С тех пор
как современная Грузия встала на путь создания независимой
государственности и перед ней возникли проблемы территориальной
целостности, заметно повысился интерес к
российско-грузинским отношениям
и, в контексте этих отношений, к теме традиционного осетино-грузинского
взаимодействия. Пытаясь хотя бы частично удовлетворить читательские
запросы, Автор публикуемой монографии взялся за освещение исторических
аспектов этой темы, во многом объясняющих суть современных политических
процессов. Вместе с тем ставится задача раскрыть социальную природу
периодически и устойчиво повторяющихся как российско-грузинских, так и
осетино-грузинских противоречий.
Исходную фундаментальную сторону
исследования Автор видел в строгом следовании фактическому материалу и
той хронологической последовательности, в которой состоялись
исторические факты и события. Сюжет и концепция монографии формировались
на основе базовых явлений, выстраивавших канву целостного исторического
процесса. В лапидарном и схематическом изложении они сводятся к
следующему.
В Истории взаимодействия России и Кавказа особое место занимают
длительные и тесные российско-грузинские взаимоотношения. Главным и,
пожалуй, самым необычным в этих отношениях политическим течением явились
усилия России, направленные на создание из двух небольших и
малоприметных княжеств – Картли-Кахетинского и Имеретинского – новой на
Кавказе страны с русской номинацией "Грузия"; ранее указанные княжества
представляли собой владения соседних государств – Картли-Кахетинское
княжество принадлежало Персии, Имеретинское – Османской империи.
Присоединение их к России заведомо обрекало Петербург на то, что два
княжества, расположенные в Закавказье, оторванные от российских границ
Главным Кавказским хребтом и не сулившие сколько-нибудь существенных
выгод, станут причиной длительных и кровопролитных войн. Несмотря на
это, Петербург принялся не просто избавлять грузин от многовекового
господства соседних государств и крайних форм Геноцида, но ещё брал на
себя "восстановление" Иверии в её "древних границах". Трудно было
объяснить мотивы, послужившие поводом для таких необоснованных
обязательств, потому что ни у древней Иверии, ни у Грузинского
государства, созданного царицей Тамарой и
её осетинским мужем
Давидом-Сосланом, попросту не было сколько-нибудь очерченных
политико-административных границ.
Логичнее было ожидать от Петербурга
объединения этнически родственных Картли-Кахетинского и Имеретинского
княжеств – того, о чем мечтал Ираклий II, думая об освобождении грузин
от иностранного ига. Но идея "восстановления" "древних границ"
Иверии
явно подразумевала нечто более масштабное – и включала не только
географическое пространство на Кавказе. Замысел о границах вряд ли
исходил от Петербурга – не ставила же Россия, присоединяя Армению,
задачу возрождения её в границах Урарту.
Видение Грузии в гипотетических
территориальных масштабах древней Иверии скорее всего было связано с
политическими запросами грузинской знати, в свое время формировавшейся
на идеологических установках экспансионистской феодальной Персии. Наш
посыл основан не только на
традукции.
Тайну об этих границах, до которых
грузинские Тавади – бывшие персидские валии желали расширить зону своих
феодальных притязаний, приоткрыл грузинский князь Цицианов – один из
первых российских главнокомандующих на Кавказе. Он считал, что в прежние
времена "Гуржистанское валийство – так в Персии называли грузинские
княжества – простиралось от Дербента, что на Каспийском море, до
Абхазетии, что на Черном море, и поперек от Кавказских гор до Куры и
Аракс", т.е. до границ Персии и Турции.
Несмотря на то, что заявление
князя Цицианова носило характер ретроспективы, нет сомнения – оно
обнажало планы, возникавшие у грузинской знати в связи с созданием
Россией единой страны для грузин. Собственно, грузинский князь Цицианов,
обрисовавший карту "древней Грузии" в гипертрофированном виде, был
первым, кто практически приступил к расширению границ – например,
присоединил в 1805 году к Грузии
Шурагельское султанство, ранее
зависимое от хана Еревана.
У Цицианова была короткая жизнь, но его идея
воссоздания "великой Грузии", исходившая от грузинской феодальной знати,
имела настойчивую поддержку у абсолютного большинства российских
главнокомандующих и наместников на Кавказе. Дискреционность такой
Политики заключалась в том, что она не соотносилась, как правило, с
образом действий, избранным тавадской знатью в отношениях с Россией.
