М. : Издательство Российского общества медиков-литераторов , 1999 .- 251 с. - ISB№  5-89256-0115-5 .- 25 руб. - 500 экз. Майя Михайловна Король Одиссея разведчика: Польша-США-Китай-ГУЛАГ Бруша Бруша, как и я, колебалась между двумя призваниями - литературой и химией. Куда поступать: в ИФЛИ (институт философии, литературы, искусства) или в химико-технологический институт? Папа оказал некоторое давление: - Если есть писательский талант, он когда-либо проявится. Вспомни биографии выдающихся людей России: Чехов и Вересаев - врачи, Бородин - химик, Качалов и Хмелев получили университетское образование, прежде чем стали актерами и т.д. Много, слишком много у нас развелось "инженеров человеческих душ"! - с жаром воскликнул он. - Ты должна иметь твердую профессию! Бруша вняла разумным доводам, тем более, что несколько лет она увлеченно занималась в школьном химическом кружке. Вступительные экзамены в институт им. Менделеева сдала успешно. Бруша стала всеобщей любимицей благодаря женскому обаянию, веселому, общительному характеру, разносторонним способностям. От поклонников не было отбоя... Но вот Бруша влюбилась в сокурсника. Он не был Аполлоном Бельведерским, однако, девушки по Борису вздыхали: чувство юмора, непредсказуемость, нестандартное мышление - все привлекало в нем. Едва началась война, как Бруша с Борисом поспешили в ЗАГС. Вскоре их направили в Новосибирск, где Борис работал начальником цеха оборонного завода, а Бруша - лаборантом. Несмотря на полуголодное существование, Бруша в 1943 году забеременела, а в феврале 1944 года (уже в Москве) родила сына. Она проживала в семье мужа - с его родителями и младшим братом, инвалидом Отечественной Войны. На молодой маме лежали все заботы: хозяйство, ребенок, продолжение учебы, прерванной войной. Словом, трудилась без устали. Летом 1944 года она с грудным Сашенькой жила на нашей даче в Красково. Там и узнала о папином аресте! Свет померк! Силы покинули мою сестру! Надо сказать, что Брушин свекор - известный ученый, доктор химических наук, профессор Борис Моисеевич Беркенгейм и свекровь - Таисия Ивановна - преподаватель вуза* - душевно относились к невестке, сочувствовали ей... ----------------------- * Судьбы династии Беркенгеймов (отдаленных родственников Карла Маркса) - описаны мною. Отрывки помещены в журнале “Наука и жизнь”, №8, 1997 г., и в русскоязычном израильском журнале “Окна”, от 28 и 30 октября 1997г. Несмотря на горе, жизнь продолжалась! Брушу и Бориса приняли в аспирантуру. Она по простоте душевной поделилась несчастьем с близкой подругой, та, сопереживая, рассказала другой и ... пошло-поехало! Их изобличили в сокрытии родства с врагом народа и с треском изгнали из аспирантуры. Свекор помог Бруше устроиться химиком-косметологом на парфюмерную фабрику, где она быстро пошла в гору. А после папиной реабилитации - стала главным косметологом и заведующей лабораторией. У Бруши не было врагов, видимо потому, что она никого не осуждала, в каждом человеке старалась найти что-то хорошее. Она пыталась понять, оправдать тот или иной неблаговидный поступок любого знакомого человека. И поэтому ближайшие друзья называли ее У.Б.Б., что означало “Универсальный Благотворитель Бруша”. Моя сестра была душевно богатой, образованной, по-настоящему интеллигентной. Она, несмотря на загруженность, много читала: увлекалась и русской классикой, и приключенческой литературой, и книгами о животных. Специальную литературу переводила с английского на русский, почти не пользуясь словарем. Особенно ценила сестричка произведения Лескова, отрывки из которых артистически цитировала при всяком подходящем случае. Но настоящей, всепоглощающей страстью ее было кино! Бруша не пропускала ни одного нового фильма, ни одного кинофестиваля. Она знала отечественных и зарубежных деятелей кино не хуже любого киноведа и давала меткую оценку актерской и режиссерской работе. Второй страстью оставался, конечно, театр! Билеты