Борис Дмитриевич Пядышев Libra часть 2 "Шоумен" улетел   Нью-Йорк потерял что-то обвораживающее, будоражащее. Город вернулся к своей энергичной, но обыденной жизни. Вокруг советской миссии сняли кордоны, убрали полицейские ограждения. Восстановили нормальное движение по Парк-авеню, с которой на соседнюю Медисон-авеню уже можно было попасть не через Китай, а через боковую стрит. Без Никиты Сергеевича сессия Генассамблеи и, можно сказать, весь Манхэттен потерял драйв, азарт.   Ошеломляющие перемены обнаружились следующим утром в Объединенных Нациях. В зале заседаний Генеральной Ассамблеи почти никого. Председателю Боланду пришлось приложить много труда, чтобы затащить в зал делегатов, числом достаточным для кворума. В вечернем выпуске "Нью-Йорк таймс" опубликована знаменитая фотография: практически безлюдные столы и только за некоторыми сидят скучающе одинокие члены делегации. Окончена самая красочная, шумная и политически насыщенная глава истории Объединенных Наций. Крепость устояла. Настала и нам пора возвращаться домой. До нового, 1961 года оставалось всего ничего. Ноябрьским утром выехали к причалам вдоль Гудзона. Предстояло плыть на французском лайнере "SS Либерте". Это была громада, несравнимая с "Балтикой", на которой пару месяцев назад мы так благополучно пересекли Атлантику. Буксиры оттащили корабль на середину реки, дальше он самым тихим ходом дошел до статуи Свободы, впереди - открытый океан. В каюте нас было трое мореходов. Помимо меня - Владимир Крылов, помощник В.А.Зорина, джентльмен представительной внешности. Третьим был Юрий Виноградов, могучий красавец, мастер английского перевода. Много позже судьба уготовила ему пост посла в одной из азиатских стран. На "SS Либерте" было все: католическая церковь, бассейны, бары и всякая прочая всячина. Было, конечно, и кино. Фильмы новые, в основном американские, интересные. Но не так интересны, как на "Балтике". Не хватало несравненных комментариев Никиты Сергеевича. Атлантическая одиссея закончилась у причала французского порта Шербур. Оттуда предстояло двинуться в Париж, а затем через Европу домой, в Москву. В Париже нас ждало приглашение в гости от посла С.А.Виноградова. Сергей Александрович был членом делегации Хрущева на 15-й сессии, и ему было интересно послушать, как шли дела в Нью-Йорке после его отъезда. Что знали, рассказали. В ответ же получили предложение, от которого нельзя было отказаться. Посол предложил остаться в Париже дней на десять. Это был королевский подарок, особенно для меня, никогда прежде здесь не бывавшего. После Нью-Йорка парижские впечатления были удивительные. Не в смысле: один город понравился, а другой - нет. Нью-Йорк для меня потрясающий. И все последующие многие поездки туда в этом убеждают. У французов другая, более гуманная культура. Глубокие и прочные пласты истории. Иная, более свободная философия жизни. Париж - это не Нью-Йорк, а Америка - не Европа. Побродив по Парижу и поднабрав новых впечатлений для сравнения Старого и Нового Света, мы сели в поезд и двинулись в сторону востока. В дружелюбном общении два дня пути прошли незаметно. Новых друзей из числа французов, англичан и прочих шведов занимал вопрос: как на пограничной станции в Бресте произойдет первая встреча с Россией-матушкой? Сценарий рисовался радужный. Поезд пересекает границу, останавливается. Спаянный коллектив новых друзей входит в вокзальный ресторан, залитый светлыми огнями. Садятся за столы, накрытые белыми скатертями, заказывают "Столичную" водку, кто пельмени, кто шашлык, кто другие традиционные русские закуски. Встреча с Россией завершается хоровым исполнением: Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река... Эти слова легендарной песни наши попутчики выучили наизусть. Поезд подошел к перрону брестского вокзала уже за полночь. Публика двинулась к ресторану. Увы. Огни не светились, дверь была заперта. Но рядом был сарайчик с вывеской "Кафе". Вошли. Столов с белыми скатертями не было, но за прилавком стояла симпатичная молодуха. На полке приветливо зеленели бутылки с наклейками "водка", рядом стоял поднос с пирожками, неизвестно какой выпечки, соленые огурцы. В конце концов, что ещё было нужно для счастья? Разлили водку по граненым стаканам, провозгласили: "За Россию-матушку!" Выпили, закусили огурцами. Выпили ещё. И дружно запели: "Волга, Волга, мать родная…" Мы были дома. Мы вернулись В 1963 году судьба снова оказалась милостивой ко мне. Заведующий Отделом печати МИД Л.М.Замятин, прослышав обо мне что-то, видимо, не самое плохое, пригласил перейти к нему в отдел. Это была удача. При Леониде Митрофановиче Отдел печати входил, скажем, в пятерку отделов МИД, где делалась основная политика - наряду с Отделом США, европейскими и дальневосточным отделами. Через короткое время я был назначен заместителем заведующего - самым молодым в этой должности в те годы. Москва была мировой столицей новостей. При Отделе печати были аккредитованы сотни иностранных журналистов. Из них американских - около трех десятков. Было бы больше, но между Москвой и Вашингтоном установили принцип паритета, по которому журналистов можно было иметь поровну. Нам своих в Соединенных Штатах более тридцати и не требовалось, поэтому на расширение квоты мы особенно не соглашались. В Москве были аккредитованы самые авторитетные журналисты из США, Англии, Франции, Японии, Германии, социалистических стран. Словом, со всего мира. Работы и забот с ними - масса. Цензуры не было, зато регламентов и ограничений вдоволь. Впрочем, все эти прелести были на основе взаимности с американцами и другими западниками. Ещё до недавних пор, при командировке в США, в моем диппаспорте ставили штамп: передвижение разрешено только в пределах 25 миль от площади Колумба в Нью-Йорке.   То же самое и для американцев - едешь куда-либо из Москвы, будь добр получи в Отделе печати разрешение. Регулярных пресс-конференций для инкоров не было. Но это восполнялось практически каждодневными встречами и разговорами с журналистами заведующего Л.Замятина, его замов, ответственных сотрудников отдела. Л.Замятин впервые ввел практику брифингов для наших ведущих журналистов. Человек 15 собиралось у него в кабинете на восьмом этаже МИД, он очень умело проводил эти встречи. Проявив максимум дипломатии, Леонид Митрофанович уговорил А.А.Громыко время от времени встречаться с главными редакторами "Правды", "Известий", ТАСС, Гостелерадио и АПН. Ими это высоко ценилось. Те времена считались для нашей прессы и журналистов не из легких. Агитпроп ЦК КПСС не дремал. Затем к нему прибавился новый отдел внешнеполитической информации. Цензурные редуты стояли прочно. Нередко подносчиками снарядов были наши послы, особенно в малых государствах. Только чтобы напомнить время от времени о себе, они бдительно следили за газетными публикациями о своих странах, старательно отыскивали в них какой-либо криминал. В числе потерпевших иногда оказывался и я. Мне нравилось писать, выступать по радио, иногда по телевидению. Автор "Бор. Дмитриев" был в те годы довольно известным. Острая история случилась с моей статьей в "Известиях". Во время осложнения отношений с Китаем, лидеры которого очень грозно в 1960-х годах выступали за наказание империализма и их пособников, я опубликовал в "Известиях" большой "подвал" под заголовком "Клаузевиц, "медные каски" и Пекин". Отважился сказать, что формула Клаузевица "Война есть продолжение политики, но иными средствами", которую охотно употреблял В.