Москва, Госюриздат, 1954. Тираж 15 000 Нюрнбергский процесс, Том 1 Из материалов специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств растрела немецко-фашистскими захватчиками Военнопленных поляков в Катынском лесу [Документ СССР-54] ...Общее количество трупов по подсчету судебно-медицинских экспертов достигает 11,000. Судебно-медицинские эксперты произвели подробное исследование извлеченных трупов, тех документов и вещественных доказательств, которые были обнаружены на трупах и в могилах. Одновременно со вскрытием могил и исследованием трупов комиссия произвела опрос многочисленных свидетелей из местного населения, показаниями которых точно устанавливается время и обстоятельства преступлений, совершенных немецкими оккупантами... Из всех материалов, находящихся в распоряжении специальной комиссии, а именно: показаний свыше ста опрошенных свидетелей, данных судебно-медицинской экспертизы, документов и вещественных доказательств, извлеченных из могил Катынского леса, с неопровержимой ясностью вытекают следующие выводы: 1. Военнопленные поляки, находившиеся в трех лагерях западнее Смоленска и занятые на работах до начала войны, оставались там и после вторжения немецких оккупантов в Смоленск, до сентября 1941 года включительно. 2. В Катынском лесу осенью 1941 года немецкими оккупационными властями производились массовые расстрелы польских Военнопленных из вышеуказанных лагерей. 3. Массовые расстрелы польских Военнопленных в Катынском лесу производило немецкое военное учреждение, скрывавшееся под условным наименованием "штаб 537 строительного батальона", во главе которого стояли оберлейтенант Арнес и его сотрудники оберлейтенант Рекст и лейтенант Хотт. 4. В связи с ухудшением для Германии общей военно-политической обстановки к началу 1943 года немецкие оккупационные власти, в провокационных целях, предприняли ряд мер к тому, чтобы приписать свои собственные злодеяния органам советской власти в расчете поссорить русских с поляками. В этих целях: а) немецко-фашистские захватчики путем уговоров, попыток подкупа, угроз и варварских истязаний старались найти "свидетелей" из числа советских граждан, от которых добивались ложных показаний о том, что Военнопленные поляки якобы были расстреляны органами советской власти весной 1940 года; б) немецкие оккупационные власти весной 1943 года свозили из других мест трупы расстрелянных ими Военнопленных поляков и складывали их в разрытые могилы Катынского леса с расчетом скрыть следы своих собственных злодеяний и увеличить число "жертв большевистских зверств" в Катынском лесу; в) готовясь к своей провокации, немецкие оккупационные власти для работы по разрытию могил в Катынском лесу, извлечению оттуда изобличающих документов и вещественных доказательств использовали до 500 русских Военнопленных, которые по выполнении этой работы были немцами расстреляны. 5. Данными судебно-медицинской экспертизы с несомненностью устанавливается: а) время расстрела — осень 1941 года; б) применение немецкими палачами при расстреле польских Военнопленных того же способа — пистолетного выстрела в затылок, который применялся ими при массовых убийствах советских граждан в других городах, в частности в Орле, Воронеже, Краснодаре и в том же Смоленске... 7. Выводы из свидетельских показаний и судебно-медицинской экспертизы о расстреле немцами Военнопленных поляков осенью 1941 года полностью подтверждаются вещественными доказательствами и документами, извлеченными из катынских могил. 8. Расстреливая польских Военнопленных в Катынском лесу, немецко-фашистские захватчики последовательно осуществляли свою политику физического уничтожения славянских народов. --------------------------- 1 Как было установлено Трибуналом, — подполковник (оберлейтенант) Арнес.— составители Составители [Документ СССР-507, 402-ПС]   Телеграмма управления внутренней администрации из варшавы правительству генерал-губернаторства от 19 апреля 1943 г. по поводу организации обследования польским красным крестом лагерей для Военнопленных польских офицеров Срочно. Краков Местный отдел пропаганды и я пытались сформировать делегацию из представителей Польского Красного Креста для осмотра лагерей пленных польских офицеров в Германии. Польский Красный Крест ответил нам на это следующим образом: "В связи с предложением о создании делегации из представителей Польского Красного Креста для осмотра лагерей пленных польских офицеров в Германии главное правление Польского Красного Креста заявляет о своей готовности принять в этом участие и просит соответствующие инстанции о предоставлении этим представителям соответствующих прав в рамках международных конвенций. Поэтому мы просим подвергнуть рассмотрению следующие моменты: 1. Справочное бюро Польского Красного Креста должно вновь проводить такую работу, которая предусмотрена в конвенциях. Запрещения и ограничения, которые не обусловлены интересами безопасности вооруженных сил, должны быть сняты. Речь идет о следующем: a) деятельность справочного бюро Польского Красного Креста должна вновь распространиться на все области, являющиеся местожительством Военнопленных или их родных, это значит на те области, жители которых призывались в польскую армию, независимо от настоящих административных границ, b) справочное бюро Польского Красного Креста должно вновь получить право прямой переписки с Военнопленными и их родственниками и наоборот. Эта корреспонденция будет проверяться уполномоченным Польского Красного Креста. Бюро должно также получить право пересылать посылки в соответствии с существующими в лагерях правилами. Наконец, право заботы о семьях Военнопленных. 2. Отпущенным из лагерей по состоянию здоровья Военнопленным должно быть разрешено возвращение на территорию генерал-губернаторства. Военнопленным из Шильдберга возвращение должно быть запрещено. 3. Военнопленные из лагерей не могут быть предоставлены в распоряжение гражданских и полицейских властей в целях расследования и осуждения их за якобы совершенные перед войной проступки, они должны лишь подлежать военному суду согласно международным конвенциям, причем они должны бы пользоваться правовой охраной, предусмотренной в конвенциях, и охраной со стороны других Государств. Осужденные уже Военнопленные должны быть вновь препровождены в лагеря для Военнопленных и предоставлены в распоряжение соответствующих военных властей. Вынесенные приговоры должны быть пересмотрены. 4. Дела арестованных и препровожденных в концентрационные лагеря офицеров резерва должны быть проверены как можно скорее, и, если окажется, что они лично не совершили каких-либо проступков, их следует немедленно отпустить. В связи с вышеизложенным главное правление Польского Красного Креста обращается с просьбой о пересмотре дела госпожи Марии Борт-новска, начальника справочного бюро Польского Красного Креста, которая шесть месяцев тому назад. была арестована и отправлена в Берлин. Если будет невозможно освободить ее тотчас же, то главное правление Польского Красного Креста надеется, что высшие инстанции рассмотрят ходатайство Польского Красного Креста в письме от 1 апреля 1943 г. № 1474 к президиуму Германского Красного Креста и освободят госпожу Бортновска на поруки членов президиума Польского Красного Креста". Судя по этому заявлению, мне кажется невозможным побудить Польский Красный Крест предпринять осмотр лагерей пленных польских офицеров в Германии. Я прошу связаться по этому вопросу и обсудить его как можно более тщательно с начальником местного главного управления пропаганды Хейнрихом.   [Документ СССР-507, 402-ПС] Телеграмма управления внутренней администрации из Варшавы правительству генерал-губернаторства от 20 апреля 1943 г. Правительство генерал-губернаторства. Управлению внутренней администрации, отдел обеспечения населения — Краков. Вручить старшему административному советнику Вейрауху. В случае, если к г-ну Вейрауху нельзя будет больше дозвониться по № 15200, прошу передать по его личному № 11200. Генеральный руководитель Гартман от президиума Германского Красного Креста передал мне только что через Министерство, пропаганды следующую телеграмму: "Очень срочно — немедленно доложить — немедленно по телефону г-ну Хейнриху правительство Варшава, отдел населения и обеспечения Телеграмму Польского Красного Креста в Женеву обязательно задержать, а это мероприятие и другие подобные мероприятия — до получения полномочий. По всем связанным с этим вопросам поддерживать связь с заграничным отделом. Установлена связь с министерством иностранных дел относительно телеграммы Польского Красного Креста. Для дальнейшего ведения дела поддерживать связь с учреждением уполномоченного, Краков, связь с которым уже установлена. Германский Красный Крест, отдел заграницы. Генеральный руководитель Гартман". Что делать? Телеграмма могла бы быть задержана еще в Берлине. По моему мнению, вмешательство Германского Красного Креста не оправдано. Гл. Упр. пропаганды, Краков, доктор Штейнмец получил также телеграмму по телеграфу пропаганды. Прошу сейчас же установить с ним связь. Ожидаю новых указаний. Подпись: Хейнрих. [Документ СССР-507, 402-ПС]   Телеграмма № 6 управления внутренней администрации из Варшавы правительству генерал-губернаторства от 3 мая 1943 г.   Правительству генерал-губернаторства. В Главное Управление внутренней администрации. Старшему административному советнику Вейрауху — Краков. Молния. Секретно. Часть делегации Польского Красного Креста вчера возвратилась из Катыни. Сотрудники Польского Красного Креста привезли с собой гильзы патронов, использовавшихся при расстреле жертв в Катыни. Выяснилось, что это немецкие боеприпасы. Калибр 7,65, фирма "Геко". Письмо следует. Хейнрих. Передано: Варшава Фидлер. Принял: Зидов. Из стенограмм заседании международного военного трибунала 1-2 июля 1946 г. Допрос свидетеля Базилевского Бориса Помощник главного обвинителя от СССР Смирнов: Господин председатель, я прошу о вызове для допроса в качестве свидетеля бывшего заместителя бургомистра города Смоленска во время немецкой оккупации — профессора астрономии Базилевского. Председатель: Да, пожалуйста, приведите свидетеля. (Вводят свидетеля) Назовите ваше имя и фамилию. Свидетель: Базилевский Борис. Председатель: Повторяйте за мной слова присяги в следующей форме: "Я, гражданин Советского Союза, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, перед лицом Высокого Суда торжественно обещаю и клянусь говорить все, что мне известно по данному делу, ничего не утаить и ничего не прибавить". (Свидетель повторяет слова присяги) Вы можете сесть. Смирнов: Разрешите приступить к допросу, господин председатель? Председатель: Да, пожалуйста. Смирнов: Скажите, свидетель, чем занимались вы до начала немецкой оккупации города Смоленска и Смоленской области и где проживали? Базилевский: Я до оккупации Смоленска и Смоленской области проживал в городе Смоленске и занимал должность профессора сначала Смоленского университета, затем Смоленского педагогического института, одновременно был директором астрономической обсерватории. В течение 10 лет был деканом физико-математического факультета, в последние годы—заместителем директора института по учебной части. Смирнов: Сколько всего времени вы жили в Смоленске до начала немецкой оккупации? Базилевский: С 1919 года. Смирнов: Известно ли вам, что представлял собой так называемый Катынский лес? Базилевский: Да. По существу, это была скорее роща — излюбленное место, в котором жители Смоленска проводили праздничные дни, а также летний отдых. Смирнов: Являлся ли этот лес до начала войны какой-либо особой территорией, охраняемой вооруженными патрулями, сторожевыми собаками или, наконец, просто огороженной от окружающей местности? Базилевский: За долгие годы моего проживания в Смоленске это место никогда не ограничивалось в смысле доступа всех желающих. Я сам многократно бывал там и в последний раз в 1940 году и весной 1941 года. В этом лесу находился и лагерь для пионеров. Таким образом это место являлось свободным, свободно-доступным для всех желающих. Смирнов: Я прошу вас несколько задержаться на этом ответе. В каком году там помещался пионерский лагерь? Базилевский: В последний раз Смоленский лагерь пионеров был в районе Катынского леса в 1941 году. Смирнов: Следовательно, я правильно понял вас, что в 1940 н 1941 годах, до начала войны во всяком случае (вы говорите о весне 1941 года), Катынский лес не был особо охраняемой территорией и доступ туда был совершенно свободен? Базилевский: Да, я утверждаю, что это именно так. Смирнов: Вы это показываете как очевидец или из вторых уст? Базилевский: Нет, как очевидец, бывавший там. Смирнов: Я прошу вас рассказать суду, при каких обстоятельствах вы оказались первым заместителем бургомистра города Смоленска в период немецкой оккупации? Говорите медленнее. Базилевский: Ввиду того, что я был административным лицом, я не имел возможности своевременно эвакуироваться, так как был занят руководством по замуровыванию весьма ценной библиотеки института и ценного оборудования. Я имел возможность, в силу сложившихся обстоятельств, сделать попытку выехать только 15 числа вечером. Попасть на поезд мне не удалось и мне была назначена эвакуация на 16 июля утром. Но в ночь с 15 на 16 июля Смоленск неожиданно для меня был занят немецкими войсками, мосты через Днепр взорваны, и я в силу обстоятельств оказался в плену. Через некоторое время, 20 июля, на обсерваторию, где я проживал как директор ее, явилась группа немецких солдат, которые заявили, что они должны записать, что здесь, на обсерватории, имеется ее директор в моем лице и проживавший там же профессор физики Ефимов. Вечером 20 июля ко мне явились два немецких офицера и повели меня в штаб части, которая заняла Смоленск. После проверки моих документов и небольшого разговора мне было предложено занять должность начальника города, т.е. бургомистра. На мой отказ, мотивированный тем, что я — профессор астрономии, совершенно неопытен в подобного рода делах и не могу взять на себя этой должности, мне было категорически и даже угрожающе указано, что "мы всю русскую интеллигенцию заставим работать". Смирнов. Таким образом, правильно ли я вас понимаю, что немцы заставили вас угрозами быть заместителем бургомистра этого города? Базилевский: Это еще не все. Мне было указано тогда, что через несколько дней я буду вызван в комендатуру. 25 июля ко мне на квартиру в сопровождении немецкого жандарма явился неизвестный мне человек в штатском платье, который отрекомендовался смоленским адвокатом Меньшагиным и заявил, что по поручению немецкой комендатуры он прислан за мной и что я должен немедленно с ним отправиться в комендатуру, уже постоянную. Смирнов: Скажите, свидетель, кто был бургомистром Смоленска? Базилевский: Адвокат Меньшагин. Смирнов: В каких отношениях Меньшагин находился с немецкой администрацией и, в частности, с немецкой комендатурой города? Базилевский: В очень хороших. Эти отношения становились более тесными с каждым днем. Смирнов: Можно ли сказать, что Меньшагин был у немецкой администрации доверенным лицом, которому они считали возможным доверять секреты? Базилевский. Несомненно. Смирнов: Я прошу вас ответить, —  вам известно, что в Смоленске находились польские Военнопленные, вернее, близ Смоленска? Базилевский: Да, очень хорошо. Смирнов: Что делали польские Военнопленные близ Смоленска и в какое время? Базилевский: Весной 1941 года и в начале лета они работали по ремонту дорог Москва — Минск и Смоленск — Витебск. Смирнов: Что известно вам о дальнейшей судьбе польских Военнопленных? Базилевский: О судьбе польских Военнопленных мне, в силу занимаемой мною должности, стало известно даже несколько ранее. Смирнов: Я прошу вас рассказать об этом суду. Базилевский: В связи с тем обстоятельством, что в лагере для русских Военнопленных, известном под именем "Дулаг 126", существовал чрезвычайно жестокий режим, при котором Военнопленные сотнями ежедневно умирали, в силу этого обстоятельства я старался по возможности всех, по отношению к кому можно было найти повод, освобождать из этого лагеря. Вскоре я получил сведения, что в лагере находится известный в Смоленске педагог Георгий Дмитриевич Жиглинский. Я обратился к Меныпагину с просьбой возбудить ходатайство перед германской комендатурой Смоленска, в частности перед