Бруша умудрялась покупать с рук или виртуозно выменивать один билет на другой. Третья страсть - фигурное катание. Сестра неизменно попадала на все соревнования, на все показательные выступления звезд. Иногда мы ходили вдвоем, и она объясняла мне названия фигур, каждого движения фигуриста. Ее тихие оценки редко расходились с оценками судей. И, наконец, она питала нежную любовь к животным. Если выкраивалось свободное время, спешила в зоопарк, чтобы успеть проникнуть туда за час до закрытия. Посетителей мало, и Бруша переходила от одной клетки к другой, ворковала с животными, кормила хлебом медведей, верблюдов, маранов, пони и других. А телепередачи “В мире животных” с блестящим ведущим Згуриди! Она старалась не пропускать ни одной. Порой нам удавалось вместе проводить отпуск Бруша жадно впитывала красоту подмосковной природы, наблюдала за повадками птиц: - Смотри! Смотри! Вот трясогузка спешит впереди нас по тропинке! Эта птичка всегда показывает дорогу. И добавляла: - Правильной дорогой идете, товарищи! Заметив муравейник, Бруша садилась на корточки рядом: - Милые вы мои! Работяги неутомимые! К туалетам сестра была равнодушна, хотя теоретически обладала художественным чутьем. Однажды нам рассказали о рабочем, получившим из-за бугра миллионное наследство. Я сразу заявила: - Если бы на меня свалилось наследство, немедленно отказалась бы от него в пользу государства! Гарантия, что не посадят! Бруша с жаром возразила: - Ну и дуреха! А я ни за какие коврижки не отдала бы его нашим правителям! Я за неделю все бы растратила! - Миллион за неделю?! Что же ты купишь? - спросили мы. - Найду применение! Бруша приготовилась загибать пальцы: - Значит так: дача, машина, квартира мне не нужны... - Так что бы ты купила? Она выпалила: - Новый диван-кровать! Мы расхохотались: - Вот и иссякла твоя фантазия! На фабрике Бронислава работала с увлечением   Порой ей приходилось выполнять секретные, хорошо оплачиваемые заказы: наша страна не желала покупать лицензию на тот или иной товар. Тогда руководство Главка обращалось к ней, как к специалисту высочайшего класса: “Просим срочно расшифровать рецептуру”! Бруша вдвоем с лаборанткой ночами выполняют заказ, а по окончании работы она вносит в список исследователей директора, заместителя, главного инженера фабрики, художника и т.д. А также не забывает чиновников Главка. Свою фамилию ставит последней. Таким образом, гонорар делится на десять-двенадцать человек и на должность главного косметолога приходится рублей пять-семь. - Зачем ты даешь себя обкрадывать? - возмущаюсь я. - Не хочу, чтобы мне завидовали! - неизменно отвечает она. Бронислава Михайловна проработала на фабрике тридцать лет. Она скончалась от рака желудка 25 января 1977 года. Гражданская панихида проходила на работе... Станки остановились. Рабочие со слезами чередой обходили вокруг гроба, а начальство повторяло примерно одни и те же слова: - Бронислава Михайловна была мозговым центром нашей фабрики, нашей промышленности! Она пользовалась любовью и уважением всех, знавших ее чуткую, отзывчивую душу! Она не была членом партии, но мы считаем ее беспартийным большевиком! Следователь обвинил папу в участии в военном заговоре Гамарника Многие писали тогда письма Сталину. Папа не писал, но мысленно такое письмо составлял, потом он нам рассказал о своих ночных мыслях в тюрьме. В своем воображаемом письме он не называл Сталина ни “уважаемым”, ни “дорогим”, ни “товарищем”. Он говорил: “Вы меня считаете врагом, а я от Вас отличаюсь тем, что Вы, как руководитель, знаете об окружающей Вас жизни только по докладам и отчетам тех, кто Вам эти доклады и отчеты подает, а я живу этой жизнью”. В одиночке у папы бывали минуты отчаяния. Он пишет об этом в дневнике: “... в камере Лефортовской тюрьмы ... два-три дня горестного плача, приглушенных рыданий. Мне надзиратель приказал замолчать и прекратить всхлипывания”. “... Начинаю шагать по