И.Ленин, стала с появлением ядерного оружия малореалистичной, бессмысленной. Сказал, что делать ставку на войну, скажем, против Америки, как к этому призывали в Пекине, самоубийственно. Словом, это была большая идеологическая крамола. В редакции журнала "Военная мысль" охотно составили документ по поводу "ревизионизма" автора "известинской" статьи. За подписью заместителя начальника Главпура (всесильного идеологического центра Министерства обороны) была направлена записка в ЦК КПСС. Для автора дело приобретало суровый оборот. Спас А.И.Аджубей, зять Н.С.Хрущева, главный редактор "Известий", где "ревизионистская" статья увидела свет.   Ему удалось спустить на тормозах кризис с бдительными генералами Каким-то натуральным образом Леонид Митрофанович Замятин стал, как бы сказать, закоперщиком в невеликой группе спичрайтеров министерства - наряду с Г.Н.Корниенко, Л.И.Менделевичем, А.Г.Ковалевым, В.М.Фалиным и двумя-тремя другими умнейшими людьми. Идей, организационных способностей у него было вдоволь. Благодарен ему, что с самого начала стал привлекать меня к спичрайтерству. Кое в чем преуспел. В начале 1964 года готовился визит Н.С.Хрущева в Египет. Леониду Митрофановичу было поручено подготовить проект главной речи. По его наметкам и рассуждениям я должен был подготовить текст. Написал, Леонид Митрофанович подработал, сказал "годится" и отослали заместителю министра С.Г.Лапину - человеку талантливому, но весьма острому в выражении своих настроений. Через пару дней он вызвал нас и сказал, что в целом материал подходит, но "можно было бы постараться и получше". Не успели мы начать новые старания, как пришло известие о том, что визит Н.С.Хрущева откладывается. Текст положили в сейф до лучших времен. А через короткое время я в составе советской делегации отправился в Женеву на Всемирную конференцию по торговле и развитию. Дело было затяжное, но продуктивное, тогда в Женеве и была создана одна из новых, действительно нужных организаций - ЮНКТАД (Конференция ООН по торговле и развитию). В один из прекрасных дней пошли мы с коллегами на пляж Женевского озера. Хорошо расположились, включили радио. По нему начали зачитывать речь главы делегации СССР Н.С.Хрущева. Я встрепенулся. Батюшки-святы, чуть ли не слово в слово над женевской водной гладью разносилось наше египетское творение, про которое с тех пор не было ни слуху, ни духу. И пирамиды, и прочие древности. И про теперешнее наше сотрудничество с Египтом и т.д. Потом, вернувшись в Москву, выяснил, что тот наш текст, который С.Г.Лапин положил себе в сейф, срочно понадобился, поскольку снова надумали поехать с визитом в Каир. Его быстренько подработали и послали наверх. Отлежавшееся в сейфе и выдержавшее испытание временем, хотя и довольно коротким, творение, видно, подошло. Бесценным было то, что в работе в Отделе печати и в своих поездках за рубеж, за океан мне как представителю пресс-службы МИД, а затем "Международной жизни" приходилось очень плотно сотрудничать с нашими журналистами. В ту пору в Нью-Йорк, в другие новостные центры направлялись лучшие из лучших. Там познакомились и стали на долгие годы друзьями со Станиславом Кондрашовым ("Известия"), ушедшим, к великому сожалению, от нас недавно, (Памяти С.Кондрашова посвящена публикация Евгении Борисовой "Четкие времени перемены" (о двухтомнике С.Кондрашова, "Международная жизнь", № 5, 2007).Александром Бовиным, Спартаком Бегловым и Генрихом Боровиком (АПН), Владимиром Дунаевым и Валентином Зориным (телерадио) и другими замечательными публицистами. Добрые знакомые появились и среди американских журналистов и экспертов. Последним высоким зарубежным гостем, которого Н.Хрущев принимал в Москве, был Президент Индонезии Сукарно, приехавший в середине сентября 1964 года. Формально его визит был по приглашению председателя Президиума Верховного Совета СССР А.Микояна, но главным действующим лицом в общении и переговорах был, конечно, Никита Сергеевич. У него с Сукарно были хорошие дружеские отношения, называл он его по простому - "брат Карно". Мне надлежало быть на обеде, который днем давался от имени Президента Сукарно в Доме приемов на Ленинских горах. Члены Политбюро ЦК КПСС и высшие индонезийские представители прошли в банкетный зал, где гостей ожидали два президента. Затем шеф индонезийского протокола, статный джентльмен в военной форме, пригласил остальных гостей встать как бы в очередь, в цепочку, и по одному входить в банкетный зал для представления президентам. Сам же он занял позицию в проеме входа в главный зал, преграждая вход роскошной тростью и приглашая в зал. Черед выстроился довольно длинный, я занял место в самом его конце. Приглашенные потихоньку продвигались, в зал несколько смущенная за свое опоздание вошла ещё одна гостья. Это была популярная в те годы актриса. Я предложил ей встать передо мной, и так мы последними приблизились к трости шефа протокола.   Когда шлагбаум был поднят, актриса вступила в зал, направилась было к Сукарно, но тот, сорвавшись с места, бросился ей навстречу. Последовали объятия, восклицания и все что положено, когда встречаются хорошие друзья. Освободившись от объятий хозяина приема, та подошла к Анастасу Ивановичу. Микоян - человек суровый, во всяком случае к женщинам, встретил её очень любезно, улыбался как мог, во все лицо. В это время в зал запустили и меня, и когда я подходил, услышал, как Анастас Иванович спросил через плечо у своего помощника: "Кто такая?" Тот ответил: "Актриса". Я подходил к Сукарно, тот также с объятиями встретил последнего гостя как старого знакомого. Миновав его, подошел к Микояну, сказал: "Добрый день, Анастас Иванович". А.И.Микоян очень любезно ответил на приветствие, двумя руками пожал руку, словом, тоже как давние приятели. Когда я отходил от него, слышу он спрашивает у помощника: "А это кто?" Тот ответил: "Наверное, тоже артист". Микоян: "А, помню-помню, недавно видел по телевизору". По рассадке наши места с актрисой оказались рядом, с левого конца длинного стола, по центру которого друг напротив друга сидели Сукарно и Микоян и другие руководители. Все шло как положено на официальных приемах. С речью выступил хозяин, то есть Сукарно. Пространное ответное выступление произнес главный гость. За столом пошли разговоры: руководство с руководством, соседи с соседями. Выяснилась причина приглашения актрисы на этот официальный обед. Оказывается, накануне в соответствии с программой Президент Сукарно посетил "Мосфильм", где шла съемка кинофильма "Анна Каренина", главную роль в котором играла моя соседка. Там-то и завязалось их знакомство. Между тем индонезийскому лидеру показалось, что стало что-то холодать, и он попросил адъютантов накинуть ему на плечи пальто, что и было сделано. Через некоторое время президент целенаправленно стал поглядывать в нашу сторону. Понятно было, кто интересовал его. А ещё через паузу он стал проявлять знаки подчеркнутого внимания, которое завершилось приглашением моей соседки пересесть в центр стола, рядом с ним. Делать было нечего, приглашение было принято. По правую сторону от президента было выкроено дополнительное место, и общение приняло характер приватного диалога, правда через переводчика. Ещё через несколько минут собеседнице была оказана самая высокая честь, из вариантов возможных в тех обстоятельствах. Сукарно, дав понять, что в зале совсем стало прохладно, снял с себя пальто и набросил его на плечи гостье. Той опять пришлось и здесь согласиться - чего не сделаешь ради святой индонезийско-советской дружбы. Удивления все это знающих людей не вызвало, индонезиец всегда и везде был поклонником красивых дам. Как-то вдруг Сукарно, прервав приватный диалог, обратился к Анастасу Ивановичу со словами о том, что хотел бы произнести тост за Никиту Сергеевича Хрущева. Не далее как вчера в этом же зале и за таким же обедом, но устроенном в честь индонезийского президента от имени Н.