фон Швецем, об освобождении Жиглинского из лагеря, мотивируя... Смирнов: Я прошу вас не задерживаться на этих деталях и не терять на них времени, а рассказать суду о беседе с Меньшагиным, о том, что вам сообщил Меньшагин. Базилевский: Меньшагин сказал на мою просьбу: "Что же, одного спасем, а сотни все равно будут умирать". Однако я все-таки настаивал на ходатайстве. Меньшагин после некоторого колебания согласился войти с таким ходатайством в немецкую комендатуру. Смирнов: Может быть, вы будете короче говорить, свидетель, и расскажете, что вам сказал Меньшагин, вернувшись из немецкой комендатуры? Базилевский: Через два дня он мне сообщил, что из-за моей просьбы он попал в неловкое положение. Фон Швец ему отказал, сославшись на существующую директиву из Берлина проводить самый жестокий режим в отношении Военнопленных. Смирнов: Что сказал он вам о Военнопленных поляках? Базилевский: Относительно Военнопленных поляков он мне сказал, что русские по крайней мере сами будут умирать в лагере, а вот поляков Военнопленных предложено уничтожить. Смирнов: Далее, какой разговор имел место между вами? Базилевский: Я на это, естественно, довольно громко возразил: "Как так? Как это надо понимать?". На это Меньшагин ответил, что понимать надо в самом прямом смысле слова, и тут же обратился ко мне с указанием и просьбой — ни под каким видом об этом никому не говорить, так как это представляет собой большой секрет. Смирнов: Когда имела место точно эта ваша беседа с Меньшагиным, в каком месяце, в какой части месяца? Базилевский: Эта беседа имела место в начале сентября, точно число сейчас не помню. Смирнов: Но вы помните, что это было в начале сентября? Базилевский: Да. Смирнов: Возвращались ли вы когда-нибудь далее в беседах с Меньшагиным к вопросу о судьбе Военнопленных поляков? Базилевский: Да. Смирнов: Когда это было? Базилевский: Недели через две, т.е. в конце сентября. Смирнов: Медленнее. Базилевский: В конце сентября я не удержался и задал вопрос, какова же судьба Военнопленных поляков. Сначала Меньшагин помедлил, а затем в некоторой степени нерешительно сказал: "С ними уже покончено". Смирнов: Он сказал что-нибудь о, том, где с ними покончено, или нет? Базилевский: Да, он сказал, что ему фон Швец сказал, что они расстреляны близ Смоленска. Смирнов: Но точного места им названо не было? Базилевский: Да, мне он это место не назвал. Смирнов: Скажите, вы рассказывали, в свою очередь, кому-нибудь об умерщвлении гитлеровцами польских Военнопленных близ Смоленска? Базилевский: Я об этом рассказал жившему в одном доме со мной профессору Ефимову и, кроме того, через несколько дней об этом же зашел разговор с санитарным врачом города доктором Никольским. Но оказалось, что Никольский из каких-то других источников уже знал об этом злодеянии. Смирнов: Вам говорил что-нибудь Меньшагин, в силу каких причин были произведены эти расстрелы? Базилевский: Да, когда он мне сообщил, что с Военнопленными покончено, он еще раз подчеркнул необходимость во избежание больших неприятностей хранить это в глубочайшей тайне и стал мне пояснять линию немецкого поведения в отношении поляков-Военнопленных. Он указал, что это является одним из звеньев общей Системы по отношению к Военнопленным полякам. Смирнов: От кого-нибудь из служащих немецкой комендатуры вам приходилось слышать относительно уничтожения поляков? Базилевский: Да. Дня через два или три, войдя в кабинет к Меньшагину, я застал там переводчика зондерфюрера седьмого отдела немецкой комендатуры, ведавшего русским отделом. Он вел с Меньшагиным разговор относительно поляков. Это был Отзейский. Смирнов: Может быть, вы кратко расскажете о том, что он говорил? Базилевский: Его разговор сводился в тот момент, когда я его застал, к тому, что поляки — неполноценная нация, уничтожение которой может послужить хорошим удобрением и расширением жизненного пространства для Германии. Смирнов: Меньшагин говорил вам о расстреле польских Военнопленных со слов коменданта фон Швеца? Базилевский: Да, кроме того, насколько я вынес впечатление, он ссылался на фон Швеца. Но, повидимому, —  это мое глубокое убеждение из частных разговоров, —  в комендатуре он имел об этом разговор. Смирнов: К какому времени относится разговор с Меньшагиным, когда он сказал, что польские Военнопленные уже уничтожены близ Смоленска? Базилевский: Это относится к концу сентября... Допрос свидетеля Маркова Марко ...Смирнов: Г-н председатель, я прошу Суд о вызове для допроса в качестве свидетеля профессора судебной медицины Софийского университета Марко Антонова Маркова — болгарского подданного. (В зал вводят свидетеля и переводчика) Председатель: Вы — переводчик? Переводчик: Да, сэр. Председатель (обращается к переводчику): Назовите, пожалуйста, ваше имя и фамилию. Переводчик: Людомир Валев. Председатель: Повторяйте за мной слова присяги: "Клянусь перед богом и законом, что я буду переводить показания, которые будет давать этот свидетель, правильно и по мере моих способностей". (Переводчик повторяет слова присяги) (Свидетель Марко Антонов Марков занимает место за свидетельским пультом) Председатель: Назовите ваше имя и фамилию. Свидетель: Доктор Марко Антонов Марков. Председатель: Повторяйте за мной слова присяги: "Клянусь в качестве свидетеля, вызванного по данному делу, что я буду говорить только правду, зная полностью о своей ответственности перед богом и законом, я что я ничего не утаю и ничего не прибавлю". (Свидетель повторяет слова присяги)   Председатель: Вы можете сесть. Смирнов: Разрешите мне приступить к допросу свидетеля, господин председатель? Председатель: Да, пожалуйста. Смирнов: Свидетель, я прошу вас в самой краткой форме, не занимая внимания Суда подробностями, рассказать, при каких обстоятельствах вы были включены в состав так называемой интернациональной медицинской комиссии, созданной немцами в апреле 1943 года для осмотра могил польских офицеров в Катынском лесу. Я прошу вас, давая ответы, делать паузы между вопросом, который я вам ставлю, и вашим ответом. Марков: Это было в конце апреля 1943 года. Я находился в судебно-медицинском институте, где я работал тогда и где я и сейчас работаю. Меня вызвал по телефону доктор Гюров, секретарь д-ра Филова, который был тогда премьер-министром Болгарии. Он сообщил мне, что в качестве представителя болгарского правительства я должен принять участие в работе какой-то международной медицинской комиссии, которая будет исследовать трупы, найденные в Катынском лесу, —  трупы польских офицеров. Не желая выехать, я ответил, что я обязан заменить директора института, который находился в провинции. Доктор Гюров сказал мне, что согласно распоряжению министра иностранных дел, который послал телеграмму, я должен выехать именно с тем, чтобы заменить его. Гюров вызвал меня в министерство. Там я спросил, могу ли я отказаться от выполнения этого распоряжения. Он ответил мне, что теперь мы находимся в состоянии войны и что правительство может посылать людей туда, куда оно найдет необходимым. Гюров направил меня к главному секретарю министерства иностранных дел Шушманову. Шушманов повторил это распоряжение и сказал мне, что предстоит исследовать трупы тысячи польских офицеров. Я ответил, что для того, чтобы исследовать тысячи трупов, необходимы месяцы времени. Но Шушманов сказал мне, что немцы уже эксгумировали большую часть из них и что я должен выехать вместе с остальными членами комиссии только для того, чтобы осмотреть то, что уже сделано, и подписать в качестве болгарского представителя уже составленный протокол. После этого меня провели в германское посольство к советнику Мор-ману, который организовал эту поездку практически. Это было в субботу, а в понедельник, 26 апреля, утром я вылетел в Берлин. Там меня встретил сотрудник болгарского посольства, который и доставил меня в гостиницу "Адлон". Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос; когда и в каком составе эта так называемая интернациональная комиссия выехала в Катынь? Марков: Следующий день, 27 апреля, мы провели в Берлине, и туда же прибыли остальные члены комиссии. Смирнов: Кто именно? Марков: Это были следующие лица: кроме меня, были доктор Биркле — главный врач министерства юстиции и первый ассистент института судебной медицины и криминалистики в Бухаресте, доктор Милославич — ординарный профессор судебной медицины и криминалистики в Загребском университете, который присутствовал в качестве представителя Хорватии, профессор Пальмиери — профессор судебной медицины и криминалистики в Неаполитанском университете, доктор Орзос — профессор судебной медицины и криминалистики в Будапештском университете, доктор Субик — ординарный профессор патологической анатомии в Братиславском университете и начальник государственного ведомства здравоохранения в Словакии, доктор Хаек — профессор судебной медицины и криминалистики в Праге в качестве представителя так называемого протектората Богемии и Моравии, профессор Навиль — ординарный профессор судебной медицины в Женевском университете в качестве швейцарского представителя, доктор Спелерс — ординарный профессор по глазным болезням в Гентском университете в качестве бельгийского представителя, доктор де Бурлетт — профессор анатомии в Гронинген-ском университете в качестве голландского представителя, доктор Трам-сен — заместитель директора института судебной медицины в Копенгагене в качестве датского представителя, доктор Саксен — ординарный профессор патологической анатомии в университете в Хельсинки. В течение всей работы комиссии не присутствовал только доктор Костедуа, который заявил, что он может присутствовать только в качестве личного представителя президента Лаваля. Прибыл также и профессор Пига из Мадрида, человек очень немолодой, который не принял никакого участия в работе комиссии. Впоследствии нам сказали, что он заболел в результате длительного путешествия. Смирнов: Все эти лица вылетели в Катынь? Марков: Все эти лица прибыли в Катынь, за исключением профессора Пига. Смирнов: Кто, кроме членов комиссии, вылетел еще в Катынь вместе с комиссией? Марков: 28-го числа утром мы вылетели в Катынь с аэродрома Тем-пельгоф в Берлине. Мы вылетели на двух самолетах, в каждом из которых находилось около 15—20 человек. Смирнов: Кто именно, может быть, вы ответите короче на этот вопрос? Марков: Вместе с нами находился доктор Тиц, который встретил нас и сопровождал нас от министерства здравоохранения. Там также были представители прессы и представители немецкого министерства иностранных дел. Смирнов: Я прошу вас тогда прервать ответ на этот вопрос и сообщить мне, когда комиссия прибыла в Катынь? Марков: Эта комиссия прибыла в Смоленск вечером 28 апреля. Смирнов: Сколько рабочих дней, я подчеркиваю рабочих дней, продолжалось пребывание комиссии в Смоленске? Марков: Мы оставались в Смоленске только два дня — 29 и 30 апреля 1943 года и 1 мая утром мы выехали из Смоленска. Смирнов: Сколько раз члены комиссии были непосредственно у мае- совых могил в Катынском лесу? Марков: Мы были в Катынском лесу два раза, а именно: в те же дни 29 и 30 апреля, в первой половине дня. 'Смирнов: Сколько часов вы каждый раз были непосредственно у массовых могил? Марков: Я считаю что не больше 3—4 часов каждый раз. Смирнов: Присутствовали ли члены комиссии хоть раз при разрытии могил? Марков: В нашем присутствии не были разрыты новые могилы. Нам показали лишь несколько могил, уже разрытых до нашего прибытия. Смирнов: Следовательно, вам были предъявлены уже вскрытые могилы, около которых лежали трупы? Марков: Совершенно верно. Около этих разрытых могил лежали уже вырытые трупы. Смирнов: Были ли созданы членам комиссии надлежащие условия для объективного и всестороннего научного исследования? Марков: Единственным, что из нашей деятельности можно охарактеризовать как научное медицински-судебное исследование, явилось вскрытие, совершенное некоторыми членами комиссии, которые являлись экспертами судебной медицины. Среди нас было семь или восемь человек, которые могли претендовать на такую квалификацию, и, насколько я припоминаю, было вскрыто только восемь трупов. Каждый из нас вскрыл по одному трупу, за исключением профессора Хайта, который вскрыл два трупа. Вся наша остальная деятельность в течение этих двух дней носила характер быстрого осмотра под руководством немцев. Это напоминало туристскую прогулку, в течение которой нам показали разрытые могилы и сельский дом, отстоявший на несколько километров от Катынского леса, где в витринах были выставлены какие-то документы и другие предметы. Об этих документах и предметах нам заявили, что их извлекли из одежды вскрытых трупов. Смирнов: Вы видели сами, как извлекли эти бумаги и документы, или они вам были предъявлены под стеклом на витринах? Марков: Документы, которые мы видели на витринах, были извлечены еще до нашего прибытия. Смирнов: Вам дали возможность произвести какие-нибудь исследования этих документов, например, проверить пропитанность бумаги трупными кислотами и вообще произвести какие-нибудь судебно-криминали-стические исследования? Марков: Мы не производили никаких научных исследований этих документов. Как я уже заявил, нам они были показаны на витринах за стеклом, и мы даже не дотрагивались до них. Смирнов: Теперь я все же прошу ответить коротким ответом — да или нет — на поставленный мной ранее вопрос, были ли созданы членам комиссии надлежащие условия для объективного и всестороннего научного исследования? Марков: По моему мнению, эти условия работы никак нельзя назвать соответствующими для производства полного и объективного научного исследования. Единственно, что носило характер действительно ме-" дицинского исследования, это было вскрытие, которое я произвел. Смирнов: Однако правильно ли я вас понял, что из 11 тысяч трупов члены комиссии вскрыли всего 8 трупов — это так? Марков: Совершенно верно. Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос. В каком состоянии находились трупы? Я прошу вас описать состояние трупов и внутренних органов. Марков: О состоянии трупов в катынских могилах я могу судить только по состоянию трупа, вскрытие которого я произвел. Состояние этого трупа было, насколько я мог констатировать, таким же, как и состояние остальных трупов. Кожа была совершенно сохранившейся, частично высохшей, с коричнево-красноватой окраской, кое-где окрашенная в синий цвет от одежды. Ногти и волосы в большинстве случаев уже выпали. В голове трупа, которую я отделил, находилось маленькое отверстие от пулевой раны в затылок. От мозга осталась лишь кашеобразная масса. Мышцы были сохранившимися до такой степени, что были видны даже волокна сердечной мышцы и сердечного клапана. Внутренние органы были также, в основном, хорошо сохранившимися, но, конечно, согнутыми, ссохшимися и потемневшей окраски. В желудке имелись следы какого-то содержания. Часть жира превратилась в жировоск. На нас произвело впечатление то обстоятельство, что даже при грубом дерганий трупа никакие части конечностей не отрывались. На основании того, что я констатировал, я продиктовал на месте производства вскрытия протокол, такой же протокол продиктовали и остальные члены комиссии, производившие вскрытие. Позже этот протокол был опубликован немцами в изданной ими книге под № 827. Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос: свидетельствовал ли судебно-медицинский осмотр трупов о том, что они находились в земле в течение трех лет? Марков: Об этом я мог судить опять-таки только по трупу, вскрытие которого я производил. Состояние этого трупа, как я уже заявил, было типично для среднего состояния катынских трупов. Это были трупы, которые находились в состоянии, далеком от распадения мягких частей, поскольку жир только еще начинал преобразовываться в жировоск. По моему мнению, эти трупы находились в земле гораздо меньше трех лет. Я считал, что труп, который я вскрыл, находился в земле около года или полутора лет. Смирнов: Следовательно, применяя критерии, выработанные вашим опытом в Болгарии, то есть в более южной местности, чем Смоленск, где процесс распада трупов активизируется в сравнении со Смоленской областью, вы считали, что трупы, извлеченные из могил в Смоленском лесу, пролежали в земле не более полутора лет? Я правильно вас понял? Марков: Да, совершенно правильно. Я считал, что они находились в земле не более полутора лет. (Объявляется перерыв до 10.00 2 июля 1946 г.) 2 июля 1946 г. (Утреннее заседание) Смирнов: Разрешите, господин председатель? Итак, свидетель, когда вами производилось вместе с другими членами комиссии вскрытие этих восьми трупов, точно какого числа? Марков: Это было 30 апреля в первой половине дня. Смирнов: И на основании ваших личных наблюдений вы пришли к заключению, что трупы пробыли в земле год или максимум полтора года? Марков: Совершенно верно. Смирнов: Прежде чем задать следующий вопрос, я прошу вас дать мне короткий ответ на такой вопрос. В практике болгарских судебных медиков принято, чтобы при освидетельствовании трупа составленный по этому, поводу судебными медиками акт заключал в себе две части: описательную часть и выводы. Марков: В нашей практике так же, как и в практике других стран, насколько мне известно, это делается так: дается сначала описательная часть и затем заключение. Смирнов: В составленном вами протоколе вскрытия трупов есть заключение или нет? Марков: Мой протокол о трупе, вскрытие которого я произвел, состоит только из описательной части, без заключения. Смирнов: Почему? Марков: Потому что из бумаг, которые были даны нам, я понял, что нам хотели заранее внушить, что трупы находились в земле три года. Это бумаги, которые нам были показаны в этом маленьком деревенском доме, о котором я говорил. Смирнов: Кстати, эти бумаги вам были показаны до вскрытия трупов или после, вскрытия трупов? Марков: Да, это было за день до вскрытия. Смирнов: Значит, вы были сразу поставлены... Марков: Так как данные, полученные во время вскрытия трупа, которое я произвел, находились в явном противоречии с этой версией, я-воздержался от заключения. Смирнов: Следовательно, вы воздержались от заключения потому,. что объективные данные медицинской секции свидетельствовали о том, что трупы пробыли в земле не три года, а только полтора? Марков: Совершенно верно. Смирнов: Существовало ли единство по вопросу о пребывании: в земле трупов, извлеченных из катынских могил, у членов комиссии? Марков: Большинство членов делегации, которые совершили вскрытие в Катынском лесу, дали заключение, не касаясь, однако, существенного вопроса о времени пребывания трупов в земле; некоторые, как, например, профессор Гейн, говорили о несущественных вещах, как, например, о том, что покойный болел плевритом; другие, как, например, профессор Дюркле из Бухареста изъял волосы с трупа для исследования вопроса о возрасте трупа, что, по моему мнению, совершенно несущественно. Профессор Пальмиери на основании исследований трупа, вскрытие, которого он произвел, сказал, что труп находился в земле больше года, но точно не определил — сколько. Единственный, кто дал заключение о том, что труп находился в земле три года, был профессор Милославич из Загреба. Когда была опубликована немецкая книга о Катыни, я прочитал его объективную констатацию о состоянии трупа, вскрытие которого он произвел, и у меня создалось впечатление, что труп, вскрытие которого он произвел, не отличается по своему состоянию от остальных трупов. На основании этого я пришел к заключению, что его сообщение о том, что труп находился три года в земле, не соответствует его описанию. Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос. Много ли черепов с явлениями так называемого псевдо-каллуса было предъявлено членам комиссии. Кстати, так как этот термин в общей криминалистике и в обычных книгах по судебной медицине не известен, я прошу вас остановиться на том, что подразумевал профессор Орзос из Будапешта под наименованием "псевдо-каллус"... Много ли черепов с явлениями так называемого псевдо-каллуса было предъявлено членам комиссии? Остановитесь на этом термине профессора Орзоса. Марков: О псевдо-каллусе профессор Орзос говорил нам на общей конференции делегатов, которая состоялась 30 апреля во второй половине дня в здании, где помещалась полевая лаборатория Бутца в Смоленске. Под этим явлением профессор Орзос понимал отложение и наслоение нерастворимых солей кальция и других солей во внутренней части черепа, и профессор Орзос утверждал, что, согласно его опыту, в Венгрии такое явление наблюдалось в том случае, если труп находился в земле, по меньшей мере, три года. Когда профессор Орзос сообщил об этом на научной конференции, никто из делегатов не сказал ничего ни за, ни против этого явления, в силу чего у меня создалось убеждение, что и остальным делегатам явление псевдо-каллуса также не известно, как и мне. На той же конференции профессор Орзос продемонстрировал нам это явление на одном черепе. Смирнов: Я прошу вас ответить, под каким номером значился труп, от которого якобы взял череп для демонстрации профессор Орзос? Марков: Труп, череп которого был взят, носил номер 526. В книге, в которой был отмечен этот труп, стоял данный номер. Этот факт позволил мне убедиться в том, что этот труп был извлечен из  могилы до нашего прибытия в Катынь, так как все остальные трупы, вскрытие которых мы произвели 30 апреля, имели номера больше, чем 800. Нам было объяснено, что как только труп извлекается из могилы, на него надевается сразу же соответствующий номер. Смирнов: Скажите, на черепах трупов, которые были вскрыты вами и вашими коллегами, имелись ли явления псевдо-каллуса? Марков: В черепе трупа, вскрытие которого я произвел, имелась вместо мозга кашеобразная масса, но явлений псевдо-каллуса я не заметил. Все остальные делегаты после объяснений профессора Орзоса также не заявили о том, что они наблюдали это явление. Даже Бутц и его сотрудники, которые исследовали трупы еще до нашего прибытия, не заявляли, что они наблюдали это явление. Позже в изданной немцами книге в докладе Бутца я заметил, что Бутц ссылается на явления псевдо-каллуса, чтобы подкрепить свой тезис, что труп находился в земле три года. Смирнов: Таким образом, вам был предъявлен только один череп с явлениями псевдо-каллуса из 11 тысяч трупов? Марков: Совершенно верно. Смирнов: Я прошу вас подробно описать суду состояние одежды трупов. Марков: Одежда вообще хорошо сохранилась. Но, конечно, она была пропитана жидкостью из разлагающихся трупов. При грубом дер-ганьи, чтобы снять одежду и обувь, одежда не рвалась, а сапоги не расшивались по швам. У меня даже создалось впечатление, что после соответствующей чистки эту одежду можно употребить вновь. В одежде трупа, вскрытие которого я произвел, были найдены и некоторые бумаги. Они также были пропитаны трупной жидкостью. Некоторые из немцев, присутствовавших на месте производства вскрытия трупа, потребовали, чтобы я описал эти бумаги и их содержание. Но я отказался сделать это, сообразив, что это не дело врача. По существу, я уже в предыдущий день заметил, что на основании дат из этих бумаг стремятся внушить нам, что трупы находятся в земл& три года, и поэтому я хотел основываться лишь на объективном состоянии трупа. Некоторые из других делегатов, которые совершили вскрытие, также извлекли из одежды трупов некоторые бумаги. Бумаги, которые были найдены на трупе, вскрытие которого производил я, были вложены в конверт с тем же номером, что и у трупа, —  827. Позже в изданной немцами книге я увидел, что некоторые из делегатов описали содержание бумаг, найденных при трупах. Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос. На каких же объективных судебно-медицинских данных основывается заключение комиссии о том, что трупы пролежали в земле не менее трех лет? Свидетель, я спрашиваю вас не о вашем личном протоколе, а об обобщенном протоколе всей комиссии. Я спрашиваю, на каких объективных судебно-медицинских данных основывается заключение всей комиссии, в котором в числе других подписей имеется и ваша подпись о том, что трупы пролежали в земле не менее трех лет? Марков: Общий протокол, который был подписан всеми делегатами, очень беден в отношении настоящих судебно-медицинских данных. В отношении состояния трупов... о состоянии трупов там сказана лишь одна фраза о том, что трупы находятся в различной степени разложения, но не описывается степень разложения. Так что, по моему мнению, это заключение основывается на документах и на свидетельских показаниях, но отнюдь не на судебно-медицинских данных. В судебно-медицинском отношении старались подкрепить это заключение констатацией Орзоса о явлениях псевдо-каллуса в трупе № 526, но, по моему убеждению, на; основании этого единственного черепа вовсе неправильно приходить к заключению о состоянии тысяч трупов, которые находились в катын-ских могилах. Кроме того, наблюдения Орзоса относительно псевдокаллуса были произведены в Венгрии, т.