Впрочем, в Истории российско-грузинского взаимодействия не было периода,
когда бы грузинская политическая элита – широко декларируя
гуманистические ценности дружбы, военного союзничества и православного
родства – не фрондировала, не состояла в заговоре и не предавала
интересов России. Негативные проявления такой политической амплитуды
обычно выливались в тавадскую Фанаберию, часто переходившую к формам
ксенофобии и русофобии.
После присоединения грузинских княжеств к России на протяжении всего XIX
и начала XX века социальная основа российско-грузинских противоречий
состояла главным образом в существенных различиях, сложившихся в
феодальном общественно-экономическом укладе: грузинская модель
феодализма, с XVI века трансформировавшаяся в "разбойную" социальную
систему сефевидской шиитской Персии – в сеньорию без домена,
принципиально расходилась с российским феодализмом, основанным на
европейском принципе – сеньория с доменом.
Серьезное несходство двух
феодальных систем приводило местную тавадскую знать не только к
противостоянию российским властям, но и к выработке в среде этой знати
своеобразной идеологической традиции с неизменными чертами русофобии.
Отдаляясь таким образом от российских интересов на Кавказе и
концентрируясь только на собственных утилитаристских выгодах, грузинская
феодальная знать вступала с российской администрацией в неразрешимое
противостояние.
Что же до российских властей, расположившихся в Тифлисе,
в центре Грузии, то под давлением постоянно
фрондировавшей местной знати
они были обречены идти на поводу у грузинских Тавадов и, желая умерить
их социальную экспансивность, предоставлять им различного рода
привилегии. Среди последних важное значение придавалось ориентации
грузинского общества на территориальное расширение и связанные с этим
вооруженные захваты.
В эту весьма сложную сферу
российско-грузинских отношений, начиная с
присоединения грузинских княжеств к России, были втянуты южные районы
Осетии, получившие у российской администрации политико-географическое
название "Южная Осетия"; такое наименование югоосетинских обществ вполне
идентифицировалось с принятым в осетинском языке – "Хуссар Ирыстон". В условиях противоречивых
российско-грузинских отношений Южная Осетия
постепенно становилась политическим полем, где российские власти
пытались разрешить непомерные владельческие притязания грузинских
Тавадов. Именно здесь, в Южной Осетии, больше, чем в самой Грузии,
грузинские феодалы при поддержке российских воинских сил имели
наибольший простор для широкого применения ими деспотических методов
угнетения, в свое время укоренившихся в грузинском обществе благодаря
господству шахской Персии.
Ранее югоосетинские общества, граничившие с "Гурджистанским
валийством", также периодически попадали под влияние
грузинского феодализма, оказывая его распространению упорное
сопротивление; Южная Осетия сохраняла свою независимость вплоть до 1864
года, до крестьянской реформы в Грузии. В пореформенный период она была
подвергнута со стороны грузинской знати тотальной экспансии, вызвавшей в
осетинских обществах национально-освободительное движение. Расправляясь
с вооруженным движением сопротивления осетинского народа, российские
власти в угоду грузинской знати приступили к частичной депортации южных
осетин на Северный Кавказ, в частности в районы Ставропольской губернии.
По примеру черкесов, накануне подвергшихся депортации, российские власти
угрожали начать массовое выселение южных осетин из их исторической
родины. Российское командование совместно с грузинскими войсками
подавило освободительное движение осетинского крестьянства. В
югоосетинских обществах, за исключением высокогорных районов,
возобладало господство грузинской знати.
Безотчетное российское покровительство над тавадской знатью
способствовало созданию в грузинском обществе особого "аристократического" слоя, в своем большинстве состоявшего из грузинских
феодальных кланов. Неустанно пестуя его, Петербург не заметил, как
вместо социальной опоры, на кою он рассчитывал, сформировал в Грузии
политическую силу, для которой приоритетной становился отказ от
российского покровительства и установление в грузинском обществе своего
безраздельного господства.
В начале XX века грузинская элита, добившись
немалых экономических преимуществ, консолидировала свои консервативные
ряды и вновь усилила центробежные тенденции, приводившие её к обострению
российско-грузинских отношений. Этот набиравший силу общественный
процесс в грузинской историографии принято рассматривать как "национально-освободительное движение". Его социальная природа, однако,
обнажилась окончательно в условиях Первой мировой войны и революционных
потрясений 1917–1920 годов. В эти годы грузинская знать явно уже не
нуждалась в ослабленной России, ранее считавшейся "освободителем
Грузии".