С.Хрущева, они обменивались речами, и Сукарно горячо говорил о советском руководителе. Этого оказалось мало, и президент решил ещё раз сказать о роли Никиты Сергеевича в мировой истории. Говорил Сукарно минут десять с пафосом, энтузиазмом, индонезийским восторгом по адресу "дорогого Никиты Сергеевича". Присутствующие советские руководители горячо аплодировали. Сукарно вспомнил, что во вчерашней своей речи Н.С.Хрущев сказал, что он уезжает в отпуск в Сочи. Сам он, дескать, отдыхать не собирался, но, сказал он, мои товарищи настаивают: "Поезжайте, поезжайте, Никита Сергеевич, отдохните. Ну вот, они свое и получили, я отправляюсь на Черное море". Н.С.Хрущев действительно сразу после встречи с Сукарно уехал на юг. Товарищи по Политбюро тепло его проводили, наказав хорошо отдохнуть, поправить здоровье, которое так ценно для партии и народа. Через некоторое время у меня был шанс увидеть самого Никиту Сергеевича.   Не сложилось, однако На 14 октября 1964 года был запланирован приезд в Москву Президента Кубы Освальдо Дортикоса Торрадо. После Карибского кризиса 1962 года прошло совсем немного времени, и в Москве старались проявлять максимум внимания и респекта к своим кубинским друзьям. Программа пребывания кубинского президента была спланирована под Н.С.Хрущева. Никита Сергеевич, вернувшись из отпуска с юга, должен был встречать кубинского гостя в аэропорту "Внуково-2", быть хозяином на протокольных мероприятиях в честь Президента Кубы. В московском воздухе висело, однако, некоторое напряжение. Потекли слухи, предположения относительно судьбы Никиты Сергеевича, поговаривали о его уходе от власти. Собираясь во "Внуково-2", где я должен быть по делам Отдела печати МИД, успел посмотреть свежие "романовки" - сводки Главлита, возглавляемого угрюмым человеком Романовым, о корреспонденциях инкоров, посланных из Москвы в свои офисы. У них были приватные источники информации, полагались они и на внешние визуальные наблюдения. Строили догадки, что бы это могло значить, что Никита Сергеевич не переговорил по телефону с советскими космонавтами, которые находились в эти дни в космосе. Была, таким образом, нарушена давняя традиция общения высшего руководителя с экипажами космических кораблей. Наиболее ушлые из инкоров писали о том, что всю предыдущую ночь вовсю светились окна штаб-квартиры КГБ на площади Дзержинского. Некоторые заметили передвижение военных машин по московским улицам. Собирали, сообщали и другие необычные факты последних двух-трех дней. Приехав во "Внуково-2", я заметил какую-то необычную обстановку в зале. По заведенному регламенту, каждый допущенный в зал знал свое место и знал свой маневр. Никакой суеты, никаких лишних движений и вопросов. Сейчас же люди ходили, спрашивали о чем-то друг друга, не получив ответа, задавали вопросы снова. Проходивший быстрым шагом офицер шепнул кому-то довольно громким голосом: "едет". Все притихли, ожидая приезда Н.С.Хрущева. Подкатил ЗИЛ, сопровождаемый охраной, но из него вышел Анастас Иванович Микоян. В тишине повис знак вопроса. Вскоре приземлился самолет с кубинским президентом, Освальдо Дортикос Торрадо спустился на ковровую дорожку и попал в объятия Анастаса Ивановича. Они были хорошо знакомы, всего лишь пару лет назад А.И.Микоян разгребал завалы Карибского ракетного кризиса, долгое время находясь в Гаване, в сложнейших беседах с Фиделем Кастро и другими кубинскими лидерами, включая, конечно, Президента Дортикоса. Опытный человек, прошедший через многие переделки, Анастас Иванович и здесь не дрогнул ни одним мускулом лица. Как ни в чем не бывало сказал гостю, что Никита Сергеевич передает привет, но в данный момент он занят одним важным мероприятием в Кремле и поэтому не смог подъехать на эту встречу. Анастас Иванович добавил, что для кубинского гостя подготовлена хорошая программа визита, в которую, возможно, придется внести некоторые изменения. Но главное, добавил он, успех вашего визита гарантирован. Кубинский гость направился в свою резиденцию отдохнуть с дороги и подготовиться к предстоящей встрече с советским руководством на приеме в Кремле, который от имени Н.С.Хрущева устраивался в Грановитой палате. Гости собирались во Владимирском зале, откуда затем их пригласили за столы в Грановитой палате. Пришли кубинцы, но наши немного запаздывали. Вскоре, впрочем, появились Л.И.Брежнев, Н.В.Подгорный и А.Н.Косыгин. Брежнев, чувствовалось, был на подъеме, Подгорный тоже светился возбуждением. Алексей Николаевич по обычаю своему был спокоен. Они подошли к кубинскому президенту, поприветствовали гостей. Брежнев сказал Дортикосу о том, что только что состоялся пленум ЦК КПСС, на котором было принято решение, что Никита Сергеевич "может уйти на заслуженный отдых". Для Дортикоса это было, понятно, большой неожиданностью. После короткой паузы он сказал, что если таково решение ЦК, то это все понятно. Хозяева и гости прошли в Грановитую палату, расселись по отведенным каждому местам. Первая часть обеда прошла, понятно, скованно, хотя Леонид Ильич старался завладеть вниманием гостя рассказами об особенностях русской кухни и русской охоты. Ну а потом обстановка вошла в обычное "приемное" русло. Так прошел первый день без Никиты Сергеевича. Октябрьский пленум 1964 года, освободивший Н.С.Хрущева от всех постов в партии и государстве и обративший его в персонального пенсионера, прошел, когда ещё не стихли празднования по поводу "славного 70-летия" дорогого Никиты Сергеевича. Эту речовку этапности хрущевского правления придумал изобретательный секретарь ЦК КПСС по идеологии Л.Ф.Ильичев. Одной из её составляющих был призыв "не раскачивать лодку и сплотиться вокруг рулевого". Заговорщики не стали раскачивать лодку, они просто спустили рулевого за борт. Хрущевская "декада" власти была громкой и в конечном счете малорезультативной. Большое дело было сделано с разоблачением культа личности Сталина. Без этого страна и люди не могли жить и чувствовать себя более или менее нормально. Гены сталинского менталитета, самодурства, понимаемого по-своему глобализма крепко засели во вчерашнем украинском партийном деятеле. К тому же не знающая сладу энергия, малая образованность, наследованная от великого вождя подозрительность.   