е. при совершенно других почвенных и климатических условиях и притом в единичных могилах, а не в массовых могилах, как в Катыни. Смирнов: Вы говорили о свидетельских показаниях. Членам комиссии была предоставлена возможность лично подробно и свободно допросить свидетелей,, в частности русских свидетелей, или нет? Марков: Нам не была предоставлена возможность общаться с местным населением. Напротив, немедленно после нашего прибытия в гостиницу в Смоленск Бутц собрал нас и предупредил о том, что мы находимся в военной зоне и что не имеем права передвигаться по городу без сопровождения немца в военной форме или общаться с местными жителями, или производить снимки. И, действительно, во время нашего пребывания там у нас не было никакого контакта ни с кем из местных жителей. В первый день нашего пребывания в Катынском лесу, т.е. 29 апреля, в первой половине дня, до обеда, на место, где находились могилы, было приведено несколько русских гражданских лиц, сопровождаемых немецкой стражей. Сразу же после нашего прибытия в Смоленск нам были вручены показания некоторых местных свидетелей, написанных на машинке. Когда привели этих свидетелей в Катынский лес, нам заявили,. что это те же самые свидетели, показания которых нам были предъявлены. Не было регулярного опроса свидетелей, который мог быть запротоколирован, и он вообще не был запротоколирован. С ними вступил в разговор профессор Орзос, который заявил нам, что он владеет русским языком, так как был пленным в России во время первой мировой войны. Он начал разговаривать с одним довольно пожилым мужчиной,. фамилия которого, насколько я помню, была Киселев. Затем он разговаривал со вторым свидетелем, фамилия которого была, насколько я помню, Андреев. Весь этот разговор продолжался всего несколько минут. Пользуясь тем, что наш болгарский язык похож на русский язык, я также попытался начать разговор с некоторыми из них. Председатель: Нельзя ли эти детали оставить для перекрестного допроса? Смирнов: Слушаю, господин председатель. Председатель: (Обращается к свидетелю): Я прошу вас, свидетель, прервать ответ на этот вопрос и ответить на следующий вопрос. Было ли вам в момент подписания обобщенного протокола всей комиссией совершенно ясно, что убийства совершены в Катыни во всяком случае никак не ранее последней четверти 1941 года и что 1940 год во всяком случае исключается? Марков: Да, это было для меня ясным и именно поэтому я не сделал заключения к протоколу, который был составлен мной в Катын-ском лесу. Смирнов: Почему же вы все-таки подписали обобщенный протокол, с вашей точки зрения неверный? Марков: Чтобы стало ясным, при каких условиях я подписал этот протокол, я должен сказать, как он был составлен и как произошло подписание. Смирнов: Разрешите один вопрос, уточняющий это. Был ли протокол действительно подписан 30 апреля 1943 г. в Смоленске или он был подписан другого числа и в другом месте? Марков: Он не был подписан в Смоленске 30 апреля, а был подписан 1 мая в полдень на аэродроме, носившем название "Бела". Смирнов: При каких обстоятельствах?' Скажите о них суду. Марков: Составление протокола должно было происходить на той же конференции, о которой я говорил и которая состоялась в лаборатории Бутца. Это было 30 апреля, после полудня. На этой конференции присутствовали все делегаты, все немцы, которые прибыли с нами из. Берлина, Бутц и его помощник, генерал-лейтенант медицинской службы Холм — главный врач Смоленского сектора, а также некоторые не известные мне немцы-военнослужащие. Бутц заявил, что они, немцы, присутствуют лишь в качестве хозяев. Но в действительности ведущее место на конференции занял генерал Холм, а работа велась фактически под руководством Бутца. Секретарем была личная секретарша Бутца, которая составляла протокол, однако этого протокола я никогда не видел. На эту конференцию явились Бутц и Орзос с проектом какого-то протокола, однако мне не было известно, чтобы кто-либо поручил им составление такого протокола. Этот протокол был зачитан Бутцем, и тогда возник вопрос о состоянии и возрасте молодых сосенок, которые находились в просеках Катынского леса. Бутц считал, что в этих просеках находятся также могилы. Смирнов: Простите, я прерву вас. Вам было представлено доказательство, что на этих просеках действительно находятся могилы, или нет? Марков: Нет, когда мы присутствовали, не были раскрыты какие-нибудь новые могилы. Поскольку некоторые из делегатов заявили, что в качестве медиков они некомпетентны и не могут сказать своего мнения о возрасте этих деревцев, генерал Холм распорядился привести какого-то немца, который являлся специалистом по лесному делу. Он показал нам поперечный разрез ствола деревца и по числу кругов этого разреза он пришел к заключению, что возраст деревца пять лет. Смирнов: Простите, я опять прерву вас. Вы сами можете подтвердить, что это деревцо было взято именно с могилы, а не просто с лесной просеки? Марков: Я могу лишь сказать, что действительно в Катынском лесу были просеки с маленькими деревцами и что действительно, когда мы возвращались в Смоленск, в автобусе везли деревцо, но я не знаю, имелись ли действительно могилы на том месте, откуда было взято это деревцо, так как я уже сказал, в нашем присутствии вообще не раскапывались могилы. Смирнов: Я прошу вас продолжать ваши ответы, но очень коротко, не задерживая внимания Суда ненужными подробностями. Марков: В этом проекте протокола, который был предложен на заседании, были внесены и некоторые редакционные заметки, содержания которых, однако, я не припоминаю. Тогда Орзосу и Бутцу было поручено составить протокол в окончательной форме. Подписание протокола должно было состояться в тот же вечер на банкете, который состоялся в одном немецком военном лазарете. На банкет Бутц действительно явился с протоколом и начал зачитывать его, но подписания тогда не произошло по причинам, которые до сих пор для меня остались неясными. Было заявлено, что протокол нужно будет еще раз перередактировать, в связи с чем банкет продолжался до очень позднего времени, до 3—4 lacoB ночи. Тогда профессор Пальмиери сказал мне, что немцы недовольны содержанием протокола, что с Берлином ведутся телефонные разговоры и что вообще, может быть, не будет никакого протокола. Действительно, переночевав в Смоленске, мы 1 мая утром вылетели, не подписав протокола. У меня лично создалось убеждение, что вообще не будет никакого протокола, и я был очень доволен. Как по пути к Смоленску, так и на обратном пути некоторые из делегатов попросили остановиться в Варшаве, чтоб-л осмотреть город, но нам ответили, что это невозможно по военным соображениям. Смирнов: Это не имеет отношения к делу, я прошу вас придерживаться фактов. Марков: Вместо этого в полдень мы приземлились на аэродроме под названием "Бела". Аэродром был, очевидно, военный, так как я там видел лишь легкие военные постройки, бараки. Там мы пообедали, и непосредственно после обеда, несмотря на то, что нам не сообщили, что подписание протокола произойдет по пути к Берлину, нам предложили экземпляры протокола для подписания. При подписании присутствовало много военнослужащих, так как вообще на этом аэродроме не было других лиц, кроме военных. Меня лично поразило то обстоятельство, что протоколы были готовы еще в Смоленске, но там они нам не были предложены для подписания, а также не подождали, чтобы мы их подписали несколько часов спустя в Берлине. Нам их предложили подписать именно здесь, на этом изолированном военном аэродроме. Вот это именно и явилось причиной того, что я подписал протокол, несмотря на убеждение, к которому я пришел при вскрытии, которое я совершил. Смирнов: Значит дата и место, указанные в протоколе, являются ложными? Марков: Да, это так. Смирнов: И вы его подписали потому, что вы были поставлены в безвыходное положение? Марков: Я считал, что для меня нет другой возможности. Допрос свидетеля Прозоровского Виктора Смирнов: Господин председатель, я прошу вас о вызове для допроса в качестве свидетеля профессора судебной медицины Прозоровского Виктора Ильича. (Вводят свидетеля) Председатель: Назовите, пожалуйста, ваше имя и фамилию. Свидетель: Прозоровский Виктор Ильич. Председатель: Повторяйте за мной слова присяги: "Я, гражданин Советского Союза, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, торжественно обещаю и клянусь перед лицом Высокого Суда говорить все, что мне известно по данному делу, и ничего не прибавить и не утаить". (Свидетель повторяет слова присяги) Вы можете сесть. Смирнов (обращаясь к свидетелю): Я прошу вас сообщить Суду в самой короткой форме сведения о вашей научной специальности и о стаже в качестве судебного медика. Прозоровский: По образованию я врач, профессор судебной медицины, доктор медицинских наук, главный судебно-медицинский эксперт Министерства здравоохранения СССР, директор Научно-исследовательского института судебной медицины Министерства здравоохранения СССР. В порядке научно-общественной деятельности являюсь председателем судебно-медицинской-комиссии ученого медицинского совета Министерства здравоохранения СССР. Смирнов: Стаж вашей работы в качестве судебного медика? Прозоровский: Практический стаж моей работы 17 лет. Смирнов: В чем заключалось ваше участие в расследовании массовых убийств гитлеровскими преступниками польских офицеров в Катын-ском лесу? Прозоровский: Председатель специальной комиссии по расследованию и установлению обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками польских офицеров в начале января 1944 года академик Николай Нилович Бурденко предложил мне возглавить судебно-медицин-скую экспертную комиссию. Помимо этой организационной деятельности, я принимал непосредственное участие в эксгумации и исследовании этих трупов. Смирнов: Свидетель, я прошу вас сказать, далеко ли от города Смоленска были размещены места захоронения трупов? Прозоровский: 14 января 1944 года судебно-медицинская экспертная комиссия совместно с членами специальной комиссии — академиком Бурденко, академиком Потемкиным, академиком Толстым и другими членами этой комиссии выехала на место захоронения польских офицеров в так называемый Катынский лес. Это место расположено в 15 километрах от города Смоленска. Эти могилы располагались метрах в двухстах от Витебского шоссе, на покатом холме. Одна могила была размерами 60 на 60 метров, другая могила в некотором отдалении от этой большой могилы размерами 7 на 6 метров. Смирнов: Какое количество трупов подверглось эксгумации возглавляемой вами комиссией? Прозоровский: В Катынском лесу судебно-медицинской экспертной комиссией было эксгумировано и исследовано с различных участков и различной глубины могил 925 трупов. Смирнов: Как были организованы работы по эксгумации и какой круг сотрудников был привлечен к этим работам? Прозоровский: В судебно-медицинскую комиссию вошли специалисты — судебно-медицинские эксперты, которые в сентябре — октябре месяцах 1943 года эксгумировали и исследовали трупы жертв, погибших от-расстрела немцев. В эту комиссию вошли... Смирнов: В каком месте они исследовали трупы? Прозоровский: Они исследовали трупы в городе Смоленске и его окрестностях. В эту комиссию вошли: профессор Прозоровский, профессор. Смолянинов, старший научный сотрудник Научно-исследовательского института судебной медицины, старейший эксперт судебной медицины доктор Семеновский, профессор патологической анатомии Воропаев и профессор судебной химии Швайкова, которая была приглашена для судебно-химической консультации и судебно-химических исследований. В помощь этой комиссии были привлечены также судебно-медицинские эксперты — военные, в числе их были: Никольский, кандидат медицинских наук, доктор Субботин. Смирнов: Свидетель, вряд ли Суд интересует перечисление всех-фамилий. Прозоровский: Хорошо. Смирнов: Я прошу вас ответить на следующий вопрос. Какой метод исследования трупов был принят вами? Я понимаю под этим следующее. Снималась ли одежда с трупов, ограничивались ли вы внешним осмотром мертвого тела или производилась полная медицинская секция трупа — каждого трупа из 925 извлеченных? Прозоровский: После извлечения трупов из могил они подвергались, тщательному осмотру, в частности их одежда, затем производился наружный осмотр трупа, затем подвергались полному судебно-медицин-скому исследованию все три полости трупа — черепная полость, грудная и брюшная полости, а также подвергались детальному исследованию все внутренние органы этих полостей. Смирнов: Я прошу вас ответить: извлеченные из мест захоронения-трупы имели на себе следы ранее произведенного медицинского исследования? Прозоровский: Из 925 трупов, которые мы исследовали, только три из них были вскрыты, и то частично — черепа. На остальных какой-либо судебно-медицинской деятельности заметно не было, так как одежда на них была надета; кители..., в частности кители, были застегнуты, брюки застегнуты, рубашки застегнуты, помочи пристегнуты, шарфы, которые имелись на трупах, и галстуки были повязаны вокруг шеи. И второе — мы отметили, что ни в области головы, ни в области туловища никаких разрезов или надрезов и каких-либо других действий судебной медицины не было обнаружено. Этим самым исключается, что эти трупы подвергались какому-либо судебно-медицинскому исследованию. Смирнов: При судебно-медицинском исследовании, производившемся вашей комиссией, вскрывались черепа жертв? Прозоровский: Обязательно. При исследовании каждого трупа череп распиливался и исследовалось содержимое черепной полости. Смирнов: Вам известен термин псевдо-каллус? Прозоровский: В частности, о нем я узнал, когда получил книгу в институте судебной медицины, в библиотеке. Это в 1945 году... Смирнов: Говорите медленнее, свидетель. Прозоровский: До этого у нас, в частности, в Советском Союзе, ни один судебно-медицинский эксперт таких явлений не наблюдал. Смирнов: Среди вскрытых 925 черепов много ли было с явлениями псевдо-каллуса? Прозоровский: Никто из судебно-медицинских экспертов при исследовании этих 925 трупов каких-либо известковых отложений на внутренней поверхности черепа или на каком-либо другом участке головного мозга не обнаружил. Смирнов: Таким образом, ни одного черепа с явлением псевдо-каллуса не было? Прозоровский: Нет. Смирнов: Подвергалась ли исследованию одежда трупов? Прозоровский: Как я уже сказал, одежда подвергалась тщательному исследованию. Смирнов: Я прошу вас говорить медленнее. Прозоровский: Эта одежда подвергалась тщательному исследованию. По поручению специальной комиссии, в присутствии членов ее, как, например, митрополита Николая, академика Бурденко и других членов, су-дебно-медицинские эксперты исследовали, осматривали эту одежду; карманы, в частности, брюк, кителей, шинелей, как правило, были вывернуты, разрезаны или разорваны. Это свидетельствовало о том, что производился обыск. Сама одежда, в частности шинели, кители, брюки и верхнее белье, были влажные, пропитанные трупной жидкостью. При значительном усилии руками эта одежда разрыву не поддавалась. Смирнов: Таким образом, ткань исследуемой одежды была крепкой на разрыв? Прозоровский: Эта ткань одежды была очень крепкой и замазана, конечно, землей. Смирнов: При эксгумации вы производили осмотр карманов одежды и находили там какие-либо документы? Прозоровский: Как я уже сказал, большинство карманов было разрезано и вывернуто, но некоторые карманы остались целыми. В этих карманах, а также под подкладкой кителей, брюк были обнаружены, например, записки, брошюры, газеты, открытые и закрытые почтовые карточки, папиросная бумага, мундштуки, трубки и т. д., далее были обнаружены и ценности — слитки золота, золотые доллары. Смирнов: Эти детали не имеют отношения к делу, свидетель. Я прошу вас не останавливаться на них, я прошу вас ответить на следующий вопрос: были ли обнаружены в одежде трупов документы, датированные концом 1940 года или 1941 годом? Прозоровский: Да, были, в частности, мною обнаружены некоторые документы и другими судебными экспертами, как, например, профессором Смоляниновым, было обнаружено у одного трупа письмо на русском языке. Отправительницей этого письма была некая София Зигонь. Она направляет письмо в Москву в адрес Красного Креста с просьбой сообщить местопребывание ее мужа Томаша Зигоня. Дата проставлена в этом письме—12 сентября 1940 года. Помимо этого, на конверте имелся штамп почтовый: "Варшава. Сентябрь месяц. 