Прикрываясь демократическими лозунгами, она совершила
своеобразную "феодальную революцию" – вышла из состава России и создала
"Республику Грузию" во главе с теми же тавадскими консервативными
кругами. Хорошо понимая социальную суть новой власти, утвердившейся в
Грузии, Южная Осетия,
ещё во второй половине XIX века отданная на
произвол грузинским феодалам, объявила в свою очередь о политической
независимости и обратилась с просьбой о принятии её в состав Советской
России.
Это было время, когда Грузия, противостоя России и готовясь к
войне с ней, установила военно-союзнические отношения с Турцией,
Германией, Францией и США. При этом новая российская власть, признавшая
Грузию как суверенное государство, не давала поводов грузинскому
правительству к развертыванию в отношении России конфронтационной
Политики. Несмотря на это, Грузия готова была вступить в сговор с любым
государством, лишь бы подчеркнуть свое противостояние России. Причиной
тому являлись два наиболее важных момента:
а) сохранившаяся социальная
разнородность российского и грузинского обществ, а также
сформировавшаяся на этой почве в Грузии идеология русофобии;
б) политическая разнотипность установившейся в России Советской власти и
профеодального режима, созданного с 1918 года в Грузии.
Гетерогенность
двух социальных систем, исторически сложившихся, с одной стороны, в
России, с другой – в Грузии, особенно давала о себе знать в переходные
периоды экономической и политической Истории двух разновеликих стран.
Отстаивая свой собственный национально-социальный облик, грузинская
элита обнажала свойственные ей восточно-деспотические изощренные методы
политической борьбы и принималась за милитаризацию страны.
Начиная с
1918 года Республика Грузия приступила к созданию регулярных войск,
оснащению их западными образцами оружия – и вскоре напала на Южную Осетию. В войне с Южной Осетией Грузия продемонстрировала прежде всего
свое полное отречение от всего российского и готовность к вооруженному
противостоянию с Советской Россией. Одновременно она проявила
приверженность к восточным формам насилия, посредством которых
осуществляла физическую расправу над осетинским народом; по методам
организации вооруженной агрессии в Южной Осетии, по
её глубокой
бесчеловечности Грузия целиком повторяла сценарии
Геноцида,
проводившегося в 1915 году турецким правительством в отношении
армянского народа.
Агрессивные внешнеполитические ориентиры грузинских властей,
концентрация на территории Грузии воинских сил враждебных России
государств, а также развернувшееся в ней большевистское движение явились
основными причинами ввода в Грузию Красной армии и свержения
антинародного политического режима Н. Жордания.
Несмотря на кардинальные
перемены, происшедшие с установлением Советской власти в политическом
устройстве Грузии, грузинское общество жестко отстаивало привычные для
него социальные установки. Среди них особенно заметной оставалась
неизменная тяга властвовавшей элиты к восточным тоталитарным формам
организации государственной жизни. В этом ключе немалый интерес у этой
элиты вызывала Советская власть с её открытой идеологией диктатуры; у
политических сил Грузии была своя собственная трактовка как Советской
власти, так и сути её диктатуры.
В частности в рамках именно такой
трактовки Иосиф Сталин и Григорий Орджоникидзе, наиболее известные
грузинские Большевики, стремились Советскую республику Грузию
сконструировать по классической имперской модели. Не считаясь с волей
соседних с Грузией народов, грузинские Большевики, занимавшие в
Советской России ключевые позиции, присоединили к Грузинской республике
Абхазию, Аджарию и Южную Осетию, удовлетворив тем самым шовинистические
амбиции политических сил, возникших в Грузии
ещё в XIX веке.
В составе
Советской Грузии Южная Осетия,
ещё недавно переживавшая грузинский
Геноцид, попала в условия перманентной экстраполяции на неё
идеологической системы ксенофобии, инициировавшей жестокую расправу над
осетинским народом. Заранее она была обречена на статус колониальной
окраины Грузии и тяжелые формы дискриминации.
В результате в бывшем СССР
Южная Осетия стала единственным районом, где демографические процессы
имели неуклонную тенденцию к сокращению численности населения: если в
60-е годы XIX века население Южной Осетии составляло около 150 тысяч, то
в 30-е годы XX века оно исчислялось в 107 тысяч, в 1989 году – 96 тысяч,
после 1992 года – менее 50 тысяч.
Вопреки известности этих данных, в
80-е годы XX века представители грузинской мизантропии открыто и не
колеблясь обсуждали нацистскую идею
Стерилизации осетин в Грузии.