Сам он натерпелся от Сталина вдосталь, пускай теперь другие терпят от него самого. "Иду я однажды по кремлевскому коридору, - рассказывал он в своем кругу, - навстречу Сталин с Микояном, останавливаются. Сталин говорит: "Ну что хохол, гопак плясать будешь?" Взял потом меня за ухо и потянул". Вот и Никита Сергеевич тянул многих Хрущевская внешняя политика в первые годы была толковой и выгодной. Он искренне хотел примирения и сотрудничества с США, прежде всего с Англией, Францией, ФРГ и другими западными государствами. Видел, что гонка вооружений, приобретающая новое измерение и, соответственно, новые тяготы со вступлением в космический век, не даст сколь-нибудь успешно развиваться народному хозяйству. Но оставался он в капкане "второй мировой державы", которая постоянно должна предъявлять и оппонентам, и союзникам аргументы своей могущественности, потенции. Для него вспыхивающие время от времени очаги мировой напряженности были наркотиком, взбадривающим его, его политику, его упование на то, что он - царь горы. 1960 год с 15-й сессией Генеральной ассамблеи ООН, с хрущевским на ней триумфом был вершиной, на которую взошла советская внешняя политика. После дела пошли на скат. Только в виртуальном сознании могла появиться мысль о том, чтобы завезти в 1962 году ракеты на Кубу, в 90 милях от побережья США. Если же оправданы предположения о том, что кубинская вылазка была связана в один узел с намерением организовать кризис вокруг Западного Берлина, то это уже не политика, это просто-напросто клинический случай. Рассорились с Китаем. Здесь, правда, полной вины Хрущева нет, пекинский вождь не мог пережить развенчания Сталина и хрущевские попытки примирения с США. Никита Сергеевич сделал трудные для себя усилия, поехал в Пекин на встречу с Мао Цзэдуном, после своего визита в США. На разговор, однако, по существу пекинские хозяева сочли возможным отпустить лишь около получаса времени, пока из аэропорта на автомобиле ехали в резиденцию. После этой неудачи стороны перешли чуть ли не на крик, растянувшийся на долгие годы. События в Восточном Берлине 1953 года и Венгрии 1956 года свидетельствовали, что его преемникам достается в соцлагере наследство обширное, но совсем не спокойное. Главное же - плохо шла экономика, заваливалось сельское хозяйство. Сумасбродством было решение о разделении руководящих органов КПСС на промышленные и сельские. Это стало для брежневско-комсомольской группировки козырным аргументом в её работе по устранению Хрущева. Даже несмотря на то, что партийные функционеры от этого сумасбродства имели выигрыш, поскольку вдвое увеличилось бы число партийных руководящих должностей. "Слышали, в Великобритании теперь две королевы: одна - по промышленности, другая - по сельскому хозяйству". Это, наверное, самый мягкий из бесчисленных комментариев к реформаторской затее Никиты Сергеевича. Бездумным было решение Н.С.Хрущева сделать подарок Украине в виде российского Крыма. Беспробудная энергия Никиты Сергеевича постоянно будоражила его голову: чем бы ещё удивить страну и мир. Решение это ни на грамм, ни на миллиметр не корреспондируется с правом, законом, историей, целесообразностью. Даже, видимо, тайный расчет Никиты Сергеевича на то, что после такого подарка украинцы в случае чего поддержат его в нужный момент, и тот, к печали для Хрущева, провалился. В событиях вокруг Октябрьского пленума 1964 года, проводившего Хрущева в отставку, украинцы солидарно "заложили" своего благодетеля.   Деяния Н.С.Хрущева со знаком "плюс" за его "славное десятилетие" все же возобладают В летний день 1968 года по "вертушке" (телефон правительственной связи) мне в Отдел печати МИД позвонил В.А.Крючков - начальник секретариата председателя КГБ Ю.В.Андропова. Нельзя сказать, что мы были знакомы. Вернее, я-то знал Владимира Александровича. Он меня - вряд ли. Поздравлял его с уникальной датой 29 февраля, в которую он раз в четыре года отмечал день своего рождения. Пересекались мы прежде, когда меня приглашали участвовать в подготовке выступлений и прочих высоких документов в международных отделах ЦК КПСС. Владимир Александрович был тогда помощником Ю.В.Андропова, заведующего Отделом по связям с компартиями соцстран. Особых талантов в ту пору не выказывал. Они проявились позже, когда он стал председателем КГБ и выступил одним из руководителей ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению), попытавшегося организовать в 1991 году государственный переворот в стране. - Борис Дмитриевич, надо с вами поговорить. Сможете ко мне приехать? Начало разговора было, как бы сказать, нестандартным. Ни тебе "здравствуйте", ни "как поживаете". - Завтра в 12.00. Подъезд на площади против памятника Дзержинскому. Вас встретят, - заключил он. Назавтра приехал. Меня встретили, провели. Владимир Александрович был деловит, но приветлив. Опять же без особых интродукций сказал, что делает мне предложение перейти к ним на работу на должность помощника председателя, то есть Ю.В.Андропова. - Конкретную сторону обговорите с товарищем (условно Ивановым), одним из помощников председателя. Прошел в кабинет Иванова. Он произвел впечатление интеллигентного, тактичного человека. С его слов новобранцу надлежало заняться делами, связанными с международными вопросами. Разъяснения были довольно продвинутыми, поскольку считалось, что предложение будет принято. "Подумайте день-два, - сказал Иванов для проформы, - и приходите". Вернулся к себе на Смоленскую площадь в состоянии, близком к паническому. Мне вовсе не хотелось уходить из МИД, дела шли хорошо. Резко менять судьбу было прямо-таки страшновато. Кроме того, заманчива была перспектива поездки советником в наше посольство в Лондоне. Здесь была более или менее ясность, а там? Терра инкогнита со своими законами и традициями, с не особой приязнью к человеку со стороны, да ещё приходящему на такой деликатный пост, как помощник шефа. Нужно было с кем-то посоветоваться. Попросился к В.В.Кузнецову. Это был замечательный, мудрый человек, первый заместитель министра иностранных дел. Ко мне Василий Васильевич относился очень хорошо, привязанность к нему была искренней. Рассказал В.В. о визите на Лубянку, о своих смущениях. Тот стал мягко рассуждать на тему о том, что это доверие и т.д. Но мои настроения он вроде бы уловил, сказал, что в такой ситуации человек вправе решать сам. Если отказаться, как это аукнется потом? Короче, через день позвонил В.Крючкову. Поблагодарил его за предложение, сказал о том, что не подошло ещё время для этого ответственного поручения, говорил какие-то другие слова. - От таких предложений отказываться не принято, - холодно закончил разговор Владимир Александрович. Он был прав. В этом я убедился позже. Как бы то ни было, в 1968 году отправился на работу в посольство СССР в Лондоне. Англия с её благополучными условиями жизни и фундаментальной политикой - традиционно призовая страна для дипломатов. Все было прекрасно. Нормально развивались политические отношения. В Лондон приезжали внушительные делегации, вырисовывались неплохие перспективы в торговле и экономических связях. Воодушевление охватило деловые круги после удачного визита советского премьера А.Н.