспоминаниях" в главе "Текстильщики").

5.

Несколько условно, можно вычленить три линии научного интереса к архиву Мандельштама:

первая—выявление новых, доселе не известных или неидентифицированных текстов, вторая — критическая текстология имеющихся публикаций Мандельштама и третья — выявление биографических материалов о поэте.

Текстологическое значение архива продолжает быть выдающимся, особенно в связи с работой над академическим собранием сочинений Мандельштама и над Мандельштамовской энциклопедией. А его освоение с точки зрения биографической, по сути, только-только началось (едва ли не первой "ласточкой" стала публикация двух писем Б.С.Кузина к Н.Я.Мандельштма в вышедшем недавно в Санкт-Пеьтербурге томе сочинений Кузина и ).

На первый взгляд, граница между "текстологическими" и "биографическими" материалами должна просматриваться достаточно четко. В действительно это не совсем так. Вот несколько примеров из первой коробки.

Ее открывают два важнейших текстологических источника поэзии О.М. — экземпляр К-16, подаренный О.М. С.П.Каблукову с многочисленными вклейками и вставками, сделанными последним, и экз-р С=28, подаренный О,М, Н.Е.Штемпель в 1937 г. с дарительной надписью и несколькими исправлениями, датированными 1936 и 1937 гг., и внесенными в книгу, по-видимому, незадолго до того, как подарить книгу. Вместе с тем некоторые из этих исправлений подписаны и датированы, что делает их одновременно и биографическим источником. Позднее, когда Н.Е.Штемпель передарила книгу Н.Я., та сделала из нее свой "рабочий" экземпляр, отмечая в нем,—в соответствии с авторской волей, какой она ей представлялась,— многочисленные исправления, датировки и делая библиографические примечания (где то или иное стихотворение публиковалось).

Другой пример. В папке 5-й лежат оттиск статьи "Петр Чаадаев" из "Аполлона" и несколько страниц с черновиками этой статьи. И тут же, на обороте одного из листочков, письмо к Эмилю Вениаминовичу Мандельштаму, отцу поэта. Письмо касается кого-то из его младших братьев (очевидно, Евгения): "3 ноября 1914 г. Многоуважаемый Эмиль Веньяминович. В виду предстоящих училищу сейчас срочных платежей очень прошу Вас внести остаток платы за учение сына Вашего. Прошу принять уверение в совершеннейшем почтении и преданности В.Гиппиус" (на бланке "Директор Тенишевского училища в Петрограде. Моховая ул., N 33. Тел. 24-14 (служ.) и 130 —24 (дом.)"). Для биографии же это — непререкаемая датировка времени работы над статьей (правда, лишь дополнительная, поскольку О.М. и сам в письме С.Маковскому называл ту же дату: ноябрь 1914 года).

Обороты черновиков — вообще благодатная сфера для шальных поисков. Там часто обнаруживают себя другие рукописи, письма, бланки. А на обороте черновика статьи "Скрябин и христианство" (B.1, f.11)—начало прошения студента Политехнического Института Императора Петра Великого Е.Э.Мандельштама в Главное Управление Генерального Штаба: "Работая в городском лазарете N 11 в качестве заведывающего я, вследствие массы дел, пропустил срок получения студенческой отсрочки для окончания образования. Как студент I курса и призывной 1919 года я должен быть в ближайшее время призван. Я обратился 19 декабря в Главное управление по воинской... <далее обрыв, или обрез текста — П.Н.>". Из воспоминаний Е.Э.Мандельштама известно, что он-таки был призван и стал юнкером Михайловского артиллерийского училища Это позволяет более уверенно датировать работу над статьей осенью 1916 или весной 1917 года.