камере. Пять с половиной шагов в одну сторону, а в другую меньше. Я поворачиваюсь на каблуке и продолжаю путешествие по Тихому океану... Гавайские острова, Гонолулу и известный т еперь всему миру Пирл-Харбор. Я вхожу в “Гавайи вилед”. За вход уплатил доллар, зрителей немного. Гонолуляне лезут на тридцатипятиметровое кокосовое дерево. Они передвигают ноги по дереву без обхвата и добираются до кроны. Девушки танцуют “ула-ула”. На них юбочки из какой-то травы. Ноги стройные. Сзади себя слышу одно замечание, касающееся меня, а другое – танцовщиц. Говорят, что они не гонолулянки, а девушки из Бруклина, из “бурлес”. Меня же прозвали “сосунком”. Не буду с ними связываться. На душе спокойно. Поверхность океана блестит под солнцем. Я поворачиваюсь на каблуке и натыкаюсь на открытый глазок. Пусть смотрит. Я устал. Путешествие по Тихому океану кончается, я сажусь на кровать и держу себя крепко в руках, чтобы не уснуть. Долго сидеть нельзя – карцер. О допросах Михаил Давыдович потом писал Агнессе: В 1944 году во время моей ночной “дружеской” беседы со следователем я посочувствовал ему и рассказал такую историю: Уже 300 лет назад произошло следующее. В Англии и Америке жгли ведьм на кострах. Следователи и судьи работали вовсю. Мужья изобличали жен в колдовстве, дочери доносили на матерей... Свидетели давали присягу, что видели, как ведьмы по ночам доили коров, душили детей в качалках, летали на кочерге. Но, самое поразительное, что ведьмы сознавались во всем. Я читал показания многих “ведьм”, как они с помощью чертовского зелья превращались в кошек, гусей, свиней. Следователи писали протоколы, устраивали очные ставки, а судьи выносили смертные приговоры. Костры пылали, и сотни молодых и старых женщин сгорали. Это длилось долго-долго, но однажды английский Король издал указ: судья, который примет к слушанию дело о ведьмах, подлежит сам преданию суду – к смертной казни через повешенье! И свершилось чудо: исчезли ведьмы, очевидцы, свидетели и весь мрак! Мой следователь слушал повествование с большим вниманием, но вывод сделал не тот, который я ожидал. Он мне по-дружески, не сердясь, сказал: – Вот Вы и сидите за то, что рассказываете подобные истории, и будете сидеть! Показалось, что в моем повествовании он нашел какую-то аналогию своей работе. И ведьмы ему показались знакомыми по материалам свидетелей. * * * Получить показания, необходимые для расстрельного финала, следователи Лубянки не смогли   В ход шли самые нелепые обвинения. Криминалом служили даже разговоры в бане. Вот как позже написал об этом отец: Я очень люблю баню, люблю париться, люблю простор бани с ее большими водными ресурсами и неэкономной тратой воды, а главное – отсутствием необходимой осторожности пролить, облить, залить! Лей, сколько душе угодно!  Люблю запах заварных веников, горячего влажного пара и свободу бани: голый человек в голом помещении – полное равенство! Даже министр и маршал выглядят, как все смертные. Откуда у меня эта страсть – не знаю, но с детства я любил баню и в зрелом возрасте собирался в баню, как в театр. Может, в моих жилах течет благородная кровь римских патрициев? Патрициев, любивших мрамор бани, вино и ложе прелестных патрицианок? Едва ли. На Шулявке потомков патрициев не было. И баня моя не похожа на римскую. Она была обычной баней на Красной Пресне, без мрамора и бассейнов, но очень уютная и гостеприимная. В этой бане меня все знали, я был своим человеком, и я знал всех. Кассирша мне улыбалась. Верхнее оставляла без номера, а банщики встречали приветливо: – Давно Вас не видно было! Меня мыли, парили, обволакивали простыней и хлопали по спине, желали мне “с легким паром” и подносили кружку пива, а если надо, и что-нибудь покрепче. Раз я подхожу к бане и вижу издали огромное объявление на дверях. Первая мысль: закрыта? Разве сегодня понедельник? Подошел. Нет, баня открыта, но администрация предупреждает: “Строго воспрещается стирать