Косыгина в Лондон. Балет Большого театра, Мстислав Ростропович, Галина Уланова, другие звезды советского искусства были обожаемыми людьми для английской публики. И надо же случиться - советские войска в августе 1968 года вошли в Чехословакию. Танки угрюмо катались по пражским улицам. Зачем они там, не понимали не только чехи, но и сами русские. В английском руководстве и в политическом классе чехословацкие события сознательно обостряли. Помимо прочего, у англичан проснулся "комплекс Мюнхена", где в 1938 году премьер Великобритании Чемберлен, по существу, продал Чехословакию Гитлеру. Особой громкостью антисоветской кампании Лондон как бы пытался загладить перед чехами свой тотальный промах в Мюнхене. С размахом провели торжества по случаю 100-летия со дня рождения В.И.Ленина. Ставший моим другом знаменитый скульптор Л.Брэдшоу изготовил отличный мемориальный барельеф В.И.Ленина, торжественно открытый в Лондоне. "В лондонской TV-программе "Whicker's World" от 4 марта 1970 года был показан репортаж о советнике советского посольства Борисе Д.Пядышеве, устроившем прием в Посольстве. Борис Пядышев и продюсер Alan Whicker держались как давние друзья. Список присутствовавших в советском посольстве гостей, приглашенных хозяином, был весьма впечатляющ и интернационален. На приеме присутствовали министр энергетики Ричард Марш, прежний посол Великобритании в Москве сэр Джеффри Харрисон, директор отдела печати МИД по делам СССР и соцстран Робин Хейдон, лорд и леди Бетэлл, югославский поверенный в делах и г-жа Пекич, венгерский поверенный в делах, польский советник М.Ж.Заблоцки, итальянский советник Уго Барзини, шведский советник по прессе, американский советник по общественным связям, германский министр-советник г-н Эрнст Юнг, министр-советник Саудовской Аравии, 1-ый секретарь венгерского посольства М.К.Доце, болгарский советник, 1-й секретарь румынского посольства М.Г.Густэа. Сразу по приезде в Великобританию Борис Пядышев установил великолепные связи с ведущими британскими дипломатическими и политическими корреспондентами, и они с основанием считают его одним из самых знающих людей в советском посольстве". Наша активность вокруг 100-летия со дня рождения В.И.Ленина вызывала раздражение разгоряченных английских властей. К тому же подвернулась пара "шпионских дел", которые добавили напряжения. Чувствовалось, что у англичан накопилось недовольство за несколько последних лет и оно приближалось к критической массе. Между тем летом наше семейство выехало в отпуск в Москву. Время дома прошло быстро, стали собираться в обратную дорогу. Пришлось однако притормозить. У "ближних соседей" появилась информация о том, что английские власти готовят высылку из Британии демонстративно большого числа дипломатов посольства. В миссии перебор по численности сотрудников в самом деле был, число дипломатов перевалило за 100. По этому показателю Лондон стоял на первом месте среди мировых столиц. Приходила весьма определенная информация о том, что англичане масштабную высылку наших сотрудников намечали на сентябрь. Было решено подзадержаться в Москве до прояснения лондонской ситуации. Это была правильная мысль. К тому же в МИД что-то не клеилось с руководством Отдела печати. С уходом Л.М.Замятина на высокую работу в ЦК КПСС Отдел стал терять авторитетность. Главным достоинством "сменщика" Леонида Митрофановича было то, что он воевал в Восемнадцатой армии вместе с Л.И.Брежневым. А Леонид Ильич своих не забывал. Вскоре нового заведующего ОП отправили на повышение, на должность генерального секретаря МИД. Во главе ОП поставили другого человека, а меня, как было сказано, - "эксперта с опытом", вместо Англии утвердили заместителем. Снова к родным пенатам. Гром в Лондоне действительно грянул, в сентябре. Персонами нон грата было объявлено около 100 наших сотрудников. Такого в истории дипломатии ещё не было. Англичане есть англичане. В МИД у меня дело шло хорошо, иначе и быть не могло. Много выступал по радио и телевидению, в газетах. Рулил прессой, писал статьи и книги. Время от времени рекрутировался в высокие команды для подготовки выступлений на самом верху. Во время одной из таких посиделок (вблизи кабинета Генерального секретаря ЦК КПСС) в 1973 году мне было предложено перейти из МИД в ЦК. Надо было бы проявить характер, найти нужные слова и отказаться. Не нашел... "Возмездие" последовало скоро   Летом того же года был удачный визит Л.И.Брежнева на Кубу. Леонид Ильич был в отличной физической форме, подвижный, улыбчивый. Очаровал Фиделя, а кубинец - его. Это, пожалуй, была последняя стопроцентная его зарубежная поездка. Я находился в группе сопровождающих, разместились втроем в правительственной резиденции в домике вместе с моим бывшим шефом Л.М.Замятиным, ставшим заведующим отделом информации ЦК КПСС, и Виктором Суходревом. Виктору делать было особенно нечего, его Андрей Андреевич Громыко взял с собой на случай полета после Кубы в Вашингтон; вот он и исполнял роль организатора и вдохновителя наших вечерних программ. В один из вечеров к нам присоединился Николай Шишлин, руководитель группы консультантов Отдела ЦК. Вид озабоченный. - Борис, налей по рюмке водки. - Коля, что случилось? - Пришла телеграмма. Вышло решение Инстанции по тебе. Поздравляю. Ты теперь консультант Отдела ЦК КПСС. Выпили. Меня одолела грусть. От добра добра не ищут. В МИД мне жилось совсем не плохо. Ну решили, так решили. Переход со Смоленской площади, из МИД, на Старую площадь, в ЦК, имел свои плюсы, прелести. Но было и то, что смущало. Я хорошо знал некоторых из этих немногих по числу избранников. Их называли "консультанты". В Отделе компартий социалистических стран и в "братском" Международном отделе, опекавшем компартии капиталистических и развивающихся стран. Это была мощная группировка интеллекта, словесного артистизма, гипнотизирующей способности влиять, в том числе на Генерального секретаря Л.Брежнева и членов Политбюро. Отвоевать место поближе к сюзерену было отнюдь не просто. Г.Арбатов, В.Загладин, Г.Шахназаров, Н.Шишлин, некоторые другие ярко сверкали своими доспехами и достоинствами, отнюдь не намереваясь уступать своим друзьям-соперникам. Выделялся Александр Бовин. ЦК поднял Бовина, сделал из него Бовина. Природно Александр был талантливым человеком, но мало ли несостоявшихся гениев? Партаппарат дал ему старт, снарядил, открыл возможности, сделал так, чтобы его слова и мысли не упирались в компанию людей, неважно - плохих или хороших, но не мoгущих, не властных. В ЦК он получил волшебный ключ. В высших кабинетах двери открывались перед ним, его слушали, советам внимали, повторяли их как собственные откровения. Бовину пришлось уйти из ЦК отнюдь не из-за идеологических расхождений с тогдашними вождями. Они готовы были терпеть его до поры до времени. Причина развода, насколько припоминаю, была банальная, бытовая. Фрондерство было им даже на руку. Другое дело, что с уходом Бовина из ЦК ушло ядро свежести, нестандартности. Примерно в те же годы разошлись по более уютным местам другие его сподвижники - по созданным ими "под себя" научным институтам, в дипломатию. К тому же из секретарей ЦК КПСС в председатели КГБ СССР был переведен "крестный отец" либерализма Ю.В.