Тамара Николаевна Зибунова

Наши-2
Истории про знакомых и незнакомых

Игорь Ефимов

Игорь разорвал свои длительные отношения с Довлатовым письмом 13 января 1989 года. За полтора года до смерти Сергея. Обвинил во многих смертных грехах. Проявив полную душевную черствость.

С Ефимовым я мала знакома. Он дважды за годы пребывания СД в Таллине участвовал в неофициальном первенстве СССР по бриджу. Первый раз был с молодой дамой. У него был номер в "Виру". Самой престижной таллинской гостинице по тем временам. Даму поселил к нам. Поэтому и ночевал у нас. Одновременно у нас гостил Саня Лурье.

И Сергей, и Лурье в присутствии Игоря за столом вели себя так, как будто перед ними Лев Толстой. А они жалкие никчемные литераторы. И Игорь это принимал. И даже поощрял. Я была в бешенств от такой наглости в моем доме! Сережа, вызвав меня на кухню, умолял меня не выступать. Говорил, что я что-то не допонимаю. Игорь великолепный писатель.

Мне было невыносимо воспринимать эту атмосферу за моим же столом. Я ушла из дому. И с приятелем поднабралась в баре. Игорь почувствовал, что я ушла из-за него. Следующие вечера вел себя чуть менее важно. Правда, он поздно возвращался от карточного стола. А я почти сразу ложилась спать.

Второй раз я встретила его в Москве в ЦДЛ. Я обедала там со старым приятелем в ресторане. Мы собирались куда-то ехать дальше в гости. Проходя сквозь цдл-овское кафе, меня кто-то окликнул. Я с трудом узнала Ефимова. У него в "Юности" только что вышла повесть "Лаборантка". Мы торопились, встреча была на ходу. Игорь успел спросить как нам его повесть. Я ответила впопыхах:

- Читали! Конечно же, не Фолкнер. Но прочли с интересом!

Встреча была на столько мимолетной, на ходу, что я про нее тотчас же и забыла. И даже не вспомнила и не рассказала, естественно, Сережи, вернувшись в Таллин. Сережа же, съездив вскоре в Питер, учинил мне целый допрос. Где я видела Ефимова и почему сказала, что его "Лаборантка" дерьмо. Я очень долго не могла вспомнить про эту эпизодическую встречу. А когда вспомнила, долго смеялась! Игорь на основании моих слов, слов малознакомой ему женщины, торопящийся с дружеского обеда на дружескую пирушку, построил целую теорию, как Довлатов плохо относится к его творчеству. Я до слез смеялась. Мне это тоже представилось детским садом.

И еще я его пару раз видела на днях рождения Саши Кушнера. Там он был больше всего озабочен, чтобы я не проговорилась в присутствии Марины [жена Игоря Ефимова] про то, что он был в Таллине не один.

В прошлом году, прочтя его эпистолярный роман с СД, я связалась с одной нашей общей знакомой. Вот что она мне написала:

"Я не видела книгу Ефимова, и не помню, почему они перестали общаться (чтобы найти это в памяти - надо, наверное, посмотреть письма). Игорь очень рациональный и порядочный человек, у них с Сережей ( как у всей литературной компании) - как я прекрасно знаю - всегда были соревнования, кто кого обойдет. Привычный детский сад питерских литераторов. Поводы могут быть различные

А - в эмиграции: деньги, работа, внимание Бродского - единственного человека, которого Сережа просто боялся,... - все могло послужить поводом для разрыва. Не уверена, любил ли он Иосифа или только признавал генералом?! Или любил, а небрежно говорил та-а-кое просто ради красного словца?

Вообще Сережа много чего делал криво-косо, но не в пример некоторым хорошо знал, чего стоят его поступки и стыдился их. Кажется, было бы лучше, если бы Игорь оставил переписку своей дочери, и опубликовали бы эту переписку лет через 50. А так - мотивация не очень...

Каким бы Сережа ни был, его ранний уход как-то очищает - для оставшихся - те неблагие действия, автором которых был Сережа. Как бы те, кто остался в живых, все равно перед ним - таким талантливым, таким целеустремленным, таким веселым, таким красивым, таким добрым - все равно виновны - без вины."

И еще мне припомнились слова Пушкина. В известном письме к Вяземскому по поводу записок Байрона (вторая половина ноября 1825 года) Пушкин писал:

“Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе”.