белье в бане. Нарушители будут привлечены к уголовной ответственности”. У меня отрицательное отношение к слову “воспрещается”. Оно всегда заставляет меня морщиться. Я считаю себя воспитанным человеком, которого не надо предупреждать, что то-то и то-то строго воспрещается. Если помнишь, учитель Беликов очень любил это слово “воспрещается”. В нем он видел глубокий и ясный смысл: “воспрещается” и баста! В слове “разрешается” он всегда видел какой-то подвох. Черт его знает, как понимать это слово? Сколько разрешается? От каких и до каких пор? Беликов любил то, что суживает, сокращает и запрещает абсолютно. Это объявление произвело на меня неприятное впечатление: уголовная ответственность за стирку белья?! А черт его знает, на какие еще запреты наткнешься и попадешь под уголовную ответственность, под суд! Я купил билет и сразу пошел к заведующему баней. Ему я объяснил цель моего прихода. Он меня пригласил сесть и объяснил, чем вызвано это объявление: стирка белья загрязняет баню, увеличивает расход топлива и воды, задерживает пропускную способность бани. Я с ним согласился. Но почему он угрожает судом? – Поймите, – сказал я ему, - Вы не имеете права предавать суду и угрожать им. Разве трамвайный трест привлекает к ответственности нарушителей входа и выхода из трамвая? Это делает милиция. У Вас хорошая баня, вы хорошо ведете это дело, и я отношусь с уважением к Вам за то, что Вы честно и добросовестно обслуживаете много тысяч людей. Но предавать суду не Ваше дело. Потом учтите, что это - Красная Пресня – историческая Красная Пресня, прославившая себя в баррикадных боях 1905 года против царской армии. Хорошо ли вывешивать такие объявления? Если живы участники этих боев, как они отнесутся? У вас моется рабочий класс Красной Пресни. Хорошо ли угрожать потомкам, а то, может, и – участникам боев 1905 года? Он выбежал, сорвал объявление и вернулся в контору: – Спасибо! Спасибо, товарищ, что сказали мне по-дружески. Но не подумайте, что я сам это выдумал. Посмотрите на извещения, которые я получаю. Он показал мне разные бумажки от пожарной охраны, МОГЭСа, водопровода, от углетреста и т.д. Что это за наваждение! Как это я раньше не заметил? Я где-то читал надпись запрещается, а что именно запрещается, стерто и смыто... Не зевай, дескать, а помни, что существует запрещение, и ты должен бояться, как бы не напороться. Я ушел из бани без обычного чувства легкости и благодушия. Я продолжал размышлять: почему хороший человек с такой легкостью угрожает? И вспомнились мне десятки случаев, когда любой орган Советского государства брал на себя больше, чем ему положено. Боже избавь попасть в руки какого-нибудь районного органа! Замучит. Странно, ведомство – часть государства, его органа. Баня - тоже государственное предприятие. Заведующий угрожает предать суду в интересах государства. И я ведь так же рассуждаю. Интересы государства – мое мерило всего, моя совесть, моя мораль. Я интересуюсь людьми, но с позиции советского государства, а люди сами по себе меня не интересуют. государство – цель, а я и все – средство, да и только. Каждый руководствуется высокими принципами государства, и все вместе делаем жизнь трудной. На студии я сказал об этом Филе – секретарю партбюро. Он согласился со мной, что получилась какая-то отчужденность органов от населения. Он даже добавил, что закрытые распределители – зло. Они отгородили руководителей от населения. Парадокс. Но и Ленин считал, что у нас большой привесок бюрократизма, и что профсоюзы нужны для защиты рабочих от его государственных органов. Так мне казалось. Но когда меня посадили, то это мнение мое и Фили стало антисоветской агитацией и враждебным отношением к советской власти. ... Мысли, навеянные объявлением завбаней, превратились в антисоветскую клевету и по каким-то секретным колесикам докатились до следователя и легли в его папку как серьезное государственное преступление. Я не отрицал содержания