Андропов. Для точности скажем, что флибустьерство было дозволено лишь ограниченному числу людей в двух международных отделах ЦК КПСС. Когда из МИД СССР пришел работать в Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран, я был поражен тамошней строгостью и консерватизмом атмосферы. В МИД взаимоотношения сотрудников были куда более демократичными. Времена Бовиных на Старой площади прошли. Оставалось ждать событий 1991 года, когда ЦК КПСС был брутальным образом прикрыт, а некогда величественных его сотрудников под улюлюканье толпы выталкивали из здания на площадь. Только что не догадались надеть на их головы шутовские колпаки. Когда через довольно короткое время после моего прихода в Отдел ЦК КПСС последовало приглашение поработать в Кремле у председателя Совета министров СССР, больших колебаний у меня не было, я дал согласие. В Москве три главных площади: Красная (где правительство), Старая (где ЦК КПСС, ныне - Администрация президента) и Смоленская (МИД). На двух я уже работал. Почему бы не потрудиться на третьей, самой главной? Дал согласие на Кремль. Поработать там пришлось лишь несколько месяцев. Судьба заложила крутой вираж. Москва, Кремль Кабинет председателя правительства СССР А.Н.Косыгина (Алексей Николаевич Косыгин - с 1964 года по октябрь 1980 года возглавлял правительство Союза Советских Социалистических Республик (родился 21 февраля 1904 года, скончался 18 декабря 1980 года). Последний раз я переступил порог этого кабинета 29 августа 1975 года. Всего лишь несколько месяцев до этого начал работать помощником председателя, ведая международными проблемами. И вот теперь прощальный визит к шефу (разговор воспроизводится по моей записи). А.Н.Косыгин. Здравствуйте. Садитесь. Б.Пядышев. Доброе утро, Алексей Николаевич. Спасибо. А.Н.Косыгин. Очень жаль, что так получилось. У нас как будто бы хорошо пошла работа. Но вы не расстраивайтесь. У всякого такое может быть, у некоторых бывает хуже. Сейчас поезжайте, отдохните. Потом поработайте в Чехословакии. Страна сложная, работа там интересная. Посол там Мацкевич - знаете его? Человек он толковый, со сложностями. Поработайте какое-то время, год-два, а там посмотрим, что делать дальше. Я с ними (Алексей Николаевич не стал уточнять, с кем это "с ними" он договорился, и так было ясно - с теми, кто выносит вердикт, может ли человек быть допущен к той или иной работе по соображениям национальной безопасности, или попросту - по требованиям секретности.) договорился. Все будет хорошо. Пядышев. Спасибо, Алексей Николаевич. Действительно, получилось нескладно. И в общем-то из-за несуразицы. Я шел сюда на работу с большим желанием, с готовностью максимально вложиться в это дело. А.Н.Косыгин. Ничего, ничего. Вы не переживайте. Поработайте в Чехословакии. У меня там внук Леша - Люсин (Люся, Людмила - дочь Алексея Николаевича). Вы знаете, был он вот такой маленький. Сейчас он в Пражском университете, математик, читает лекции по теоретической математике. Страна хорошая. Я желаю вам успехов. Пядышев. Спасибо, Алексей Николаевич. С работой в Чехословакии, я думаю, пойдет все нормально. А.Н.Косыгин. Ещё раз жаль, что приходится расставаться. Ну, что поделаешь, в жизни всякое бывает. А это поправится. Желаю успехов, желаю всего хорошего. До свидания. Пядышев. Спасибо, Алексей Николаевич, за добрые слова. До свидания. Экватор жизни пересечен   43 года позади, сколько ещё осталось, одному Господу Богу известно. Во всяком случае, не более того, что уже минуло. В который раз приходилось начинать чуть ли не заново. Нельзя сказать, что моей вины в случившемся не было вовсе, но, видно, был уж очень дьявольский расклад небесных сил, чтобы такое могло случиться. За несколько дней до беседы с Алексеем Николаевичем ко мне в кабинет зашел Борис Терентьевич Бацанов, начальник секретариата председателя Совета министров СССР и мой непосредственный начальник. Это был славный человек. Борис Терентьевич достойно вел сложнейший участок международной деятельности главы правительства СССР. Мы с ним много и слаженно сотрудничали в подготовке разных документов и речей в бытность мою в Министерстве иностранных дел СССР. В те годы я работал заместителем заведующего Отделом печати (заведующим был авторитетный Леонид Митрофанович Замятин). Несколько раз оказывался в числе сопровождающих А.Н.Косыгина в его зарубежных визитах, где, естественно, я был вместе с Б.Бацановым. И когда у премьер-министра возникла необходимость в новом помощнике взамен Бориса Бацанова, переведенного на должность начальника секретариата (или по-современному - кабинета) премьер-министра, то Алексей Николаевич назвал и мою фамилию. Б.Бацанов поддержал. Так, собственно, я и оказался в Кремле. Когда судьба хочет ударить посильнее, сценарий строится на контрапунктах, на противоположностях. У человека приподнятое настроение. Он хочет рассказать товарищу о том, как здорово вчера вечером прошли встречи в пресс-центре гостиницы "Интурист", где именитые люди собрались праздновать успешное завершение совместного советско-американского космического полета корабля "Союз-Аполлон". Казалось, и в небесах, и на земле, повсюду божья благодать. Но - нет. Б.Бацанов выслушал, потом сказал: Борис, дорогой, крепись. Удача часто ходит рука об руку с испытанием. Философский заход Бориса Терентьевича, который обычно лишних слов не тратил и не любил ненужных рассуждений, сразу же с небес спустил меня на землю. Я понял, что последует что-то серьезное. Борис Терентьевич продолжал: К сожалению, из, как говорится, компетентных органов нам сообщили, что при оформлении тебя на должность помощника председателя Совета министров не были выполнены все необходимые требования, и решение Инстанции о назначении на должность помощника председателя Совета министров СССР отозвано. Гром среди ясного неба. Не знаю, правда, кто более был обескуражен: я или сам Бацанов, которому пришлось исполнить эту неприятную миссию. Как и положено в драматургической классике, воцарилось молчание. То, что где-то, в каких-то компетентных органах чего-то не допроверили, не досмотрели, - это была полная чушь. В конце концов, Пядышев пришел в Кремль не с улицы. Пришел из ЦК КПСС, где несколько лет работал в Отделе по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.   Самые большие секреты хранились как раз там На Старую площадь (таково было ходовое обозначение ЦК КПСС) был взят из Министерства иностранных дел СССР с должности заместителя заведующего Отделом печати, одного из ключевых подразделений министерства. Уж там фильтр для отбора на работу самый жесткий. Когда последовало предложение со Старой площади перейти на работу в аппарат ЦК КПСС, не надо быть особо догадливым, чтобы предположить, что под микроскопом рассматривались все этапы и зигзаги жизненного пути принимаемого на службу в эту "святая святых". Когда же мне передали предложение от А.Н.Косыгина перейти на работу к нему, в Кремль, и я ответил согласием, насколько припоминаю, около двух месяцев ушло на оформление документов. Итого, тройная проверка. Сам человек, быть может, не знал о себе того, что знали неведомые ему люди в компетентных органах. К ним, впрочем, претензий нет. Они выполняли предписанную им работу. Дело, конечно, было не в чьей-то бюрократической промашке. Не в личности принимаемого на работу к председателю Совета министров СССР. Дело было в другом. Работа в Отделе печати МИД СССР, а позднее - в Отделе ЦК КПСС, давала возможность видеть не только внешний фасад, но и закулисье того, как делается политика и как складывается погода на вершине власти. Популярность А.Н.