Иосиф Бродский

Летом 1971 года я получила открытку от ленинградской приятельницы Эйбы Норкуте. Открытка пришла из Каунаса, где она проводила отпуск. Эйба просила меня в сентябре помочь ее другу Иосифу Бродскому с ночевкой в Таллине. На три-четыре ночи. Он приедет зарабатывать деньги. Переводить детские стихи с эстонского на русский. Кстати, до сих пор по телевиденью идет армянский мультфильм, где в титрах написано, что стихи перевел И. Бродский. Только все никак не могу запомнить название мультфильма.

Эйба просила меня, если я могу помощь, написать Иосифу на прилагаемый Ленинградский адрес. Я сразу написала открытку. Предложив свои услуги. Жила я одна в двухкомнатной квартире. С печным отоплением. Горячей воды не было. Но была ванная с дровяным бойлером. Стихи Бродского я читала. «Пиллигримов» пели все студенческие годы. Отчет о процессе тоже не прошел мимо. Более того, он был в Тарту в конце шестидесятых. Не помню точно в каком году. Меня на его вечере не было. Но кто-то записал на магнитофон его выступление. Запись я слушала. Меня потрясла одна строчка:

                        И не над кем никто не властелин,
                        Хотя поползновения зловещи

Иосиф приехал в Таллин в конце сентября. В самое красивое время года. Золотая осень. Как правило, солнечно. Пронзительно голубое небо. Синее море. Летом оно, как правило, серое. Он позвонил мне на работу. Мы договорились встретиться на Ратушной площади. Я очень растерялась. Все же я технарь. А тут поэт уже с мировым именем. У Иосифа  была бутылка водки. У меня были грибы. За ужином стеснялись оба. Мне он запомнился застенчивым.

"Турка" для варки кофе. В Армении турку называют "сджеп"Утром Иосиф обрадовался, увидев на кухне турку для кофе и ручную кофемолку. Кофе он привез с собой какой-то особенный. Моим побрезговал. Учил меня варить кофе. В турку положил кофе. Залил холодной водой. Поставил на маленький огонь. Когда кофе поднялся, снял с плиты. Через минуту опять вернул на огонь:

- И так надо проделать три раза!

По дороге на работу я зашла к Светлану Семененко. Он жил рядом

Все же Светлан филолог, переводчик и поэт. Дома никого не было. Я оставила записку о пребывании Бродского в Таллине. Днем еще позвонила Альбину Конечному. Альбин хоть и инженер, но занимался краеведеньем. И Достоевским. Дружил с открывшимся в Питере музеем Федора Михайловича. По моим понятием, должен был знать о Бродском. Выяснилось, что я ошиблась.

С Иосифом мы договорились встретиться днем. На Ратушной площади. У него была командировка. По-моему, от Союза переводчиков. И был адрес гостиницы Союза журналистов, что в Меривялья. У моря. Иосиф хотел посмотреть. Ему говорили, что там замечательные условия. Мы туда и поехали. Это был добротный особнячок. По-моему, двухэтажный. Море рядом. Пейзаж замечательный. Мы зашли внутрь. Дальше порога нас не пустили. Надо было снять уличную обувь. Иосиф развернулся и вышел. Возвращались пешком. Вдоль моря.

Иосиф купил водку. У дома меня ждала приятельница Люда Усова. С двумя свежими щучками. Она знала, что я обожаю свежую рыбу. Ужин получился на славу. Люда тоже филолог. Закончила Тарту. Была на вечере Иосифа. Поговорить было о чем. Состоялась маленькая дружеская пирушка. Позже подошел Альбин. Конечный нарушил несколько нашу сдружившуюся за столом компанию. Всем своим видом показывал нам, какой он серьезный. А мы – мещане. Радуемся вкусной закуске.

А на следующий день мне по дешевке предложили купить машину дров. Отходы какого-то производства. Ни пилить, ни колоть их было не надо. Я поехала домой. Оставила Иосифу в дверях записку, что я во дворе. Складываю дрова в сарай. Иосиф вернулся часов в шесть. С бутылкой водки. Посмотрел на кучу дров. Привезли три кубометра. Сложила я не более шестой части:

- Тамара! Я большой специалист по дровам! В архангельской ссылке научился. Давайте сейчас пойдем ужинать. А завтра с утра управимся с дровами. Мне это будет в удовольствие.
- Что Вы, Иосиф! Это мои проблемы. У меня завтра отгул. И я все сложу сама. А с двенадцати у меня будет еще и помощник.