Нужен
ли более яркий симптом того, сколь тяжело больным становилось грузинское
общество, вступившее в полосу фашизации?! Общий фон болезни обозначился
ещё в середине 60-х годов XX века и определялся социальной сущностью
теневой экономики, в сфере которой Грузия числилась среди самых
преуспевающих союзных республик. К основным последствиям указанной
экономики в Грузии следует отнести
- максимальное (до 17%) сокращение
числа лиц, занятых "законным производством";
- образование значительного
слоя мелких хозяев; формирование так называемой коррумпированной знати,
или иначе – рентной экономики в системе партийно-государственного
управления;
- накопление крупного теневого капитала, все ещё остававшегося
в тисках отживших свое время политико-идеологических догм и приводившего
к развалу государственного сектора экономики и обнищанию масс
Процессы
в экономике, социальной жизни, устойчивые традиции неонацизма, шовинизма
и ксенофобии спонтанно толкали грузинское общество к националистическим
идеям, в том числе к их крайней форме – нацизму. Такое общество, как
грузинское конца 80-х годов, обычно ориентировано на поиски "внешних
врагов". К ним идеологи национал-социализма отнесли Россию, Абхазию и
Южную Осетию, обвинявшихся в "привнесении" в Грузию Большевизма и
Советской власти.
В подобного рода абсурдных обвинениях важное место
занимало утверждение о том, будто Южная Осетия – "внутренняя территория" Грузии, в новое и новейшее время якобы заселенная осетинским населением.
Во имя освобождения "своей исконной территории" грузинский экстремизм
вновь объявил Геноцид осетинскому народу и подверг его тяжелым
испытаниям.
Приведенные выше положения определяют общий контекст, которым задана
содержательная архитектоника монографии, предлагаемой нами вниманию
читателя. В ней приводятся достаточно подробные сведения об
осетино-грузинских политических контактах с древнейших времен и до
новейшей эпохи. Одновременно подвергнут описанию и анализу оригинальный
исторический материал, раскрывающий сложные процессы
российско-грузинских отношений и исторические судьбы Южной Осетии в
системе этих отношений. При этом в интересах научной объективности
Автору пришлось отказаться от идеологизированной исторической традиции,
при которой в освещении
российско-грузинских отношений и
осетино-грузинских взаимодействий приоритет отдавали идиллическим
картинам и избегали научных оценок сложных и порой противоречивых
процессов, требовавших от исследователя как реконструкции исторических
реалий, так и их системного анализа. Изменив таким образом методологию
предмета, коему посвящена монография, предпочтение было отдано архивным
документам.
Наряду с изысканиями в Российском государственном
военно-историческом архиве Автор широко привлекает опубликованные
документы из следующих изданий: "Акты Кавказской археографической
комиссии", "История Осетии в документах и материалах" (т. I, 1962), "История
Юго-Осетии в документах и материалах" (т. II, 1960; т. III, 1961), "Документы
по Истории Грузии" (т. I, ч. I, 1954; ч. II, 1960), "Революционное
движение в Юго-Осетии. Документы и материалы" (1958), "Борьба трудящихся
Юго-Осетии за Советскую власть" (1957). Большинство исторических
источников, опубликованных по Южной Осетии, – извлечения видного
осетинского археографа и источниковеда И.Н. Цховребова, сделанные им
главным образом в Центральном государственном архиве Грузии. По событиям
и фактам новейшего времени – 1989–1992 годов – в нашем распоряжении был
сборник документов и материалов "Грузино-осетинский конфликт", подготовленный к изданию К.К. Кочиевым и любезно предоставленный
составителем в рукописи.
Автор стремился также к максимальному
привлечению литературы, посвященной общим проблемам российско-грузинских,
российско-осетинских и осетино-грузинских отношений; что же до
специальных исследований, которые бы изучали тему в обозначенном нами
аспекте, то пока их просто нет. Источниковедческие и историографические
замечания вынесены из введения в основной текст монографии. Стоит
отметить также, что из-за политической остроты темы, нестабильности
обстановки и распространенности экстремизма в Республике Грузии Автор,
опасаясь за сохранность ценнейших грузинских документов, воздержался от
подстрочных ссылок на источники; вместо них приведен библиографический
список источников и литературы, на основе которых исследовалась проблема.
И последнее: из соображений толерантности при описании фактов насилия,
жестокостей, широко применявшихся грузинскими Тавадами и политической
элитой в отношении населения Южной Осетии, Автор избегал подробностей и
лишь в редких случаях приводил примеры подобной мизантропии,
представляющей собой наследие, доставшееся Грузии от шахской Персии.
Техническую подготовку текста монографии к изданию выполнила В.В.
Саутиева, за что Автор приносит ей искреннюю благодарность.
Оглавление
www.pseudology.org
|