Косыгина в народе была чрезвычайно велика. Этот мудрый и скромный человек был близок настроениям и взглядам людей, которым после нескольких взбалмошных лет правления Никиты Сергеевича Хрущева хотелось спокойствия и эффективной работы. Став премьер-министром после ухода от власти в 1964 году Н.С.Хрущева, Алексей Николаевич сразу же утвердил себя авторитетом не только в народно-хозяйственных делах, но и во внешней политике. Вот это-то становилось невмоготу некоторым на вершине власти. Со времен египетских фараонов, если нужно было уязвить соперника, то удар метили не прямо в него, а по его окружению. В византийские времена эту методику отшлифовали до высокого искусства. Иосиф Виссарионович Сталин владел им в совершенстве. Не позволили уйти в забвение этому ремеслу и в брежневские времена. Через несколько дней после пришествия в Кремлевский дворец нового помощника председателя Совета министров СССР по внешнеполитическим вопросам раздался телефонный звонок. "Слушай, Борис, - в трубке легко узнавался знакомый голос старшего помощника министра иностранных дел СССР Василия Георгиевича Макарова: Вы там не очень мудрите с внешней политикой. Дипломатией есть кому заняться. Если надо чтo, мы вам скажем. Занимайтесь экономической реформой, подъемом промышленного производства, увеличением надоя молока. А мировыми делами есть кому заняться". Василий Георгиевич был грубоватым человеком. В МИД его называли "Василий Темный", в выборе слов и выражений не стеснялся. Этим он и подходил министру. Более надежного хранителя спокойствия у дверей, ведущих в министерский кабинет, сыскать было трудно. Бестактные поучения В.Макаров излагал мне, понятно, не от своего имени. Желание оттеснить председателя Совета министров СССР от внешнеполитических дел, отодвинуть его на обочину большой политики секрета не составляло. Равно как было ясно со времен Октябрьского пленума 1964 года, сместившего Н.С.Хрущева, что Л.И.Брежнев видел себя в качестве неоспоримого авторитета в делах международных, в контактах с зарубежными лидерами, особенно если такие контакты могут сулить лавры мироносца. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный о конкуренции Леониду Ильичу в мировых делах и не помышлял. Его в этих вопросах, что называется, "кормили с ладони", давали возможность заняться контактами с другими государствами, которые не представляли интереса для Генерального секретаря. С А.Н.Косыгиным такое брутальное обращение не проходило, не тот он был человек. Поэтому прибегли к тактике длительной блокады, которая, по расчетам, должна была привести к желаемому итогу. И в конце концов привела   Л.И.Брежнев не скрывал своей ревности к успехам А.Н.Косыгина на международном поприще. Впервые это ясно проявилось в 1966 году, когда Алексей Николаевич выступил на Ташкентской конференции в качестве посредника между лидерами двух враждующих стран - Индии и Пакистана. Успех был очевидный, мирового масштаба. До сих пор Ташкентская конференция и мудрое посредничество А.Н.Косыгина между двумя воюющими странами воспринимается в мировом сообществе как образец умелого и бескорыстного посредничества. В те годы резонанс от Ташкентской конференции был огромен, её сразу же назвали главным мировым событием. В западных столицах заговорили о А.Н.Косыгине как о потенциальном кремлевском лидере №1. Как о деятеле, который в отличие от своих коллег обладал способностями экономического реформатора, столь необходимыми для нашей страны тех времен (как, впрочем, и для всех последующих периодов, включая нынешний). В те же дни, когда проходила конференция в Ташкенте, и в первое время после встречи, состоялся визит Л.И.Брежнева в Монголию. Есть мнение, что эта чуть ли не первая зарубежная поездка нового генсека была наскоро организована именно на время Ташкентской конференции. Иначе, рассуждали стратеги генсека, неудобно получится: премьер-министр будет пожинать в Ташкенте лавры международного успеха, а Генеральный секретарь сидит дома, как бы в стороне от мировых событий. Волею судьбы мне пришлось участвовать в монгольском визите в качестве представителя Отдела печати МИД СССР. Присутствовал на официальных переговорах, на некоторых более узких встречах. Уже тогда бросалось в глаза: о событии мирового значения, коим являлась только что завершившаяся Ташкентская конференция, на переговорах в Улан-Баторе с советской стороны практически не было сказано ни слова. Дескать, не мы в Ташкенте мирили Президента Пакистана фельдмаршала Айюб Хана с премьером Индии Шастри, нечего и воспевать ташкентский успех. Поговорим с монголами лучше о других проблемах (что, конечно же, было важно), ну а ради укрепления "вечной нерушимой дружбы" съездим с Цеденбалом на охоту на оленей (министрам обороны СССР и Монголии надлежало в день охоты выехать на рыбалку, на тайменя, а министрам иностранных дел - пострелять волков). Между тем внешнеполитический авторитет председателя Совета министров СССР в тот период возрос чрезвычайно. В 1967 году Алексей Николаевич участвовал во главе делегации СССР на очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Выступил отлично, к нему длинной очередью записывались на встречу лидеры других стран, не скрывавшие, что именно в этом советском деятеле они видят наиболее авторитетного и честного представителя СССР. Успех Косыгина в Нью-Йорке был настолько велик, что Президент США Л.Джонсон не смог усидеть у себя в Белом доме в Вашингтоне и не встретиться с А.Н.Косыгиным. По инициативе американского президента была организована знаменитая встреча Президента США и премьер-министра СССР в небольшом американском городке Гласборо. Место встречи вычислили элементарно: взяли линейку, положили её на географическую карту и ровно посередине, между Нью-Йорком, где был Косыгин, и Вашингтоном, где был Линдон Джонсон, оказался этот небольшой американский городишко. Туда лидеры и съехались. В изданной в 2006 году книге наш выдающийся политик Е.М.Примаков вспоминает, что на этой встрече Алексея Николаевича с Президентом Джонсоном в Гласборо начали было вырисовываться контуры разговора по Вьетнаму и ближневосточной ситуации. Джонсон согласился поговорить о возможностях отвода израильских войск с оккупированных территорий. Можно было бы попытаться конкретизировать дискуссию, связав её с вьетнамской проблемой, где американцы глубоко увязли в войне. Но у Косыгина не было полномочий продолжать обсуждение. "Брежнев очень ревниво относился к его миссии", (Примаков Е. Ближний Восток на сцене и за кулисами. М., 2006, с.124.) - свидетельствует Е.Примаков. Разговор остался разговором. Мировой спрос на Косыгина был огромен. Его хотели видеть везде, с ним хотели встречаться и говорить повсюду. Триумфом советской внешней политики был визит А.Н.Косыгина в Англию в 1967 году, где он открыл великолепную промышленную выставку СССР. И снова негатив от Л.И.