И мы ушли готовить ужин. Пришли и гости. Светла и Альбин. Со Светланом у Иосифа было много общих знакомых. Более того, Светлан взялся помочь с подстрочниками. На следующее утро, позавтракав, Иосиф сказал, что ему срочно надо позвонить в Питер. Тогда еще не было автоматического набора:

- Тамара! Ничего не делайте. Я дойду до вокзала, позвоню из автомата и вернусь. Управимся за два часа. Я Вам обещаю.

И ушел. Больше я его не видела. Много лет спустя Леша Лосев(Лифшиц) написал мне из Анн-Арбора: «Привет Вам от … и Оси, который до сих пор краснеет за несложенные дрова.»

Володя Уфлянд

В декабре 1997 в "Книжном обозрении" в рубрике "Филологическая школа" я нашла стихи и воспоминания своих моих знакомых( и не знакомых) - Уфлянда, Лосева - Лифшица, Наймана, Кулле, Ерёмина. У Уфлянда в воспоминаниях под названием "Пятидесятный шестидесятник" есть абзац про Таллин: " В Таллине, около вокзала, в деревянном доме сделал остановку у Сережи Довлатова с Тамарой.

Несколько дней подряд одному их знакомому выдавал с утра по десять рублей, чтобы он уехал к своему папе в Тарту. Парень шел на вокзал за билетом. Через полчаса возвращался без билета но с бутылкой коньяка и водки. Пьянка продолжалась, пока знакомый все-таки не уехал в Тарту дней через 10. Я следом улетел в Ригу."

У меня в памяти сохранилась несколько другая история этой поездки Володи в Таллинн. Я тогда впервые его увидела, но уже много слышала про него от Довлатова. Сергей сказал, что приезжает Уфлянд, который сейчас сотрудничает то ли с Колкером, то ли Петровым, пишет тексты для мьюзиклов. Заработал кучу денег и хочет их потратить в Таллинне. Уфлянд приехал вечерним поездом. Мы его встречали. Пришли домой, Володя достал банковскую упаковку десятирублевок и сказал: Мне надо купить только плащ, но такой, чтобы мы пришли с Колкером куда-нибудь, он снял свой плащ, а я - свой. Не хуже. Приехал же он в полиэтиленовом плаще, которые называли в те времена "презервативчиками".

Купить плащ в Таллине было не проблема, и Сергуня предложил сразу же начать таллинскую "светскую жизнь". Мы отправились в "Мюнди бар", который работал до двух ночи и был самым престижным местом в городе. И это был единственный выход в город Уфлянда. Все дальнейшие дни прошли при задвинутых шторах на улице Рабчинского. Окна моей квартиры выходили на юго-запад, и всегда после 10 утра было солнце, а Сергуня с похмелья не выноси яркий свет. Причем Сергей с похмелья тяжело вставал и был мрачен, а Володя как жаворонок.

Вставал, варил кофе, спускался вниз в магазин за портвейном (в моём доме в подвале был магазин с винным отделом, который открывался в 8.00). На второй день пребывания Уфлянда в Таллине объявился Лёня Шоттер, мой студенческий приятель, который объявлялся у меня только в двух случаях - или ему надо было три рубля на билет до Тарту, либо с полным портфелем водки. На этот раз он у него был полный портфель. Гульба усугубилась, Леня блестяще играл на гитаре (он закончил музыкальную школу) и пел.

Через два дня Шоттер собрался домой в Тарту, денег у него уже не было и Уфлянд выдал ему десятку, его пачка ещё не оскудела. И дальше ещё пару дней Ленька, получая уфляндускую десятку уходил к каждому тартускому поезду, но не мог пройди мимо гастронома, что перед вокзалом, покупал три бутылки водку и возвращался. Так хорошо сидели! Наконец, утомился Уфлянд, сил на поезд не было.

И Володя решил лететь. Заказали по телефону такси, по дороге в аэропорт завезли Шоттера на автовокзал, Ленька вышел из машины, повернулся к нам, приподнял свою шляпу и хотел было нам улыбнуться. Но не смог, только растянул губы и выставил вперед не первой свежести зубы. Получился этакий страшный оскал. Уфлянд улетел в 11 в Питер, а в 20 уже звонил и просил выслать свой "презервативчик" бандеролью - он его забыл.