Из "чисто" биографических материалов крайне интересна переписка Н.Я.Мандельштам, в особенности ее собственные письма Мандельштаму из Киева в Крым (впрочем, тогда, в 1919 году она еще была Надей Хазиной). Здесь же в качестве примера приведу один любопытный документ, касающийся пребывания Мандельштама в Армении в 1930 году и поиска им любых заработков. Это — недатированное письмо, напечатанное на армянском языке, на бланке Совета профессиональных союзов Армении. Оно подписано зав. культотделом Мкртчяном и зав. исполкомом Асатряном и адресовано завкомам предприятий по выделке мехов и кож. Вот его текст: "Русский писатель тов. Мандельштам планирует организовать кружки по изучению русского языка. Организация подобных кружков чрезвычайно важна. Поэтому необходимо вместе с тов<арищем> организовать подобные кружки при красных уголках" (Коробка 3, папка 1; благодарю А. Гениса за помощь с переводом этого письма на русский язык).

6.

Что же касается поиска в архиве неизвестных текстов самого Мандельштама, то эта линия — нисходящая. Сколь либо значительных неизвестных или неидентифицированных оригинальных текстов поэта в архиве уже не осталось.

Но что же все-таки еще осталось?

Во-первых, несколько писем и телеграмм, во-вторых — несколько переводов. Из них стихотворный — всего один: из драмы Жюля Ромэна "Армия в городе" (датирован началом 1919 года). Мандельштам перевел другую стихотворную драму Ж.Ромэна "Кромдейр-Старый" и написал предисловие к ее русскому изданию, а также к изданию другой вещи Ж.Ромена — повести "Обормоты" (обе вышли в 1925 году). Свидетельства — а тем более результаты—работы поэта над "Армией в городе" до сих пор, кажется, не были известны. Но, прежде чем предложить этот текст для публикации, необходимо свериться и с подлинником, и с имеющимся русским переводом этой книги.

И спешить тут особо не стоит, "прекрасным" свидетельством чему явилась одна моя недавняя оплошность: давая интервью корреспонденту "Радио Свобода" в Нью-Йорке, я поспешил приписать лично Мандельштаму небольшой прозаический отрывок, в действительности являющийся началом перевода "Золотого горшка" Гофмана, правда, перевод, очевидно,мандельштамовский. Меня не отпугнула даже надпись И.М.Семенко "Старые переводы" на внутренней папочке с рукописями (я ее как бы "отмел" свидетельством самой Надежды Яковлевны о том, что прозаические переводы в архиве не оставлялись — выбрасывались).

Но главное — на меня магически "давила" аура самой рукописи, точнее, двух различных фрагментарных рукописей, находившихся вместе (в папке 31, коробки 1).

Интуитивно я датировал обе парижскими месяцами в 1907-1908 гг., настолько они совпадали с меланхолическим настроением самого поэта, в апреле 1908 года сообщавшего В. Гиппиусу среди прочего, что пишет "немного стихов и прозы". Особенно "говорящей" была вторая рукопись, и я прочел бы в эфире ее, если бы она к тому времени была полностью расшифрована.

В ней повествуется о волнующем автора событии — полученной им в подарок толстой тетради, соблазняющей его своей белизной к писательству. И сразу после — как бы дневниковая запись, датированная ни много ни мало днем мандельштамовского рождения (в Париже, кстати, он встретил свое 17-летие).

"3 января 19.. — Уже три дня я отдаю большую часть своего времени необходимым похождениям. Наконец, я больше не в долгу перед ближним. Благодаря случайности, на которую я не жалуюсь, я никого не застал дома. Тем не менее я с удовольствием пожал бы руку Жака де Бержа. Нелепая меланхолия, которой я предаюсь целых два месяца, заставляла меня пренебречь этим другом — а он очаровательный друг..."

После этого сомнений в "происхождении" фрагментов у меня, увы, уже не оставалось: передо мной, так я думал, что-то неслыханное и неожиданное — ранний осколок мандельштамовского дневника, эмбриональный период прозы!

И даже замечание моего радиособеседника, — а не Гофман ли это? — не насторожило меня настолько, чтобы проверить эту "гипотезу" во что бы то ни стало (русских переводов в Принстоне не оказалось, а копаться в первоисточниках я не стал). И вскоре выяснилось—действительно Гофман, начало "Золотого горшка", на русский в свое время переведенного Вл.Соловьевым!