Брежнева. Валентин Фалин, крупный дипломат и политик, завершивший свою карьеру в должности секретаря ЦК КПСС в 1991 году, вспоминает, как Алексею Николаевичу прочитали нотацию: Алексей Николаевич, мы слушали твое выступление в парламенте. Получилось. Вообще, визит удался. По причинам, которые объясню в Москве, важно вовремя остановиться. Остановили   Даже насупившиеся в то время по отношению к Москве китайские лидеры не упустили возможности уговорить Косыгина, возвращавшегося в сентябре 1969 года из Вьетнама, сделать незапланированную посадку в Пекине и поговорить с ними. И так далее и тому подобное. Скажу, что сам Алексей Николаевич особых усилий, каких-то маневров, зондажей по поводу организации своих визитов и встреч с иностранными лидерами не прилагал. Срабатывали его огромный авторитет внутри Советского Союза, у общественности нашей страны и международной публики, популярность среди зарубежных руководителей и в политических кругах других стран. Особой остроты ситуация в советском руководстве достигла в 1968 году, когда случились печальные чехословацкие события. Помимо прочего, выявились не только различия в подходе к классическим международным проблемам и вопросам внутреннего развития СССР - экономики, сельского хозяйства и т.д., но и подходы к идеологическому устройству СССР и союзных социалистических государств, дальнейшие принципиальные пути их внутреннего устройства. Л.И.Брежнев и большинство членов высшего руководства КПСС, безусловно, выступали за непоколебимость марксистско-ленинского подхода к устройству общества. Путь был только один - к коммунизму, через успешное прохождение социалистической фазы движения. То же, что устроили венгры у себя в стране в 1956 году, подняв вооруженный мятеж, а теперь и Пражская весна в Чехословакии в 1968 году - это "вероотступничество, святотатство", с которыми мириться нельзя. А.Н.Косыгин между тем - если не помириться, то, во всяком случае, проанализировать, выяснить в дискуссиях и переговорах, что хотят эти чехи, - он был готов такой подход поддержать. У Леонида Ильича был надежный партнер для такого рода дискуссий. Это Юрий Владимирович Андропов, председатель КГБ, а незадолго до этого - секретарь ЦК КПСС. Юрий Владимирович при всей гуманистической ауре вокруг своего образа был человеком жестким, правоверным коммунистом. В дни чехословацких событий каждый раз, когда на Политбюро возникала дискуссия, Ю.В.Андропов был первым, кто начинал осаду Косыгина и его примиренческих подходов. Ставшие доступными некоторые документы этих обсуждений на Политбюро дают представление о серьезных расхождениях между А.Н.Косыгиным, с одной стороны, и Ю.В.Андроповым, а следовательно, Л.И.Брежневым - с другой. Вот часть такой поистине настоящей перепалки на заседании Политбюро. А.Н.Косыгин: "Я хотел бы также ответить т. Андропову, я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные цели, за то, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию". Человек, переживший кошмар Ленинградской блокады, прошедший тяжелейшие испытания 1940-1950 годов, не мог быть мягким. А.Н.Косыгин умел быть жестким, когда того требовала обстановка. В ту пору, когда мне пришлось наблюдать его с близкой дистанции, Алексей Николаевич был доброжелательным в отношениях с сотрудниками и другими людьми. Со своими сотрудниками держался ровно. Когда нужно было - поощрительно, за промахи - воздавалось в нужную меру. Грубости, разносы - никогда. Негативные эмоции выплескивались на поверхность лишь в крайнем случае. Однажды, в августе 1975 года, Алексей Николаевич пригласил к себе в кабинет послушать выступление Леонида Ильича Брежнева на Хельсинкском общеевропейском совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. А заодно проверить технические качества только что установленного в его кабинете нового цветного телевизора советского производства. В кабинете был также зампредсовмина СССР, условно Торсунов. Смотрели и слушали внимательно и с интересом, выступление Леонида Ильича подводило итог большой работы, включавшей и дипломатическое направление, и гуманитарную сферу. - Отличное выступление, - сказал Алексей Николаевич, - пятерка. - Пятерка с двумя плюсами, - добавил горячий восточный зампредсовмина. - Два плюса вряд ли нужны, а пятерка с плюсом, если хотите, вполне заслуженна, - резюмировал Алексей Николаевич. Год от года "режим наименьшего благоприятствования" вокруг А.Н.Косыгина усугублялся все более. К тому времени, когда я пришел к нему на работу, положение было близкое к невероятному: премьер-министр оказался практически "невыездным". Тогда был в порядке вещей запрет "отказникам" выезжать, скажем, в Израиль, США или другие западные страны. Но чтобы были ограничены возможности премьер-министра выезжать с необходимыми для нужд государства визитами, такой диковинки не увидишь нигде. Однако так практически было.   В мое время в Кремле ситуация была такова: ни одного визита премьер-министра за рубеж в течение долгого времени до моего прихода, ни одного визита А.Н.Косыгина во время моего пребывания и ни одного визита не предусматривалось в документах перспективного планирования. Насколько я припоминаю, единственным деятелем, которого в последний период допустили к председателю Совета министров СССР, был Э.Вильямс, премьер-министр крошечной латиноамериканской страны Тринидад и Тобаго. Его официальный визит в Москву состоялся в июле 1975 года. В Москве встречи с иностранными партнерами ещё худо-бедно проводились, но зарубежные поездки премьера были практически заморожены. Ну а коли так, то не нужна и должность помощника председателя Совета министров СССР по внешнеполитическим вопросам. Постановлением Инстанции её ликвидировали. ...Попрощавшись с Алексеем Николаевичем, вышел в приемную. Адъютант премьера, как ни в чем не бывало, напомнил, что в графике на сегодняшний день числится встреча Алексея Николаевича с норвежскими бизнесменами. Надо быть. Борис Терентьевич Бацанов подтвердил, что на встрече мне надлежит присутствовать. Встреча премьера с представителями крупного норвежского бизнеса прошла интересно, разговор был насыщенным. Проводив гостей и прощаясь со мной, Алексей Николаевич сказал: "Ещё раз спасибо и надеюсь на благополучие". Нетрудно было понять, что вся эта история была глубоко неприятна для Алексея Николаевича. Не ахти какая крупная, но тем не менее логичная внутрикремлевская ситуация. Для человека же, вовлеченного силами обстоятельств в эту историю, её исход мог обернуться по-разному. Так оно почти и получилось. Первоначально предполагалось, что мне предстоит работа в Чехословакии. Советским послом в Праге в ту пору был бывший министр сельского хозяйства СССР Мацкевич. К дипломатии отношение он имел малое, но в хозяйственных делах он был мастеровит. Рассказывают, как-то обсуждался вопрос о строительстве в Праге Дома советской культуры.   Мацкевич высказался в том смысле, что дело это, конечно, непростое, но он в бытность свою министром сельского хозяйства понастроил по Советскому Союзу столько свинарников, что один Дом культуры он как-нибудь одолеет. Был он хорошо осведомлен о раскладе сил в кремлевской верхушке. Поразмыслив, он, видимо, решил, что в этой ситуации ему вовсе ни к чему брать в посольство косыгинского человека, ведь заподозрят ещё в симпатиях к премьеру. И быстренько дал отбой, сообщив в Москву, что свободной вакансии на должность советника в посольстве нет. Пауза была недолгой. Алексей Николаевич посодействовал трудоустройству своего помощника на должность советника в посольство СССР в Болгарии. Жизнь не кончалась, но прерывалась важная её струна. Так бывало в прошлом, так случилось и на сей раз. Впрочем, дело в конечном счете обернулось к лучшему. Примечание публикатора: воспоминания даны в гипертексте Часть 1 Часть 3 МИД   www.pseudology.org