1940 год", а также штамп московского почтамта, датированный 28 сентября 1940 года. Следующий документ такого же порядка, открытка из Тарнополя со штампом; "Тарнополь 12 ноября 1940 года". Затем были обнаружены квитанции с датами, в частности, на имя, если не путаю, Орашкевича, кажется, о приеме от него денег на хранение с датой 6 апреля 1941 года. На его же имя была обнаружена другая квитанция, также о приеме денег на хранение, датированная 5 мая 1941 года. Затем мною лично было обнаружено письмо с датой от 20 июня 1941 года на имя Ирины Тучин-ской. И ряд других документов такого же порядка. Смирнов: Были ли извлечены при судебно-медицинском исследовании трупов стреляные гильзы или пули, патроны? Я прошу вас сообщить, какой фирмы были эти стреляные гильзы и патроны — советской фирмы или иностранной. Если иностранной, то какой, какого калибра. Прозоровский: Причиной смерти польских офицеров служили пулевые огнестрельные раны головного мозга. При слепых огнестрельных ранениях мы обнаруживали в веществе мозга, в костях черепа или под мягкими тканями пули, которые были или деформированы или мало деформированы. В отношении гильз. При раскопках действительно были найдены пистолетные гильзы германского производства, так как на них, на донышке гильзы, была указана фирма "Геко". Смирнов: Одну минуту, свидетель. Я оглашу вам сейчас один подлинный немецкий документ, за которым прошу следить. Господин председатель, я прошу разрешения суда предъявить по ходу допроса документ, любезно предоставленный нам нашими американскими коллегами. Это документ № ПС-402. Я предъявляю его под № СССР-507. Это германская переписка о Катыни. Целая серия телеграмм, причем телеграммы эти отправлены каким-то германским чиновником генерал-губернаторства по фамилии Хейнрих правительству генерал-губернаторства. Это подлинный документ, который я передаю Суду. Я оглашу только один документ очень короткий, связанный с патронами, обнаруженными в массовых могилах. Я начинаю цитату. Телеграмма адресована: "В правительство генерал-губернаторства. Главному Управлению внутренней администрации. Старшему административному советнику Вейрауху — в Кракове. Молния. Секретно. Часть делегации Польского Красного Креста вчера возвратилась из Катыни. Сотрудники Польского Красного Креста привезли с собой гильзы патронов, использовавшихся при расстреле жертв в Катыни. Выяснилось, что это — немецкие боеприпасы. Калибр 7.65, фирма "Геко". Письмо следует. Хейнрих." Обнаруженные вами в массовых могилах германские патроны были той же германской фирмы и такого же калибра или нет? Прозоровский: Как я указал, пули, найденные при слепых огнестрельных ранениях, были калибра 7.65, гильзы, найденные при раскопках, имели марку фирмы "Геко". Смирнов: Я прошу вас подробно описать состояние тканей тела и внутренних органов трупов, извлеченных из могил в Катыни. Прозоровский: Кожные покровы трупов и внутренние органы их находились в хорошей степени сохранности. Мышцы туловища и конечностей сохранили свою структуру. Мышцы сердца на разрезах также имели свою характерную структуру. Вещество головного мозга в некоторых случаях подверглось гнилостному изменению, в большинстве же случаев сохранило свои структурные особенности с ясно выраженными границами белого и серого вещества. Изменения внутренних органов заключались главным образом в их дряблости и уменьшении размеров. Волосы головы при незначительном усилии легко отделялись. Смирнов: К какому заключению пришли вы при исследовании трупов о времени наступления смерти и времени захоронения жертв? Прозоровский: Основываясь на полученном мною опыте, опыте Смо-лянинова, Семеновского и других... Смирнов: Одну минуту, свидетель. Я прошу вас, расскажите коротко Суду, какой это опыт. Какое количество трупов в местах захоронения было эксгумировано вами или при вашем участии? Прозоровский: Во время Великой Отечественной войны мне пришлось быть судебно-медицинским экспертом при эксгумации и исследовании трупов жертв, расстрелянных немцами. Эти расстрелы были в городе Краснодаре и его окрестностях, в городе Харькове и его окрестностях,, в городе Смоленске и его окрестностях, в лагере смерти, так называемом Майданеке, близ Люблина. В общей сложности при моем участии было эксгумировано и исследовано более 5000 трупов. Смирнов: Так вот, основываясь на вашем опыте и объективных наблюдениях, к какому заключению вы пришли о времени наступления смерти и времени захоронения катынских жертв? Прозоровский: То, что я сейчас сказал, —  относится ко мне и к моим коллегам, которые участвовали при этих эксгумациях. И все судебно-медицинские эксперты, т.е. комиссия в целом, пришли к единому мнению о том, что захоронение польских офицеров в катынских могилах было произведено около двух лет тому назад, считая с января месяца 1944 года, то есть падает на период осени 1941 года. Смирнов: Дает ли объективная картина состояния трупов возможность допустить, что они были захоронены в 1940 году? Прозоровский: Сравнительное судебно-медицинское изучение трупов, похороненных в Катынском лесу, и сопоставление данных, полученных при этом изучении, с картиной трупных изменений предшествовавших им многочисленных эксгумаций, проведенных нами, при учете описанных доказательств, дали нам полное основание заключить, что захоронение было произведено не ранее чем осенью 1941 года. Смирнов: Таким образом, 1940 год исключается? Прозоровский: Таким образом, 1940 год исключается полностью. Смирнов: Насколько я вас понял, вы являлись судебно-медицинским экспертом по делу других убийств в районе города Смоленска и окрестностей? Прозоровский: В районе города Смоленска и окрестностей при моем участии было эксгумировано и исследовано 1173 трупа. Смирнов: Кроме Катыни? Прозоровский: Кроме Катыни..., извлеченных из 88 мест захоронения. Смирнов: К каким приемам маскировки массовых могил прибегали учинявшие расстрелы немцы в других местах? Прозоровский: Метод маскировки могил был применен, в частности, в окрестностях Смоленска, в Гедеоновке. Этот метод заключался в том, что на верхний слой земли этих могил накладывался дерн. Были случаи также в Гедеоновке, когда на некоторых могилах были высажены деревья, а также мелкие кустарники, для маскировки. Помимо этого, в частности, в пионерском саду в городе Смоленске, могилы были замощены кирпичом и были устроены дорожки. Смирнов: Вами было эксгумировано более 5000 трупов в различных местах Советского Союза? Прозоровский: Да. Смирнов: От каких причин в подавляющем большинстве случаев следовала смерть жертв? Прозоровский: В подавляющем большинстве причиной смерти являлось огнестрельное пулевое ранение в голову, в область затылочной кости. Смирнов: Картина смерти жертв в Катыни являлась сходной или нет с картиной смерти в других местах? (Я говорю о массовых расстрелах.) Прозоровский: Все расстрелы были произведены одним методом — выстрелом в затылок в упор или на близком расстоянии. Выходные отверстия, как правило, находились в лобной кости или в области лица. Смирнов: Я оглашаю последний абзац из вашего акта по Катыни, приведенного в сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии. "Экспертная комиссия... отмечает полную идентичность метода расстрела польских Военнопленных со способом расстрела мирных советских граждан и советских Военнопленных, широко практиковавшимся немецкими фашистскими властями на временно оккупированной территории СССР, в том числе в городах: Смоленске, Орле, Харькове, Краснодаре и Воронеже". Вы подтверждаете эти положения? Прозоровский: Да, это был типичный метод расстрела жертв, характерный для уничтожения мирных граждан немцами. Документы   www.pseudology.org