беседы, но был удивлен, что это – антисоветская клевета. Следователь стоял на своем. Он мне доказал, что моя концепция родилась в результате критики и недовольства советской действительностью. Я не отрицал, я был недоволен, но именно потому, что любил свое государство, а не отвергал его. Следователь колебался, но требование долга профессионального обличителя взяло верх, и он это занес в протокол. И я подписал. Прошло месяцев пять-шесть. И я, и следователь забыли об этом, а следствие все тянулось: “материалу мало”. ”Строго запрещенные методы”, примененные ко мне в несколько деликатной мере, ничего не дали, несмотря на свою мучительность, доведшую меня до сердечной болезни. – Чего вы упираетесь? – сказал раз следователь во время мучительной ночной беседы, носившей милый характер. (Заметь, все гадкое делается ночью, чтобы никто не  видел!) - Что Вы значите против нас? Вы – один, а мы – наркомат, и стены у нас прочные, и решетки железные, и охрана хорошая. А Вы? Вы – муравей, который пытается свалить своими усиками огромный дом. Это заявление вызвало в памяти объявление на дверях бани и мое непродуманное высказывание о защите советского человека от его государственных органов. – Скажите, гражданин майор, почему эта самая мысль, высказанная мной, была окрещена как антисоветская клевета, а когда вы ее высказываете... Следователь не дал мне докончить фразы: – Вы забываетесь, где находитесь! – напомнил он. Я извинился, понял, что он боится не меньше меня и так же ходит под запретом. Он, пугающий меня, сам больше всего напуган! Потребовалось много лет практического ознакомления со многими вещами, чтобы понять наивность моих тогдашних размышлений. Но до сих пор я не понимаю, почему во имя высшей цели делаются низкие дела и почему высокая цель требует стольких жертв. Но вскоре стало не до рассуждений. Допросы ужесточились. * * * Михаил Давыдович потом говорил, что нельзя было пройти следствие и остаться нормальным человеком * * * ОСО приговорило его к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Он отбывал наказание в разных зонах Карлага (Антибес, Майкадук). Вначале его направляли на общие работы в шахты, но он стал часто болеть.Подолгу не было вестей. Вдруг пришло лаконичное письмо и – опять молчание. В 1949 году Агнесса, отбывшая свой срок заключения, получив от нас деньги, поехала на свидание к отцу в лагерь, находившийся около города Марьинска... Лагерный срок кончился. Михаил Давыдович ждал решения своей судьбы. В эти дни он писал Агнессе: "... Пьеса сыграна, занавес дан, но главному актеру не велели снимать грим. Пока он был занят в пьесе, кто-то написал эпилог, которого раньше не было, и ему надо продолжать играть. Вчера мне сообщили, что я буду направлен на распределительный пункт, а оттуда – кто его знает куда! Я сделал все, чтобы вырваться из этого, но эпилог писал не я. Огорчен, но не подавлен. Любопытно. Посмотрю новый край, новых людей, буду работать и верить в хорошую жизнь, и напевать Чайковского. Связалась ты, Агочка, с мужем-непоседой, которого носит по земле. А я никакого края не боюсь, и даже одиночество не пугает. Если бы судьба хотела дать мне немного счастья, приласкать меня, то сделала бы так, чтобы ты была со мною. Куда угодно пусть пересылают – не страшно, но тебе жить на севере трудно. Поэтому подождем еще месяц-два, когда выяснится со мной, тогда и решишь, как быть. Готовлюсь к переезду, который будет 10 августа утром. Одиннадцатого я буду знать, куда меня направят, и напишу. Потом – длительный перерыв, но ты езжай в Москву." * * * По окончании срока Михаил Давыдович был сослан в село Явленка (Северный Казахстан), где позже руководил самодеятельностью. Получал 180 рублей в месяц. Голодал. Снимал угол. Соквартирантом был спецпереселенец – поляк Синицкий. Этот период жизни, как и второй арест, образно освещен Михаилом Давыдовичем в письмах и дневниках. Оглавление ГУЛАГ   www.pseudology.org