Вот ее текст:

НАЧАЛО СКАЗКИ Э.Т.А.ГОФМАНА "ЗОЛОТОЙ ГОРШОК"
(в переводе О.Мандельштама)

Первая вигилия

В день Вознесенья в три часа пополудни в Дрездене, сквозь Черные Ворота, мчался молодой человек и так ловко врезался в корзину с яблоками и пирожками, товар безобразной старушонки, что все содержимое корзины, не успев обратиться в кашу, очутилось на мостовой, и уличные мальчишки весело набросились на добычу, доставленную им черезчур поспешным господином. На тревожное верещанье старухи кумушки побросали свои лотки с пирожками и апельсинной водой и, обступив молодого человека, принялись ругать его с такой необузданной плебейской яростью, что он, онемев от стыда и досады, сумел только вытащить и протянуть старухе свой маленький, не слишком тугой кошелек, который она с жадностью подхватила и немедленно припрятала. Только что разомкнулось и сомкнулось кольцо любопытных, старуха кинула вслед улепетывающему молодому человеку: "Эй, беги, беги, чортово дитя, — ни за грош пропадешь в хрустале!"

Лающий, хриплый голос старухи прозвучал так ужасно, что прохожие молча остановились и смешки, которые здесь и там раздавались, умолкли. Студент Ансельм (это был никто иной как он) внутренне содрогнулся. Хотя ничего не понял в диких словах женщины, он ускорил шаг, чтобы скрыться от любопытных взглядов. Пока он пробивал себе дорогу в разреженной сутолоке, со всех сторон до него доносилось бормотанье: "Бедный молодой человек, чтобы ей пусто было, проклятой!" Странным образом таинственные слова старухи дали комическому приключению какой-то трагический оборот, так что многие, ранее его совсем не замечавшие, теперь с участием за ним следили.

Прекрасное лицо девушки, еще более выразительное от пламенной досады, и стройный стан готовы были простить ему и неловкость, и костюм, далеко выходящий из границ всякой моды. Его серый фрак щучьего цвета был так скроен, будто портной, работавший над ним, знал покрой современной одежды по накидкам, а бережно хранимые панталоны из черного атласа придавали целому в некотором роде магистерский стиль, с которым никак не вязалась ни выправка, ни походка. Когда молодой человек достиг конца аллеи, упирающейся в Линковския купальни, он еле переводил дух. Он вынужден был умерить шаг, но еще не осмеливался поднять глаз, так как всюду ему мерещились танцующие яблоки и пирожные, и в вежливой улыбке какой-нибудь девушки...

(Перевод О.Мандельштама)

Предлагая читателям этот неизвестный мандельштамовский текст, я не только исправляю свою досадную ошибку и приношу извинения радиослушателям. Перевод Мандельштама весьма интересен уже тем, что сделан иначе, чем соловьевский.

Соловьев, пожалуй, ближе к подлиннику лексически (никакой "необузданной плебейской ярости" у Гофмана нет), но Мандельштам зато гораздо художественней: не впадая в искажения, он демонстрирует удивительную свободу и гибкость русского языка в передаче и стиля, и смысла гофмановской фразы. "Ins Kristall bald dein Fall" — насколько же соловьевское "попадешь под стекло!" пресно по сравнению с мандельштамовским "ни за грош пропадешь в хрустале!".

И мне по-прежнему кажется, что, берясь за это повествование, Мандельштам (тоже студент) непроизвольно примерял на себя костюм бедного Ансельма, его "серый фрак щучьего цвета"...

А вот как раз этот акмеистический эпитет, этой бесподобный "щучий цвет", — казалось бы, самое "мандельштамовское" в его переводе слово, — на поверку ("ein hechtgraune Frack") оказалось всецело принадлежащим господину автору!

Носить не переносить!

Принстон — Москва

www.pseudology.org