Саша Величанский

Саша Величанский приезжал в Таллин два раза. Первый раз кто-то позвонил Сергею из Ленинграда и попросил принять московского поэта с женой. Всё, что мы про него знали - он автор слов очень популярной в то время песни "Под музыку Вивальди". Они приехали поездом из Питера. Саша был практически беззубый, лохматый, нарочито небрежно одетый. Работал, по-моему, сторожем.

Тогда у молодых непоятых властью литераторов было модно работать сторожами, кочегарами, дворниками. . Лиза, его жена, была невысокой, худенькой и очень изможденной женщиной. Беззаветно преданной мужу. Они были очень бедны, это бросалось в глаза. Днем они гуляли по городу, вечерами после работы Сергей приносил водку, Лиза жарила большую сковороду картошки, отдельно на меньшей много лука (у них это было любимое и, наверное, наиболее часто употребляемое блюдо), у нас всегда было мясо. И мы ужинали, тихо беседовали, Саша читал стихи, Сергей рассказывал свои байки. Обстановка была просто идиллическая. Когда они собрались уезжать, Саша сказал:

- Тамара! Нам было так хорошо у вас! Не знаю, чем можно Вас отблагодарить!
- Можно! Мне надо переправить в Москву большую связку книг моему приятелю. И Вы бы мне очень помогли, если бы прихватили её с собой.

Это были книги моего студенческого приятеля Гарика Суперфина. Как-то в Москве он дал мне список своих книг, находящихся в Таллине и Тару у наших общих знакомых. И попросил их по возможности собирать. Величанский очень обрадовался такой просьбе:

- Я давно хочу познакомиться в Гариком. Вы опять оказываете мне услугу.

Я написала Гарику открытку с московскими координатами Саши и книг

Но Гарика как-то очень быстро арестовали. И я не знала - успел ли Величанский передать книги или нет. Телефона у них не было. На мою открытку они не ответили. Через несколько месяцев он вновь объявился в Таллине, но уже не с Лизой, а молодой и красивой девицей. Книги, сказал, целы. С Гариком говорил по телефону, но встретиться до ареста не успел. Они приехали в пятницу. Сергей получил гонорары, в понедельник зарплата была у меня. Настроение уже было другое, загульное. Сергей сводил их в Мюнди-бар, в субботу еще в какой-то кабак, спустил все свои деньги. В воскресенье ему плохо, а денег - ни копейки. Величанский с дамой собираются в город. Я прошу:

- Саша! Сереже плохо, у нас нет денег, но завтра у меня получка. Пожалуйста, купите бутылку сухого вина! Деньги я отдам завтра!
- Нет проблем!

Они пришли вечером без вина:

- Мы не нашли работающего в воскресенье винного отдела!

Это было странно. Довлатов расстроился. Через какое-то время Сергей пошел в гальюн, после чего зашел на кухню вымыть руки. Пришел красный и взвинченный:

- Тамара! Они сидят на кухне и пьют ром! Ты представляешь?
- Вот тебе и русский поэт! Успокойся, сейчас я принесу и тебе.
- Ни в коем случае! Неловко как-то уличать...

Но я взяла стакан, пришла на кухню, молча наполнила его ромом и ушла. Они прожили еще дня три и отъехали. Когда я убирала комнату, где они жили, из-под кровати извлекла пять пустых бутылокиз из под кубинского рома. Примерно через год до меня дошли слухи, что сестра и мать Гарика бедствуют. Я вспомнила про книги - они все были достаточно дорогие (Выгодский, Клюев, почти все издания 20-х годов).

Сергей Довлатов и Евгений РейнПриехав в Москву, я решила их забрать и отнести к Гарику на квартиру, он жил, по-моему, в районе Патриарших прудов. Одной мне было как-то неуютно ехать, да и книги тяжелые. Я попросила меня сопровождать Женю Рейна. Мы приехали утром в выходной день, чтобы застать кого-нибудь дома( у Лизы был ребенок-школьник от первого брака, в те годы в субботу учились).

Они жили, по-моему, в районе метро "Проспект Вернадского". Лиза была дома. Увидев меня, она испугалась. Поняла, что я за книгами и быстро-быстро стала объяснять, что Саши нет, он куда-то уехал и она не знает когда он вернется и куда он спрятал книги.

Узнав Рейна, стала нас уговаривать хоть немого посидеть. Быстро нажарила картошки с луком, достала спирт в бутылке из-под болгарского кетчупа (странно, что я это запомнила) и принесла большую пачку стихов:

- Евгений Борисович! Почитайте, пожалуйста, здесь стихи моего мужа и его друзей.

Рейн стал листать. Когда выпивка закончилась, он отобрал несколько листков, написал на первом свой телефон и сказал:

- Лиза, спасибо, нам пора. Этому вашему другу передайте мой телефон. Я с удовольствием с ним встречусь!

И мы ушли. Было понятно, что вернуть книги будет не просто, похоже, что их уже и нет - проданы, пропиты. Я растерялась.

- Тома, не расстраивайся. Я не хочу в это дело влезать, у меня и своих неприятностей достаточно. Но если ты хочешь непременно вернуть эти книги, позвони Горбаневской, всё расскажи, они из Величанского для Суперфина все книги вытряхнут! Телефон её я тебе достану. Только звони из телефона-автомата!

Я так и сделала. Горбаневская сказала, что знает Величанского , и книги с него вытребует

Звонила я ей около полуночи из автомата у метро "Маяковская". Сразу же нырнула в метро, ехать мне надо было три остановки до Новокузнецкой, а там пешком до Софийской набережной, в то время набережной Морриса Тореза. В те годы я всегда останавливалась у фронтовой подруги матери. Это была коммунальная квартира.

У тети Ани были две девочки младше меня, муж умер. Центр города, огромная комната метров 40, мне давали запасной ключ, все соседи знали меня с детства, четыре больших окна выходили на Кремль, часы сверялись по Спасской башне. В метро было пусто, только маленькая компания веселеньких мужичков. Электрички долго не было. Вдруг откуда не возьмись, ко мне стал приставать явно разыгрывающий из себя пьяненького здоровый молодой мужик. Я испугалась, метнулась к компании:

- Мужики, помогите! Пристает!

Они на него цыкнули, он отошел в сторону. Пришла электричка, я села в пустой вагон с мужиками, мой "кавалер" в соседний вагон. Когда я уже оказалась на улице, я поняла, что "кавалер" идет на расстоянии за мной. Мне было не по себе. Когда я входила в подъезд, он быстро обогнал меня и, проходя мимо (у меня сердце ушло в пятки), сказал:

- Спокойной ночи, прибалтийское недоразумение!

Что хочешь, то и думай. Многие считали, что это результат моего звонка Горбаневской. Но как так быстро можно было меня найти!

Правда, я с ней довольно долго говорила, - сначала объясняла, что я таллинская приятельница её тартуских друзей, что она меня не знает, но я её знаю, была несколько раз в Тарту с ней в одной большой компании. Но так как я - физик, а не филолог, то мы не общались с ней. Потом зачитывала примерный список книг. А если это не ГБ, то откуда "прибалтийское недоразумение"?

Летом 1980 года в Таллине появился Юрий Кублановский. Ему на время олимпиады предложили покинуть Москву. И он нанялся в какую-то экспедицию, работавшую под Таллином. Рейн прислал с ним мне письмо с просьбой принимать его, познакомить в местным обществом, чтобы мужику было куда деться в незнакомом городе. Но он уже был пристроен, у него уже был таллинский роман одной тартуской филологиней, работавшей в Пединституте на кафедре русской литературы. Но ко мне он стал захаживать тоже, у меня всегда были люди и вечеринки.

Рейн еще ему наплел что-то вроде того, что я чуть ли не последняя любовь Бродского на Родине. Мне пришлось Юру разочаровать, рассказав как Иосиф у меня останавливался. В один из его приходов, он вспомнил про Величанского. И я ему рассказала всё вышеизложенное. Он был потрясен. Оказалось, что он и есть тот поэт, стихи которого понравились Рейну в наш с ним поход за книгами.

Юра позвонил Рейну, они встретились, Рейн стал его опекать, послал его стихи Бродскому, познакомил как бы их. Юру стали публиковать за рубежом. А Величанский книги Гарика, действительно, продал. Вернее, наверно, пропил. За что Горбаневская устроила ему абструкцию - перекрыла все выходы на Запад, что тогда было очень важно. Так рассказал Кублановский. Я тоже была потрясена!  Вот как бывает в жизни! А сейчас Юра очень снисходительно говорит о Рейне! Во всяком случае, до получения Евгением Борисовичем государственной премии.


www.pseudology.org